День без мата

    В каждой рыбацкой компании, существующей не один год, наверняка есть приметы и традиции, которым рыбаки следуют неукоснительно и искренне верят, что если их не придерживаться – удачи не будет, рыбалка не сложится.
    Есть такие и у нас, ведь нашей компании больше десяти лет. Мы, например, никогда не берем на рыбалку рыбу. Никакую. Ни копченую, ни сушеную, ни соленую, ни даже рыбные консервы.
        Однажды, когда на весеннюю рыбалку на Салтымаковской курье с нами поехал Игорь, капитан команды КВН разреза, прихвативший из дома по незнанию банку «Леща в томате», Рома, как только ее увидел, недолго думая, запустил злосчастную закуску под недоумевающие взгляды Игоря прямо в Томь. И сделал это так быстро, что, думаю, он даже не успел полностью название консервов на банке прочитать, только слово «лещ» рассмотрел. Очень испугался. Потом Игорьку  объяснили, чем он и все мы рисковали. Похоже, Игорь понял. Когда в очередной раз поехали на Чаны, ничего похожего на рыбу при нем не было.

    Надо сказать, что основоположником, родоначальником, отцом большинства традиций нашей компании, особенно связанных с приемом писяриков, был Костя. Первый поворот…, выезд на трассу…, первые сто километров пути..., первая добыча…, и так далее. От большинства незначимых предложений, которые Костя пытался укоренить, как традиционные, мы все же отказывались, но многие и прижились. 
    Однажды и я предложил и попытался добиться признания  традиции, которая, на мой взгляд, не помешала бы любой рыбацкой компании. Хотя, как посмотреть…

    Было это на Чанах.
    В один из дней, ближе к концу рыбалки, мы тащили рыбу в мешках от озера к лагерю, а это было не близко. Сначала по тропе между камышами, затем по чавкающей грязи, потом по скользкой глине, а потом уж по песчаному берегу. Улов был неплохим, мешки тяжелыми, шли мы медленно и пытались разговаривать. Разговор что-то особо не клеился.
        И тут я обратил внимание на частые крепкие словечки, раздававшиеся чуть ли не после каждого обычного слова. Этот бурный словесный поток неимоверно возрастал, когда кто-то из нас, поскользнувшись, пытался удержаться, или, наоборот,  пытался выдернуть ногу из особенно густой и липкой грязи. Исключительно витиевато и чаще других высказывался Ромка – так он то ли себя подбадривал, то ли нас пытался поддержать.
    Это было понятно. Цивилизованный мир остался далеко. В компании, заброшенной чуть ли не на край света, собрались одни мужики - никаких условностей. Естественно, что нет – нет, да и прозвучит в разговоре крепкое словечко. С каждым днем расслабленность и пофигизм, поддерживаемые соответствующими напитками, все нарастают, а число матерков, естественно, увеличивается.

    Чтобы отвлечься от нерадостных мыслей о тяжеленном мешке за спиной, я стал считать нестандартные выражения и через полчаса только за Ромашкой насчитал пятьдесят три слова, как это принято говорить, ненормативной лексики. Впрочем, все мы не ангелы, и, думаю,  от Ромальдуса (еще одно Ромкино имя) отстали не особо.
    Это было тревожным сигналом, ведь скоро ехать домой, а привычка, как известно, вторая натура. Вдруг привыкнем. Надо было срочно принимать меры, чтобы дома быть опять благообразными и приятными во всех отношениях, в том числе и в лексике. Я принял твердое решение побороться за нашу нравственность. Что к этому меня сподвигло – не знаю.

    Своими соображениями я поделился с друзьями за вечерним «чаем», даже подсчитанные цифры озвучил: Ромэло (еще одно Ромкино имя) – пятьдесят три матюка, Саныч – сорок восемь, Винт – тридцать два, Костян – неожиданно восемнадцать. О других ничего не сказал, просто не успел посчитать. Когда же все загалдели: «А сам-то?..» и потребовали огласить мои собственные «достижения», я сослался, что здесь не могу быть объективным, пусть лучше сами за мной посчитают. У меня нелитературных выражений было меньше, чем у Кости.
    Думали долго, смеялись, спорили. Я пустил в ход все свое красноречие, достав из заначки весомый аргумент - припрятанную на последний день бутылку коньяка,  и ближе к полуночи все же убедил ребят, что попробовать стоит. Думаю, что согласились мои друзья на это сомнительное мероприятие больше из интереса, чем сознательно. И самым ярым противником, как ни странно, был Костян. За ним и грехов-то было меньше всех, а вот уперся, но, в конце концов, уступил.

    Долго выбирали меру наказания. Она по единодушному мнению должна быть действенной, заставляющей горько сожалеть о болтливом, несдержанном языке.
    Первое предложение о лишении проштрафившихся традиционной вечерней рюмки посчитали уж слишком жестоким, и единогласно отвергли, даже осудили его. Было еще несколько, но не таких серьезных. После долгих споров в качестве меры наказания решили применять самое нелюбимое всеми занятие - мытье посуды и лишение любимого - работы на сетях. Отсюда, думаю, понятно, почему в нашей компании очень ценят «Доширак» - да потому что после него не надо посуду мыть.
    Начать решили с обеда следующего дня. С утра решили потренироваться, и надо сказать – правильно решили, иначе бы все как один в обед уже мыли посуду, а сети проверять было бы некому. Постоянные одергивания друг друга, беззлобные замечания и угрозы кухарить вне очереди постепенно свое дело делали. К обеду стало даже что-то получаться.

    Если наш обед раньше выглядел примерно так:
    - Ромальдус, ты какого х… себе весь хлеб заграбастал? Кинь-ка сюда кусочек, лучше горбушку.
    - Обрыбишься. Хрен тебе,  а не горбушку. Еще пронесет с нее…
    - Писярик, с…! Ты наливать будешь? Ну, ты, б…, тупой, не по полной же…
    То наш первый великосветский обед, где тон задавали мы с Ромашкой, где только на «вы», и только по имени – отчеству, выглядел  уже так:
    - Роман Валерьевич, не сочтите за труд, передайте, пожалуйста, если Вас, конечно, не затруднит кусочек хлеба.
    - С удовольствием, Сергей Иванович. Вы предпочитаете горбушку? Зря. Настоятельно Вам рекомендую. Очень способствует пищеварению.
    - Константин Петрович! Как Вы относитесь к крепким напиткам? Не соблаговолите ли выпить рюмочку «Столичной»?

    Обед прошел на удивление корректно – ни слова ненормативной лексики. Было как-то необычно, интересно и в то же время тревожно, что ли. Первым от стола отвалил Костя.
    - Ну - с …, господа! – велеречиво начал он. - Благодарю! Все было очень вкусно. - Помолчал, вопрошающе осмотрел всех сидящих за столом. – Надеюсь, никто не будет возражать, если я закурю?
    Все заулыбались, игру поддержали самые стойкие противники, она начинала нравиться. Костян же форсисто выпустил колечко дыма и продолжил:
    -  Могу ли я присутствующим здесь задать один волнующий меня вопрос, который, думаю, будет интересен всем?

    Вот это загнул. Никто даже не ожидал от Костяна такой изысканной речи и все с интересом уставились на него. Когда он понял, что завладел общим вниманием, продолжил:
    - А кто, су… сумею… смею я спросить Вас, будет сейчас мыть посуду? – он голосом выделил слово «сейчас», вальяжно расправил плечи, стряхнул с плеча несуществующую пылинку. – Кухарку я опустил …, пардон, я хотел сказать отпустил…   - тут все заржали, поняв,  к чему он клонит. -  А Вы, господа, все сегодня на высоте. Никто из Вас даже не посягнул на красоту нашего любимого, могучего, как хр… кх-кх… языка, и в роли кухарки я никого из Вас не вижу.

    Гоготали все, не сколько над ситуацией – а кому действительно сейчас мыть посуду, сколько над Костяном в роли «озерного помещика», и над его изысканной речью, подобной которой от него никогда не слышали, и даже представить себе не могли, что Костик такой великолепный актер. Прямо Качалов в спасательном жилете.
    Чтобы не загубить идею пришлось взять посуду на себя и это всем понравилось, кроме меня. Я-то понимал, что все равно кто-нибудь да проколется, но не ожидал, что это будет так быстро.

    Первым, что удивительно, был Саныч, который тут же за столом пытался рассказать анекдот, совершенно забыв о ненормативной лексике, без которой анекдот был бы не так хорош. Мы долго совещались – признавать это за промах или все же нет. Решили пока воздержаться от осуждения, но Саныч через пять минут опять влип – вылезая из-за стола, зацепился за лавку и полетел в сторону костра, чуть не сбив при этом Винта. Какими красочными эпитетами это сопровождалось, сколько матерных проклятий пришлось выслушать бедной лавке, было трудно сосчитать. Саня тоже внес свое видение проблемы в общую копилку. Понятно, что видел он эту проблему в том месте, про которое в приличном обществе не говорят.


    Я-то думал, что первым проштрафившимся будет Ромка – он же был лидером по итогам прошлого дня, но тот оказался только третьим.  Роман после обеда долго что-то искал в вахтовке, перетряхивал мешки с запасными сетями, заглядывал под сиденья и вдруг нашел то, что искал в Костином рюкзаке. Его это возмутило беспредельно, все наши разговоры о новом образе жизни тут же были забыты.
    - Костян, с… глаз, ты какого х… мои варежки к себе положил? – орал он в полный голос, ни сколько не думая, что именно ему после этого придется мыть посуду. – Я, б… , все углы обшарил, пока эти е… перчатки нашел. Я с чем должен на сети плыть? С х… что ли?
    Костян в долгу не остался, точно так же мгновенно забыв о невзрачных перспективах:
    - На какой х… мне твои варежки е…? У меня что, своих что ли нет?. Сам, с…, засунул, а сейчас виноватых ищет…
     Их диалог продолжался в том же духе еще минут пять, пока они не въехали в ситуацию, что попали конкретно на хозработы и еще долго выглядели надутыми.

    К вечеру уже все ходили какие-то насупленные, полусонные. Ужин прошел уже не столь респектабельно как обед, хотя и без матерков, а вот после началось.

    - Доктор, ты «Майн Кампф» Гитлера читал? – вдруг спросил Ромка.
    - Пытался, - не понимая, почему он вдруг заинтересовался этим, ответил я, - предисловие вроде прочитал.  Да и на фига она мне – его борьба. Путч пивной я устраивать не собираюсь.
    Действительно, лет десять назад, когда появилась возможность прочитать в Сети все, чего бы душа ни пожелала, я как-то абсолютно без задней мысли набрал в поисковике эту самую «Мою борьбу», но осилил только «Посвящение», где Адольф перечисляет всех, кто отдал жизнь за дело нацизма еще в двадцатых годах. Таких, на мое удивление, оказалось не так уж много, десятка полтора, и все больше купцы (он перечислял даже профессии своих единомышленников). Первая глава «Расплата» меня абсолютно не привлекла и я, прочитав пару предложений, просто закрыл страничку и забыл об этой книге.

    - Так откуда же у тебя тогда такие садистские наклонности, что ты такое изуверское испытание придумал? Что это за традиция - над простым народом измываться?.. Нормального слова сказать нельзя, – раскрыл карты Рома. - Даже в «Последнем герое» задания легче были. Я бы сейчас даже гусениц есть согласился, чем такое… - он попытался подобрать подходящее слово, посидел минуту с раскрытым ртом, но так и не смог. – Это ж  … как пол языка себе отрезать.

    Костя, сидевший у костра и как обычно куривший свою любимую «Золотую Яву» заулыбался и включился в разговор.
    - Рома! Ты что,  забыл кем Доктор работает? Да его же рыбой не корми, дай только кого-нибудь помучить. Разрезать там, или сломать чего-нибудь, поиздеваться в общем…  Вот откуда ноги растут.
    Мужики, сидящие вокруг и с интересом прислушивающиеся к нашей перепалке, захохотали, а Костя ударился в воспоминания:
    - Ты что, забыл, как он тебе руки - ноги крутил, когда ты из вахты выпал? Ты ведь почти сознание от боли потерял, а он...
   Это действительно было. Во время охоты на Каргате, поддавший сверх меры Ромка, снимая гидру размахался ногами и вывалился из вахты. Приложился о землю он здорово, и я действительно смотрел его со всем тщанием. И руки, и ноги крутил, и живот щупал, но уж никак ни для того, чтобы помучить, а чтобы стать "родной матерью, как Карлсон". Так это потом назвали. А Писярик вон как повернул...

    - Смейтесь, смейтесь, - не успокаивался Ромка. – Я завтра посмотрю, кто сети проверять поплывет. Я уже в стойле, Костян тоже. Винтика прикрутили, не вырваться. Саныча еще раньше меня стреножили. - И с нескрываемым ехидством закончил. – Придется тебе Доктор одному целый день на сетях упражняться. А мы все как один посуду мыть будем. Можем даже с песочком.
    - Зачем с песочком, - Саня Винт внес свою долю злорадства, - я «Ферри» взял. Культура! Юг! За пять минут справимся, а вот потом… - он мечтательно потянулся, даже прикрыл на секунду глаза, словно представляя, что же они все будут делать после того как помоют посуду. И это что-то было очень приятным.

    Я понял, что своей неуемной энергией и рушившейся на глазах идеей загнал сам себя в угол. Проверить все сети одному было, конечно, можно, если за целый день, а вот переставить даже часть из них, как мы планировали, было просто нереально. Да… уж. Факир был пьян – фокус не удался… Зря только коньяк ухлопал.
    Но я-то был старше их.
    - А не пошел бы ты, Рома, на … Тоже, нашел козла отпущения. Вы же, с…,  специально матерились, чтобы не воде не работать, кухарки недоделанные… Хрен вам всем по самые гланды. Я тоже с Винтиком хочу! Чего он там придумал?.. Аж глазки закатил от сладострастия, м… недорезанный.

    Надо было видеть глаза моих друзей! Сначала они замерли, буквально открыв рты. От кого, от кого, но от Доктора, такого, да еще сейчас в разгар внедрения собственной традиции, они точно не ожидали, а потом заржали так, что соседи по берегу повыскакивали из палаток, пытаясь понять, что  у нас происходит. Землетрясение, что ли…

    Короче, сети поплыли проверять как обычно, а дежурного по кухне выбросили на пальцах.
    Надо сказать, что, несмотря на то, что традиция «День без мата» так и не утвердилась в нашей компании, да что там – даже одного дня не прожила, ругаться мы стали действительно меньше. Ромка и Саныч набирали в худшем случае по пятнадцать – двадцать очков, остальные и того меньше.
    Вот такая история.