Беньдерка на футболе

Это правдивая история. Описываемые события произошли в Киеве в конце 60-х прошлого столетия. По просьбе выживших, все имена изменены. Из уважение к умершим все будет рассказано в точности так, как оно и было...



Пролог

ЕСТЬ у мамы подружка юности - миссис Лия. Живет она в Бостоне и иногда заезжает до Европы побалакать с мамой, где-нибудь в Карловых Варах или Хевизе.

И вот представьте себе картину Ван Бастена "Не ждали..."

Сидят две закадычные подружки в окрестностях популярного целебного источника (после второй, а возможно и третьей рюмочки кальвадоса), балакают за жизнь, то сё...
И вдруг, моя мама, ни с того ни с сего, без всякого объявления войны, кааа-ккк спросит: "Ну-ка подруга, по бекицеру состав "Динамо" против ЦДКА, осень 47-ого! Слабо?"

И миссис Лия, мгновенно подобрав поджаро-американское (семь пудов и две унции), восьмидесятилетнее тело, как Павлик Морозов на допросе в гестапо, бойко затараторила: "Зубрицкий, Лерман, Принц, Виньковатов, Махиня, Дементьев..."
Потом, не переводя дыхания, перечисляет фамилии запасных, тренеров, врача, массажиста и даже водителя клубного "пазика".

Обе жиночки заливаются довольным смехом...

Забыл сказать - моя мама с миссис Лией старинные киевские болельщицы, аж с сорок шестого. И в те годы, миссис Лия из Бостона была просто девочкой Лилей с Дарницы. И первый раз на футбол Лиля с мамой пошли с моим Дидусей.
Это уже потом дивчата ходили на футболы со своими одноклассниками, кавалерами и прочими мужьями. Но самый первый раз на стадионе их привел, именно Дидуся.


ПОМНЮ мой первый матч: конец октября, идет дождь и мне восемь. Киев против Минска. Я ходил с Дидусей на футболы много тысяч раз. Но тот, первый - тот запомнился на форевер.

Игра была до нудности скучная. Куча мужиков бегала стадом за круглым, да месила грязь... Наши всю дорогу падали, клянчили пеналь. Самый "клянчистый" был Серебро... И в конце-концов, таки его выклянчил. Трояновский подошел к отметке и забил. Мы выиграли 1:0.

В тот день я очень удивил Дидусю своим футбольным темпераментом. И надо сказать, удивил не лестно...

Во-первых, я страшно матюкался - все мои родичи (включая и дальних) не могли представить, шо такой интеллигентный хлопчик (к тому же второклассник) знает, так много способов размножения людей и животных, и впридачу может бойко перечислить все их детородные органы.
Все это было во-первых, а во-вторых, после забитого гола я начал, так усердно радоваться и прыгать, шо во время очередного приземления (всеми своими 25-ю кг) случайно опустился на ногу бедному Дидусе. И тут же узнал еще два интересных словечка, до сих пор не идентифицированных словарем Даля...

А Дидуся, бедолага, всю обратную дорогу домой хромал... На обе ноги...


ДРУЗЬЯ со Штатов приезжают не только к моей маме. В этом году приезжал один такой и ко мне. Знакомы мы с ним, примерно, с первого класса…

С тех пор мужик заимел свой медицинский центр, где на протяжении уже долгого количества лет морочит голову разным гаитянкам с кубинками (живет он в Майами) своим самопальным биоаппаратом, завезенным еще из Союза.

Эта его хировина одновременно может подтягивать ягодицы немолодым карибским красоткам, увеличивать (или уменьшать) молочные железы, а еще способствует быстрому росту (или выпадению) волос на лобке и под мышками. А, шо людыне еще для счастья надо?

Так вот, за рюмчиком "Смирновской", вспоминались наши с ним детско-юношеские забавы, да проказы. Припомнился, к примеру школьный директор, Федор Иваныч, застукавший нас, смолящими "Шипку" в учительском туалете...

- В каком же это году было? - потирая лысый череп и хмуря брови, вопрашаю корешка.

- Чувак, ты шо не помнишь, это ж было, как раз после проигрыша "Гурнику" в Киеве.

И все мгновенно стало на свои места, как говорят - "пазл лег на тэйбл". Октябрь 67-ого. Тогда это штымп Сабо еще пеналь не забил...

- А помнишь, как мы продырявили дырку в фанерной стенке между нашей и женской раздевалками?
- Еще спрашиваешь... Канешно помню - 69-й, осень. Осянин нам тогда сумашедший гол забил в Киеве. Мы стали вторыми...

И чем больше мы набухивались, тем правда жизни становилась суровее и справедливее - давнишние события детства и юности мы могли вспомнить лишь тогда, когда перед глазами вставал тот или иной матч "Динамо" или сборной СССР. Ну, и еще банка-другая бухла не помешала бы...

Так, мы еще трошки, повспоминав наши забавы и игры "Динамо", незаметно перешли на нынешнее киевские дела. В основном травил мой братела - недавно по делам побывал в Киеве. Особенно его поразило огромное количество, понаприехавших чертей, выглядывающих теперь из каждой киевской щели...

"Прикинь, старик - Киев стал сплошным, лоховским гадюшником. Сплошной булькающий галицайский акцент. Куда сейчас не сунешься, кругом эти "булькающие" черти со своей Бендерой".

Не знаю... То ли от наших "дытячих воспоминаний", то ли от выпитой "Смирновской", то ли еще от чего, но при слове "Бендера", у меня в мозге шо-то клацнуло...

Бендера... Бендера... Блиииннн!!! Та, я ж лично встречался с этим чуваком!!!

Звучит дико, понимаю... Но я, в натуре, видился с ним! И не один раз...
Мужик стоял на расстоянии вытянутой руки, а может даже и ближе... Эх, был бы жив Дидуся - он бы подтвердил...

Когда же, пилять это было... Думай, Ананиний... Думай...

В первый раз встречались, когда я был совсем малой, еле ходил в школу. А второй, второй...

А во второй раз мы виделись в конце августа шестьдесят седьмого, на футболе! Ну, конечно - в Киев, как раз приехало тбилиское "Динамо"...


СЕГОДНЯ мы идем на стадион. В Киев приехали грузины - в этом сезоне их "Динамо" один из наших главнейших конкурентов. Если мы победим, то можно будет вздохнуть, трошечки полегче - в конкурентах останутся, только менты московские.

Билеты я купил заранее, еще пару дней назад: проснулся на рассвете (около десяти по Гринвичу) и даже, не успев совершить вечерний намаз, рванул в конец длинющей очереди у касс стадиона.
Через пару часов у меня между пальцами уже шуршала зелень четырех тикетов на кайфовый, двадцатый сектор. Кстати, то был первый матч, когда открыли верхний, надстроенный сектор стадиона. Билеты на него еще не продавались, но заглянуть на верхотуру уже дозволялось.

Как я уже говорил, на футбол собирались вчетвером: мы с Дидусей, да дядя Леня с дядей Викой.
Теперь будет пара-тройка глав за Дидусю и его друзей - действующих лиц и исполнителей этой печальной, и в тоже время очень поучительной истории...


Мистер Х

ПО ЖИЗНИ у Дидуси был очень широкий круг знакомств. Но с возрастом (в момент описываемых событий, ему было прилично за шестьдесят) круг сузился до границ  нашего двора.

Дядя Леня был лепшим, дворым дружбаном, партнером по домино и подкидному, а еще дворником. Между собой мы (карандаши малолетние) звали его "Фантомасом". Бабуся же, когда Дидуся приходил трошкы под шафе, подозрительно спрашивала: "Опять с "Квазимодой" общался?"

Сам же дядя Леня любил называть себя "Мистером Х". А в хорошем настроении, делая замес доминошных костяшек, напевал: "Всегд-ааа быть в м-аааске - судьба мо-яяя..."

Дело было в том, шо дядя Леня всю дорогу ходил в протезной маске. На войне ему осколком срезало пол-лица. По крайней мере, мы так знали. Маска была эмалевая, выкрашенная под цвет кожи. На ней были закреплены очки, душки которых надевались на уши и помогали фиксировать маску на лице. Смотреть на дядю Леню, не привыкшим взглядом было довольно стремно, особенно под вечер...

Маска, которую я описываю - была пасхальной. В ней дядя Леня играл в домино, ходил в синагогу и на дни рождения. В остальное же время он носил обычную "фантомасную" маску серового цвета. В ней он исправно выполнял все должностные обязанности дворника: подметал, поливал из шланга, сбивал сосульки, посыпал песком асфальт.

Кстати, о должностных обязанностях... Дядя Леня имел жену - тетю Клаву, толстожопую и большегрудую селяночку. Имел, в смысле был с ней расписан. А как дядя Леня исполнял свои обязанности: в маске или без, история умалчивает. Одно я помню отчетливо - тетя Клава была веселой и душевно пела во дворе украинские народные песни на иврите.

А еще я помню, шо все беременные тетечки в радиусе двух верст (аж, до самого другого конца Крещатика) обходили наш двор сторонкой. Для них увидеть дядю Леню было очень дурной приметой...

При виде, приближающейся фигуры дворника, жиночки: или сильно зажмуривали оба глаза и считали до тысячи (гарантия, шо дядя Леня уже далеко), или, придерживая обеми руками подпрыгивающие животы, зачем-то бегом бежали в ближайшую женскую консультацию.

С другой стороны, для многих дядя Леня был живым талисманом, и дотронуться, хотя бы мизинчиком до его маски, считалось счастливой приметой.

Например перед экзаменами, рядом с дворницкой выстраивались целая очередь абитуриентов со студентами. Когда директора овощного или товароведа из мебельного вызывали в ОБХСС, то перед явкой с повинной они обязательно заявлялись к нам во двор.
Тоже самое можно было сказать и о гэбэшных клиентах (их контора стояла в пяти минутах ходьбы от нашего дома). Диссиденты и шпионы робко стояли у дяди Лени за спиной, дожидаясь, когда тот лихо забив очередную  "рыбу", обратит на них свое внимание. Дядя Леня был на расхват: если мужик хотел развестить и оставить за собой квартиру - он шел к дяде Лене. Партвыговор без занесения - дядя Леня и здесь поможет.

Спочатку дворник был альтруистоми и безропотно позволял мацать свой маско-фейс каждому встречному, поперечному...

Но резко ухудшающиеся экономическое положение страны, низкий заработок и постоянное желание похмелиться, в кратчайший срок изменили отношение дяди Лени к своей внешности. Вот так появился налог на "торканье".

Школьники и бедные студенты обязаны были платить по 50 копеек, остальным был назначен единый тариф - рубль. Исключения составляли клиенты ОБХСС и КГБ. Первые платили 3 рубля, вторые касались дяди Лени бесплатно.

Естественно, родственники и знакомые, также были освобождены от уплаты налога. Например, я трогал дядю Леню, по поводу и без повода, когда хотел. Во всяком случае в институт (к моему удивлению) я поступил с первого раза...

А еще дядя Леня иногда, как он сам выражался, "торговал еб.ом". Когда нужно было достать дефицитный товар, или билеты на какое-нибудь мероприятие, Мистер Х надевал пасхальное маску и шел в горсовет. Его там все знали и пропускали, даже без предъявления паспорта. Дядя Леня подымался на второй этаж (там была приемная председателя горсовета) и с наглой элегантностью срывал маски. Остальное уже было делом техники...

Как-то до Киева прибыл Райкин. Так вот - билетов на его концерты не существовало и в помине. Думаю, их даже и не печатали... А дядя Леня, вот ухитрился притащить во двор пару-тройку. Так, моим родителям удалось увидеть Райкина живьем.

Хотя, того концерта могло и не состояться. Билеты у моих предков были на третий день выступлений, а на первом, в начале монолога, когда Райкин спрашивает у публики: "Спроси у меня, кто ты есть?", из зала раздалось задорно-комсомольское: "Ты ж.д!"

Повисла гробовая тишина. Райкин стал быстренько уточнять: мол, шо за пидор такой это сказал? У зрителей (всех до одного) дрожали коленки, чесались кулаки, но своего они не выдали...

Тогда артист прямо со сцены, как выкрикнет: "Товарищи из Укрконцерта! Немедленно вернуть зрителям бабки за билеты! В этом антисемитском городе моей ноги больше никогда не будет!"

А на следующий день вся украинская Цека (во главе с самим Щербатым) стояла на цирлах и коленях перед великим юмористом, убалтывая Исакича не валить из города... Они хитрожопые,  еще и Фурцеву подключили... В конце концов Райкин киян милостливо простил, а мои родители смогли на него посмотреть.

Но я отвлекся от дяди Лени. Это был очень спокойный и рассудительный мужчина. Разговаривал всегда тихо и культурно. Помню, лишь один единственный раз, когда он на кого-то орал и матюкался. И этим "кем-то" был его лепший кореш - мой Дидуся.

Был у Дидуси один прикол. Как и все мужики его возраста он воевал и, как многие, имел боевые награды. Был у него и орден Славы. Тогда многие имели такой орден. У моего бати (дидусиного зятя), например их было, аж два. Разница была только в том, шо Дидуся носил этот орден с постоянной регулярностью.

По жизни у него было всего два костюма: темно-синий, демисезонный и летний парусиновый. Дидуся только в них и ходил: снимал первый и тут же надевал второй. Снимал орден с лацкана одного и тут же прикручивал к лацкану другого (дырочки были проколоты давным-давно). Да, в особенно жаркую погоду, он ходил в рубашке на выпуск, естественно с дырочкой над правым соском.

Когда появилось "Место встречи изменить нельзя", где Жегол Высоцкий повсюду бегал в лапсердаке со "Славой" на правом лацкане, мне сразу вспомнился Дидуся с его наградой...

Но я отвлекся. Однажды, накануне какого-то праздника, Дидуся начал прибалтывать дядю Леню, шоб тот надел все свои ордена. Мол, пусть народ увидит, какой в войну "Мистер Х" был герой. Убалтывал его Дидуся и так, и сяк...

Дядя Леня долго молчал, краснел, пыхтел, как самовар и наконец не выдержав, заорал: "Да, от..бись ты уже от меня Борисыч (Борисыч - это мой Дидуся)! На х...ра сдались мне эти побрякушки? Они мне шо, здоровье вернут? Вон ты со своей звездулей, как с писанной торбой носишься... А много она тебе помогла, когда ты зоны хавал!"


Дидуся и его отсидки

ШО ДА, ТО ДА... Открою страшный секретик - Дидуся сидел. И, аж два раза...

Первый раз его взяли летом 38-ого, прямо с работы. Дидуся пахал не то слесарем, не то токарем на киевской "Ленкузне". Теперь этот завод хапнул себе Петька Порошенко.
Так вот, пришли прямо в цех и отвезли на Короленку. Ну, в ту контору, шо стоит в пяти минутах ходьбы от нашего дома.

Усатый "пришил" Дидусе шпионаж в пользу... Латвии...

Дело в том, что все дидусины родичи всю жизнь жили в Риге. Уж, не знаю, какими путями Дидуся попал до Киева, но фактом остается фактом - Усатый признал его латвийским шпионом и дал десять лет "без права переписки".

Обычно, такая формулировка означала расстрел, но Сталин Дидусю пожалел, дал топорик и попросил порубать трошки лесу под Сыктывкаром.

В 42-м Усатый обратно пожалел Дидусю и предложил на выбор: або амнистия и бегом на фронт, або... Ну, за второе "або" было лучше не думать...
На войне Дидуля был дважды ранен, и в конце концов, в 46-м (через восемь лет!) снова попал домой.

Но, как говорится "не долго музычка шпиляла"... В 52-м, в разгар борьбы с космополитизмом и врачами-вредителями, Усатый его снова посадил.

Нет, Дидуся не был, ни космополитом, ни даже зубным техником - он имел небольшую артель, сбитую из инвалидов-сапожников.

Посадил его Усатый из-за стиляг. В те счастливые времена оказывается космополитами могли быть не только евреи-вредители, но и безродные стиляги.


Первый дидусин стартап

НАДЕВАЯ яркие шмотки и танцуя линди-хоп, эти чуваки не просто выделялись из серой, совковой массы - они нагло выставляли средний палец противнючей действительности.

Бабла на фирмовый прикид не было, поэтому и наряжались они в стремные, подпольно шитые бебихи. Настоящие, крутые стиляги (сынки всяких коммуняжных шишек) презрительно называли это шматье "совпаршивом".

Фризура "кок", пиджаки с офигенно широкими плечами, узкие брюки-дудочки, тонкие галстуки-селёдки, и конечно лаковые туфли на светлой каучуковой подошве.

Вот из-за этих "шузов", сука Сталин и посадил Дидусю снова...

Его инвалиды сначала приклеивали к "скороходовским"советским ботинкам пластмассовую подошву, а потом кисточкой красили её в белый цвет. На стельку шлепали саморобную печатку "made in USA". В результате клиент получал фирменные шкары с фирменной подошвой "манная каша".

Вообще-то, реально-фирмовая "манная каша" - это грубый невулканизированный белый каучук натурального происхождения. Но где было бедным киевским инвалидам доставать этот каучук, получаемый из сока бразильской гевеи?
Мужики, банально клеили пласмассу на "скороходовскую" подошву.

Несчастные стиляги-космополиты, как они вообще могли хилять по Броду в такой фигне? Их и на зону засылать было не нужно - заслуженное наказание они получали уже тогда, когда одевали те шкары...

А вот Дидуся, таки получил свои реальные три года. В последствии, он и сам не мог объяснить, за шо ж его посадили...

Но и в этом случае Усатый оказался двуличной личностью - как посадил, так и выпустил. Ну, не лично он. Пока были суд и дело, Сталин сдох, и его лепший кореш по политбюро Берия объявил амнистию. Дидуля, как раз под нее и попал.

Последующие пару лет Дидуся не слишком активно проявлял социлистическую инициативу и работал простым, советским часовщиком в одной из, созданных им ранее, артелей. Так, ковырялся, ковырялся Дидуся в колесиках и шестеренках, пока не наковырял себе новый, классный стартап...


Второй дидусин стартап

Среди трофеев, оказавшихся после войны в Союзе и разошедшихся по стране, было немало кайфовых швейцарских и немецких часов. Но "крутяки" из тех времен (торговые люди, всякие там народные, плять артисты, высокопоставленные коммуняки) хотели сделать из таких часов еще большую, еще более престижную "лялю".

А делов то было всего склепать вместо фирменного металлического корпуса точно такой же золотой и поместить в него прежний механизм. На изготовленных золотых корпусах "люди" ставили поддельную маркировку и пробирные клейма.

Через год-два, благодаря "людям" (среди которых был и Дудуся), уже пол-Киева "вышивало" в фирменных часах, которые пару лет назад могли себе позволить, только какие-нибудь "геринги с геббельсами", да "жуковы с рокоссовскими"...

В 1954-м, в одно холодное летнее утро на пыльных полках подсобки киевского "Ювелирторга" загадочным образом появилась партия трофейных немецких часов "DOXA" в цельном стальном корпусе с маркировкой D.H. (Deutsches Heer – сухопутные войска). Часы сами по себе уже были раритетом - среди немецких военных часов марка "DOXA" встречалась довольно редко - в основном эта швейцарская фирма производила гражданские часы.

В тот же летний вечер вся партия часов из подсобки испарилась. Нет, ничего криминального не трапылось - просто таинственные антифашисты скупили "под корень" всю ту нацисткую мерзость.   

Я видел эти часы у Дидуси много-много лет спустя...

Корпус из нержавейки без покрытия был качественно отполирован. Задняя крышка завинчивалась, внутри круговое зернение. На крышке снаружи клеймо D.H. (Deutsches Heer, заказ Вермахта) и номер. Чёрный циферблат с характерным военным шрифтом, подписан "DOXA". На стрелках и цифрах радиевая светомасса. Сохранились они у Дидуси в прекрасном состоянии. Смотрелись, ну оооочень стильно и винтажно. Надев такую "лялю" на руку, чувствуешь себя натуральным Штирлицем.

И вот эту прелесть киевская антифа раскурочивала, выбрасывала нах шикарный корпус, вставляя механизм в вульгарный золотой.   

А вооще-то, темка была нехилая...

При общих затратах в полторы тыщи, клиент башлял за новодел три пятьсот. Спрос был колоссальным - очередь за часами тянулась, аж до самого XX-ого съезда...
И это при том, шо средняя зарплата тогда была семьсот рублей.


Третий дидусин стартап

В СССР У НАРОДА была масса старых, черно-белых фотографии, причем качества отвратительного. Дидуся бригада перефотковала эти фотки, увеличивала в размере (по желанию заказчика) и отретушировала. Фотографии после этого получались, как бы новыми и, как бы цветными.

Технологическая цепочка работала следующим образом. Торговый агент разъезжал по прибрежным к Киеву селам и весям, собирая заказы (с минимальным авансом). Фотограф увеличивал снимки, после чего художник их ретушировал. Финальный аккорд - торговый агент развозил отретушированные фотки селянам-заказчикам и получал с них бабло.

Торговым агентом Дидуся, естественно, взял инвалида по кличке "Мишугене". Руки ноги у него были при себе, но был он сильно контуженным. Вроде нормальный, нормальный, а потом такое себе вытворит...

Прямого перевода с украинского на русский слова "мишугене" в природе нет. Вообщем, это можно перевести, как "ебн..тый на голову". У Тараса Шевченко в "Кобзаре"даже есть стихотворение такое - "Як тэбе не любыты, мишугэнэ мий".

"Мишугене" имел первую группу, а еще небольшой автомобильчик, положенный ему, как инвалиду войны. Вот за эту машинку, которую чувак называл "моей тачанкой", он и был принят на работу. Естественно, с такой больной головой, прав ему никакой ДОСААФ выдать не мог, и поэтому за шофера у него была собственная мама, тетя Рая.

Может кому-то удалось в детстве посмотреть, запрещенную в СССР кинокомедию "Операция Ы". Там у Бывалого-инвалида была точно такая "тачанка", как и у "Мишугене". Называлась "СМЗ" и могла гонять со скоростью до 60 км/ч. Причем, каждые два с половиной года автомобиль забирали, выдавая новый. А еще башляли за бензин.

Этот инвалид первой группы был офигенно здоровенным, да и тетя Рая имела, соответствующие ее возрасту и статусу мамы "Мишугене", размеры. Когда они (оба два) втискивались в салон, то места только хватало для небольшого альбомчика с фотками-образцами.

С гордостью признаюсь, шо на первой страничке этого портфолио были два моих фото. Первое - черно-белое, маленькое и задрыпанное, запечатлившее момент выноса меня из роддома. Второе - большая яркая фотография, вылитый Ленин с октябрятской звездочки. Высокий лоб, румянные щечки и взгляд, устремленный вдаль.

Интересный реализм жизни... Много-много десятилетий спустя, в одной дикой стране туземцы дадут мне погоняло "ленин". Прямо, как знали нехристи...

За фотографическую часть и раскраску у Дидуси отвечал Сергей Сергеич. Бывший фронтовой корреспондент, хороший дядечка и страшный бухарь... С ним у Дидуси было больше всего мороки. Сергей Сергеич мог уйти в запой, позабыв о своих обязанностях. Даже не знаю, почему Дидуся, так с ним носился... Хотя, по трезвянке, мужику цены ему не было - мог работать день и ночь.

Об этом стартапе можно еще рассказывать и рассказывать. Например, как Мишугене со своей мамой выбивали (в прямом смысле) бабки из селян-куркулей, внезапно отказывающихся забирать свои фотки. Или, как Дидуся ходил в ломбард, выкупать увеличитель, заложенный Сергей Сергеичем...

Лет десять назада был на выставке известного фотографа Халдея. Мужик - единственный советский фотокор, снимавший войну с первого до последнего дня, фотографировал на Нюрбергском процессе. Фотки с процесса получились объемные, живые - такие с телефона не сделаешь...

Было несколько фоток самого Халдея военных лет. На одной он стоял в обнимку с каким-то капитаном. На груди обоих болтались фотоаппараты. Капитаном был Сергей Сергеич...


Четвертый дидусин стартап

СОВЕТСКИЙ, ДОСААФОВСКИЕ ТИРЫ были до примитивности скучны - с двух метров нужно было прикончить беззащитную белочку или кролика. В лучшем случае была возможность раскрутить мельницу или заставить побороться двух облезлых мужиков-нацменов...

Не знаю, сколько Дидуся забашлял и кому, шобы сделать свой тир, таким особенным. Но фак остается фактом - ЕГО тир на какое-то время стал самым популярным местом развлечений в городе Киев.

Прикиньте: трёхрядная, двухметровая рама, с закреплённой на ней целой армией вермахта. Солдаты в касках с крестами, мотоциклетки с нациками, танки, подлодки и эсминцы. Пикирующий самолет со свастикой на фюзеляже, который при попадании скользил по тросу вниз. И вся эта грозная махина погибает, при попадании в "пятак" трехкопеечной пулькой. Хотя, нет - от одной пульки падал, лишь рядовой Франц Беккенбауэр. Только его жизнь была оценена одним "пятаком". Чтобы уничтожить подлодку, нужно было попасть в два кружка, крепящихся к мишени, в "тигр" - три.
 
Взрослые дядечки толпами томились в очереди, шоб замочить еще одного, недозамоченного ими в ту войну фашика. Пионерам с комсомольцами, тоже хотелось грохнуть, хотя бы одного немца, раз уж не довелось сделать этого в живую.

В то время в Киеве проходил чемпионат СССР по шахматам. Самые известные советские шахматисты: Авербах, Бронштейн, Штейн, Таль, Корчной и примкнувший к ним Василий Смыслов, старались, как можно быстрее окончить свои партии в ничью, шоб успеть прийти в дидусин тир до закрытия, и тоже внести свой вклад в великую победу!

О тире говорил весь город. В "Вечерке" даже появилась статья за дидусин тир под заголовком "Никто не забыт, ничто не забыто!"

Тир с вермахтом стал еще одной достопримечательность Киева, на ряду с Печерской Лаврой и Владимирским собором. Непрерывная череда втобусов возила сюда туристов с интуристами.

Самое интересное, шо сколько бы в этих фашиков не валили, они оставались такими же яркими и бравыми. Хотелось стрелять и стрелять, шоб краска, наконец облупилась. Патронов не хватало, оружие перегревалось...
Тир регулярно перевыполнял план по убою врага на душу населения. Инкассаторские машины табуном стояли вокруг тира в ожидании дневной выручки.


Самоварыч

СВОЮ ИЗБИРАТЕЛЬНУЮ КОМПАНИЮ на пост старосты второго класса я выиграл, именно, благодаря дидусиному тиру.

В своих предвыборных выступлениях я не обещал своему электорату отмены уроков чистописания и сокращения учебного года до двух месяцев. Я не требовал внести в школьное меню, вместо паюсной, кабачковую икру. Нет...
Я просто методично, группами по 2-3 человека, водил моих избирателей бесплатно пострелять в тире.

Обычно, приходили к закрытию. Нас встречал дидусин заместитель, Петр Степаныч. Друзья и товарищи любовно называли его "Самоварычем". Дело в том, что Петр Степаныч, как и большинство дидусиных сотрудников, был инвалидом (у него не было нижней половины тела), и передвигался на небольшой тележке, отталкиваясь от земли двумя болванками.

Со своим замом, Дидуся был знаком уже тыщу лет. После войны вокруг Бессарабки, вплоть до "второй Бессарабки" (там, где сейчас стоит Дворец спорта), вдоль дороги стояли рундуки — прилавки, на которых торговали черти-колхозники.

Возле них и любили отираться "самовары"- резались в карты, напёрстничали, безобразничали. Когда холодало, инвалиды ночевали, в вырытых ими же на Собачьей тропе, землянках. Иногда мужики, так набухивались, шо просто не были в состоянии докатиться до базы на своих подшипниках. Тогда они оставались спать просто под рундуками.

Вот, под таким рундуком и нашел, как-то Дидуся Самоварыча. Взял в артель и после этого уже никуда от себя не отпускал. Дидуся менял артели, придумывал новые стартапы - Петр Степаныч всегда при нем.

Так вот, "Самоварыч" привозил свой личный стульчик и приставлял к прилавку перед мишенями. В восемь лет ребенок имеет росту, где-то метр с кепкой, поэтому для стрельбы мы становились на этот "самоварный" стульчик.

Стрелять, естественно мы не могли - воздушки были слишком тяжелыми для нас. Поэтому Дидуся сам держал ружье и целился тоже сам, а нам дозволялось держать палец на курке. По его команде "Огонь!" мы нажимали на курок.

Можете себе представить, шо это был за пальба... Как правило, верхмахт после посещения тира моими избирателями, оставался доволен собой. Впрочем, как и мои избиратели - такой кайф на три копейки, можно было получить, только от стакана газированной воды с сиропом. А здесь, еще все было на шару...

Как-то раз я пришел со своими избирателями (точнее избирательницами) Машей и Катей, еще до закрытия. Дидуси в тот момент в тире не было - пришли френды, и в "кабинете" накрывался стол.

Тир состоял из двух комнат - собственно самого тира и небольшой комнатки с окном и туалетом, называвшайся "кабинетом директора". Она никогда не пустовала - здесь собирались дидусины френды и друзья. Тут можно было расслабиться: выпить и закусить, перетереть свои мужские терки. Это был своеобразый клуб по интересам, где люди могли передохнуть от повседневных забот и тупых начальников, заеб.ших жен и советской власти.
В дальнейшем, я буду называть это место - клуб "У Дидуси". А по стейцовому - "Didusya's"

Так вот, мы стояли с Машей и Катей в сторонке и наблюдали, как последние посетители (два жлобка-фэзэушника) стреляют по мишенями. Вернее стрелял один, другой был настолько бухим, шо даже не мог поднять мелкашки. Как Дидуся выдал им ружья (в таком состоянии) - это уже вопрос третий.
Так вот, тот шо потрезвее, заряжает ружье очередной пулькой и внезапно направляет его (ружье) в нашу сторону.

Не знаю, возможно в селюка вселился дух его деда полицая, и он просто на генном уровне не мог стрелять в своих немецких хозяев. А может дед-полицай принял нас за выживших в Бабьем Яру и был просто обязан доставить нас обратно, на место экзекуции. Не знаю...
Но фактом остается фактом: в двух метрах стоял пьяный уе.ок с ружьем и целился в нас...

Первая мысль - киллера подослала мой конкурент на выборах - Оксаночка Иваненко.
Очень умненькая отличница, партийная, и к тому же спортсменка (занималась художественной гимнастикой). Как для своей фамилии, Оксаночка была очень толковая, и уже тогда знала, почти все про войну полов. Проштудировав от корочки и до корочки "Мифы древней Греции", делилась неожиданными открытиями со своими избирателями.
Все было на ее, Оксаночкиной стороне. Даже фамилия, оканчивающаяся на "КО"...

Но... По последним опросам, опубликованным в нашей стенгазете "Павлик Морозов в школе и дома", я шел впереди со значительным отрывом.
Вот, поэтому я и подумал, шо лоха ко мне подослала конкуренша.

Все это пронеслось в моей голове в долю секунды. Я даже не успел прикрыть своим тщедушным, восьмилетним телом Машу с Катей, как мимо пронесся ярко-красный болид Михаэля Шумахера. Это Самоварыч на своей тележке, со скоростью 220 км/час врезался в "чертей".

А потом почалось... Петр Степаныч сладострастно пи.з.дил хлопчиков своими дубовыми кулачищами, самозабвенно молотил их, приговаривая "бей беьндерку, бей беньдерку". У "Самоварыча" это выходило, как "пей до дна, пей до дна"...

Весь цирк длился, наверное секунд десять-пятнадцать. Из другой комнаты выскочила купа мужиков во главе с Дидусей на лихом коне. Вначале они никак не могли подступиться до Петра Степаныча, опасно размахивающего своими кувалдами перед их носами. Наконец, кое-как удалось подхватить инвалида под руки и выхватить из тележки.
Со стороны это выглядело так, будто верные техники вытаскивают из полыхающего, разбитого болида, застрявшего в нем пилота. А тот в беспамятстве продолжает бормотать "не догнал, не догнал"...

Все это время мы стояли тесно прижавшись к стенке и друг к дружке. Нам было трошкы жалко второго "чертенка", отхватившего, не слишком по делу. Хотя с другой стороны, как говаривал Усатый: "Лес рубят, щепки летят". И вооще - кто его заставлял набухиваться с тем шлымазлом?

Мы завороженно следили, как мужики за шиворот выволакивают, отпиз..енных (по делу и не очень) из тира. Дидуся мокрой шваброй быстренько, как заправский чемпион мира по керлингу, стирал с линолиумного пола кровавые следы, сопли и зубы пострадавших.

Больше никто этих "чертей" в Киеве не видал...

Зато я узнал еще одно матерное слово - "бендерка", в смысле бухой черт...


Моя карьера старосты

ЩАС БУДЕТ некороткая главка за мои избирательские дела. Кому не цикаво, можете пропустить - к делу она не относится. Хотя, с другой стороны, я тоже был обладателем билета на тот футбол. И если я рассказал за дядю Леню в Дидусей, а в дальнейшем расскажу и за дядю Вику, то почему бы мне поведать и за себя родного?

В том году министерство образования СССР решило изменить систему выборов по вторым классам. Теперь, по американскому образцу, старосту выбирала коллегия выборщиков. В советскому варианте это был совет "звездочек".

Состав "звездочки" был следующим: командир, цветовод, библиотекарь, физкультурник и санитар. Оксаночка, естественно была командиром.

В моей "звездочке" командиром была Маруся, цветоводом Роза, библиотекарем Рая, а физкультурником Вася Шмаровоз. Как беспартийный, я был за санитара.

Наш второй "Б" был лучшим в школе, и имел целых пять "звезд". Это значит пять голосов, плюс один голос имелся у нашей классной - Фаины Яковны, представлявшей администрацию школы.

Тот день мне запомнился назавжды... Урок арифметики, наконец подходил к своему логическому завершению, когда без стука и объявления войны в класс ворвался наш завхоз, тетя Поля. Жиночка тяжело дышала, ее немалые молочные железы, то вздымались, то подскакивали от перевозбуждения. Дождавшись, пока они (железы) обретут нормальный размер и залезут обратно в лифчик, завхозша взобралась на "фаинаяковный" стул и ликующим басом Левитана провозгласила: "Сообщение ТАСС!"

По классу сразу растеклось недовольное бурчание: "Нуууу, блиииннн.. опять, значит война будет. Суки американские - даже не дают советским детям второй класс спокойно окончить".

А тетя Поля уже слезла со стула, и рыская глазами двинулась вдоль ряда парт. Тормознулась около моей, поправила одной левой спустившуюся бретельку, а правой...

А правой подняла мою руку вверх!

ЕСССС!!!

Получив четыре голоса, против двух Фаины Яковны с Оксанкой, я стал старостой класса!!!

Весть о том, шо беспартийный, малограмотный (писать и читать я тогда умел, еще не слишком шибко) "карандаш" не только пошел против СИСТЕМЫ, но и победил ее, разнеслась по всему Союзу со скоростью галапагосской черепахи. Народ хотел перемен, и "если какой-то малолетний киевский салабон сумел одолеть партийно-административный ресурс, то почему бы не попробовать и нам?"

Во многих начальных классах страны начались волнения, все требовали выборов, как в Киеве. Я получал тыщи писем от своих последователей. В школах повсеместно рядом с фотографиями Вали Котика, Лени Голикова вешали и мой портрет. Ну, тот, из портфолио, где я похож на Ленина. Та же фотка появилась в воскресном номере республиканской партийной газеты "Юный ленинец". Жизнь явно удавалась...


Мой "Уотергейэт"

КАЙФОВАЛ Я НА ДОЛЖНОСТИ, примерно с месяц - до первого диктанта по русскому языку.
Уже, кладя тетрадку на стол Фаины Яковны знал, шо быть бидэ... Советская семибальная система доктора Семашко не предусматривала оценки, которую я заслужил. Мой зошыт, ни в коем случае не должен был попасть в цепкие пальчики администрации...

Об этом я и тактично намекнул командиру своей "звездочки", а также верному соратнику, Марусе. И это стало началом конца моей карьеры...

После уроков, когда весь трудовой народец (и я в том числе) дружно промаршировал обедать, Вася тормознулся в классе. Роза с Раей для понта, затеяли в коридоре игру в дочки-матери. Маруська, как командир, стояла на шухере и резалась сама с собой в буру.

Дождавшись, пока весь этаж опустеет, Васек металической линейкой (тогда кредитки выдавались только в третьем классе) отжал язычок замка шкафчика, где мирно себе покоились тетрадки с диктантом. Минут через сорок тщательного досмотра была наконец обнаружена стопочка, любовно перевязанная голубой каемочкой.

Тут бы Ваське схватить тетрадки, скинуть в ранец и валить по бекицеру нах. Но гены, плять, гены...

Васька-физкультурник был банальным малолетним жиганом с Евбаза, а рядом с тетрадками покоилась еще и "фаинаяковлевная" золотая цепь 585-ой пробы, которую та обычно накидывала на свой шестизарядный бюст, на случай педсовета.

В шкафчике также обнаружилась яркая коробка из под момпансье с семью рублями и сорока копейками (прописью: "семь сорок") - наш классный "общак" для поездки в Диснейленд на будущий пейсах. Племянник Фаины Яковны уже давно свалил в Штаты и сейчас працювал в Диснейленде, в качестве одного из белоснежкиных гомов. Он то и пообещал своей тетушке 25-и процентную скидку на билеты.

Короче, Васек згрёб тетрадки до ранца, а цепку с бабульками поклал себе на карман.

Через час "звездочка" в полном составе передислоцировалась в ботанической сад имени академика Фомина. У Маруси-командирши, еще с Афгана, сохранилась классная саперная лопатка. За пару минут она бойко и умело выкопала окопчик полного профиля под развесистой клюквой. Народ споро обшил земляные стенки досками, поставил буржуйку - в ней и спалили проклятые зошиты...
Все было сделано в лучших традициях гайдаровских пионеров - "без шума и пыли".

А потом они начали делить награбленное по справедливости - цепку Марии, "семь сорок" остальным подельникам (на разврат).
В те дни, весь Киев заложил толстый болт на учебу и работу, и с вечера до утра стоял в длиннющих очередях на заграничные атракционы "Луна-Парк", шо на Петровской аллее.

Ярко освещённый, с огромным количеством разноцветных фонариков, магазинчиков и аттракционов, "Луна-Парк" дарил киянам ощущение сладости и радости. Чего только там не было: автоскутеры, тиры, автодром со сталкивающимися машинками, колесо обозрения, и конечно же "комната страха".

Вся обслуга была ихняя - чешская. Иностранные пацаны и девчонки заводили народ на карусели, вкладывали в руки ковбойские винчестеры в тирах. Кияне, враз почувствующие себя Виннету и Шаттерхендами, шмаляли по мишеням, в надежде выиграть машинку или медвежонка. А может даже и жвачку. Это вам не в Беккенбауэра палить на три копейки - дидусин тир здесь "отдыхал"...
Квиточки были от 30-и до 50-и копеек, поэтому октябристы могли кайфовать целую вечность - в наличие имелось, почти восемь рублей!

Под конец, решив трошки порелаксировать, наша "звездочка" втиснулась в двухместную вагонетку (грошей хватило только на два квитка) и покатила по большому, темному шатру "комнаты страха". Атракцион был с явным тематическим уклоном: с влажных (не по детски) стен на октябрят пялилось чудище с окровавленными клыками и головой Гитлера. На руках у фюрера сидел своей толстой жопой упырь Геринг и пускал кровавые слюни. Советские дети вопили от счастья, когда их невинных плечей торкались, чьи-то липковато-похотливые рученки. Это Геббельс, педофил с выпученными зенками, царапал их своими грязными, неподстриженными ногтями...

Когда опозоренная, но довольная собой "звездочка", наконец выглянула из-за облачков зла и антисанитарии, ее уже поджидали другие, не менее опасные монстры...

Это ментовский кобелек по кличке Плейшнер, учуяв запах "фаинояковных" феромонов на Марусиной цепочке, привел бригаду угрозыска к шатру.

Командир сразу ушла в "отказку", заявив, шо цепку нашла (прямо секундочку назад) на земле, в пыли. Она, как раз уже собиралась писать заяву до милиции о находке, когда этот злой Плейшнер начал ее лапать.
В доказательство, Маруся вытащила из портфеля учебник "Ридна мова", вырвала титульную страницу и помусолив карандаш, собралась писать на обратной стороне.
На секунду задумалась, и посмотрев сверху вниз на невысокого, с испитым лицом мужичка (явно начальника), застенчиво спросила: "Дядя Жеглов... А как правильно? ЗаИвление или ЗаЕвление?"

Делать было нечего: тетрадок не нашли, "семь сорок" тем более... За цепку ничего доказать было нельзя. Второклассников отпустили на поруки по хатам, а цепочку менты оставили себе (говорили, шо в качестве вещественного доказательства).

По утрянке ко мне заявилась Маруся и подробно, без прикрас, рассказала за вчерашний шухер. Я был спокоен - имелось алиби на целый день. После обеда играл в футбол на школьном дворе, а вечером пел в православном хоре девочек при областной синагоге.

Подойдя к школе, я просто офигел: двор был усеян детьми младшего школьного возраста. Все перетирали за вчерашний гоп-стоп. Никто не мог приложить ума, хтож на такое мог быть способен: замахнуться на самое святое, шо есть у детей - на "общак"! Большинство подозревало Путина...

Отдельно сидели кружком на корточках и палили цигарки взрослые пацаны с Евбаза. В перевалочку подошел и по очереди пожал им руки. Мужики выказывали свой респект, хлопали по плечу, интересовались подробностями. Я уверял, шо ни при делах, и даже маю отмазку. Чуваки понимающе лыбились, кивали головами, мол все понимаем братела, но бабки треба возвернуть...

Я согласился и пообещал разобраться с этим вопросом. А вообще-то, было приятно. Как там у Олешковского: "Господа из влиятельных лагерных урок за размах уважали меня..."

В класс я не попал - в дверях хмуро стояла завхоз тетя Поля. Дождавшись, пока я подошел совсем близко, цепко ухватилась за лацкан моего лицейского мундирчика и повололка за собой. Так и тащила, гадина, два этажа, аж до самого кабинета директора. Тот уже, с похабной улыбочкой ждал на пороге.

Ни слова не говоря, тетя Поля передала мой лацкан директору, как эстафетную палочку. Федор Иваныч, бывший полковник и инвалид войны (везет же мне, плять на инвалидов), тоже молча и опираясь на свою палку (не на ту, шо вы подумали), потащил до окна.

Первой мыслью было, шо этот штымп сейчас банально выбросит меня с третьего этажа. Но заметив, сидящую за директорским столом Фаину Яковну в цепочке (!), успокоился - неее...при свидетелях зассыт...

Подтащив к подоконнику, очередной инвалид, указал палкой (все той же) на стоящий внизу ментовский бобик:

- Видишь внизу милицию? Выбирай! Сейчас же подписывай бумагу о своей отставке, или я всю вашу мишпуху, прямо сейчас сдам в детдом в Караганде!

Почему-то вспомнился Усатый с его "або амнистия и фронт, або..."

Ко мне подошла Фаина Яковна и протянула лист бумаги. Усов у нее не было.... Ну, разве шо, только трошки пробивались...

Как я неоднократно упоминал, в те годы читал не слишком шибко, а тут целый лист, да еще мелкими буквами. Не глядя, и даже не читая, я вывел внизу страницы свое факсимиле.

Вот так печально и невыразительно окончилось мое царствование.

"Общак" мы вернули - деньги под проценты дали наши родители. Лично я, еще два года отдавал маме деньги, вырученные за бутылки в пункте приема стеклотары.
В Диснейленд мы так и не доехали - Хруща скинули нах, а Брежнев закрыл границу с Америкой. А старостой до глубокой старости оставалась Оксаночка Иваненко...


Наша староста

ГДЕ-ТО В ПЯТОМ КЛАССЕ, в школе проходил концерт самодеятельности, посвященный какому-то советскому холидею. Каждый класс должен был выставит патриотический номер по этому случаю.

Наш класс поставил балет под названием "Тачанка".

На сцену выбегала группа девочек в купальниках, взнуданных (в хорошем смысле) кучером и моим другом Фимой. Фима был хромой, поэтому тачанку постоянно заносило в разные стороны. После третьего круга она (тачанка), наконец дохрамывала до места назначения - конюшни Буденного. Там ее радостно и вприсядку встречал усатый командарм Валерчик с группой бойцов.

А дальше на сцену гопаком и со штативом на плече выскакивал я. Фотограф, пилять...

Моя цель - сфоткать всю эту мишпуху, на память для потомства. Сбиваю бойцов до кучи перед штативом и вдруг, с понтом, замечаю группу телочек, простите лошадок, скромно перебирающих стройными ножками, в другом углу сцены.

Вразвалочку и похотливо пританцевывая, кружу вокруг табунчика. Выбираю одну конячку, отвожу в сторонку и, как последний зоофил, начинаю осматривать. Заглядываю в ротик, тяну за гриву, похлопываю по крупу, глажу бабки. В конце концов, одобрительно цокая языком, подвожу Оксаночку (!) за поводья, к томящейся в ожидании, толпе бойцов.

Финальная сцена для пионеров и комсомольцев из двухтысячных.

Вся контора замирает перед штативом. На переднем плане Валерчик Буденный и кучер Фима крепко держут в узде Оксаночку, а за их спинами недовольные бойцы корчат рожи и делают селфи. Занавес!


Дидусины друзья

КАК Я УЖЕ РАССКАЗЫВАЛ, в "Didusya's" постоянно толпился народ. Некоторые заскакивали на секундочку, просто поздоровкаться и спросить, як справы. Другие торчали здесь часами. Кого, здесь только не было...


Дядя Гриша

ДЯДЯ ГРИША был айсором и постоянным завсегдатаем клуба. Он чистил шузы на ступеньках нового цирка, недалеко от дидусинового тира, и поэтому после трудового дня регулярно к нему захаживал.
Запомнилась его лихая шапка-кубанка набекрень и тридцать два золотых зуба. Зубы светились, когда дядя Гриша широко зевал. Мне кажется и зевал он с понтом, шоб похвастаться своими челюстями. И еще я удивлялся - ну, на х..ра ему каждый день пахать, как каторжному, если во рту целый золотой запас Америки.

Приходил со своей скамеечкой и ящичком, где хранились все его бебихи: щетки, бархотки и прочие гуталины. Любимым занятием было резаться в сечку с Самоварычем. Вместо стола у них был "дядигришин" ящичек. Так и вижу эту картину - "Самоварыч" в тележке, а напротив айсор на маленькой скамеечке.

К чистке обуви дядя Гриша относился, как к ритуалу. Первым делом он щеткой, типа одежной, смахивал пыль. Потом вставлял в туфель картонки, шоб ненароком не испачкать носки. Дальше на шуз наносился крем и втирался уже другой щеткой.
Пару минуточек ничего не делалось - просто велся базар промеж дядей Гришей и клиентом. Все это время обувь насыщалась. И только спустя некоторое время, уже третьей (!) щеткой полировалась. Окончательный блеск наводился бархоткой. К таким туфлям пыль не приставала несколько дней!
Я сам тому очевидец - дядя Гриша сделал из моих шузов такую "лялю" на выпускной...


Дядя Коля Грищенко со своим Шевченкой

БЫЛ ЕЩЕ дядя Коля Грищенко - однорукий (не бандит) мужик с пустым рукавом измятого пиджака. Он заведовал приемом посуды недалеко от нашего двора. Это для него я два года таскал авоськи с бутылками, шоб покрыть должок перед мамой, за те самые "семь сорок".
Дядя Коля Грищенко никогда не придирался к качеству "моих" бытылок. Он не замечал ни сколов, ни трещин, и всегда давал хорошую цену, а еще корешовал с нашим дворником "Фантомасом". Когда бы я не приходил со своими пляшками - эти двое сидели на ящиках из-под тары и бухали "Жигулевское" с таранкой, вперемешку с сырком "Турист".

Написал эти строки и подумалось - еще один инвалид... Сколько ж их тогда было...

Помимо руководящей должности на приемном пункте, дядя Коля Грищенко (по совместительству) работал ночным сторожем в небольшом домике-музее Шевченко. Не того Шевченка, не футболера, а другого - с моржевыми усами.
На вторую работу далеко ходить не приходилось: приемный пункт был, как раз напротив музея, через дорогу.

Работники музея, как один были алголиками, националистами и аспирантами. Зарплаты были мизерные, бухали они каждый день, поэтому КГБ приходилось постоянно поддерживать их статус украинских интеллигентов-диссидентов.
Дядя Коля Грищенко был для них незаменим. Уходя с работы, элита украинской интеллигенции оставляла груду пустых бутылок. А утром, придя на работу, на письменном столе, рядом с томиком "Кобзаря", они всегда находили два смятых рубля.
Дядя Коля Грищенко был монтером Мечниковым наоборот: деньги он не брал, а давал. И не вечером, а утром...

Интеллигенция шибко уважала дядю Колю Грищенко, хоть и был тот "москалем". Музейные пацаны по пьяни делились самыми интимными секретиками, вверенного им кобзаря. Вот за такой секретик меня, чуть не вытурили со школы.
Дело в том, шо дядя Коля Грищенко все эти байки пересказывал в тире. И я, как назло, однажды услышал одну...

Дело было в классе четвертом, на последнем в том году уроке украинской мовы. Наша училка Одарка Спиридоновна с выражением читала, какие-то стишки Тараса за любовь. Одарка была родом с Западной Украины, и поэтому ее булькающий, галицайский диалект не все понимали. Но читала она, так вдохновенно, так страстно и проникновенно, шо весь класс (включая меня) рыдал от умиления. Училка закончила читать свой виршик - глаза горели, файни груды здиймалыся... Весь класс был в восхищении от стишка и в трансе от сисек.

И тут я, мудила, спрашиваю: "Одарка Спиридоновна! А правда, шо Тарас Грыгоровыч бухой залез на табуретку, шоб достать со шкафа какую-то фигню. Но не удержал равновесия и наеб...улся. И то ли шею свернул, то ли виском об шо-то ударился?"

Кто хихикнул, но в целом класс напряженно ждал от училки ответа. Ответа ждал, укоризненно разглядывая меня со стены, и сам Тарас Грыгорыч...

И ответка не приминула себя ждать: Одарка Спиридоновна, схватив меня за пионерский галстук, потащила вон из класса. Тащила, хорошо мне знакомой дорогой скорби: коридор, второй этаж, третий... И наконец станция назначения - Голгофа...

Даже не постукавшись, Одарка Спиридоновна влетела в директорский кабинет.

На мое счастья Голгофа была уже занята: на ней сидели Федор Иваныч с Петром Ильичем (учителем пения) и мирно квасили...

Наша школа была бабьим царством. Мужиков сюда приблудилось трое: два вышеупомянутых, плюс пидор Юра (учитель труда). Этот Юра постоянно приставал к детям, завлекая их в разные кружки. Мне тоже, гад предлагал записаться в его авиамодельный кружок. Юра всегда был гладко выбрит, ходил в классных шмотках и начищенных шузах. Никогда не шморкался и не харкал - короче, натуральный пидор!

Не то, шо наш директор и учитель пения - всегда с опухшими фэйсами, в помятых костюмах и пыльных шкарах. Было сразу видно настоящих мужиков, прошедших всю войну и дошедший до Берлина!

Федор Иваныч недовольно глянул на часы - до звонка оставалось еще двадцать минут, а они с Ильичем только начали. К тому же, у обоих были следующие уроки.

- Ну, что там у вас Одарка Спиридоновна?
- Оця дытына... Ни, цэ нэ дытына, а тварына! Оця тварына кажэ, шо Тарас Грыгорыч, Тарас Грыгорыч...

И дальше, захлебываясь слезами и булькая соплями, как последний Полад Бюль-Бюль оглы, поведала печальную историю гибели кобзаря.

Как и ожидалось, мужики ни х..ра не поняли и только поглядывали на часы - время поджимало. "Тварына" (в смысле я) смилостился и изложил факты, на понятной педагогам мове Василия Теркина.

Мужики переглянулись.

- А как было на самом деле? От чего он умер? - нетерпеливо спросил директор. Времени бухнуть было в обрез
- Шевченко помэр у Пэтэрбурзи у 1861-у роци, - немного растерянно ответила Одарка Спиридоновна
- А от чего, от чего он умер? - повторил вопрос Федор Иваныч

Училка заклыпала ресницами и снова начало быстро-быстро булькать. Потом внезапно замолкла и прошептала: "Я нэ знаю..."

На подмогу к директору пришел его коллега. Понимая, шо дело затягивается, и шансов расслабиться остается все меньше, Петр Ильич голосом Агаты Кристи заключил:

- Значит в наличии есть одна версия - Шевченко упал с табуретки и свернул себе шею. Правильно, Одарка Спиридоновна?
- Так, алэ...
- Значит так, Одарка Спиридоновна, - уже командирским голосом отчеканил Федор Иванович, - даю вам ровно двадцать четыре (24) часа для выяснения обстоятельств смерти великого поэта. Жду вас завтра в это же время. Можете идти.

Мы вышли с моей училкой мовы из директорского кабинета, держась за руки и под звуки знакомого бульканья. Но Одарка Спиридоновна здесь была ни причем - это булькало из бутылки по стаканам...

Ровно через двадцать четыре (24) часа Одарка Спиридоновна явился к директору с прошением об отставке. Мы с дядя Колей Грищенко оказались правы...


"Матч смерти"

БЫЛ ЕЩЕ РАЗОЧЕК, когда я по дурости ляпнул правду прямо в матку.
Заходил к тир один невзрачный мужичек алкоголической наружности. Как его звали я не помню. Помню только, шо при немцах он работал то ли полицаем, то ли в управе. Отсидел червонец и вышел по амнистии...

У мужика был удивительный нюх на бухло: кто-то приносит пляшку - этот уже тут, как здесь. И чтобы, хоть как-то отблагодарить длань дающую, он баял баички за жизнь киян при немцах. Естественно рассказывал и за "Динамо", и про тот "матча смерти".

Когда я заростал волосами, мама выдавала мне тридцать копеек, и я шел стричься в детскую парикмахерскую, шо на Крещатике. Стрижка стоила двадцать девять копеек и мама милостливо разрешала сдачу оставить себе.

Уже тогда я не был лохом. В нашем доме, этажом ниже, жил парикмахер дядя Толик, по кличке "Подстриги меня под нолик". При встрече, я вежливо здоровкался, а он грозился, как-нибудь подстричь бесплатно. Однажды, "как-нибудь" я зашел в его парикмахерскую...
Так и повелось - мама выдает тридцать копеек, а я бегом до дяди Толи стричься на шару.

И вот сижу как-то в парикмахерской, дожидаюсь, когда "дядя нолик" освободится. Рядом два мужичка обсуждают вчерашний фильм по телеку "Третий тайм". Слушаю их, и такое чувство, будто попал, пилять, на партсобрание.

"Фильм учит нас любить Родину и ненавидить врага. Герои этого фильма сильны духом. Они погибли, но врагу не сдались..."

Сижу себе такой, с шилом в жопе, и когда чуваки на секунду перестали тарахтеть, эффффектно вставляю свои "три копейки": "Дяди, а вы знаете, шо никакого "матча смерти" не было и динамовцем расстреляли за то, шо они пиз..ли муку с хлебозавода?"

Ровно через секунду я стоял на улице, а ухо горело в цепких, парикмахерских пальцах дяди Толика. Другая его рука совала мне мятые три рубля: "Бежиии! За углом стоянка такси! Через пять часов будешь в Чопе! Силы у меня уже не те, что прежде, но думаю, что на десять минут я их задержу!"


Танцор-юморист

КАК Я УЖЕ ГОВОРИЛ, народ в "Didusya's", в основном собирался спокойный и рассудительный. Беседы велись негромкие и неторопливые.
Поэтому, когда проходя мимо тира, я слышал смех и громкие голоса, то знал - сегодня Семен Семеныч дает гастроль...

Это был невысокий мужичок средних лет, и с усиками, як у Гитлера. Семен Семеныч работал директором (по теперешнему - продюссер) фильмов на Довженке. Так вот, когда он приходил, гомерическое рыготание из тира доносилось, аж до айсора дяди Гриши на противоположной стороне площади.

Семен Семеныч травил байки. Байки разные: похабные и просто пошлые, политические и футбольные... Обычно я изгонялся из тира, лишь только он появлялся на пороге. Но все равно многое слышал, хотя понимал не все. Что понимал, на следующий день становилось достоянием всего класса.

Например, спрашивал у школяров: "Пацаны! А в каком кармане Хрущ носит расческу, знаете? А где та шахта, в которой он рубил уголек?"

Помню анекдот, вызвавший восхищение даже у нашей классной, Фаины Яковны.

Во времена карибского кризиса, Кеннеди постоянно приходил домой нервный. И когда залазил у койку до своей Жаклинки, то хватал ее, сердешную ТАМ, внизу и стонал: "Оооо, проклятый Фидель Кастро, как я тебя ненавижуууу!!!"
Жаклинке такое дело надоело и она выстригла ТАМ налысо.
И вот, приходит как-то президент домой и привычно хвать жиночку... Мхатовская пауза... А дальше истошный вопль: "Простите, Никита Сергеевич! Простите!"

Дослушав байку, и вдоволь насмеявшись вместе со всеми, Фаина Яковна задумчиво поскребла небритый подбородок. Наверное, припоминала, где же муж хранит свой бритвенный станок...

Как-то пошел я фоткаться на партбилет. Сижу в коридоре, дожидаюсь, когда отклацают очередного клиента и вызовут меня. Наконец, двери студии открываются и выходит Семен Семеныч, собственной персоной.
Но не просто Семен Семеныч, а какой-то, плять Брежнев! Весь пиджак в медалях и орденах!
Мы поздоровкались, трошки поболтали - оказалось, шо он делал фотки на доску почета для Довженки. На прощание, ущипнув меня за щеку и попортив прическу на голове, Семен Семеныч велел мне учиться, и еще раз учиться.

А я дальше себе сидел в коридорчике и думал думку: "Вот же, мужик! Герой! А на вид обыкновенный штымп-юморист. Надо бы не забыть спросить у Дидуси, кем был Семен Семеныч на войне? Разведчиком? Летчиком? Маршалом?"

Резюме Дидуси было кратким: Танцором!

Я не поверил своим детским, тогда еще не заросшим мохом ушам - этот маленький, толстенький, чувачок, с запорожскому усиками под Гитлера... Ну, какой из него нах, танцюрист? И, как насчет наград?

- У Тарапуньки со Штепселем их еще больше. Они же с Сенькой, втроем войну выиграли, - со злобной подъебкой в голосе, сказал Дидуся.

Опять не врубаюсь... Причем здесь два величайших комика Голливуда?

"Шустрые они все были - всегда крутился при больших начальниках".

Большего от Дидуси я тогда не добился. Было видно, шо говорить на эту тему ему не по кайфу. И я его понимал своим, еще неразвитым, детским умом - какой-то задрыпанный танцюрист, а наград вдвое, если не втрое больше...

Через много-много десятилетий попались мне воспоминания Ефима Березина - любимца украинской партийной номенклатуры. Его так обожали Шелест с Щербицким, шо даже в паспорте, напротив пятой графы, написали - Штепсель.

Так вот, уже вначале войны (в самое трудное время) на фронте выступали бригады артистов. Выступали на передовой, попадали под бомбежки, выходили вместе с отступающими войсками из окружения. Артисты призывного возраста принимали присягу, имели оружие и противогаз, несли (по необходимости) караульную службу.

Актеры, музыканты, певцы, танцоры, чтецы сопровождали армию на передовой, в тылу и госпиталях. Они выступали в самых стремных местах, и уходили с последними частями.

Первые свои медали Штепсель (и скорее всего Семен Семеныч, выступавший в одной с ним бригаде киевконцерта) получил за оборону Одессы и Севастополя. Потом была медаль за оборону Сталинграда.
 
К концу войны самые большие сталинские генералы на столько оборзели (п.издюлин от Сталина прилетало все меньше), шо начали создавать собственные "крепостные театры".
Особо полюбившиеся артисты (в основном артистки), приписывались к штабу армии или фронта, и всегда были под рукой командующего. Конечно, они продолжали давать концерты, выезжать на передовую, но жили уже гораздо привольнее. Хавчик был получше, для мужиков больше никаких воинских обязанностей, и наконец награды...

Киевконцерт стал "крепостным театром" Рокоссовского. Его фронт неумолимо шел к Берлину, освобождая города и страны. И если первые медали артистов были "за оборону", то теперь в наградных листах появились новые словосочетания: "за освобождение" и "за взятие".

Вот так (думается) и собрался за четыер года войны "иконостас" на пиджаке Семен Семеныча. Это ни в коем случае не умаляет его боевых заслуг - на войне каждый делал свое дело. Семен Семеныч танцевал...


Дядя Вика

БЫЛ ЕЩЕ ОДИН ЧЕЛОВЕК, собиравший аншлаг в дидусином клубе. Но в отличии от Семен Семеныча, когда он начинал рассказывать, тишина становилась такой гробовой, что можно было слышать шелест бархотки айсора дяди Гриши на противоположной стороне площади.

Дядя Вика рассказывал за свои заграничные путешествия. Была тогда очень популярная передача по телеку - "Клуб кинопутешественников", которую вел один старичок с французкими усиками. В основном все сюжеты были за "байкалы", "уралы" и прочие достижения советской власти. Лишь в самом конце, на пять минуточек, давался сюжет о "будапештах", и еще три минутки на "парижы".

У дяди Вики тоже были французкие усики. Но на этом их сходство и заканчивалось. Если первый воспевал красоты природы, архитектуры и прочие духовные мульки, то расссказики дяди Вики целиком касались "их нравов".
Тогда я думал, шо дядя Вика работает где-то заграницей, и иногда приезжает в Союз на побывку.

Он и похож был на заграничного иностранца. Возможно свой подтянутостью, и какой-то, не характерной для советских мужиков того времени, ухоженностью. А еще эти французкие, мушкетерские усики...
Тогда по всем киношкам крутили "Три мушкетера" с Жаном Марэ. Так вот, в том фильме дядя Вика мог сыграть любого француза - от короля Людовика и кардинала Ришелье, до Атоса и мадам Бонасье...

Пепельно-седая челочка, блатные усики, короткая курточка и фотоаппарат - вот таким я запомнил дядю Вику. И конечно его обалденно культурная речь. Так правильно и литературно не говорила даже наша училка русского языка Мамлахат Наханговна. Не случайно, дидусины мужики обозвали его "писателем"...

Вооще-то, дядя Вика приходил до "Самоварыча" - знали они дружку с очень давних времен. Гораздо раньше, чем с ним познакомился Дидуся. "Писатель" приносил "четвертуньку", которая в одну секундочку приговаривалась.

И если ему никуда не нужно было спешить, то начинались истории. Каким-то образом, весть о том, что "писатель" щас травит в тире свои байки, мгновенно разлеталась по всему Евбазу. И уже через десять минут здесь нельзя было протолкнуться...
Причем слухали дядю Вику не только члены клуба, но и конкретные посетители тира. План по "мочилову фрицев" на одного киянина, в тот день недовыполнялся...

Невозможно было себе даже представить, шо ТО, о чем рассказывал дядя Вика в дидусином клубе, хоть шопотом, хоть под двумя одеялами, расскажут в клубе по телеку. Мужики слухали, вытаращив глаза и пуская слюни. Вооще-то, взрослым умом понимаю, шо дяд Вика был еще тем понтовиком...

Запомнилась одна картина маслом на стадионе "Динамо".

Здесь обычно играл киевский дубль. Дидуся с друзьями любил ходить на эти матчи. Иногда к ним присоединялся и дядя Вика.
Сначала вся гоп-компания заходила в кафе "Петушок", расположенное, прямо у входа на стадик. Там в розлив продавались мадера и херес. Для затравочки принимался стаканчик, но не более. На стадионе они располагались где-нибудь на верхотуре. На скамеечке раскладывались газетки, а на них лучок-чипполинка с синьорчиком помидорчиком, сальчик, варенное яечко, саечка "городская" и обязательный "чекунчик", другой...

И вот сидят мужички, разморенные теплым солнышком и слухают дядю Вику. А тот за Лазурный берег, да за французких телочек в бикини...
В одной руке рюмчик, мызынчик интеллигентно оттопырен. Пальцы другой руки нежно сжимают жирный шматочек сальца.

В голову пришли виршики из одной песенки Аркаши Северного - суть в том, шо шпиен хочет соблазнить советских уголовников разведать "советского завода план".

Он говорит: «В Марселе
Такие коньяки!
Такие там бордели,
Такие кабаки!

Там девочки танцуют голые,
Там дамы в соболях.
Лакеи носят вина,
А воры носят фрак!»

Это дядя Вика на стадионе "Динамо"! Один в один!


Поход в гости

КАК-ТО ЛЕТОМ МАМА у меня спросила, не желает ли мое Высочество завтра сходить в гости до дяди Вики. Оказывается, что он со своей маман на прошлой неделе были у Дидуси с Бабусей, и теперь намечался ответный визит.
Только Бабуся попросила нарядить меня поприличнее, и чтобы я подстригся.

Утром, первым делом побежал до детской перукарни, шо на Крещатике - у "дяди нолика" меня все еще ждала засада. Пришлось платить свои кровные двадцать девять копеек из маминого кармана. Зато теперь я был хозяином своей головы ("дядя нолик" вытворял со мной, шо хотел) и настоял на полубоксе, подчеркивающим мою элегантность и мужественность.

Эти качества были просто необходимо - мама нарядила меня в короткие бриджы со шлейками, а еще заставила натянуть жилетку с гусарскими вензелями. Короче, Буратино, блин... Недоставало только букваря и колпачка с кисточкой.

Бабуся одобрительно меня оглядела и добавила: "Эх, тебе бы еще тюбетейку... И не забудь сделать книксен, когда мама Некрасова с тобой поздоровается".

Услыхав имя великого русского поэта, я не придал этому никакого значения. У Бабуси была такая манера давать погоняла дидусиным френдам. Дядя Леня был для нее "Квазимодо", Семен Семеныч - "Танцюрист", Петр Степаныч - "Самовар".
Вот, я и подумал, шо Бабуся обозвала дядю Вику "Некрасовым" за его складные байки.

Каково же было мое удивление, когда на двери, к которой мы подошли красовалась латуннная табличка "В.П.Некрасов".

Дидуся позвонил, и через пару минут нам открыла женщина средних лет. Отступив от двери и склонившись в глубоком поклоне, она пригласила войти во внутрь. Первым зашел я, сделал реверанс (как велела Бабуся) и потянулся полабзать ручку. В тоже мгновение ощутил болезненнный щипок за жопу и злой шепот: "Куда целуешь, шлымазл! Это же домоработница Ганя!"

С большим трудом и, еле успев вобрать губы обратно в себя, я юркнул за неширокую бабусину спину. Была такая францзуская песенька про неразлучных друзей: "Антон, Андрэ, Тереза, Франсуа, Изабель и я". Вот так и мы, гуськом - Ганя, Дидуся, Бабуся и я, попрямувалы в огромную комнату.

Потолки где-то за облаками, хотя те времена и два с половиной метра хрущевских дворцов были за счастье. Слева два окна, напротив дверь в еще одну комнату. Посередине огромадный стол, за которым сидела очень старенькая тетенька.

Бабуся, как тот иструктор, выталкивающий новичка-парашутиста из кабины самолета, орет мне в ухо: "Паа-шеее-ллл!"

И я такой, с нагло-виляющий походкой Германа, желающегося узнать тайну трех карт, приближаюсь к графине.

- Целую ручки, мадам Некрасова, - цеременно выговариваю, склоняя голову в полубоксе над морщинистой ладошкой старушки.
- Можете меня величать Зинаидой Николаевной, поручик, - милостливо разрешает графиня, и дальше, не меняя модуляции в голосе, - Виии-кааа, у нас гости!

Через одну минутку из соседней комнаты выходит дядя Вика в светлых парусиновых брюках и тениске на выпуск. Подмигнув мне и поздоровкавшимсь с Бабусей и Дидусей, всей конторой мы садимся пить чай.

Забыл сказать - стол к нашему приходу уже был сервирован. Пять голубых тарелок, с ломтиком лимона на каждой и четыре стакана в подстаканниках. Я, как несовершеннолетний, получил чашку в цветочках. Зато рядом с моей тарелкой красовались две "Белочки". Около каждого прибора имелась салфетка, заправленная в серебрянное кольцо.

Пока Ганя обходила стол, разливая чай по стаканам, я успел схавать обе две конфеты. Бабуся дома предупреждала, лишь за книксены - за конфеты мы не договаривались...

Пока взрослые вели свои нудные разговоры, я рассматривал комнату.
Огромадный, из темного дерева буфет. На нем бронзовый Дон-Кихот на своей кобыле, в окружении небольших вазочек, кофейничков и сахарниц. Слева от двери в другую комнату – зеркало на стене, диванчик, тумбочка с большим и очень древним радиоприемником. Старинный столик с кучей фоток, наверное предков Некрасовых, несколько акварелек в старинных рамочках, африканские маски. И книги...

Все оставшееся пространство было заставлены книжными шкафами. В одном я засек книжки с фоткой дяди Вики на обложке. Решил для себя - когда пьянка закончится, подойду поближе и рассмотрю получше.

В коридоре зазвонил телефон...

- Ганя, меня ни для кого нет! - это дядя Вика, обсасывая лимонную корочку.

Через пару секунд Ганин голос:
- Там якогось Шнеерсона судять
- Какого Шнеерсона, Ганя? Их два. Ивана или Абрама?

Еще пара секунд:
- Абрама!
- Где судят?

Через некоторое время:
- На Би-Би-Си

Дядя Вика не спеша кладет лимонную корочку на тарелочку и встает из-за стола. За ним подымается и Дидуся. Включается приемник, а дальше знакомая процедура - поиск "бегущей по волнам". Дидуся тоже часто выходил в эфир со своего трофейного "Телефункена", а потом проводил во дворе политиформацию за международную обстановку.

Мужчины занялись любимым делом, "девушки" вышли на балкон поговорить за мужчин, а я начал рассматривать книжные шкафы.

Мужики в тире не зря называли дядю Вику писателем. Как я понял, основная его книга называлась в "Окопах Сталинграда". Этими "окопами" был полностью забит один из шкафов. Причем, книги были на разных языках. На многих обложках красовался дядя Вика в капитанских погонах. Я еще трошки "полазил" по шкафам и нашел пару книжечек (потоньше) с фамилией Некрасова на обложке.

Покончив с книгами я решил получше рассмотрел старые, дореволюционные фотки, стоящие на антикварном столике. Ничего интересно - какие-то мужчины и женщины стоят, как вкопанные, уставившись в объектив. Заинтересовал только мальчик в блатной матроске, наверное дядя Вика в детстве.

Вся комната была забита всякими шкатулочками, чайничками, блюдечками, фигурками детей-пастушков, кошечек, собачек. Африканские маски, при ближайшем рассмотрении, оказались полным убожеством. Сейчас это назвали бы кичем. Одна изображала черную рожу с ярко раскрашенными губами и выпученными зеньками. Другой фэйс был коричневый, с дырками вместо глазниц и рта. Короче, полное убожество.

Взрослые не обращали на меня никакого внимания и я поплелся на кухню. За столом сидела Ганя и решала кроссворд из "Огонька".

Посмотрев на меня поверх очков, строго спросила:

- Ты в якый класс ходыш?
- В пятый перешел, а шо?
- Ну, вжэ дорослый. Тоди такэ пытання... Довгэ та твердэ, на тры литеры. Остання "Й". Тилькы не матюкайся...
- Ну, "кий", предположим, - задумчиво потирая макушку, предлагаю свой вариант.
- Можэ буты, - говорит Ганя и протягивает мне "Белочку".
- А вот щэ. Рымська богыня. Перша "В", шисть литер. Я написала "вагыня" - не пидходыть...
- Может "венера"?

Ганя злобно сует мне в рот еще одну конфету.

Окрыленная первыми успехами, служанка начинает забрасывать меня новыми и новыми вопросами. Но, то ли ответив на первые два, я истратил весь свой интеллектуальный потенциал, то ли не захотел заиметь диабет в столь раннем возрасте, но правильных ответов в голову больше не приходило.


В поисках капитана Гранта

В ДВЕРИ заглянул дядя Вика: "Малой, мороженного хочешь?"
Хто ж не хочет мороженного... Я энергично затряс головой - "кроссвордные" конфеты мне все равно уже надоели.

- Только пойди попрощайся с Зинаидой Николаевной - она это любит.

Я вышел на балкон - женщины сидели друг против дружки в плетенных креслах и обсуждали, где лучше брать кошерную свинину: на Бессарабском рынке или Сенном базаре. Сделав очередной книксен перед мамой Некрасова и полобзав ей ручку, я попросил разрешения удалиться. Благородным кивком головы мне было дозволено.
Всю эту белогвардейскую культурность бесцеременно оборвала Бабуся:

- Скажи своему деду, шоб через час был дома. Я тоже скоро приду.

Дядя Вика жил в Пассаже. Это такая улочка-коридор, образованная двумя параллельными корпусами домов. Здесь жили выдатные украинские диячи и прохфэссора. Дядя Вика не был, ни то чтобы первым, но даже и ни вторым. Квартиру в этом бомондном месте он получил, благодаря своим "Окопам". Но я об этом узнал уже гораздо позже. Самое интересное, шо чуть выше парадного Некрасовых, располагалась библиотека Короленко, где работала тогда моя мама, и дядя Вика туда часто наведывался.

А наискосок от их парадного, у самого выхода из Пассажа, в витрине аптеки стояли Доктор Айболит с ложкой и огромный, качающий головой бегемот. Когда наша троица проходила мимо, африканская зверюга закивала башкой еще энергичнее, как бы приветствуя.

"Морозиво" находилось прямо за выходом из Пассажа. Все столики были заняты, но дядю Вику мгновенно узнали и тут же, как и в 39-м, "присоединили" к одной из компаний. Получив рубль, я стал в очередь за мороженнным. Было оно здесь очень противное - какая-то густая фигня вытекала из автомата прямо в вазочку. Но это было еще не все. Продавщица макала столовую ложку в банку с вареньем и потом обильно поливала им мороженое.

Гадость неимоверная! Но, как учит Библия - на шару и уксус сладкий...

Когда я вернулся к столику со своей аллюминевой вазочкой, разливалось уже по второй... Настроение у всех было приподнятое. Кое-как, почти на коленках у Дидуси, приговорил мороженое. 

Когда-то "Морозиво" планировалось для посещения добропорядочными киянами с семьями в теплый субботний вечер, но суровый реализм жизни превратил это место в банальный гадюшник на открытом воздухе. Тем более, рядом были расположены, аж два гастронома - один в десяти секундах ходьбы, другой на расстоянии минуты.

Напоминаю Дидусе, шо через час нам уже нужно быть дома. Договорились так: я захожу за ним сюда через сорок пять минут. Мы жили в десяти минутах ходьбы, и бабусин приказ не казался импосыблом.

Я тоже, как можно быстрее хотел попасть домой - в половину десятого начиналась прямая трансляция с чемпионата мира по футболу. Наши играли в полуфинале с бундеснемцами.

Честно прогулял свои сорок пять минут по Крещатику, зашел в универмаг, потом посмотрел на Главпочтамте новые марки. Но когда, к положенному сроку, зашел в "Морозиво", за столиком уже сидели совсем другие мужики.

Подумал, шо Дидуся не дождался и пошел домой без меня. Во дворе на лавочке сидела Бабуся и балакала со своими товарками - Дидуси нигде не было видно. Самое печальное, шо ключи от квартиры (где деньги не лежат) были у него, и бедная Бабуся не могла попасть домой.
Но я был еще "беднее" - скоро начинался матч, и напрашиваться к кому-то в гости, да еще так поздно, не было никакого кайфа.

Бабусе было все равно - вечер теплый, подружки расходиться  не собирались. Обычно летом женщины засиживались на лавочке до глубокой темноты, перебирая косточки чужим мужикам и знакомым мужьям.
Мне было не все равно, и я отправился на поиски "капитана Гранта".

Первым делом наведался в соседний с Пассажем "Грот", он же "Мичиган". Столики, стояли прямо на Кресте у лестницы, ведущей к кинотеатру "Дружба". Народ здесь с понтом сначала заказывал чай в граненых стаканах и какой-нибудь хавчик. Когда стаканы пустели, в них заливалось "чернилко" из гастрика напротив.

Дидуси с Некрасовым здесь не было, но приметил чуваков из "Морозиво", сидевших с нами за одним столиком. В детстве я был очень пугливым ребенком, шоб заговаривать на улице с незнакомыми дядечками. Но, уж очень хотелось посмотреть футбол... И я решился...

Выяснилось, что мои "пропажи" здесь были, но встретив новых знакомых, вроде бы, пошли с ними в "Бульонную", шо у метро "Крещатик". В "Бульонной" было полно народу, и все пили свой бульон из стаканов. Дидуси с Некрасовым здесь тоже не наблюдалось...
В самом метро, на втором этаже работало кафе "Крещатик", но там нужно платить за вход, и они врядли туда бы пошли. Был еще рядом "Крещатый яр", на углу Прорезной, но туда всегда стояла очередь.

Последний шанс - гастроном через дорогу от ЦУМа. И о боги! Дидуся, дядя Вика и еще один мужик сидели на невысокой оградке, оживленно разговаривая. Мне было знакомо, такое их "настроение" - сладкое ожидание "гонца" из гастронома.

Завидев меня, Дидуся удивился:

- Ты чего не дома? Скоро футбол начнется.
- Как же я могу быть дома, если ключи у тебя? - традиционно, вопросом на вопрос, спрашиваю у него.
- Чееерттт... Совсем забыл... И бабушка, наверное уже пришла? - тоскливо спрашивает Дидуся.
- Пришла и тоже очень нервная, - злорадно сообщаю ему.
- Борисыч, отдай ты пацану уже ключи, - это дядя Вика, с трошкы заплетающимся языком, вмешивается в разговор. - Пусть бежит смотреть свой футбол. У нас же куча незаконченных дел.

Я схватил ключи и бегом до хаты, оставив Некрасова с Дидусей сидеть на заборчике делать их "незаконченные дела".

Пробегая по двору, победно размахиваю связкой ключей. Бабуся одобрительно подымает вверх большой палец.

Два дня она с Дидусей не разговаривала...


Бабий Яр


СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ я видел дядю Вику через пару месяцев в Бабьем Яру, вернее на том место, что от него осталось. Яра давно не было и в помине - на его месте стоял обыкновенный, поросший бурьяном пустырь.

В тот день тысячи киян пришли отметить годовщину трагедии. Такого еще не было в истории города: обычно, приходило несколько десятков людей, в основном родственники погибших. Здесь даже не было места, куда можно было поставить венок или положить букетик цветов. Ну, где оставить цветы на пустыре? Ничего здесь уже не указывало на место страшной трагедии.

В Бабий Яр пришли тысячи. И это в СССР, где даже "пять человек вместе" считалось несанкционированным митингом, и народ тащили в ментуру.

Кто-то может поверить, шо за этой, явно антисоветской, и явно сионистской провокацией стоял коммунист, лауреат Сталинской премии, да к тому же еще и русский - Виктор Платоныч Некрасов?


СЕМНАДЦАТОГО ИЮНЯ исполнилось сто десять лет со дня рождения дяди Вики. Но ни один украинский президент-еврей, ни одна аидская контора, которых в Украине великое множество, не отметили эту дату. Лишь, в домике-музее Булгакова собрались люди, знавшие Виктора Платоныча.
А, ведь если бы не Некрасов, о Бабьем Яре сегодня уже никто бы и не вспомнил. Сровняли бы нах с землей и построили на его месте стадион и парк атракционов.


ВИКТОР ПЛАТОНЫЧ по жизни был краеведом. Любил бродить по Киеву, фоткать его улицы и дома. Иногда сам фоткался на фоне какой-нибудь достопримечательности или памятки. Есть фото дяди Вики, стоящим прямо перед нашим домом. Не знаю, кто его фоткал, возможно и Дидуся...

Кстати, именно Некрасов обнаружил знаменитый дом "Турбиных", а на деле реальную квартиру Булгакова на Андреевском спуске. Долго ходил вокруг да около, вычитывая скупую информацию Михаила Афанасьевича о жилище Турбиных.

И наконец, в один прекрасный день дядя Вика позвонил в дверь дома по адресу Андреевский спуск 13. Сначала его даже не пустили на порог - то ли боялись любых напоминаний о страхах, которых они натерпелись за годы Советской власти, то ли Некрасов был в тот день трошкы "под шафе" и его внешность не вызвала у хозяев доверия. Вобщем, не впустили писателя и даже не стали с ним разговаривать...

На следующий день Некрасов явился при полном параде - в орденах и со значком лауреата сталинской премии на перевес. Дверь открыла немолодая женщина (остальные члены семьи, к счастью были на работе), оказавшаяся дочерью дореволюционного владельца этого дома. Виктор Платоныч, так ее обоял, шо тетенька "раскололась" и подтвердила, что именно здесь, на втором этаже и жила семья Булгаковых.

И вот, именно здесь, на втором этаже этого дома (теперь уже квартире-музее Булгакова), месяц назад, незабывшие его люди, "гуляли" на стодесятилетии дяди Вики.


В КОНЦЕ 50-х Виктор Платоныч много бродил по киевским окраинам - делал зарисовки, фотографировал, разговаривал с людьми - собирал материалы для своей новой книге о Киеве. Как-то набрел на Сырце на старое еврейское кладбище. Его вид ужаснул Некрасова.

Сотни поверженных, разбитых, исковерканных памятников… Он сворачивал с одной аллеи на другую и везде одна и та же картина - все памятники, все до единого разбиты, уничтожены. На стенах склепов антисемитские высеры…

Кладбище (главную аллею) начали разрушать еще при немцах, используя решетки и ограды могил как колосники для кострищ, на которых сжигались трупы расстреленных в Бабьем Яру. Из гранитных плит складывали печи. Фашисты, отступая, пытались замести следы происходившего там. Но кто же уничтожил все остальное?

Ниже за кладбищем находился огромный овраг - Бабий Яр. Глубокий, почти что пятидесятиметровый, наполовину залитый водой.

Некрасов бегом до управы: "Караул! Вандалы разгромили кладбище! Место вселенской трагедии превратили в лужу! Воду нужно откачать и поставить памятник!"

А те, ну прямо по Высоцкому, когда героя его песни выгоняли из ОВИРа: "Не шибко тут! Выйди вон из дверей!"

"Какой, пл.ть памятник? Кому? Памятник ставят героям. А здесь — люди добровольно пошли, как кролики в пасть удава... Овраг нужно нах замыть и на его месте поставить стадион с парком с атракционов - пусть люди не думают о плохом, а только развлекаются и веселятся. И вооще, забыть, даже такое топографическое название, как "Бабий Яр". Теперь это будет называться "Сырецкий Яр".
А ваше жи.вское кладбище никто не разрушал - просто идут подготовительные строительные работы. На его месте мы поставим современную телебашню. Вы шо, товарищ писатель, против прогресса?"

В марте 59-го Некрасов в "Литературке" первым поднял вопрос о ситуации с Бабьим Яром. Ее (заметку) пропустили - как же, автор герой Сталинграда, лауреат Сталинской премии.

Но чертям киевским на все это было насрать: Бабий Яр перегородили плотиной и, стали в качать в него по трубам пульпу (смесь воды и песка) с соседних карьеров кирпичного завода. По оврагу разлилось озеро. Вода в нем была гнилая, зеленая, неподвижная.

По плану (как позже выяснилось ошибочному) пульпа должна была отстаиваться, оседать, а вода стекать через плотину по желобам. День и ночь шумели трубы, подающие пульпу. К 61-ому ее намыли более 4 миллионов кубометров! Одновременно подсыпали плотину, которая уже достигала высоты шестиэтажного дома.

После осушения отходы и пульпа должны были заполнить овраг, выровняв местность. Коммуняги хотели доказать, шо они лучше нациков - они то сумеют раз и навсегда избавиться от Бабьего Яра, заставят забыть о том, что там произошло.
Это и понятно - примерно семьдесят процентов людей, участвовавших в тех зверствах, были украинскими полицаями. Поэтому считалось, что тень Бабьего Яра могла лечь на всю украинскую нацию.

Но БОГ не фраер, и богохульства никогда не прощает...


Куреневская трагедия

В ПОНЕДЕЛЬНИК 13 марта 1961 года плотина рухнула. Весенние талые воды устремились в Яр, переполняя озеро - желоба не успевали пропускать поток, и вода пошла через гребень плотины.

Сперва вода залила улицу Фрунзе (главную магистраль Куреневки) так сильно, что застряли трамваи и машины. Люди в это время спешили на работу в центр, и по обе стороны наводнения образовалась толпа народу.

В 8 часов 45 минут утра раздался страшный рёв, из устья Бабьего Яра выкатился вал жидкой грязи высотой метров десять. Все живое и неживое, вмиг было поглощено валом. Люди, бывшие в трамваях, машинах, погибали, не успев сообразить, что произошло. Из движущейся вязкой трясины, вынырнуть или, как-либо барахтаясь, выкарабкаться было невозможно.

Дома по пути вала были снесены, как картонные. Трамваи покатило и отнесло метров за двести, где и погребло. Погребены были трамвайный парк, больница, стадион, инструментальный завод, весь жилой район.

В течении последующих двух лет было откопано множество трупов – в домах, в кроватях, в воздушных подушках, образовавшихся в комнатах под потолком. Кто-то звонил в телефонной будке – так и погиб с трубкой в руках. В трамвайном парке откопали группу кондукторов, как раз собравшихся там сдавать выручку – и кассира, принимавшего ее.


ГОД НАЗАД мы получили квартиру на Куреневки и каждый день ездили на служебном автобусе в центр по делам: кто на работу, а кто и в детский сад.

В тот день, примерно около восьми утра, наш автобус затормозил перед огромной лужей посреди дороги. Она была настолько глубокой, что водитель сразу не решился по ней проехать. Тем более, что несколько машин впереди нас уже загрузли в месиве на дороге. Но все спешили на работу, никто не хотел втыков от начальства, и поэтому пассажиры уболтали шофера, все-таки проехать через эту долбанную лужу. Нам подфартило - через пару минут автобус уже поднимался вверх, к центру города.

А еще через пару минут масса жидкой пульпы хлынула вниз на несчастную Куреневку. Грязевой поток, высотой чытырнадцать метров, со скоростью пять метров в секунду, смыл не только ту злополучную лужу, но и половину Куреневки с лица Киева.

Из той поездки я помню лишь, как наш автобус проезжал мимо широкой канавы. По обе ее стороны стояли люди и глазели на мощный грязевой поток у их ног. А еще помню, как автобус "пробирался" по луже: колеса погрязли по самый верх, фонтаны жидкой грязи вздымались почти до окон, мотор то громко ревел, то начинал подозрительно кашлять...

По семейной легенде, пассажиры нашего автобуса считали, что спаслись, благодаря мне - я был их талисманом. Все дело в том, что каждую поездку (дорога на работу была около часа) мама читала мне вслух книжки. Читала громко и другие пассажиры (в основном все были знакомы друг с дружкой) тоже с удовольствием слушали ее чтение. Поэтому в "наш" автобус старалось попасть, как можно больше людей.
Но все это только семейная легенда...   

По официальным данным, в результате катастрофы погибли 145 человек. Кияне никогда не верили этой брехне. Многие называли катастрофу "местью расстрелянных" в Бабьем Яре.

Правда, были и другие кияне, ссученные...

"Вы знаете, оказывается это все сделали евреи. Все дело в том, что их там много порасстреливали во время оккупации и теперь они хотели, чтобы там поставили памятник. А так как им отказали, то они эту плотину, то ли взорвали, то ли дырку проковыряли, короче говоря, ж.ды это подстроили для того, чтобы отомстить."

А говорят, что Гитлер сдох в 45-м...


ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО месяцев Некрасов и Евтушенко (у него были концерты в Киеве) бродили по разоренной Куреневке. Евтушенко просил привести его, как можно ближе к месту трагедии. Некрасов, сколько мог, протаскивал его сквозь оцепления, пока они не дошли до места, где когда-то стоял Бабий Яр.
Теперь это была обыкновенная свалка, куда постоянно подъежали грузовики и сваливали все новые и новые кучи мусора. Евтушенко был в шоке - на место, где покоились кости невинно убитых, власти тоннами сбрасывали вонючий мусор. Казалось, что они просто издеваются над погибшими здесь людьми.

Этот ужас, настолько подействовало на поэта, что вернувшись в гостиницу, он за каких-то пару часов написал свое знаменитое стихотворение.

На следующий день к нему в номер заглянула пара-тройка украинских поэтов во главе с Коротичем. Мужики, как положено в таком случае, бухнули, расслабились, читали свои стихи. Евтушенко тоже прочел им свое последнее стихотворение. Чуть позже читал его по телефону другу в Москве.

История умолчивает: или те поэты бегом побежали "стучать", или украинская гэбня прослушивала телефон поэта, но концерт Евтушенко, на котором тот собирался читать "Бабий Яр", решили отменить.

Евтушенко всегда был по жизни "борзым". Тем более, к тому времени он уже считался одним из известнейшим советских поэтов, любимцем Хруща. Так вот, он пошел ЦК Украины и устроил колоссальный шухер - или суки коммуняжный разрешать ему выступить, или по приезде в Москву он смешает их с дерьмом.
И укрокоммунисты отступили - хто его знает, этого москаля с хохляцкой фамилией. Если такой наглый, значит точно за ним, плять Никитка стоит.

Вечером того же дня Евтушенко впервые прочитал "Бабий Яр" публично. А еще через пару месяцев стихотворение опубликовала "Литературная газета".

В декабре 62-го в Большом зале Московской консерватории прозвучала Тринадцатая Симфония Шостаковича. Ее первая часть называлась "Бабий Яр" и была написана на стихи Евтушенко.

Закончив симфонию, Шостакович поехал к Борису Гмыре на дачу под Киевом - надеялся, что певец будет солировать в его симфонии.

Но Гмыря зассал: оказывается, у него была встреча в ЦК Украины, и там категорически возражали против исполнения стихотворения Евтушенко "Бабий Яр".

Во время войны Гмыря был в оккупированной Полтаве и пел перед немцами. Говорили даже, шо певца спецсамолетом возили в Берлин, где он спивал романсы самому Гитлеры.
Сталин такого не прощал, и перед певуном реально замаячила Колыма, но от Гмыри тащился не только вождь немецкого народа, но и вождь украинского. Хрущев, который в то время возглавлял Компартию Украины дал певуну госпремию, звание народного артиста. Понятно, шо Гмыря всем эти рисковать не захотел.

После его отказа Шостакович, по совету Вишневской, встретился с солистом Большого театра Ведерниковым, проиграл ему всю симфонию и дал ноты. Параллельно с поисками певца Шостакович искал дирижёра для премьерного исполнения своей симфонии. Обратился к Мравинскому, который дирижировал всеми его последними симфоническими премьерами. Оба два (Ведерников с Мравинским) тоже зассали и ответили отказом.

Тема была настолько взрывоопасной, что все, с понтом "крутые", боялись даже приближаться к этой симфонии. Согласился, лишь Кирилл Кондрашин, в то время руководивший Государственным оркестром Московской филармонии.

С певцом тоже были трудности. Одному в день премьеры позвонили и сообщили, шо тот должен срочно заменить, якобы заболевшего солиста в другой опере. Еще один "херой" объявил себя больным, и только третий (!) - Виталий Громадский решился исполнить симфонию.

И вот вечер премьеры. Консерватория оцеплена мусорами. А внутри сидят люди и слушают, как со сцены поют музыку великого композитора с такими словами, которые еще недавно страшно было произносить дома на кухне. Это был шок.

Так была окончательно сломана стена молчания...

Перечитал пару последних абзацев - как-то пафосно у меня вышло. Опустим трошкы градус повествования. Расскажу-ка историю, как я впервые услышал поэму Евтушенко, и чем это для меня закончилось...

Преддипломную практику я проходил в небольшом западноукраинском городке и жил на квартире у одной милой пожилой пары. Старушка-хозяйка поставили себе цель: за те пару месяцев, шо я у них жил, любой ценой меня подженить...

И вот однажды приходит к старикам, с понтом в гости,  женщина средних лет со своей дочкой. Пьют они чай в столовой, болтают за непростую советскую жизнь. Старушка, как бы случайно заглядывает в мою комнату и, как бы невзначай  предлагает почаевничать вместе с ними. Я в отказке - мол, уроков много, и вообще я чай не пью, только сметану.

Через некоторое время старушка заходит снова, но уже не одна. Знакомит меня с женщинами и так, "тишком нишком", задним ходом сваливает из комнаты.
Девушка мне сразу не понравилась по определению. А вот мама... Высокая, сочная брюнетка годков под сорок - мечта любого студента-дипломника.

Комнатка моя была небольшая - письменный стол, кушетка и два стула. Мы с мамой сидим на стульях, а доця пристроилась на кушетке. Говорила в основном мама, и почему-то рассказывала не за доцю, а за себя родную. Работала она врачем-рентгенологом в местной больнице, имела мужа инженера и любила стихи Евтушенко. Без моего на то согласия, прочитала парочку. А я возьми и ляпни: "А вы "Бабий Яр" знаете?"

И подруга начала читать... Читала прочувственно, как по мне с преувеличенным пафосом. Но все равно очень и очень понравилось и, как говорится "зацепило".

Мы пообщались еще с полчасика, тетя доктор оставила свой домашний телефон, и они с доцей несолоно хлебавши ушли восвояси. А я, все еще был под впечатлением стихов Евтушенко... И мамы-рентгенолога...

Этим же вечером я собрался прошвырнуться по местный "броду". Пару дней назад на "туче" во Львове прикупил шикарные фирменные окуляры, в солидной никелированной оправе. Линзы были необычными - сверху темные, переходящие в более светлый оттенок к низу. Короче не очки, а мечта! И обошлись в половину моей стипендии.

Перечитал последний абзац. Да, уж... Описанию очков я уделил больше внимания, чем внешности, понравившейся мне женщины. Те очки стоят сейчас перед глазами, как живые, а вот мои женщины... Старею, блин...

Так вот, собираюсь на "брод" и естественно ищу очки. На "туче" я прикупил еще фирменный пакет "Мальборо", куда и положил окуляры. Пакет нашел на стуле. На том самом, где вчера сидела рентгенологша. Недоброе предчувствие подступило к самому желудку...

Мне припомнилось, насколько эмоционально тетенька читала стихи, то взлетая, то приземляясь на злочастный стул. Наконец, почти теряя сознание от тревоги, тянусь к пакету. Понадобилось еще трошкы времени, пока наконец я не решился его раскрыть...

А потом долго-долго глядел на месиво из стекла и пластмассы, которое еще недавно было моими суперскими очками. Осторожно вынул их бренные остатки из пакета: одно стекло, плять рассыпалось вдребезги, другое, треснув, еще держалось в изувеченной оправе.

Кому я мог рассказать за свое горе? Старику со старухой? Золотой рыбке? Пожаловаться на рентгенологшу главварчу? Глупо... Может позвонить самой докторше, пусть башляет?

И набравшись храбрости (через неделю), я ей позвонил. Договорились встретиться и поболтать более подробно за творчество Евтушенко. Про очки тогда ничего не сказал. Не срослось и в последующие четыре раза...


О ПРЕДСТОЯЩЕМ "мероприятии" мама узнала от Некрасова. Как я уже говорил, библиотека Короленко находился, рядом с его домом. Виктор Платоныч просил разместить на доске сообщение о предстоящем 29-го сентября событии. С этой целью он обошел, практически все библиотеки в центре города.

Некрасова часто приглашали в библиотеки на "встречи с читателями". В те времена его перестали публиковать и жили они с мамой, лишь на его военную пенсию. "Встречи" приносили Виктору Платонычу кое-какой доход, как и "походы" по школам. Помнится, в году семидесятом Некрасов был и в нашей школе - читал отрывки из своих книг, рассказывал смешные байки.

Виктор Платоныч не случайно оставлял свои сообщения, именно в библиотеках - в те времена, читающая киевская публика уже хорошо знала о Бабьем Яре. К тому же,совсем недавно в "Юности" (в трех журналах) был опубликован "Бабий Яр" Анатолия Кузнецова.

Некрасову не было смысла идти на какой-нибудь "Арсенал" или "Большевик" зазывать киевских работяг прийти на митинг - его бы просто подняли на смех. И это еще в лучшем случае... А в худшем, вся эта пролетарская мишпуха стройными рядами двинулась бы в Бабий Яр праздновать радостную годовщину.

За короткий срок Виктор Платоныч обзвонил, обошел, объехал сотни людей, приглашая двадцать девятого на митинг в Бабий Яр. Разговаривал с Амосовым, авиаконструктором Антоновым, со многими украинскими писателями, звонил друзьям в Москву и Ленинград.

Но люди (тем более при регалиях) в те времена отличались приличной бздливостью... Приехали единицы - Войнович, Корнилов, Светов, Якир, Довлатов. Из украинских не побоялись прийти, только литературовед-диссидент Дзюба (корешок Некрасова) и писатель Антоненко-Давидович. Приехала также киногруппа со студии Укркинохроники. Но все, что они сняли, было конфискованао гэбней. Спасти удалось только, около восьмидесяти метров пленки.

Все эти подробности стали известны уже через много-много лет. Разные люди вспоминали о том вечере по разному. Я расскажу, как запомнилось это событие, лично мне...


Митинг

ПОПАЛ я на него случайно. В теории должны были ехать Дидуся с мамой. Но Бабуся, мудрая женщина, зная заводной характер мужа, его категорически не отпустила. Несмотря на свою пидстаркуватость, Дидуся все еще был очень боевым мужиком. И если менты, вдруг начнут разгонять людей (митинг, естественно никакой горсовет не разрешал), то Дидуся, вполне возможно, мог бы "полезть в бутылку".
Это было во-первых, а во-вторых, переть на Сырец и обратно на троллейбусе нужно было около двух часов, что для немолодого человека представляло трудность.

Маме тоже не очень хотела ехать, но Некрасов лично попросил, а она пообещала... Батя, тот вооще не собирался никуда ехать, тем более, что работал на другом конце города. Вот, мама "на безрыбьи" и решила взять меня с собой. В конце концов, батя тоже отпросился, и мы поехали втроем.

Троллейбус был набит - народ возвращался с работы. Обычно к концу маршрута людей становилось все меньше, и даже появлялись свободные сидячие места. Но сегодня троллейбус был полон народу, практически до конечной - все ехали в Бабий Яр.

От остановки нужно было идти минут пять до еврейского кладбища, там перейти дорогу и идти по тропинке к пустырю. Этот пустырь и назывался Бабий Яр.

Мама сразу нашла каких-то знакомых и отошла с ними поболтать, батя курил в сторонке и я немного постоял рядом. Народу было очень много: мужчины и женщины, пожилые и не очень, дети разных возрастов. Все стояли группками и тихо переговаривались, словно чего-то ждали.

Прямо на земле была огромная куча цветов и венков - вновь приходящие, приносили все новые и новые цветы. С каждым новым троллейбусом их становилось все больше.

По периметру пустыря, группками стояли менты и ни во что не вмешивались. Пока не вмешивались. Мне припомнился "бендерка" с его ружьем, нацеленным на нас.
Этим хлопцам поменять бы их серый ментовский прикид на черную униформу с серыми обшлагами, да вместо фуражек натянуть на головы "мазепинки". А еще расставить по склонам немецкие пулеметы MG-42. Ну, и естественно, машину времени...

Но машину времени им не выдали, и поэтому находятся они на службе у советской власти. И вмешиваться им нельзя. И был это Киев, а не Новочеркасск. Это там можно было мочить, расходившуюся толпу пьяных люмпен-пролетариев. А кого было мочить здесь? Стариков со старухами, людей в очках и в шляпах? Или нас, детей?

Я надыбал знакомого пацанчика - мы ходили на секцию фехтования в "Динамо", только в разные группы. Он тоже, бедняга маялся и не знал, чем себя занять. Мы поднялись выше по склону - здесь людей, почти не было и можно было нормально перетереть за свое, за детское. Да и было не так моторошно, как внизине, откуда шел постоянный человеческий гул.
Внезапно шум усилился, толпа пришла в движение и почему-то двинулась в нашу сторону...

Чем ближе народ подходил, тем меньше я верил собственным глазам: прямо на меня, рассекая расступившееся море людей,  шел... Моисей!!!

Шел широким, солдатским шагом, полы его короткой, блатной курточки развивались. Он подымался вверх по склону, ведя за собой толпу измученных евреев, даже не стараясь обойти поросли кустарника. Некрасов шел напролом!

И, таки да, направлялся в нашу сторону. Ну, шо я мог поделать в тот момент? Стать по стойке смирно и отдать салют? Поправить пионерский галстук? Так, я его дома забыл...

К счастью (а может и наоборот), не дойдя до нас метров десять, Некрасов остановился. Увидев, что следующие за ним люди тоже остановились, начал говорить.

Говорил он так тихо, шо даже я, стоящий в паре метров, почти ничего не мог расслышать. Кто-то из народа попросил, чтобы Некрасов говорил погромче.

Если честно, то я совсем не помню, о чем говорил Виктор Платоныч - скорее всего о необходимости поставить в Бабьем Яру памятник погибшим здесь людям.

Помню, шо хвастался перед корешком своим знакомством с дядей Викой. Рассказывал, какой Некрасов известный писатель, а еще, что пару месяцев назад был у него в гостях.
Мы еще немного послушали дядю Вику и сошли вниз на пустырь. Там уже все изменилось - образовались несколько "толпочек" со своими ораторами.

Один, в очках, говорил на красивом украинском, литературном языке. Другой, высокий молодой, забрался на склон, как и Некрасов (только с другой стороны), и говорил оттуда. Моего корешка нашли родители и они сразу уехали.

Я еще побродил трошкы по пустырю. Много людей окружило немолодую женщину, что-то тихо рассказывающую. Хотел подойти поближе, послушать, но протискиваться было лень.

Потом мама рассказала, шо эта женщина, Дина Пронина, единственная, кто выжил после расстрела. Она упала в яму и притворилась мертвой, а потом три дня выбиралась из яра. Попала в одну украинскую хату, а селюки падлы, выдали ее обратно немцам. Прониной удалось сбежать. И вот эту женщину я видел собственными глазами. Очень жалею, что тогда не удалось ее послушать...

Стало уже прилично темнеть. Батю я нашел, там же, где и оставил. И делал он тоже, что и тогда - палил цигарки. Я сказал, что видел и слышал Некрасова. Батя не ответил, и я поплелся за ним искать маму.

Правильно говорят в народе - яблоко от яблони... Мама и еще одна женщина сцепились с ментами. Те заломали какому-то хлопчику руки и тащили к воронку. Женщины требовали его немедленно отпустить. Менты, не обращая на них никакого внимания, волокли пацана до своего канареечного бобика. Мама еще трошки повозмущалась и мы поехали домой...

Через несколько дней люди обнаружили, немного в стороне от Яра, гранитный камень с надписью, что здесь будет сооружен памятник жертвам немецкого фашизма.

Значит, не зря Некрасов старался...


КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩИХ СЕРИЙ.

"ДРУЗЬЯ со Штатов приезжают не только к моей маме. В этом году приезжал один такой и ко мне. Знакомы мы с ним, примерно, с первого класса…"

"Прикинь, старик - Киев стал сплошным, лоховским гадюшником. Сплошной булькающий галицайский акцент. Куда сейчас не сунешься, кругом эти "булькающие" черти со своей Бендерой".

"Бендера... Бендера... Блиииннн!!! Та, я ж лично встречался с этим чуваком!!!"

"Звучит дико, понимаю... Но я, в натуре, видился с ним! И не один раз...
Мужик стоял на расстоянии вытянутой руки, а может даже и ближе... Эх, был бы жив Дидуся - он бы подтвердил..."

"В первый раз встречались, когда я был совсем малой, еле ходил в школу. А второй, второй... А во второй раз мы виделись в конце августа шестьдесят седьмого, на футболе! Ну, конечно - в Киев, как раз приехало тбилиское "Динамо"..."

"Сегодня мы идем на стадион. В Киев приехали грузины - в этом сезоне их "Динамо" один из наших главнейших конкурентов. Если мы победим, то можно будет вздохнуть, трошечки полегче - в конкурентах останутся, только менты московские."

"На футбол собирались вчетвером - мы с Дидусей, да дядя Леня с дядей Викой."


Все на футбол!

СОБИРАТЬСЯ мы начали сразу после обеда: Дидуся прилег на пару хвылынок почитать вчерашнюю "Вечерку" (это, шоб жирок трошки завязался), а я дочитывать "Книгу джунглей" Киплинга. Книгу выклянчил у мамы - в библиотеке она выдавалась только в читальном зале. Я обещался прочитаться за два дня.

Пока я читал, а Дидуся "давил на массу", стало почти пять часов - матч начинался в семь. И если бы не Бабуся, то усе пропало: Дидуся мог кимарить еще сто лет, а я дочитать Маугли до самого конца - ну, там, где он своим хвостом-концом рыбу глушит.

Пока Дидуся надевал свой парусиновый костюмчик со звездой, Бабуся вручила мне торбочку с китайский термосом и чаем с лимоном. В нагрузку я получил большой черный зонт - погода была пасмурная и Даниленко по телеку говорила за дождь во второй половине дня.

МЫ ЗАШЛИ за дядей Леней - дворник жил в соседнем доме. Он уже ждал в полной боевой готовности и в пасхальной маске. На столе стояла поллитровая бутылка темно-зеленого стекла с бумажной пробкой. Дядя Леня задумчиво всматривался в неё, почесывая свой, не слишком волевой подбородок:

- А шо, Борисыч, может возьмем на футбол? Вчера с Клавкой были у тещи в Фастове: пока старая на городе хвасталась перед доцей своими кавунами, я ее (бутылку) и национализировал из буфета.
- И прямо из бутылки будем пить? - Дидуся с сомнением посмотрел на стремную пляшку.
- Та вы ж с малым всегда ходите на футбол с этим термосом, - "Фантомас" кивает на торбочку, - Вылей на фиг тот чай и зальем самогонки. Будем пить из колпачка, как интеллигентные люди.

Дидуся все еще в сомнении:

- Потом весь термос провоняется самогонкой, жена меня убьет.
- Та он же дистилированный и чистый, как слеза ребенка. На, малой, понюхай, - дядя Леня вытягивает из бутылки бумажную пробку и протягивает мне.

Внюхиваюсь с видом знатока и зачем-то причмокиваю - кроме запаха старых носков ничего не чувствую. Но все равно одобрительно киваю головой и подымаю вверх большой палец.

- А закусить? - Дидуся всеми силами пытался отсрочить судьбоносное решение.
- Та я ж говорю, шо вчерам у тещи были, - слышится голос дяди Лени, уже из кухни.

Через минутку дворник возвращается с огромным шматом сала, цибульками, пампидорками, огирками в одной руке и аптечной воронкой в другой.
Все пути назад были отрезаны, и я поплелся выливать бабусин чай в унитаз.

СТРЕЛКА с дядей Викой была назначена в шесть у синагоги, переименованной горсоветом в кукольный театр. Отсюда до стадика было десять минут трезвой ходьбы. Дидуся стоял, картинно оперевшись на зонтик. В ногах у дяди Лени, послушной собачкой, лежала торбочка, с заготовленными припасами.

Некрасов появился неожиданно и совсем не с той стороны, откуда его ждали. Увидев нас еще издалека, начал размахивать, свернутой в трубочку газетой. Чем ближе подходил, тем подозрительнее трубочка увеличивалась в диаметре. Наконец, когда дядя Вика подошел совсем близко, трубочка совсем уже превратилась в циллиндрик. Поздоровкавшись легким кивком своей благородной (с французскими усиками) головы, дядя Вика, как заправский КИО потянул газету за верхний край.

Опппааа! В руках Некрасова появилась бутылка "Стрелецкой"!

- Ну, ты даешь, Платоныч! - восхитился дядя Леня, - Но и мы не лыком шиты, - "Фантомас" трошки поворошил ногой свою торбу.

Некрасов глянул на часы, потом на меня:

- Слушай, малой. Сейчас десять минут седьмого. У нас с твоим дедушкой и дядей Леней есть еще небольшое дельце. Давай встретимся у центральных касс без четверти семь. Если нас к этому времени не будет, заходи сам. Мы подойдем, когда освободимся. Дай, пожайлуста наши билеты.

Дидуся с дядей Леней индифферентно стояли в сторонке, словно непричем, и "небольшое дельце" их, якобы не касалось.

Я знал какое "дельце" дядя Вика имел в виду. Знал и то, шо "стрелка" у синагоги была не случайна. Рядом был проходной двор, за ним еще один. А дальше заброшенная детская площадка. Здесь бухали еще со времен оккупации. Говорили, что «Молодая гвардия» на этих разбитых лавочках планировала свой знаменитый поджог биржы труда.

Я аккуратно оторвал один билет, а остальные протянул Дидусе-Атосу. Остальные мушкетеры не вызывали у меня особого доверия.

Без четверти, как и ожидалось, они не подошли. Не было их и без пяти минут...

ПОЯВИЛИСЬ слуги короля, где-то в середине первого тайма. Я определил это по нестройной волне толчков, пробежавшей по ряду. Места у нас были в середине, и когда я сам, с опозданием, добрался до своего места, все уже было битком набито. Напрасно просил мужиков, занявших наши места свалить - мол, у нас четыре билета на эти места. Да, хтож будет слушать малолетнего салабона... Самому еле удалось втиснулся на законное место.

И вот прикиньте, какой шухер начался, когда мушкетеры (точнее два мушкетера и "железная маска"), наконец-то добрались до своих, согласно купленным билетам мест, и начали расталкивать народ...

Здесь во всю себя проявил дядя Леня с его знаменитым умением "торговать лицом". Люди шарахались, падали со скамейки, с криками ужаса вскакивали со своих мест и уносились прочь. Через минуту вокруг нас образовался комфортный вакуум - наконец, можно было поглядеть, шо там твориться на поле.

К тому времени Муня забил сумашедший гол Котрикадзе: прошел по правому краю, и где-то метров с тридцати зарядил по диагонали в дальний "девять". Фантастический гол! Еще два раз мяч попадал в штангу и перекладину. Короче, грузы в первом тайме еще легко отскочили.

Кияне играли легко и непринужденно. Муня был в ударе: играл в атаку, отходил помогать защитникам, в отличии от Бибы, который всегда "сачковал" возвращаться назад. Бибона сегодня не было, так что Муня еще был и за диспечера.

Я получал реальный кайф от футбола. Мешал только "черт", сидящий на нижней лавке, прямо передо мной. Он постоянно вскакивал, размахивал руками и забывал садиться. Так и стоял, сука, загораживая мне все поле.

В ПЕРЕРЫВЕ "герои Дюма" принялись за термос. Расстелили на скамейке газетку (благо места уже стало предостаточно), разложили помпидорчики, огирочки. Нарезали ломтиками сальцо, хлебчик "Бородинский". И поехало...

Термосный колпачок бережно переходил из рук в руки, как первый экземпляр газеты "Искра" в Третьем Охранном отделении. Вокруг нас всё громко и смачно хрумкало, аппетитно и сочно чавкало - голодомор на пару минуток отступил и жизнь была прекрасна.

Правда, полный кайф трошки портил моросящий, теплый дождик. Дидуся раскрыл зонт и вручил мне, как самому молодому и непъющему. Я торжественно заверил старшее поколения, шо теперь ни одна капля, ни в коем случае не попадет туда, куда ей попадать не положено.

За всеми этими пьянками-гулянками никто (кроме меня) не заметил, как начался второй тайм. Еще не все было допито и доеденно, не все байки были дорассказаны.

Грузины начали резко, всем кагалом побежали до киевских ворот. Муню почему-то заменили на Паркуяна, хотя все ждали, шо во втором тайме знаменитая тройка (Мунтян, Паркуян и Моша Даян) сыграет вместе. Все кияне перешли на свою половину поля и не подпускали грузов к своим воротам. Тем беднягам приходилось бить издалека, шо у них не шибко получалось. Лишь разок Месхи мог забить головой в падении, но не попал, шлымазл по мячу. За этот промах, а может по какой-то другой причине его, вскорости заменили.

МОИ СПУТНИКИ, наконец вспомнили, шо пришли на футбол и начали активно болеть. Особенно выделялся дядя Вика - он постоянно вскакивал и, сложа ладони рупором, на весь стадион давал указания киевскому тренеру Маслову. Тот иногда соглашался, и благодарно кивал головой. Вследствии правильных подсказок Некрасова, киевская тройка нападения - Хмель, Пузо и Паркуян заиграла еще напористее и упорнее.

Всего этого я, к сожалению не видел: тот "черт" из первого тайма уже не садился ни на секунду и постоянно маячил передо мной. К тому времени очередь держать зонтик подошла к Дидусе. Видя, как я страдаю, он несколько раз обратился к "черту" с просьбой присесть. Мужик садился, но через секунду снова вскакивал и стоял так, загораживая мне весь футбол.

Наконец, Дидуся не выдержал, и со словами "Да, сядь ты, пл.ть уже!" слегка тыкнул "черта" в спину раскрытым зонтом. Нет, это был не тот "укол зонтиком", которым через пару лет КГБ отравило известного болгарского диссидента в Лондоне. Нет - это был обыкновенный дружеский тычок от болельщика болельщику.

"Черт" обернулся, внимательно оглядел Дидусю и что-то тихо сказал. Дидуся, аж подскочил на лавке, бросил зонт и ринулся на "черта". Эта хнида была настолько здоровой, шо даже, стоя на ряд ниже нас, была на голову выше Дидуси.

Я уже говорил, шо Дидуся, несмотря на довольно преклонный возраст, был очень даже заводным, а тут еще и прилично "подогретый"... Он замахнулся, но "черт" был в два раза моложе и в три раза сильнее...
Ловко перехватив одной рукой дидусин кулак, другой с мясом вырвал орден с его пиджака.

"Дэ зирку купыв диду, у Ташкэнти?"

От третьего срока Дидусю спас дядя Леня. С криком "бей беньдерку!" он начал лупить "черта" по мордасам бабусиным термосом. Наверное, сразу попал по носу, потому что юшка ручьем потекла по лицу. А дядя Леня бил и бил...

Вид у него был, еще тот - маска сползла и теперь висела, зацепившись дужкой очков за одно ухо. На "бендерку" смотрел страшный кусок варенного мяса. Хотя, думается, тот уже ничего не видел - кровь залила все лицо. Пытаясь ее остановить, он прижимал к лицу руки. Орден, все еще была у него.

И тут Дидуся, как заправский Рикки-Тикки-Тави, вцепился в руку "бендерки", скрутил её и разжал ему пальцы.

Прикиньте эту картинку маслом: что-то страшное, без лица, лупит здоровенного, окровавленно мужика термосом по башке. И впридачу, какой-то щуплый, лысый старичок, еще выламывает бедняге пальцы...

Было такое ощущение, что весь стадион замер и смотрит в нашу сторону. Замерли и смотрят на нас Маслов с Паркуяном, Котрикадзе с Метревели.

Первым очухался Некрасов - обхватив сзади дядю Леню за руки, оттащил его от "бендерки". Вторым очухался Пузач - воспользовавшись общим замешательством забил еще один гол.

Стадион взорвался радостным воплем. Пока люди обнимались и целовались, мы шустро двинулись на выход из сектора. Дядя Леня, кое-как закрепил вторую душку и уже не выглядел, столь устрашающе. Дидуся по ходу пытался приладить "Звезду" на прежнее место. Удавалась не очень (дыра на пиджаке была приличная) и он, плюнув, положил орден в карман.

Когда мы уже выходили со стадиона, раздался новый победный вопль - наши забили третий гол!


НО НА ЭТОМ наши испытания еще не закончились. Естественно, после всего выпитого и пережитого, всем захотелось облегчить мочевые пузыри. Долго подыскивали подходящую подворотню, пока не нашли самую темную и самую безлюдную.  И вот, только, плять расчехлили, как в спину полыхнули фары ментовского козлика...

Ходила в Киеве такая байка армянского радио.

Вопрос: Почему в воронке всегда находится три мента?
Ответ: Первый умеет рулить, второй читать, третий писать...

Перед нами, как раз стояли "второй" с "третьим".

- И що цэ вы тут робытэ? Як не стыдно?

Стыдно нам не было и дядя Вика (известный "трахатель" ментовского мозга) начал рассуждать о нелегкой судьбе мучевого пузыря зрелого мужчины в период просмотра футбольного матча на стадионе.

Начал с сокроментального "Пусть лучше лопнет совесть, чем мочевой пузырь." Потом напомнил, шо трое из четырех мочившихся, ветераны войны, и их физические фозможности просто не позволяют следовать нормам морали....

Говорил Некрасов долго и красиво - с аллегориями и метафорами, аллитерациями и оксюмороном. Менты внимательно слушали, кивали фуражками, ничего не понимали. Их пальцы судорожно тянулись к кобурам пистолетов.

И тут меня, как молнией пронзило! Где, плять зонтик?!

Я глянул на подельников: дядя Леня держал торбочку со злочастным термосом, двое других были, вообще безлошадными.

- Я зонтик забыл на стадионе! Бабуся же меня прибъет!

Дядя Вика замолчал и все тупо уставились на меня. Причем здесь зонтик, когда речь идет о нарушении общественного порядка, выраженного в обсыкании стен подворотни? Это же чистая "Двадцатая. Прим один" - мелкое хулиганство! Пятнадцать, плять суток!

Первым очухался Дидуся

- Мужики отпустите пацана. Жена точно его прибъет, если вернется без зонтика. Она им еще от Петлюры отбивалась. Будьте людьми.

К клянчанью подключились остальные: "Ну, в натуре, пацаны. Он же несовершеннолетний, помимо головомойки от родной бабушки, его еще из пионеров исключат."

Ментюки почесали репы под фуражками

- Ну, нэ знаэмо, треба сержанта спытаты...

За сержанта у них был шофер. Сидел себе мужик в воронке и наблюдал за происходящим - он же не поц, шоб под дождем разбираться с какими-то пидстаркуватыми хулиганами...

Короче, МВД дало добро и я помчался обратно на стадион.

МИНУТОК через десять уже был на месте. Народу было полным полно. Болелы свалили, а их места, согласно купленным билетам, заняли бабки с дедками - коллекторы посуды. Одна такая работала в "бендеровском" ряду, и из ее сетки торчал бабусин зонтик...

Прошу старушку по-культурному отдать чужое - мол, это бабушкин, и у нее с ним (зонтиком) связано много воспоминаний.

"Вы помните Петлюру, мадам? Так, вот, моя Бабуся отбивалась от него этим зонтом!"

Старая сука нагло лыбится во все свои три золотые зуба и требует доказательств.
Ну, какие могут быть доказательства... Сколько лет прошло, столько дождей пролилось на злочастный зонтик, что на нем не осталось, даже микроскопической дэ-эн-кашки великого украинца.

А теперь попробуйте экстраполировать данную ситуацию на наше время: шестиклассник просит у бедной старушки назад свой зонтик, а та нагло лыбится и посылает его подальше.

Если кто не знает - слово "экстраполировать" означает делать выводы о развитии ситуации в будущем на основе информации из прошлого.

Так вот - старушки, скорее всего остались такими же, как и пятьдесят лет назад  (жадно-трудолюбивыми). А вот шестиклассники...

Эти, во-первых свернут наглой бабке бошку, затем повыдергивают золотые зубы и только в-третьих (пожалев бедную старушку), наконец "трахнут" злополучным зонтиком.

Но мы, пионеры из шестидесятых, имели идеалы...

Договорились, шо за семь бутылок (сначала старая хотела десять) она вернет мне зонтик. И в течении последующих пятнадцати минут, как последний Паниковский, нарушающий сухаревскую конвенцию, я бегал по стадиону, подстегиваемый стонами и глухими проклятьями остальных коллекторов.
За пятнадцать минут я заработал старухе больше рубля денег (три из-под водки по двеннадцать копеек и четыре портвейнные по семнадцать).

ОБЩЕИЗВЕСТНЫЙ факт - преступник возвращается на место, совершенного им преступления. Когда я прибежал (с зонтиком!) в обесчещенную нами подворотню, то ни преступников, ни следственной группы, там не нашел. Не было даже оградительной ментовской ленты!

Меня начали терзать смутные сомнения - три фронтовика против трех селюков-ментов. Три на три... Притом, шо у дяди Лени в торбочке был термос, Некрасов на войне был капитаном, а Дидуся сержантом. За "дядялёнино" звание я ничего не знал, но судя по тому, как он обращался с холодным оружием - мужик тоже не был последним бойцом Красной армии...

Я шел домой и размышлял за дядю Леню. Да уж, отделал он "бендерку" под первое число. И если бы дядя Вика не оттащил...
Припомнился тот случай в тире, пару лет назад. Ну тогда, когда другой "черт" направил на нас, второклассников, мелкашку. С какой же лютью "Самоварыч" пи.дел пацана и тоже приговаривал: "Бей бендерку, бей бендерку!"

Я не мог врубиться: и тогда в тире, и сейчас на стадике - "черти", оба два (молодые здоровые парубки) стояли, опустив руки, подставляя свои фэйсы под удары инвалидов. А, ведь могли ответить, да еще как. Тот же "Самоварыч" был вообще,  безногий...

ВОТ ТАК, размышляя над суворым реализмом жизни, я даже не заметил, как добрался домой. Бабуся работала в очередном дидусином стартапе - вязала авоську и смотрела телек.

Дидуся где-то доставал здоровущие бобины разноцветной пряжи, похожие на монгольские юрты и раздавал их своим инвалидам-артельщикам, которые вязали из них авоськи. Рабочий инструмент требовался незамысловатый: деревянный челночек и узкая, сантиметров двадцать планка-шаблон. Ширина планки - это и был размер ячейки сетки.

У нас в семье основным вязальщиком была Бабуся. Иногда к ней подключались Дидуся с мамой. Одну авоську, под не слишком чутким руководством Бабуси, связал и я. Так шо, где-то в Средней Азии (весь товар, почему-то отправлялся туда), все еще ходит какой-нибудь таджик или узбек с "моей" авоськой.

Торжественно возвернув Бабусе зонтик, начал отчитываться за прожитый день. Она молча слушала мой бестолковый рассказ, не отрываясь от авоськи с телевизором, понятливо кивала головой и лишь разочек прервав на том месте, где я описывал встречу термоса со лбом "бендерки".

"Колба разбилась?"

Спочатку не врубился - шо за "колба" такая? Бабуся терпеливо объяснила устройство термоса и снова задал свой вопрос. Я призадумался... Нет, вроде никакого звука разбитого стекла не слыхал. Хотя, на стадионе было, так шумно, а тут еще и гол забили...

Окончив свое повествование, я уставился на Бабусю в ожидание её реакции - по всем признакам Дидусю и иже с ним забрали в ментовку. Нужно было действовать! Я ж, плять пионером был: "Сам погибай, а товарища выручай!"

Бабуся никак не реагировала: она продолжал вязать авоську и смотреть телек. Давали "Операцию "Трест" - Касаткина и Горбачев (Федот, да не тот) тесно прижавшись друг до дружки в Париже, исполняли танго.

- Спорим на одну авоську, шо они уже давным-давно, всей гоп-компанией, сидят у Леньки и выпивают, - не отрываясь от авоськи и "Треста", заговорила Бабуся, ливановским тембром Шерлока Холмса, - Некрасов, как всегда, распушил свой хвост, и так заморочил милиционерам голову, шо бедные отвезли их прямо к Леньке домой. Клавочка (это дяди Ленина жена) сегодня в ночную в больнице. А еще, вчера они с Ленькой ездили к теще в Фастов. Значит и самогонку привезли.

Меня всегда поражала бабусина способность к дедукции. После ее объяснений все казалось, так легко и просто. И обидно... Ну, почему же я сам, блин, не смог до такого додуматься?

С другой стороны, хоть я и был согласен с логическими умозаключениями Бабуси, но не мог поверить, шо менты, которые при мне были такими строгими и неподкупными, вдруг, вот так взяли и, вместо отделения, отвезли "Дидусю & Co" домой на своем бобике.

И я поспорил...

Говорят, в пасмурную погоду в Москве можно увидеть странную, сгорбленныую фигуру одинокого гастарбайтера, обреченно бродящего по Садовому кольцу. В одной руке он держит метлу, в другой авоську с дыней. Прохожие оборачиваются ему вслед, печально вздыхают, но уже ничем не могут помочь...