Любовь поправшие I. 12

Четырнадцатого июня 1913 – четырнадцатый день рождения августейшей дочери царя, Её Императорского Высочества великой княжны Марии Николаены. С утра поздравления родителей. Сёстры, великие княжны, и братишка, цесаревич-наследник, несут ей с заграничными этикетками подарочные упаковки. Младшая Настя липнет к ней, целует, веселит, развлекает свою подружку-сестрёнку. Утром в Царском селе выход из Александровского дворца в церковь на службу, днём запланирован смотр подшефного ей Девятого драгунского Казанского полка в новой парадной форме, вечером выездной бал у бабушки, вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, в Санкт-Петербурге в её Аничковом дворце. Приглашены только самые близкие родственники, ближний круг семьи. Фрейлины и пажи несут и несут поздравительные телеграммы из губерний от предводителей дворянства, от губернаторов, из Государственной Думы, из Совета министров, из Германии от «дяди Вилли», из Великобритании от Георга Пятого. Вокруг весело, оживлённо. Но не так на душе у четырнадцатилетней девушки. Ей грустно. Потому, что полюбила она молодого юнкера Александровского военного училища и ей не дают с ним увидеться, объясниться толком. Он далеко, в Москве, и никак не приедет на бал, хоть высылай за ним эскадрон вестовых, денщиков и гусар летучих. Вчера, накануне, перед сном беседовал с ней по просьбе императрицы Распутин.
- Отец Григорий, на вас уповаю. Загляните ей своим прозорливым и пристальным взглядом в самую душу, вытравите оттуда святым провидством порчу, выведите сглаз окаянный, приворот демонов шабашных, злые чары колдовские, что опутали бедное дитя, словно паучьи тенёты. Вижу, дрожит в предвкушении на своей сети жирный, смрадный паучина-развратник, тянущий щупальца, чтобы присосаться к бедной моей крошке Мари. Ох, я многое бы отдала, чтобы она выздоровила от этой дурацкой, разрушающей ей душу испорченной, искажённой влюблённости! Смилуйтесь, постарайтесь, дорогой Григорий Ефимович!
- Всё сделаю, Матушка-императрица, увеселю, успокою дух мятежный нашего ангелочка, облагоразумлю юницу нашу, светлые мысли внушу.
Распутин пришёл в спальню к Марии и глянул на неё, отходящую ко сну в короткой выше колена ночной, шнурованной сорочке из крепа на шелковой подкладке с вышивкой и муаровой лентой. Глянул своим зорким, запредельно-пронизывающим недобрым взглядом, словно прожёг лучом рентгена, положил свою сильную мужицкую руку со вздутыми венами на тыльной стороне ладони на девичье плечо в ночной рубашке и, словно священник на исповеди, сладко прошептал: «Дорогая Машенька, Дружочек мой! Сядь, посиди со мной, поведай о всех тревогах и волнениях, что гнетут тебя, жемчужина моя. Я давно уж соскучиться успел по твоей простой душе. Давай, поболтаем вместе без премудрости, весело и открыто. Открой мне своё сердечко, пожалься, что тебя тревожит и я исцелю все твои печали, как борюсь и побеждаю злой недуг у Алёшеньки.
Маша без робости головой уткнулась ему в плечо.
- Мама препятствует видеться с Мишей. И обещания своего не держит. Обещала ведь пригласить его в Царское Село! Завтра такой повод. Я не маленькая уже, дядя Григорий! Мне няньки не нужны! Я уже год, как шеф драгунского полка! Весь мой полк прибыл на празднование моего дня рождения из Житомира, из Волынской губернии, чтобы быть на параде в Царском Селе и спеть свою новую полковую песню для меня. Сделать мне такой подарок.
- А Миша, кто он? Твой кавалер? По нём сердечко сохнет, мается твоё?
Маша покраснела.
- Он – юнкер Александровского училища из Москвы. Ему дел-то – выписать отпуск, сесть в поезд вечером и утром быть на Николаевском вокзале, а к обеду у нас в Александровском дворце.
- Не богоугодное это дело, моя дорогая, молодой девице сохнуть по офицеру. Офицер – он кутила и женские сердца меняет, как парадные перчатки. Вот пусть лучше он сохнет по тебе, а ты ещё решишь, соблаговолить или нет тебе одарить его высочайшей милостью твоего августейшего внимания. Напиши ему письмо, моя Душенька, гордое и в то же время ласковое. Покажи силу своего характера и красоту своих чувств. Пойми, что маменька не препятствует твоему счастью, но лишь одного желает, чтобы счастье это было у тебя настоящее, не вымышленное, не иллюзорное. Сейчас много в мире обмана и в чувствах, и в идеях, и в принципах. Беспринципные люди в массе своей стали, бессовестные. Испытай своего избранника – напиши ему искренне обо всём, что испытываешь к нему, что думаешь и чувствуешь. А там мы и поглядим, каков он есть, твой герой, с червивым нутром человечишко или с золотой сердцевиной орех-молодец.
Распутин поцеловал её в лоб, дождался, когда она ляжет в кровать, присел на краю одеяла, поладил молитвой, водя перстом по спине и шее, и ушёл, как уплыл, бесшумным царедворным призраком плутливого бесплотного юродивого старца, снимая на выходе из дворца маскарадную свою платоническую маску, чтобы уехать кутить в ночь, пить да гулять, петь, танцевать по кабакам-ресторанам и жарить молодых шансоньеток по гостиницам, баням да публичным домам.
Утром четырнадцатого июня царская семья, как обычно по праздникам и воскресным дням молилась в своём приходе – в Церкви Собственного Его Величества конвоя и Собственного Величества Сводного пехотного полка с соблюдением обычного этикета. После встречи с ктитором и дворцовым комендантом императорская семья входила через боковую дверь на правый клирос, где на конце его солеи, на самом выступе балконного амвона после торжественного шествия пономарей великие княжны, словно монастырки на клиросе с картины Николая Зацепина, с блаженным мистическим экстазом предавались таинству лика певчих, дополняемому благовонным курением и блаженным гудом чтецов.
Два четырёхротных батальона гвардейской пехоты поочерёдно и охранный взвод во главе с генерал-майором Свиты Его Величества Владимиром Александровичем Комаровым, а также казаки конвоя: терцы и кубанцы в бешметах и снятых черкесках во главе генерал-лейтенанта Свиты Его Величества князя Георгия Ивановича Трубецкого, крестника императора Александра Второго и светской красавицы, фрейлины и фаворитки императора Николая Первого княгини Софьи Александровны Радзивилл, усердно молились в высочайшем присутствии. Императрица проходила в отдельную молельню, отделённую от алтаря аркой, а Николай, глазами провожая её уход, невольно поминал в своей молитве о недавно освящённом новом соборе, выстроенным здесь же недалеко, в Царском Селе, в древнерусском стиле и стоившем царской казне и морально принуждаемому к церковным пожертвованиям купечеству и промышленникам один миллион сто пятьдесят тысяч рублей. Царю не терпелось уже молиться в этом новом, достраиваемом ещё соборе, расписываемом по его личному указанию по образцам церкви Иоанна Предтечи «на Толчках» в Ярославле и Воскресенского храма в Ростовском Кремле, которыми царь был так впечатлён во время недавнего майского торжественного визита по случаю празднования трёхсотлетия Дома Романовых в Ярославле и Ростове. А великая княжна Мария Николаевна не витала в облаках во время богослужения и клиросного пения хора. Грустила и томилась её душа, вскипая взволнованным, затаённым где-то глубоко-глубоко под сердцем подростково-юношеским протестом.
А потом был смотр частей Сводного пехотного полка, конвоя Его Величества. Солдаты радостно перед царём выдерживали темп церемониального марша в сто двадцать шагов в минуту. Особой изюминкой этого смотра было парадное участие Девятого драгунского Казанского Её Императорского Высочества Великой Княжны Марии Николаевны полка. Блестящие драгуны со значками полка – золотым крестами, в умбоне которого вспархивал огненными крыльями чёрный змеевидный дракон, полным составом приехали в Царское Село из Житомира.
Драгунский полк во главе с полковником Константином Константиновичем Кузьминым-Короваевым со своими Георгиевскими штандартами, в красных квадратах с золотым шитьём и образом Спаса Нерукотворного с красной каймой и золотым шитьём, на великолепных гнедых лошадях выстроился перед Александровским дворцом. Конные красавцы-офицеры были облачены в парадные колеты с галуном на воротнике и золотыми петлицами. Полковник Кузьмин-Караваев гарцевал в эполетах из золотой рогожки с генеральской бахромой с примесью чёрного шёлка. Офицерские колеты представляли собой короткие приталенные куртки из тёмно-зелёного сукна, без рукавов, застёгивающиеся на крючки. Рядовые драгуны и унтер-офицеры были в кирасирских однобортных на восьми пуговицах тёмно-зелёных виц-мундирах. Весь полк красовался в синих шароварах с красной под цвет погонов выпушкой и касках из чёрной лакированной кожи с белым широким плюмажем. У полковых трубачей волосяной гребень плюмажа был алый. Они заиграли полковую музыку и козырьки их касок, обтянутые металлическим ободком, и с ними двуглавые орлы на драгунских касках  - всё заблистало на полуденном солнце. Драгуны-казанцы дружно грянули свою полковую песню. Она была недавно написана и являлась их подарком на день рождения их шефу – молодой великой княжне.
«Споёмте песню полковую,
Потешим Батюшку-Царя,
Царевну нашу молодую
И грянем дружное ура!

Споём, как волею державной
Царя – Великого Петра
Родился полк Казанский славный
И нёс победное ура!

Кирасы прусские отбили
В кровопролитном мы бою
И их в награду получили
На грудь геройскую свою.

Ура Царю – Отцу России
И Шефу – Дочери Царя,
Княжне Великия Марии,
Казанской всей семье – ура!

Споёмте песню полковую,
Потешим Батюшку-Царя,
Царевну нашу молодую
И грянем дружное ура»!
Императорская семья благосклонно взирала на великолепное церемониальное прохождение драгун. Императрица улыбалась, старшие царевны махали платками, царь снисходительно поглаживал усы. И лишь Мария хмуро смотрит парад драгун.
- Чем ты не довольна, моя радость? – спрашивает её император.
- А где заказанное мне полковое мундирное платье?! Почему я не гарцую с ними, как Ольга или Татьяна со своими полками?!
- Мари, ты же неуверенно ещё держишься в седле, а занятия верховой езды совсем забросила, - вступила в беседу императрица. - Неровен час, упадёшь ещё с лошади и сломаешь себе ногу. Ещё не хватало нам везти тебя в Ливадию с костылём и гипсом! Или, не дай Бог, и того хуже, как наша фрейлина, бедная Софья Орбелиани, повредишь себе позвоночник и всю жизнь будешь страдать в инвалидной коляске.
- Просто Машка хочет блистать перед своим александровцем! – ехидно подшутила Ольга.
- Ничего я не хочу! – расстроенно насупилась Мария. – Ничего вы не понимаете!
После обеда великих княжон и цесаревича повезли в Санкт-Петербург, в Аничкин дворец к бабушке - вдовствующей императрице Марии Фёдоровны. Там должен был состояться бал в честь дня рождения Марии и праздничный салют в вечернем гаснущем небе.
- Машка, и чего ты всё грустишь? – в пути донимала сестру великая княжна Анастасия. – У бабули на балу будет весело! Приедут кузины. Ты разве не хочешь повидаться с тётушкой Ольгой? Она так тебя любит и балует своими подарками. И обязательно привезёт с собой наших сверстниц! Как это интересно! Ужасно-ужасно интересно! - Анастасия в восторге ожидания захлопала в ладоши.
Императрица Александра Фёдоровна тоже ехала в столицу вместе с дочерями, чтобы развеяться в Санкт-Петербурге в кругу своих подружек – Анны Вырубовой и Лили – Юлии фон Ден, дружбу с которыми так осуждала её сестра – великая княгиня Елизавета Фёдоровна.
- Дети мои, - Александра Фёдоровна давала наставления, как себя вести великим княжнам и цесаревичу в Аничковом дворце без неё, - ведите себя смирно и почтительно с гросс-муттер. Наша Гневная Минни не любит непослушания. Алёша, сыночек мой, - императрица поглядела на наследника и сидящую рядом с ним его сорокаоднолетнюю няню Марию Вишнякову, которую великие княжны давно уже звали между собой Меричкой, устав от её доскональной бдительности, скрупулёзных запретов и невыносимых нравоучений.
- Да, матушка!
- Будь умницей, не бегай, не балуйся во дворце. Не дай Бог, ударишься или порежешься где-нибудь! Мари, отвечаете за него головой!
- Да, ваше Величество, - почтительно наклонила головку Вишнякова. 
- Настёна, пострелёнок мой! – Александра Фёдоровна повернулась к младшей своей любимице великой княжне Анастасии.
- Аюшки?
- Будь умничкой, сильно не балуйся, слушайся старших! Маша!
- Что, матушка?
- Тоже будь умницей. Не грусти. Танцуй, веселись! Тебе полезно развеяться, ангел мой. Татьяна!
-Да, маман!
- Смотри за младшими, много не танцуй и не болтай пустое! Держи дистанцию в вальсе, не жмись к кавалерам!
Младшие княжны прыснули от смеха.
- Если вы желаете, я не буду танцевать вовсе, - смиренно склонила голову остроглазая и темноликая Татьяна.
- Ну-ну, это ж я так, зная твои увлечения в чрезмерности.
- Я буду, сдержанной, Ваше Величество.
- Умница моя! Ольга, - обращалась императрица к старшей дочери.
- Да, маман!
- Я прошу тебя, не встречайся, пожалуйста, ни в Аничковом, ни в Сергиевском дворце с великим князем Дмитрием Павловичем. Слышишь, я запрещаю тебе принимать от него всякие ухаживания!
Ольга слегка покраснела, смутившись.
- Маман, вы и так уже расстроили нашу с ним помолвку в июне прошлого года. Чего же ещё вам надобно? Куда же больше?
- Да, из-за того, что он очень легкомысленный и распутный молодой человек. Григорий Ефимович нам рассказал о нём такое, что волосы дыбом встают на голове. У него очень скверный характер и весьма испорченные нравы, и интересы. Впрочем, он такой же, как и его отец. Тот тоже легкомысленный и вульгарный, женившийся против воли семьи на разведёнке – жене бывшего своего подчинённого офицера. Какой позор, какой кошмар! Ты таких же выходок хочешь ждать от своего кумира? Забудь его, я уже говорила тебе и не перечь мне, пожалуйста!
Мать начинала нервничать.
- Впрочем, если тебе не терпится его увидеть, расспроси его, - продолжала мать, будто не замечая, что вгоняет свою первенку в краску, - поподробнее об его участии в Олимпиаде в Стокгольме в прошлом году. Спроси его, что же такому первоклассному атлету, как он, с великолепной джигитовкой и атлетической грацией, могло-таки помешать занять призовое место в соревнованиях по конному спорту? Это ведь так интересно. И не болтайте много с Ирэн. А то её жених, этот женоподобный Юсупов, дурно на неё влияет.
- Маман! Вы плохого мнения обо всех людях на свете!
- Мать знает, что говорит. Можно подумать, прямо-таки эта твоя кузина такая скромница! Строит из себя послушницу великую. А как просили её отказать князю Феликсу, указывая на его распутный нрав и английскую испорченность, ни в какую! Влюбилась по уши в эту бестию и всё тут. Не он ли это в расшитом серебром голубом хитоне с фамильными драгоценностями певичкой выходил перед публикой в петербургском ресторане «Аквариум»? В женском наряде? Тьфу! Прости меня, Господи! В Оксфорде на учёбе начитался Ницше и Уайльда, извращенец! И Ирэн туда же! Хочу только его в женихи! Ну, в кого она такая упёртая! Да, впрочем, у неё вся семья такая, что мамаша, что папаша, распутные, мотаются по портовым притонам. Дети с бабкой, а им одни развлечения. Что за беспутная родня далась нам такая в наказание господне! Ну и что же, у твоей кузины Ирэн надолго так помолвка затянулась с этим князем Юсуповым? С осени же, вроде, обручены?
- На февраль венчание назначили, кажется…
- Ну вот, богатого всё-таки женишка Ирэн себе отхватила. А? Десять миллионов годового дохода! Уму не постижимо! Что смотришь так? Твои, вон, ровесницы замуж уже выскакивают, а ты всё в девках сидишь, милая…
Мать давила на слабое место. Великая княжна вспыхнула гордой острасткой.
- Матушка, вы же сами не даёте мне свободы выражения чувств и не покровительствуете моему выбору!
- Но ведь сватался же к тебе румынский наследный принц Кароль Гогенцоллерн, могла бы и осчастливить несчастного.
- Я не желаю говорить об этом! – вся красная ерзала на сиденье экипажа Ольга. – Я никуда не хочу уезжать из России! И мой сердечный выбор будет положен здесь!
Неприятный разговор был оставлен – экипаж императрицы с детьми уже проезжал набережной Фонтанки.
Александра Фёдоровна, передав детей камер-пажам в Аничковом дворце, укатила на квартиру к Вырубовой. Она не любила встречаться со свекровью и избегала лишний раз напрягать свои и без того уже расшатанные нервы.
Великая княжна Ольга вводила своих сестёр и брата, скакавшего, как козлик, в парадную залу дворца. И, не успела она войти и поднять глаза, как тут же торжественно-ликующий и ждавший её взгляд великого князя Дмитрия Павловича, словно бы подхватил её легкую, почти невесомую походку и понёс по гостиной. Розовый румянец невинного смущения покрыл её млечные щёки.
Бледный высокий двадцатидвухлетний юноша в офицерском мундире лейб-гвардии Конного полка с воспалёнными глазами и чётким пробором аккуратно зачёсанных назад волос глядел на неё с почтительно-заворожённым восхищением. Во взгляде его был тот оттенок сиротливой грусти, который может быть только у выросших без матери и оставленных отцом гордых, но ранимых натур, отвергнутых любовников или поэтов.
- Внученька моя дорогая! – встречала поцелуями и объятиями именинницу пожилая императрица Мария Фёдоровна, мать Николая Второго, красивая в летах датчанка, бывшая принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмара с завораживающим и необычно притягательным томным взглядом, таинственно мерцающим из-под вуали длинных и чёрных изящно изогнутых и дрожащих ресниц. Бабушка-императрица была очаровательно наряжена по случаю приезда августейших гостей и мило со всеми лепетала. А Маша, выждав момент, чтобы остаться наедине с бабушкой, и получив от неё трогательный подарок, тихо пролепетала ей на ушко: «Ты же моя добрая фея, бабуля! Можешь для меня сделать невозможное? Для тебя это такая малость»! Их доверительные отношения не знали фамильярностей этикета.
- Чего желает ещё, моя прелестная внученька?
- Я хочу, бабуля, чтобы ты увезла меня отсюда в Москву на пару-тройку дней. Забрала у мамы и мы бы с тобой совершили вместе наше маленькое тайное путешествие.
- В Москву? Одни? Без твоих сестёр и братца? А зачем это тебе понадобилась сейчас в Москву? Тебе разве не хватило майского турне по городам и всех этих шумных публичных московских торжеств и церемоний? И к тому же твоя нервически-властная mutter закатит такой скандал, если узнает, что я только посмела самовольно, без её ведома и разрешения отослать тебя от неё из Петербурга куда бы то ни было!
- Ну, бабушка, ну, милая! Ты же всё можешь у меня. Перед тобой до сих пор трепещут в Европе королевские дворы.
- Ну, скажешь тоже! Зачем тебе надобно в Москву, выкладывай.
- Повидаться с одним человеком, поговорить с ним. Я его очень люблю, а маман категорически не даёт мне с ним объясниться.
- Надо же! Ах, ты моя горлинка-голубка! Бедное и несчастное дитя! Кто же он таков, твой вяхирь лесной, сокол ясный, сердечко твоё укравший злодей-лиходей?
- Юнкер Александровского училища. Мне бы увидеть его только на миг, в глаза ему поглядеть, и счастлива буду, и не нужно другого мне подарка на день рождения. Ни к чему тогда балы и фейерверки, ни к чему платья и украшения!
- Сильно так, видимо, запал он тебе в душу. Сердце у тебя, девочка моя, как у великой императрицы – щедрое на любовь. Ну, ладно уж, что-нибудь придумаем, поколдуем! Ольгу с тобой, может, отправить что ли? Тётушку твою, великую княгиню Ольгу Александровну с детьми снарядить, чтобы сопровождала тебя, чтобы твоему путешествию законный вид и порядок предать во избежание ненужной огласки?
- Бабушка! Ты у меня золотая! – Мария прослезилась от счастья и расцеловала Марию Фёдоровну.
Поздравить кузину вышла восемнадцатилетняя красавица княжна Ирина Александровна, живущая с младшими братьями, во дворце у бабушки, пока её родители: великий князь Александр Михайлович или Сандро, как его называли все Романовы, и его жена великая княжна и любимая дочь императора Александра Третьего Ксения Александровна мотались в увеселительных поездках по Европе. Ирина была тонкая и изящная, стройная в белом платье с длинной лебединой шеей. На застенчивом и необыкновенно красивом и одухотворённом её лице тенью лежал налёт нескрываемой грусти из-за терзающего её болезненно восприимчивую психику неподобающего поведения разгульных родителей. Она была любимицей Марии Фёдоровны, которая жалела её и привечала с братьями у себя в Аничковом дворце, покуда их разгульных родителей месяцами не было в России.  Судьба Ирины напоминала вдовствующей императрице судьбу девушки Элизы из её любимой датской сказки «Дикие Лебеди» Ганца Христиана Андерсена. В сказке эта девушка вязала рубашки для своих братьев, чтобы превратить их из заколдованных лебедей в юных принцев. В жизни же сама Ирина напоминала царевну-лебедя лебединой своей изящной внешностью, и с младшими братьями была, словно сирота при живых, но вечно отсутствующих родителях, которую хотелось пожалеть и приголубить. И бабушка её жалела всем сердцем, любя, как умела, щедрая на попечительские и прочие благотворительные дела, которыми она с упоением занималась в империи не один уже десяток лет.
Ирэн вручила Марии красиво упакованную коробочку с французскими духами, поцеловала, поздравляя с днём ангела, и тут же её подхватил под руку Феликс Юсупов, шумно и оживлённо болтавший до этого со старшими великими княжнами.
- Гранд-ма! А что если я похищу у вас ненадолго два прелестных создания: кузин Ирэн и Ольгу, и покатаю их по улицам Петербурга на быстроходной ландолете с откидным верхом? Опробуем вместе недавно выписанный мною из Германии новый мотор, фаэтон фирмы Бенца, доставим радость невинных приключений этим юным и впечатлительным натурам!
- Ну, если только невинных, то, пожалуй… Возьмите с собой и именинницу, - подсказала, улыбаясь, Мария Фёдоровна.
- Поедешь с нами? – заглядывая в глаза Марии, тоже улыбался Юсупов.
Мария неуверенно согласилась. Однако великая княжна Ольга отказалась ехать без Татьяны и Анастасии, а мест для всех в автомобиле явно не хватило бы. Нерешительность проявила и Анастасия и старшие её тоже уговорили остаться. А вот девятилетний цесаревич неожиданно, как клещ, вцепился в эту идею и, не смотря на все угрозы и возражения няни Вишняковой, наотрез отказался менять решение. И Вишнякова вынуждена была отпустить его под присмотром Марии и Ирины в эту автомобильную прогулку. Князь Юсупов под руку с невестой Ириной направился к выходу из дворца, увлекая за собой Марию и Алексея. Юсуповский шофёр уже разогревал двигатель автомобиля у парадного крыльца. Молодёжь села в раскидную автомобильную карету с мягким складным верхом на заднем сидении и покатила по улицам Петербурга. В пути Феликс в полу обнимку и в пол оборота любовался своей невестой, её античным профилем богини, её причёской, обдуваемой в кабриолете лёгким тёплым ветром. Ирина, застенчиво улыбаясь, пыталась отвлечь его от навязчивых приставаний.
- Мария, - обратился к великой княжне молодой двадцатипятилетний князь Юсупов с по-женски красивыми и утончёнными чертами лица, большим чувственным ртом и томным взглядом феерически светящихся голубых глаз, - а что вы так постоянно грустны? Вас не впечатляет эта прогулка? Смотрите, все экипажи уступают нам дорогу и даже самые отъявленные лихачи на тройках не могут нам составить конкуренции в скорости.
- Нет, скорость меня впечатляет. Очень даже. Вот если на таком моторе умчаться бы сейчас в Москву быстрее поезда! Вот было бы здорово! Но это невозможно. Насколько я понимаю, он не приспособлен к долгим поездкам вне города.
- Вы правильно понимаете, юная княжна. Этот мотор не туринг. Он не массивный и не прочный, а скорее более лёгкий и спортивный. И по скорости далеко не Молния-Бенц. Но зачем вам так непременно нужно попасть в Москву? Что за нужда и спешка?
- Машка жаждет увидеть своего юнкера из Александровского училища, - выпалил сестринскую тайну цесаревич Алексей.
- Вот как, - улыбнулся, глядя на Ирину и подмигивая ей, Феликс. - Любовное приключение! Нет ничего заманчивее и романтичнее. Ну, предположим, я бы мог это устроить.
- Вы?! -  Мария вытаращила на князя глаза от удивления.
- Есть много других видов транспорта и способов передвижений. Аэроплан, поезд, дрезина, экипаж, забронированные почтовые кареты.
- Скажете ещё! Аэроплан! Зачем такая экзотика! – разочарованно махнула рукой княжна.
- Нет, в самом деле, - ухватился за увлёкшую его мысль князь Юсупов, - почему бы нам, к примеру, на несколько дней всем вместе не отправиться в подмосковную усадьбу князей Юсуповых Архангельское? Там маман всё обставлено по новой моде богато и с тонким вкусом. Я думаю, мне будет, чем вас там удивить и развлечь, сударыни. Мы поедем поездом, первым классом. Я закажу офицеров охраны. А в Подмосковье со станции нас увезут в Архангельское два дубль-фаэтона с лёгким брезентовым верхом. Если нужно, моя маман, княгиня Зинаида Юсупова, лично попросит императора, чтобы он дал на то своё разрешение. Мы пригласим с собой и великую княгиню Елизавету Фёдоровну, чтобы ваша маман тоже была не против. Я им подарю для Марфо-Мариинской обители старинную древнерусскую икону, которую челядь отыскала для маман в нашем родовом имении Ракитино под Курском.
Легко увлекающийся и вспыхивающий, как искра, молодой Феликс молниеносно загорался любой, возникшей у него идеей и страстно, даже капризно добивался её осуществления. Так и теперь, покатав двух княжон и цесаревича по сумеречному Петербургу, погружённому в болотную дрему летнего вечера, душного и испещрённого зажигающимися иллюминациями, князь Юсупов буквально накинулся с обуревающей его идеей на вдовствующую императрицу, вернувшись на бал в Аничков дворец. Марии Фёдоровне, после некоторых колебаний поддавшейся настойчивым ухищрениям молодого князя, эта идея понравилась сразу, а первоначальное несогласие и настороженность она выказала исключительно по старой этикетной привычке. Это предложение Юсупова избавляло её от необходимости упрашивать свою дочь великую княгиню Ольгу Александровну сопровождать Машу в Москву, да и Марии она хотела угодить в день её рождения. Девочка так мало была избалована внешним миром, так скудно и скупо её мать, Александра Фёдоровна, открывала ей этот внешний мир, что бабушка очень боялась за её девичью наивность, инфантильность и не знание реалий окружающего мира. К тому же, ей так не терпелось немного насолить своей невестке, этой железной пруссачке, как она её про себя называла, ведь такая поездка её дочери в открытый мир, была навязчивым страхом замкнутой императрицы. Юсуповская идея выгорела. Она понравилась царю и мать ничего не смогла тому противопоставить, разве что привязаться к этой поездке всей царской семье.
Феликс Юсупов уехал в Архангельское через день, проведя пятнадцатое июня - день рождения своей невесты Ирины Александровны, вместе с ней в Аничковом дворце. А царской семье понадобилось несколько дней для приготовления к поездке. И вот в двадцатых числах июня императорская чета с августейшими детьми и княжной Ириной выехали из Царского Села в Архангельское. Сопровождать княжон и цесаревича вызвался также сын великого князя Константина Константиновича Олег Константинович. Он, живя с родителями в Санкт-Петербурге в Мраморном дворце, заканчивал  в 1913 году экстерном пушкинский Александровский лицей, поэтому часто бывал наездами в Царском Селе. Молодой князь по телефону предупредил своего отца, что выезжает к Феликсу Юсупову в Архангельское и тот наказал ему задержаться немного в дороге, чтобы и Константин Константинович присоединился к этому путешествию. В пути двадцатиоднолетний князь Олег Константинович, знаток поэзии Пушкина, глубокий и утончённый эстет, развлекал великих княжон и незлобно подтрунивал над няней и дядькой цесаревича: Марией Ивановной Вишняковой и матросом Андреем Еремеевичем Деревенько. Марии он рассказал связанный с нею забавный случай.
- Разве ты не помнишь, Маша, когда в 1904 году я был у тебя в гостях на именинах, будучи уже помещённым в Полоцкий кадетский корпус, и, поздравляя, хотел поцеловать свою малышку-кузину Мэри, а ты закрыла тогда рукой свой ротик и уклонилась от моих братских объятий? Нахмурилась, закричала: «Уйдите, солдат! Я не целую солдат»!
-Не-ет! – улыбалась Мария, смущённая таким детским своим поступком.
- А как потом ты же мне, немного повзрослев, сама говорила, что мечтаешь выйти замуж за солдата и иметь двадцать детей?
- Кошмар! Это я такое говорила? – краснела великая княжна, забываясь лёгким дорожным весельем.
- Говорила-говорила! – улыбался князь.
- Какой ужас! – смеялась Маша и вся императорская семья, лёгкая на подъём беззаботного веселья.
- Чем ты сейчас занимаешься в Царском Селе, мой дорогой?– спрашивала князя Олега Александра Фёдоровна.
- Готовлю к печати и издаю рукописи Пушкина, Ваше Величество. В прошлом году уже первый выпуск увидел свет.
- Ты так вдохновлён этим поэтом? – улыбнулась наивности русского мальчика умудрённая практическим опытом германская женщина.
- Он – мой кумир, моя душа!
- Должно быть, не зря твой батюшка, Константин Константинович, назвали тебя Олегом. Как вещего князя древней Руси, - лёгкая ухмылка с ядовитым сарказмом скользнула по тонким губам императрицы.
- Ты ведь тоже у нас поэт и литературовед, как и твой отец. Прочти нам что-нибудь из своего нетленного, что ли. Только не утомляй слишком долгим чтением. Так, что-нибудь бегло, для поднятия лёгкого и весёлого дорожного настроения.
Олег Константинович наклонил голову в знак почтительного принятия предложения.
- Я в 1910 году побывал в Константинополе. Он меня так вдохновил, что я ему посвятил вот такие строки. Гм…, - юноша кашлянул, гмыкнув, чтобы придать твёрдость гортани и начал декламировать:
«Остатки грозной Византии,
Постройки древних христиан,
Где пали гордые витии,
Где мудрый жил Юстиниан –
Вы здесь, свидетели былого,
Стоите в грозной тишине
И точно хмуритесь сурово
На дряхлой греческой стене…
Воспряньте, греки и славяне!
Святыню вырвем у врагов,
И пусть царьградские христиане,
Разбив языческих богов,
Поднимут Крест Святой Софии,
И слава древней Византии
Да устрашит еретиков».
- Браво-браво! – захлопали в ладоши великие княжны, впечатлённые поэзией и артистичной декламацией.
- Да… Византия, Константинополь, - глубокомысленно протянул, словно зевок, император. – Мечта и цель всех русских князей и царей. Когда-нибудь мы непременно вернём её в лоно Православной Веры. Дело ближайших лет.

- А как твои успехи, Олежек, в учёбе в Александровском лицее? – снова спросила князя Александра Фёдоровна.
 - Корплю над своим выпускным сочинением на тему «Феофан Прокопович как юрист».
- О, да. Архиепископ Новгородский Феофан – достойная личность для сочинения. Проповедник и сподвижник Петра Первого, автор тезиса о триедином русском народе: Великой, Малой и Белой Руси.
- А также поэт силлабических виршей, - подхватил исторические размышления императрицы молодой князь, и с упоением пропел:
«За Могилою Рябою
Над рекою Прутовою
Было войско в страшном бою.
В день недельный ополудны
Стался нам час велми трудный,
Пришел турчин многолюдный.
Пошли навстречь козацкие,
Пошли полки волоские,
Пошли загоны донские…
Пришли на Прут коломутный,
Тут же то был бой окрутный,
Тут же то был нам час смутный…
Не судил бог христианства
Освободить от поганства,
Ещё не дал сбить поганства.
Магомете, Христов враже,
Да что далший час покаже,
Кто от чиих рук поляже.»
***
Старинная роскошная усадьба Архангельское располагалась на северо-западе от Москвы в пределах Хорошёвской волости Московского уезда Московской губернии. Рядом были разбросаны посёлки и деревеньки Баньки, Павшино, Чернево, была усадьба Знаменское-Губайлово тридцатидевятилетнего текстильного фабриканта, сына покойного купца 3-й гильдии, а ныне совладельца Знаменской мануфактуры и основателя издательства «Скорпион» мецената Сергея Полякова. Он со своей супругой, француженкой Софи Дюссек, которую в России стали звать Софьей Ромуальдовной, в имении Знаменское-Губайлово и на даче Лисьи горы, расположенной неподалёку на холме возле реки Баньки, привечал модных философов и поэтов-символистов, среди которых частыми гостями у него бывали Брюсов и Бальмонт. Здесь  рядом проходила бывшая Большая Воскресенская, а ныне Волоколамская дорога и с 1901 года через Павшино пролегла и Московско-Виндавская железная дорога с выстроенным там в 1908 году вокзалом.
Юсуповская усадьба Архангельское соседствовала в двух верстах к юго-западу с поляковской мануфактурой и имением. В этом роскошном дворцово-парковом ансамбле, который уже сам по себе был ошеломляющим воображение изящно-обрамлённым сокровищем, было так много изысканного богатства и чарующего великолепия, что просто глаза разбегались и чувства переполнялись у всех созерцающих это. Юсуповы владели Архангельским с 1810 года, а до этого здесь жили в разные века князья Шереметевы и Одоевские, Черкасские и Голицыны. Это их родовое имение было подобно фамильной драгоценности семьи Юсуповых – грушевидной жемчужине Пелегрина, стоившей целого состояния и отданной когда-то испанским королём Филиппом Четвертым в приданое своей дочери Марии Терезе на свадьбу с Людовиком Четырнадцатым. Роскошное великолепие являл собой сам Большой дворец постройки конца восемнадцатого века по проекту парижского архитектора Жана Жакоба Герна. Возле дворца устроены были по проекту итальянца Джакомо Тромбара две террасы с мраморными баллюстрадами. Удивляли и поражали воображение малый дворец Каприз, состоящий из манежа и библиотеки, собственный домашний театр Гонзаго, храм Архангела Михаила постройки семнадцатого века, достраиваемая Колоннада или Храм-усыпальница Юсуповых, Святые ворота с глинобитной оградой, Кладовая над оврагом, конторский флигель, чайный домик, Розовый фонтан, памятник Пушкину и Имперская колонна в честь посещения усадьбы Александром Первым. И парк, похожий на Версаль, и вид на старицу Москвы-реки – всё было вдохновенно и упоительно красиво. Нельзя были здесь не обомлеть даже искушённому великолепием августейшему воображению.
Гостей встречала пятидесятиоднолетняя княгиня, бывшая самой красивой и богатейшей женщиной в империи, Зинаида Николаевна Юсупова и её супруг граф Сумароков-Эльстон Феликс Феликсович, генерал-майор, председатель совета Императорского Строгановского Центрального художественно-промышленного училища. С богатым подарком к невесте – к княжне Ирэн, скромно и незаметно сопровождавшей императорскую семью со своей природной застенчивостью, вышел взволнованный молодой князь Феликс и преподнёс колье с бриллиантами и букет цветов. Князь Феликс Феликсович Старший услужливо пригласил императора осмотреть Имперскую колонну, которую Юсуповы воздвигли в 1816 году в честь посещения их имения Александром Первым. Пройдя и осмотрев колонну, все с шумным весельем проследовали во дворец. Их встречали на стенах парадных великолепные, недавно отреставрированные росписи и гризайли. В гостиных на стенах висели семейные портреты, выполненные кистью Серова, на столах стояли хрустальные чаши, наполненные уральскими самоцветами: неограненными сапфирами, изумрудами и опалами. В Египетском зале - столовой тарелки были датского, японского фарфора, слуги склонялись в почтении в расшитых золотом камзолах.
Роскошь обстановки, картины Серова – всё впечатляло изысканностью. Бросался в глаза и запоминался портрет старшего сына Зинаиды Николаевны, убитого на дуэли в 1908 году Николая Феликсовича. На холсте был изображён двадцатилетний студент юридического факультета Петербургского университета. Капризные черты лица избалованного мажора, пухлая нижняя губа, преобладая над верхней, подчёркивала, что над юношей властвовали чувственные эмоции. В глазах с томной поволокой скрытый пожар азиатских страстей, импульсивности. И на лице печать рока. Ирэн долго вглядывалась в эти уже отошедшие в прошлое черты, задумчиво и сосредоточенно, покуда молодой Юсупов не обнял её и не повёл за руку в сад.
- А как всё произошло, что случилось с вашим братом? Расскажите мне, Феликс, - словно небесные звёзды, смотрели на князя умоляюще изумительной красоты глаза его невесты.
- При маман не будем лучше об этом. Пойдёмте в сад, я покажу вам прелестные экземпляры цветов и кустарников, произрастающих в Индии и Китае. И там расскажу в беседке.
Гуляя по парку мимо террас с мраморными баллюстрадами, вазами, статуями, бюстами античных богов, Феликс и Ирэн уединились в тени зелёных аллей.
- Я хочу вам признаться, Ирина, чтобы вы не питали иллюзий по поводу моей сущности. Так вот, скажу вам прямо, что я – мальчик кокотка или, как говорят на жаргоне, кокодес, содомит. Мне нравится переодеваться в женщин и возбуждать половое влечение у мужчин.
Пауза тишины заняла пространство аллеи.
- И вас это не смущает?
- Ничуть, - дрогнувший голосок Ирины. Я ведь была предупреждена об этом. И бабушка Минни, и тётушка Алекс – они обе предупреждали меня об этом, пугали вашими наклонностями и предостерегали от опрометчивости.
- Понимаете, я как Дориан Грей. Вы читали Оскара Уайльда? Нет? О, вам непременно нужно это прочесть! Прочтите обязательно и вы поймёте, что это такое. Весь Древний мир, весь Ренессанс откроется вам в ином измерении. А вы, что вы теперь собираетесь предпринять, получив из моих уст такое признание?
- Я остаюсь с вами. Я выбрала вас и сердцем, и душой. И пойду за вами и в огонь, и в воду. Знаете, мой отец, князь Сандро, тоже ведь ещё какой гуляка. И матушка часто видела его в объятьях кокоток и не только. И то, что и он пригубил того же вина, что и вы, не вызывает во мне отторжений. И мама, зная об этих отцовских забавах, всё же рядом с ним и любит его по прежнему. Знайте, Феликс, что я полюбила вас не за красоту и богатство, а для того, чтобы моя любовь спасла вас от всех порочных ваших наклонностей.
- И я благодарен вам за это! О, Ирэн, – князь благоговейно поцеловал ей ручку, - если бы вы знали, как я ценю, как уважаю вас! И никогда вас не предам!
С минуту они молчали в темноте, трепетно прижавшись друг к другу. Лёгкое белое платье Ирэн еле различалась в июньской мгле за розовым фонтаном.
- А теперь я расскажу вам тайну нашей семьи о фамильном проклятии рода Юсуповых. О, это трагическая история, из-за которой моя матушка, графиня Зинаида Николаевна, первая красавица Российской империи поседела и подурнела преждевременно. История эта берёт своё начало с тех времен, когда мои мусульманские предки отреклись от ислама и в наказание за это с тех пор не то судьба, не то провидение, не то шайтан муслимский, а скорее всего какая-то степная ногайская колдунья наложила на наш род страшное проклятие, которое оставляет в живых лишь одного наследника из нашего богатейшего рода в России. Мои предки вели свой род от Абу Бакра, сподвижника пророка Мухаммеда. Родословная уходит корнями в Арабский халифат. Они правили Дамаском, Персией, Антиохией, Ираком и Египтом, дружили с Тамерланом. В шестнадцатом веке ногайский бей Юсуф-мурза послал Ивану Грозному своих детей на службу и те приняли православие. А потом Грозный взял Казань и дочь Юсуфа-мурзы, Сююмбике, бывшую тогда регентшей-правительницей при малолетнем наследнике, насильно выдал замуж за престарелого касимовского хана Ших-алея, а сына её, Утямыш-Гирея, крестили в православие и назвали Александром. Тот Александр умер в возрасте девятнадцати лет.  Потом во время царствования Фёдора Алексеевича правнук Юсуфа-мурзы Абдул-мурза тоже добровольно принял православие, был крещён под именем Дмитрий. А фамилию он себе придумал по имени предка Юсуфа – Юсупов. Вот тогда-то, якобы, оскорблённые этим ногайские родственники из рода Юсуфа прибегли к проклятию степной колдуньи. И с тех пор из всех рождённых в одном поколении наследников Юсуповых до двадцати шести лет доживал лишь один. И в прошлые века, и в наше время злой рок забирает у нашей семьи многих детей, не достигших двадцатишестилетия. Последним погиб в двадцать пять лет мой старший брат Николай, убитый на дуэли ровно пять лет назад двадцать второго июня 1908 года в Петербурге на Крестовском острове кавалергардом Арвидом Мантейфелем. Крестовский остров… Излюбленное место дуэлянтов ещё с прошлого века. Брат влюбился в девятнадцатилетнюю фрейлину, роковую блондинку и соблазнительную кокетку Марину Гейден. О, это была та ещё штучка! Вообразите себе, она была правнучкой Эмилии Шернваль, в замужестве графини Мусиной-Пушкиной, той самой известной красавицы и знакомой Пушкина, которой Лермонтов посвятил свой мадригал:
Графиня Эмилия –
Белее, чем лилия,
Стройней её талии
На свете не встретится.
И небо Италии
В глазах её светится.
Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии.
На весь светский Петербург производили фурор её белокурые волосы, её синие глаза и чёрные брови, её пластичный и стройный стан. И вот правнучка такой красотки – Марина Гейден. В детстве её воспитывала сестра прабабки – тоже легендарная красавица и роковая светская львица из шведского рода – Аврора Шернваль, в замужестве Демидова, потом Карамзина, фрейлина и статс-дама русского императорского двора. Роковая Аврора, как звал её свет. Её первый жених умер до свадьба ещё в Финляндии. Потом она уехала в Москву к сестре и там, второй её жених «синеглазый демон» Александр Муханов также умер до свадьбы, уже назначенной. Наконец вышла замуж за богача Демидова, а он вскорости, через четыре года тоже умирает. Затем вступает в новый брак с Андреем Карамзиным, которого через восемь лет убивают в Дунайской армии во время Крымской войны. Потом умирает молодая жена её сына, потом и сам сын. И лишь она, прекрасная Аврора злым роком севера отчаянно мозолила глаза всему миру, доживая свой век в Финляндии и скончалась лишь в 1902 году в возрасте девяносто трёх лет. Вот эта дама воспитывала Марину Гейден. Марина на год меня младше, 1889 года рождения. Граф Мантейфель в январе 1908 года сделал ей предложение. Её родители дали согласие и свадьба была назначена на апрель. А в марте она встретила Николая на одном из ужинов кружка артистов-любителей, куда была приглашена для подготовки и участия в благотворительном спектакле в пользу добрых дел императрицы Александры Фёдоровны. Брат был поэт под псевдонимом Роков. Его романс «Я жду тебя» играл оркестр Кавалергардского полка. Ещё он был заядлый театрал. Но молодым аристократам хороший тон не позволял идти на профессиональную сцену, поэтому они довольствовались любительскими труппами, столь популярными у великосветской молодёжи. Отец не дал Николаю вести дела нашего домашнего театра Гонзаго, поэтому он и скитался по всяким любительским труппам. И он влюбился в неё безоглядно. Просил родителей устроить с ней брак. Они отказали. Марина умоляла его бежать с ней, бросив всё. Но любовь не та цена, чтобы оставить юсуповский дом. Таких, как Марина, сотни могло быть у него, только пожелай. Но судьба распорядилась иначе. В апреле она всё-таки вышла замуж за графа Мантейфеля, но продолжала сводить с ума и богатого князя Юсупова. У Николая сорвало голову и он помчался за молодожёнами в их свадебное путешествие в Париж. И там, в отеле Meurice влюблённые, публично не таясь, забыв о всех законах приличия, были вместе. Граф всё узнал и потребовал развода. Но его товарищи по службе считали по-другому: затронута честь кавалергардов, и граф обязан вызвать обидчика на дуэль. Марина умоляла меня в письме, чтобы Николай какое-то время не приезжал в Петербург, побыл бы заграницей, пока не уляжется этот скандал, поскольку полк мог спровоцировать его на дуэль. Я говорил с ним, показывал её письмо. Но брат был человеком чести. Что будет дуэль, я не знал. Как говорили потом секунданты, выстрела было четыре. Стрелялись с тридцати шагов. Николай выстрелил в воздух, он великодушно искал примирения. Граф промахнулся и потребовал сократить дистанцию до пятнадцати шагов. По жребию опять должен был первым стрелять Николай и он снова выстрелил в небо. А кавалергард не промахнулся, прострелил ему лёгкие. Как выла мама, словно волчица, и рвала на себе волосы, когда его привезли в Архангельское. На панихиде был весь царствующий род Романовых. А эта змея, Марина, убившая моего брата своей ядовитой, преступной любовью, вновь написала мне, умоляла меня устроить её тайное свидание с покойным, что она должна проститься с ним, приложиться к его гробу, помолиться на нём. Хотела в нашу церковь пробраться ночью! Ведьма! Колдунья! Маман стала строить Коллонаду, чтобы прах сына погрести там, но не успели достроить в срок, он похоронен вон там, возле церкви Михаила Архангела.
Молчание снова погребло все шорохи наплывающей июньской ночи, в таинственном мерцании огней и колыхании под тёплым ветерком густых зеленых крон.
- Какой ужас! Какая трагедия! Какая боль! – Ирина закрыла лицо руками.
Её ладони увлажнились от слёз.
- Как тяжело, должно быть, вашей матушке и отцу перенести всё это! А где теперь эта Марина, где граф Мантейфель?
- Он ушёл из полка, замкнулся в своём имении в Латвии. Я думаю, судьба его будет проклята в забвении потомков, подобно судьбе Мартынова, убившего Лермонтова. А Марина Гейден стала изгоем, спряталась сначала в санатории для восстановления разрушенного эмоционального состояния, а затем бежала из России в Женеву, чтобы стать актрисой. О, это у неё прекрасно получалось и в России! Обманывать, дурить людей, водить их за нос – это она умела делать с юности.
Феликс обнял Ирину, чувствуя, как содрогается от волнения её девичье тело под тонкой тканью летнего платья.
- Вы знаете, Ирина, моя прабабка, Зинаида Ивановна Юсупова, светская львица с красивыми чёрными глазами и тонкой очаровательной талией отпустила мужа на сторону после рождения наследника, узнав о нашем родовом проклятии и заявив ему, что не желает плодить мертвецов.
- Мы победим это проклятие! – возбуждённо воскликнула молодая девушка. – Мы усмирим этого демона и загоним его в его же логово!