Спасти париж 17

                Глава четвёртая
                ДАЁШЬ ЛЬВОВ!

    В конце августа 1914 года на просторах южной Польши и Западной Украины кипела колоссальная Галицийская битва. Два миллиона воинов двух империй: Российской и Австро-Венгерской сошлись в грандиозном столкновении на линии фронта протяжённостью в 400 километров. На северном участке Юго-Западного фронта, в Польше австрийцы, следуя указаниям союзной Германии, упорно продолжали наступление, с целью оттянуть на себя резервы Русской Ставки и тем самым помочь немцам разбить две русских армии в Восточной Пруссии.

    Несмотря на большой численный перевес австрийцев в Польше они так и не взяли крупный польский город Люблин, лишь перерезали железнодорожное сообщение Люблин—Холм. Там же австро-венгерские войска пытались окружить три корпуса армии Плеве, но русские бились на¬смерть в огненном полукольце. Им вовремя подошли на помощь две донские казачьи дивизии. Лихая конница, прорвав позиции атакующего врага, ворвались к нему в тыл. Казаки развернули три конные батареи пушек и ста¬ли расстреливать бригаду австрийской пехоты и её артиллерию, сея среди врага панику. Ну а потом конная лава, сверкая саблями, довершила операцию: было разбито пять австрийских батарей, половина пехоты погибла, а другая часть в ужасе разбежалась. Только Первая донская дивизия захватила в плен 350 солдат и офицеров, четыре гаубицы и шесть лёгких орудий.

    Главную опасность для центральных империй на восточном фронте неожиданно доставили армии Брусилова и Рузского на Украине. Там, в австрийской Восточной Галиции разыгралось несколько встречных сражений, исход которых спутал планы центральных держав...

    По долинам и взгорьям Галиции успешно наступала Третья армия генерала Рузского, ещё стремительней была Восьмая под руководством Брусилова. Навстречу им обеспокоенное австрийское командование бросало все наличные силы и ещё спешно перебрасывало резервы, даже с сербского фронта. Вследствие этого на Львовском направлении в долинах рек Буга и Золотой Липы разыгрались крупные сражения. За два дня с 26 августа армия Рузского, имея 12 дивизий, побила 9 австрийских, которые в панике покинули берега Буга. Третий австрийский корпус был наголову разгромлен, и его солдаты бежали, бросив оружие и обозы. Казачьи полки, преследуя врага, уже к вечеру 28 августа находились в каких-то 20 километрах от столичного для Восточной Галиции Львова. Но вскоре австрийцы так усилились, что армия Рузского остановилась и не смогла осилить противника и взять Львов.

    Восьмая армия, разбив австрийцев на реках Золотая Липа и Коропец, захватив много орудий, пулемётов и пленных, быстро продвигалась к городу Галич. Тут-то Брусилов и получив телеграмму от главнокомандующего фронтом, требующего повернуть его войска на помощь Третьей армии. Он немедленно исполнил приказание. Восьмая армия за один день, преодолев 50 километров, присоединилась к Третьей, стремясь преодолеть долину реки Гнилая Липа, забитую австрийцам.

    Австрийский генеральный штаб собрал на Гнилой Липе всё, что мог: 300 тысяч солдат и до 830 орудий. Начальник генштаба Конрад чувствовал, что и этих больших сил может не хватить, и послал своему германскому коллеге Мольтке первую телеграмму о немедленной поддержке австро-венгерских войск. Немцы, конечно, посочувствовали австрийцам, но у них самих была на тот момент сложная ситуация: против русских в Восточной Пруссии, а на западе намечалась битва у Парижа.

     В последних числах августа, среди рощь и холмов долины реки Гнилая Липа, произошло одно из крупнейших сражений в Галицийской битве. Армии Алексея Алексеевича Брусилова и Николая Владимировича Рузского на¬ступали всеми своими 8 корпусами, состоящими из 28 дивизий при 1300 орудиях. Бои были настолько жестокие и продолжительные, что два дня сражений не выявили победителя. Австрийцы упорно сопротивлялись, но русские, не уставая, наседали, не давая покоя. Прекрасно проявила себя русская артиллерия: быстро перемещаясь, наноси¬ла убийственно точные удары по врагу.

     В этом кровопролитном сражении наряду с артиллерией — царицей полей — была и пехота. Особо отличились стрелковые части, и среди них — Шестой полк из Второй стрелковой дивизии, которую Брусилов берёг как резерв и бросал в решающие часы сражений. В Шестом полку было немало храбрых и метких стрелков, но один из них — Константин Гилёв считался лучшим. Он отличался буквально в каждом бою: то первым в штыковой атаке, ободряя товарищей, врывался в окопы врага, то шёл добровольцем в разведку под огнём противника и успешно возвращался. Грудь мужественного

солдата украшали кресты и медали. Один Георгиевский крест ему был пожалован за взятие ценного пленного. Гилёв в ходе стремительной атаки по широкому полю решил проверить штыком попадающиеся на пути копны соломы. Вдруг перед солдатом очередная копна зашевелилась и стала подниматься. Рядом с изумлённым русским со сверкающим штыком встал вражеский полковник, весь в орденах. Через полчаса важный офицер австрийского штаба армии предстал перед командиром полка. В жестоких боях закалялись воины Восьмой армии. Под началом Брусилова росло боевое мастерство его офицеров и солдат, а Константин Гилёв вскоре дослужился до унтер-офицера.

     На Гнилой Липе Брусилов медленно, но верно охватывал австрийцев с фланга, и на третий день они не выдержали и стали отступать, бросая орудия, пулемёты и обозы. Отличилась и армия Рузского, которая за три дня боёв взяла несколько тысяч пленных, 70 орудий и три знамени. Казаки и драгуны, нещадно преследуя врага, всегда были впереди всех. Над грозно скачущими сотня ми и эскадронами всё громче раздавался девиз: «Даёшь Львов!»





                Глава пятая
                СЕРБСКАЯ ПОМОЩЬ БРУСИЛОВУ

      Красное солнце медленно садилось за неровный гребень сумрачных гор, откуда гулко разносилось далёкое эхо начавшейся австро-сербской войны. С зелёной равнины по узкой дороге на высокие холмы непрерывно шёл нескончаемый поток славянских воинов, готовых умереть за свою маленькую Родину. У небольшого постоялого двора, притулились две автомашины, вокруг которых курило несколько сербских офицеров, а в отдалении прогуливались по фруктовому саду два военачальника: молодой главнокомандующий Александр Карагеоргиевич и его пожилой начальник штаба Радомир Путник. Они вновь встретились и скоро должны были снова расстаться на дорогах Великой войны. Руководители, совещаясь, с гордостью поглядывали на проходящие пехотные части, тяжелогружёные повозки и пушки на конной тяге. Старый воевода говорил сербскому королевичу:

— Я убеждён, что в августе мы справимся, столкнувшись с таким сильным противником. Австрийский главнокомандующий па сербском фронте Потиорск, размазав свои три армии вдоль наших границ, думал, что нас обманул, вторгнувшись сразу в нескольких местах. Он ведь только в горах повёл настоящее наступление, куда стянул лишь половину всех войск. Мы же вскоре выставим против удар¬ной группировки австрийцев две трети сербских сил. Враг, наступая, не будет иметь превосходства.

- Выходит, мы их обманем! — обрадовался принц Александр. — Австрийцы наступают только пятью корпусами по трудной горной местности. Они явно спешат победить нас ко дню рождения своего императора Франца-Иосифа.

- Скорее всего, да, — согласился Радомир Путник. — Потиорек ещё не понимает, что наступая на равнине, его хорошо вооружённые австрийцы имели бы больше шансов нас победить. А так... наши горы нам помогут.

- Значит, будем бить врага по частям, — торжествовал молодой принц.
      Пожилой воевода, теребя седую бороду, твёрдо сказал:

—Надо воспользоваться подходящим моментом и со¬крушить агрессора. Я еду в горы, а ты присмотри за сто¬личным Белградом. Когда наступит решающий день, ты приедешь и увидишь триумф своей Родины...

     С 16 августа 1914 года австрийские войска провели четыре долгих кровавых дня, сражаясь с сербами среди гор¬ных хребтов и речек на западе Сербии. Радомир Путник, создав грозный кулак из двух небольших армий и одной кавалерийской дивизии, уже утром 17 августа перешёл в контрнаступление. С рассветом под покровом густого тумана мужественные сербы набросились на сильного врага. На исходе следующего дня им удалось захватить вершины хребта Чер. Развивая наступление в центре, войска Путника разрезали австрийские позиции надвое. Хвалёные армии фельдмаршала Потиорека, боясь окружения, начали отступать.

    Эту первую битву назвали битвой при Цере. Гордые славяне сбили спесь с захватчиков, и те не выдержали натиска храбрых сербов под руководством умелого воеводы Радомира Путника. Начиная с 19 августа, австрийцы медленно отходили к своей границе, но воодушевлённые победой сербы, наносили ослабевшему противнику всё новые и новые удары, и его планомерное отступление по¬степенно превратилось в безудержное бегство. Уже к 24 августу австро-венгерские войска были оттеснены на исходные позиции к рекам Сава и Дрина, но победоносные сербы на этом не успокоились и даже зашли па территорию Австро-Венгерской Империи.

     Битва при Цере обошлась Двуединой монархии в десятки тысяч убитых и раненых, не считая 50 тысяч пленных воинов. Потери сербов ограничились 15 тысячами убитых и раненых. Эта, казалось локальная победа, одержанная сербами на юге Европы, имела стратегическое значение для всех стран Антанты и прежде всего для русских армий Брусилова и Рузского, наступавших на Львов. Ведь австрийцы до сербского контрнаступления начали перебрасывать свою Вторую армию в Восточную Галицию против России и сразу приостановили её железнодорожную перевозку ввиду плачевного положения дел на сербском фронте. Так на разных фронтах, русские и сербы, помогая друг другу, били общего врага, посягнувшего на их Родины.

     Австрийцы две недели после поражения при вторжении в Сербию готовили новую наступательную операцию. Но и 7 сентября, при втором вторжении, австро-венгерские войска вновь ждала горячая встреча хозяев: сильный огонь сербских батарей остановил захватчиков, и даже успешное форсирование австрийцами реки Савы в ночь на 8 сентября обернулось их поражением после яростной атаки сербов. Лишь на юге фронта — в горах австрийцы — захватили несколько хребтов на правом берегу реки Дрина, но и там, наткнувшись на мужественное сопротивление сербов, дальше не продвинулись. Два месяца Сербия выдерживала атаки соседней агрессивной империи, тем самым давая своим старшим славянским братьям — русским — нанести Австро-Венгрии жестокое поражение, потряс¬шее её до основания.

                Глава шестая
                ОТКРЫТАЯ ДОРОГА НА ПАРИЖ

     Войска Германской Империи, выиграв у французов Приграничное сражение, уже с 24 августа безостановочно рвались к Парижу с северо-востока. Быстрее всех из трёх германских армий, пытающихся добраться до сердца Франции, была правофланговая генерала Клука. Она иногда за день покрывала путь в 40 километров. Смертоносной опухолью вгрызался враг в тело Франции...

     Главнокомандующий французскими войсками Жоффр уже отдавал себе отчёт, что отступающие части, откатывающиеся к Парижу, не смогут его защитить, хотя он и стал формировать новую Шестую армию из резервных частей и соединений, держащих фронт у Лотарингии, перебрасывая их к Парижу. В столице был назначен военным губернатором Парижа генерал Галлиени, у которого в распоряжении находилась только одна сильная дивизия из Африки и ещё пара резервных дивизий. С бору по сосенке собирали войска на защиту столицы, а пока Жоффр призывал свои побитые войска: «Сражаться, отступая». И французы из Пятой армии Ланзерака, да и в других местах фронта, бились в ожесточённых контратаках.

    Совсем по-другому вели себя англичане из экспедиционной армии фельдмаршала Френча, которые, несмотря на то, что к ним прибыло пополнение, решили отступать, не сражаясь, хотя их насчитывалось уже до шести дивизий. Германцы будто специально наносили свой главный удар там, где им противостояли англичане и уже слабая армия Ланзерака. Но если французы, огрызаясь, медлен¬но отходили, то армия Френча отступала так стремительно, что немцы за ними не могли угнаться. Главнокомандующий союзниками Жоффр хотел остановить германцев на реке Сомме, но английская армия и не думала там защищаться и стала отходить на другой рубеж,
 
который был всего в сотне километров от Парижа. Причём фельдмаршал Френч приказал своим солдатам: «Выбросить из фургонов все боеприпасы и другие предметы, не являющиеся необходимыми, для освобождения мест для перевозки людей...» Английский командующий, не воюя па Родине, достаточно спокойно относился к поражениям и был лишь озабочен спасением личного состава экспедиционной армии. Её солдаты, видя «чемоданные» настроения своих генералов, стали выкидывать из фургонов не только запасную одежду, обувь и питание, но и оружие. А несколько батальонов англичан вообще всё выкинули, ожидая скорой эвакуации из Франции.

     Германское командование к 28 августу серьёзно пред¬полагало дней через десять одержать полную победу над Францией, видя несогласованность в действиях французских, английских и бельгийских войск. Немцы уже считали, что выигранное ими Приграничное сражение и есть та главная битва за Париж и теперь с нетерпением ожидали взятия французской столицы. Германские генералы, как могли, подгоняли своих воинов, и те стойко преодолевали в жару по нескольку десятков километров, имея за плеча¬ми тяжёлое снаряжение. В походе на Париж по-прежнему быстрее всех двигалась армия Александра Клука, преодолевая каждый день минимум 30 километров. Безжалостный генерал специально делал ночные стоянки только у дорог, чтобы сэкономить драгоценное время. За свои успехи Клук, даже был обласкан германским императором, и удостоился его благодарности: «...по случаю приближения к центру Франции». А немецкие солдаты в эйфории близкого триумфа пели хором и в походах, и на привалах песню для своего кайзера Вильгельма II «Слава тебе в победном венце...»

     Военный агент России во Франции Алексей Игнатьев, трезво оценивая сложившуюся тяжёлую ситуацию, посылал в Петроград одну тревожную телеграмму за другой: «Характер боёв даёт мне основание предполагать, что французская армия перейти в наступление в ближайшем будущем уже едва ли сможет... Выясняется, что весь успех войны зависит всецело от наших действий и переброски на наш фронт германских корпусов... Во многих французских пехотных полках потери достигают пятидесяти про¬центов. Дух армии продолжает держаться надеждой на окончательный благоприятный исход и выручку с нашей стороны...»

      В самом конце августа Игнатьева позвал па беседу в свой кабинет тучный генерал Вертело, бывший советником и главным исполнителем при главнокомандующем Жоффре. У Алексея Алексеевича были тёплые, хорошие отношения с Анри Вертело. Они сели напротив друг друга, и генерал откровенно рассказал о планах французского военного руководства:

—Я объясню вам как союзнику положение вещей. Как Франции ни тяжело, но мы военные решили, прежде все¬го, сохранить армию с тем, чтобы постепенно отбиваясь и переходя в контратаки удержать на себе все германские армии. Тем самым позволить вам возможно свободней идти на Берлин. Мы верим в ваши решительные действия! Французские армии не дадут себя разбить и готовы по¬жертвовать Парижем! Конечный успех войны — в нашем занятии Берлина!

        Игнатьев с чувством пожал ему руку:
—Русские войска уже ведут наступательные операции против Германии и Австро-Венгрии. Я готов передать общий смысл операций французской армии в будущем.
       Вертело, грустно кивнул:

—А мы все подтверждаем решимость Франции, нести жертвы до разрешения России судьбы Германии. Но нам приходится считаться с тяжёлым положением страны, предаваемой немцами разорению...



                Глава седьмая
                ОКРУЖЕНИЕ ВТОРОЙ РУССКОЙ АРМИИ

      Вторая русская армия, находясь уже в огненном полу¬кольце, брошенная на произвол судьбы ради спасения союзной Франции, продолжала сражаться с опытным превосходящим в военной силе противником. Воины Самсонова бились из последних сил и средств. Пятнадцатый корпус талантливого генерала Мартоса ещё яростно нападал и перемалывал подвернувшиеся ему под руку германские части, но боковые Первый и Шестой корпуса оставшись без твёрдой командной руки безудержно отступали к русской Польше. Особенно дорого обошлась Второй армии бездарность командующего Шестым корпусом, ибо генерал Благовещенский, потрясённый и испуганный первой же неудачей, не смог после этого отдать ни одного приказа. Его дивизиям и более мелким соединениям пришлось действовать самостоятельно: если арьергард Нечволодова мужественно сопротивлялся, то все остальные части быстро откатывались к государственной границе.

       В Нейденбурге командарм Александр Васильевич Самсонов метался в штабе, как тигр в клетке. Он не имел проверенных разведданных, толком не знал, что творится в его фланговых корпусах. Кругом только слухи, но ясно одно: немец наседает на его флангах, и бока центральных корпусов беззащитны, и возможно самое худшее — окружение ядра Второй армии. Самсонов не понимал, почему теперь, в кризисный момент, молчит и Ставка Верховного Главнокомандующего, и штаб фронта с Яковом Григорьевичем Жилинским. Именно он загнал Вторую армию в западню своими приказами и даже обвинениями его, Самсонова, в трусости...

       Была еще у Самсонова угасающая надежда на помощь от Первой армии Ренненкампфа. Ведь по замыслу Верховной Ставки их две армии должны соединиться в единую силу в центре Восточной Пруссии. Он, Самсонов, со Второй армией — уже в логове врага и насмерть бьётся с ним, а Ренненкампф с войсками после Гумбиннена либо отдыхает, либо передвигается с черепашьей скоростью. И это — Первая армия, имеющая в своём составе шесть кавалерийских дивизий!

      Горькие размышления командарма Самсонова в штабе были прерваны какими-то криками и глухим шумом. Неожиданно улицы Нейденбурга стали заполняться отступа-ющими солдатами и повозками. Штабные офицеры, выбегая на улицу, недоумевали:
- Как так?! Отступают воины Эстляндского и Ревельских полков!

- Они ведь защищали Нейденбург всего в десяти верстах севернее!

       Офицеры Самсонова набросились на отступающих, обвиняя их в трусости, а те, не опуская глаз, отчаянно оправдывались:

- Нас расстреливали сотни орудий! Где наша артиллерия? !

- Мы сами ходили в штыковые атаки и били немцев, но нас никто не поддержал!

— Мы сражались усталые и голодные! Но море бушующего огня, и негде укрыться... и тогда отступили...

       Правда, пришла, наконец, ободряющая телеграмма от главнокомандующего Северо-Западным фронтом: «Генералу Самсонову. Доблестные части вверенной Вам армии с честью выполняют трудную задачу. Приказал генералу Ренненкампфу войти с вами в связь своей конницей. Надеюсь, что сегодня совокупными действиями центральных корпусов Вы отбросите противника. Жилинский». Действительно немецкий командующий корпусом Франсуа ещё сутки ждал и окапывался, боясь получить

контрудар от русских центральных корпусов, хотя уже спокойно мог брать Нейденбург и окружать армию Самсонова со своего фланга. Но неукротимый Пятнадцатый корпус Николая Николаевича Мартоса срывал германские планы и как бы между прочим снова разгромил очередную немецкую дивизию, брошенную из резерва на него. Было чего немцам опасаться: в центральной части Восточной Пруссии русские взяли город Алленштейн, да и страх перед соседней Первой армией Ренненкампфа не прошёл — вдруг она бросит кавалерийские дивизии и соединится с неистовым корпусом Мартоса. Германцы даже 28 августа ещё колебались и планировали окружение лишь вырвавшегося вперёд Пятнадцатого корпуса.  Их беспокоило мужество и доблесть русских воинов...

      Расхрабрилось немецкое командование, только благо даря бездействию и трусости русских корпусных генералов, где ярким исключением был только Николай Николаевич Мартос. Недаром немцы, изучая свои разведданные о генералах Второй армии Самсонова, ставили им убийственные характеристики — профнепригодность.

     Наделал ошибок и командующий армией Самсонов, так как он ранее не имел опыта руководства большими войсковыми соединениями. При наступлении немцев на Нейденбург назрела острая необходимость в перемещении штаба армии в более безопасное место. Александр Васильевич срочно собрал в своём кабинете штабных генералов и офицеров. Они все явились встревоженные и взвинченные, да и как такими не быть, когда за окном идут отступающие части, и слышен гул вражеской артиллерии. Когда офицеры расселись, из-за стола поднялся мрачный Самсонов и неожиданно объявил:

—Я решил, что ядро нашего штаба отправится в Янув, к границе. Там есть надёжная связь и с командованием фронта, и с Верховной Ставкой. Я же с семью оперативниками буду непосредственно командовать на месте боёв...

       Самсонов медленно опустил свою большую голову и замолчал. В другой более простой ситуации ему бы не стали перечить, но сейчас, когда Вторая армия была на лезвии вражеского наступления, никто молчать не стал. Командующему пришлось выслушать ряд упрёков и нелицеприятных вопросов:

- Александр Васильевич! Вы не имеет права бросать штаб в тяжёлую минуту!

- Как вы с линии фронта собираетесь командовать целой армией?!

—Корпуса совсем станут неуправляемыми!

—А если с вами что случится на передовой? Вы подумали...

       Но Самсонов, наклоняя бычью голову, упрямо заявил:
—Я в ответе за всю армию, и я решил разделить штаб. Так будет. К вечеру я отъезжаю с оперативниками под охраной казаков на север, к фронту...

       Самсонов поехал к Мартосу в Пятнадцатый корпус, который и без него прекрасно справлялся с немцами и бил их почём зря. Лучше бы он поехал во фланговые корпуса, которые всё отступали, не имея твёрдой руки и воли. Да и в центре армии, кроме неустрашимого Мартоса «чудили» два корпусных генерала. Едва из прифронтового Нейденбурга разъехался штаб Самсонова, и город хотели было оборонять, как на беду вдруг объявился командир Двадцать третьего корпуса генерал Киприан Антонович Кондратович. Он, так и не собрав к началу войны свой корпус, при контрнаступлении немцев допустил непонятный от¬ход своей единственной дивизии и теперь в Нейденбурге стал хозяйничать на правах старшего по званию. Хотя Кондратович был переподчинён генералу Мартосу, но он, не слушая приказов, сделал по-своему. Этот «паркетный» генерал не придумал ничего лучшего, как отдать приказ шести ротам с пулемётами сопровождать его лично по до¬роге к русской границе... Важнейший опорный пункт обороны Второй армии был брошен на произвол судьбы: сна¬чала Нейденбург покинул Самсонов со штабом, а потом фактически снялись и войска.

      Тринадцатому корпусу не повезло вдвойне: им командовал генерал Николай Алексеевич Клюев из плеяды безвольных командующих, заполонивших высшие должности во Второй армии, но он единственный, который загнал свои войска в гроб и по-настоящему опозорил. Клюев мог только умело делать карьеру, но когда его сосед по фронту и командир по приказу Самсонова генерал Мартос требовал срочной помощи своим войскам, не выходящим из сражений и идущим от победы к победе, то командующий Тринадцатым корпусом послал депешу: «Корпус не может выйти ночью.

Выйду утром пятнадцатого». Но у Мартоса решающий бой с германцами намечался тоже на это число, а тихоход Клюев поспевал лишь на следующий день. Клюев сделал буквально всё, чтобы помочь немцам в их наступлении. Он, хорошо устроившись в городе Алленштайне, вообще не мешал противнику. Когда Клюева всё-таки вынуждали действовать вышестоящие должностные лица, то горе-генерал выдавал умопомрачительные шаги. Он — то отправлял лётчика с не шифрованным сообщением и тот попадал в руки врага, то разбрасывал свои полки, направляя их на какие-то второстепенные дела. На отчаянные призывы сражающегося генерала Мартоса, Клюев откликнулся лишь на следующее утро: Тринадцатый корпус вы-шел на помощь только в 10 часов. Но самое удивительное — как обставил и преподнёс Николай Алексеевич Клюев выход своих войск: он в открытой радиограмме оповестил всех, включая врага о маршруте, о выходе на определённый рубеж и о сроках движения...

      Немцы после всех глупостей, которые совершили многие русские генералы в Восточной Пруссии, окончательно раскрепостились и решили-таки окружить два центральных корпуса армии Самсонова. Людендорф посылая в бой корпус генерала Франсуа, наставлял:
 
«Весь исход операции отныне зависит от вашего корпуса». И находчивый Герман фон Франсуа без промедления бросил на Нейденбург и далее на восток свои мобильные части: конный полк, моторизованную бригаду и ещё ряд мелких подразделений. Его корпус легко взял Нейденбург и устремился на соединение с двумя корпусами немцев, наступающими на запад навстречу Франсуа. Кольцо вокруг ядра Второй русской армии германцы намеревались замкнуть в городке Вилленберге. Единый фронт русских всё больше разваливался и мобильная группировка корпуса Франсуа, не встречая никакого сопротивления, промчалась по дороге до Вилленберга, лишь распугивая тыловые обозы.







                Глава восьмая
                С ПОСЛЕДНИМ ПРИКАЗОМ САМСОНОВА

     Драгун Иван Степанов сквозь встречный поток отступающих русских войск преодолевал последние вёрсты к германскому городку Орлау, где должен был находиться командарм Самсонов. По забитой дороге непрерывным по¬током двигались всевозможные повозки: едва ползли большие санитарные фуры, заполненные тяжелоранеными воинами, вереницей тянулись обозы с ругающимися возничими, везли на конной тяге грохочущие по дороге пушки и зарядные ящики. Промежутки между обозами заполняли уставшие батальонные колонны пеших войск, идущие густо и медленно. Мелкими островками в полноводной реке повозок и людей смотрелись верховые сотни драгун и казаков.

    Одинокий вестовой увидел каменные дома Орлау в грозный военный полдень, когда на синем небе не было ни од¬ной тучки. Под звучный аккомпанемент близкого боя городок был окружён несметным числом конных и пеших — скопление телег, фур и артиллерии. Всё это воинство пребывало в ожидании очереди к вожделенной дороге, уходя¬щей на юг, к русской границе. Степанов не без труда про¬бился на своём Орлике к одноэтажному каменному зданию под высокой черепичной крышей, где располагался штаб. Он обрадовался, разглядев возле крыльца десяток драгун с ротмистром Коряковым, который, похоже, сам с подчинёнными собрался в дорогу. Вечно озабоченный Алексей Васильевич тоже искренне был рад вновь увидеть Ивана:

- Ох, Степанов! Ты как всегда вовремя. Мы-то через час едем в левофланговый Первый корпус за подмогой. Вот ждём, когда туда пакет изготовят. Ты, Иван, быстренько отдохни, да покормись с Орликом. С нами поедешь — лишний драгун не помешает. Слышал, поди, нас тут германец окружает?

- А то, — грустно кивнул Степанов. — Я ведь один вернулся...
- Господи! Неужто, Глеба и казаков уж нет! — ахнул Коряков.
- Жив Глебушка, — успокоил начальника драгун. — Он ранен...

     Иван вдруг осёкся, увидев совсем рядом на крыльце вышедшего из дома командующего армией с несколькими офицерами. Степанова поразило, как Самсонов изменился за последние дни: он шёл как-то неуверенно, ссутулившись, а его крупное лицо выражало печаль, даже скорбь. Мимо драгуна, отдававшего честь, прошёл генерал, о чём-то мучительно размышлявший. Самсонов сел в седло и со свитой поехал на другой участок распадающейся на части Второй русской армии. Он потерял бразды правления ею на территории сильного и коварного врага, и сознавая свою вину командующий ещё что-то пытался сделать...

     Вестовые драгуны ехали на прорыв германского кольца, пусть ещё хрупкого, но возведённого вокруг ядра Второй русской армии. Алексей Васильевич Коряков вёл своих конно-нарочных лесными дорогами и просеками. С двух сторон от них гремела на все лады Прусская битва, а они пробирались в тишине большого соснового леса. Один раз драгуны устроили небольшой привал и Степа¬нов, наученный горьким опытом, посоветовал Корякову:

—Надо впереди всех держать дозор, чтоб сразу всем не попасть под германские пулемёты.

Коряков долго смотрел на подчинённого, потом на карту, лежавшую на пеньке  и, наконец, спросил:
- Ты думаешь, по шоссе на всём протяжении немцы стоят?

- Наверняка! — без сомнений ответил Иван. — Я с Глебом у самого Вилленберга попал на прожектор с пулемётом.

- Да-а-а... — вздохнул Алексей Васильевич, почёсывая затылок. — Как-то аккуратно следует проскочить шоссе.

- Жаль до темноты ещё далеко, а шоссе рядом, — посетовал Иван.

- Ты прав! — встрепенулся Коряков и поднялся, давая всем понять, что привал заканчивается. — Пора в путь! Большую дорогу будем переходить засветло. У нас нет времени ждать пока стемнеет — центральные корпуса гиб¬нут!

      Драгуны вновь засобирались в дорогу: опять одевали шинели и фуражки, опоясывали себя ремнями с подсумками для патронов, обвешивались шашками в ножнах и полевыми сумками, а за плечами висели карабины.

       К шоссе возле Нейденбурга всадники подъезжали мелкой рысью. Вперёд был выслан осмотрительный Иван Степанов и вертлявый Артём Дроздов. Иван ехал на Орлике первый и разглядел сквозь частокол сосен большую дорогу. Она встречала дозорных подозрительной тишиной: по шоссе никто не ездил, и даже привычного щебета птиц не было слышно. Иван, покачав головой, тихо сказал напарнику:
—Не нравится мне всё это...

- Да брось ты страху нагонять! — презрительно фыркнул Артём и решительно заявил: — Я один покажусь на дороге. Вот увидишь — ничего не случится.
- Хорошо, — подумал Иван, — будь осторожен. Если с тобой обойдётся, то и мы все перескочим вслед...

     Тут па шоссе зашумели моторы и проехали два открытых автомобиля, забитые хохотавшими немцами. Они, судя по удалявшемуся звуку, уже были далеко, и Артём, истово перекрестившись, взял свою лошадь под уздцы и повёл к дороге. Степанов и другие спешившиеся драгуны, бывшие поодаль, напряжённо всматривались, как Дроздов спокойно взбирается на обочину шоссе. Но едва он вышел на открытую дорогу, как откуда-то сбоку справа зло застрочил пулемёт. Артём беззвучно упал, а его раненая лошадь пронзительно заржав, забилась в агонии. Драгуны в раз закричали:
- Хана нам тут!

- В другое место бы податься...

- Нет! — воспротивился Коряков, тем не менее, отводя людей подальше, вглубь леса заявил: — Мы будем прорываться рядом, только левее от убитого Дроздова.

- Верно, ваше благородие! — поддержал Степанов. — Тут хоть мы знаем, где ближний пулемёт у германцев. А вот если сунемся совсем в другое место, то там-то можно и в лоб наскочить на немца.

        Коряков, морща широкий лоб, заключил:
—Германец не дурак, он расставил свои огневые точки вдоль шоссе на примерно одинаковом расстоянии. Видимо соседние сектора обстрела сходятся... Нам, особо выбирать не приходится. Как я решил, так и будет. Все скачем через дорогу россыпью. Ежели меня убьёт, то пакет для Первого корпуса доставит ефрейтер Степанов. И так до последнего драгуна. Вперёд, ребята!

       Девять драгун, стараясь не шуметь, медленно доехали до кромки леса и по знаку Корякова направили своих ко¬ней в страшную пустоту дороги. Они взлетели на шоссе. Зацокали копыта. Всадники, было, облегчённо вздохну¬ли, но тут где-то левее с другого края дороги, из-за кус¬тов, захлебываясь, остервенело, застрочил пулемёт. Свинцовые пули веером ударили по драгунам, и это отозвалось криками людей и ржанием лошадей. Степанову прошило обе ноги, убив при этом Орлика. Ивану ещё повезло, что лошадь его не придавила, а Коряков, бывший рядом, презрев смертельную опасность, остановился и втянул раненого к себе на седло...

       Драгуны, промчав прочь от шоссе с полверсты, сделали вынужденный привал среди берёзовой рощи. Ивана, непрерывно стонавшего и истекавшего кровью, уложили на шинели, и сразу двое воинов стали бинтовать ему обе простреленные насквозь ноги. Коряков остался в седле и, глядя сверху, пересчитал драгун:

—Двоих, кроме Ивана, потеряли. Выходит, ещё легко отделались от немцев.

      Он с болью в сердце смотрел на бледное как воск лицо Степанова и приказал:
—Полностью кровь у него тут не остановить. Надо скорее везти к санитарам, да и пакет в штаб корпуса. По коням!

      В ночь на 29 августа последний приказ генерала Самсонова был доставлен драгунами в Первый корпус. Он гласил: «Для облегчения положения центральных корпусов, окружённых противником, немедленно наступать на Нейденбург...»



                Глава девятая
                БЕЗУМСТВО ХРАБРЫХ

     Генерал Самсонов, мечущийся по огненному фронту со свитой, нашёл легендарного командира Пятнадцатого корпуса на наблюдательном пункте у Надрау. Генерал Николай Николаевич Мартос с войсками только что разбил очередную немецкую часть, и командарм Александр Васильевич Самсонов даже заплакал от счастья, увидев перед собой колонну пленных германцев. Как он был рад, что у него был хоть один уверенный и способный командир корпуса. Самсонов во главе кавалькады приближённых въехал на холм, быстро слез с коня, обнял сухощавого Мартоса и прилюдно при¬знался:

—Один ты у меня такой! Один вы спасаете нас...

      Они тут же подошли к карте Восточной Пруссии и Самсонов обрисовал тяжёлую ситуацию, в которую попала Вторая армия. Он колебался делать выводы и попросил Мартоса:
—Прошу вас дать свою оценку.

      И тот без всякой раскачки искренне и определённо ответил:
—Ваше высокопревосходительство! Немедленно отступать! Пока не поздно...

      Поздно. Было уже поздно: безвольные фланги армии Самсонова откатились к русской границе, а командующий соседней Первой армии Ренненкампф преступно молчал, наблюдая со стороны, как немцы терзают разобщённые русские войска. Два центральных корпуса Мартоса и Клюева стали отходить, яростно огрызаясь от наседавших врагов. Но трудно было вырваться из стальных немецких клещей ослабленным в непрерывных боях и походах русским воинам. Особенно тяжело было тем подразделениям, кто вёл арьергардные бои, прикрывая отступающие корпуса. Арьергардные полки уходили на верную смерть, но солдаты не унывали и даже улыбались сквозь слёзы:

—На миру и смерть красна!

—Мы спасаем своих товарищей, и они потом за пас отомстят...

      Копорский полк с песнями под музыку оркестра ушёл защищать отступающую армию. Не щадя себя, бились в густом лесу солдаты и офицеры Невского полка. Они бес¬страшно напали на целую германскую дивизию, и нанесли ей поражение, да и разогнали её штаб.

     Отход Тринадцатого корпуса, которым командовал беспечный генерал Клюев, осуществлял Дорогобужский полк полковника Кабанова. Ему командующий корпусом не оставил ни одной пушки, и имел он лишь один пулемёт, да и патронов у солдат почти не было, ибо патронные подводы куда-то исчезли... На беззащитный полк надвигалась мощная немецкая дивизия с массой пушек и пулемётов. Всё что мог сделать Кабанов — это найти удобное место для обороны и штыковой атаки против всесильного врага. Его солдаты, обливаясь кровью, держались на позициях целый день. Когда закончились патроны, они не-сколько раз ходили в штыки. Полк полёг на поле боя целиком, покрыв себя неувядаемой славой. Только не¬сколько храбрецов, защищая полковое знамя и тело любимого командира, отошли назад и выбрались из окружения.

     После гибели Дорогобужского полка на смену ему встал Каширский полк с шестнадцатью орудиями. И он не по¬срамил чести русского оружия. А Кексгольмский полк, победив врага, и вовсе предотвратил окружение нескольких русских частей.
     Несмотря на эти разрозненные победы русских полков, окружение корпусов Клюева и Мартоса продолжалось и усиливалось благодаря бездействию двух фланговых корпусов — Артамонова и Благовещенского. В агонии неравных сражений гибли не только лучшие русские полки, их солдаты и офицеры, гибли и попадали в плен и генералы... Смелого и талантливого Мартоса командующий Самсонов зачем-то лично послал на разведку к Нейденбургу, и тот с несколькими кавалеристами попал под германский артобстрел. Сам Самсонов погиб при невыясненных обстоятельствах, выходя из окружения с группой штабных офицеров и казаков. Он почему-то не возглавил выход корпусов из огненного мешка, не дал это сделать и Мартосу, у которого бы это наверняка получилось. Самсонов так и остался на своём уровне храброго кавалерийского командира. Ему трудно было командовать корпусом, не то что целой армией. Не он виноват в случившем¬ся трагическом исходе этой армейской операции, а те высокопоставленные генералы, что поставили Самсонова во главе Второй армии и потом бросили её на растерзание матёрого врага...

    Вторая армия, точнее даже не её центральные корпуса, а лишь отдельные дивизии и полки, как могли, пробивались к русской границе, к Царству Польскому. Русские выходили через Орлау на Вилленберг, к которому уже — с запада подошёл немецкий корпус Франсуа, а с востока корпус Маккензена. Несмотря на превосходство врага, окружённые русские части по-прежнему наносили разящие контрудары. Так, пример доблести в бою показали Алексопольский и Кременчугский полки. Они, заметив длинную колонну немецких войск, марширующих по дороге, решили её атаковать, хотя там была и кавалерия, и артиллерия. Русские, почти не имея патронов, примкнули штыки и, прикрываясь сумерками, обрушились на численно превосходящего противника. Немцы, не выдержав русской штыковой атаки,  бросив всё, разбежались по лесам...

     Под Вилленбергом ещё выскакивали из пока не плотно¬го кольца окружения то одна русская часть, то другая. А чтобы обеспечить такой выход, севернее велись тяжёлые арьергардные бои, откуда натиск немцев был особенно велик. Двадцать девятого августа смертниками выступали остатки Каширского, Невского, Каховского и Софийского полков. Они мужественно бились без пушек с целым немецким корпусом Отто фон Белова. Своей кровью и жизнями солдаты этих полков давали возможность остальным отступать и вырываться к своим. Вечером того же дня Каширский и Каховские полки пошли в свою последнюю штыковую атаку под развёрнутыми знамёнами, и все погибли. Многие, изнурённые походами и боями, русские полки Второй армии Самсонова под конец операции были похожи лишь на батальоны, но чести своей не уронили. Усталые солдаты выносили на своих плечах раненых командиров, товарищей и полковые знамёна... Так во Втором Оренбургском казачьем полку при отступлении через германские заслоны погибла половина казаков, но остальные прорвались, разбившись на мелкие группы. Девять оренбуржцев во главе с урядником Андреем Прочанкиным дольше других не покидали вражескую сторону. Они, смертельно рискуя, искали на поле последнего боя своё полковое знамя. Прочанкин говорил казакам:

—Однополчане! Негоже нам возвращаться к своим, зная, что среди павших смертью храбрых наших оренбуржцев лежит и полковое знамя. Клянёмся друзья, что лучше по-гибнем, но знамя отыщем!

      Его горячо поддержали восемь товарищей:
- Чего бы ни стоило — найдём знамя!

- Не допустим потери реликвии!
—Не дадим немцам радоваться — и печалиться Оренбургу!..

      Казаки под вражескими пулями нашли-таки своё полковое знамя и вырвались с ним из огненного германского коль¬ца. Все девять героев, за спасение чести Оренбургского казачьего войска были награждены Геогиевскими крестами, а их семьи получили иконы с благодарственной надписью от наказного атамана генерал-лейтенанта Сухомлинова.