Невыдуманная история

Виктор  был  простым,  бесхитростным  трудягой.  Он  работал  в  колхозном  гараже
электрогазосварщиком. Посевная пора давно уже закончилась, шла подготовка комбайнов
к уборочной, а тракторов и  всего навесного оборудования –  к вспашке зяби. Сварных
работ было много, всё надо было сделать качественно, чтобы не сломалось в поле в самый
неподходящий момент.
Как назло,  у Виктора в последнее время работа не ладилась, можно было сказать, что
просто всё валилось из рук. Дело было вот в чём: он мечтал заняться разведением овец на
личном  подворье, и  ему  приглянулась  овца  в  хозяйстве  тёщи.  Да  вот  беда,  тёща
категорично заявила:
– До субботы, зятёк, надо забрать овцу. Ели не заберёшь, то в выходной день приедет сын
из города и пустит её на мясо.
Сложность  заключалась  в  том,  что  тёща  жила  в  соседней  деревне.  В  это  время  в
колхозных  хозяйствах  района  участились  кражи  овец  из  кошар, и  на  дорогах  были
выставлены  милицейские  патрули.  Третий  месяц  милиционеры  день  и  ночь
подкарауливали  расхитителей  государственной  собственности, но пока  без  видимых
результатов.  Они  останавливали  транспорт  и  тщательно  его  досматривали,  даже
заглядывали под сиденье водителей.  Поэтому никто из знакомых шоферов ни за деньги,
ни за магарыч не брался доставить ту овцу от тёщи.  Все просто боялись, что их могут
обвинить в краже.
Виктор не знал,  как быть,  приближалась суббота,  и от этого он ходил задумчивым и
хмурым.  Настроение  изрядно  подпортила  и  новая  работёнка  в  доме  сварливой  и
заносчивой  односельчанки  Марфы,  куда  направил  его  с  напарником  председатель
колхоза.  Председатель, ругаясь и матерясь, вынужден был снять со срочных ремонтных
работ Виктора и слесаря Михаила и выполнить просьбу высокого начальства –  второго
секретаря райкома, которому он никак не мог отказать заменить отопление в доме его
матери.
Маму  большого  начальника  звали  Мария  Ивановна,  в  деревне  попросту  величали
Марфой, а за глаза дразнили «Крючок». Она всю жизнь проработала на руководящих и
партийных постах в колхозе, что сказалось на её характере не в лучшую сторону. Эта
немолодая  высокомерная  женщина  с  неизменной папиросой  «Беломорканал» во  рту
пыталась  по  привычке  руководить  всем,  даже  не  понимая  дела.  С  дотошностью,
подозрительностью и придирками она подступила к рабочим, едва те вошли в калитку её
двора.  Она,  как  и  её  сын,  считала,  что  все  рабочие  тунеядцы  и  обманщики,  и  их
непременно надо контролировать.
Мешая работать, она придиралась ко всем мелочам: то не туда поставили инструмент, то
не  там  прошли. А  тут  ещё  Мишка  случайно  наступил на  грядку  с  огурцами,  когда
заносили во двор трубы. Взбешённая Марфа схватила палку  да хотела огреть Мишку по
спине, тот едва в последний момент увернулся.
Работать в условиях недоверия и тотального контроля было противно. На душе у Виктора
и так было скверно, из рук всё валилось, а тут ещё злобные выходки бабки! Работа никак
не клеилась, и он решил её проучить.
Вскоре такой случай представился, когда «Крючок»,  в очередной раз  встав за спиной
работающего Виктора,  учинила  ему  разнос  и  нравоучения.  Затем,  с  чувством
выполненного долга, гордо запрокинув голову, отошла и стала прикуривать папироску.
Виктор потушил горелку  и  в лежащую на земле трубу напустил из горелки  газ, а затем
поджёг его.
Раздался  сильный хлопок, похожий  на  взрыв.  От  неожиданности  вредная  старуха
опустила свой пышный зад прямо на грядку с  морковкой. Галоши соскочили с ног и
разлетелись в разные стороны, как испуганные чёрные вороны, а папироска выскочила
изо рта и упала в глубокий вырез декольте. Марфа замахала руками, стараясь вытряхнуть
обжигающую  её  горящую  папиросу,  застрявшую  в  складках  одежды.  При  этом  она
пыталась  что-то  крикнуть  или  сказать,  но,  не  издавая  ни  звука,  бабка  лишь  только
открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег.
Мишка, видевший триумфальное падение и кульбиты зловредного  «Крючка»,  не мог
сдержать смеха. Схватившись за живот, он выбежал за калитку на улицу и упал на траву,
катаясь от приступа хохота.
Виктор, еле сдерживая смех, помог Марфе подняться, обуться в галоши и только после
того, как она, не оглядываясь, молча ушла в летнюю кухню, он от души расхохотался.
После этого случая «Крючок»  больше и носа на улицу не показывала, но сыну всё же
пожаловалась. Рассвирепевший  начальник обвинил рабочих в случившемся и пригрозил
устроить им большие неприятности, но, выслушав объяснение рабочих, смягчился.
Виктор объяснил происшедшее неисправностью оборудования, добавив при этом:
–  Да как можно шутить над такой милой старушкой? Это был «обратный удар». Я тоже
сильно испугался, а Мишка от испуга перепрыгнул через забор и даже заикаться стал.
Фразу  насчёт  «милой  старушки»  начальник  выслушал  с  недоверчивой  ухмылкой,  но
технически обоснованное объяснение неисправности оборудования его убедило,  и он
уехал, сев в чёрную «Волгу».
Виктор проводил глазами машину, хорошее настроение закончилось,  и опять невесёлые
думы овладели им. Устав от безысходности, он поведал напарнику о своей проблеме. На
что Михаил загадочно улыбнулся и сказал:
–  Помогу твоей беде, привезём в пятницу вечером овцу от твоей тёщи. Только тебе это
будет стоить трёхлитровой банки самогона. А у меня будет повод напиться, а то целых
пять дней во рту ни капли спиртного не было!
Виктору  как-то  не  верилось,  что  Мишка  сможет  решить  его  проблему,  но  других
вариантов не было. На том и порешили.
Вечером  в  пятницу  Виктор  и  Михаил  приехали  к  тёще  на  мотоцикле  с  коляской.
Животное  вывели из загона на улицу,  и надели на брыкающуюся и жалобно блеющую
овечку старую фуфайку, застегнули пуговицы, для надёжности подпоясали верёвкой.
После  того  как  на  голову  овце  нахлобучили  танкистский  шлем,  закрывавший  глаза,
животное  успокоилось.  Мужчины  без  труда  поместили  овцу  на  сиденье  коляски
мотоцикла и привязали верёвками для верности.
Тёща, молча смотревшая на всё происходящее, перекрестившись, произнесла:
– Вон что удумали! Нехристи эдакие!
В дорогу тронулись, когда совсем стемнело.
Капитан Виктор Шувалов с сержантом Егором Епихиным дежурили на посту уже не
первые сутки. Несмотря на все меры, кражи скота не прекращались, и весь отдел милиции
круглосуточно был на ногах.
Сержант отъехал заправить машину и что-то задерживался. Капитан уже почти два года
не был в отпуске, а тут ещё эти «усиления», ночные дежурства. Он так устал, что просто
едва не валился с ног. Да тут ещё никак из памяти не выходил каверзный  случай,
произошедший не так давно в отделе.
Тогда он подменял заболевшего оперативного дежурного по отделу.  Всё  было спокойно
до  тех  пор, пока  два  молодых  патрульных  постовых  милиционера по  незнанию
скандальной  личности  Хабибулина,  доставили  его  в  дежурку  мертвецки  пьяного  и
поместили в «обезьянник».
Хабибулин был пьяницей и скандалистом. Он много раз сидел в тюрьме за воровство,  и
для него тюрьма, можно сказать, была родным домом.
Рецидивист в очередной раз был направлен в одну из колоний в Сибири. В колонии той
основной  работой  заключённых  было  валить  лес,  но  Хабибулина блатные  дружки
пристроили на лесопилку.  Однажды они с дружками раздобыли спиртное и, как обычно,
Хабибулин  не  рассчитал  своей  дозы и  потерял  способность  адекватно  оценивать
реальность. Когда приступили к работе, он не сумел увернуться от покатившегося на него
бревна, и ему покалечило ноги.
Став инвалидом,  он всю оставшуюся жизнь ходил с костылём. При этом Хабибулин был
большим любителем интеллектуальной игры – шахмат и играл неплохо.
В дежурке Хабибулин вначале  мирно спал на лавке, похрапывая, а через какое-то время
очнулся и начал распевать песни, ругаться матом. Чуть утихнет, затем заорёт как резаный
или закукарекает, замычит, загавкает, заквакает, то заблеет овцой. Задремавший капитан
едва не свалился со стула от неожиданности. Шувалов приказал немного проспавшегося
Хабибулина  отпустить,  даже отвезти  домой,  да  не  тут-то  было.  Задержанный  имел
вздорный характер, когда был пьян, и стал предъявлять претензии и орал во всё горло:
–  Менты  –  волки  позорные,  не  уйду,  пока  не  отдадите  бутылку  самогона,  которую
отобрали, а иначе прямо в дежурке устрою общественный туалет!
В подтверждение своих непристойных намерений  он натужился и издал неприличный
звук. Затем, отвернувшись к  стене и расстегнув штаны, приступил к исполнению плана
мести.
Всё помещение дежурки быстро заполнилось отвратительным запахом мочи.
Присутствующая младший сержант Петрова с негодованием и возмущением, зажав рот и
нос,  выбежала на улицу. Разгневанный недостойным поведением молодых дежурных
ППС, капитан Шувалов вызвал их по рации и стал требовать вернуть бутылку самогона
задержанному, но они клялись, что ничего не брали. Хабибулин продолжал петь, рычать,
гавкать, ругаться матом, в довершение всей гнусности  своего поведения он смачно,  с
треском «пустил газ». В дежурной комнате повисла такая вонь из  смеси переваренного
сала, чеснока и свёкольного самогона, что нечем стало дышать, у капитана даже глаза
заслезились.
Шувалов понимал, что, возможно, у задержанного в затуманенные от алкоголя мозги и на
самом деле закралось подозрение, что у него у него отняли спиртное, но, скорее всего, он
просто хитрил.
Капитан,  чтобы как-то избавиться от неугомонного задержанного Хабибулина,  попросил
сержанта сбегать к известной самогонщице Натахе за самогоном. Сержант Епихин рад
был поводу вырваться из вонючей дежурки и бросился за спасительной бутылкой, при
этом с наслаждением хватая на ходу свежий воздух.
Наглый пьяница, довольный своей проделкой, считая, что сумел всех обвести вокруг
пальца,  открыл  бутылку,  сделал  несколько  глотков  из  горла,  нюхнул  кулак,  смачно
рыгнул и, довольный, пошёл домой.
Из воспоминаний капитана вывел звук приближающегося мотоцикла с тусклым светом
фары. Он машинально поднял жезл.  Мотоцикл с коляской,  на  котором, как заметил
инспектор, ехало трое пассажиров, сбавил скорость и, прокатившись по инерции, а может,
обдуманно, остановился за границей освещения фонаря. К капитану торопливо подбежал
водитель, это был Михаил. Милиционер проверил документы, состояние водителя и хотел
уже отпустить того, но в этот момент он отчётливо услышал блеяние овцы из люльки
мотоцикла. Насторожившись, капитан Шувалов спросил у Михаила:
– Ты что, овец краденых везёшь?
Михаил с улыбкой ответил:
– Да это Хабибулин напился и дурачится. Позвать?
У Шувалова от этих слов даже глаз задёргался. Он отдал документы и, замахав руками,
едва сдерживаясь от матерных слов, сказал:
– Давай езжай, вези его отсюда поскорее.
И быстрым шагом пошёл на пост, закрыв дверь на ключ на всякий случай. Михаил, едва
сдерживая смех, завёл мотоцикл, тронулся, и напарники благополучно добрались до дома
Виктора.
Решив,  что  дело  сделано,  они,  забыв  про  овцу,  стали  отмечать  успех  за  бутылкой
самогона.
В  это  время  овечке  надоело  сидеть  связанной  в  неудобном  положении  в  люльке
мотоцикла, она стала дёргаться в разные стороны. Верёвки ослабли, она выпрыгнула и,
ничего не видя из-за закрывавшего глаза шлема, побрела наугад.  Всю ночь овечка так
ходила, пока к утру не вышла на дорогу за деревней. Дорога спускалась в овраг, и ранним
утром там всегда висел клочьями густой туман. По этой дороге шли доярки на утреннюю
дойку. Бежавший  впереди  на  вид  очень  грозный  пёс  Полкан первым  заприметил
неведомого зверя. Пёс поджал хвост, заскулил, едва не сбив с ног одну из доярок, побежал
со всех ног в сторону села. Женщины насторожились, ведь неспроста смелый Полкан
убежал,  поджав хвост,  как маленький щенок. Тем временем овечка, одетая в фуфайку,  с
нахлобученным на голову шлемом, жалобно блея, появилась из туманной дымки, двигаясь
навстречу дояркам. Доярки при виде неведомого существа от испуга остановились и
остолбенели, затем бросили подойники да с визгом бросились назад в село.
Хватившись овцы, Михаил с Виктором долго колесили по округе и лишь к обеду поймали
испуганное животное.
Хабибулин, узнав стороной о случае с овцой,  и что его именем пугают служителей
порядка, сильно разгневался. Чтобы успокоить и загладить вину перед ним,  Виктор и
Михаил в складчину поставили ему литр самогона.  Конфликт был разрешён, а дело сделано!