Чёрный Час. Часть 8. Беглец. Боливия

 Перекусив, я снова закурил и продолжил свой рассказ.
-Знаете,  потеря Стефании, она... после её смерти во мне что-то сломалось. Настолько сильно, что я просто впал в отчаяние. К чему, зачем мне эти годы, если я не могу жить по-человечески? Если я не могу позволить себе отдышаться и не оглядываться с ужасом, каждую чёртову секунду ожидая удара в спину? Не могу даже семью завести, потому что у меня отберут то, что мне дорого. Зачем? Зачем мне всё это? -я срывался на отчаянный крик так, что прохожие вокруг оборачивались, поэтому постарался успокоиться. - В общем, я будто бы... отчаялся. И ещё эти проклятые сны... после той перепалки в ресторане мне постоянно начали сниться жуткие кошмары. Будто я... Нигде. Вот просто пустота. Чёрная, вязкая, как проклятые чернила и холодная, как замёрзшая могила. И повсюду жуткие звуки, мерзкие паразиты, живущие под кожей этого мира, что живут в глазницах и под рёбрами мертвецов, мерзкие личинки, чавканье, хлюпанье слизи ,рык неведомых тварей из бездны... и Виктор. Ухмыляющийся подонок, который сидит на окровавленном троне из костей и всё ещё трепещущей плоти, в которой я видел лица Брона и Скай! Они видели меня и кричали, кричали, кричали...но я не слышал ни слова. Этот выродок смеялся и тушил о них сигареты и постоянно кричал, что меня ждёт то же самое.
Вот после этого я и понял, что это дерьмо никогда не закончится. Не важно, скольких я убью- он будет присылать по мою душу всё новых и новых охотников снова и снова и снова. На очередную ватагу охотников я наткнулся прямо на вокзале. Они обнаглели настолько, что начали перестрелку прямо там, среди толпы народа и законников!
К счастью, мой поезд уже отправлялся и в создавшейся суматохе я успел нырнуть в вагон вместе со своими пожитками, но всё равно получил три пули в спину. Конечно же, раны затянулись, но я почувствовал, что больше так не могу. Я устал. Надо что-то делать. И заканчивать со всем этим дерьмом. Мир огромен, но постоянное бегство- это не жизнь, а самое настоящее проклятие. Клянусь, в те чёрные дни я был настолько отчаянным, что больше не мог выносить всё это. И эти проклятые сны...
В общем, всеми правдами и неправдами я добрался до Португалии, а там, по совету Богумила, отправился на очередной край мира- в Боливию. Там у него был старый знакомый, у которого перед Богумилом был должок- некий пастор Алехандро Оливьеро, старый испанец, который состоял в Пламени Заката, но был отослан из-за какого-то давнего спора в далёкий тихий приход в боливийской глуши. Богумил рассказал, что часовня Алехандро находится неподалёку от озера Титикака, в посёлке Копакабана. К счастью, местные, которые в большинстве своём индейцы, понимали испанский.
 В пути, пока мы плыли в море, один из пассажиров, заметив мой усталый измученный вид, предложил мне опасное, но эффективное решение- морфий. Да, то варево, что лишает разума и гасит боль, даря тупой покой и крепкий сон без сновидений. Да, я согласился. и заплатил ему, сколько нужно. Меня не пугали последствия в виде повышения дозы или ломок- лишь бы больше не видеть эти проклятые сны...
 За время трёхнедельного плавания у меня была некоторая зависимость от морфия, но я старался держать себя в форме и бороться с постоянной сонливостью и тряской. Тем не менее, я высадился в Чили, а оттуда на гужевой повозке добрался до озера Титикака. Я много разных мест видал, но эта страна- просто удивительна. Здесь причудливым образом сплелись жара и дикий холод- за две недели в пути я успел загореть на жарком солнце и продрогнуть до костей в горах. И всё же, когда мой путь был окончен, я без проблем нашёл высокий шпиль часовни в Копакабане- он был единственным в этом месте.
Алехандро, как ни странно, уже ждал моего прибытия и сразу же узнал меня- обветренного белого странника, что не даже при загаре был разительно белее местных. Да и моя манера одеваться просто, но со вкусом, тоже выдавала меня с потрохами. Он сказал, что введёт меня в курс дела и с удовольствием выслушает всю мою историю, но только после службы, на которой он попросил меня остаться. Конечно же, я согласился. И не пожалел.
Часовенка была ветхая и грязная, как и всё вокруг- построенная из необработанного известняка и множества камней разной формы, смазанная белой глиной, она напоминала мне те несчастные часовни и домики, брошенные людьми полвека назад и медленно погружавшихся в трясины Луизианы, навеки погребая их под слоями воды и гнилья. Они шли на дно так же медленно и даже...красиво, как мои мечты о хорошей мирной жизни без крови и жестокости.
Да и вся моя жизнь в целом тогда напоминала старую лодку, брошенную второпях у болотного берега и медленно врастающую в окружающий её мир. С одной единственной разницей, что лодка была брошена и забыта, а вот меня забывать никто не собирался. Я знал, что рано или поздно за мной снова явятся. Конечно же, я знал это, чёрт возьми.
Разместившись на грязной деревянной скамье, я сидел вместе с немногочисленным приходом и слушал необычную проповедь отца Оливьеро. Его голос звучал почти гипнотически- ровно и спокойно. Он читал стихи из Ветхого Завета, но в то же время привязывал к ним... что-то ещё. Что-то, что совсем не вязалось с традиционной церковной доктриной. Он говорил о...кажется, о Святой Смерти. И только тогда я обратил внимание на то, что вместо статуи Девы Марии позади алтаря стояла...кхм... сама Святая Смерть!
Вот тогда всё и стало на свои места. И я понял, почему Алехандро ушёл от Пламени Заката- Санта Муэрте могла дать ему гораздо больше, чем его прежние подельники. Я знал, что в Пламени Заката чаще всего были истово верующие католики, как и Богумил. И они резко осуждали другие культы, построенные на базисе католической религии. А почитание Святой Смерти так вообще пришло от смешения католичества и древних индейских верований.
 После проповеди Алехандро подошёл ко мне и начал расспрашивать меня о том, что заставило меня покинуть Старый Свет и забраться так далеко от дома. Я рассказал ему всё. О Чёрном Часе, о побеге, о Сосуде и Инструменте, о множестве лет и о том, что рано или поздно они меня найдут. А ещё рассказал о зависимости и снах. Выслушав меня, Алехандро сказал, что есть решение для всех моих проблем. А раз я был хорошим другом Богумилу, которому Алехандро крупно задолжал, значит, помочь мне- дело чести.
Он отвёл меня в своё бывшее жилище- просторную лачугу на берегу Титикаки. Сам Алехандро уже давно жил в пристройке часовни. Я был удивлён его гостеприимству и тому, что он открыто поддерживает культ Санта Муэрте в условно католической стране- на них часто оказывали давление католики. А потом я и сам понял, в чём дело- это же Латинская Америка- тут властители меняются чуть ли не каждый год и больше заняты президентскими гонками, чем насущными проблемами жителей страны.  Когда я расположился в своём новом убежище, Алехандро сказал, что те сны, которых я так боюсь- неестественны. Стало быть, это чья-то злая воля и от них можно защититься. И Санта Муэрте в обмен на подношение могла помочь. Это было что-то вроде сделки с Дьяволом- чтобы спастись от одного культа- принять покровительство другого, возможно, более жуткого.
Но выбора на тот момент у меня не было и я согласился. И инициация оказалась гораздо проще и легче, чем в Чёрном Часе- мне хотя бы не нужно было никого убивать. Я сделал подношение Святой Смерти в виде жареного мяса, чёрных бобов и шоколада. Казалось бы, страшная святая в облике мертвеца должна внушать благоговейный страх и требовать кровавых жертв, но нет- она была более честна и благородна, чем тот же Часовой.  После принесения даров, Алехандро совершил некий обряд, который он называл "Вуаль Миктлансиуатль". Это её настоящее имя, как я понял. С помощью обряда Оливьеро сделал некую невидимую "вуаль", которая закрывала меня от взора охотников и преследователей. Пока на мне эта вуаль, все те, кто алчет моей крови, забудут о моём существовании.
 Но всё же была загвоздка- без неё никак. И состояла она в том, что вуаль на мне будет держаться лишь до тех пор, пока жив Алехандро- человек, что провёл обряд. К счастью для меня, он родился в 20-х годах и до старости ему было далеко. Как только он провёл обряд, жуткие сны испарились, будто бы и не было и мне больше не нужен был ни морфий, ни какая-либо другая дрянь. И всё же, пережить небольшую ломку мне пришлось. Мой Вам совет на будущее, если вдруг захотите попробовать это дерьмо- ломка- это чёртов кошмар наяву. Тебя просто наизнанку выворачивает, ты превращаешься в долбаное животное! Так что не советую ни в коем разе- лучше напейтесь до чёртиков, но не эту дрянь...
Ладно, что-то я отвлёкся. Когда с этим безумием было покончено, я стал посещать проповеди Алехандро и мой безымянный ужас, прежде рвавший меня в клочья, стал постепенно спадать. А позже- ушло и отчаяние. Я посчитал, что лучшим способом борьбы с этим безумием будет физический труд, и не прогадал- я много работал вместе с местными в полях и на озере- ловил рыбу, выращивал маис, заготавливал сено для скота. Поначалу местные постоянно пялились на меня и смеялись над моим дурацким акцентом. Пока не увидели, что я работаю наравне с ними и больше других. После этого глупые смешки постепенно превратились в подозрительные перешёптывания, а после- в восторженные слова уважения. Несмотря на то, что со мной было множество богатств, я жил по-спартански- в стране, где правительство меняется чаще, чем созревает маис, а по деревням мародёрничают правительственные войска и повстанцы, заявлять о своём богатстве, как минимум, неразумно. И потом я очень часто благодарил самого себя за то, что закопал свои сокровища на побережье в куче рыбной требухи и мусора. Знаете, в какой-то момент мне даже понравилась такая жизнь- у меня всегда была еда на столе, бдительные добродушные соседи- индейцы, которые теперь считали меня своим, чистое небо над головой, шум озера за окном... это было...по-своему прекрасно. А самое главное- я мог чувствовать себя в безопасности.
 Вуаль действительно работала- я не слышал и не видел ни одного охотника уже очень давно. Это позволило мне путешествовать по стране без страха быть обнаруженным. Я настолько загорел, что цветом кожи был немногим светлее местных индейцев, а волосы мои были такими же чёрными, как и у них. Меня выдавали лишь светлые глаза и высокий рост- местные были совсем невысокими в сравнении со мной. Кстати, именно в Боливии я прожил дольше всего при побеге- целых двадцать четыре года. За это время я взбирался на вершины гор и бродил по непролазным джунглям. За это время я встретил множество разных людей и принял это потрясающее место в своё сердце.
Я забирался в забытые разрушенные высокогорные храмы и гробницы древних индейских царей, дабы найти вещи, что помогли бы Алехандро поддержать его культ, а он взамен рассказал мне одну очень важную вещь, которая сильно помогла мне в будущем- он рассказал, что слышал от друзей в Лондоне о том, что Виктор каким-то образом нашёл способ для Вознесения. И реализовал его, перестав быть... человеком. Я сначала не понял, но потом...когда я сам увидел Виктора позже... я понял, о чем говорил старый пастор.
Но до этого пока рано. Алехандро, будто чуя, что будет дальше, научил меня некоторым премудростям Святой Смерти. В том числе и тому, как создать оружие, которое может убить бессмертного. Каких-то пятнадцать лет назад я бы покрутил пальцем у виска, сказав, что бессмертных не бывает, но...мать вашу, тогда я сидел и запоминал каждое чёртово слово пастора. Он подарил мне клинок, который был...ну... как заколдован, что ли... в общем, это был обсидиановый длинный нож с инкрустацией, принадлежавший верховному жрецу Теночтитлана. Но Название его я произнести не в силах, уж простите. В любом случае, этот нож оборвал не одну тысячу жизней и поэтому, усиленный дарами Миктлансиуатль, он способен был поразить бессмертного.
Но у меня был только один шанс- клинок был, что называется, одноразовым- вулканическое стекло было чертовски острым, но и таким же хрупким. Его нужно было вонзить во врага на всю длину до рукояти и сломать прямо в теле бессмертного, поэтому я хранил его, как зеницу ока, а сам в свободное время изучал новые языки и все сильнее погружался в запрещённые знания, пытаясь найти способ либо совсем навсегда скрыться от своих преследователей, либо выйти и разобраться с ними раз и навсегда. Потому, кажется, в 1968 году, я познакомился с одним странным русским- его звали Святослав Афанасьев, исследователь из Нижнего Новгорода. Очень, очень интересный и многогранный человек. Мы говорили с ним на испанском, а потом я постепенно начал учить и русский. Этот человек потом сыграет свою, очень важную роль, в моей "одиссее". Я помогал ему передвигаться по Боливии с минимумом расходов и обеспечивал безопасность- в округе стали появляться опасные люди из Картелей, встреча с которыми практически всегда означала перестрелку или мясорубку- сукины дети знали толк в устрашении и терроре. Сам Святослав изучал древние индейские языки и его интересовали артефакты и наследие инков. Как потом оказалось, он тоже был из своеобразного культа... не похожего ни на что из встреченного мной прежде.
Когда его путешествие было окончено, он оставил мне свои данные на случай, если я вдруг окажусь в России или СССР, как их тогда называли. Дальше моя жизнь снова вошла в привычное русло- рыбалка, сбор маиса, празднование важных дней с местными. И так бы всё и продолжалось, если бы в один прекрасный день тысяча девятьсот семьдесят первого года соседский мальчик не прибежал ко мне с криками "Падре! Падре Оливьеро умер!"- от этой новости меня как молнией поразило. Оказалось, что ночью падре отправился на отпевание в соседнюю деревню на горе, чтобы успеть прийти к следующему дню- он ходил пешком, избегая транспорта. И всё прошло хорошо, назад он возвращался живым. Но на одном из навесных мостов на горном хребте что-то пошло не так и он сорвался вниз. Теперь отпевание нужно было ему самому...Дальше всё- как в тумане. Была какая-то суета, плач, крики и пышные проводы, как он и желал. Он всегда говорил мне, что смерть для него будет праздником, ведь тогда он лично предстанет перед Святой Смертью. Так и вышло. Надеюсь, ты счастлив сейчас там, в тёмных чертогах Миктлана...- сказал я и снова закурил. Журналист всё понял по выражению моего лица- тут и так всё было понятно. Я очень привязался к пастору за почти четверть века. И ведь это судьба для меня- я очень многих еще потеряю, прежде чем наступит мой черёд. Но этого журналисту мне говорить не пристало. Я взял ещё одну передышку и предложил прогуляться до Нанту- на улице стояла великолепная погода.