М. М. Трофимов. Двадцатое сентября

      Двадцатого сентября 1969 года я заступил дежурным по радиационной безопасности 17-ой дивизии опытовых атомных подводных лодок. Начальник службы радиационной безопасности дивизии, капитан второго ранга Виктор Алексеевич Владимиров, инструктируя меня перед заступлением на дежурство, в конце инструктажа, как бы невзначай, напомнил: «Сегодня 20-е сентября, слушай приказ Министерства обороны СССР по радио, если будет – будь бдителен».

      Ежегодно двадцатого сентября в СССР Министр обороны издавал приказ о призыве на военную службу лиц мужского пола, достигших призывного возраста и, одновременно, об увольнении в запас военнослужащих, отслуживших положенный срок. Оба случая – и призыв на службу, и увольнение – у нас в стране хорошо отмечали. Проводы на службу организовывали и проводили военкоматы, родители и друзья призывников. Со случаями нарушения общественного порядка, если таковые бывали, разбиралась милиция. Увольнение же в запас военнослужащих должно было полностью обеспечить командование воинских частей, естественно без горячительных напитков. О них уже заботились сами увольняемые, изобретая хитроумные способы изготовления браги, самогона и прочих. Наш народ считал, что без этого нельзя – такое дело обязательно «обмыть» надо.

В сентябре 1968 года грандиозной «обмывкой» прославились увольняемые моряки дивизиона катеров  Лиинахамарской военно-морской базы. Нам целый год читали приказы Командующего с упоминанием этого проступка и таки вызвали у части слушателей стойкое отвращение к этому происшествию. Нам очень не хотелось попасть в подобную ситуацию. Да, вероятно, и не только нам!

     Профилактическая работа началась за месяц до этой знаменательной даты. В частях и подразделениях дивизии усилился контроль за уходящими в запас. Из опыта прошлых лет, мы знали, что для приготовления браги матросы успешно использовали корпуса огнетушителей. В лабораторном здании у нас их было мало, на КДП тоже. Больше всего огнетушителей находилось в санпропускнике – там в двухэтажном здании было много помещений и, соответственно, большое количество огнетушителей. Начальник пункта специальной обработки капитан Мамаев И.П., в быту «дед Мамай», – самый возрастной товарищ в нашей, в общем-то молодой службе, собирался получить звание майора и спокойно уйти в запас. На всякий случай он собрал большинство огнетушителей в одной комнате, закрыл на ключ и каждый день проверял их состояние, оставив только три огнетушителя в коридоре. Дежурные офицеры также бдительно несли службу в этот напряженный период, ежедневно проверяя все помещения.

    Из службы радиационной безопасности подлежало увольнению более 40% личного состава, большинство из команды специальной обработки. Нам, конечно, было жаль расставаться с подготовленными специалистами, которые участвовали в ликвидации последствий аварии реактора на АПЛ К-27, – принимали пострадавших, проводили санитарную обработку облученных, дезактивировали поверхности отсеков, контролировали радиационную обстановку на практике, а не в учебном центре.  Мы все желали нашим боевым товарищам достойно закончить службу и вернуться в родные края. Однако, в группе увольняемых в запас, было несколько человек, которые любили отмечать различные события, а это напрягало нашу дежурную службу. Планируя свои действия дежурного по службе радиационной безопасности на предстоящие сутки, я решил проверить работу КДП, причалов и лабораторного корпуса до девятнадцати часов, а санпропускником заняться после восьми часов вечера, т.е. после оглашения приказа МО по радио.

   Проверка первой группы объектов у меня не заняла много времени, и все небольшие замечания были быстро устранены еще в моем присутствии.
    После оглашения приказа МО в двадцать часов я попросил дежурного старшину по казарме пригласить к телефону матроса Синенко. Через пять минут дежурный старшина доложил мне, что он куда-то вышел… «Хорошо, – говорю, – тогда позови старшего матроса Талбаева».  Минут через восемь, я получил аналогичный ответ.

     Всё ясно – оба из команды специальной обработки, и искать их надо в санпропускнике. Оставляю своего помощника у телефона, а сам направляюсь на поиски.
     Дежурный по санпропускнику старший матрос Басалаев встречает меня у входа, докладывает, как положено, всё в порядке, замечаний нет.  «Помещения к осмотру», – командую я и мы со связкой ключей идем по длинному коридору, открываем и осматриваем комнаты. И, вдруг, от комнаты № 8 нет ключа.
– Где ключ? – спрашиваю.
– Не знаю, – отвечает – только что был.
– Ломай дверь! – приказываю.
Здоровый, как бурый медведь, старший матрос уперся плечом: «Не поддается – добротная дверь».
– Возьми, – говорю, – с пожарного щита лом и ломай.

Так и сделали. Приложили изрядное усилие к лому, дверь затрещала, ключ в замке провернулся, дверь распахнулась и нам представилась ожидаемая картина – застолье «дембелей»!
   За импровизированным столом, составленным из ящиков, накрытых полиэтиленовой пленкой, с нехитрой закуской, сидело двенадцать человек с испуганно-виноватыми улыбками на лицах. Окно комнаты открыто – кто-то рискнул выпрыгнуть со второго этажа. Спрашиваю: «Кто сбежал?» Молчат. «Ну, да ладно, – говорю, – завтра всё равно ко мне придут. Наверняка кто-нибудь получит самое малое, растяжение связок голеностопного сустава». Я – начальник радиобиологической лаборатории службы радиационной безопасности, а, заодно, и врач части – в качестве дополнительной нагрузки.

    Смотрю на матросов и на стол, – видимо, они уже пару тостов пропустили, судя по недопитой браге в стаканах, состоянию закусок и раскрасневшимся физиономиям у некоторых участников. Надо как-то снять пробу с их напитка, может быть их уже надо везти в госпиталь на промывание желудков? «Ну, что же, – говорю – раз уж мы в такой радостный день собрались в одном месте, налейте и мне стаканчик». Лица ребят несколько повеселели, и виночерпий поднес мне стакан с брагой.

   «Давайте, – говорю, – выпьем до дна за ваше достойное окончание службы. На вашу долю выпало тяжелое испытание – ликвидация последствий аварии реактора на АПЛ К-27. Вы справились с этой тяжелой и опасной работой – не трусили, не ныли, а шли и делали своё дело. Я хочу, чтобы и сейчас вы приняли мудрое решение, уволиться своевременно и без замечаний, а как это сделать я вам подскажу. А сейчас я пью за ваше здоровье, за скорую вашу встречу с родными и любимыми».

   При первых глотках напитка, преподнесенного мне, я понял, что отравления здесь не может быть. Брага была приятного кисловато-сладкого вкуса, градусов на 25-30. Такую мне приходилось пробовать, когда в сороковые годы были трудности с водкой. Опасения мои, как врача-токсиколога, были напрасными, но я помнил отравления метиловым спиртом в караульной роте и смерть ефрейтора Кузнецова, поэтому всегда был настроен на предупреждение происшествия.

   Выпив и закусив, матросы уставились на меня, ожидая, что я им собирался подсказать?! Я не заставил их долго ждать: «Завтра утром, на докладе командиру службы радиационной безопасности, я должен буду доложить о всех происшествиях, которые случились за сутки, и о вашем в том числе, что потом начнется, вы себе представляете! Но, я не хочу докладывать о вашем проступке и могу это сделать только с вашей помощью. Помощь будет заключаться в следующем: во-первых, никогда и нигде, пока вы находитесь на службе, вы не будете говорить сами, а также будете пресекать разговоры других о сегодняшнем происшествии, во-вторых, вы сейчас всё, что может напоминать об этом эпизоде, уберете, вымоете и т.д., чтобы не осталось никаких улик. Закуску можете съесть, а брагу вылить в сточную систему при мне!» При последних словах возмутился матрос Синенко: «А если мы не послушаемся и продолжим?» «Тогда, – отвечаю я ему, – вы облегчаете мне жизнь. Я сейчас докладываю дежурному по дивизии о происшествии. Он высылает сюда вооруженное дежурное отделение, которое вас сопроводит на гауптвахту со всеми вытекающими отсюда последствиями. Демобилизация – «под ёлочку» или под бой новогодних курантов, как пожелаете».

   В комнате на несколько мгновений повисла вопросительная тишина, которая неожиданно была прервана звонкой, увесистой оплеухой и медвежьим рыком Басалаева: «Я тебе покажу «не послушаемся!» Всё тебе мало, алкаш упёртый! Будешь спать под моей койкой, чтобы не сболтнул лишнего». Койки в казарме двухъярусные. Нижние занимают самые тяжелые, большие парни, а верхние – маленькие, легкие. И никто не мог понять, почему большой и неуклюжий, как бурый медведь, Басалаев, упорно выбирает себе верхнюю койку?! Когда он, с медвежьей ловкостью, вечером взгромождался в своё лежбище, его нижний, тоже не маленький сосед, предусмотрительно отходил в сторонку. Теперь его нижним соседом становился матрос Синенко, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

   Самый активный, из присутствующих матросов, который преподносил мне стакан с брагой, (виночерпий), подошёл и доложил: «Товарищ майор, мы согласны со всеми Вашими условиями и сейчас наведём здесь порядок».
    Через тридцать минут они пригласили меня проверить уборку. Замечаний не было. Старшине второй статьи Исаеву я приказал построить людей и отвести в казарму. Через двадцать минут я позвонил в казарму дежурному, который доложил мне, что все люди прибыли, замечаний нет.

    Утром следующего дня, при подведении итогов прошедшего дежурства в присутствии всех офицеров, я доложил начальнику СРБ, что все запланированные мероприятия выполнены полностью, происшествий никаких не случилось. Все остались довольны, начальник службы отправился на доклад к командиру дивизии, офицеры разошлись по своим рабочим местам. Задержался в лабораторном корпусе только заместитель начальника службы по специальности – капитан третьего ранга Маринчев Михаил Иванович, в прошлом начальник лабораторного корпуса. Он любил пройти по лабораториям и, где необходимо, подсказать молодым офицерам, как лучше сделать ту или иную работу. Лабораторный народ уважал и любил этого мудрого и доброго человека. Вот и сейчас он задержался в радиометрической лаборатории для разговора с молодым старшим лейтенантом.

     Я остался в комнате дежурного один и сел заполнять журнал проведенных работ – готовиться к сдаче дежурства. Чтобы проветрить комнату, после большого количества людей при докладе, я открыл дверь в коридор и приоткрыл немного раму окна. Погода, на редкость для сентября Гремихи, стояла такая солнечная, что позволяла это сделать.
     Открытая дверь радиометрической лаборатории находилась как раз напротив двери комнаты дежурного по СРБ, и я стал невольным слушателем разговора Михаила Ивановича со старшим лейтенантом. В какой-то момент, который привлек мое внимание, старлей говорит заму начальника: «А ведь дежурный не всё доложил начальнику. Он не сказал, что в санпропускнике была пьянка матросов, которую майор разогнал. Это мне наши матросы рассказали». Заместитель неожиданно для старлея, отвечает: «И правильно сделал. Если бы сказал, то начальник должен был доложить адмиралу, а он еще выше, и стали бы мы козлами отпущения, вместо дивизиона катеров из Лиинахамары. Все получили бы наказание, за исключением бдительного дежурного».
– А я-то за что? – возмутился старлей.
– А ты сколько раз в этом месяце был дежурным? – спрашивает Маринчев.
– Четыре, – говорит старший лейтенант.
– И ни разу не заметил, что там готовится брага?! – снова задает вопрос Михаил Иванович.
– Нет, и никто ведь не заметил, – оправдывается старлей.
– Вот за это все и получили бы, и больше всех капитан Мамаев, а у него это последняя надежда получить звание майора и уйти в запас, – терпеливо объясняет заместитель начальника, – а своим матросам, ты строго-настрого запрети вести такие разговоры где-либо, если «дембеля» узнают, что их подставляют, они их изобьют. Придется тебе с ними спать в казарме.

   Последнее совершенно не устраивало молодого старшего лейтенанта, и он клятвенно заверил Михаила Ивановича, что все выполнит, как приказано. На этом их беседа закончилась, и заместитель начальника вышел из лабораторного корпуса и сел на скамейку под окном комнаты дежурного перекурить. Только он расслабился после первой затяжки, как тут же увидел выходящего из санпропускника капитана Мамаева, решительно направляющегося к лабораторному корпусу. Михаил Иванович, уже предчувствуя, что предстоит серьезный разговор, в сердцах пробормотал тихонько: «Ну вот, только что недоросля уговорил, теперь надо будет «деда Мамая» успокаивать!»

– Иван Петрович, ты куда это так спешишь – как паровоз, на всех парах? – остановил он Мамаева.
– Ты понимаешь, Миша, – говорит ему Иван Петрович (он один только позволял себе так разговаривать с начальством, в силу своего возраста) – доктор совсем обнаглел, то он учит меня, как и где надо мыть загрязненных РВ людей, а вчера будучи дежурным сломал дверь в комнате № 8. Вот иду к нему потребовать, чтобы он со своими матросами отремонтировал её.
– Он что, сам лично ломал? – задает очередной вопрос зам начальника СРБ.
–Да нет, приказал старшему матросу Басалаеву.
– А почему дежурный офицер приказал взломать дверь в комнату № 8?
– Так это, ключ куда-то на время запропастился.
– А когда он нашелся?
–Нашелся сразу, как дверь затрещала. Он был с другой стороны.
– А почему ключ был с другой стороны?
Дед Мамай на пару минут погрузился в глубокое раздумье и, наконец, в свою очередь, спросил:
– Так ты думаешь, что..?
– Я не думаю, Иван Петрович, я уже знаю, – отвечает Михаил Иванович.
– Как же так, я ведь каждый день обнюхивал девятнадцать огнетушителей, откуда они взяли? – сокрушается дед Мамай.
– А три огнетушителя, которые висели в коридоре, обнюхивал?
– А чего их обнюхивать, они всё время на виду были.
– Да, всё время на виду спокойно варили брагу. – подвел итог зам начальника.

Капитан Мамаев срывается с места со словами: «Да я им сейчас устрою ДМБ!» Михаил Иванович успевает схватить его за рукав и усаживает снова на скамейку.
– Куда ты рвёшься, как конь необъезженный? – спрашивает он разбушевавшегося Мамая. – Им уже всё доктор разъяснил и запретил вообще разговаривать на эту тему, чтобы не раскрыть это происшествие. Если ты сейчас начнёшь шуметь, то подведешь нас под удар, а себя больше всех. Так что, делай вид, что ничего не знаешь. Кстати, у тебя же среди «дембелей» есть профессиональный столяр. Пообещай ему увольнение в первую очередь, и он тебе не только старую ломаную дверь отремонтирует, а даже новую сделает за три дня. Так что, Ваня, успокойся и займись своими делами, а доктора не трогай. Он тебя от позора спас, – такими словами закончил свой монолог Михаил Иванович.
 Иван Петрович встал и молча направился к санпропускнику, а Маринчев тяжело вздохнул и, по своей привычке, пробормотал себе под нос: «Ну, кажется, всех успокоил, пора и на обед идти».

   После сдачи дежурства я поспешил в свой кабинет в казарме. Меня беспокоили прыгуны в окно. Едва я успел переодеться, как постучали в дверь и, получив разрешение войти, два матроса внесли на руках третьего, который стал жаловаться на опухший голеностопный сустав и невозможность ходить.
– Ну что? – говорю, – отличник БП и ПП (боевой и политической подготовки) старший матрос Петров, это вы прыгали вчера из окна второго этажа санпропускника?
– Да, я и Петренко, – отвечает пострадавший прыгун.
– Конечно, вы же везде вдвоем – неразлучные Петьки, – продолжаю я беседу, – а почему решили выпрыгнуть?
– Да, как же, товарищ майор, всю службу были отличники, а в самом конце жирная клякса – всё пропало! Всё коту под хвост! – сокрушается Петров.
– Поэтому вы решили лучше ноги сломать, чем попасться на месте нарушения дисциплины? – продолжаю я расспрашивать матроса.
– Да, – переходит к подробностям события Петров, – мы еще бежали до дороги (километра два), а потом выбились из сил – бежать-то надо было в гору! Петренко еще меня почти нёс – я-то скакал на одной ноге. Остановились, чтобы успокоить дыхание, посмотрели друг на друга и спросили сами себя, а чего мы бежим, он же (дежурный офицер) за нами не гонится!
– Вот, так всегда и получается – начинаю я воспитательную часть беседы, – одна ошибка тянет за собой вереницу других. Вы же в первой партии запланированы на демобилизацию, а сейчас придется пройти длительное лечение, а потом реабилитацию.
– Товарищ майор, я готов домой на костылях скакать! – начинает умолять незадачливый дембель.
– В таком состоянии, – говорю ему, – я не имею права отправлять вас в дальнюю дорогу. Что скажут родители – отправляли в армию здорового, а вернулся на костылях?!
– Да у меня только одна мама, – продолжает свои уговоры Петров, – она давно ждет меня с нетерпением. В каждом письме только и пишет, когда, когда, – я плохо себя чувствую.
– Ну, вот как увидит тебя на костылях, так и в обморок упадет. Хорошо, если обмороком всё закончится, а может быть и похуже. Так что, дружище, давай серьезно лечиться, у тебя еще вся жизнь впереди. Для начала ребята тебя снесут в спецполиклинику на рентген, – заканчиваю я разговор с пострадавшим матросом.

 На рентген-снимке костных повреждений обнаружено не было. Лечение проходило гладко и через две недели Петров продемонстрировал мне, что может даже чечётку отбивать.
 В ближайшие два месяца, по мере поступления к нам молодого пополнения и введения их в должность по специальности, отслужившие свой срок матросы и старшины были уволены в запас и убыли на свои малые родины, бескрайние просторы СССР, без замечаний.