Ондатра

    Берега озера в этом углу заросли зеленовато-сизым тростником с пушистыми фиолетовыми метелками на концах, которые местами поднимались выше человеческого роста. Одиноко стоявшие рослые деревья разнообразили этот пейзаж, отбрасывая на спокойную воду причудливые тени. Обширные  заросли кувшинок с их белыми, точно восковыми цветами и округлыми зелеными листьями, чередовались с небольшими просветами, на которых время от времени появлялись широкие круги – рыба играла, радовалась хорошему теплому дню.

    Небольшой залив, где я решил порыбачить, отгородился от остального озера высоким камышом, и здесь было особенно тихо. Легкий ветерок, который к счастью сдул надоевших комаров, ощущался только лицом – на воде ни морщинки. Настоящее изумительное серебряное зеркало, в котором причудливо отражалась изломанная линия камыш, покатый противоположный берег и невесть как попавшая сюда массивная коряга, словно ощетинившаяся обломанными сучьями. Оба берега постепенно сужающегося заливчика уже метрах в десяти от края озера были завалены нанесенным за долгие годы сухим, словно отполированным плавником, так что высадиться там было невозможно. Только здесь у самого выхода было единственно приличное место, которое я и облюбовал. Торчащая метрах в шести от берега одинокая коряга удочки забрасывать не мешала, а чистый пологий бережок позволял вытащить лодку из воды.
    Свою «Уфимку» я вытянул на берег, уселся на борт, настроил удочки и приготовился к долгому ожиданию.  Но скучать долго не пришлось, две поклевки последовали одна за другой, и пара крупных карасей запрыгала по дну лодки. Садок я, как обычно, забыл в лагере. Потом наступило затишье.

    Появившаяся рябь на воде, не жаркое солнышко, тихий шелест камыша, яркие краски заканчивающегося лета настроили меня на философский лад и я тихо, задумчиво сидел, размышляя обо всем и ни о чем.

    Большая желто-коричневая стрекоза, непрерывно шелестя прозрачными, похожими на кружева крыльями, попыталась пристроиться отдохнуть на моем поплавке. Поплавок из гусиного пера был очень чувствительным и стрекозе, чтобы не перевернуться вместе с ним приходилось непрерывно подрабатывать крыльями. Недовольная она перелетела на соседний, но тот тоже стал клониться на бок, и вскоре, качнув его на прощанье, стрекоза подалась искать другую более надежную опору.
   «Калоптерикс вирго»... - вспомнил я студенческие годы, так звучит название одной из стрекоз. А по латыни «вирго» - девственница. Романтичные французы именно так и называют этих прямокрылых. Хороша девственница! Среди насекомых это одна из самых прожорливых и хищных тварей, за день уничтожает сотни комаров и мошек. Практичные англичане из-за этого прозвали стрекоз драконовыми мухами. Вот это как раз по ним, хотя по виду действительно нежное создание.

    Тихий всплеск отвлек меня от приятных воспоминаний. Не меняя позы, я поднял глаза и у противоположного берега, метрах в двадцати от себя, увидел торчащую из воды голову ондатры. Это было довольно странно. Обычно ондатра активна в сумерках, утром или вечером, а днем обычно отсыпается в своих норах или хатках. Тут же среди бела дня появилась.

    Хотя в прошлом году на соседнем озере мы были свидетелями чего-то необычного, происходящего с ондатрами именно днем. Ничего подобного никто из нас, хотя каждый порыбачил не мало, и в самых разных местах, никогда не видел.
    В яркий солнечный день десятка три ондатр с резким, неприятным визгом, гонялись друг за другом на мелководье вдоль берега, наскакивали друг на друга, хватали зубами за уши и, казалось, получали удовольствие от своей возни. На массовую драку за места обитания, что иногда бывает у людей, это похоже совсем не было.
    Сорок – пятьдесят метров, вот то минимальное расстояние, с которого мы обычно могли рассмотреть этих удивительных зверей. Сейчас, казалось,  внимания на людей они совсем не обращали, и нам впервые удалось подплыть  к резвящимся зверькам метров на двадцать, чего раньше они никогда не допускали. Только тогда, не оставляя своей забавы, они как-то синхронно стали перемещаться чуть дальше от нас, потом еще чуть – чуть, еще дальше… За поворотом озера, куда уж мы не поплыли, еще долго слышались их высокие, визгливые голоса.
    Дома мы рассказывали об этом всем знакомым и незнакомым рыбакам и охотникам, но никто такого никогда не видел, и что это было так до конца и не выяснили.

   Ондатра осторожно крутила головой, осматривалась, смешно шевеля длинными торчащими усами, потом, легко рассекая рябь, направилась прямо на меня, оставляя за собой длинные расходящиеся волны. Я замер. Метров за десять ондатра неожиданно свернула и подплыла к нанесенной куче выбеленного, крепко переплетенного плавника, расположенного буквально в пяти метрах от лодки. Ее крошечные пальчики с острыми коготками, зацепились за крайнее бревнышко, наполовину утопленное в воде, и она, чуть помедлив, неспешно выбралась на дровяной полуостров. На задних лапах у нее легко можно было рассмотреть плавательные перепонки. Вода стекала маленькими ручейками с ее буро-коричневой щетины с острым остистым волосом, и палки вокруг нее мгновенно потемнели. Мех же намокшим совсем не выглядел. Она не отряхивалась от воды, как это делают собаки, а стала прихорашиваться, поглаживала себя по мордочке, шее, за ушами. Уши у нее были совсем маленькими, просто прятались в густом мехе. Особенно тщательно ондатра занималась глазами. Где-то я читал, что если ондатра долгое время находится без воды, у нее могут склеиться веки. Где эта находилась – не знаю, но терла свои глаза минут пять.
    Она прошлась по настилу в обе стороны и повернулась ко мне своим шикарным, покрытым чешуйками, сплюснутым с боков хвостом, напоминающим тупой заржавевший нож. Хвост был длиной чуть ли не с туловище и за него так хотелось схватить, как за косичку первоклассницы в школе. Жаль было далековато…
    Наверное, пытаясь побороть подступивший смех, я все же пошевелился, и ондатра мгновенно насторожилась, повернула голову и долго внимательно рассматривала меня. У ондатры, как известно, плохое обоняние и зрение, а вот слух отменный. Я даже не моргал, караси в лодке, к счастью, тоже не трепыхались, и она постепенно успокоилась, отвернулась и, похоже, даже задремала.

    В это время поплавок одной из удочек лег на бок и тихо, но уверенно, направился прямо к коряге, до которой было не больше метра. Так могла брать только крупная рыба. Жалко было пугать уснувшую соседку, но, чуть помедлив, я все же сделал подсечку. Эх, поздновато! Леска успела  запутаться в сучьях, спрятавшихся под водой, и как я не пытался, вытащить притаившуюся на крючке добычу, не смог. Пришлось рвать поводок и привязывать новый, подбирать и крепить грузило, чтобы поплавок не потерял своей чувствительности, насаживать червя, ну и забрасывать. 
    Когда и как ушла под воду ондатра, я даже и не видел. Мокрые следы ее пребывания на плавнике вскоре высохли, и больше ничего не напоминало  об этой удивительной симпатичной соседке.

    В ближайшие полчаса я вытащил еще пару карасей, после чего опять наступило затишье. Ондатру я больше не увидел и, собрав удочки, подался в лагерь.