Ты туда... - не ходи

Приключение мистическое.

Это было давно…
Нет, не так. Похожий зачин был в прочитанном когда-то сказе-рассказе красиво написан, приблизительно, так:
«Давно это было. Так давно, что и старики уже не помнят»!
А дальше-то точно не скажу, но, видимо, что-то, вроде, таких вариантов:
«Жил, да был в одном городе…» (в одной деревне, в убогой землянке, на одном хуторе).
Или – «Повадился как-то раз…».
Или – «Шёл однажды дальней дорогой из неведомых краёв…».
Словом, разные бывают зачины. И старики – те, что не упомнят в какие это было годы, тоже бывали разные. Про то в сказах, да рассказах разнообразное пишут. И, например, «Илья Ильич Ростов был глубокий 55-летний старик» – у Толстого и «он жил 107 годов» – у Некрасова. Так это я к тому, что старики, не помнящие чего-то былого, были, возможно, и в том возрасте, в котором теперь я сам. И хоть было это, действительно, давно, но я всё помню…, примерно.
 
Гостил я летом того года у добрых знакомых в Торжке.
                «Городок провинциальный, летняя жара».
Неспешный темп жизни –
                «Тишь деревенская окраин
                Дороги в рытвинах с водой…» -
как я сам написал в своё время. Ключи от квартир хранятся под ковриком у дверей.
Своя слава. Свои достопримечательности. Знаменитый вагоностроительный завод, золотошвейное производство, архитектор Львов, «мимолётное виденье» - самое «чудное мгновение» России, своя тысячелетняя история.

И занимался я тогда тем, что, встав по утру, завтракал с хозяевами (она – зав отделом культуры горисполкома советских времён, он – преподаватель музыкальной школы) и отправлялся в длительные пешие путешествия по окрестностям, чтобы, вернувшись уже ближе к вечеру полным впечатлениями и несколько притомлённым, сыграть ещё во дворе в волейбольном матче «по правилам», а в конце «окучивая» (иногда и жестковато получалось) весёлую волейбольную «картошку» вкруг.
Был я молод, энергичен, любознателен и что были мне эти 15, 20, а то и все 25 проходимых ежедневно километров. Сейчас я уже не вспомню точно откуда начиналась эта достаточно широкая не столь уж и пыльная просёлочная дорога, что прямым ходом, без заметных извилин и поворотов побежала передо мной из города вдоль густых разнотравных лугов, рощиц с разбрасываемыми тенями да бледноватыми световыми бликами и недолгих, приглушающих яркость дня, перелесков. То тут, то там отходящие вправо или влево, наезженные, манящие неизвестностью цели, дорожные ответвления я пропускал, положив себе в тот день двигаться только вперёд, помня о времени необходимом на обратный путь. Ранее меня, бывало, заносило в дали и тогда я изредка подскакивал на грузовых, в основном, попутках. Сейчас же за всё время движения никакого встречного транспорта не наблюдалось. Солнце, однако, стояло ещё высоко, жаркий, но не иссушающе-горячий воздух не мучал, позволяя шагать и шагать, отдаляясь от города.
 
Где-то вдали замаячили довольно аккуратные добротные домики в окружении невысоких дощатых заборов с редкими яблоневыми деревьями за ними. Селение, похоже, вытянулось вдоль моей дороги, не слишком распространяясь от неё в стороны. От начала пути я отмахал уже немалую часть – стало замечаться удлинение отбрасываемых предметами теней, но жилое место встретилось мне впервые, хотя я понял, что выбранный тракт так, видимо, и уходит дальше и дальше от города пока, бог весть, как скоро, ни упрётся в какой-нибудь очередной крошечный городок, а весь путь проходит через ряд таких вот, более крупных и основательных или мелких и заморенных посёлков и деревень.
Я решил - прежде чем развернусь в обратную сторону, дойти до конца селения в надежде узнать его название, да и куда ведёт эта дорога. Странным было, что дома по обе стороны выглядели и не бедно, и не заброшенно, но меня окружала тишина. Хозяев усадеб не было видно. Вдоль дороги, что здесь служила и центральной улицей, не встречались ни умывающиеся или перебегающие кошки, ни отдыхающие в тени редких деревьев домашние пернатые, каких можно было встретить и на окраинах Торжка.
 
Повезло почти в самом конце пути за пару не очень уж красочных заборов до начинающегося справа и слева сильно неупорядоченного и спутанного лиственного леса. Ничем не примечательная ни по одежде, ни по лицу средних лет женщина что-то делала возле своей калитки и, заметив незнакомого, остановилась на мне взглядом, ожидающим вопроса или разговора. Любопытство моё она охотно удовлетворила, только теперь-то я и не вспомню ни каких-либо названий населённых пунктов, ни ориентировочных расстояний до них. Говорила женщина с удовольствием, но пояснение её не походило ни на рассказ экскурсовода, ни на заинтересованное в новом слушателе повествование краеведа. «Это там. А то дальше», - описывала она. Я благодарно кивал головой, подводя итог единственными словами: «Ага!», «Так.» и «Ясно.» и уже прощался с красноречивой тёткой, собираясь уходить, когда женщина, похоже, перебирая в памяти, что может ещё задержать моё явно лестное ей внимание, произнесла: «Да вот километрах в трёх отсюда, направо, есть Уткин скит» и почти без паузы, но столь же буднично и неторопливо: «Но, ты туда не ходи»! «Почему?», - я не спросил.
Информация была неожиданная, странная и интерес всколыхнула мгновенно. Тогда не подумалось, а сейчас вспоминаю всё и пришло на ум распутье из русских сказок: «Направо пойдёшь…» - ни дать, ни взять. Женщина простилась, ушла за калитку. Я постоял буквально полминуты и решительно пошёл вперёд.
 
Лес с правой стороны то тянулся густой зелёной стеной с запутанной вязью ветвей, тонких стволов и листвы, то открывал вдруг манящую солнцем поляну на опушке в окружении весёлого редколесья. По истечении примерно получаса спешной ходьбы от дороги вглубь леса отошла широкая наезженная тропа с недавними следами, похоже, тележных колёс на невысоком травянистом её покрове. Что нужно именно туда – подсказала интуиция. Соглашаясь с ней, я свернул навстречу, как вскоре выяснилось, недолгим, но ощутимым тревогам, навстречу некоторой растерянности и нереальности окружающего мира.
                «На полпути земного бытия,
                Утратив след, вступил я в лес дремучий…» -
так в переводе Ольги Чуминой начинается «Божественная комедия» Данте. С какой завораживающе красивой таинственностью, будто волшебная сказка, звучат при прочтении эти строки.

Отчётливо вдавленные в почву следы колёс постепенно стали менее явственными. Широкий вначале свободный въезд перестал казаться и быть таковым по мере продвижения. С боков набежал, трепеща листвой, мелкий кустарник, появились совсем молодые деревца, высоко поднялись на тонких стебельках соцветия разных травинок. Буквально только что ещё видимая глазу колёсная колея пропала окончательно и как-то вдруг. Вокруг был вполне обычный лес, немного впереди, сколь хватало взора, он становился плотнее и первое же родившееся в голове размышление никак не ответило на вопрос: «Куда («на полпути…») могла подеваться («утратив след…») реальная колея тележных колёс? И, собственно, куда могла ехать та телега, если утрачивалась и сама дорога?
Солнце светило слева, но простой поворот – «Кругом!» - обнаружить пропавшую тропу не позволил ни тут же, ни через несколько десятков шагов. Я принял решение достойное молодого бесшабашно-пытливого материалистического разума – решил двигаться дальше в прежнем направлении, ведь поманило меня в путь, зацепившее необычностью, название «Уткин скит», а его-то ещё и неясно было где искать. Ненавязчивый же совет «туда» не ходить в тот момент совершенно выпал из головы. Я вновь развернулся и решительно углубился в лес. Совсем скоро под ногами захлюпало, местами заплясала мшистая мягкость, потянуло сырым. Солнце к тому времени спустилось за край вершин и притушило яркость дня. До лёгких, но постепенно нарастающих сумерек оставалось немного.
 
Позади, там, откуда я пришёл, жило идиллическое июльское лето. Со слабым покачиванием трав, с короткими перелётами мотыльков, нет-нет, вновь прицеливающихся к цветочным «посадочным полосам» с тычиночными указателями, с неуёмной толчеёй мошкары в поднимающихся от земли токах прогретого воздуха. Впереди была вода. Не озерцо и не болото. Молодые, сплошь с редкими худосочными кронами деревья. Вблизи, укреплённые на небольших, чуть приподнятых над водой плотно-упругих кочках с белёсой травой, а дальше в неясной глубине темнеющего пространства всё больше погружённые в ту воду основанием стволов «по колено». Стволы, вырастающие из упругих кочек, где-то служили вполне надёжной опорой при переходе-перескакивании по этим кочкам – что я и стал смело делать, стремясь пробраться внутрь этой странной сыри, где-то внезапно обрушивались при небольшом нажатии, являя на сломе трухляво-мокрую древесину.
Одет я был абсолютно по-летнему, обут в лёгкие сандалии, что вскорости промокли вместе с ногами. Расстояния между плотными кочками становились всё шире, а испытывать топкость и глубину свободной воды мне совершенно не хотелось и я, удалившись от «берега», от летнего сухого леса уже на пару десятков метров, всё же повернул назад. Допрыгав до твёрдой почвы, я, пожалуй, впервые озаботился тем, что не знаю, как выбираться назад на ту большую дорогу, что привела меня, в итоге, сюда. Вспомнил я и об исчезнувших, будто растворившихся, следах на лесной тропе и об исчезновении самой тропы под ногами. Решив по памяти отыскать место «входа» в странную окружающую действительность, что становилась всё более неуютной, я сломал, как примету, крупную заметную ветку и стал двигаться вдоль края сухого леса и мокрой низины, присматриваясь к месту.
Теперь уже в медленно подступающих сумерках, что плавно, неуклонно от часа к часу гасили краски дня, я уже совсем не мог ориентироваться по солнцу, что окончательно свалилось за плотную завесу листвы, откуда-то сбоку подсвечивая чистый, но переставший слепить небосвод.
 
Шагалось бодро не от избытка сил, а поскольку шагалось «за делом». Пейзажные картинки активно сменяли друг друга, иногда заинтересовывали особо, задерживали внимание причудливостью живых древесных конструкций, формой сухостойного скелетика, сочетанием цветов. Не попадалось главного – знакомой ландшафтной миниатюры, за которой должна была бы проявиться, внезапно прервавшаяся, будто рассеявшаяся, растворившаяся в воздухе, тропа с тележной колеёй, что и привела меня в далеко уже не занятную иррациональную глушь.
Мой следопытный поиск окончился внезапно и обескураживающе. Миновав ещё несколько, стайкой стоящих, деревьев, пробравшись сквозь раскидистые ветви кустарника, я выскочил на ту самую крошечную поляну, с которой начал свой путь. Да – ту самую. Вот и сломанная мною ветка-ориентир, чуть примятая мною же, пока топтался у воды, трава. Но… Я ушёл, оставив всё это у себя за спиной, а сейчас вышел к своим приметным знакам лицом. Застыв немного ошарашенный, я почувствовал значительный сумбур в мыслях. Ни одна из них, до этого вполне упорядоченных, не оставалась додуманной. Мысли приходили, прыгали, отталкивая одна другую, оставались незаконченными. Срывались, как срывается с удочки мелкая рыбёшка, успевшая, потеребив наживку, лишь уколоться о крючок и, поспешно выхваченная из воды без подсечки.
Я бросился в обратную сторону, вновь оставив свой «указатель» у себя за спиной и не уделяя в этот раз время рассматриванию пейзажных красот, пытался вновь заметить искомые следы. Их отсутствие уверенности не добавляло, как и становившееся заметным сгущение небесной синевы, отбирающее прозрачность у воздуха и чёткую очерченность контуров у окружающего мира. Всё складывалось так…
Однако, неожиданно выход вновь лицом на прежнее место не развил тревогу и, тем более, не вызвал панику, а, напротив, разогнал по извилинам мозга бестолково мечущиеся обрывки нелепых фраз, бессмысленных воспоминаний, ни к селу, ни к городу, возникающих в памяти имён и заменил их всех ясным и логичным, при всей безумности подобной идеи, осознанием того, что я нахожусь на острове посреди какого-то недосозданного природой болота.
Каким образом, когда, не переходя никаких водных или топких преград, я на этом острове оказался – понимания не было.
 
В обескураживающей медлительности я стоял перед уже тёмной без малейшего проблеска неподвижной водой, чьё, уходящее в относительную даль, пространство практически совсем не просматривалось, став принадлежностью ночи, и где неожиданно выделилось плавными контурами из окружающей тьмы, что-то небольшое, только более густое и чёрное, похожее на капитально сложенный шалаш. На миг, на один лишь коротенький миг показалось (показалось?), что с краю странного, как весь окружающий меня здесь мир, строения загорелась крошечная, вроде далёкой неяркой звёздочки на небе, искорка. Внутри слабо запульсировала тревога. Любопытно уже не было. Ещё чуть и заразительный хохот кикиморы вписался бы в действительность, как рядовой лист папоротника. Я развернулся к неведомому пространству спиной и двинулся вперёд, не зная, но, без внутренних рассуждений и колебаний чувствуя, что именно так и следует делать. Через пару или чуть больше десятков шагов я увидел не идеально отчётливый, но явственно обозначенный, след колёс. Прибавив шагу, назад я уже не оглядывался. Ощущения странного морока, пронизывающего глубины леса, мне хватило с лихвой.
На большаке, почти-почти прямой линией, стремящейся к Торжку, я подхватил легковую попутку. Семейство, давшее мне место на заднем сидении, расспросами дорогу до города не оживило, оставив меня в одиночку размышлять над приключением.
Ежевечернюю волейбольную «картошку» в этот вечер окучили без меня.