Эволюция волшебного слова

-Аллё,- слышу грубоватый голос главного инженера КБ Анатолия Васильевича Филоненко. Он прекрасный специалист, но я пойму это значительно позже. Знаю, что сейчас спросит: «Кто это?» А кому такое понравится? И я тороплюсь его опередить:
- Экспериментально-исследовательский отдел. Слушаю. Корчевский.
-Кто это?- на автомате рычит Филоненко. Но спохватывается, и велит позвать заведующего отделом.

          В огромном конструкторском зале семь отделов, полсотни конструкторов и три телефона. Поскольку далеко не у всех дома есть связь, они почти всегда заняты. Один висит на стене недалеко от моего стола, и я регулярно узнаю о сотрудниках много подробностей. И добавляю свои, потому что в окрестностях нашего переулка даже телефонных будок не было.
Мы крутили диск с десятью дырочками. Перед следующей цифрой следовало дождаться его полного возврата. Часто диск тормозил, или мы, и набор номера нужно было начинать сначала. Но огорчаться даже в голову не приходило.
 
         Май-июнь 1972 года. Мама в страшном диспансере на Слободке. Я кидаюсь на каждый звонок. И все вокруг, с понимающими глазами, и коротким вопросом : «Что?».
А после двенадцатого июня спрашивать перестали... перестали…

          Не помню, когда пришел день, и телефонную будку поставили прямо в Обсерваторном переулке, всего в полукилометре, туда и обратно, от нашей квартиры. Теперь, стоило мне захотеть, я за две копейки мог пообщаться с любым своим другом, товарищем и братом, имевшим квартирный телефон. Пусть даже спаренный, даже когда из-за соседей, которые тоже друзья, товарищи и братья, после каждой попытки в трубке только пи-пи-пи - горох сигнала занятости. Рано или поздно, но соседи трубку положат, и тогда мы обо всем и с радостью поговорим. Согласитесь, совсем новая жизнь, которая стала лучше и веселей.
Но голосок девушки, с которой мы помолвились, был недоступен двушке переулочного телефона. А мне никто не давал гарантии, что в выходные она не завела себе друга и товарища в Парке имени двадцати восьми панфиловцев в Алма-Ате. Чтобы временно отлегло от сердца, следовало ехать в Междугородний переговорный пункт, на нашу знаменитую Дерибасовскую.

          Открываешь дверь, а там битком набито огромное количество столь же беспокойных собратьев. Каждый страстно ожидает вызова в одну из двух десятков кабинок. Дубовые звуконепроницаемые двери к телефонам приоткрыты из-за удушья. Оттуда вылетают горючие реплики, перемежаемые истошными, отчаянными аллё.  Моей собеседнице  тоже плохо слышны нежные слова, не рассчитанные на форсирование звука на расстояние  пяти тысяч километров. И она тоже кричит, ближе к мусульманскому, алла-о, аллао.  А я кричу в ответ, что, типа, люблю и скучаю, а она снова не слышит, и я ору изо всех сил! Многонациональная публика в зале активно сочувствует мне «Вах!», и предлагает свои жетоны, чтобы перезвонить. И из других кабинок кричат, тоже жалостливое:
-вы неверно взяли интеграл по поверхности…
-только предохраняйся, умоляю … По слогам?... Пре-зер-…
-фурункул , говорю. Не слышишь? По буквам ? Чапаев, Игорь, Рита, Елена…
-мама! Он, сука, снова не ночевал…
Ну, такое. Поговорили. Все обошлось. Если и изменяет, так все равно ж не скажет. В таком бедламе!

          Осенью приехала. Расписались.
И сыночки, один другого лучше. И к Привозной прижились, как к родные. Скоро или этот дом снесут, или на работе дадут квартиру.
Вдруг человек, который не просто друг, товарищ, и всё такое, говорит человеку, который моя жена:
- Стрелой за документами! И пулей на Черемушки, на телефонную станцию, а то закроются. Зачем? В очередь записывают. На телефон!

          Это такое волшебное слово, что рванула, не задумываясь. Какой телефон?! На Привозной? Там не то, что телефонов, там туалетов и газа отродясь не бывало! Там снесут вот-вот…
Успела. Записали.

          Конечно же, никто и не думал проводить нам телефон. Но через несколько месяцев подошла четырнадцатилетняя квартирная очередь, и долгожданное счастье заслонило всё остальное.
Одно оттирание пятен с линолеума чего стоило!
А соседку по этажу подключили к телефонной сети. Если сильно приспичивало, она гордо позволяла позвонить. И как-то проговорилась, что стояла на очереди до получения квартиры.
У меня остро ёкнуло в солнечном сплетении. В Черемушки! Немедленно!

          Сорок семь- тридцать девять – сорок семь! Никогда не забуду!
Нас приняли в касту абонентов телефонной сети! Вы не поверите, какое это счастье!
Правда, временами хрупкое. То кабель повредили. То кабель украли. Потом кабель повредили у великого пурица, так отдали нашу пару ему. Временно, месяца на полтора.

          Мы уже работали в училище, когда начались пакости по ночам. Только уснешь, в тишине раздается скаженный звонок! Хватаю трубку – молчат. Через сутки – снова молчат. Уже не помню, где, достал и пристроил в засаду определитель номера – был такой уникальный прибор. Он высветил номер из моей записной книжки. Оказалась не совсем старая дева, которую я безрезультатно пытался учить хоть чуточку любить учеников. Разобрались.

          Незабвенный 47-39-47 много лет был членом нашей семьи. Уверен, прежде чем уйти на покой, он передал всю свою преданность нашим айфонам.

          Я иногда набираю этот номер. Просто так. Чтобы он чувствовал, что помним, и что по-прежнему любим.

- Ви набрали невірний номер,-отвечает мне охрипший из-за растяп голос,- будь ласка, перевірте його ще раз, та перетелефонуйте