ОДНА

  « ...Хочу банан... хочу банан…» - мурлыкала Валечка припев модной в дни её молодости песенки, выискивая взглядом на прилавке самый вкусный банан: …этот? Нет, переспел... этот... вон тот!  …Хочу бана-ан... 
«А хуху не хохо?» - просипело над её ухом.
До неё не сразу дошёл смысл сказанного, испугал сам голос - сиплый, беспощадный…и ещё - отвратный запах перегара, смешанного с никотином…
Взъерошенной кошкой обернулась она, готовая вцепиться в обидчика. …пустой взгляд серых равнодушно-бесстыжих глаз.
Она споткнулась об этот взгляд. Она испугалась.
Но он прошёл мимо, никак не обнаружив своей причастности к только, что услышанному ею.
Настроение было испорчено. Жизнь уже не светилась лазоревыми огнями. А вокруг всё так же неспешно прогуливались люди. И никому не было дела до неё. Забыв про бананы, она молча шагала среди бананового изобилия, в толпе праздно гуляющей публики. Хам! Скотина! - молча изливала она свой гнев на, исчезнувшего в толпе, хулигана. Как он смел?!. Сволочь какая!   Горечь незаслуженной обиды палила жаром сухие глаза: В наше время кто бы так оскорбил!  Может, сама виновата? - остужала она свой гнев: Наверное, со стороны я сомнительно вы-гляжу?.. Вырядилась не по возрасту. Нет, я всё ещё молода, несмотря ни на что! - отряхнула с себя окая;нного. Надо вспомнить что-нибудь хорошее-хорошее... О, и тут бананы! На каждом углу бананами торгуют - бананы, бананы…Ну, просто банановый город! - оглядывается Валечка на желтеющие сладкие прилавки. Сотрудница письмо получила с Украины, племянник просит: “Привези бананов!”. Удивительно – с севера привезти бананы! Теперь детей ничем не удивишь. А нам как-то в школе показала учительница ботаники кукурузное зёрнышко - мы почти не дыша, разглядывали золотистое чудо.   Валечка остановилась перед палаткой, увешанной гроздьями бананов, наслаждаясь зрелищем экзотического изобилия… Надо же - очнулась от воспоминаний Валечка - а мы тогда и в глаза не видали этих бананов, а зато теперь!.. «Три, пожалуйста!» - протягивает она деньги за прилавок.
«Што “три”?» - свысока глядит на неё продавщица: - «Три банана?».  Валечка расхохоталась, ей вдруг припомнилась радиосказка.  Голос  затаенно, словно заклинание, повторял именно эти слова: “три-ба-на-на... три-ба-на-на...” «Ой, извините, это я так… Три килограмма, пожалуйста!».
Продавщица обиженно поджала губы и не дала сдачи.
Валечка снисходит к её человеческим слабостям, и озаряет продавщицу лучезарной улыбкой:«Это вам на чай!». Глянула на часы - время есть, и направилась к зелёному островку через дорогу. Старый парк приветливо распахнулся аллеями: Отдохни под душистыми липами! Помнишь?..  Помню.- нежно погладила ладошкой узенькие крашеные досочки садовой скамейки: Помню - на этой скамейке (сыну машину тогда подарила большую на педалях) здесь вот сидела, отдыхала душой, глядя, как он старательно крутил педали, объезжая цветники; как смешно хмурил бровки, осматривая машину, серьезно (насмотрелся во дворе, как взрослые делают) попинал колесо...
 «Ну, здравствуй! - улыбнулась Валечка знакомой скамейке: Вот я и пришла!». Усевшись на скамейке под старой липой, она устроила себе банановый пир. Мимо проходили люди со своими радостями, заботами - всё отражалось на их лицах. Потом она перестала замечать прохожих, уплывая мыслями в далеко-далёко, туда, где остались воспоминаниями первые радости, любовь.
 ...Как ни странно, любовь стала иссякать после рожденья ребенка. Лю-бовь таяла, как льдинка последнего заморозка на оконном стекле под лучами весеннего солнца.
«Не переживай так!» - успокаивала сердобольная соседка по квартире (она была старше, и Валечка доверяла её опыту, но...). «Посмотри на это со стороны: сейчас ребёнок занимает все твои мысли. Вся твоя нежность изливается только на этого беспомощного маленького человечка, требующего постоянной заботы и внимания...».
Валечка всегда прислушивалась к её советам, но тогда она только молча вздыхала. Оставаясь наедине со своими мыслями,и глядя на это родное беззащитное, крохотное личико, мирно посапывающего во сне, сына, она ловила себя на мысли о том, что до рождения его она как-то не замечала недостатков мужа. Его привычки не раздражали её, не мешали. Она не боролась с ними, как теперь, а лишь посмеивалась над дру-гими женщинами гарнизона, слушая их возмущение по поводу таких мелочей, как: “он закурил в комнате... ест - чавкает...». Теперь же, когда в доме появился малыш, резко обострилась неприязнь ко всему, что могло навредить здоровью этого крошечного, выношенного, в муке рожденного ею человечка. Раздражало всё! И даже то, как он громко смеялся. Раньше этот смех вызывал у неё желание прижаться к нему - сильному, доброму...  Теперь же: “Тихо ты - разбудишь ребенка! Не тронь его - от тебя табаком разит! Не греми так стулом - осторожней не можешь?!».
Беда случилась весенним солнечным днем. «К-029» не вышла на контрольный сеанс связи. Валечка, бросив на соседку ребёнка, весь день промыкалась на «КП». Известий не было. Лодка молчала. Дома она долго не включала свет - все удлиняла день, отдаляя момент, когда чёрная трубка телефона оборвёт ожидание, отнимая последнюю надежду. Она ждала-ждала-ждала, глядя на неё, молчаливо-безучастную. Но время неумолимо тикало на столике у зеркала, подгоняя чёрную стрелку к назначенной цели. Теперь Валечка горько жалела о минутах несдержанности, заново переживая недавнее прошлое. Почему-то вспоминались ссоры. Господи, - молила извечной бабьей мольбой:  верни мне его живым! Никогда, ни разочка не обижу его, не заору, только пусть будет живой! - молила молча, тоскливо гля-дя на телефон. Ждала: вдруг - как это бывало не раз - вдруг наступит ни с чем несравнимый момент, когда можно будет уткнуться в его тельняшку и ощутить себя той - одной-единственной на всём белом свете. Не выдержав тишины, наскоро оделась, прикрыла беззвучно дверь - я скоро! - летела мыслями под горку: …только туда и обратно! Может, ветер оборвал телефон...
 Знакомая тропинка стекала с холма медленной неровной лентой утоптанного снега, останавливалась у тёмного окошечка проруби; заглянув туда белой наледью, образовавшейся от часто полоскавшегося здесь белья, тропинка разочарованно уходила мимо лесочка в сторону КП, теряясь в пухлых сугробах, затем выбиралась на большую дорогу почти у самых ворот; поднырнув под строгие запреты, сразу же разбегалась в стороны узенькими очищенными от снега асфальтовыми дорожками.  Дежурный, сочувственно глядя, устало покачал головой: «На связь в назначенный час подлодка не вышла». Жёны моряков, не вернувшейся субмарины ушли домой. Валечка, всё ещё надеясь, осталась на КП. «Мы помним о Вас. Телефон в порядке - чуть что, сразу сообщим. Иди-те домой. Вас проводят». «Спасибо, не надо.» «Темно уже, мало ли что. Матрос Чернецов, проводите!» «Спасибо, я сама!»- ей было жаль молоденького матросика, которому из-за неё нужно было бежать из тёплого кубрика в холодный морозный вечер. Она представила, как злой ветер леденистой змейкой заползает под тонкую матросскую шинель, широкие клёши... «Спасибо, - печально улыбается Валечка: «я добегу одна. Дорога знакомая, да и недалеко». Закончился киносеанс, и матросы стройными небольшими колоннами бодро с песней расходились из клуба по кубрикам. Песня, поднятая множеством крепких мужских голосов, далеко разносилась по безлунным просторам заснеженных полей, залетая в молчаливо прикорнувшие к холмам деревеньки. Валечка торопилась вдоль белых сугробов, мимо плотной стены придорожных елей, принимавших на себя свирепые наскоки норда. Ещё немного - через речку, в горку... ещё чуть-чуть…  И вдруг из-за дальнего леса донеслось чуть слышное тоскливо-протяжное «Уу-уу…». Это не собаки! - вздрогнула, напряглась, прислушиваясь. Собаки так не воют. Деревня за рекой - вон она! Успеть бы! - заспешила; в темноте потеряла тропку, (не заметила, когда та выскользнула из-под ног), и провалилась в глубокий снег.  А снегу за день поднавалило… а она - в своих модных ботиках-котиках… Увязла по пояс. Внезапный страх льдинкой скользнул где-то внутри, по спине пробежал озноб, слабость по животу разлилась... Дёрнулась в сторону, в другую... Напрасно! Снег держал добычу крепко. А леденящее душу «уУ-уу...» подгоняло. Ужас окатил горячё, согрел занемевшие пальцы ног, зашевелил волосы под шапочкой, заледенел на макушке... «Добычу за два километра чуют... Не спастись!» - в голове обрывки фраз слышанных когда-то рассказов о волках. «... как почуют лёгкую добычу...»
 …Уу-у…
- Близко!  ...а я – добыча лёгкая!.. Никто не поможет!.. Не узнают... Мамаа!.. - молчаливым воплем несётся сердце в заоблачное пространство, к избам, темнеющим на горе. В отчаявшейся душе пробудилась дремавшая до сих пор, тайно сохранившаяся вера предков: Господи, Господи, спаси, помоги, Гоос-подии!.. - отчаянно всем телом бросилась сквозь сугробы слежавшегося снега: Неужели не пробьюсь! ... Уж близко! Гос-поди!..  Снег держит - ноги;  не продвинуть. Пробивалась животом, руками разгребала, распихивала коленками тугую неподатливую массу снега… Господи! - Вздохнула спасённо, глянула вперед: Высоко! А в котиках - снегу!.. Ноги в щиколотках не сгибаются. Вытряхнуть -  легче бы... Не успеть!.. Успеть! Почти на четвереньках, скользя, ломая ногти, вскарабкалась на гору. «Господи!» - всхлипнула, прижалась спиной к захлопнувшейся за ней двери. 
 «…пропавшую в океане субмарину самолеты искали несколько не-дель. Единственное, что обнаружили - огромное соляровое пятно. Взяли пробы - соляр советский, такой, каким заправлялись подводные лодки. Что случилось, никто не скажет точно по сию пору…» –  это она прочитала в газете уже много лет спустя. А тогда, едва совладав с первым ужасом беды, упаковала вещи, собрала чемоданы, одела сынишку:  Домой к маме!