Побег. отрывок из одноименной повести

Родная тайга встретила его ласково, как будто ждала
всё это время. Мир, без которого он не представлял своего
существования жил своей жизнью, набирал силу начала
лета. Старая избушка, срубленная кем-то из старожилов на
Черданцевой гриве, скрипнула дверью, пропустила в
сырость давно нетопленного жилья. Скорее берлога, чем
изба. Маленькое оконце, дверь не выше пояса и потолок,
который не даёт выпрямиться полностью. А ведь вырос с
того времени, когда тут последний раз бывал пацаном. Это
был его мир, его тайга. Он растворился в ней, исчез для
всех. Пару месяцев о беглеце не слышал никто, даже
родители. Он не принял присягу, а поэтому считался
гражданским человеком. И ловила его не военная
прокуратура, а обычная милиция по заявлению военкомата
об уклонисте.
…
Петька был пацаном странным и нелюдимым. Все
детство прошло в маленькой деревне в глубине алтайской
тайги, в семье лесника. Все жители этой деревушки жили
лесом, маленький прииск скоро перестал работать, а все
коренные жители остались на месте, как бы зная, что эта
добыча золотишка временная, наносное всё это,
ненастоящее. Корни они имели кержацкие, от
старообрядцев когда-то пришедших в алтайское
Беловодье. Немногие алтайцы также сжились и с
русскими, и с лесом. Все они образовывали одну
маленькую, но крепкую общность. Деревушка продолжала
быть частью кедровой тайги. А деревенские пацаны
начинали ходить в тайгу, как в школу, с самых малых лет.
Находились со взрослыми на лесных покосах, которые
редкими полянами на заливных лугах лежали.
В орешный период помогали отцам за шишками лазить, а при
взрослении уже и ружьё доверялось. Первого своего
рябчика Петька добыл в лет десять из старой отцовской
20-ки. По осени отошёл недалеко от поскотины,
попробовал посвистеть, как учили, в маленький свисточек
из талового прутика. Получилось плохо, но вдруг. Фррррр.
На неумелый подзыв подлетел шальной самец, уселся
недалеко на берёзе, закрутил головой. Дрожащими руками
поднял ружьё, тщательно выцелил и нажал на спуск. Это
звук порхающего рябчика, удар выстрела и тяжёлый звук
падения тушки на землю так и останется с ним на всю
жизнь, утвердит в нём таёжника. Он с радостью бросился
домой, бережно держа добычу в руках, а отец потом долго
смеялся, хоть и похвалил.
- Что ж ты домой та? Там же выводок должон был
быть. Еще парочку добыл бы.
Уже потом, повзрослев, Петька стал уходить в тайгу
на подольше. И дальше с каждым разом. Находил новые
места, ягодники, маленькие глухариные тока, распадки
любимые рябыми. Обустраивался в лесу, построил шалаш.
Это становилось его угодьями, а потом незаметно стало и
вторым домом. На сетования матери отвечал виновато.
- А чиво бесперечь туды-сюды настаться? В лесу
интереснее, чем в школе.

Школу оставить не позволили, учиться всё-таки
приходилось, но без особого рвения. Хоть природная
сметка и позволяла отвечать уроки, числился Петя Булих в
отстающих учениках. Не умел подчиняться. Дух лесной
свободы жил в нём. Чуть проще реализовать его
получалось уже в интернате соседнего леспромхозовского
посёлка, когда заканчивал восьмилетку. Ну а за
неоконченным средним образованием последовала
таёжная вольница. Мать только сокрушённо разводила
руками, но по кержацкому обычаю в мужские дела не
встревала. Отец же отнёсся к тому с пониманием. Петя
был уже взрослым мужиком и неплохим добытчиком для
семьи. Помогал и отцу в его лесниковском деле, и
самостоятельно управлялся с лесными делами. Весной
подрабатывал на заготовки колбы, а потом и новомодного
орляка, осень уходил в охоту. Мяса для дома хватало, а
пушнина, умело добытая, давала заработок. Со
сверстниками общался мало, но лёгкость характера
позволяла быть принятым в деревенской среде молодых.
Дружил и с подрастающими девчонками, даже подруга
образовалась, правда из того же леспромхозовского
посёлка, районного центра. Но такая вольная жизнь не
могла продолжаться долго. Пришло восемнадцатилетие,
пришла первая повестка из военкомата.

Дядя Коля только охнул, найдя в почтовом ящике
серый бумажный лоскуток со звёздочкой. Сердце
отцовское заныло, знал своего сына, как то тепереча будет.
- Сынок, поедешь? Надо показаться.
- Не, бать, не видели мы эту бумажку, - Петька ловко
смял повестку и сунул в печку, прикурил от огонька.
- Как жиж? Говорят, за это посадить могут.
- Как будет, так будет. Не охота мне два года где-то
валандаться. Как вы тут без меня то.
- Да мы не старики ещё, справимся, я ж работаю.
- Не, батя, не пойду.
- Ну, смотри сам.
Лесник дядя Коля понимал своего сына. Тайга,
которая являлась и родиной, и домом, тянула к себе, не
отпускала, а рассказы о беспределе в армии
настораживали. Прошедший Афганистан, Таджикистан,
начинавшаяся Чечня только добавляли недоверия,
сомнений в нужности службы в армии. Ему, как и матери,
было жалко отпускать единственного сына. А Петька и
сам не мог себя представить даже месяц без родных
таёжных угодий. Начиналась весна, самое волнующее
время в лесных урочищах. Весенний дух распускающихся
трав, просыпающихся ручьёв, пьянил голову. Какая уж тут
армия.
…

Вместо военкомата Петька ушёл в тайгу.
Пробивающиеся ростки травы в прошлогоднем загате под
кедрами и жёлтой осоке на верховых болотах играли
нежной зеленью на весеннем солнце. Иногда набегали
тучки и лёгкий дождик съедал остатки снега в тени
ложков. Известные глухариные тока, где петухов немного,
зато не боятся человека, были известные молодому
лесовику от отца и дядьки. Он уходил далеко по гривам. В
сторону Телецкого до самого Кайнача, ночевал в старых
полуразвалившихся избушках на зарастающих вырубах.
Уходил к Черданцевой гриве, которая им воспринималась
вообще как фамильный огород. Уклонист наслаждался
весной и природой, даже мысли о каком-то гражданском
долге не возникало у него. Хотя иногда, сидя ночью у
костра и заваривая чай, он вдруг с досадой вспоминал о
повестке.
- Никому ничего я не должен! Моя родина здесь, и я
буду защищать её здесь! Почему я должен воевать где-то
далеко за чужие интересы?!

Петька не боялся смерти или рассказов о дедовщине.
Его угнетала мысль, что он должен оставить родную
сторону и начать подчиняться всяческим вертухаям,
которые считают себя вправе унижать тех, кто младше. Он
крепкий парень, который уже смотрел в лицо смерти на
медвежьей охоте. Но подчиняться и сносить разные
лишения или унижения он не намерен. Первого своего
медведя он добыл вместе с дядькой, братом матери,
старым опытным охотником. Наполовину обобранная
медвежьей лапой лысина только подтверждала этот
почётный статус. Берлога, нечаянно обнаруженная
недалеко от посёлка, казалась подарком судьбы. Может,
так оно и было, подарком испытанием на твёрдость.
Раннее лето того года было урожайным на зверя и птицу.
Отец на отводах добыл марала, а дядька позвал на колбу в
вершине маленького ручья, где она как раз затвердела чуть
для засолки. Они поднимались ясным днём по едва
заметной тропке, птички пели, а солнце играла тенями
через набирающую силу листву. До знакомого болотца
оставалось совсем недалеко, когда вдруг на тропу перед
ними выскочил небольшой медведь-пестун,
прошлогодний. Он крутанулся на маленьком пятачке, от
неожиданной встречи с людьми встал как вкопанный.
Опытный в таёжных делах дядька Григорий быстро снял
ружьё и одним выстрелом свалил добычу. То, что он не
один, что рядом мамаша, его не волновало, как и многих
охотников. Медведица с медвежатами страшна туристам,
опытному медвежатнику это только подспорье.
- Молодое мяско безо всяких паразитов. Его ести
можно не боясь ничо.
- А вдруг счас мамка выскочит?
- Ну и стреляй её. Вот и она, - усмехнулся дядька.
Петька поднял ружьё и направил мушку в грудь
вставшей на дыбы медведицы. Всё как в замедленной
съёмке, секунды капали неспешно. Палец давит на спуск,
а выстрела нет, спусковой крючок не поддаётся. Парень
отпустил палец и еще раз с силой нажал, никак! Дядька
медленно разворачивался от тушки медведя, медленно
поднимал ружьё, на ходу переламывая для перезарядки.
- Предохранитель сними, сынок, - услышал издалека
голос.
Палец толкнул вперёд ползунок предохранителя, всё
вдруг завертелось с бешеной скоростью. Старый охотник
лихорадочно пихал в патронник патрон, медведица
опустилась на четвереньки и боком прыгнула в сторону
зазевавшегося молодого охотника. Такие прыжки он еще
видел потом множество раз, так медведь пугает обидчика.
Боком, боком, чтоб казаться шире и страшнее. Это
показатель, что пока она не решается на атаку. Грохнул
выстрел, отдача в плечо, сизый дым на секунду
закрывший всё. Пулевые патроны, по совету стариков,
заряжались всегда дымным порохом и двойной меркой.
Круглая пуля вошла зверю в корпус в районе лёгких и
сердца, медведица грузно опустилась всей тушей на
землю. Всё.

Эти боевые крещения, ну а также жизнь в интернатах
и тайге, делали волю крепкой, а руку твёрдой. Не бояться
ничего и никого учила сама жизнь, разнообразная и
интересная. Молодой леший не любил людей за их суету,
но и не боялся их. Он отстранялся. В тайге всегда
комфортнее, здесь он свой, а люди пусть там сами меж
собой разбираются без него.
Весенние долгие прогулки по лесу закончились с
первой же побывкой дома. Надо было в баньке помыться,
хлеба хотелось, да и огненный провиант закончился. Не
острожничая пришёл домой, мать стопила баню, отец
приехал с работы. Вечерком, когда сидели за столом с
родителями да рассуждали о жизни, в ворота постучали.
Участковый. Времена те были жёсткие, сажали за разные
проступки быстро. Начиналась новая эпоха 90-х,
беспредел, и ответ растерянного государства на этот
беспредел. Хотя и не понятно, кто тот беспредел учинил
первым, что явилось причиной. Сажали за брагу и
самогон, сажали уклонистов и алкоголиков. Простой
пьяница мог загреметь в ЛТП по случайной жалобе жены.
Простой деревенский мужик мог сесть за лагушок браги.
Местный участковый зарабатывал на этом очки у
начальства, получил звёздочку дополнительную на
погоны. Петке присудили два года «химии» за уклонение
от всеобщей воинской обязанности и отправили в Заринск
на начинающий хиреть завод.

Отметившись у бригадира, ознакомившись с
контингентом, переночевав пару недель в общаге, где
пьянство и беспредел царили большие, чем на воле,
Петька решил ехать домой. Ежедневные отметки в
милиции были не помеха. В выходные летом и тут никого
не было. Городок маленький, милиционеры тоже держали
скотину, занялись покосами с помощью нескольких
подопечных. Вот Петька и ввязался в такую бригаду.
Неделю работал на «дядю», косил, грёб, копнил. Работа
деревенская привычная. Получил послабление у
«гражданина начальника» за доблестный труд, а когда
пришло время в цеха возвращаться, просто сел на попутку
и уехал в сторону Турачака. Для милиции как в воду
канул. Спохватились то его не сразу, а когда начали искать,
было уже поздно. Нету Петьки на горизонте. Побег.