Обычай обрезания волос в знак траура у лезгин

С домонотеистическими (языческими) верованиями связаны и различные виды оплакивания умершего — один из развитых институтов похоронной обрядности, бытовавшей в Дагестане в исследуемое время. Считалось большим позором, если покойный оставался неоплаканным. Оплакивание начиналось сразу же после смерти и обмывания покойного. Укутав скончавшегося во все чистое (в саван — мусру), его укладывали на чистую лежанку, покрытую ковром, обязательно головой к Мекке, вернее, к месту восхода солнца и месту нахождения главной мусульманской святыни – Каабы.


Одновременно среди близких родственниц поднимался громкий плач, вопли, причитания, особенно если умерший был молодым человеком. С заходом солнца, громкое оплакивание немедленно прекращалось, ибо по поверью, если плакать с наступлением темноты, умерший обязательно попадет в ад. Вероятно, такое представление верующих, как и обязательность прекращения всех погребальных обрядов с заходом солнца, связано с влиянием культа солнца, которому в прошлом приписывалась всеочищающая магическая сила. С этим, вероятно, связан обычай не хоронить умершего до полудня, ибо его родные хотят направить душу умершего в рай вместе с отходящим на покой солнцем. Кроме того, народы Нагорного Дагестана, как и другие народы, традиционно считавшиеся мусульманскими, верили, что с наступлением темноты активизируется деятельность злых сил, демонов, следовательно, оплакивание в это время равносильно призыванию на умершего всяческих злых сил.


Продолжительность оплакивания у горцев колебалась от 3 до 5 или даже до 10 дней. Приходили специальные плакальщицы из отдельных селений: сел. Ашильта (авар.), Вихли (лак.), Ашты (дарг.) и др., которые своим умением говорить и плакать усиливали нагнетание эмоций у присутствующих. Возникнув в древности, плачи-причитания в последующем подверглись трансформации, получив у некоторых народов стихотворную форму. Особенно тяжелым в ритуале оплакивания было положение женщин-родственниц, которые должны были не только плакать, но и наносить себе удары, рвать волосы, царапать тело, лицо и т. д. Пораженный необычайным зрелищем, которое представляло собой оплакивание в Дагестане в XIX в., П. Пржецлавский писал:


«Ближайшие родственницы с растрепанными волосами и опущенное до пояса рубашкою или одетые в кули, с прорезанными для головы и рук отверстиями, колотят себя пуще других и с плачем импровизируют песню, восхваляющую достоинства умершего».
О том же обычае у лакцев в конце прошлого столетия писал побывавший у них А.Г. Васильев:


«Если умер молодой... близкие родственницы... рвут на себе волосы и царапают руками свои лица так, что по ним струится кровь».


Женщины оплакивают молодого умершего с открытыми головами и плечами, нанося себе царапины. Кроме того, у некоторых горцев существовал обычай, по которому в случае смерти молодого мужчины сестра или молодая жена умершего отрезала свою косу. О былом повсеместном бытовании этого обычая у народов Дагестана свидетельствует сохранение у них самого страшного, по их представлениям, проклятия, произносимого в адрес женщины:


«Пусть ты станешь бескосой!»


До похорон отрезанную косу клали на грудь умершего, а после похорон привязывали ее к палке и в течение б дней, стоя перед ней, оплакивали покойного. Локальные варианты указанного обычая бытовали в разных обществах Дагестана до конца XIX в. и даже в начале нашего столетия. В одних местах отрезали или даже вырывали косу (пучок волос) только одной женщине – жене или сестре (андийцы), в других – нескольким близким родственницам, которые затем оплакивали своего умершего, намотав отрезанные косы на руки. У аварцев самые близкие родственницы полностью остригали волосы или даже брили голову. У лакцев и лезгин жены отрезали косу в том случае, если принималось решение не выходить больше замуж. По обычаю лакцев, жена укладывала отрезанные волосы в шапку умершего мужа и, сидя с ней на коленях, оплакивала покойного в течение 40 дней. Из всех известных вариантов обычая отрезания кос наиболее древним можно считать отрезание косы вдовой и укладывание её в могилу вместе с умершим, разновидностью которого представляется обряд под названием «взобраться на черную шкуру» (лакцы). Подобный обряд имеется и у других народов Кавказа.


Обычай обрезания волос в знак траура и принесения их в жертву покойному известен широкому кругу народов с глубокой древности. Приведенные варианты этого обряда при всем разнообразии форм генетически связаны с единой древней традицией семейно-бытовых патриархальных норм жизни и восходят к обычаям захоронения или сожжения жен вместе с умершими мужьями, символизирующим принадлежность жены мужу и «на том свете». Со временем обычай умерщвления жены на могиле мужа, возникший из стремления удовлетворить инстинкт прокреации, перешел в пожертвование женой части своего существа вместо целого. Несомненно, такой обычай, порожденный твердо установившимся патриархальным бытом, относился прежде всего к женатым людям.


Однако, по представлениям народов Нагорного Дагестана, неженатые мужчины считались обделенными, если не успели исполнить своего предназначения. Поэтому их также полагалось хоронить с женами, что якобы обеспечивало блаженство в будущей загробной жизни. Вероятно, этим можно объяснить обычай, зафиксированный у многих народов мира, а также встречающийся до последнего времени в Дагестане, когда молодого мужчину, еще не успевшего обзавестись семьей, женили после смерти. Если случалось, что в одно и то же время умирали парень и девушка, то их сватали, как живых (делают это и сейчас по договоренности родителей с обеих сторон), а потом хоронили. В этой связи представляет интерес, существовавший до недавнего времени у табасаранцев обычай наряжать и устанавливать во дворе умершего неженатого молодого человека фруктовое деревце из срубленных яблоневых веток, с навешанными на нем продуктами (яйца, хлеб, курица, фрукты, орехи и т. д.), которые обычно фигурируют на свадьбе, и подарками для невесты этого юноши.


У рутульцев, лезгин, когда умирает жених и невеста, их хоронят в нарядной одежде вместе со свадебными подарками. Анализируя погребальный обычай, где присутствует элемент свадебного обряда, исследователи приходят к закономерному выводу о наличии в нем языческого эсхатологического представления древности о продолжении безвременно прерванной жизни (как, впрочем, и всякой другой) в загробном мире. Подобные обряды, основанные на вере в загробное продолжение земной жизни, имеются и у других народов. Что касается загробного существования женщин, то, по представлениям дагестанцев, женщины могли попасть в рай, видимо, только вместе с мужем, о чем свидетельствуют приведенные выше примеры посмертного сватовства мужчин и обручения, а также практиковавшийся до недавнего времени обычай самосожжения молодой жены, потерявшей мужа и желающей якобы, чтобы их души вместе попали в рай. Вероятно, этими же соображениями порожден обычай назначения жениха умершей девушке и устройство свадебного шествия во время похорон незамужних девушек.


Таким образом, древние религиозные воззрения дагестанцев освящали благополучие в загробной жизни только для женатых, состоявших в браке людей, как мужчин, так и женщин. Возвращаясь к ритуалу оплакивания умершего, следует отметить, что мужчинам у горцев ни в коем случае не полагалось показывать своих слез, ибо это осуждалось общественным мнением. У жителей равнины Дагестана, в частности у кумыков, ногайцев, напротив, было в обычае инсценировать плач мужчин (шагьалай). Этот обычай исследователи совершенно справедливо относят к древнетюркским языческим традициям.


В исследуемое время, в конце XIX — начале XX в., поминальные плачи по умершему, как и другие обряды погребального культа, утратили свой первоначальный смысл, став только традицией народа. В этой связи интересно отметить, что в последнее время с улучшением благосостояния народа, социальной защищенностью людей преклонного и пенсионного возраста, их материальной независимостью от трудоспособных родственников стал возрождаться почти забытый обычай устройства прижизненных поминок, относящийся к тем временам, «когда пищу в могилу класть уже не разрешалось», и кормление старика — будущего покойника приобрело символическое значение. Во время этого обряда мясо жертвенного животного (бык, баран), обычно приобретенного на средства старика, едят только живые, сам же он не ест, так как хотя и участвует в ритуале, но будто бы «мертв» (у рутульцев он на несколько дней уходит из дома и скрывается), мясо раздается сельчанам от имени устроителя поминок, словно он уже умер. Причем считается, что чем большему количеству людей оно достанется, тем лучше. Этот возрожденный обычай пользуется популярностью и имеет тенденцию расширения не только в Дагестане, но и в других регионах страны.


Автор-составитель: ‘Али Албанви


Литература

1. Гаджиев Г.А. Доисламские верования и обряды народов Нагорного Дагестана. — М.: Наука, 1991. С. 138–145.