Дружина Ч. 17 Выбор

Хевдинг  бросился к мертвяку, сквозь сугроб, ощутив всю лютость мороза и понимая, что не успеет остановить удар палаша, занесенного над головой раненого Ипы, прикрывавшего их отход и уже выбившегося из сил, видимо потерявшего немало крови.  Не успел. Печенег упал на спину с рассеченным лбом, так и не впустив из рук оружие, шлем слетел с его головы и снег подле нее стал красным. В тот же миг кованный Людотой Мастером меч вонзился в горло нежити, рухнувшей, словно сноп сена, навзничь подле Ипы.
Хевдинг было склонился над печенегом, надеясь, что он жив, но мертвое рычание раздалось буквально у самого его затылка, он обернулся в тот самый миг, когда прикрывавший спину Свен, упредив удар мертвяка, уже занесшего над его головой саблю, разрубил секирой врага надвое. И тотчас лес огласил вой: три драуга должны были настичь оставшихся в живых.
Скандинав внезапно и с силой схватил хевдинга за плечо, их взгляды встретились. И Свен вдруг показался хевдингу даже не повзрослевшим – постаревшим, что ли; причем в его глазах не отражалось и тени столь любимой норманном ярости берсерка. Нет, взгляд был сосредоточенным, жестким и не терпящим возражений, будто кто-то иной говорил за молодого совсем воина.
  – Уходите, – произнес Свен, тяжело дыша и непривычно глухим для него голосом, и кивнул в сторону незнакомки, стоявшей с обнаженным мечом позади хевдинга; предваряя его: «Ты с ума сошел», равно как и готовое сорваться в адрес девушки: «Беги! Мы со Свеном задержим их», произнес, чуть ли не шепча  хевдингу на ухо:
– Здесь наши пути расходятся. Я должен сделать то, что должен. Здесь. Один. И сейчас не время объяснять – почему.
Внезапно для себя хевдинг не стал спорить, что-то внутри его самого словно поведало ему о правоте Свена и о том, что им доведется еще встретиться. В голове родились странные, доселе и неслышное им слова, вроде и его самого и, одновременно,  другого: «На путях мироздания».
Они обнялись. Свен вдруг рассмеялся. И стал прежним: молодым и безрассудным. Как будто пелена спала с его лица. Развернувшись, со столь привычными для него криком, изображая милую его сердцу ярость берсерка, в развевающемся красном плаще ринулся в сторону уже появившихся из-за деревьев врагов.
Хевдинг вспомнил слова волхва: «Она укажет путь…». Она, чье имя он все еще не знал и чье лицо по-прежнему казалось знакомым, хотя он все не мог вспомнить – где именно они встречались, вновь не сказав ни слова, только слегка кивнув и, повернувшись, быстро зашагала по тропе. Хедвинг еще подумал: «Откуда здесь, средь бурелома, утоптанная тропа-то взялась?»
Ее молчание вдруг показалось хевдингу скрытой обидой на него, ответом на причиненную когда-то ей боль. Какую? Когда? Где он мог ее видеть? Эти, становившиеся для хевдинга мучительными вопросы все еще оставались без ответа.
Сколько они шли средь нескончаемой ночи, то рассекаемой бледным светом луны, то сдобренной толстыми хлопьями снега, когда хевдинг едва различал силуэт своей спутницы? Время в этом мире давно уже стало другим. 
Как и мир вокруг него изменился. Да и в нем самом открывалась какая-то иная грань. Ему мнилось: на какой-то миг он проваливался в сон – или, все-таки, явь? – и видел этот заснеженный лес как бы со стороны, в полумраке, едва рассеиваемом какими-то странными факелами с холодным, как ему казалось, огнем; под убаюкивающий стук стремительно мчащейся колесницы. Хевдингу чудилось, что сам он лежит не в своей кольчуге, а в чем-то иной, на какой-то лежанке. Он протягивал руку и она упиралось во что-то незримое, но твердое, будто магическим заклинанием закрывавшее огромную бойницу.
Что это значит он, простой воин, привыкший сражаться и убивать, едва знавший грамоту, понять толком не мог. Хевдинг еще пожалел, что рядом нет Эйстейна. Не только воин, но и человек книжный, он бы уж точно растолковал своему товарищу, что с ним происходит.
Между тем хевдинг стал замечать, что силы оставляют их обоих, оба они уже не раз споткнулись. Наконец тропа завершилась. Да и ночь стала какой-то уж совсем непроглядной. Луну заволокло тучами, но снег не спешил падать. Они оказалась в кромешной тьме и какой-то непривычной тишине, средь потрескивающих на морозе ветвей вековых сосен и елей. Не сговариваясь и тяжело душа, они привались спиной к дереву. Хевдингу хотелось заговорить с ней. Но о чем? Вопросы, что лезли в голову, казались нелепыми и ни к месту. Впрочем, он понимал, что тишина эта ненадолго, как недолог будет их отдых – успеть бы отдышаться.
И действительно, лес огласил привычный вой. Мертвый. Еще более страшный, нежели ранее. Бежать было некуда. Сквозь деревья его, немного привыкшие ко тьме глаза, различили знакомые силуэты драугов. Хевдинг осознал, что в их обличье пришло что-то пострашнее смерти. Небытие. Когда-то сотворенное…  Им самим. Это осознание пронзило огненной стрелой. И вдруг какой-то нечеловеческий ужас словно заключил его в свои объятия с пришедшим вместе с ним озарением: нежить в обличье хазар – грань его самого и сейчас она убьет, как когда-то уже медленно убивала ту, которую он должен защитить или предать. Снова предать.
Хевдинг вдруг увидел во тьме тропу. Единственную. Для него. По которой он мог бежать. Он не мог взять в толк: откуда у него это ведение, но понимал – да, он сейчас может спасти свою шкуру. Бежать. Но только один. И испытал подавляющее рассудок желание спастись, бросив оружие, оставив ее на расправу нежити. Вскочив и убежав, без оглядки и закрыв лицо руками.
Он словно со стороны увидел не только ее, но и Волка, Свена, Ипу и волхва. Получается, он сражались и гибли зря. А главное – напрасно она вновь поверила ему. Плевать на них всех. Бежать и спасать себя. Именно это явственно шептал ему ужас.
Не в силах противиться ему и готовый уже вскочить на ноги – страх заставил забыть об усталости, он вместо этого с силой, ничего не объясняя, словно увидев в этом единственное спасение, схватил ее за руку. Ужас и желание бежать взвыли в нем самом пострашнее драугов и кажется остановились на пороге его воли. Он еще крепче сжал ее ладонь, как и она – его. Он попытался встать и поднять меч, но ощутил на себе нечеловеческую тяжесть вериг – тех, которые носили на себе блаженные в столице Ромеев, встречавшиеся ему на папертях храмов.
И только тепло ее ладони помогло ему с трудом встать на ноги. Нежить была уже в двух шагах. Он повернулся и их взгляды встретились. Он наконец узнал ее. Улыбнулся. И с обнаженным мечем сделал шаг в сторону  нежити – той самой и доселе незримой грани его самого. 
Источник иллюстрации:
6 – 12 сентября 2021 Чкаловский