Любовь поправшие II. 7

Подошёл к концу и закончился июль. Следом пришёл август и сразу же с первого дня отметился двумя шумными событиями в Александровском военном училище. Во-первых, торжественно и чинно выпустился под маршевую музыку училищного оркестра 15-й выпуск. 613 прапорщиков в новеньких офицерских погонах выстроились на плацу в последний раз. За ними уже прилетели вызовы на фронт и они не сдерживали своей радости, собираясь в свои полки. Но поздравить их вышел не генерал-лейтенант Геништа, старый и хитрый лис с академическим вкусом и придворным угодничеством осторожного шаркуна. За несколько дней до очередного производства из Петрограда пришёл приказ о смещении его с должности начальника училища. И, пусть Геништа всем штаб-офицерам и преподавателям в училище объяснял это его личным прошением об отставке по болезни, верилось всем с трудом, тем более, что новый начальник, генерал-майор Сергей Петрович Михеев, прибывший из Иркутского военного училища, а до этого успевший побывать и заведующим школой прапорщиков Петроградского военного округа, и начальником штаба 52-й пехотной дивизии, и командиром 161-го пехотного Александропольского полка, только появившись на Знаменке, сразу дал понять, что он является ставленником Керенского и Савинкова, а Геништу, как пережиток царского времени, давно уже нужно было отправить в архив. Лукавый щёголь и усач с большими лопоухими ушами, новый начальник появился в училище в парадном кителе, на котором болталась полная колодка наград. Вся Анна, Владимир 4-й и 3-й степени, Станислав 3-й и 2-й степени, Георгиевское оружие и Высочайшее благоволение от августа 1915 года за отличия в делах, значились в его послужном списке.
Одним из первых дел он вызвал к себе в кабинет ординарца Женского батальона Софию де Боде. Выслушав её рапорт о ходе подготовки ударниц в Александровском военном училище, новый начальник брезгливо поморщился.
- Значит так, - прямо и безапелляционно заявил он девушке, - в ближайшее время я инициирую самую тщательную проверку всего Московского женского батальона и вас, готовящихся от него в младшие обер-офицеры доброволиц в первую очередь, на предмет строевой подготовки, знаний уставов и техники стрельбы из стрелкового оружейного и автоматического оружия. И только попробуйте у меня не соответствовать тем характеристикам, которые вам оставило прошлое руководство, лояльное попустительству и потакающее всяким вольностям, разрушающим дисциплину в армии! Я с вас три шкуры сдеру за любую оплошность! Буду драть и гонять вас, как сидоровых коз! Вы мою школу прапорщиков запомните на всю жизнь! Ишь, думают, в армии глазки они будут строить! Там, на фронте, к вашему сведению, барышня, кровь и смерть! И женский батальон смерти Марии Бочкарёвой пока не оправдывает всех возложенных на него надежд. И хоть на данный момент у нас в стране уже 14 разрешённых к сформированию женских военных частей, Верховный главнокомандующий генерал Корнилов рассматривает вопрос вскоре прекратить набор в женские батальоны, в виду их выявляющегося несоответствия требованиям военного соединения. Как увидели бабы-курицы на войне смерть, так и стошнило многих, в обмороки попадали. А? Что удумали?! Думают, там с ними танцы будут крутить, да глазки им строить? Хрена им лысого! Немец, вырезал полбатальона в окопах. Бабьё – оно на кухне только сгодится, да в медсамбате. Тряпки, подстилки! Развращают только мужика на войне. Он, глядя на вас, ещё меньше воевать хочет. Он вас драть хочет. Какая тут к чёрту война! Не тем мозги заняты. Вобщем, повторно назначаю переэкзаменовку по всем предметам и буду строго спрашивать с женщин-доброволиц. И поблажек за пол вам не будет. Так и передайте в батальон и в ваш союз «Помощь родине»!
София строевым шагом пошла к выходу, но Михеев на пороге её ещё остановил.
- Да, - добавил он, оглядев с головы до ног выправку девицы, - и не выпячивайте так свою грудь. Это отвлекает.
Для девушек начался новый виток изнурительной муштры. Назначенные в батальон другие инструкторы и даже командир полка, стали более требовательны и беспощадны к ошибкам доброволиц. Жёсткая и порой даже жестокая дисциплина вынуждала многих уходить из батальона, бросая заветную мечту несбывшейся надеждой. На фронтах и в тылу закручивались гайки дисциплины.
Третьего августа Главковерх Корнилов прибыл в Петроград и передал Керенскому свою программу-ультиматум, охарактеризовав положение в армиях на фронте как катастрофу с увеличивающимся самосудом над офицерами и ожидаемой снова нехваткой снарядов, как в 1915 году. Он настоятельно требовал от министра-председателя разогнать советы и солдатские комитеты. Корниловские ударные батальоны во всю стали применять так называемые военно-революционные суды с расстрелами и карательными операциями против уличённых дезертиров. С этой только целью и оставалась нужда в женских военных формированиях, чтобы охранять эшелоны, лазареты и выставлять заградительные отряды против дезертиров. Солдаты с нарукавными нашивками «Адамовой» головы – голого черепа с костями стали символом нового корниловского диктата в армии. Сам генерал морально готовился стать военным диктатором, объединяя вокруг себя все патриотические организации страны. Его сподвигали к этому различные сообщества коммерсантов, фабрикантов и помещиков, выражавшие ему открытую и настойчивую привязанность, засыпая ставку в Могилёве посылками с подарками и многочисленными телеграмами. Для удержания своей власти Керенский запланировал провести в Москве трёхдневное Государственное совещание, чтобы во время его проведения, с 12 по 14 августа, все разрешённые политические партии и союзы могли высказаться в полуофициальной обстановке ни к чему не обязывающего собрания и консолидировать силы для дальнейшего ведения войны и подготовки Учредительного собрания, для которого приказано было Петросовету освободить Таврический дворец под предлогом проведения в нём ремонтных работ. Петросовету было выделено опустевшее здание Смольного института благородных девиц.
Генерал-майор Михеев буквально загонял в проверках и экзекуциях девушек-доброволиц. По результатам своих наблюдений и переэкзаменовок, он подготовил рапорт на имя Командующего Московским округом генерал-майора Верховского, в котором аргументированно предложил расформировать Московский женский батальон, как несоответствующий требованиям, предъявляемым к подразделениям, готовящимся к отправке на фронт. На его докладной записке командующий поставил резолюцию «Отклонить» и вызвал по телефону к себе.
- Понимаете, Сергей Петрович, - повёл Верховский доверительную беседу с Михеевым, - если быть объективными до конца, то у нас сейчас в армии нет ни одного соединения, за исключением ударных подразделений Главковерха Корнилова, которые бы соответствовали требованиям дисциплины и воинской подготовки военного времени. Армия умерла в марте в связи с отречением царя и теперь разлагается, как гнилой труп. И мы видим и дышим с вами этим зловонием. В таких условиях любые преданные правительству сердца и руки важны нам на вес золота. Помятуя в своём рапорте о врагах внешних, не забывайте и о враге внутреннем, который разрывает плоть страны, закупоривая в тылу её боеспособность. Вот с этим-то врагом и призваны будут в скором времени бороться формируемые батальоны, в том числе и женщины. Они превосходные стрелки, как показала нам практика. Я внимательно изучаю все отчёты инструкторов. Вот, к примеру, стрельбу из пулемётов, многие девушки-доброволицы сдали удовлетворительно. Это самое главное. Когда понадобиться убеждать озверелую толпу на языке пулемётов, нам пригодятся наши ударницы. Так что, я бы не спешил с такими категоричными выводами, а по-лучше бы познакомился со своими юнкерами, втёрся к ним в доверие, завоевал авторитет не столько силою командно-административных мер, сколько живым участием в налаживании их боевого быта. Впереди у нас важное событие – Государственное совещание. Прибудет вся политическая и военная элита страны. На ваших юнкеров, и ударниц я возлагаю поручение обеспечивать порядок во все дни этого мероприятия, при встрече министра-председателя Александра Фёдоровича Керенского и других важных правительственных гостей и общественных деятелей из Петрограда, а также поезда Верховного главнокомандующего Лавра Георгиевича Корнилова из Могилёва. Выставьте 1-е роты своих юнкеров и ударниц с оркестром на Николаевский вокзал для встречи министра-председателя Керенского, 2-е роты на бывший Александровский, ныне Брестский вокзал для встречи Верховного. К сожалению, на части Московского гарнизона и запасные батальоны дислоцирующихся в Москве полков я уже всецело положиться не смею – они все изъедены тлёю большевистской пропаганды своих солдатских комитетов, направленной против войны и офицерского корпуса. Не ровен час могут случиться провокации, поэтому, лучше пусть будут юнкера и ударницы. Эти мальчики и девочки самоотверженно преданы нам, в большом количестве принятые на обучение в офицеры, широко из простолюдинов, далеко уже не дворян и без начального военного образования в кадетских корпусах. Они, как никто сейчас, страстно хотят быть офицерами. И даже бывшие радикалы, эсеры, попавшие в военные училища, становятся образцовыми государственниками и патриотами. Вобщем, ступайте и позаботьтесь о подготовке своих подопечных к Государственному совещанию. Всё должно пройти гладко, без шероховатостей и неполадок. Вам ясно?
- Ясно, Александр Иванович!
- Тогда ступайте!
Вернувшись из штаба округа обратно на Знаменку, генерал-майор Михеев развернул неистовую подготовку к предстоящему совещанию. С Ходынки с полевых занятий был отозван весь старший курс, и вместе с принятым первого августа новым набором, все 12 рот юнкеров-александровцев на Знаменке, а также весь женский батальон, имеющий в своём составе около тысячи доброволиц, на Пятницкой, на плацу в военном училище и в Смирновских казармах всю первую декаду августа занимался исключительно строевой подготовкой и выправкой. Всем была выдана новая аммуниция, чистилось оружие, подгонялась и подшивалась по размеру и комплекции форма.
В эти суматошные дни к Софии, выгадав минутку перекура, подбежал из 2-й роты, заглядывающийся на неё юнкер – Михаил Григорьев. Он представлялся ей уже ранее и тогда снова ёкнуло у девушки сердце, когда услышала она имя тёзки её пропавшего возлюбленного Тухачёва. «Надо же, тоже Михаил!» - подумала про него при знакомстве София и приветила в глубине потаённых чувств влюблённого в неё юношу. С того времени она стала приглядываться к наивным и робким знакам внимания этого юнкера, застенчивого и нерешительного мальчика, которого тянуло к ней непреодолимой силой юношеской влюблённости. Это скромно проявляющееся чувство грело девушке сердце, длительное время опустошённое с потерей любимого человека.
Юноша, подбежав к своей безответной пока симпатии, как всегда покраснел и замялся в неловкости своей нерешительности.
- Здравствуй, София! – юношеский румянец перекрывал его полевой загар.
- Привет, - улыбнулась София ему в ответ. – Что новенького у вас в роте?
- Всё тоже, что и у вас – готовимся к охране правительственных объектов в дни проведения Государственного совещания. Я буду на Александровском вокзале встречать генерала Корнилова, представляешь!
- Я тоже там буду. Не знаю, пока от кого: от Женского союза или ударного батальона. Но в любом случае, не как юнкер Александровского училища. Ты же знаешь, генерал Михеев нас не взлюбил и вовсю не жалует.
- Он к вам не справедлив, - покраснел новой робкой попытке комплимента парень. – София! – с надеждой воздел он на неё свои светлые глаза, будто на икону, - я что тут подумал, после всех этих дней по охране порядка в городе, батальонный обещал нам дать отпуска в город. Я узнавал, что и вам, девушкам, будут даны отпуска. Может… мы бы сходили куда-нибудь вместе? С тобой!
И радостно и грустно стало в этот миг на душе девушки. Нет, не такого она хотела и представляла себе кавалера, а более решительного, смелого и мужественного. Но, с другой стороны, мило и трогательно было следить за этими первыми юношескими ухаживаниями нецелованного по всей видимости ещё мальчика-девственника. Хотелось его испытать, почувствоваать на вкус креплёное молодое вино его первой взрослой любви.
- Ты меня хочешь куда-нибудь пригласить? А куда?
- Ну, я не знаю, - опять замялся юноша. – Куда ты пожелаешь…
- Но ведь ты же приглашаешь, - не унималась София, - так будь смелее. Ну?! Куда пойдём?
- Пошли в синематограф! Сейчас так много крутят кинематографических лент, рекламы, анонсы пестрят на всех афишах Москвы.
- А куда сходим и на что?
Парень достал из кармана бумажный лист, сложенный в четверо, и с волнительной дрожью развернул и произнёс: «Я вот тут списал кое-что из идущего сейчас в электротеатрах, в том числе и премьеры. Вот, например, «Властелин» Арнольда Шифмана с 11 июня идёт, или «В стране любви» Александра Уральского…
- Что-нибудь острое, с перцем, чтоб душу продирало, есть? Так хочется увлекательного действия и безграничной романтики!
- Вот  с девятнадцатого июня идёт драма «Почему я безумно люблю», - юнкер, произнося это название, густо покраснел, уловив аналогию со своим чувством, - Петра Чардынина с Верой Холодной в главной роли.
- Ой, я обожаю эту красотку! – восхищённо воскликнула де Боде. – По-моему, она очень талантлива, не правда ли?!
- Да, она на расхват. Ей пятого августа исполнилось двадцать четыре года и у неё сейчас много первых ролей в главных кинопремьерах. Вот, например, на сентябрь афиша. Новая кинолента всё того же Петра Чардынина «На алтарь красоты» с нею и Владимиром Максимовым в главных ролях. Двадцать первого сентября будет премьера. Пойдём?
- Ну, так это так долго ждать! А что-нибудь поближе не намечается? – слукавила девушка, пытаясь распалить юношеские чувства своим желанием скорой встречи.
- О! Есть, конечно! «Месть падшей» Максимилиана Гарри, идёт с 14 января во всех электротеатрах Москвы.
- Ну, это грубо! – воскликнула девушка и, забавляясь, выхватила из рук юноши затрёпанный им в стремлении скрыть свою неуверенность тетрадный листок.
София вслух стала читать выписанные Михаилом картины.
- Так-так… «Распятая любовь»… О, Боги! Ничего себе названьице! Премьера 23 ноября, салонная драма с упадническим сюжетом. Нет, не пойдёт! Нам упадничество ни к чему. Нам бы что-нибудь пободрее. Я права, юнкер?
- Так точно, мадемуазель! – улыбающиеся глаза их встретились и Григорьев стал чуточку увереннее в себе.
- «Исступлённая. Сумерки любви» - не пойдёт! – отметала названия баронесса. – «Распятая на кресте любви», о, Бог ты мой! Что ж их всюду тянет любовь-то распинать? А «Распятая на ложе любви», нет такого фильма у какого-нибудь киноателье?
- Не-ет! – снова густо покраснел юноша и уверенность его сдуло, словно порывом ветра.
- Психологическая любовная драма… С четвёртого декабря в прокате. А это что за страсти такие? – девушка подняла выпавший из тетрадного свёртка рекламный буклет предстоящей премьеры какого-то фильма.
- Да это, так, новая мистическая драма по роману Крыжановской-Рочестер «Адские чары», производства киноателье «Эра», - стыдливо отвёл глаза смущённый юноша.
- Так-так-так! – укоризненно проговорила девушка, ошарашенно разглядывая эротическую картинку.
На буклете было изображено следующее. Какое-то зелёное лохматое и клыкастое чудовище держало обнажённую девицу за обе руки, опрокидывая её назад, а чёрный, ужасно-огромный и страшный кот со вставшей дыбом шерстью, запрыгнул на грудь девице и вцепился в неё растопыренными когтями. Внизу афиши оплывали огарки чёрно-красных свечей. На заднем плане заговорщески сопутствовали монстру какие-то страшные рожи с того света, скелет с занесённой кистью костей-перстов и очкастые и лупоглазые твари. На обнажённых бёдрах девушки виднелись клочки распатрашённой белой ткани подвенечного платья. Кинолента называлась «Венчал их сатана».
- Варвара Якова в главной роли. Девятого декабря премьера… - пробубнил Григорьев, пытаясь отвлечь внимание своей избранницы от насильственного подтекста афиши, так соответствующего его скрытым потаённым желаниям интимной близости с ней в аналогичных позах и ракурсах.
- Девятого декабря мы будем уже на фронте… И там, возможно, нас к тому времени обвенчает со смертью этот самый сатана…- глубокомысленно профилософствовала девушка и тот факт, что она не высмеяла порнографию афиши, а благосклонно вручила карточку ему обратно, обнадёжило парня, заставляя верить, что близость с Софией станет для него явью непременно когда-нибудь. – Что тут у нас есть ещё? «Голубая кровь», трагикомедия Валериана Демерта. Идёт уже с марта. «Мир не скит», «Мученица за свободу»… «Измена идеалу» Петра Чардынина, премьера 18-го августа, в пятницу. Вот, будет то, что надо! Пойдёт в электротеатре «Паризьен» владелицы госпожи Обтяжной на Арбате, в двухзальном театре «Модерн» Амалии Гензель в здании отеля «Метрополь» и в электротеатре «Унион» Абрама Гехтмана на Большой Никитской, 23/9. И ходить далеко не надо! Пойдём 18-го на вечерний сеанс в «Унион» на площадь у Никитских ворот.
Женскому сердцу хотелось любви и такое название киноленты, как «Измена идеалу», как никакое другое отвечало настроениям баронессы. «Давно пора уже изменить своему идеалу!» - подумала она про себя, про свою личную жизнь. «Отпустить несбывшиеся надежды и мечты, связанные с Михаилом Тухачёвым. Пусть этот мальчик совсем не то, герой не моего романа, но он тоже храбр, он рвётся на фронт защищать Родину, у него чистое, благородное сердце. И, если он того желает, я дам ему свою любовь! Ну, не монашка же я, в самом деле! И наш мир, действительно, не скит, как утверждается в одном из анонсируемых кинематографических лент.
Я смогу осчастливить хотя бы этого мальчишку. У него до меня не было ещё женщин и, кто знает, может и не будет больше. Как сложится его судьба на войне? А я… Кому берегу себя? Мифу! К чёрту всё целомудрие! Пусть пользуется мальчик, пусть берёт! Ну не отдаваться же этому монстру Савинкову?! Истый зверюга, как с той афишки «Венчал их Сатана». Бр-р-р! Как вспомню его сладострастную и похотливую рожу, мурашки бегут по телу. Не приведи, Господи, его ещё раз встретить на своём пути!» - так думала София перед сном, размышляя, как поступить ей, как среагировать на робкие ухаживания юноши.
***
Двенадцатого августа Московский Совет рабочих депутатов организовал всеобщую однодневную забастовку. Не вышло на работу 400 тысяч рабочих. С утра не ходили трамваи, нигде не видно было извозчиков. Роты юнкеров Александровского и Алексеевского училищ, курсантов семи школ прапорщиков, женский ударный батальон, отряды доброволиц и сестёр милосердия из санитарных женских отрядов от Женского союза «Помощь Родине» маршеровали по булыжным мостовым колоннами в направлении к Большому театру, где должно было проходить Государственное совещание, а также к Николаевскому вокзалу для торжественной встречи делегатов из Петрограда. С многочисленной свитой молодых офицеров приехал в салон-вагоне Керенский. Гордума и Моссовет устроили ему шумную встречу с цветами и оркестром, а он сыпал в народ пламенные речи, переходящие то в шёпот, то в крик, надеясь, как крысолов, завладеть с помощью дара своего красноречия и ораторского искусства огромными скоплениями народа, собравшегося посмотреть на этого везунчика революции и баловня судьбы. Вырвавшийся на гребне революционной волны в лидеры государства, Керенский не обладал ни государственным мышлением, ни хваткой крепкого хозяйственника. Это был молодой интеллектуал, рассчитывающий на случай и силу своего интеллекта. До поры страна его терпела, а он сыпал в неё демагогией, играя на доверчивости толпы и слабости её к пылким революционным обещаниям. Керенский ехал в открытом автомобиле и толпы народа шпалерами по сторонам дороги приветствовали его ликованием и цветами. Ни военных, ни рабочих в этой толпе народа не было видно. Одна интеллигенция, истерично визжащая о правах, о свободах, да крупный московский бизнес в деловых костюмах попадался в фотообъективы журналистских фотоаппаратов и на ленту снимаемой иностранными корреспондентами кинохроники.
А тринадцатого августа на Брестском вокзале уже другая публика встречала своего лидера – Главковерха генерала Корнилова. На вокзальной платформе с раннего утра ожидал прибытия поезда генерала почётный караул из юнкеров Александровского училища. В парадной форме начищенный до блеска стоял будущий 16-й выпус прапорщиков. В первых рядах и его орлы, два закадычных друга – Леонид Колгушкин и Михаил Григорьев. Влюблённый в Софию де Боде юнкер Григорьев с восхищением, во все глаза глядел на своего кумира – Лавра Георгиевича. Какие-то молодые офицеры без опознавательных знаков своих полков подхватили на руки смущённо улыбающегося генерала и, перестаравшись, неуклюже задрали ему ноги почти на уровень головы и потащили вниз по ступенькам на раскорячку. При этом Корнилов пыжился соблюсти приличие и серьёзность на своём вмиг поглупевшем лице деревянного солдафона. Георгиевские кавалеры заранее привезли на привокзальную площадь корзины цветов и как только военные вынесли Верховного на руках, барышни из Женского союза под громкое ликование патриотов стали бросать целые букеты под ноги несущих генерала офицеров. Верховного поставили на ноги и депутация московских фабрикантов и общественных деятелей окружила его подковой. Бывший депутат бывшей Государственной думы, Родичев пафосно, красуясь перед журналистами, на публику произнёс: «Генерал! Спасите Россию и благодарный народ увенчает вас!». Оркестры взревели военные марши. Корнилову подали открытый мотор и он, в сопровождении эскорта текинцев в ярких малиновых халатах, поехал к Иверской часовне, как всегда это делал царь, посещая Белокаменную своим высочайшим визитом.
Здание Большого театра было оцеплено тройным кольцом юнкеров. Бывшие члены Государственной думы всех четырёх созывов, представители земств и городских дум, ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов а также Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов – все собрались на это совещание, и правые и левые, чтобы поглядеть друг на друга и померяться моральными силами своей решимости назревающей междоусобной гражданской распри. Только Керенский не ставил цели на этом совещании принимать каких-либо официальных резолюций, а только выслушать мнение различных слоёв общества и укротить их представителей очередной порцией своего ораторски-популистского гипноза. Правых он разместил справа от себя в зале, левых посадил слева. А сам со своим правительством величественно восседал на сцене в президиуме. Керенский здесь, как никогда ещё до этого, напустил на себя величие пафоса и политического тумана. Он вышел, как всегда, стремительно, за ним следовали два офицера, один в кителе пехотной части, другой в белой матросской форме. В зале зашушукались и передали записку в президиум. Оказалось, что два офицера по уставу могли присутствовать лишь у гроба усопшего на посту штатского чиновника или военного министра. Понимая, что переборщил с пафосом торжественного выхода, Керенский отправил офицеров в зал. Пошли выступления, яростные и скучные, резкие и непримиримые, встречаемые бурями оваций и ликования или криками «долой» или «контра!». Представители Англии и Франции находились в царской ложе и внимательно следили за совещанием  и обсуждаемыми на нём темами. Ораторы сменяли один другого. Кульминация была впереди. Когда на трибуну вызвали генерала Корнилова, зал замер в предчувствии главного события совещания. Генерал, маленький сухощавый полукалмык, энергично подошёл к трибуне и развернул листы бумаги, исписанные накануне ночью штабными офицерами в его салон-вагоне при подготовке речи Верховного. И начал отрывисто и чётко, словно командуя аудиторией, читать свою речь по бумажке.
- Как Верховный Главнокомандующий я приветствую Временное пра¬вительство, приветствую все Государственное совещание от лица Дейст¬вующих Армий. Я был бы счастлив добавить, что я приветствую вас от лица тех Армий, которые там, на границах, стоят твердой и непоколе¬бимой стеной, защищая русскую территорию, достоинство и честь России.
Но с глубокой скорбью я должен добавить и открыто заявить, что у меня нет уверенности в том, что Русская Армия исполнит без колеба¬ний свой долг перед Родиной.
Моя телеграмма от 9 июля о восстановлении смертной казни на театре военных действий против изменников и предателей всем известна. Ближайшая задача этой телеграммы, причина, вызвавшая эту телеграмму - это позор Тарнопольского прорыва, и доныне этот погром, которого Русская Армия за все время своего существования не знала, продолжается.
Позор Тарнопольского разгрома — это непременное и прямое след¬ствие того неслыханного развала, до которого довели нашу Армию, ко¬гда-то славную и победоносную, влияния извне и неосторожные меры, принятые для ее реорганизации. Меры, принятые правительством после моей телеграммы, несомненно внесли некоторое оздоровление в Армию, но разрушительная пропаганда развала Армии до сих пор продолжается и я вам приведу факты.
За короткое время, с начала августа, озверевшими, потерявшими вся¬кий образ воина солдатами убиты:
Командир Стрелкового Гвардии полка полковник Быков (голоса в зале: «Почтить память вставанием!»), того же полка капитан Колобов, убиты на ст. Калинковичи братья офицеры Абрамовичи, тяжело избиты и ра¬нены командиры полков 437-го Сестрорецкого и 43-го Сибирского, под¬нят на штыки своими солдатами командир 299-го Дубенского полка пол¬ковник Пургасов (возгласы: «Повешены ли виновные?»). Но когда отка¬завшийся выдать зачинщиков и преступников полк был окружен сводным отрядом и комиссар обратился к ним с требованием выдать их, то про¬несся плач мольбы о пощаде (возгласы: «Позор!»). Преступники были все выданы. Они преданы военно-полевому суду и теперь ждут решения своей участи (возгласы: «Правильно!»). После этого полк обещал смыть позор своей измены.
Так, перед лицом непоколебимой революционной власти, без единой капли крови было ликвидировано преступление и пресечена возможность его дальнейшего развития. Все эти убийства совершены солдатами в кош¬марной обстановке безрассудного, безобразного произвола, бесконечной темноты и отвратительного хулиганства.
Несколько дней тому назад обозначилось наступление немцев против Риги. 56-й Сибирский стрелковый полк, столь прославленный в прежних боях, самовольно оставил свои позиции и, побросав оружие и снаряже¬ние, бежал (возгласы: «Позор!»). И только под давлением оружия, после того как по телеграфу я приказал истребить полк, он вернулся (возгласы: «Правильно!», аплодисменты справа). Таким образом, с анархией...
Здесь председатель совещания А. Ф. Керенский прервал генерала Корнилова :
«Простите, Генерал! Я прошу собрание выслушать те места, которые говорят о великом несчастии и страданиях нашей земли, не сопровождая их недостойными знаками внимания».
Генерал Корнилов продолжил:
«Таким образом, с анархией в Армии ведется беспощадная борьба, и анархия будет подавлена, но опасность новых разгромов еще висит над страной, еще висит угроза новых потерь территории и городов, и угрожает опасность непосредственно самой столице. Положение на фронтах тако¬во, что мы вследствие разгрома нашей Армии потеряли всю Галицию, всю Буковину и все плоды наших побед прошлого и настоящего годов. Враг в нескольких местах уже перешел границу и грозит самым плодо¬родным губерниями нашего Юга, враг пытается добить румынскую армию и вывести Румынию из числа наших союзников, враг уже стучится в во¬рота Риги, и если только неустойчивость нашей Армии не даст нам воз¬можности удержаться на побережье Рижского залива, дорога к Петрограду будет открыта.
В наследие от старого режима свободная Россия получила Армию, в организации которой были, конечно, крупные недочеты. Тем не менее, эта Армия была боеспособной, стройною и готовой к самопожертвова¬нию. Целым рядом законодательных мер, проведенных после переворота людьми, чуждыми духу и пониманию Армии, эта Армия была превращена в безумнейшую толпу, дорожащую исключительно своей жизнью.
Были примеры, когда отдельные полки выражали желание заключить мир с немцами и готовы были отдать врагу завоеванные губернии и уплатить контрибуцию, считая по 200 рублей на брата.
Армия должна быть восстановлена во что бы то ни стало, ибо без восстановленной Армии нет свободной России, нет спасения Родины. Для восстановления Армии необходимо немедленное принятие тех мер, которые я доложил временному правительству. Мой доклад представлен, и на этом докладе без всяких оговорок подписались управляющий воен¬ным министерством Савинков и комиссар при Верховном Главнокоман¬дующем Филоненко (возгласы; «Браво!»).
Я в кратких чертах доложу вам главные основы своего доклада. Вы¬воды истории и боевого опыта указывают, что без дисциплины нет армии. Только армия, спаянная железной дисциплиной; только армия, ве¬домая единой, непреклонной волей своих вождей, только такая армия способна к победе и достойна победы, только такая армия может выдер¬жать все боевые испытания.
Дисциплина должна быть утверждена и повседневной будничной работой армии путем предоставления соответственной власти начальни¬кам, офицерам и унтер-офицерам. За ними должна быть обеспечена дей¬ствительная возможность наладить необходимую внутреннюю работу, за¬ставить солдат чистить и кормить лошадей, убирать свои помещения, невероятно теперь загрязненные, и тем спасти весь живой состав Армии от эпидемий и страну от мора.
Тем, кто целью своих стремлений поставил борьбу за мир, я дол¬жен напомнить, что при таком состоянии Армии, в котором она нахо¬дится теперь, если бы даже, к великому позору страны, возможно было заключить мир, то мир не может быть достигнут, так как не может быть осуществлена связанная с ним демобилизация, ибо недисциплинированная толпа разгромит беспорядочным потоком свою же страну (возгласы: «Правильно», аплодисменты).
Необходимо поднять престиж офицеров. Офицерский корпус, до¬блестно сражавшийся за все время войны, в громадном большинстве сразу ставший на сторону революции и оставшийся верным ее делу и теперь, должен быть вознагражден нравственно за все понесенные им не по его вине унижения и за систематические издевательства (возгласы: «Правиль¬но!»). Должно быть улучшено материальное положение офицеров, их се¬мей, их вдов и сирот павших героев, причем справедливо отметить, что это чуть ли не единственная корпорация в России, которая не требовала улучшения своего материального положения. А каково это положение, — покажет недавний пример того прапорщика, который был поднят на улице Петрограда упавшим от истощения сил вследствие голода, за не¬имением средств.
Я не являюсь противником комиссаров, я с ними работал как Коман¬дующий 8-й Армией и как Главнокомандующий Юго-Западным фронтом. Но я требую, чтобы деятельность их протекала бы в круге интересов хо¬зяйственного и внутреннего быта Армии, в пределах, которые должны быть точно указаны законом, без всякого вмешательства в область во¬просов оперативных, боевых и выбора начальника. Я признаю комисса¬риат как меру необходимую в настоящее время, но гарантия действитель¬ности этой меры — это личный состав комиссариата из людей, демокра¬тизму политического мышления которых соответствуют также энергия и отсутствие страха ответственности, часто весьма тяжелой.
Армии без тыла нет. Все проводимое на фронте будет бесплодным, и кровь, которая неизбежно прольется при восстановлении порядка в армии, не будет искуплена благом Родины, если дисциплинированная, боеспо¬собная армия останется без таковых же пополнений, без продовольствия, без снарядов и одежды. Меры, принятые на фронте, должны быть при¬няты также и в тылу, причем руководящей мыслью должна быть только целесоответственность их для спасения Родины.
Между тем, по моим сведениям, наша железнодорожная сеть в на¬стоящее время в таком состоянии, что к ноябрю она не будет в состоянии подвозить все необходимое для армии, и Армия останется без подвоза. Я доложу вам телеграмму, только что полученную мною от Главноко¬мандующего Юго-Западным фронтом: «На фронте мучной голод, в ма¬газинах базы муки нет совершенно. Прибытие от губернских продоволь¬ственных комитетов совершенно ничтожно. Все сухарные заводы бездей¬ствуют. Имеющиеся запасы сухарей начинают расходоваться впервые за все время войны на довольствие тыловых гарнизонов. Но их хватит не на долго. Считаю своим долгом донести об этом бедствии, как о чрезвы¬чайном происшествии. В войсковом районе уже две недели тому назад пришлось перейти к войсковой эксплуатации местных средств района. Ныне, для временного спасения положения, во избежание голодных бун¬тов начальник снабжений Юго-Западного фронта одновременно с этим приказал в Киеве экстренным порядком организовать гарнизонные ко¬миссии, которые под руководством губернских продовольственных ко¬митетов приступили бы немедленно к заготовке в тылу района в случае надобности и к реквизиции. Вмешательство правительства, тем не менее, экстренно необходимо, ибо фронт так дальше жить не может».
Я приведу несколько цифр, которые могут очертить вам положение вопроса о снабжении Армии другими средствами, в частности боевыми средствами. В настоящее время производительность наших заводов, ра¬ботающих на оборону, понизилась до такой степени, что теперь в круг¬лых цифрах производство главнейших потребностей Армии по сравнению с цифрами периода с октября 1916 года по январь 1917-го понизилось таким образом: орудий — на 60%, снарядов — на 60%.
Я приведу только эти цифры. Следовательно, если так пойдет и даль¬ше, то наша Армия очутится в таком же точно положении, в котором она была в начале весны 1915 года, что вызвало, как вам известно, отход наших Армий из Польши, из Галиции и с Карпат.
Я подчеркну еще одну цифру. В настоящее время для успешных действий Армии ей необходимы «глаза». «Глазами» я называю самолеты. Для действия артиллерии ей нужны самолеты. Положение же нашего воздушного флота таково, что мы теперь не можем средствами, получае¬мыми с наших заводов, пополнять убыль в самолетах. Не имея возмож-ности пополнять убыль, мы не в состоянии также пополнять и убыль в наших летчиках, потому что не на чем их учить. В настоящее время про¬изводительность наших заводов, работающих по авиации, понизилась на 80%. Таким образом, если не будут приняты меры, самые решительные, то наш воздушный флот, столько принесший для победы, вымрет к весне.
Если будут приняты решительные меры на фронте по оздоровлению Армии и для поднятия ее боеспособности, то я полагаю, что разницы между фронтом и тылом относительности суровости необходимого для спасения страны режима не должно быть. Но в одном отношении фронт, непосредственно стоящий перед лицом опасности, должен иметь преиму¬щество: если суждено недоедать, то пусть недоедает тыл, а не фронт.
К тому, что я считаю долгом доложить вам, я присоединяю то, во что сердцем верил всегда и наличие чего я теперь наблюдаю: страна ХОЧЕТ ЖИТЬ. И как вражеское наваждение уходит та обстановка само¬убийства великой независимой страны, которую создали брошенные в самую темную массу безответственные лозунги. Для действительного во¬площения воли народа в жизнь необходимо немедленное проведение тех мер, которые я только что наметил. Я ни одной минуты не сомневаюсь, что эти меры будут проведены безотлагательно.
Но невозможно допустить, чтобы решимость проведения в жизнь этих мер каждый раз совершалась под давлением поражений и уступок отечественной территории. Если решительные меры для поднятия дисци¬плины на фронте последовали как результат Тарнопольского разгрома и утраты Галиции и Буковины, то нельзя допустить, чтобы порядок в тылу был последствием потери нами Риги, и чтобы порядок на железных до¬рогах был бы восстановлен ценою уступки противнику Молдавии и Бесарабии.
Я верю в гений русского народа, я верю в разум русского народа и я верю в спасение страны. Я верю в светлое будущее нашей Родины, и я верю в то, что боеспособность нашей Армии, ее былая слава будут вос¬становлены.
Но я заявляю, что времени терять нельзя ни одной минуты. НУЖНЫ РЕШИМОСТЬ И ТВЕРДОЕ, НЕПРЕКЛОННОЕ ПРОВЕДЕНИЕ НАМЕЧЕН¬НЫХ МЕР...»
 Корнилов наклоном головы отдал честь выслушавшей его публике и удалился со сцены под бурные овации правого сектора зала. Колокольчик председателя, словно в дни французского термидора, утонул в шуме скандирующей и ревущей толпы. Вот был самый верный исторический миг военного переворота, на который указывали и о котором просили Верховного сотнями писем и телеграмм многие офицеры, заводчики-фабриканты и помещики. Но Главковерх был выше этого, он верил, что Керенский его поддержит, дав ход его политической программе по установлению военной диктатуры в стране в качестве экстренной меры для наведения порядка как на фронте, так и в тылу. Меж тем его речь не имела силы на лагер противников-оппонентов из ВЦИк Советов с Чхеидзе, Даном и Церетели во главе. И добить эту левую массу вслед за Корниловым решился генерал Каледин, атаман Донского казачества. Он медленно и увесисто поднялся на трибуну и стал говорить свою в Новочеркасске подготовленную речь.
- Выслушав сообщение временного правительства о тяжком положении Русского государства, казачество в лице представителей всех 12-ти казачьих войск: Донского, Кубанского, Терского, Оренбургского, Яицкого, Астраханского, Сибирского, Амурского, Забайкальского, Семиреченского, Енисейского и Уссурийского, стоящее на общенациональной государственной точке зрения, с глубокой скорбью отмечая ныне существующий в нашей внутренней государственной политике перевес частных классовых и партийных интересов над общими, приветствует решимость временного правительства освободиться, наконец, в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций, вместе с другими причинами приведшего страну на край гибели.
В правом углу огромного театрального зала разразилась гроза неистовых аплодисментов. Каледин благодарно кивнул и продолжил.
- Казачество, не знавшее крепостного права, искони свободное и независимое, пользовавшееся и раньше широким самоуправлением, всегда осуществлявшее в среде своей равенство и братство, не опьянело от свободы. Получив ее вновь, вернув то, что было отнято царями, казачество, крепкое здравым смыслом своим, проникнутое здоровым государственным началом, спокойно, с достоинством приняло свободу и сразу воплотило ее в жизнь, создавая в первые же дни революции демократически избранные войсковые правительства и сочетав свободу с порядком.

Каледин выдержал небольшую паузу и затем, подчеркивая каждое слово, продолжил говорить:

- Казачество с гордостью заявляет, что полки его не знали дезертиров (бурные аплодисменты справа и в части центра),  что они сохранили свой крепкий строй и в этом крепком свободном строе защищают многострадальную отчизну и свободу.
Аплодисменты.

- Служа верой и правдой новому строю, кровью своей запечатлев преданность порядку, спасению родины и армии, с полным презрением отбрасывая провокационные наветы, обвинения в реакции и контрреволюции, казачество заявляет, что в минуты смертельной опасности для родины, когда многие войсковые части, покрыв себя позором, забыли о России,  оно не сойдет со своего исторического пути служения родине с оружием в руках на полях битвы и внутри в борьбе с изменой и предательством.
 Шумные аплодисменты.
- Вместе с тем, казачество отмечает, что обвинение в контрреволюционности было брошено именно после того..., - генерал Каледин повернулся к левой стороне и, смотря в упор на Чхеидзе, Церетели и других вождей демократии, продолжил, - как казачьи полки, спасая революционное правительство,  по призыву министров - социалистов третьего  июля вышли решительно, как всегда, с оружием в руках для защиты государства от анархии и правительства.
Аплодисменты на всех скамьях.
- Понимая революционность не в смысле братания с врагами, не в смысле самовольного оставления назначенных постов, неисполнения приказов, предъявления к правительству невыполнимых требований, преступного расхищения народного богатства, не в смысле полной необеспеченности личности и имущества граждан, грубого нарушения свободы слова, печати и собраний,  казачество отбрасывает упреки в контрреволюционности. Казачество не знает ни трусов, ни измены и стремится установить действительные гарантии свободы и порядка. С глубокой скорбью отмечая общее расстройство народного организма, расстройство в тылу и на фронте, развал дисциплины в войсках и отсутствие власти на местах, преступное разжигание вражды между классами, попустительства в деле расхищения государственной власти безответственным организациям, как в центре, так и на местах, отмечая центробежное стремление групп и национальностей, грозное падение производительности труда, потрясение финансов, промышленности и транспорта, казачество призывает все живые силы страны к объединению, труду и самоотвержению во имя спасения родины и укрепления демократического республиканского строя.
Бурные аплодисменты на всех скамьях.
- В глубоком убеждении, что в дни смертельной опасности для существования родины все должно быть принесено в жертву, казачество полагает, что сохранение родины, прежде всего, требует доведения войны до победного конца в полном единении с нашими союзниками.
Бурные аплодисменты в центре и справа. Демонстративно зааплодировала бабушка русской революции Брешко-Брешковская, которую Керенский чуть ли не первым указом лично освободил из ссылки и, заказав для неё специальный эшелон, организовал приезд в кипящий котёл революции – мартовский Петроград. После этого он неоднократно позировал с ней на фотокамеры журналистов, а также выдели государственные деньги на съёмку автобиографической ленты о ней, которую сляпали быстро и назвали бесхитросно: «Бабушка русской революции». Эта седовласая и живая старушенция сидели и поглядывала на всех присутствующих в зале, словно императрица-мать. О том, что она жила в Зимнем дворце рядом с Керенским по Питеру  и Москве ходили неприличные толки и остроты. Каледин продолжал выступление.
- Этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны, а следовательно, и всю деятельность временного правительства. Только при этом условии правительство встретит полную поддержку казачества.  Пораженцам не должно быть места в правительстве.
Бурные аплодисменты снова зашумели справа, а слева послышалось недовольное шиканье. Все взоры устремились на Чернова, низко склонившегося над столом.
- Для спасения родины мы намечаем следующие главнейшие меры:

1. Армия должна быть вне политики. Полное запрещение митингов и собраний с их партийными борьбой и распрями.
2. Все советы и комитеты должны быть упразднены…
Последняя сказанная Калединым фраза вызвала сильное движение на левой стороне. Раздались возгласы: „это контрреволюция".
Каледин невозмутимо продолжал.
- как в армии, так и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных, при строгом ограничении их прав и обязанностей областью хозяйственных распорядков.

3. Декларация прав солдата должна быть пересмотрена и дополнена декларацией его обязанностей.
Новая волна аплодисментов справа схлестнулась на гребне с лавиной возгласов возмущения слева.
- 4. Дисциплина в армии должна быть поднята и укреплена самыми решительными мерами.

5. Тыл и фронт - единое целое, обеспечивающее боеспособность армии, и все меры, необходимые для укрепления дисциплины на фронте, должны быть применены и в тылу.

6. Дисциплинарные права начальствующих лиц должны быть восстановлены.
Правые аплодисменты превалировали.
- 7. Вождям армии должна быть восстановлена полная мощь.

8. В грозный час тяжких испытаний на фронте и полного развала от внутренней политической и экономической разрухи  страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных и умелых руках лиц, не связанных узко-партийными групповыми программами…
Бурные аплодисменты справа подавляли возмущение левых своей организованной стройностью.
- свободных от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные комитеты и советы и отдающих себе ясный отчет в том, что источником суверенной государственной власти является воля всего народа, а не только отдельных групп и партий.

9. Власть должна быть едина в центре и на местах.  Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и советами должен быть немедленно и резко поставлен предел.
Бурная реакция на левой стороне. Слышны возгласы: „Долой". „Контрреволюционер". Шумные аплодисменты справа.
- 10. Россия должна быть единой. Всяким сепаратным стремлениям должен быть поставлен предел в самом зародыше.
11. В области государственного хозяйства необходимо: а) строжайшая экономия во всех областях государственной жизни, планомерно, строго и неумолимо проведенная до конца: безотлагательно привести в соответствие цены на предметы сельскохозяйственной и фабрично-заводской промышленности; б) безотлагательно ввести заработные платы и прибыли предпринимателя; в) немедленно приступить к разработке и проведению в жизнь закона о трудовой повинности; г) принять самые строгие и действительные меры к прекращению подрыва производительности сельскохозяйственной промышленности, чрезвычайно страдающей от самочинных действий отдельных лиц и всевозможных комитетов, нарушающих твердый порядок в землепользовании и в арендных пользованиях.
В заключение мы не можем не остановиться перед предстоящими государству величайшими событиями, на которые весь русский народ смотрит, как на свою конечную надежду получить для нашей многострадальной родины прочные твердые основы новой государственной жизни. Мы говорим об учредительном собрании. Мы требуем, чтобы во всей подготовительной обстановке в течение самых выборов в учредительное собрание временное правительство приняло все меры, обеспечивающие правильность и закономерность выборов на всем пространстве земли Русской.

Мы полагаем, что местом созыва учредительного собрания должна быть Москва как по своему историческому значению и центральному положению, так и в интересах спокойной и планомерной работы учредительного собрания.
Мы обращаемся, наконец, к временному правительству с призывом, чтобы в тяжкой борьбе, ведущейся Россией за свое существование, правительство использовало весь народ государства России в эти тяжкие дни - все, что может дать наша родина по части энергии, знания, опыта, таланта, честности, любви и преданности интересам отечества.
Время слов прошло. Терпение народа истощается, - нужно делать великое дело спасения родины.
Под впечатлением этих двух ораторов: Корнилова и Каледина, София де Боде возвращалась под утро в отряде доброволиц и юнкеров в расположение Александровского военного училища. Закрывшая совещание в полвторого ночи витеиватая и льющая воду из пустого в порожнее речь Керенского, захватывающая толпу на эмоциях, была не убедительной для военных, которые теперь основательно утвердились в поддержке курса Верховного главнокомандующего. Хоть Керенский и распинался перед огромной аудиторией, бросая в народ громкие фразы о готовности им лично пожертвовать жизнью ради страны и революции, его театральная поза, не внушала доверия ни юнкерам, ни офицерам и лишь успокаивала воспалённый нерв амбиций контроля власти у меньшевиков и эсеров из повсеместных советов. Керенский кричал, источая ароматы своей гнилой карьеристской души, упивающейся всей полнотой власти, которая случайно и легко досталась ему, попав в руки, будто свалившись с неба.
- Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, и буду думать только о государстве!
- Друг всех людей… Мать его! Любвиобильный бездарь и пустослов! – ругал министра-председателя ведущий юнкеров в училище капитан Мыльников.
София, идя в строю, укромкой улыбалась его нервно-возмущённым интонациям. С утра четырнадцатого августа она стояла в юнкерской форме в оцеплении у Большого театра, а после обеда с курсантами школ прапорщиков патрулировала рекреацию самого театра и свободно заходила на балкон, откуда были слышны восторженные или возмущённые крики собрания. Речи Корнилова и Каледина она прослушала с упоением и приняла как программу в свой глубоко не вникающий и по-женски наивный и доверчивый, податливо-увлекающийся эмоциями девичий ум. В Большом театре Готгардт познакомила её со своим любовником Эфроном. Молодой, худощавый прапорщик с утончёнными чертами лица и внешностью восточного принца широко улыбнулся ей, лукаво поблёскивая увлекающимися глазами перманентного женолюба. Отвесив несколько комплиментов с намёками для баронессы, он тут же получил легкий удар под дых от ревнивой Зинаиды. А следующий за Софией тенью влюблённый юнкер Григорьев, не смотря на несение служебных обязанностей по охране фойе театра, тут же подошёл к ним и, как бы невзначай, загородил собой от Эфрона де Боде. Прапорщик, поклонившись, ретировался, а молодой и пылко влюблённый юнкер вручил Софии билет в кино на пятницу.
- Достал? Умница! – похвалила его баронесса.
Она решила поощрять все старания этого юнца, выращивая в нём уверенность настоящего мужчины.
***
 
В трёхэтажном доме номер 23/9 по Большой Никитской, выходящем на площадь Никитских ворот, на самом углу Никитского бульвара с весны 1913 года на втором этаже был открыт электротеатр «Унион». На первом этаже размещалась кофейня с рекламой двадцатипятипроцентной скидки, весь третий этаж занимали высшие женские юридические историко-филологические курсы. Здесь всегда было людно и шумно, постоянно крутились румяные курсистки с кокетливыми завитками девичих причёсок и студенты, забегающие попить чаю или кофе с пирожными и кренделями.
Григорьев, волнуясь, вёл под руку свою приглашённую даму от Арбатской площади по правой стороне Никитского бульвара. София решилась пойти с ним и была уже мысленно готова на продолжение свидания с юношей в интимной обстановке. Для этого она тщательно вымылась накануне в училище и надела кокетливое бельё, подаренное ей её кузиной Еленой Соллогуб на недавнее двадцатилетие баронессы. На следующий день, после Государственного совещания, 15 августа 1917 года, в день Успения Пресвятой Богородицы и открытия в Москве Чрезвычайного Поместного Собора Православной Всероссийской Церкви с целью избрания на Руси после более чем двухсотлетнего перерыва нового Патриарха, Софии де Боде исполнилось двадцать лет. Матушка и отец обещались быть на выходные в имении Лукино, а вечер пятницы, свободный и тёплый, девушка решила пошалить. Купив в лавке обоим пирожные, Михаил пропустил Софию вперёд, открывая ей двери в синематограф. В холле висела большая афиша на новую премьеру. Девушка заинтересованно её прочитала.
«Измена идеалу», другие названия «Страх перед жизнью» или «Простишь ли ты меня когда-нибудь». Режиссёр Пётр Чардынин, продюсер Дмитрий Харитонов, актёры: Иван Худолеев, Антонина Фехнер, Осип Рунич. Производство Т/Д Д. Харитонов. Драма в пяти частях. Далее шло описание. Главную роль - молодой бедной девушки Анны Васильевны, гувернантки фабриканта Коренева, играла молодая и симпатичная еврейка Фехнер, актриса из театра-кабаре «Летучая мышь», которая была ровесницей Софии. Ей тоже недавно исполнилось двадцать лет - 31 июля. По сюжету эта Анна получила предложение гувернанткой к сыну фабриканта. Пожилой и овдовевший Коренев старший, заваленный постоянной работой на фабрике, впечатлился симпатичной девушкой, добросовестно исполнявшей свои обязанности и сделал ей предложение. Анна согласилась. Веря в искренность её желания быть ему верной женой и другом, но, сознавая, что разница лет не даст ему права требовать от неё любви к себе, Коренев поставил условие, что, если Анне встретится в будущей жизни человек, которого она полюбит, она должна будет откровенно сказать ему об этом, и Коренев даст ей беспрекословно свободу. Прошло пять лет тихой безмятежной жизни. И вот на фабрику поступает инженер Струков, молодой и красивый человек. Он безумно увлекается Анной. Его чувство принимает такие размеры, что он уже не в состоянии владеть собой, мучается и страдает, преследует настойчивыми требованиями Анну Васильевну. Тяжёлую душевную драму переживает и Анна. С одной стороны, ей нравится Струков, его безудержная страсть опьяняет её, с другой стороны, сознание долга перед мужем удерживает её от безрассудного шага. Но не долго пришлось бороться ей: молодость и страсть победила, и Анна полюбила Струкова. Но когда угар прошёл, то ей стало понятно, что чувство не было серьёзным и глубоким. С болью в сердце признаётся она  в этом Струкову и умоляет его оставить её, забыть навсегда. Иначе отнёсся к этому Струков.  Для него не было жизни без Анны. Он пишет ей ответ, что исполняет её желание и уходит, и кончает с собой. Потрясённая смертью Струкова, не будучи в состоянии скрывать от мужа прошлое, она признаётся ему во всём. Не столько измена жены была тяжела Кореневу, сколько тот обман со стороны Анны, нарушивший их условия. Он не стал удерживать жены, предоставив ей право распоряжаться собой как угодно. Анне Васильевне оставалось только уехать. Тяжело было ей решиться на этот шаг, ибо только теперь она поняла, как дорог и близок был ей Коренев. И когда он вошёл в комнату, чтобы проститься с ней и искренне предложить вернуться, когда она захочет, со слезами на глазах Анна Васильевна просила у него прощения. Радостно простил её Коренев, забыв всё прошлое, всё мимолётное увлечение жены.
 Всё это действие и было показано на холщёвом экране в немом кино под аккомпанементы расстроенного фортепиано и сизый махорочный дым особенно впечатлительных зрителей. После кино София и Михаил ужинали вдвоём на открытой террасе деревянного павильона летнего ресторана на Тверском бульваре. Играла музыка. Вечерняя Москва зажигала огни газовых фонарей, к горелкам которых роем сносились из сумеречья удушливой бульварной тьмы летние мотыльки. Парень и девушка долго сидели на террасе, иногда выжидающе поглядывая друг на друга. У них у обоих был взят отпуск до воскресенья. Впереди была ночь для двоих, для влюблённых. Он мялся предложить продолжить свидание в другой, более интимной обстановке. И когда они успели уже обговорить все впечатления, вызванные просмотром картины, съели мороженого десерта и поздний вечер окутал их лёгкой прохладой, София сама намекнула Михаилу о гостинице, как бы невзначай спросив юношу, где он собирается ночевать. На какое-то время, разглядывая внимательно его черты лица и сравнивая с Тухачёвым, отчего сравнение было не в пользу Григорьева, баронесса даже подумала, а не бросить ли ей этого слизняка и не вернуться ли в училище, но какой-то дьяволёнок, как бы дрязня её воображение, сподвигал соблазнить этого парня, лишив его девственности, и увидеть, как мальчишеская робость первого полового акта после овладения женщиной превращает вчерашнего юнца в бывалого извращенца, искушённого интимной правдой жизни. И вот, когда они очутились в номере гостиницы и прикоснулись друг к другу, приблизившись и ощутив всю полновесную теплоту взаимных объятий, искра полового желания наконец высекла в парне животную чувственность самца. Он попытался неумело доминировать в близости, приноравливаясь раздеть подругу. Но София властно пресекла его ведущую роль, давая понять, что в этот раз роль первой скрипки будет играть она. И снова неуверенность и робость овладели юношей, отразившись даже на его поколебавшейся эрекции. София плавно сняла с себя бельё и предстала перед Михаилом полностью обнажённой в свете романтически приготовленных свечей. Юнкер Григорьев как заколдованный не мог отвести от неё глаз.
- Ты девственник? – улыбнулась де Боде, помогая ему раздеться.
Михаил запнулся, смутившись что-либо ответить. Его глаза, обезумевшего и захмелевшего крепким вином вожделения любовника, застил туман.
- Молчи. Я сделаю всё сама…, - прошептала девушка и опустилась перед ним на колени, гибко прогнувшись, как кошка, и выпячивая красиво свой обольстительный зад. – Давай сюда свой пулемёт!
Через мгновение она уверенно и нежно взяла губами его эрегированный член. Он дрогнул толчком юношеского перевозбуждения. Молодая красивая девушка стояла голая перед ним на коленях и, подняв на юношу свои чудесные, выразительные глаза, медленно заглатывала его половой орган. Юнкер, до этого даже не зная, что такое вообще возможно, был без ума от счастья и, изнемогая в сладострастной истоме, молил фортуну продлить этот сладостный миг удовольствия. Он видел и трогал девичью бархатистую кожу с родинками кое-где и микроскопическими волосками на кожных бугорках-пупырышках, появляющихся от возбуждения и озноба страстью, видел её волшебные формы девичей небольшой, словно античной богини, груди и волнующе-прекрасные контуры ягодиц, боясь прикоснуться к ним, чтобы не осквернить этот храм натуралистического естества. Но лицезрение этого языческого обнажённого божества настолько переполняло его избыточность чувств и ощущений, что долго сдерживать себя он не мог и вскоре уже брызнул тёплой обильной струёй семенной влаги в конвульсиях счастья в оргазменный анатомический миг блаженства, взлетев на какое-то время до небес, до Бога, и низвергаясь оттуда в бездну опустошённого бесчувствия. Девушка, не брезгуя его выплесками счастья, словно покорная наложница, послушно глотала его сперму, а он радостно продолжал бить фонтаном оргазменных сокращений, извергая из своих до сего часа девственных закупорённых недр, словно проснувшийся вулкан, всё новые и новые обильные потоки мужской жидкости.    
Такая интимная близость заставила Михаила, когда они уже лежали в одной кровати и счастливо глядели в потолок, вспоминая содеянное безумие, тут же сделать Софии предложение выйти за него замуж. Баронесса улыбнулась его наивности, но ничего не сказала в ответ, кроме короткого: «Там поглядим, после войны…». Когда он отольнул от неё в полном забвении блаженства, то, глядя куда-то вдаль, лишь смог прошептать на одном выдохе, словно в продолжение сладострастного стона: «Что это было, София?»
- Что? – невозмутимо поглядела на него девушка.
- Ну, это… Ласки губами, ртом…
- А, это… Это называется оральный секс или минет.
- Откуда ты всё это знаешь, словно жрица любви из какого-то древнего вакхического храма?
- Это всё Камасутра?
- Что-что? – не понял юнкер.
- Камасутра, - медленно выговорила баронесса. Восточное древнеиндийское искусство любви.
- Откуда ты всё это взяла? – не унимался влюблённый парень, восхищенный таким богатым знанием его девушки в интимных делах.
- Подружка привезла из Англии перевод с древнеиндийского санскрита. И мы с девчонками в Смольном институте по ночам в тайне от воспитательниц и классной дамы листали эти страницы, засаленные и лоснящиеся от жира потных пальцев и затёртые до дыр частым листанием с откровенными развратными картинками.
- Ничего себе пансион благородных девиц! – удивился Григорьев.
- А ты, что думал? Мы девушки широко образованные! Не только домохозяйками можем быть. И физически осчастливить мужчину можем, не только морально или духовно.
И они вновь забывались в объятиях друг друга, привыкая к близости и теплу тела партнёра в гуще приятной возни.
На утро, когда юнкер ещё сладко, как ребёнок, спал, опорожненный до дна, словно выпитый сосуд, София первая сорвалась из номера и уехала к родне в Лукино.
***
Баронесса ехала из Москвы, пересекая и провожая глазами горбатые мосты через обмелевшую Москву-реку. Задумчивый печальный её взгляд блуждал в предрассветной мгле в зелёном свете газовых фонарей. Мысли витали мотыльками вокруг факела терзающей её идеи. «Неужели я предала, попрала свою любовь?!», - отчаянно думала девушка, гоня тревоги и борясь со сном. «Сегодня, 19-го августа, ровно два с половиной года, как не стало Михаила Тухачёва…, как он пропал без вести на фронте. Ради него я рвусь отомстить немцам, учусь в его Александровском училище, помогаю его семье. И всё насмарку?! Одним безумным поступком перечеркнула всю свою жизнь? Не может быть! Но в чём я перед ним виновата?! Его нет со мной и я даже не знаю, жив ли он или уже давно нет. Зачем терзать себя нелепостью измены, коль ею я лишь память предала? А память – склеп забытых обещаний и полог слёз изношенной души… Со мною нет любви его дыханий. Забвенье грёз в кладбищенской тиши… Пятнадцатого августа, в день Успения Богородицы, мне исполнилось двадцать лет, а с восемнадцатого на девятнадцатое я изменила моему Мише с другим Мишей… Что это было? Мимолётный роман или подарок себе на день рождения?».
Девушка не знала ответа на последний вопрос и, больше не отдавая себе отчёта в своих поступках и желаниях, ехала и дремала молча по дороге в Лукино, в старинную родовую усадьбу всех де Боде, где часто бывали в гостях, словно как дома, её родители и она девочкой подрастала тут на глазах многочисленной и любящей её отцовской родни. Про Лукино на речке Сетунь вспоминались ей ещё в Смольном институте написанные тайком строки:
«Что такое Лукино?
В майоликовом панно
Словно бал кружащих пар,
Карнавал страстей и чар.
Что такое Лукино?
Это терпкое вино
Или первый поцелуй
Под сияньем лунных струй».
Имение Лукино было красивой барской усадьбой и родовым дворянским гнездом всех Боде. Конечно, у него были хозяева и прямые наследники Михаила Львовича Боде-Колычёва, но по старой семейной традиции, как своим, им распоряжались многочисленные родственники Боде по отцовской линии. Здесь всегда был полный дом гостей и родни. Никогда за столом не знали недостатка в столовых приборах. На широкую ногу, с размахом устраивались тут гостеприимные встречи, шумные гулянья, балы и рауты с утончённой музыкой, изысканной сервировкой стола, с великосветскими гостями, дорогими и редкими заморскими винами, вкуснейшими в округе и самыми экзотическими блюдами, с модными европейскими нарядами и головокружительными танцами. Вековые красавцы дубы с мощной раскидистой кроной величественно возвышались на зелёном живописном берегу Сетуни. Стройные изящные липы грациозно выстраивались в аллеи, словно шпалерами встречая въезжающих в имение гостей со всех дорог Звенигородского уезда в рессорных колясках на резиновых шинах-дутиках.
Софию встречала многочисленная шумная родня. Тётушки, дядюшки, бабушки, дедушки, кузены и кузины и вся семья баронессы была здесь в сборе. По случаю двадцатилетия Софии приехал с фронта отец, генерал-лейтенант барон Николай Андреевич Боде. Он радостно выбежал навстречу приехавшей дочери и воскликнул: «Deus, Honor et Gloria! Бог, честь и слава! Моя девочка! Как я рад тебя видеть! Как я соскучился по моему Солнышку!»
- Папочка! – кинулась навстречу к нему, визжа, и повисла у него на шее баронесса.
На порог вышла строгой красоты высокомерная мать, София Михайловна, четыре брата: Николай, Александр, Лев и Михаил и сестрёнка-погодка, девятнадцатилетняя красавица Мария. Николай и Александр были офицерами в отпусках из действующей армии. Николай в чине штабс-ротмистра служил в кавалерии. Александр, тоже кавалерист, был корнетом. Лев и Михаил были кадетами московских корпусов. Мария закончила Орловскую гимназию и была барышней на выданье. Высокая, стройная, породистой красоты утончённая блондинка в чёрном ажурном платье с прозрачными рукавами и двойной ниткой жемчуга на белой высокой груди, открытой глубоким декольте вечернего платья. Волосы искуссно заплетены на древнерусский лад в толстую девичью косу, длинную до попы, На конце косы хвостиком болтался синий огромный бант со стразами. На ушах старинные из приданого девятнадцатого века прабабушкины серьги с бриллиантовым камушком. На руках браслеты с драгоценными камнями. Обворожительное очарование и прелесть. Задумчивый взгляд голубых глаз, словно двумя бриллиантами, сверкал роскошным великолепием молодости и красоты. Мария вместе с матерью носила траур по недавно умершей младшей сестрёнке Анастасии. Девочка умерла в январе от кори.
Все расцеловали Софию, натискали её в обнимках и повели в дом. Шумное оживление с весёлыми шутками и забавами кружилось вокруг именинницы весь день. Девушку водили в семейную церковь, где все Боде дружно ставили свечи во здравие живых и за упокой усопших. С сестрой Марией они ходили к фамильному склепу и там, на свежей могиле сестры немного всплакнули под переливчатые трели сумеречных соловьёв.
- Ты прямо невестой стала, Машка! – восхищённо любуясь сестрой, воскликнула София, когда они пили чай на открытой террасе с видом на старый парк.
Августовский вечер медленно тух красным костром заката за дальним лесом. Мария глядела вдаль на вечернюю зорю. В её печальных глазах светилось столько надежды и мольбы на прекрасное будущее, которого требовательно ждала её пылкая созревшая юность. Она искала своего места под солнцем, а солнце уходило, закатывалось, словно как навсегда. Невдалеке, прямо под балконом террасы у озера стояло засохшее мёртвое дерево, на голых ветвях которого расселась крикливая стая ворон. Эти лесные падальщики, словно цыгане, в шумном сварливом таборое пугали округу своим хриплым граем, нарушая гармонию летнего заката в шелесте густой зелёной листвы, с шёпотом трав и деревьев, переплетённым с левадным кустарником тихим всплеском озёрной воды. Неожиданно, словно их кто-то спугнул, вороны дружно взметнулись в небо, расправив свои чёрные крылья и зловеще закружились над мёртвым дубом.
- Что это за знамение, София?! – испуганно воскликнула Маша.
- Не знаю, родная, - округляя глаза, смотрела не мигая на стаю ворон София.
- Ты знаешь, Софи, - тихо шепнула сестре Мария, - мне иногда кажется, что вот это садящееся за горизонт солнце назавтра не встанет совсем. Я мучаюсь этим кошмаром и не могу объяснить себе его значения.
- Я думаю, - глубокомысленно размышляла над видением сестры София, - что так ты предчувствуешь канун каких-то грядущих событий, которые нам ещё не ведомы. В тебе кличет судьбу провидица. Кто знает, что ждёт нас впереди, в сумерках умирающей страны. Какие перспективы нам уготованы в том мраке, куда скоро упадёт солнце нашего мира? Там, где все ненавидят друг друга и готовы растерзать за какие-то нелепые сиюминутные ценности. Страшное что-то впереди. Надвигается ужас гражданской войны. Скоро по улицам в одиночку и без оружия просто опасно будет ходить – пропадёшь.
К сёстрам на балкон вышел отец. Он щурился, любя и разглядывая свою гордость – двух красавиц дочерей. Обеих, нежно обняв за талии, увёл к столу. Вечером за ужином он разоткровенничал с сыновьями, открывшись, что прибыл по заданию Корнилова, чтобы в Москве скоординировать и организовать все военные и патриотические офицерские объединения по случаю скорого наступления генерала Корнилова на глотку революции.
- Я был сегодня, - говорил барон сыновьям-офицерам, отхлёбывая старинного из фамильных погребов вина, - в Московском отделе Союза офицеров армии и флота, в Союзе георгиевских кавалеров. Везде имел поддержку и понимание. Все приходят к единому мнению, что Керенский засиделся у власти. Этот парадный краснобай переболтал уже ерунды слихвой. Настало время решительных дел. Корнилов знает, что только военная диктатура сейчас спасёт родину от этих шарлатанов, ведущих страну в пропасть. Немец взял Ригу. В Казани немецкие шпионы – большевики подожгли и взорвали пороховой завод. Кошмар! Миллион снарядов на пороховых складах и двенадцать тысяч пулемётов, предназначавшихся армии для наступления, взметнулись в небо по халатности или скорее предательству врагов народа. При этом разрушено 542 заводских здания и сгорело около двух миллионов пудов нефти. Мы за всю войну 30 тысяч пулемётов сделали, а тут такие колоссальные потери. Это катастрофа. Керенский просит войска в Петроград для усмирения гарнизона и населения и окончательного подавления большевистской заразы, которая поражает запасные батальоны, разлагая их в анархию, и беззаконие абсолютно.  Что ж, будут ему войска - корпус генерала Крымова, не желаете?! И Дикую дивизию в придачу! Крымов уже ведёт казаков на Петроград и раздавит всю засевшую в нём революционную сволочь! На фонарях повесит германских агентов и шпионов, всех этих тварей – левых радикалов!
В тот вечер много пили. Захмелев, Николай Андреевич, вышел курить на террасу. Дочери вышли за ним. Чёрная мгла окутала парк и старый засохший дуб пропал из видимости, недосягаемый взором. Ночная прохлада сонно баюкала, усыпляя былые тревоги, а мягкий электрический свет гостинной уютно опускался на тёмно-зелёною листву ближних к дому деревьев. Тихо кончалось лето. Небосвод густой и кучный вызвездился роскошной россыпью звёзд. Мечталось. Душою подспудно звалось и ждалось грядущее.