Последний полет

            1.

            Раннее солнечное утро всегда обещает - именно сегодня случится главное счастье в твоей жизни.  Макс смотрел, не щурясь, на розовое умытое солнце, вдыхал можжевеловый аромат, слушал лёгкий шум прибоя и чувствовал – так начинается счастье.

             В пять утра у Макса заканчивался рабочий день, и он ходил искупаться перед сном.  Это вошло в привычку – промывать морской водой мозги, до предела утрамбованные цифрами, командами, алгоритмами.  Потом, на свежую пустую голову, легче уснуть и спится хорошо и покойно, как в детстве.

             Максу нравилось работать ночью: ничто не отвлекает. Да и работодателю удобно - к началу дня у него уже есть результат. А к вечеру Макс получал новые данные и следующее задание на ночь. Вот уже полгода он жил и работал на удалёнке в маленьком городке на берегу моря. Вот уже полгода Макс чаще видел луну, чем солнце, а с морем разговаривал больше, чем с людьми. И это ему тоже нравилось.
 
             В тот день всё было как обычно.

             В пять утра море дремало, по-детски посапывая в прибой.
 
             Макс осторожно вошёл в воду, запустил руки вперёд, обнимая упругую спину моря, и поплыл в такт дыханию, прикрыв глаза. Плыл, почти засыпая. Когда лёгкое головокружение заставило очнуться, он лёг на спину, сделал кувырок назад, выдохнув под водой взметнувшимися жемчужинами, вынырнул с ними и повернул к берегу.

             Выбравшись на холодную гальку, Макс лёг на спину, раскинул руки, прикрыл лицо кепкой, купленной вчера на курортном развале. Кепка была смешная - белая, с большим красным помпоном, как на бескозырках французских моряков. Макс засопел в приятной духоте под кепкой. В пустой лёгкой голове шуршала  истома, навевая дремоту, а тело почти согрелось в утренних лучах. Хорошо…

             От внезапного обжигающего холода его подбросило вверх. Отскочив в сторону, мокрый Макс упал на колени и с ужасом уставился на большое мутное пятно, заслонившее солнце.

             Капли на ресницах не давали рассмотреть обидчика. Наконец радужные блики сложились в картинку, и он увидел перед собой светящееся золотое видение. От взмахов то ли рук, то ли крыльев разлетались во все стороны брильянты брызг, за склонённой головой фиолетовым нимбом пылало солнце. Офигеть!

             Видение переломилось пополам, нагнулось к Максу, освободив солнце, и превратилось в девушку. Она испуганно смотрела на Макса, приоткрыв рот. В руках девушка держала резиновую шапочку, из которой еще стекала вода.

  –  Ой, вы не Гарик?

Макс закашлялся.
 
 –  Да вы что, офигели совсем? – начало фразы у Макса прозвучало баритоном, а конец сорвался на фальцет.

 –  Ой! Ой-ой-ой! Как глупо получилось. Вы не Гарик. Простите, я обозналась. Ваша кепка с красным шариком… У Гарика такая же, – девушка умоляюще прижала к груди резиновую шапочку и внезапно расхохоталась, – Кажется, кепка – это все, что осталось от Гарика? Говорила ему – не спи на солнце, испаришься!

Макс расплылся в широкой улыбке и молчал, как полный идиот. «Офигеть!»  –  только и думал он, не в силах оторвать взгляд от девушки.
 
 – Извините меня, пожалуйста. Я – Ника, – девушка протянула мокрую ладонь.

 – Офигеть… То есть, Макс. В смысле – Максим. Но все зовут Максом.

 – А я Вероника. Но все зовут Никой. Помните, богиня такая была. Богиня Победы. В Лувре, с крыльями. Но без головы. Как я. Я тоже с крыльями и без головы, – Ника засмеялась.

От порыва ветра светлые волосы накрыли её лицо, заструились золотым шёлком. Макс видел сквозь них только алые губы, белоснежные зубы и тонкие пальцы, заслонившие глаза. Золотое видение снова заставило Макса остолбенеть от восторга.
 
Офигеть!
 
Она смеялась. Живая богиня смеялась.

Офигеть!


2.
 
                Макс пошёл бы за ней хоть на Эверест, лишь бы видеть впереди эту упругую попку в коротких шортах. Вот только .. Ну не мог же он ей сказать, что с детства боится высоты. «Как-нибудь обойдётся», – беспечно думал Макс и послушно карабкался по теплому граниту, стараясь не смотреть вниз.

 – Макс, ну что ты там вошкаешься, давай подползай, мы у цели.

                Макс переполз через тёмную глубокую расщелину, из которой поддувало сыростью и слышались глухие всплески воды. Разрешил себе посмотреть вверх. В нескольких метрах от него на самой макушке скалы стояла Ника, раскинув в стороны руки. Как же она была хороша! Для этого стоило сюда лезть – вид снизу делал её похожей на летящего ангела. Только синее небо и сияющая золотая фигурка. Создание из воздуха и солнца. Волосы развевались на ветру, Ника махала руками и пританцовывала на цыпочках. Вот сейчас улетит!

 – Ника, осторожно!

 – Макс, вставай, что ты там разлёгся? Иди сюда! У меня для тебя сюрприз!
 
                Макс осторожно приподнялся, не отрывая рук от скалы. Порыв ветра надул парусом рубашку, ладони вспотели, от диафрагмы к горлу поднялся спазм. «Чёрт, чёрт, чёрт! Я должен встать. Умереть, но встать».
 
 – Ну что ты, дурачок, испугался?

                Ника шагнула навстречу, схватила его за локоть и потянула вверх. Макс распрямился. Тут же зашумело в ушах и затошнило. Сжав зубы, Макс улыбнулся. Если сильно прищурить глаза и представить, что это не небо вокруг, а море, то, вроде, полегче.

               Ника взяла его лицо в свои ладони. Он почувствовал лёгкие касания губ, её волосы щекотали щёки, уши.

 – Макс, да открой же ты глаза. Посмотри, как красиво. Посмотри же вокруг, Макс!

               Максим приоткрыл глаза и немного повернул одеревеневшую шею. Сердце ухнуло и зачастило. Нет, конечно, очень красиво – они стояли на маленьком пятачке, под огромным синим куполом. С трёх сторон внизу переливалось море, словно гигантская рыбина с серебристой чешуёй. С четвёртой стороны в горячей струящейся зыбке белел песчаный пляж с человечками, дальше белые домики, утопавшие в зелени, и снова море, и снова небо. Сюда доносились крики детей, шум прибоя, даже запах дыма от мангалов. Наверное, не так уж и высоко.

 – Макс, я хочу сделать тебе сюрприз. Мы не будем с тобой ползти по этому хребту обратно. Иди сюда, – Ника тянула его к самому краю.
 
 – Нет! Подожди, – Макс инстинктивно выдернул руку, – Подожди. Я сейчас, – он присел на корточки и постарался дышать ритмично, сглатывая обильную слюну. В глазах потемнело.

 – Макс, ну посмотри же – тут обрыв, а внизу море, приличная глубина. Высота здесь метров двадцать, не больше, это как вышка в бассейне, совершенно безопасно. Ребята прыгали сто раз. А я ещё ни разу. Хочу сегодня, с тобой. Я специально с ними не прыгала, я знаю, какой это восторг. Я хочу с тобой, чтобы мы вместе, взявшись за руки. Чтобы лететь и кричать, чтобы врезаться в море одновременно. Опускаться вниз – сначала быстро, а потом медленнее и медленнее, а потом вверх – быстрее и быстрее, вынырнуть одновременно, одновременно задышать. Я хочу с тобой! Ты слышишь, Макс?

«Что она говорит? Что она говорит? Что она…»

 – Ника… Нет, не могу… Все, больше не могу, – Макс распластался на скале, раскинул как можно шире руки и ноги. Теплая скала покачивалась под ним, как большая лодка.

 – Макс… Тебе плохо? Что с тобой?

 – Ника… Прости, я не сказал. У меня боязнь высоты. Это не трусость. Это болезнь. Прости меня. Я должен был сказать сразу.
 
Ника присела рядом на корточки и гладила его по макушке как маленького.

 – Макс… Ничего, милый. Полежи, отдохни. Я тогда тоже не буду прыгать. Мне без тебя не интересно. Ты отдышись, и мы потихоньку спустимся вниз по старой тропе. Я буду держать тебя за руку, и будет совсем не страшно…

                Той ночью всё было так, как она хотела – они вместе летели и кричали, взявшись за руки. Они вместе ухнулись в бездну, перестали дышать, опускались медленно все ниже и ниже, а потом поднимались всё быстрей и быстрей, они вместе вынырнули и вместе задышали.
 
                И скала тут была совсем ни при чём…

3.

 – Я подумал, что ты шутишь. А теперь вижу, это была не шутка. Ты Ника из Лувра, с крыльями и без головы.

 – Вместо головы у меня вот это, – Ника рассмеялась и стала надевать шлем. В красном костюме с перепонками она стала похожа на белку-летягу.

 – Да не смотри ты на меня так, Макс! Я сейчас заплачу, такой у тебя вид. У меня двести тридцать прыжков с парашютом, я мастер спорта по фрифлаю. Я умею летать, Макс.

 – Так это с парашютом и самолётом. А сейчас же без.

 – Парашют – вот же он, смотри. Он для приземления. Ну Макс, ну посмотри же. Главное тут костюм. Его шестьдесят лет дорабатывали, представляешь? Он называется вингсьют. Видишь, у меня три крылышка – на каждой руке и между ног. Ты не представляешь, какой это кайф лететь без всякого там купола, строп, сама по себе. И не падать вниз, а лететь почти горизонтально. Ты практически птица, точнее даже не птица – крыльями не надо махать. А знаешь, какая развивается скорость у бейсджампера? Под 200 км в час. Летишь как… как…

 – Как телепузик?

Ника снова рассмеялась и застегнула шлем.

 – Нет. Как Каспер, если уж ничего более романтичного не приходит в голову. Я в следующий раз тебя отправлю снизу смотреть. Всё равно ты ничего отсюда не увидишь, ты даже к краю подойти не можешь. И не вздумай подходить, может голова закружиться и ещё улетишь вниз как… как арбуз, зеленый от страха и полосатый от отчаяния.
 
                Ветер относил слова Ники в сторону. Красные крылышки надувались и топорщились. Макс видел, как она волнуется, как её потряхивает от нетерпения и …страха? Он физически ощущал, как нечто огромное, мощное заслоняет его собой. Другая, недоступная Максу реальность уже владела Никой. В масштабе этой реальности он становился ничтожно мал со всей своей любовью. Через минуту, как только Ника окажется между небом и бездной, он перестанет для нее существовать. Что есть Макс в масштабе двух бесконечностей? Его не будет, пока Ника несется с бешеной скоростью над каменной пропастью. Там для Ники ничего не будет, потому что в эти мгновения есть она и бездна, готовая ее сожрать. И если в полете Ника отвлечется хоть на секунду, эта секунда станет последней.

                И таких безумцев здесь человек двадцать. Вся их компания вингсьютеров или джамперов под предводительством пресловутого Гарика.

                Макс повернулся к огороженной площадке. Там люди в смешных, похожих на спальники, костюмах исчезали в пропасти то поодиночке, то вдвоем, взявшись за руки. Как они могут? Это же противоестественно – шагнуть в воздух. Успокаивала видимая нереальность происходящего. Все как в кино. Не по-настоящему. Потому что по-настоящему это невозможно!

                К ним подошёл смуглый парень в синем костюме с белыми вставками. Придирчиво осмотрел Макса с головы до ног, хлопнул по плечу:

 – Привет, счастливчик. Наконец Ника тебя обнародовала. Прыгаешь с нами?

 – Гарик, отстань от человека. Он не прыгает, ему нельзя.

 – О, о! Всполошилась. Никто его не трогает. Ты, счастливчик, к краю не подходи, с непривычки всякое может случиться – бездна, она засасывает.

 – Меня предупредили, спасибо. Летаю я как арбуз.

 – Арбуз? Смешно. Хотя, на арбуз это не очень смахивает. Когда от первого удара ломается позвоночник, дальнейшее падение больше всего похоже на кульбиты тряпичной куклы. Летит, кувыркается. Удар, отскок, опять удар, опять отскок. Долго так. Молча. Ну-ну, ты что-то и впрямь позеленел. Говорю тебе это, чтобы не вздумал пробовать.  Давай, арбуз, дуй вниз встречать. Наши ребята на синем «Пежо» сейчас в долину поедут, у них место есть. Скажешь, Гарик прислал. А ты, Ника, любовь моя, давай прыгай, пока ветер не поднялся.

 – Гарик, ну зачем ты? – Ника повернулась и коснулась руки Макса, – Он шутит, все будет хорошо.   Поезжай вниз с ребятами, милый, я буду тебя там ждать.
 
                Макс видел, что Нике уже не терпелось его отослать. Она постоянно оглядывалась то на площадку, то на лёгкие облака над ущельем. Вот сейчас она повернётся, сделает несколько шагов и исчезнет в этой пропасти, растает, словно видение. Пересечёт черту, за которую ему никогда не прорваться. Он чужой здесь. Он не из этого мира.

                Гарик, словно прочитав его мысли, хмыкнул, воздел одну руку с растопыренными пальцами вверх и продекламировал нараспев:

 – Не робей, счастливчик!  «Только тот, кто устремляется наперекор ветрам и волнам, кто посреди бушующей стихии находит опору в себе самом, — в самый трудный момент удостоится счастья услышать над волнами победный звук горна и шум могучих крыльев, а за пеленой соленых брызг разглядит Самофракийскую Победу!"*
Гарик вытаращил глаза и уставился на Нику, часто моргая.

Ника рассмеялась:
 – Вот дурачок!

Гарик пожал Максу руку, похлопал Нику по плечу и пошёл на площадку. Через минуту он исчез в разинутой бездне.

 – Это тот самый Гарик? Который испарился?

 – Тот самый. Не сердись на него, это он так ревнует. Он хороший.

 – И он… тоже дурачок?

                Макс насупился. В разрезе шлема ему были видны только глаза Ники. Они смеялись. Ника надвинула очки, её глаза исчезли. Теперь на Макса взирало лишь собственное взъерошенное отражение.

 – Гарик – друг. А дурачок у нас один.  Ты – мой самый лучший, самый любимый дурачок. Пока. Я полетела.

                Макс отвернулся, чтобы не видеть, как она исчезнет за краем реального мира.


4.

                Ника такая мягкая, такая нежная, такая домашняя лежала на его руке. Невероятно, всего три часа назад она, словно снаряд, неслась над камнями со скоростью 200 км в час. Она запросто могла разбиться. Её никто не принуждал. Никакой необходимости в этом не было. И смысла никакого не было. Зачем? Её в полете он не видел. Видел других, ему хватило. Смотреть на это он больше не станет. Всё его существо сопротивлялось этой её прихоти. Как она может? Как они все могут рисковать жизнью? Зачем? Что это? Болезнь? Дурь? Зависимость?

 – Ника, зачем тебе это? Ты ведь можешь погибнуть.

 – Могу… Многие разбиваются.

 – Тебе не страшно?

 – Страшно. Каждый раз очень страшно. Очень страшно… Но это… Как тебе объяснить? Поэтому и хочется, что очень страшно. Это такой кайф. Понимаешь, это самое острое, самое высшее наслаждение, когда по самому краешку... И ещё там так красиво. Это ни на что не похоже, это как… Да нет, это ни с чем не сравнимо. Такой восторг охватывает, такой восторг! Божественный. Запредельный. Знаешь, мне кажется, что это запретное наслаждение для человека. Это только для птиц и для богов. И ты, когда летишь, немного птица и немного бог.

 – Как Ника? С крыльями?

Она рассмеялась:

 – Ну да, я же тебе сразу сказала. Как Ника – с крыльями и без головы. Когда летишь, головы нет, одни крылья. И сердце. И душа, которая вырвалась из тела. Да-да, именно душа! Она поёт, она кричит от восторга и ужаса. Макс, любимый мой, я обещаю, что научу тебя летать. Ты должен это всё почувствовать сам. Твою боязнь мы вылечим, я читала, – клин клином вышибают. Я не отпущу тебя, пока мы не научимся летать вместе. Считай это моей миссией в твоей жизни.

 – Ника! Замолчи. Мне даже слушать страшно. Замолчи! – он целовал её горячие пересохшие губы, и они летели вместе над пропастью, они падали и взмывали вверх, их сердца бились в унисон, от восторга замирало и взрывалось естество. Неужели, ей этого мало? В голове у Макса намертво застряли её слова: «Именно душа кричит от восторга и ужаса». А сейчас, с ним, от счастья взрывалось всего лишь тело?..

 
5.

                Ника собирала свой рюкзачок и виновато посматривала на Макса. Он дулся.

 – Макс… Мы же для этого сюда и приехали. Это главная цель – Рогатка дьявола, небольшая скала с двумя вершинами. Гарик ещё в прошлом году собирался там пролететь, но погода испортилась. А сейчас идеально. Он первым полетит. Есть маленькая хитрость – перед проходом надо немного взять вверх и повернуться боком. В прошлом году один француз дважды так пролетел. Мы покадрово смотрели видео, все просто.

 – Я не хочу ничего этого слушать. И видеть ничего этого не хочу. Если ты сейчас уедешь, я соберу вещи и тоже уеду.

 – Макс… Так не честно. Я же тебе сразу сказала. Я не могу без этого. Вот ты сможешь жить, если у тебя отобрать твой компьютер?

 – Мой компьютер – это работа. Он дает мне возможность жить. А твои полеты… Твои полеты её отнимают. Я почитал, это же немыслимо сколько гибнет людей! И зачем, для чего? Кому от этого легче? Ну если бы вы этим жизнь спасали или открытие совершали. А так – это же прихоть, пойми.

 – Ты не можешь об этом говорить! Что ты в этом понимаешь? Если бы ты хоть раз прыгнул хотя бы с самолета, да что там – хотя бы с того камня в море. Может быть, ты бы что-то понял. А так – ты рассуждаешь о том, чего не знаешь, не понимаешь, в чем ты полный профан. У тебя нет права говорить!

 – Профан? Вот, значит, кто я. То есть, я для тебя – арбуз, я же не умею летать. Я даже не имею права говорить. Все обычные люди – твари без крыльев и права слова, а вы, кучка безумцев, каждый пятый из которых не доживает до сорока, небожители, избранные. Придурки вы, утратившие инстинкт самосохранения – вот кто вы!

 – Макс, ну не надо ссориться, я прошу тебя… Я тебе обещаю, что всё будет хорошо. Я тебе обещаю, что я подумаю. Это не прихоть. Человек должен летать! Нам это надо. Люди всегда к этому стремились. Все эти самолеты, ракеты – это же не полёт, это поездка. Ты сейчас ложись спать, а я вернусь и тебя разбужу. И мы с тобой поговорим обо всем. Ладно? Посмотри мне в глаза. Ну?

                Ника взяла его лицо в теплые ладони и смотрела прямо в глаза. Максу вдруг стало страшно. Там, в черноте ее зрачков, было нечто пугающее, неотвратимое, нечто, что сильнее любых его доводов.

                Такой теплый, такой нежный был ее поцелуй. Ее последний поцелуй…


6.

                Спросонья он никак не мог понять, зачем тут Гарик. Гарик тряс его за плечо. Убедившись, что Макс проснулся, достал из своего рюкзака бутылку водки и налил полный стакан.
 
 – На, пей!

– Зачем? Я не хочу. Где Ника?

Какое страшное, злое лицо было в тот момент у Гарика.

– Пей. До дна.

Макс послушно большими глотками выпил теплую водку, выдохнул в подушку.

– Где Ника?

– Ну как, крыша поехала?

В голове Макса зашумело, от желудка побежали горячие волны.

– Поехала. Говори.

– Ника разбилась. Её увезли в местный морг. Сегодня уже поздно, нет смысла ехать. Собери её вещи, во что переодеть, документы. Завтра в семь заеду, поедем к ней.

                В ватной тишине летит, кувыркаясь, красная тряпичная кукла. Бьётся о каменные выступы, отлетает, опять бьётся, подскакивает вверх. Всё бьется и подскакивает, все летит и летит. Как долго. Это уже не кукла, а бесформенный куль катится вниз по ущелью… Как тихо…

                Макс упал навзничь на горячую подушку и стал часто-часто моргать. Гарик еще что-то говорил, выпил сам стакан водки, стучал кулаком по столу, но все это беззвучно. Макс слышал только шум в ушах. Что он сказал? Что-то ужасное. Что-то про Нику. Она уехала летать к Рогатке дьявола. Где же она? Что он сказал? Зачем он здесь? Где Ника? Он сказал… Он сказал… Нет! Это же сон! Ведь этого не может быть. Она сейчас придет, она же обещала. Она сказала, что разбудит его. Не разбудила – значит он ещё спит. Макс зажмурился так крепко, что пошли красные круги перед глазами. Кулаками изо всей силы, стиснув зубы до скрежета, надавил на глаза – надо стереть этот сон, отменить неверный алгоритм, удалить!
 
                Когда он снова открыл глаза, Гарика уже не было. Может быть, его и не было вовсе? Какой ужасный сон! Кружится голова… Ничего не было.
 
                На столе стояла пустая бутылка из-под водки, и граненый стакан с прозрачными капельками на стекле…


7.

                Макс полз по скале вверх и не чувствовал ничего. Ни страха, ни боли, ни сомнений.

                Какая-то сила тащила его выше и выше. Там, наверху, должно было случиться что-то, отчего он снова сможет жить. Или перестанет жить. Это не важно, это все равно. Там, наверху, точка отсчета. Там всё решится.

                «Если бы ты хоть раз прыгнул, хотя бы с того камня в море! Может быть, ты бы что-то понял», –звучали в голове слова Ники.

                На вершине он распрямился. Порывы ветра сбивали с ног, надували парусом рубашку. Огромный купол неба опирался на зеленое блюдо моря. Красный диск солнца касался горизонта. Какое огромное небо, какое огромное море, какое огромное солнце! Какой маленький он, ничтожный со всеми своими переживаниями, мыслями, желаниями. Такой маленький, что им вполне можно пренебречь как допустимой погрешностью. Пренебрегаем.
 
                Впервые он не чувствовал страха. Подошел к краю. Там, внизу, плескалось море, белой пеной разбиваясь у подножия скалы.
 
«Я не отпущу тебя, пока мы не научимся летать вместе. Считай это моей миссией в твоей жизни».

Если бы он прыгнул тогда, с Никой, может быть, не было бы сегодняшнего дня? Может быть, если бы тогда алгоритм был задан иначе, ничего бы не случилось? Может быть, если он прыгнет сейчас, всё вернется к тому моменту, когда всё можно исправить?

               Макс вздохнул полной грудью. Раскрыл руки. Страха не было. Только ватная тишина.

               Летит, кувыркаясь, красная тряпичная кукла, бьется о выступы, отлетает, опять бьется, подскакивает вверх. Все бьется и подскакивает, все летит и летит… Тихо…

               Ника! Я с тобой!

               Макс шагнул к краю, закрыл глаза и прыгнул.

               Падение было похоже на смерть. Он не дышал. Сердце не билось, прижатое ужасом к грудной клетке. Летело вниз тело, душа осталась там, наверху, и наблюдала за падением с равнодушным бесстыдством бессмертного творения.
 
               А тело камнем падало вниз. Мыслей не было, наверное, тело не думает, только чувствует. Откуда-то из живота поднималась волна отчаяния, раскаяния, животного ужаса. Острое желание жить накрыло его у самой воды. И он закричал, оторвался от Ники.
 
               Удар о воду. Боль. Погружение в холод и темноту. Отчаяние. Ощущение спасительной упругости воды. Рывок, подъём. Теплее, теплее. Когда воздуха в легких совсем не осталось, он вынырнул. Задышал, жадно хватая воздух с водой, отплёвываясь и кашляя. На берегу, упав на гальку дрожащим телом, Макс заплакал. Слёзы смешивались с каплями морской воды, он слизывал их языком, сотрясался в судорогах и чувствовал такое облегчение, словно только что ему отменили смертную казнь. Ему только что вернули жизнь!

              Ника!
 
              Это то, о чем ты говорила? Это то, ради чего ты летала? Ника! Это то, ради чего ты умерла?..


8.

                Восемь лет он не был в этом маленьком приморском городке. Восемь лет, развернувших его жизнь и погнавших её по новому алгоритму.
 
                Теперь у него своя фирма. Девять патентов на изобретения, семь разработок, обеспечивших безбедное существование. Но это от старой программы. А новый алгоритм – двести сорок прыжков с парашютом, призы на международных соревнованиях по вингсьют-пилотированию и вингсьют-акробатике. Но главное – проксимити-полёты.  С Никой. Она сдержала своё обещание – теперь они летали вместе. На загорелой мускулистой спине Макса раскинула крылья татуированная Богиня Победы – с крыльями и без головы, как в Лувре. Он всегда чувствовал её, когда летал. Она всегда мучила его, когда не летал. Теперь он знал, о чем говорила Ника тогда, в его прошлой жизни. Теперь он – один из них, полуптиц, полубогов. Теперь он тот, кто получил право говорить.
 
                А ещё полгода назад в его жизни появилась женщина.
 
                Она совсем была непохожа на Нику. Маленькая, пугливая, с карими печальными глазами, приходила в ужас от его полетов. Но никогда не говорила о своих страхах, никогда не просила его бросить страшное увлечение. Но Макс знал каждое несказанное ею слово. Её молчание было сильнее крика. С ней Макс не летал по ночам. С ней, как на поезде, комфортно и надёжно. Без отрыва от земли. Зато ничего не надо объяснять, когда ночью он просыпался от своего крика и подолгу молча смотрел на луну.  Она всё понимала без слов. К ней ему хотелось возвращаться. Всегда. С ней отступала боль, и он становился таким, каким был раньше. Самим собой.

                Макс легко забрался на небольшую скалу.
 
                Здесь стояла Ника. Как жаль, что тогда он не смог прыгнуть. С живой Никой не смог.
 
                Прыгнул потом, с мёртвой. Мёртвая была сильнее. Ника и по сей день владела его душой, заставляла летать. Вопреки убеждениям, вопреки естеству, вопреки изначальной сути Макса. В день ее гибели закончилась одна его жизнь, и началась другая.

                Ветер трепал волосы, шумел в ушах. Бирюзовые волны внизу переливались серебристой рыбьей чешуёй. Море, небо, ветер и он. В ушах привычно зазвенело от выброса адреналина. Почувствовал, как за спиной развернула крылья Ника. Готов!

                Макс вдохнул полной грудью и прыгнул. Сделав два переворота в воздухе, мягко вошёл в воду. Повинуясь силе тяжести, послушно опускался в холодную глубину. Сначала быстро, потом всё медленнее и медленнее, застыл, перевернулся и начал подниматься к поверхности. Медленно, потом все быстрее и быстрее. Вот уже видно серебристое подбрюшье волны. Вынырнул. Задышал. Ослеп от яркого света. Оглох от шума прибоя и крика чаек.

                На берегу, лежа на тёплой гальке, вздохнул с облегчением. Кажется, отпустило. Кажется, свободен? Макс закрыл глаза.
 
                Тишина обрушилась как снежная лавина. Опять…

                В ватной тишине летит, кувыркаясь, красная тряпичная кукла. Бьется о каменные выступы, отлетает, опять бьется, подскакивает вверх. Все летит и летит. Как долго... Как тихо…
             
                Ника! Ника!!!

                Ника…
 
                Отпусти меня…


9.

                Неделю Макс готовился. Каждый день летал в горах, проверяя физическую форму. Каждый день просматривал видео. Теперь их было много, не только полет француза, но ещё пятерых спортсменов, в том числе и Гарика. Он знал ошибку Ники. Он знал ошибки ещё двоих, не прошедших через Рогатку. Один теперь навечно прикован к инвалидному креслу, а второй…
 
                Короче, вся подготовительная программа была пройдена. Завтра он полетит сам.

                Макс уложил свои вещи в кофр, поставил его у кровати. Сел за стол. Положил перед собой чистый лист бумаги, взял ручку. Бросил ручку. Вернулся к кофру, достал тёмный костюм, рубашку, документы, сложил стопкой у подушки. Чтобы не пришлось чужим людям рыться в его вещах, если что.

                Снова сел за стол, взял ручку. Почему-то это письмо невозможно было набрать на клавиатуре. Надо было обязательно написать самому. Чтобы видеть, как синие буквы покрывают лист. Ровные, почти печатные. Спокойные.

                Закончив писать, Макс запечатал письмо в конверт, написал на нём адрес Гарика. Посидел на дорожку. Услышав, как снизу дважды бикнул автомобиль, подхватил маленький спортивный рюкзак со снаряжением и вышел из номера. Сдав ключи на ресепшен отеля, он опустил конверт в почтовый ящик.

                Раннее утро свежей прохладой прильнуло к его лицу. Удивительное сегодня небо. Необыкновенное сегодня солнце. Замечательный сегодня день. День его последнего полета.

– Макс, ты чего такой? Волнуешься, счастливчик?

 – Нормально, Гарик. Так, адреналиню слегка.

– А то смотри, если какие предчувствия, лучше отложить. Да и ветерок сегодня.

– Порядок, старик. Никаких переносов. Газуй.
 
                Гарик пристально посмотрел другу в глаза и нахмурился, словно увидел в черноте зрачков Макса нечто пугающее, неотвратимое – нечто, что сильнее любых его доводов и возражений. Гарик вздохнул и распахнул перед Максом дверцу «Пежо»:
 
- Ладно, счастливчик, погнали. Вижу, ты готов и полон решимости.
 
                Старенький «Пежо» взвыл и рванул в сторону гор. Гарик сосредоточенно смотрел на дорогу и молчал. Макс опустил боковое окно и подставил лицо свежему ветру. Кажется, они с Гариком думали сейчас об одном и том же. Повернувшись к другу, Макс вытаращил глаза, часто заморгал и заорал, преодолевая шум ветра и мотора:
 
 – Не робей, счастливчик! «Только тот, кто устремляется наперекор ветрам и волнам, кто посреди бушующей стихии находит опору в себе самом, — в самый трудный момент удостоится счастья услышать над волнами победный звук горна и шум могучих крыльев, а за пеленой соленых брызг разглядит Самофракийскую Победу!" *

                Гарик закивал и засмеялся в ответ.

                Ранним солнечным утром всегда кажется, что именно сегодня случится главное счастье в твоей жизни.  Макс смотрел, не щурясь, на розовое умытое солнце, вдыхал можжевеловый аромат, слушал легкий шум прибоя и чувствовал – так начинается счастье…


10.

Эпилог.

                «Гарик, ребята!
 
                Сегодня я сделаю то, ради чего жил эти восемь лет после гибели Вероники. Ники. Богини Победы, с крыльями и без головы, как в Лувре. Она дала мне свои крылья, чтобы я тоже научился летать. Чтобы понял, зачем это надо человеку. Чтобы я сделал то, ради чего она погибла.

                Теперь я один из вас. Теперь я знаю, какого это – быть немного птицей и немного богом. Теперь я имею право говорить.

                Сегодня мой последний полет. Нет, не крайний, как мы всегда говорим. Последний. Он будет последним в моей жизни в обоих случаях. Если не получится – понятно, почему последний. А если мне удастся, и Рогатка дьявола благополучно пропустит через свои врата, я больше никогда не стану летать. Я вернусь в свой обычный мир, перестану рисковать жизнью, женюсь и нарожаю детей. Буду ходить каждый день на работу, ездить с семьей в отпуск, спокойно смотреть на скалы, на небо, на всякие там дьявольские рогатки. Самым опасным в моей жизни будут полеты на самолетах в качестве пассажира и заплывы за буйки в шторм. Зато моя будущая жена никогда не будет провожать меня в отпуск как на фронт, не будет бояться ночных звонков. Она никогда не пойдет прыгать с отвесной скалы в море, чтобы продолжать жить без меня.
 
                Ребята, Гарик.

                Я пишу это письмо для тех из вас, кто, как и я, рожден бескрылым, но взял на себя смелость летать. Кто-то полетел из любопытства, кто-то волею случая, кто-то – чтобы не показаться трусом.  Каждый год кто-то из нас остается в горах навсегда. Кто-то из нас так и не узнает, что такое настоящая любовь, не узнает, как тает сердце, когда прижимаешь к груди первенца. Кто-то не успеет испытать гордости за отлично выполненную работу, не увидит своими глазами далекие страны, не доживет до седины на своих висках, не поймет смысла и цены дарованной жизни. Все, что я сделал за эти восемь лет, я делал не только во имя памяти Ники, но и для того, чтобы получить право сказать вам то, что сейчас скажу.

                Ребята! Берегите свою жизнь. Дружите, любите, растите детей, спасайте мир от войн и катастроф, изобретайте средства от болезней и голода. Живите и наслаждайтесь каждым мгновением своей жизни. Не соглашайтесь отдавать ее всего лишь за несколько мгновений даже божественного восторга. Это слишком дорогая цена.
 
                Я надеюсь, что мы останемся с вами друзьями. Ещё я надеюсь, что хотя бы один из вас услышит меня и останется жить.

                Ещё надеюсь, что ты, Ника, отпустишь меня сегодня там, в расщелине дьявольской Рогатки. Ты выполнила свою миссию, ты научила меня летать. Я был с тобой до твоего последнего полета. Ты была со мной до сегодняшнего дня. Позволь же и мне совершить свой последний полет. Я верю, что сегодня получу право на свободу, сегодня я получу право жить.

Ваш Макс».






Примечание.
* из статьи Светланы Обуховой о статуе Ники Самофракийской в Лувре.