Душа в руках и Третий уровень

Ей, дневавшей и ночевавшей в стенах столичного медицинского центра, отгул на сегодня дали не глядя. Нужно было встретить племянницу заболевшей коллеги.
Уже на выходе догнала лаборантка кафедры и, пряча глаза, предложила свободный билетик на «Норд Ост»
– Мне нужно ещё кучу материала подготовить до завтра, боюсь не успеть. А у Вас отгул… Жаль билета, – решила она признаться. – В этот проект слили больше трёх миллионов долларов! – её глаза чуть не выпали из орбит.
Доцент поспешила принять разрешение посмотреть на американскую мечту, чтобы не смущать девчушку.
Александре Ивановне, Шуре, не нравилось слово «мюзикл» и всё, с чем оно ассоциировалось. Каверин туда, по её мнению, ну никак не вписывался, однако стоило морально поддержать любимого в стране автора. А в качестве ментальной гимнастики почему бы заодно не сделать исключение из череды правил и установок?
Пожилая дама за рулём «Пежо» цвета баклажан усмехнулась, острым взглядом выискивая место для парковки. Сегодня будний день, но это уже не имеет значения. Наступила эпоха тотального потребительства и город запружен транспортом и обезумевшим в поисках наживы людом.
В театре она прошла к своему креслу и по профессиональной привычке оценила ситуацию. «Да, всё иное. Слишком крутой амфитеатр, ноги можно поставить на спинку сидения нижнего ряда. Демократичные тесные кресла и будничная одежда бесполой публики. Зал полон. «Дорогой международный проект», в такой рекламе, словно мухи в клейкой ленте, вязнут любопытные.
Но в целом это театр и, как обычно перед представлением, чувствуется возбуждение публики: шарканье, кашель, броуновское движение наполненного окрошкой ароматов воздуха, невнятный шум за кулисами…
Далее почти одновременно произошли две вещи. Неподвижная, как гора, соседка справа застонала. Шуру насторожил знакомый звук, и она скользнула взглядом по пышной фигуре восточной женщины, закутанной в чёрное. Решив подождать, вежливо промолчала, но почувствовала, как намокают подошвы замшевых туфель. В гаснущем свете на полу растекалась лужа. Смирившись с тем, что сегодня отдохнуть не придётся, успела удивиться вновь вспыхнувшему свету и опешить при виде вереницы мужчин с автоматами быстро вбегающих, грохоча подкованными ботинками по деревянному полу, в зал. Раздалась гортанная речь и окрики оставаться на своих местах.
Словно горячие уголья, то и дело искря злобным оскалом, они рассыпались по рядам, отбирая телефоны, тычком в голову объясняя недогадливым смотреть в пол. Где-то в приделах прозвучал выстрел. Входные двери попеременно захлопали, впуская горстки собранных работников центра, слушателей курсов, студийцев и актёров.
Соседка, видимо пытаясь сдержаться, утробно замычала. Шура вся обратилась в слух, считая время между схватками. «Десять, шесть… Молодая и стресс: сильная стимуляция. Роды, скорее будут срочными. Её бы надо положить…». Она решилась обратиться к женщине. Та с силой, так что побелели пальцы, ухватила протянутую руку и забормотала:
– Это теракт, всех решено взорвать, нас много, зал заминирован, на мне пояс…
Каменные слова, будто обухом по голове. Мысли в смятении заметались: «Здесь не меньше тысячи народа, боже мой, что же это?!» В горле пересохло, но она по инерции сиплым шёпотом предложила помощь, назвавшись доктором.
Свет замигал и вновь погас. Закричали, задвигались люди, превращая воздушный поток в волну паники. Короткая автоматная очередь повесила в воздухе гробовую тишину. Запищал зуммер рации, и чёрный силуэт мелькнул в провале двери. Оттуда на чистом русском прозвучал ультиматум властям. Заложников будут держать до тех пор и убивать для стимула, пока российские войска не покинут Чеченскую республику. В крайнем случае погибнут все.
Воспользовавшись темнотой роженицу кое-как уложили в проходе. Она шумно сопела, стонала и только. Ни крика, ни возгласа. Люди по соседству сдвинулись в стороны. Шура оторвала нижнюю юбку рожавшей и сняла с себя палантин. Через два часа родился малыш.
У щеки сверкнуло лезвие, в затылок упёрся ствол. Акушерка отрезала пуповину и куском прозрачной косынки с головы смертницы туго перевязала.
Её за шиворот тут же подняла сильная мужская рука, и, ступая по ногам сидящих, человек выволок повитуху на боковую лестницу, толкнув в простенок между занавесом и стеной у одного из выходов.
– Сыды тыха.
Она не видела, как новорождённого, укутанного в её кашемировый шарф, передавали руки, поднимая выше по ярусам, к самой крыше. И что стало с мамочкой: «Там же ещё плацента, кто ей поможет?!»
Пожилая акушерка не могла унять дрожь в руках. Смотрела на некрасивые свои руки, не ведающие, что ногти могут быть длинными и носить френч. По привычке стригла их «до мяса». В своё время, много лет перед каждыми родами сестрички родильного отделения мыли руки щёткой с жёсткой щетиной десять минут. От этого кожа высыхала, истончалась и трескалась до сукровицы. Спасались смесью глицерина с нашатырным спиртом. Красные кисти горели, словно ошпаренные… Эти неказистые руки принимали на белый свет самое лучшее, что может сделать человек.
Смотрела, но не видела их. Не могла освободиться от мысли, что только что держала в руках жизнь, а вот уже держит смерть. Думала о каждом человеке в зале и за пределами здания, с кем это, как с ней, случилось сейчас. Да что там, происходит на протяжении всей жизни, разве только в меньшей концентрации. Но люди не хотят признать, что не хотят меняться. Они знают: рождаться страшно и больно.
Ноги не держали, поэтому Шура съехала по стене и, боком повернувшись, подогнула их под себя. Те, кто выходил и заходил, старуху не замечали. Верно, выполняли приказ. Она слышала в звенящей тишине, как то тут, то там кулями падали в вечность больные и старики.
Время застыло. Изредка у одного из выходов собирался шум. Выпускали несколько человек и впускали добровольцев-переговорщиков. Она полагала, что так время и затягивали: где-то принималось решение. Нескольких отчаявшихся застрелили…
Александра очень устала. Она уже знала, что живой ей остаться не суждено. Шок отступил, пришло состояние умиротворения. Поймав случайно закатившуюся бутылку с минералкой, как-то пристроившись поудобнее, отключилась от бесовщины и предалась воспоминаниям. Пусть жизнь закончится по её правилам.
…
Перед тем как Александра Ивановна Карелина, доцент столичного центра Кулакова, взглядом проследила парение пухового пёрышка в яркой синеве («такого цвета море в Севастополе у сына Костика, кавторанга военного крейсера») и покинула бренную землю, отравленная фентанилом, она вспомнила старую усадьбу больницы Красный Крест, родовую и первого принятого ею мальчика…
Проныра весенний ветер забрался к ним через фрамугу и, подобно городскому бездельнику, небрежной походкой меряющему тротуар, глазел на витрины металлических шкафов.
На стеклянных полках разложен медицинский инвентарь. Вверху картонные коробочки с лекарствами в ампулах для инъекций. Блестящие инструменты, прикрытые в коричневых пятнах пелёнкой, выдержавшей пытку в жарочном шкафу. Внизу биксы, стерилизатор с толстым перекрученным электрическим шнуром, перевязочный материал…
Ветер утих, заметив, что в центре комнаты на функциональном столе-«вертолёте», прощаясь с последними приливами спастической дрожи, укутанная несколькими байковыми одеялами горой лежала женщина.
Она только что родила и проживала необыкновенный феномен. Пустая голова и опавший живот, словно из него выкачали весь воздух, медленно, но явственно наполнялись последовательно возникающими ощущениями: невероятным облегчением… удивлением…радостью… теплотой и нежностью. Замирая, мамочка ловила кряхтение и басовитый требовательный крик. Вне поля зрения, но рядом, её сын начинал земной путь.
Пеленальный стол загородили задами две акушерки. Широким, обтянутым белым хлопком, пожилой и тощим – практикантки, наклонившихся над новорождённым.
Его кожа, на ощупь нежнее шёлка, была пунцового цвета в белых пятнах смазки, с пушком на плечах. Розовые подвижные губки, пуская пузыри, то складывались в букву «о», то сжимались, кривясь. Сменяя удивление на обиду и гнев, они откровенно демонстрировали табуированные эмоции. Глаза цвета прихваченного морозом чёрного винограда ещё ничего не выражали.
Этому ребёнку предстояло научиться выживать в незнакомой среде, поэтому очень, очень скоро он займёт твёрдую позицию замыкать в себе подобные чувства, иначе «себе дороже». Линию рта предпочтёт прямую либо со слегка приподнятыми уголками в выражении уверенного победителя. Его глаза, используя распространённое мнение, что они «зеркало души», научатся искусно лгать. Жёсткий диск с личной подноготной будут хранить лишь руки…
Старшая работала споро, всё приговаривая:
– А кто это у нас такой красавец объявился? Сейчас мы тебе пупок сделаем по высшему разряду, чтобы отбою от девок не было… А теперь тельце маслицем протрём… Ну-к, подай вот тот коричневый флакон, который тёплый, и салфетки, – скомандовала, не глядя на ученицу.
– Знаешь, где его душа находится? – она заправила выбившуюся седую прядь под шапочку и поднесла палец к руке младенца.
Тонкие побелевшие пальчики были крепко сжаты в кулачок. – Вот в них, – акушерка улыбнулась, кивнув малышу. – А теперь он мне доверится.
И правда, от прикосновения ладонь расправилась, и новорождённый ухватился за толстый палец.
– Поспешим-ка передать тебя, голуба, мамочке, чтобы ты не потерялась, окрепла, и мальчик научился всё делать с душой, – приговаривая, наставница ловко спеленала младенца.
Не прошло пяти минут, как на столе из аккуратного свёртка выглядывало сморщенное с приплюснутым носом личико, готовое вот-вот залиться горьким плачем.
Молоденькая практикантка в маске и натянутой по самые глаза шапочке, молча таращила серые глаза, следуя по пятам за старшей. Шурочка чувствовала себя то ли в умытом летним дождём и согретом солнцем поле, то ли в храме.
Одни заботливые руки протянули священный свёрток в другие, чуткие. У тёплой груди младенец трудился сопя до пота…
Шёл далёкий пятьдесят первый год. Не так давно закончилась мировая кровавая жатва, и её отголоски, память победителей да необыкновенный отец, укачивали малыша, формируя его личность.
Этому мальчику повезло дважды. Во-первых, родиться. Его отец после семи лет в пехоте домой вернулся почти что целым, не считая нескольких ранений, и с энтузиазмом выжившего стал строить новую жизнь и вить надёжное семейное гнездо. Деток своих научил всем возможным ремёслам, сформировал их таланты и воспитал очень душевными гражданами.
«Во-вторых» отделяло от первого раза чуть больше полсотни лет.
Так бывает очень часто: хороший человек однажды по-крупному ошибётся и век себя за ту ошибку наказывает. Их ещё тонкокожими называют. Такой случай с её первенцем и произошёл: из-за его халатности погиб человек. Парень, отсидев положенное, стал со временем опустившимся, падающим в небытие алкоголиком. Но кто-то нашёлся среди близких, подал руку, и мужчина смог-таки ухватиться за корень родового дерева. Спасся... Надо полагать, это означает: сберёг душу и прошёл во второй уровень…
Шурочка, конечно, не могла знать о его судьбе ровным счётом ничего, как не могла знать о сотнях и сотнях, кому помогла родиться, но чувствовала, что занята необыкновенным делом, священным, можно сказать. Из её рук люди попадали в школу выживания души. Что дальше, ей было неведомо. Наверное, какая-то невероятно захватывающая высота. Но сама она обреталась на втором, хоть в очень ответственном месте. Изо всех сил старалась соответствовать положению, не понимая, что идёт в нужном направлении. Правда ничего общего с вменённым не имеющим.
Таких энтузиасток, начинённых верой в коммунистическое будущее (где изобилие и все равны, «не тот ли волшебный ярус?») в её время в стране было большинство. На худенькую девчушку с пучком светлых волос на затылке, скромно одетую (ситцевое платье, туфли с хлястиками без каблуков, обязательные белые носки), с коричневым саквояжем в руке никто не обращал внимания. Лишь утренний ветерок любовался летящей походкой и, заигрывая, трепал чёлку. Летом, наслаждаясь настоянной на травах свежестью, Шура ходила на работу пешком. Она трудилась в роддоме больницы Красный крест.
Получившей свободное распределение и выбравшей старинный город, ей до поры было невдомёк, что воля и она теперь – парочка, и под патронажем провидения эти двое будут попадать в необычные места и сложные ситуации …  Туда, где требуется элементарное уважение к обстоятельствам, умение анализировать информацию и готовность эффективно действовать. Быть, так сказать, первопроходцем. Лёгкая улыбка коснулась губ: «Единственно верный путь».
Однако кастрированное тенденциозное советское воспитание с чувством выполненного долга выкинуло ключ от клетки суровой действительности. Что ж, ей потребовалось больше своего срока сеять камни, наступать на грабли… Будучи в ладу с духом времени, она училась и развивалась в выбранной профессии.
Александра подумала с сожалением о себе прежней, напрочь лишённой веры в сверхъестественное. Намного раньше, к примеру, она могла бы понять, что обладает богатым воображением и даром создавать новые миры, то есть, узнать о своём призвании третьего уровня.
Однако, как ни старалась Шурочка необычные обстоятельства объяснять рационально, те вновь и вновь вырастали на пути. «Спасибо тебе, родная, что не затоптала нежные ростки прозрения. Ты без конца училась, будто мучилась духовной жаждой», – она мысленно поблагодарила себя и вернулась к воспоминаниям первых самостоятельных шагов.
Молоденькую акушерку прежде всего удивила не архитектура здания, где начала трудиться, а неудачный выбор его для повивального дела. Откуда простодушной было знать, что дом в начале прошлого века и задумывался как больница. Тогда в России строили в неорусском стиле. Но она поверила кому-то, ляпнувшему, что особняк советской власти подарила дворянка. И, больше не возмущаясь, приспосабливалась в нелепом интерьере.
Одновременно в плодородную почву, не спрашивая хозяйку, упало и стало прорастать зерно понимания нелинейности жизни.
Она представляла, как жила здесь дарительница. В воздушной галерее перехода в другой корпус тогда находилась палата новорождённых, а при хозяйке, должно быть, был зимний сад. Боковая стена сплошь застеклённая и в помещении много света и воздуха. Наверное, здесь барыня, мирно беседуя о том о сём, потчевала приятельниц наливками.
Когда Шура, боясь оступиться, спускалась вниз по узкой и крутой лестнице, держа перед собой стопу байковых одеял, она представляла себя девушкой в чепце, с подвёрнутым передником подолом длинного платья, ловко поднимавшейся навстречу с подносом, уставленным графином, рюмочками и канапе.
Оттуда, где сейчас располагались устойчивый запах смеси хлорки и краски, приёмный покой, кабинет врача, пост акушерки, ванная и подсобки (куда несла одеяла Шурочка). В вечернюю смену там сумрак закрадывался в углы и съедал высокий потолок. В узком, завешанном брезентом провале в стене велись какие-то строительные работы. И где семиметровую стенопись Христа скрыли масляные слои атеистической нетерпимости.
Оттуда, где прежде располагались просторный холл, библиотека, кухня, жилые комнаты слуг…
Одним дождливым осенним вечером акушерочка, услышав гудок подъехавшей скорой, выбежала на рундук* крытого высокого крыльца. Привезли роженицу, и нужно было показать дорогу санитарам с носилками.
Пока пожилая (ха-ха!) тридцатичетырёхлетняя беременная рожала третьего малыша прямо на кушетке приёмной, девчонка воображала, как она, заслышав звон бубенцов, перевязанная шерстяным платком крест-накрест, встречает на крыльце барина. И пока тот выбирался из кареты и вынимал свёртки с подарками, смотрит на летящий в свете фонаря лёгкий бесшумный дождь, покрывший фаэтон, кучера и лошадь чёрным блестящим лаком…
Именно такой представлялась жизнь в подобном доме с тройными арочными узкими окнами, утопленными в толстенные стены. Выкрашенным жёлтой краской и отделанным побелкой по углам, наличникам и узорочью фронтона. Подпёртым с боков внушительными крыльцами с площадками. Поднятым над землёй высоким фундаментом и двумя этажами, увенчанным острой двускатной крышей.
Тот дом открыл глаза Александре. Так явственно, что в ночные смены она порой не могла уснуть. Всё ей мерещилось, как шлёпают над головой босые детские ножки.
Так сильно было послание, что, следуя вменённому, единственно верному учению – критическому реализму, глупышка сменила место работы. И посвятила жизнь акушерству и перинатальной медицине.
Александра вздохнула. Она не сожалела об утраченном времени. Дело было выбрано достойное, полезное. Инновационные разработки в психологии плода давно покинули пределы науки и ушли в массы сеять здоровье, укреплять семейные корни и подрастающее поколение.
Она помнила слова старой своей наставницы о том, где у человека находится душа, развивала чуткость и ловкость своих рук, принимая на землю новые души.
А то, другое?.. Согласна, пожалуй, создавать смыслы более важное дело… Ну, что ж пришло время, когда «догнала», как нынешняя молодёжь выражается, и даже преуспела в нём в определённой степени. Много чудного ей открыла жизнь и часть знания удалось сохранить на цифровых носителях. Чего ещё желать? Теперь можно спокойно парить меж бренными мирами как вон то пёрышко…
В зачумлённом злобой зале, в парах усыпляющего ядовитого газа лицо пожилой дамы украсила лёгкая улыбка.
*Рундук — площадка крыльца, пристроенного к дому.