Любовь поправшие II. 15

Путь Софии на юг был долгим, не прямого сообщения, а с частыми остановками, пересадками и пережиданиями в ледяных, нетопленных вокзалах и на полустанках. Порой её покидали силы и вера в правильность сделанного ею выбора, порой терзали сомнения и искушала мысль вернуться назад в Москву, поскольку там всё было знакомо, а здесь, всё дальше от дома и привычного круга людей, было жутковато погружаться в море помеси крестьянского, казацкого и малоросского простонародья, чужого и равнодушного к твоим чаяниям и заботам. Все куда-то ехали, то ли сорвавшись с обсиженных мест, то ли возвращаясь на родину после долгой военной разлуки. Весь окружающий девушку мир, словно сошёл с ума, задохнулся в цинизме и вульгарной грубости, был весел, нагл и зол, попирающий ценности прошлого, довоенного времени, словно исчезнувшей древней и забытой цивилизации. А София у сердца берегла спрятанные под бабьим тряпьём, маскирующим её в кухарку, царские погоны прапорщика, подаренные ей влюблённым юнкером Григорьевым, боясь, что найдут в красногвардейском обыске, но желая именно их надеть в офицерском отряде алексеевско-корниловских добровольцев.
В Новочеркасск де Боде прибыла в самый канун Рождества, в сочельник под благовест праздничных колоколов всех церквей. И на извозчике с вокзала в санях с двумя сытыми гнедыми дончаками лихо поехала по заснеженному городу. Пожилой и жилистый, сухопарый извозчик, по виду, казак, приглядывался к путнице с прозорливым любопытством.
- Позвольте полюбопытствовать, - вкрадчиво с хитрецой южного прищура и говора начал извозчик, когда София неуверенно назвала ему адрес. – То ли вы барышня, то ли госпожа какая, по повадкам вижу, по одежде не понимаю. Нашего брата взгляд меток, нас не проведёшь. Кто вы есть, госпожа хорошая? То ли от большаков какая беженка, потому и скрываетесь, рядитесь в чёрте что. Скажу вам честно, такое нагольное шкурьё, как на вас накинуто наспех, видимо, маскировкой, женщины не носят. Крестьянкам оно не практично в труде, они в приталенных тулупчиках больше ходят, а казачкам и подавно негоже, они нонче все под барышень рядятся, в шубках с парчовой кройкой гуляют. Кто вы есть? Никак не пойму. Утолите мой интерес.
- А вы кто есть на белом свете? – остро спросила его де Боде.
- Я-то? Отставной урядник из пластунов Мечётинской станицы Фёдор Каплунов. С Сальских степей.
- Из кастрированных петухов что ли будете? – ехидно продолжала, защищаясь, нападать баронесса.
- Обижаете. Почему это?
- Каплун же, вроде бы, бойлерная птица.
- А, вы в этом смысле… Не знаю. Так по батюшке меня величать.
Словоохотливый говорун на минуту затих, соображая, что пассажирка не в духе и не любитель пустой болтовни, но, услышав мерный звон колокола, зовущий на церковную службу, ухватился за новую тему разговора.
- Слышите бархатистый тембр колокола? Это наш благовестник «Лебедь» из Вознесенского собора с площади Ермака, прямо как в Троице-Сергиевой Лавре, зовёт прихожан на Всеношное бдение. На службу Навечерия Рождества.
София прислушалась. Качающимся языком в оба края звонари били в огромный колокол, издававший протяжный гул торжественно-зовущего звона.
- А вот этот, более гулкий и дребезжащий, слышите? Это «Голодарь» из Церкви Александра Невского. Звучность не та. Олова не хватает в сплаве с медью. А вот этот, басовитый такой? Это «Сысой» из Церкви Михаила Архангела.
- А у вас, что же, - удивилась София, - все колокола собственными именами кличут?
- А вот и вызнал по голосу, невольно искреннему, кто вы есть, - барышня! – улыбнулся извозчик. – Мы-то все колокола нарекаем именами, чтобы различать и величать с уважением. Сейчас благовест закончится трезвоном и начнутся в храмах литургии. У нас самый искуссный красный звон!
- В смысле «красный»? – напряглась де Боде.
- Праздничный звон трезвона. Вот, слышите? Значит, пение полиелея в храмах началось. 118-й псалом поют, читая: «Аллилуйя! Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем…» - напел отставной казачок.
- Не время сейчас молитв, защищаться надо с оружием в руках от безбожников! Хотя и помолиться перед боем не грех, - грозно проговорила замаскированная под старуху девушка.
- Эх, барышня! Смурная вы какая-то! А прокачу-ка я вас затак по Платовскому прошпекту, да мимо Александровского саду и Атаманского дворца, так что лишь вьюжка-позёмка своей снежной метлой пометёт наш след! Эх, залётные, ну-ка! – подхлыстнул он дончаков и они рванули в крепкий намёт, бросая клубы пара из разгорячённых ноздрей.
- Ты, главное, меня на Барочную улицу, не забудь, привези, атаманец, в лазарет номер два. Отец у меня там раненый с войны лежит.
- Знаем, знаем. Офицеры там из Москвы и Петрограда проживают инкогнито. Собирают силы против большаков.
- А ты откуда знаешь?
- Так у меня племяш в Новочеркасске в 58-м донском казачьем полку служит. Всё мне и докладывает, как видимся. А видимся мы с ним по нонешним временам дюже как часто, всё в городе стоят их части, никуда не ходят.
- Ну и вези тогда напрямки, не ломай маршрута!
- Скучная вы, ей богу! Обидели вас, должно быть, большаки? Дюже строгая вы – пропасть.
- «Обидели», - тихо проворчала София, кутаясь в бабью широкую доху бараньего меха. – Я им так меня обижу, что век будут помнить мою обиду! – огрызнулась она.
Так с озадаченным её гневом и замолчавшим извозчиком-казачком доехала де Боде на окраинную Барочную улицу, где с начала ноября в бывшем лазарете №2, инкогнито по требованию донского наказного атамана Каледина, была расквартирована в общежитие Алексеевская организация офицеров и юнкеров. Спросив там полковника Николая Константиновича Хованского, баронесса получила ответ от постового юнкера Павловского училища, что его там нет, а он находится на Грушевской улице, в бывшем лазарете №23. Ехать туда было не на чем, да и уже темнело в незнакомом и недоверчиво-настороженном городе, ощущающем на себе осаду от белогвардейских добровольцев, постепенно самовольно захватывающим его окраины. София попросила юнкера её впустить.
- А вы кто будете? Жена чья-нибудь или родственница?
Подошёл унтер-офицер, начальник караула.
- Кто такая? – грозно буркнул он, словно облаял, как посаженный на цепь пёс.
Баронесса назвалась по имени и чину. Унтер недоверчиво оглядывал её с головы до ног.
- А может большевистская шпионка? ДокУмент есть? Показывай! А не то прикажу штыком пропороть! Ну! Живо!
София подала документы и письмо от штабс-капитана Невзорова.
- Эти бумажки советы подделывают, родная мама не отличишь. Может, кто из сослуживцев за тебя поручится? Кого из господ штаб-офицеров знаешь?
- Многих знаю! Кого вам надо назвать?
Тут к охранному посту подошёл, услышавший перепалку, гвардейский полковник.
- В чём дело, Сазонов? – спросил он унтер-офицера.
- Да вот, Ваше высокоблагородие, - приблудная какая-то бабёнка в крестьянском тулупе, выдаёт себя за офицера, прапорщика.
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересованно посмотрел в лицо Софии полковник. - Батюшки! – засиял он улыбкой, осветившей его физиономию ярче факела, которым тыкали в лицо де Боде охранники. – Да это же София Николаевна де Боде! Дочь генерал-лейтенанта барона Николая Андреевича Боде! Позвольте вам представиться, баронесса,  – полковник гвардии Семёновского полка князь Фёдор Николаевич Касаткин-Ростовский!
Он галантно взял девушку за руку и приложился к ней губами.
- Не стыдно вам, балбесы, даму на морозе держать! – осадил он охрану. – Мадемуазель, позвольте вашу ручку, - и за руку ввёл девушку  за контрольно-постовой пункт. – Добро пожаловать в наш бивак- осаждённую крепость!
София, проникнутая благодарностью к опознавшему её князю, невольно доверилась ему, и, когда он повёл её в офицерскую столовую, чтобы накормить с дороги, пока де Боде не поставили на довольствие, рассказала ему свою историю последних месяцев со всей трагедией её семьи. Сорокадвухлетний князь, усатый, с удлинённой формой черепа, словно борзая собака, внимательно слушал баронессу, иногда кивая ей головой, часто сочувственно цокая и хмуря взор в наиболее трагические моменты рассказа.
- Да, девочка моя, сочувствую тебе по-христиански. Пусть земля будет пухом твоим родным, безвинно убиенным супостатами-палачами. Родственники твои, страстотерпцы беззлобные, претерпевшие страдания и мученическую смерть в суровую годину крушения нашего Отечества. Им зачтётся это на небесах во прощение всех грехов. Смирись и утешь себя этим. Хотя знаю, каково тебе теперь, как твоё сердце требует справедливого возмездия и отмщения. У меня у самого в Курской губернии большевики раззорили фамильное гнездо – имение Чернянку, где убили матушку – княгиню Надежду Карловну Монтрезор, шестидесяти пяти лет, сестру Софью Николаевну, княгиню сорока лет и брата, князя Николая Николаевича, тридцати одного года. В душе моей такое опустошение после их смерти. Отец у меня, князь Николай Фёдорович, в 1908 году умер шестидесяти лет, так что теперь я на старости лет круглый сирота. Остались у меня только сёстры: Надежда Николаевна, сорока четырёх лет, и Александра Николаевна, тридцати четырёх лет от роду. Обе замужние дамы и по счастливой случайности бывшие в те дни со своими семьями в других местах. Так что понятна и близка мне трагедия твоей семьи, потому как и мою семью она не миновала. Да что там мою! И семью покойного великого князя Константина Константиновича коснулась беда. Большевики разгромили его имение Осташёво, разграбив и осквернив могилу его сына - князя императорской крови Олега Константиновича, погибшего в 1914 году. Князь был похоронен в фамильном склепе с золотой шашкой, так эти чёрные кладоискатели потревожили его прах, вытащив его из гроба, и забрали шашку. И, говорят, пять или шесть дней труп Олега валялся на дороге. Изверги!
- Никаким христианским смирением убийство своих родных я простить большевикам ни за что не смогу! – в страстном гневе заявила София.
- Ну, что же, я тебе не батюшка, исповедовать и причащать не собираюсь. Громи этих нехристей во славу и спасение земли Русской. Вот мой тебе сказ, - улыбнулся в ответ князь, поднимая за честь девушки свой бокал.
- А откуда вы меня знаете, Фёдор Николаевич? Ведь я вам не была представлена.
- На фронте пересекались с твоим отцом. И он мне показывал твои фотографии и в подробностях делился успехами твоей биографии. Гордится тобою родитель твой.
- А где он сейчас, не знаете?
- В Крыму. По приказу генерала Алексеева проводит подпольные мобилизации офицеров и перенаправляет в Новочеркасск. Так что я многое про тебя знаю, дорогая София Николаевна. И про Смольный институт благородных девиц, и про то, как ты у него в разведке в 1914 году находились, и про роковое падение с лошади, и даже про Московский Женский ударный батальон и Александровское военное училище. На рауте по случаю первого выпуска женщин-офицеров не присутствовал лично, поскольку был в четвёртый раз уже с начала войны контужен, но много наслышан от своих боевых друзей-офицеров, бывших в ту пору в Москве в отпуске. К тому же у нас уже проявили себя другие женщины-офицерши, должно быть, твои сослуживицы, сёстры Мерсье.
- Как же, знаю их превосходно! Мои подружки! Где они? Здесь?!
- Нет. Были в отряде полковника Хованского, брали Ростов. Теперь у полковника Неженцева в Корниловском ударном полку. Завтра тебя туда отвезёт оказия, на Грушевскую улицу, в 23-й лазарет. А сегодня сочельник. И ты моя гостья. Я тебя никуда не отпущу в темень и стынь. Завтра, всё завтра. Я для тебя предоставлю свою холостяцкую комнату, а сам переночую у дежурного офицера.
- Я вам очень признательна, господин полковник, - смущённо и радостно пролепетала молодая женщина, давно не мывшаяся и уставшая от походной грязи. – А горячую воду здесь помыться можно раздобыть?
- Это обязательно. Само собой! Я распоряжусь. Будь как дома.
- Вы мой волшебник, господин полковник!
- Да, брось ты! Мне самому очень приятно быть полезным столь привлекательной молодой особе, да к тому же с таким пылким патриотическим сердцем.
- Скажите, Фёдор Николаевич, а в Семёновском полку вы, случайно, не были знакомы с подпоручиком Тухачёвым?
- Позволь, как же, помню! Очень хорошо помню этого честолюбивого карьериста. Его у нас прозвали «Наполеоном» за неуёмное желание выдвинуться во что бы то ни стало, любой ценой. Он, кажется, погиб или пропал без вести в начале 1915 года.
- Нет, он жив, только был в плену. Вернулся в Россию накануне большевистского переворота. Я виделась с ним и лично общалась. Он был какое-то время моим наречённым женихом.
- Вот как! – удивился Касаткин-Ростовский. – Я, право, не знал, столь интимных подробностей его личной жизни… Прошу меня извинить, ежели чем-то мог обидеть тебя или доставил какое-то недовольство.
- Да, что вы, что вы?! – поспешно его успокоила де Боде. – Он бросил меня и, словно из германского плена, сбежал от своих обязательств. Я не виню его, Бог ему судья.
- И то правда. Ты так молода и очаровательна собой, что такая безделица, как новое знакомство, не заставит себя долго ждать. Здесь у нас, в добровольческих отрядах истинные патриоты и самые лучшие мужчины державы Российской. Последние её защитники и богатыри. Где, как не среди них, нужно искать себе жениха по сердцу?!
- Наверно, вы правы…, - грустно улыбнулась София. – Только я сюда приехала не за женихом, а чтобы драться за Россию!
- Конечно-конечно, какой разговор! – развёл руками князь. – Я вот о чём хочу тебя попросить, милая Софьюшка. На сколько мне известно, на завтра планируется совещание нашего руководства, на котором генерал Корнилов должен взять военное командование в свои руки. Уже разработан план ближайших боевых операций по расширению сферы влияния Белой гвардии и разрушению коммуникаций в большевистском тылу. Завтра решится вопрос, как будет называться наша армия. Но, как бы она не называлась, всё равно наше движение будет выступать против большевиков, против интернационала, против развала России. И обязательно под русским триколором. А мне поручено подготовить проект гимна белого движения. Ты не могла бы мне попробовать помочь в этом вопросе? И хоть я и являюсь маститым поэтом с многолетним стажем стихосложения, твой свежий взгляд на идею патриотизма и добровольчества, думаю, добавил бы ярких красок и интонаций в гимн для его побудительного звучания.
- Охотно попробую, Фёдор Николаевич! Пренепременно! Мне бы помыться только сначала, чтобы никто не мешал.
- Это мы сейчас организуем. Доедай свой ужин спокойно, не торопясь, а баньку мы тебе сварганим.
- Вы просто волшебник! Ещё раз вам огромное спасибо!
- Не стоит благодарностей! – снисходительно улыбнулся польщённый комплиментом князь. – Вернее все благодарности в стихотворной форме. Жду от тебя несколько строф.
Поздно вечером, когда офицеры и юнкера были в домовой церкви при госпитале на рождественской службе, София всласть вымылась в помывочной и переоделась в военную форму, которую ей заботливо принесли по распоряжению полковника Касаткина-Ростова. К этой форме она, внутренне торжествуя, пришила царские погоны прапорщика. А на утро у князя на столе лежал листок бумаги, где карандашом Софией было набросано четверостишье:
«Подобна витязям-варягам,
Чтоб воедино Русь собрать,
Идёт на бой с трёхцветным флагом
Без страха смерти наша рать…».
Утром 25 декабря Софию сопроводил на Грушевскую улицу разъезд донских казаков из партизанского отряда есаула Чернецова. Сразу же оценив красоту и молодость девушки, казаки стали игриво с ней заигрывать, словно жеребцы. Ей предложили смирную кобылку, думая, что она забоится ехать верхом или поедет по-дамски. Но, когда София, лихо вскочила в седло, как заправская кавалеристка, уверенными движениями управляя лошадью, казачки присвистнули от приятного удивления.
- А вы замужем? – посыпались на неё вопросы с разных сторон.
- Какое это имеет значение для вас? – отвечала своим вопросом София, строгая, но с потаённой улыбкой.
- Может быть, я хочу на вас жениться! – с усмешкой, чтобы скрыть воленние, говорил один.
- Нет, я! – перекрикивал его второй казак.
- Нет, я не замужем, - спокойно отвечала София, - но и выходить замуж до полной победы над большевиками тоже не собираюсь.
- А как разобьём большевиков, выйдете за меня замуж? – с мольбой в голосовых интонациях спрашивал её молодой и чубатый красавец-казак.
- Живым останься, герой, а там посмотрим! – остужала его пыл девушка и этот ответ покрывался дружным казачьим хохотом над незадачливым женишком.
- Эх! – заламывал тот ещё круче свою папаху на бок и напевал казачью песню:
«Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся
И сердце девичье забьётся
С восторгом чувств не для меня…»
- А коли живым останусь, пойдёте всё-таки замуж за меня, али нет? – допытывал понравившуюся ему девушку молодой казак.
- Пойду, милый, как за такого героя не пойти! – София ему нежно улыбнулась.
- Ух ты, Степан, выторговал всё-таки свою судьбу, уломал девку! – завистливо присвистнули другие казаки.
- А я от своего никогда не отступаю! Будь спокойна, дорогая, выживу и с тобой ещё детишек наживём! – крикнул счастливый казак и, чтобы скрыть своё влюблённое смущение и краску лица, поскакал вперёд остальных. И слышно было издалека его красивый голос, поющий:
«Не для меня журчат ручьи,
Бегут алмазными струями.
Там дева с чёрными бровями –
Она растёт не для меня…».
И вот прапорщик де Боде стоит по стойке смирно перед комиссией штаб-офицеров: полковника Николая Константиновича Хованского, полковника Ивана Константиновича Хованского, полковника Митрофана Осиповича Неженцева, полковника Александра Павловича Кутепова. Немного позже, когда офицеры уже стали распрашивать девушку о целях её добровольчества, к ним присоединился ещё один полковник, командир Георгиевской роты Иван Касьянович Кириенко. Из всех их София знала в лицо только Николая Хованского, одного из руководителей московских боёв сопротивления большевикам, а также Неженцева по картинке в газете как легендарного героя и создателя Корниловского ударного полка. Остальные из присутствующих были ей незнакомы. Особенно выделялся среди других глядевший на неё с воодушевлением Кутепов, крепкий, энергичный с купеческой старообрядческой бородкой, с мускулистой шеей и широкими плечами. Младший Хованский, узнав Софию, был очень к ней благосклонен. Его старший брат спросил баронессу уничижительно, провоцируя ответную реакцию.
- Куда желаете, барышня записаться? Что вы можете делать? Может быть, всё-таки, в сёстры милосердия?
- Я – пулемётчик, - сухо отвечала София.
- Ты что? Она ещё какой пулемётчик! – заступался за нею Николай Константинович. – Ты знаешь, брат, сколько большевиков покосил её «максимка» в Москве в октябрьские дни? Пропасть. Она была под моим началом лучшей из стойких! Ну, куда желаете, София Николаевна? У нас пулемётчицы везде нужны.
- Мне бы к сёстрам Мерсье… Вместе учились.
- Да, пожалуй.
Тут Кутепов что-то шепнул на ухо Хованскому. И тот, как председатель комиссии, распределяющей добровольцев по отрядам, высказал его мысли вслух. - Впрочем, в Корниловскй ударный полк записаться вы ещё успеете. Но у нас тут одно горячее дельце намечается, буквально на днях. Кстати, и Мерсье там участвуют, я не ошибаюсь, Александр Павлович?
- Нет, всё верно, - кашлянул в кулак Кутепов.
- Так вот, - продолжил младший Хованский, - мы направляем вас временно в распоряжение полковника Кутепова, моего сослуживца и начальника – командира гвардии Преображенского полка, по приказу которого наш полк был расформирован на фронте 2 декабря сего года за ненадобностью его большевикам. С патриотическим составом полка Александр Павлович только вчера прибыл в Новочеркасск, отбыв из Киева 7 декабря. Мы все здесь не так давно. Вот, например, наш главный ударник – полковник Неженцев, 19 декабря с пятьюдесятью соратниками прибыл в Новочеркасск с обмотанным под кителем красно-чёрным знаменем своего полка. И привёз с собой тридцать пулемётов, один из которых будет выдан вам. А полковник Кутепов назначен командиром 3-й роты Офицерского полка и в ближайшее время ещё и начальником гарнизона Таганрога с приказом защитить город от наступающих со стороны Иловайска красных. Знакомтесь ближе и сходитесь коротко, вам ещё воевать вместе. У нас, господа, добровольческие офицерские отряды. В них все по духу равны, не смотря на чины и титулы.
София нерешительно подошла ближе к штаб-офицерам. Худощавый и некрасивый Неженцев посмотрел на неё с лёгкой иронией полублудливой улыбки. На его кителе был нашит череп Адама и девиз ударников «Родина или смерть!». Он небрежно подал расслабленной руку баронессе.
- Неженцев, - быстро назвался он.
- Наш Митрофан Осипович – легенда всего движения. Его ударники бились в Киеве с большевиками, защищая Константиновское училище, и ходили в штыковые атаки на киевский Арсенал.
- Александр, - протянул де Боде свою мускулистую руку и другой полковник, Кутепов, и властно забрал поданную в ответ её в свою.
- София, - отчего-то тише обычного пролепетала девушка, не то смущённая бравой внешностью и решительностью действий импозантного мужчины, не то испугавшаяся его настойчивой властности, не оставляющей невольно подчиняющимся ей никаких шансов на собственное «я». – Я тоже приехала сюда только накануне и добиралась через Киев и Харьков. Так что у нас с вами много общего, господа.
Неженцев бросил ей, словно усмешку, презрительную улыбку и высокомерно сказал:
- Ударники ударницам рознь.
Кутепов посмотрел на неё долгим и внимательным взглядом хозяина, выбирающего себе вещь или хозинвентарь в торговой лавке, но ничего не сказал. При этом у баронессы мурашки побежали по спине, то ли от страха, то ли от непонятно отчего вспыхнувшей, как спичка, влюблённости в этого властного офицера. Полковник молча отвёл её в расположение его роты, где про него девушке тут же наговорили кучу комплиментов вдохновлённые им сослуживцы: и про Георгиевское его оружие, и про то, что он избран уже офицерами в суд чести, и про геройское командирство его в Преображенском полку и про отчаянно-смелую его попытку отстоять монархию в февральские дни революции в Петрограде. А главное, что особенно окрылило Софию, про Кутепова говорили, что он ещё не женат. Его рота состояла из гвардейских чинов и все с огромным уважением и почитанием относились к своему командиру.
Всех добровольцев ждал бесплатный обед, торжественный по случаю рождественского праздника. А после обеда на всеобщем построении, на котором собралось около трёх тысяч добровольцев, в основном обер-офицеров и юнкеров, а также кадетов и казаков, перед выстроенными в шеренги отрядами выступили генералы Алексеев, Марков и Корнилов. Ими было объявлено о том, что все вооружённые силы, собранные добровольно на юге страны для противостояния большевикам с этого дня будут именоваться Добровольческой армией, куда постепенно будут сведены все сформированные ранее отряды, роты и батальоны. Общее военное руководство армией отходило Корнилову, а политическая работа и связь с союзниками из Антанты возлагалась на Алексеева. Между двумя этими генералами чувствовалось недосказанное напряжение.
- Корнилов не может простить Алексееву свой арест и заключение в Быховскую тюрьму, - говорили про это в отряде, - не понимая того, что не арестуй Михаил Васильевич Лавра Георгиевича тогда в начале сентября после провала корниловского наступления на революционный Петроград, быть бы теперь незадачливому мятежнику растерзанным, как Главком Духонин.
- Поосторожней с формулировками, господа! Если бы не генерал Корнилов, вас бы вскоре большевики и на Дону бы прихлопнули, - возражали им другие добровольцы.
Какая-то часть офицеров, по видимому, из Алексеевской организации, защищали позицию Алексеева, ударники и другие добровольцы-фронтовики стояли горой за Корнилова. Особняком к ним был генерал Марков, чуждый какой-либо политической интриги. В своём эмоциональном патриотическом порыве он горячо призвал добровольцев постоять за Россию.
- Послужим честно и справно, господа, за дело сохранения единой и неделимой России, повоюем с её врагами и предателями за обманутый народ и распятую Родину!
Троекратное «ура» пронеслось над местом построения.
Генерал-лейтенант Генерального штаба Сергей Леонидович Марков, до недавнего времени бывший заместителем командующего Западным, а затем Юго-Западным фронтом генерала Деникина, тридцатидевятилетний красавец с соколиной внешностью крючковатого носа с благородной горбинкой, ровных красивых бровей, с тонкими, закрученными вверх кончиками длинных усов и с аккуратно подстриженной эспаньолкой, весь такой утончённый и изящный офицер с умным, завораживающим взглядом, тоже произвёл сильное впечатление на Софию. Теперь она не знала, в кого влюбиться. Сердце её запуталось в симпатии к обоим: к Маркову и Кутепову. Про Маркова она узнала от сослуживцев, что он по линии матери, Веры Евгеньевны Аллар, был потомком французского эмигранта Мориса-Жерара Аллара, известного в Москве книготорговца в первой половине девятнадцатого века. Эта родственность французских корней, очень импонировала де Боде. Однако ж он был уже счастливо женат на тридцатитрёхлетней Марианне Павловне, дочери действительного статского советника князя Павла Арсеньевича Путятина, и что у него в браке имелось двое детей: девятилетний сын Леонид и восьмилетняя дочь Марианна. И что вся семья находилась в Новочеркасске с ним, благополучно спасшись от большевиков из Москвы. Разлучницей баронесса считала быть мерзостью и потому отринула перспективы роли возможной любовницы генерала, хотя так соблазнительно хотелось ей испытать на себе страсть этого благородного красавца.
Кутепов, конечно же, был по сравнению с Марковым, грубым мужланом, а его почитание, как говорили, генерала Скобелева напомнило де Боде Михаила Тухачёва, также бредившего славой «Белого генерала». Поэтому девушка усилием воли прогнала из головы вон окутавшую её было романтику и всецело погрузилась в заботы о подготовке к походу.
София была зачислена в 1-ю роту 2-го Офицерского батальона, непосредственным командиром которой был полковник Семёнов. Рота, состоящая из сорока человек готовилась для погрузки в блиндированный поезд, состоящий из паровоза и платформы, обшитой двумя рядами шпал, пересыпанных шлаком с прорезями для пулемётов. В этот кустарно подготовленный к боям бронебоезд попали и сёстры Мерсье: Вера и Мария. Увидев де Боде, они обрадовались, бросившись обниматься, и весело стали расспрашивать её про житьё-бытьё.
- Ну, мать, как мы рады тебя видеть! – в один голос заверещали две сестры. - Наконец-то и ты в нашем строю! Ты уже встала на денежное довольствие?
- Нет, пока что только на бесплатное питание.
- Оформляйся. Записывайся к нам, в Корниловский ударный полк.
- Не знаю. Меня пока в Офицерский полк записали.
- На Новый год мы едем в Ростов на усиление охраны. Поехали с нами? Или ты не свободна? Там дамское благотворительное общество устраивает ёлку с беспроигрышной лотереей.
- Не знаю. Сейчас на Таганрог посылают в боевую операцию.
- Так и мы туда же едем! Да мы там быстро большевиков разгоним и успеем ещё вернуться к Новому году.
-Ой, не знаю! Загадывать не будем.
- Да что ты всё заладила: «не знаю», «не знаю»! Расшевеливайся, давай! А то сама не своя. Не узнаём нашу командиршу-доброволицу, прапорщицу де Боде!
- Довольствие у вас сейчас какое здесь?
- За декабрь сто рублей будет.
- Неплохо...
- Что грустная такая?
- Да, долго рассказывать. С чего радоваться-то?
- Так Рождество ведь! Всё наладится, Софийка! Вот увидишь!
Мария, более нежно относящаяся к баронессе, ласково заглядывала ей в глаза, пытаясь выведать причину плохого настроения.
- Здесь, кстати, Савинков, дорогуша. Держись от него подальше! Или найди ему скорее замену, чтобы тебя защищал. Ты что же, до сих пор всё одна? Ну, ты даёшь, девка! Так и вся молодость пройдёт. Ты знаешь, а я сошлась с прапорщиком Трембовельским. Он на бронеавтомобиле будет охранять наш поезд, сопровождая до Таганрога.
- Я рада за вас. Поздравляю. Я ещё в Москве заметила, как он на тебя смотрит.
- На тебя тоже многие восхищённо смотрят, подруга, только ты этого не замечаешь, всё нос воротишь. Смотри, останешься одна в старых девах, и что толку, что красивая!
Вторым номером в пулемётный расчёт к Софии был приставлен Вадим Обернибесов, юнкер Михайловского артиллерийского училища из пешей команды не вошедших в артиллерийские расчёты юнкеров. Он уже успел побывать в первых боях при взятии Ростова и, будучи от природы словоохотливым, щедро делился с Софией пережитыми тогда впечатлениями.
- Мы уже успели повоевать месяц назад. Батарея наша тогда была без орудий, её переформировали в роту из четырёх взводов и усиленную пулемётами отправили на помощь отряду полковника Хованского. Нас повели наши командиры – капитан Шоколи и поручик Костандов, хотя взводными и полуротными понабрались пехотные офицеры. Мы артиллеристы: константиновцы и михайловцы, штурмовали кирпичный завод «Аксай». Когда взяли Ростов, местные жители в благодарность за освобождение приподнесли нам подарок в 10 тысяч рублей. В Ростове размещались в женской гимназии Берберовой, в Новочеркасске дислоцируемся в мужской гимназии имени атамана Платова. За время боёв потеряли убитыми всего 5 юнкеров. В том числе скончался от ран мой друг, юнкер Малькевич. Мы на его похороны попросили у казаков орудие, ну, чтобы на лафете гроб отвезти на кладбище. А после похорон не вернули. Теперь оно у нас третье по счёту, зовём его «первое похоронное». А два других захватили силой у Дербентского полка в Ставропольской губернии. С поручиком Давыдовым и юнкерами казачьего училища двухдневным походом к ночи пришли в то место, где остановился полк, сняли караул, по хатам похватали ездовых, заставили их заамуничивать и запрягать лошадей и увели два орудия образца 1900 года. К ним захватили 4 зарядных ящика со снарядами и телефонную двуколку. Вот это теперь и есть вся наша артиллерийская часть Добровольческой Армии. Так-то! Пока вы там решались, воевать или нет с большевиками, мы тут уже, можно сказать, хозяйничаем с месяц.
Юнкер с самодовольным видом нахваливал себя.
- Родом я из Тверской губернии. Дворянин. Сын помещика. У отца были поместья подо Ржевом и Осташковом.
Обернибесов оказался очень нахальным и бахвальным вторым номером. Однажды, когда Софии не было рядом и он думал, что она его не услышит, юнкер вульгарно поделился перед сослуживцами своими впечатлениями о пулемётчице. А баронесса, случайно услышала этот разговор, незаметно находясь по близости от обсуждающих её в курилке юнкеров.
- Ребята! Ну и девка мне попалась в расчёт – просто прелесть! Глаза – огонь, волосы – соболиный мех, попа – орех, а груди – молодая бахча! Ух, так бы и вдул ей по самый корень!
- Хе-хе, - усмехались курящие юнкера, вожделея в кольцах дыма свои потаённые желания.
- Так что ты медлишь, дружище? Взял бы уже давно, да и присадил девице!
- Ха-ха-ха! – слышалось из курилки.
София в гневе, застилающем её разум, с силой толкнула дверь курилки ногой.
- Я тебе вдую, мать твою! Щёнок! Ну-ка встать перед офицером постойки смирно!
Испуганный и бледный Обернибесов вытянулся во фронт.
- Ты что тут такое говоришь, паскудник?! – прелюдно стала отчитывать юнца прапорщик де Боде.
- Виноват, господин прапорщик, - бледный с синими губами весь трясся в истерике молодой юнкер.
- Дисциплинарное наказание за проступок! Иди, чистить пулемёты, похабник!
- Есть! – радостный, что можно ретироваться с места позора, убежал Обернибесов, а София остальных разогнала из курилки.
- А вы что сидите тут?! А ну, марш по делам в своё расположение! И чтобы я тут больше не слышала таких разговоров! Ишь, добровольцы выискались! Женщин бы им только обсуждать!
Тридцатого декабря блиндированный поезд с пулемётными расчётами двинулся по направлению к Таганрогу. Снег, выпавший только неделю назад, расстаял в степи и кругом заливало проливными дождями. Пулемётчики сидели под крышей укреплённой платформы и жались в шинели от сырости.
- Слышь, поручик Ржевский, - беззлобно подтрунивала София над озадаченным юнкером, который теперь не знал, как себя с ней вести, - что голову повесил? Конфуз - это не контузия! Понял!
- У нас в Сводной Михайловско-Константиновской роте тоже была своя женщина-начальник, вахмистр княжна Черкасская, - говорил с полуизвиняющейся улыбкой Обернибесов. - Со штабс-капитаном князем Баратовым путалась. Пока её не отослали в Запасной Донской дивизион с поручением добывать нам другие орудия. В итоге ни орудий, ни самой Черкасской мы больше не видели. А так тоже ничего, красивая девушка была. Но вас ей красотой и статью фигуры не затмить.
- Не подлизывайся! – с напускной строгостью урезонивала его баронесса. – Женолюб выискался. Скольких девчонок уже портил, Дон Жуан?
- Ни с одной не было, ей богу!
- Так ты что же, мальчик всё ещё? – удивилась София. – А лет тебе сколько?
- Семнадцать.
- Так как же ты воевать с большевиками собрался, когда ещё даже не пробовал вкуса любви?
- А что мне с ними, любиться прикажете? – зло отвечал на иронию унизительных насмешек Обернибесов.
- А если убьют ненароком? Ты с этим делом не тяни, юнец. Мужественность, она через это тоже закаляется. Только я тебе не пара, понял?! Нечего на мой зад пялиться, увижу – пришибу!
Впереди возле железнодорожной насыпи засверкали разрывы.
- Красные! – крикнул командир пулемётной команды подпоручик Гагеман.
- К бою! – послышалось со всех сторон.
Пулемётчики залегли под броневыми щитками, высматривая цели в прорези между блиндированных шпал. Вторые номера заряжали патронные ленты. Трясущиеся руки Обернибесова никак не могли продеть ленту в приёмник.
- Ты успокойся давай, юнец! – прикрикнула на него София. – Где твоя выучка и бывалость?! Не вижу, чтобы ты участвовал в боях! Брешешь, пади, негодник?!
Юнкер кое-как заправил ленту, размотанную из ящика, и залёг рядом с первым номером. София уверенно передёрнула рукоятку в переднее, а затем в заднее положение, при этом лента с патронами передвинулась и замок пулемёта, щёлкнув, захватил первый патрон. Передёрнув рукоятку повторно, де Боде отправила патрон в канал ствола.
Поезд попал в огненно-дымовое облако обстрела. Красногвардейцы стали расстреливать его из артиллерийский орудий и пулемётов. Добровольцы нестройно отстреливались. София нажала на гашетку и стала что-то напевать, заглушаемое грохотом громкой очереди. Потом крикнула, перекрывая шум пулемёта:
- Давай, расскажи, малец, какую-нибудь похабную байку про поручика Ржевского. Что-нибудь из того, что травите про меж собой перед отбоем, - разгорячаясь волнением боя, потребовала от юнкера баронесса, чтобы поднять его упавший воинский дух.
Юноша конфузливо пробормотал между очередями какую-то анекдотическую фривольность, совершенно не смешную и нелепую в пылу разгорающегося боя.
Баронесса неестественно, словно принуждённо, и зло засмеялась.
- Хорошо хоть лента металлическая, а не матерчатая, - кричала София вперемежку с ругательствами, которые она посылала вслед за пулями в движущиеся вдалеке по степи фигурки красногвардейцев. – Матерчатая быстро загрязняется в боевых условиях и приводит к осечкам. А в нашем деле осечка – это смерть. Ну, давай, Максимка, строчи родной! Наддай, наддай по падлюгам! Вот вам, сволочи, за вашу революцию и гибель невинных людей!
31 декабря блиндированный поезд, на площадках которого размещались пулемётные расчёты и добровольцы из 2-го Офицерского батальона, прибыл в Таганрог. Следом за ним на броневике приехал и полковник Кутепов, принявший на себя общее командование силами Добровольческой армии в Таганроге. В его распоряжении были: Таганрогская офицерская рота или около пятидесяти человек при двух пулемётах, с командиром капитаном Щелкановым, две роты 3-й Киевской школы прапорщиков (двести пятьдесят юнкеров при двенадцати офицерах с начальником полковником Мастыко), Ростовская офицерская рота (около двухсот человек, командир капитан Петров), Георгиевская рота (около шестидесяти человек, командир полковник Кириенко) и прибывшая вместе с Кутеповым 1-я рота 2-го Офицерского батальона или сорок человек с командиром – полковником Семёновым. Итого около шестисот человек. Кутепову противостояла группировка красных под командованием двадцатипятилетнего Рудольфа Сиверса, отличившегося ранее у большевиков под Пулковом против войск Керенского-Краснова, а также во главе Северного летучего отряда на Украине в боях за Донбасс. Теперь под его началом была так называемая «Социалистическая армия», насчитывавшая в своём составе до 1900 штыков из отрядов Красной гвардии Петрограда и Екатеринослава, а также солдат старой армии, 500 сабель и 20 орудий. Вся эта армия уже подошла к станции Матвеев Курган и находилась в тридцати километрах от Таганрога.
Кутепов провёл с командирами его отрядов военное совещание. Полковника удручал вопрос отсутствия поддержки со стороны Донской армии атамана Каледина и слухи о готовящемся рабочем восстании в самом Таганроге.
- Да что вы мне здесь говорите! – беспощадный и требовательный к подчинённым, потому что не умел щадить и себя, кричал на местную власть Таганрога Кутепов. – Моральное состояние Таганрогского гарнизона на поверку ни к чёрту! В городе назревает восстание. Того и гляди, рабочие ударят с окраин нам в спину. Если Донская армия не даст нам подкрепления, я буду вынужден в ближайшем будущем снять свою ответственность за город Таганрог! Так и телеграфируйте в Новочеркасск Каледину и Корнилову! Прикрылись они фиговым листком и думают спастись чужими руками. А мне что здесь прикажете мальчишек безусых под пулями положить?! Так ни одного добровольца не останется в России! И самой России не останется!
После совещания авангард кутеповского отряда, а именно Ростовская и Георгиевская роты, подкреплённые бронепоездом и броневиком, выдвинулись в сторону Матвеева Кургана.
- «Слово о полку Игореве» читали? – спросил Софию юнкер-болтун Обернибесов.
После вчерашнего боя он заметно осмелел и разухабился, словно отвоевал уже несколько лет.
- Так вот, в 1185 году именно здесь произошла битва князя Игоря с половцами, где он и был пленён кочевниками.
- Ты что же это, в плен что ли собрался, Вадька?! – зло усмехнулась де Боде. – Так большевики тебе елду-то отстрелят, нечем потом будет девочек любить. Князя Игоря он вспомнил! Готовь ящики с пулемётными лентами. Бой будет жаркий!
Опять завязалась шумная и изнуряющая стрельба.
- Вот тебе, Машка, и Новый год! – стреляя в синий сумрак декабрьского вечера, ожесточённо-злорадно прокричала София в другой конец платформы, где залегла, раскатывая станину, Мария Мерсье. - Вот тебе твой благотворительный раут и ёлка с беспроигрышной лотереей!
- Коси их, гадов! – выла волчицей, шарахая пулемётный ствол из стороны в сторону, старшая из сестёр Мерсье Вера.
Разгорячённые боем по-хлеще самих пулемётов, вспотевшие девицы ругались площадной бранью, не замечая, кроме целей, ничего вокруг. Словно тигрицы в клетках, метались они по платформе, выбирая позиции.
Где-то у насыпи в размокшей земле забуксовал и заглох броневой автомобиль.
- Саша! – отчаянно вскричала Мария Мерсье и на ходу выпрыгнула на помощь разбуксировки с платформы. Кругом рикошетили пули, падающие на вылет, отскакивая от броневых листов и увязая в лунках, нарезанных в толще блиндированных шпал.
- Ты куда, мать твою! – прорычал командир пулемётной команды. – Ведь убьют!
Но всё обошлось. Атаку красных отбили. Броневик выволокли из грязи с силою подоспевших юнкеров и погрузили на станции на железнодорожную платформу, усилив им бронепоезд. И дружно всем отрядом с перекусом сала и раздобытым вином отметили Васильев вечер. Румяные с морозца прапорщики Трембовельский и Мерсье до самой утренней зори сидели в обнимку, разомлевшие и захмелевшие в тепле и в угаре любви.
В следующие дни яростные бои за Матвеев Курган продолжились с новой силой. Отряды Красной гвардии, в четыре раза превышающие численностью, лавинами наступали на позиции добровольцев. Броневик, который из-за грязи и размокшей земли не мог принять активного участия в бою и был поставлен на железнодорожную платформу, вёл непрекращающийся огонь по наступающим большевикам. В одной из его башен пулемётчиком был прапорщик Трембовельский. Командовал бронеавтомобилем поручик Филатов, сын начальника офицерской стрелковой школы, генерала Филатова. В какой-то момент очередного боя, чтобы ясней разглядеть наступавшие цепи большевиков и установить точный прицел, Филатов вышел из бронеавтомобиля на платформу, на которой стоял броневик, и мгновенно упал, поражённый пулей. Из своей пулеметной башни броневика Трембовельский увидел, как упал поручик и, чтобы оказать ему помощь, стремительно и безрассудно выскочил из броневика. Филатов уже умирал. А  впереди железнодорожной насыпи на пригорке стояла женщина–прапорщик и внимательно наблюдала в бинокль за наступающими цепями большевиков. Трембовельскому показалось, что она стояла, точно окаменев. Большевики вели бешеный огонь. Было ясно, что она каждое мгновение может быть убита, и, чтобы спасти её жизнь, Александр спрыгнул с железнодорожной площадки и под свист пуль подполз к ней. Схватив её за один из сапогов, он сильно потянул и повалил девушку. Она упала на землю и страшно рассердилась, истерично ругаясь и брыкаясь. В корчащейся от злости на земле прапорщице Трембовельский тут же узнал баронессу де Боде, страстную и безответную любовь своего друга Сергея Эфрона. Удержав её за талию на земле, он тихо шепнул ей, чтобы она не вставала.
- Сударыня, вам что ли жить надоело?! Большевики вас прострелят за милую душу!
 - Как ты посмел схватить меня за ногу?! – чертыхалась и плевалась в бессильной злобе София. – Отпусти меня сейчас же!
Вырвавшись из его рук, она, оправляя шинель, побежала к бронепоезду.
Все Святки, до самого Крещения длились бои. Кутепов запрашивал подкрепление и из Таганрога, и из Ростова, и даже из Новочеркасска к нему прибывали малочисленные отряды добровольцев из офицеров, юнкеров, кадет, казаков и учащейся молодёжи. Третьего января Ростовская и Георгиевские роты взяли станцию Амвросиевка. А уже седьмого числа ротам пришлось начать отход под давлением превосходящих сил красных. Утром 11 января массированным наступлением красные окружили Матвеев Курган и захватили станцию. Кутеповскому отряду в целом удалось прорваться из окружения. И только прибывшая на днях в подкрепление подрывная команда 1-й юнкерской батареи замешкалась на станции, минируя полотно, и попала в окружение. Чтобы не попасть в плен к большевикам 17 человек взорвали себя. Это были сослуживцы Обернибесова и он, шокированный их героической гибелью, после того как 1-я рота 2-го офицерского батальона отошла к Таганрогу, перечислил Софии поимённо всех погибших.
- Поручики: Ермолаев, Ломакин; штабс-капитаны: Виноградов, Михайлов, Баратов; старшие портупей-юнкера: Бурмейстер и два брата Михайловы; младшие портупей-юнкера: Епифанович и Чеславский; юнкера: Бессонов, Вальтер, Кузьмин, Нестеровский, Петренко, Тюрин и Чеснович. Это были мои боевые товарищи! На их месте мог оказаться я, понимаешь, София Николавна?! А смог бы я также поступить, как они, вот вопрос!
- Смог бы, - сухо отвечала ему баронесса. – А не смог бы, большевики бы тебя истязали. И твой труп, изуродованный до неузнаваемости и расчленённый на куски, прислали бы почтовой посылкой твоим родителям в Тверскую губернию. Ты этого хотел бы, сопляк?!
- Не-ет! – всхлипывал, подавленный юнкер.
- Тогда утри сопли и не скули тут! Итак погано на душе!
Вечером офицерской ротой усилили присланный на днях из Ростова Партизанский отряд имени генерала Корнилова в пятьсот человек и Морскую роту во главе с капитаном 2-го ранга Потёмкиным. Также в этот отряд влились переброшенные днём из Ростова свежие силы: Таганрогская офицерская рота в 180 штыков и 2-я рота 2-го офицерского батальона в 100 штыков. Командование сводным отрядом взял на себя полковник Зудилин. Офицерские роты перекрыли железную дорогу в южном направлении на Таганрог и в восточном на Ростов. Блиндированный поезд стоял на станции Неклиновка. Ночью в преддверии большого боя, между офицерами обсуждались последние известия.
- Господа, - объявил всем Потёмкин со значительным и скорбным видом одновременно, - три часа назад на станции Ряженое большевики разгромили тылы 3-й Офицерской Гвардейской роты полковника Моллера, высланной из Ростова на помощь Кутепову. Красные захватили поезд Гвардейской роты и перебили всех, кто в нём находился. Там были не военные, а железнодорожники, медперсонал и личный состав хозяйственных подразделений роты.
- Ужас!
- Сестёр милосердия-то за что убивать?! Сволочи! – негодовали поражённые этим трагическим известием молодые офицеры.
- Большевики не берут никого в плен. Нам тоже полковник Кутепов с одобрения генерала Корнилова приказал пленных не брать.
- А что с ними возиться?! Всех, кого захватим, пустим в расход! Они нас не щадят, а мы чего?!
- Это война на истребление. До последнего гада.
Де Боде очень болезненно восприняла эту новость. В первые дни своего пребывания в Новочеркасске она успела познакомиться со многими сёстрами милосердия из добровольческих отрядов и была благодарна им за радушие и заботы. Молодые девчонки, вчерашние гимназистки и курсистки, оставившие родителей и свои дома, примчались со всей России на Дон, чтобы волонтёрами выполнять тяжкий санитарный труд. «Что чувствовали они, когда их убивали? За что их убивали?» - эти мысли терзали отчаявшееся молодое сердце баронессы, не давая ей сна и она ворочалась в солдатской теплушке, немытая долгие дни и голодная, перебивающаяся случайными и нерегулярными перекусами между боями. Думалось сначала, что всё это продлится недолго и контракты, подписанные каждым добровольцем с руководством белой армии на полгода, обеспеченные кредитами, взятыми генералами в банках Ростова и Новочеркасска, вроде бы тоже способствовали тому же, но на деле всё выходило иначе. Борьба разрасталась, растягиваясь неимоверно и не было видно конца усилиям, прилагаемым ежедневно каждым из терпящих здесь боль, холод и смерть.
- И ещё, господа, - с убийственным спокойствием говорил капитан 2-го ранга, - донские казаки бойкотируют приказы своего атамана. Сегодня 16-й Донской казачий полк должен был грузиться в Новочеркасске для отправки под Матвеев Курган. Но полк приказа не выполнил. У Каледина в распоряжении верный ему только партизанский отряд есаула Чернецова. Всё остальное донское казачество отворачивается от нас, обманутое образованным из фронтовых казаков Донским Ревкомом, который в свою очередь пляшет под дудку Советов.
Со всех сторон злобные выкрики заглушили эти новости, травящие души молодых офицеров.
На следующий день, 12 января, красные бросили на позиции белых все свои огромные, накопленные за эти дни силы. Но офицерские пулемёты с двухсот шагов огнём в упор рассеяли их густые ряды. Воодушевлённые этим добровольцы опрокинули противника и на штыках взяли обратно Матвеев Курган, захватив при этом 24 пулемёта и более взвода пленных. Толпу напуганных и деморализованных красногвардейцев, состоящих из солдат разных расформированных полков, уже безоружных и оборванных взяли на станции, окружив в кучу с выставленным на них оружием в руках. Ещё полковник Зудилин думал, что с ними делать, куда отвести арестованных, как София де Боде, подбежавшая к пленным сама не своя, выхватила из кобуры револьвер и в упор стала стрелять в ближних, истерично крича проклятия и пуча до ужаса огромные и сумасшедше расширенные глаза.
- Нет вам пощады, твари! За девочек убитых вами! Смерть!!! Бей их всех!!!
Заряженные её примером и, подчиняясь инстинктам толпы, юнкера и офицеры перебили всех красных. Этот инцидент в отчёте полковника Зудилина попал на стол к генерал-лейтенанту Маркову, осуществляющему из Ростова общее оперативное руководство всеми добровольческими отрядами. Молодой генерал, читая донесение из Матвеева Кургана, удивлённо приподнял свою тонкую, по-женски изящную дугообразную бровь.
- Доставьте ко мне зачинщика этой расправы, - попросил он своих ординарцев.
- Зачинщицу, - поправил генерала штабной адъютант.
Марков ещё более удивлённо посмотрел на него, а тот невозмутимо пояснил:
- Прапорщик баронесса де Боде первой открыла огонь по пленным большевикам.
- Мы должны поощрять месть народа к его мучителям, - восхищённый поступком девушки, сказал Маркову присутствующий при этом в его кабинете октябрист, бывший депутат I, III и IV Государственной Думы, бывший крупный помещик Саратовской губернии, лишённый большевиками всех своих тысяч десятин земли, а ныне член Алексеевской организации, журналист Добровольческой армии Николай Николаевич Львов.  – Пригласите её в штаб, Сергей Леонидович. Я хочу интервьюировать эту воительницу и пошлю статью в «Приазовский край» или в «Донскую речь», куда хотите.
Пятидесятидвухлетний Львов, высоколобый интеллигент в костюме-тройке с накрахмаленным белым воротничком заграничной сорочки сидел в штабе в кресле, закинув ногу на ногу и положив руки на коленку. Его задумчиво-любопытный взгляд торжествовал озарением какой-то мысли.
– Мы должны делать своих героев сами! – заявил он, активно жестикулируя. – Армии позарез нужны новые герои. И вот эта прапорщица, чем не героиня! Это белая валькирия!
- Ну, уж увольте, Николай Николаевич! – отмахивался Марков. – Если я не ошибаюсь, и правильно понял когда-то прочитанные и любимые мной норвежские саги, валькирии являлись погибшим на поле боя скандинавским воинам и уносили их души в Вальхаллу, в чертоги Одина. Погибших, понимаете? Валькирия – это для мёртвых. Нам не такая подача нужна. Русская амазонка – вот это более подходяще.
Львов одобрительно кивнул высказанному замечанию и пометил это себе в блокнот. А через день прапорщик де Боде стояла по стойке смирно в кабинете у Маркова. Львов тоже присутствовал при этом и с любопытством и нетерпением изучал черты лица и манеры молодой девушки-офицера. Разглядывая и слушая баронессу, которая бойко старалась отвечать на вопросы генерал-лейтенанта, бывший депутат делал себе на бумагу следующие беглые зарисовки её образа: «Молоденькая, красивая девушка с круглым лицом, с круглыми голубыми глазами в своём военном мундире прапорщика кажется нарядным и стройным мальчиком. Дочь русского генерала, воспитанная в военной среде, она не подделывается под офицера, а усвоила себе все военные приёмы естественно, как если бы она была мужчиной. В круглой меховой шапке, надетой немного набекрень, в высоких лакированных сапогах и в хорошо сшитой военной поддёвке, она не может не нравиться...».
Тем временем Марков жёстко её отчитывал и пригрозил в следующий раз военно-полевым судом, если она осмелится впредь до приказов начальства совершать подобные действия, имеющие нехорошую репутацию для армии в целом.
- Вам ясно, прапорщик?! В следующий раз посажу в карцер или разжалую до нижних чинов!
- Я всё понимаю, Ваше превосходительство, но я сюда приехала не в игрушки играть, а драться с большевиками не на жизнь, а на смерть! Быть может, завтра, они меня также расстреляют. Так что же, я их жалеть буду что ли?! Они у меня убили в Подмосковье маму и сестру!
Из глаз девицы потекли слёзы, но она их не утирала, стояла по уставу, вытянувшись в струнку. Марков смягчился и в тоне последующих фраз и во взгляде, по отечески благосклонно скользящему по фигуре молодой героини. В глубине души он был с нею согласен, но для порядка и поддержания дисциплины и субординации он должен был проговорить эти обязательные уставные выкладки.
- Ладно, ступайте! – наконец отпустил он её. – Я подумаю, что можно будет с этим сделать. Может быть, вас перевести в штаб ординарцем?
- Благодарю Вас, но я предпочитаю быть на передовой.
- Похвально. Ступайте.
Девушка, как учили в училище, отдала генералу честь, откозыряв рукой к папахе, и чеканя шаг, строевым шагом вышла из кабинета.
- Нет, вы поняли, какая, а ?! – эмоционально поделился своими впечатлениями со Львовым Марков.
- Да, лихая девица! – согласился журналист.
София взволнованная вернулась к себе в часть. Мысли, как пчёлы, роились в её голове. Из двух понравившихся ей старших офицеров де Боде выбирала Маркова. Кутепов точно казался теперь ей увольнем и мужланом, по сравнению с этим изящным в манерах и образованным молодым генералом. В ту ночь она долго не могла уснуть и, наконец, встала и при свете лучины написала ему любовную записку. Понимая, что совершает безумный поступок, девушка, тем не менее, с отчаянной смелостью бросалась в этот омут интриги с головой. Сравнив себя с леди из Шалот из кельтских легенд про короля Артура, интерпретацию которых она так любила читать в юности в балладе английского поэта Альфреда Теннисона, баронесса в своём послании изобразила Маркова в образе бесстрашного рыцаря Ланселота, который проносится, яркий и красивый, мимо неё, а она словно в заточении в заколдованном замке, и некому, кроме него её освободить. Насколько были изящны обороты и намёки записки, судачить ей было не досуг, она слюною заклеила листок в конвертик и до утра думала, как незаметно подсунуть генералу эту любовную анонимку. Ничего не предумав более существенного, она просто подписала конверт «генералу Маркову срочно и лично в руки» и отнесла в канцелярию штаба. «Будь, что будет!» - просто решила она. Молодая девушка старалась теперь жить одним днём, не загадывая ничего на будущее и ни о чём не вспоминая, чтобы себя не терзать.
Львов написал о де Боде статью в ростовских и новочеркасских газетах. О ней прочитал Савинков и, словно стервятник на добычу, вскоре появился в Марковском Офицерском полку. И с Сергеем Леонидовичем, который уже успел получить любовную записку баронессы и зажечь своё сердце лампадой новой любви, у него был по её душу долгий и напряжённый разговор.
- Я понимаю, господин генерал-лейтенант, что у вас сейчас каждый боец на счету, но и вы меня тоже поймите. С санкции Лавра Георгиевича и Михаила Васильевича я формирую в Москве и ряде других городов Московского военного округа подпольные офицерские организации с целью подготовки восстаний и координации действий в тылу против большевиков. Ведь, в конце концов, не вечно же мы будем сражаться с красными на юге, мы непременно пойдём на Москву и Петроград, чтобы выбить их из обеих столиц. А для этого мне нужны толковые лазутчики и агенты. К девушке будет меньше всего подозрений. А какая предусмотрительная их ЧК, вы, я думаю, уже наслышаны сами и знаете не хуже меня. Так что я вас настоятельно прошу выделить мне в распоряжение прапорщика де Боде для отправки инкогнито в Москву.
- У нас не одна девица-доброволица, господин Савинков. Я непременно выделю вам кого-нибудь из женщин-прапорщиков, но уже после похода на Кубань. Сейчас нам, скорее всего, не удержаться на Дону и мы вынуждены будем искать прибежища в Екатеринодаре. Так что, давайте, на месяц-другой отложим этот вопрос. А де Боде я вам дать не могу, потому что она первоклассный пулемётчик, какие нам сейчас нужны в первую очередь.
И Савинков, уходил, не известно ещё, на что раздасадованный более, то ли на то, что его власть, так и не состоявшись, улетучивалась и растворялась в дым, то ли, что он так и не смог подчинить себе безумно желанную им девушку, Софию де Боде, ставшую офицером Добровольческой армии.
А через неделю к генералу Деникину, помощнику командующего армией генерала Корнилова и заместителю генерала Алексеева по политической части, пришёл с докладом председатель офицерского суда чести Добровольческой армии полковник Кутепов.
- Антон Иванович, Ваше превосходительство, как это понимать?! – с порога заявил бывший преображенец.
- Что случилось, Александр Павлович? – невозмутимо спросил всегда спокойный и уравновешенный Деникин, недавно ещё передвигавшийся по Новочеркасску инкогнито в штатском костюме и с бритой бородой, больше похожий на какого-то буржуазного политика, чем на боевого генерала.
- Ваш любимчик, ваш умница-теоретик и неизменная правая рука, генерал-лейтенант Марков порочит честь русского офицера!
- Объяснитесь, полковник! Я вас не понимаю.
- Из его кабинета видели выходящей молодую женщину с растрёпанными чёрными локонами, кольцами рассыпанными по хрупким плечам, в распахнутой чёрной норковой шубе, накинутой на голое тело. Это была двадцатилетняя София де Боде - прапорщик пулемётной команды блиндированного поезда. Докатились! Наши лучшие генералы заводят себе любовниц в штабах, под носом своих жён!
- А что, собственно, в этом плохого, полковник?
- Как что?! Это расшатывает дисциплину и моральный дух в войсках. Как известно, господин генерал, рыба гниёт с головы. Я считаю, что нужно отреагировать по всей строгости суда чести.
- Я сам ещё только месяц как женился на Ксении Чиж. На Рождество венчались в Новочеркасске. Всего восемь дней медового месяца было у нас… Ей только двадцать пять лет, а мне уже сорок пять, представляете?! Я на двадцать лет её старше. Она мне в дочери годится. И, тем не менее, мы любим друг друга. Любовь не знает границ и запретов. Любви все возрасты покорны. Мы на грани жизни и смерти, полковник. В такие минуты в мужчине просыпается звериный инстинкт продолжения рода. Отсюда все зверства насилий и половых излишков в военной обстановке. Такое было во все времена. А здесь, я так понимаю, насилия не было и всё было совершено по обоюдному согласию, дама была непротив, к тому же получила от генерала такой роскошный подарок, в виде шубы. Вы когда-нибудь любили пылко и страстно, Александр Павлович? Вам знакомо это юношеское чувство бесшабашного риска? С этим чувством наши юнкера и кадеты идут в штыковую атаку на превосходящие их в вооружении и живой численности силы противника. Может быть, завтра, нам всем не жить и неужели терять такую возможность, осуществляющую волшебным образом самую сокровенную мечту – любить, так королеву. А то, что эта де Боде красотка, каких свет не видывал, знает уже весь Марковский полк. Да и вы, насколько я догадываюсь, тоже к ней были неравнодушны. Уж не из чувства ли ревности вы мне доносите эти гнусные сплетни, позорящие честь моего лучшего офицера?! И не стыдно вам мне такое говорить? Как старший по званию я отменяю ваше решение суда чести и приказываю вам снять с Сергея Леонидовича все обвинения, бесчестящие его! И вызывать его на дуэль я вам тоже запрещаю, слышите меня?! Под страхом военно-полевого суда! Кто она вам? Жена, невеста? Откуда такой гаремный эгоизм альфа-самца?! Она не ваша. Смиритесь с этим и забудьте о ней. Оставьте их обоих в покое. Я распоряжусь перевести её из вашей роты в штаб армии ординарцем. Она достаточно уже погеройствовала на передовой. Нужно её поберечь. Хотя бы потому, что её отец, генерал-лейтенант барон Боде просил за неё у Корнилова.
Итогом этой беседы стал перевод Софии де Боде из недавно только сведённого Марковского Офицерского полка в штаб Добровольческой армии ординарцем к генералу Корнилову.