Грязная тетрадь, 9

В том же году, в ГЛАВCLABе, в одном из популярных московских клубов, выступил с дебютной программой "Северный флот", известная рок-группа, состоящая из костяка "Короля и шута" (после смерти фронтмена Михаила Горшенёва коллектив "Короля и шута" решил продолжить музыкальную деятельность под другим названием и с другой концепцией). Посетители клуба то и дело бегали в туалет - пить алкоголь и курить, пока не зашёл туда здоровенный охранник клуба в костюме; он невозмутимо повытаскивал сигареты изо рта куривших, демонстративно потушил в раковине умывальника, показал толстым указательным пальцем на дверь полупьяным девицам, пристыдив их, что зашли в мужской туалет, вылил в раковину отобранный коньяк и вдруг продекламировал чётко, с выражением, строчки Есенина (убей бог, сейчас не помню, какие), а потом сказал:
- Я тоже много чего хочу. Я хотел бы работать в другом месте, хотел бы сейчас пить и курить с вами. Хотел бы читать книги, а не выдворять из клуба опившихся посетителей. Не думайте, что если я работаю в клубе, значит лишён эстетического чувства и ни *** в поэзии и музыке не понимаю. Как смогли убедиться сейчас, я не такой... Давайте соблюдать правила клуба - не бухать и не курить в туалете. Туалет предназначен не для этого. Место для курения - на улице. Выпить можете в баре...
Ох, как его я понимаю!..
Охранник ушёл. Те, кто успел спрятать коньяк и виски, вытащили бутылочки и допили алкоголь. Неожиданно разгорелась дискуссия о творчестве - в которой поучаствовал и я.
Я неожиданно поспорил, что моё имя войдёт в историю русской литературы (а значит и в историю литературы мировой) и встанет в один ряд со знаменитыми писателями (самоуверенное, провокативное заявление!). Я сказал, что для этого достаточно написать рассказ размером в страничку.
Мы - участники той туалетной дискуссии (ах, если б знали из какого сора, растут стихи, не ведая стыда...) - не установили ни срок, к которому я должен был бы стать ИЗВЕСТНОЙ ПЕРСОНОЙ ЛИТЕРАТУРНОГО МИРА, ни прочие существенные условия любого спора.
Да это, наверное, было и неважно. Важно было некое приобщение к тайне творчества, спонтанное обсуждение проблемы творчества в неожиданном месте десятком человек, совершенно незнакомых друг другу.
Ради такого общения, собственно, я и хожу в клубы...
Я желаю преодолеть свою видимую внешне "ограниченность". Я не только "я", которого видит всякий на свой лад, по-разному интерпретируя видимое моё "я". Я ещё и тот, кто постоянно твердит другим моим "я" - и даже порой кричит на них, - что я не ничтожество, что я совсем не тот, чей образ хорошо известен моим близким, я совсем не тот, кого видят Маша, Даша, Зифа и Диана во "Временах года" - худощавый молодой человек в рваных джинсах, чёрной футболке, в очках с тонированными линзами, странноватый и угловатый интеллигент, вежливый, но подчас раздражающий упрямством.
Маша говорит, что мой имидж неудачный, я похож на какого-то хиппи из гетто, на припанкованного типа из среды маргинальных молодёжных субкультур. Нельзя, мол, здесь, ТАК ходить, необходимо соблюдать дресс-код...
- Саша, ты знаешь, что такое дресс-код? - спрашивает, пытаясь ужалить, Машенька.
Я чувствую, что скоро моё терпение закончится, и я её пошлю открыто на ***.
*****, ну где вы видели кладовщика, читающего Иосифа Бродского и Иммануила Канта?! Вам, сука, радоваться надо, что ДОМ ФАРФОРА перед посетителями представляет такой вежливый и умный сотрудник! У меня на лице написано, что я философ и поэт, красивый, в общем, человек, а не быдло с московских окраин. Вам что, нужен молчаливый осёл или идиот с плоскими шутками? Дурочки! Совсем не цените моего внимательного отношения к вам!
- Саша, забудь о прошлом! - Маша окончательно выводит меня из себя. Я как-то обмолвился (и, кажется, не раз), что некогда был "крутым журналистом", так она периодически долбит меня:
- Саша, забудь о прошлом! Ты здесь работаешь кладовщиком. Ты должен делать то, что тебе говорят и не пререкаться.
На претензии хабалок Даши и Зифы я стараюсь не обращать внимания (ну, такой у них сварливый характер, ничего не поделаешь, Даша при знакомстве даже предупредила, чтобы я не обижался на её нечаянные грубые слова), а Маша... она ведь, в принципе, просто недалёкая девушка, такая типичная москвичка с общеизвестным взглядом на иерархию в обществе, зудит у неё, ****ь, вставить свой голос в базарную перепалку со мной дуэта Даша-Зифа. Но нет, извините, мне достаточно и вашего дуэта! На *** мне ещё трио?!
- Маша! - говорю. - Я работаю. Я принимаю товар, я приношу товар вам. ЧТО ТЫ ЕЩЁ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ?!
- Чтобы твоя работа была более эффективной.
- А я работаю плохо?..
Маша такая смелая только при Даше и Зифе. С Дианой и тем более с Алёной она мягкая и приятная, человечнее, даже мурлыкает нежно временами в ответ.
На второй год работы мне стали намекать, что им нужен мужик попроще, умелый и ловкий парняга, а не "рефлексирующий созерцатель".
Алёна, когда узнала, что я отказываюсь от денег, которые мне суют в руки буржуа за то, что помог им донести купленный у нас фарфор на парковку к их машинам класса "премиум" и "люкс", удивилась:
- Саш, мы же для тебя стараемся, когда предлагаем покупателям твою помощь!..
Обычно покупателям помогают швейцары с нашего этажа, но они часто заняты, и тогда к покупателям прихожу я.
1000 рублей. За то, чтобы донести (или довезти) пакеты с фарфором до машин. Бывает, сумма меньше. Чем богаче покупатель, тем щедрее. Особенно щедры красивые одинокие женщины.
Моя зарплата - 35 000 рублей.
Эти швейцары в хороший день зарабатывают больше, чем я за месяц.
После слов Алёны я задумался: а что это я отказываюсь от денег?
Внутренний голос, кричавший, что я не ничтожество, что во мне есть горчичное зёрнышко гениальности, приумолк: "Делай, как пожелаешь".
Но к покупателям я выходил всё же редко. Нет во мне лакейской и мужицкой ловкости. Да. А им, моим девочкам, нужен человек ловкий. Настоящий мужик и лакей в одном лице: ловкий, прилизанный, скользкий тип. Как один из наших швейцаров.