Разбой как форма классовой борьбы в Ярославском По

РАЗБОЙ КАК ФОРМА КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ В ЯРОСЛАВСКОМ ПОВОЛЖЬЕ

Проблема разбоя как формы протеста, социального сопротивления народных масс была свойственна Русскому государству 16–17 веков. По мере укрепления его централизации при Иване III, Василии III и Иване Грозном, формируется опора русской монархии в лице дворян, получавших за службу землю, т. е. помещиков. Для упрочения их экономического положения крестьян стали прикреплять к земле. В 1581 году было введено первое «заповедное лето», а уже в 1649-ом году крепостное право было оформлено Соборным Уложением. Процесс крестьянского закрепощения вызвал мощный социальный протест, выражавшийся прежде всего в бегстве на окраины России. Часть же крестьян, не имея возможности ухода на свободные от государственного обложения и помещичьего гнета земли, пошла в разбой.

Со времен Киевской Руси в юридических памятниках разбою давалась крайне негативная оценка как покушению на жизнь и собственность в первую очередь имущего класса. Об этом свидетельствует «Русская Правда», а для более позднего периода – Судебники Ивана III и Ивана IV. Эти памятники с середины 17 века заменяет уже упомянутое выше Соборное Уложение, где вопросам разбоя и воровства был посвящен целый раздел. Ведение дел по разбоям и воровству в городах и уездах передавалось в Разбойный приказ. На местах соответствующие дела вели губные старосты и целовальники, подотчетные непосредственно Приказу. Для разбойников предназначались особые кары: если человек, уличенный в разбое, под пыткой признавался только в одном преступлении, без убийства, то он получал трехлетний тюремный срок с отрезанием правого уха. Во время тюремного срока он должен был работать в кандалах, «где Государь укажет». После окончания срока такой разбойник подвергался ссылке в «Украйные городы, где Государь укажет». Если же разбойник признавался под пыткой в нескольких преступлениях, он должен был быть казнен. Такая же мера наказания предполагалась за первый случай разбоя, если при этом произошли поджог или убийство (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 1. Ст. 1. Глава XXI «О разбойных и татиных делах». Ст. 16, 17, 18).

В петровскую эпоху наказания для разбойников были немного смягчены. 19 января 1703 года Петр I подписал указ «О наказании кнутом разбойников неприличившихся в смертоубийствах, и о ссылке их с заклеймением в Азов в каторжную работу вечно», который позволял направлять на каторгу разбойников-рецидивистов, не уличенных в убийстве, что заменяло им смертную казнь (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 4. Ст. 1924). Этот указ был дополнен «Высочайшими резолюциями о наказании за разбои» от 3 июня 1713 года, по которым обвиненных в одном разбое без убийства должны были ссылать на вечную каторгу, предварительно вырвав ноздри, а в случае бегства казнить. При этом за неизвещение о разбоях любой человек должен был быть отправлен на каторгу, а за укрывательство разбойников угрожала смертная казнь (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 5. Ст. 2823). Преемники Петра I настойчиво повторяли о необходимости самого сурового наказания для разбойников, лишь изредка делая послабления для тех из них, которые впервые вступили на эту тропу в виде рекрутчины и ссылки в Сибирь.

В течение всего 18 века сохранялась неопределенность категорий «воровство», «грабеж» и «разбой», что вызвало указ Екатерины II от 3 апреля 1781 года «О суде и наказаниях за воровство разных родов и о заведении рабочих домов во всех Губерниях», где понятие «разбой» подводилось под категорию «воровство-грабеж». При этом, в отличие от предшествующих законов, наказание за разбой не означало однозначную смертную казнь, поскольку преступники должны были быть арестованы и предстать перед судом. За мелкое воровство полагались денежные штрафы (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 21. Ст. 15147. п. 3). Возможно, что подобное смягчение наказания за разбой стало следствием восстания под руководством Емельяна Пугачева. Однако эти меры особого воздействия не возымели, и 31 июля 1799 года Павлом I был издан указ об ужесточении наказаний: за разбой полагалась каторга, а за воровство – отдача в рекруты или ссылка в Сибирь. Фактически Павел I вернулся к юридической практике, использовавшейся в доекатерининскую эпоху (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 25. Ст. 19059).

В Своде уголовных законов 1832 года разбой вновь был четко отделен от «воровства-грабежа», а наказанием за разбой была либо смертная казнь, либо каторга. Хотя Уложение 1845 года отнесло понятия о грабеже и разбое в одну группу, но вместе с тем совершенно точно выразило, что разбой есть посягательство не на личность, а на имущество, отличающееся от грабежа с насилием, если нападение не было вооруженным, только сравнительной тяжестью насилия. Вооруженное нападение с целью похищения, хотя бы оно вовсе не сопровождалось насилием, всегда относится уложением к понятию о разбое. Проект Уголовного уложения 1895 года термина «грабеж» не употребляет и под разбоем понимает всякое похищение чужого движимого имущества путем насилия над личностью. По существовавшим в течение всего XIX века законам за разбой полагалась каторга от 6 до 12 лет, а совершенный группой лиц – от 10 до 15 лет. Повторный разбой наказывался бессрочной каторгой (Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь. Т. 26 (51). СПб., 1899).

С 19 века проблемой разбоя и разбойников начинают заниматься русские ученые и общественные деятели, которые подошли к проблеме разбоя с социологической точки зрения. Так, А.П. Щапов понимал под разбойниками особый тип беглых, сочетавших в себе черты новгородских ушкуйников и вольных казаков времен Степана Разина и Емельяна Пугачева. Он же довольно точно определил, что основной причиной разбоя служили крепостная зависимость, рекрутчина, произвол местного начальства, что особенно проявилось после реформ Петра I (Щапов А.П. Земство и раскол. Бегуны). Поэтому нередко произволу на местах народные массы, и в частности в 18 веке, противопоставили соответствующую реакцию. Но в целом русские историки и публицисты 19 века опасались подобных движений. Они следовали в русле оценок А.С. Пушкина, определившего русский бунт как «бессмысленный и беспощадный».

Историки советского времени, в чем-то продолжив традицию социологического объяснения причин разбойничества, заострили вопрос на классовом противоречии между крепостными (зависимыми) крестьянами и верхушкой феодально-помещичьей России. Соответственно диаметральным образом изменилась оценка разбойников: из маргиналов они превратились в активных борцов с представителями господствующего класса феодалов. Более того, поскольку в движении беглых (и в меньшей степени старообрядцев) в советское время видели проявления классовой борьбы, то, соответственно, эти аспекты становились предметом подробного изучения. Такова, например, работа В.И. Лебедева, посвященная восстанию Кондратия Булавина (Лебедев В.И. Булавинское восстание. http:// Продолжая эту традицию, советские историки изучали взаимосвязь между развитием капитализма в России после реформ 60-х годов 19 века и разорением, пролетаризацией крестьян. Следствием этих процессов стала трансформация разбоя из «вольного образа жизни» в профессиональную деятельность (Остроумов С.С. Преступность и ее причины в дореволюционной России. http:// www. adhdportal.com/book_1663.html; Рыжов Д.С. Борьба полиции России с профессиональной преступностью. 1866-1917. http:// www. dslib.net/teoria-prava/ryzhov.html).

Проблема разбоя в полной мере затронула и Ярославское Поволжье. Этот историко-географический термин используется в данной статье достаточно вольно. Во-первых, сами разбойники по понятным причинам границ не признавали, особенно вниз по Волге. Да и ярославские (рыбинские) бурлаки и коноводы, доходившие вверх по Шексне до Крохина (Белое озеро), по Мологе до Устюжны и по Волге до Твери, на обратном пути могли превратиться в бурлаков-разбойников, о чем будет сказано ниже. Во-вторых, и сами ярославские границы были достаточно «подвижны» даже без учета Ростово-Суздальского и Ростовского княжеств, с одной стороны, и Рыбинской губернии и первоначальной Ярославской области, с другой. Действительно, вверх по Волге в Углицкую провинцию (18 в.) входили Калязин (плюс Кашин по реке Кашинке) и Кимры, а по Мологе – Бежецк. Весьегонск и Устюжна, также вверх по Мологе, в 17 веке входили в Угличский уезд. В Пошехонский уезд Ярославской губернии (вверх по Шексне) входила юго-восточная часть Череповецкого уезда. Вниз по Волге в Ярославскую провинцию входила Кинешма (http:// www. yaroslavskiy-kray.com/1/guberniya.html; http:// ru.wikipedia.org/wiki/Углицкая_провинция; http:// ru.wikipedia.org/wiki/Ярославская_провинция; http:// vesyegonsk.net.ru/index.php?id=105&ThePage=7). В отношении восточного направления есть еще одна обстоятельство. Для значительной части населения, проживавшего к югу и юго-востоку от Ярославля, выход к Волге (на волю!), ввиду географических условий – изгибов реки, лежал через район Нерехты к современному Волгореченску. А там начинался «оперативный простор». Поэтому говоря о Ярославском Поволжье и крае в целом, могут упоминаться территории, прилегающие к Ярославской области, особенно по рекам.

Район Ярославского Поволжья издавна находился на важнейшем торговом пути по Волге, который всегда притягивал к себе интерес разбойников, грабивших торговые караваны. При этом следует отметить, что сами разбойники изначально не были однородны. Часть из них вела свое происхождение от ушкуйников. В 14–15 вв. они представляли собой организованные ватаги, превратившие Волгу в поле своих действий. Этой теме посвящена интересная работа ярославского историка Н.В. Дутова «Волга и ушкуйники. Колыбель речного разбоя» (http:// www. После присоединения Новгорода к Московскому государству последовало взятие «столицы» ушкуйников – Хлынова на реке Вятке (1489 год). Однако значительная часть разбойников избежала расправы, бежав на Волгу. Они стали одними из предшественников казаков. В течение 16 – первой половины 17 вв. бывшие ушкуйники, по-видимому, составили основной костяк разбойников-казаков, продолжавших грабить купеческие караваны на Нижней Волге.

Вместе с тем приблизительно в этот же период появляется иной вид разбойников. Это были бывшие крестьяне, бежавшие от государственных поборов и нараставшего крепостного гнета. Подобная тенденция особенно усилилась во второй половине 16 века в связи с ослаблением и запустением Московской Руси. Это запустение, переросшее в экономический кризис, стало результатом опустошительной Ливонской войны, опричнины и началом закрепощения крестьян. Резко возросло и число разбойников: так, П.П. Копышев, в частности, указывает, что «в середине XVI века на дороге из Москвы в Переславль-Залесский, между последним и Троице-Сергиевым монастырем, в придорожных лесных дебрях укрывалась орудовавшая на этой дороге шайка прославившегося атамана Симона Воронова, под кличкой “Воронок”» (Копышев П.П. К истории древних трактов восточного Подмосковья и Замосковья (исторические экскурсы и экстракты). http:// www. rusarch.ru/kopyshev1.htm).

Смутное время принесло много бедствий Ярославскому краю, а сам город сделало одним из центров Второго ополчения. Движение низов привело к усилению как повстанческого, так и собственно разбойного движения. Порой очень трудно отличить русских патриотов-партизан того времени, носивших название «шиши», от откровенных грабителей-разбойников, прежде всего пришлых «воровских казаков». Поэтому «разбои на дорогах» «особенно изобиловали» в начале 17 века (Копышев П.П. К истории древних трактов восточного Подмосковья и Замосковья (исторические экскурсы и экстракты). http:// www. rusarch.ru/kopyshev1.htm).

Еще долгое время после воцарения Михаила Романова продолжалось «великое московское разорение». В 1619 г. царь созвал очередной Земский собор. По его итогам были отменены чрезвычайные налоги военного времени и введено новое налогообложение, по которому разоренным уездам предоставляли льготы, послабления в уплате налогов. Позже их отменили. При Алексее Михайловиче окончательный крепостнический удар по крестьянству был нанесен Соборным Уложением 1649 года. Как говорилось выше, в нем самыми суровыми мерами наказывалось и разбойничество.

Как видно из законодательных памятников, география разбоев во второй половине 17 века заметно расширялась. 8 августа 1659 года вышел именной указ Алексея Михайловича «О наказании смертию разбойников, пойманных в Низовых городах». Он предусматривал ужесточение наказания для всех лиц, обвиняемых в разбое, вплоть до смертной казни (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 1. Ст. 255). Впрочем, размах разбойного движения при царе Алексее, и в частности в Ярославском Поволжье, только нарастал. Как отмечает Е.А. Ермолин, «[ярославские] разбойники XVI–XVII веков грабят волжские купеческие караваны» (Е.А. Ермолин. Культура ремесленников и артельных работников. http:// www. А И.Ф. Барщевский (1900) сообщает, что «небезопасны были как улицы города [Ярославля], так, в особенности, его окрестности от разбоев, обыкновенного явления тогдашнего времени, и поэтому каждый носил при себе какое-либо оружие» (Барщевский И.Ф. Исторический очерк города Ярославля // История губернского города Ярославля. 2-е изд. Ярославль, 2007). Не прекращались в 17 веке и разбои на дорогах. П.П. Копышев называет имена разбойничьих «главарей-атаманов», которые действовали на дорогах к востоку от Переславля Залесского. Предания сохранили такие имена, «как Егун, Пуга, Вангирь, Клюшка. По документальным же данным упоминаются еще и такие, как Журавль, Ярышка, Тяпун, Ляд и др.» (Копышев П.П. К истории древних трактов восточного Подмосковья и Замосковья (исторические экскурсы и экстракты). Неоднократные попытки центрального правительства решить проблему разбоев путем ужесточения наказания, как видно из повторяемости принимаемых законов, особого результата не имели.

Более того, очевидно, что часть беглого ярославского люда приняла участие в восстании Степана Разина, когда в 1670 году казацкий атаман двинулся с Дона на Волгу. В этой связи показательна челобитная, поданная царю Алексею Михайловичу 24 октября 1670 года. В ней жители Плеса жаловались на нападение «лихих и разбойных людей» на таможню и посад, на разграбление казны. «Приезжали, Государь, к нам сиротам твоим на Плёсо и на посад в твою, Великий Государь, таможню и на кружечный двор ночною порою лихие многие воровские люди и разбойники... казну разбоем грабили и разоряли». Обороняться от грабителей жители должны были самостоятельно, о чем и докладывают царю: «Мы, сироты твои, на погоне разбойничья атамана Антипку, по прозвищу Рудака убили, а иные воровские люди утекли рекою Волгою в лодках» (http:// www. rusreki.ru/goroda/pleshistory4.htm). Возможно, что именно с этих времен в окрестностях Плеса стали ходить «рассказы о колдунье и разбойнице Марье, которая во времена разинщины собрала шайку молодцов и занималась грабежом» (Непомнящий Н.Н., Низовский А.Ю. Тайны кладов. М.: Вече. 1999. http:// x-klad.net/nefind_klad/1183753052.html).

Нельзя при освещении событий 17 века не упомянуть «гулявшего по Волге» атамана Светоча. С его именем предание связывает название села Светочева Гора бывшего Нерехтского уезда (http:// mline.kostroma.edu.ru/?action=read&read=7180). О другом атамане, Соколе, повествуют краеведы В.Н. Бочков и А.А. Григоров. Они указывают, что на волжском берегу, рядом с деревней Борисцево около Кинешмы, находится усадьба Соколово. Как и в случае с первым атаманом, существует предание, что на этом месте когда-то был стан волжского разбойника по прозвищу «Сокол» (http:// kostromka.ru/shelykovo/7.phр).

Необходимо отметить, что многие топонимические легенды, приводимые местными краеведами, также восходят в основном к 17 веку (приблизительно конец 16 – начало 18 вв.). Так, место, где сейчас находится пос. Пречистое на севере Ярославской области, «называлось станом. Его окружали дремучие леса. На горах, прозванных после Осановыми, орудовал разбойник Осанн, грабивший приезжих купцов и обозы» (http:// prechistoe.adm.yar.ru/permr/historu/wiev_istoria.php?id=1).

Говоря об истории Копринской волости, рыбинские краеведы уточняют, что часть ныне затопленного села Коприно именовалась Балово, или Балуево, и «возле него разбойники грабили прохожие суда. Из-за этих разбойников, густых лесов вокруг и редких селений монахи избегали заезжать сюда за сбором податей» (http:// blazhin.spb.ru/Rybinsk/HistoryKoprino.htm).

В тверской газете «Вперед», говоря о названии населенного пункта «Свистуха» (ныне – часть Калязина), отмечается, что оно происходит от характерного для этой местности в прошлом свиста разбойников (Дмитрий Комлев, Газета Вперед. http:// www. tverlife.ru/news/31203.html).

Угличские легенды связывают с действиями разбойников старое кладбище по дороге на Мышкин, а кимрские – волжские разбои с образованием местных провальных озер (http:// www. yar.rodgor.ru/gazeta/95/neveroyat/1735/; http:// www. myrusland.ru/cities_226.htm).

Происхождение деревни Рязанцево Переславского района идет, по мнению местных краеведов, от «разбойного люда с длинными ножами – «резаками» («резанами»), живущего в окрестных лесах и часто совершавших нападения на торговые караваны» (http:// rayon.pereslavl.ru/tourism/ryazancevo.html).

Краевед-археолог А. Бакаев, говоря об истории исследования Берендеева болота, отмечает, что при чистке русла реки Трубеж (Чернухи) были найдены фрагменты чернолощеного кувшина 17 века и железный нож. Краевед связывает эти находки с разбойниками, которых он называет «гулящими людьми», обосновавшимися в этих места «во времена правления Алексея Михайловича Романова» (Бакаев А. Берендеево болото: легенды, предания, факты, находки. http:// www. dazzle.ru/spec/bboloto.shtml).

Приведенные выше примеры «разбойничьей» топонимики (желательно, чтобы эти исследования продолжились) подтверждают размах самого разбойничьего движения на территории Ярославского края, и в частности в царствование Алексея Михайловича. Причиной тому было не только окончательное закрепощение крестьян и их бегство от крепостной зависимости. Существенно возрос налоговый гнет, связанный с многолетней войной России и Речи Посполитой за Украину (1654–1667 гг.). Можно полагать, что социальный состав людей, промышлявших разбоем, начавшийся изменяться со времен Ивана Грозного, окончательно изменился в течение правления Алексея. Теперь основную массу разбойников составляли беглые крестьяне и гулящие люди. К этому добавился и церковный раскол, что привело в Ярославское Поволжье противников патриарха Никона. С. Бакунина озвучила версию, что в Пошехонье бежали золотых дел мастера из Оружейной палаты, не принявшие никоновской реформы и решившие уйти в пошехонские леса. От них «с годами» пошел золотобойный промысел, который привлекал разбойников. Поэтому название небольшой речки Грабежовка между Пошехонью и Рыбинском не случайно (Бакунина С. Грабеж на Грабежовке. http:// www. goldring.ru/news/show/92353/). К сказанному надо добавить, что Пошехонье стало одним из центров, откуда пошли по Руси массовые гари. Как следует из слов ярославского историка Александра Бородкина, старообрядцы, укоренившиеся на севере Ярославского края, позже приобщились к контрабанде сибирского золота (http:// www. yar.rodgor.ru/gazeta/56/history/1074).

Эпоха Петра I стала суровым испытанием для крестьянства. Очевидно, что количество беглых крестьян резко возросло с началом Северной войны в 1700 году, тем более что она началась крайне неудачно. По мнению известного историка В.И. Лебедева, Преображенскому приказу, занимавшемуся разбойными делами, приходилось вести настоящую войну с «разбойниками» (Лебедев В.И. Булавинское восстание. http://

Эта характеристика в полной мере касалась Ярославского края. Первый всплеск волнений относится к 1701–1703 гг. Уже в 1701 году в Устюженском, Пошехонском, Бежецком уездах начались выступления крестьян. В 1702 году многолюдные отряды «разбойников» (беглые солдаты, рекруты из местных крестьян) громили монастырские вотчины, жгли дворянские усадьбы. Среди наиболее известных лидеров повстанцев В.И. Лебедев выделяет Андрея Кропоткина, Григория Гарю, Тимофея Лутохина и др. Эти восстания были подавлены с огромным трудом (Дальняя вотчина Петра I. http:// vesyegonsk.net.ru/index.php). В 1702–1703 гг. в Новгородском, Пошехонском, Угличском, Устюжно-Железнопольском уездах во главе крестьянских отрядов стояли М. Константинов и И. Лягушко. Главными жертвами «разбойников» были помещики, купцы, богатые крестьяне (Лебедев В.И. Булавинское восстание. http:// История сохранила и имена других предводителей разбойников: как отмечал Б. Прохоров, «беглый драгун» Егор Яковлев Токмачев во времена Петра I был разбойником, грабил купцов на дороге между Ярославлем и Костромой (Прохоров Б. Из истории рода Токмачевых-Прохоровых. http:// rusk.ru/st.php?idar=800588).

Второй всплеск волнений в Ярославском Поволжье относится к 1707–1710 гг. и явился отзывом на Булавинское восстание. Н.И. Костомаров в своем труде сообщал, что «около Твери и Ярославля разбойничьи шайки разгуливали совершенно безнаказанно, потому что, за отправкою дворян молодых и здоровых на службу и за взятием множества людей в Петербург на работу, некому было ловить их. Разбойники бушевали в Клинском, Волоцком, Можайском, Белозерском, Пошехонском и Старорусском уездах, останавливали партии рекрут, забирали их в свои шайки и производили пожары» (Н.И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. http:// www. magister.msk.ru/library/history/kostomar/kostom46.htm). Особую активность на Верхней Волге с 1707 года проявил атаман Гаврила Старченок, громивший вкупе с местными крестьянами вотчины Ипатьевского и Воздвиженского монастыря (С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. http:// www. magister.msk.ru/library/history/solov/solv16p1.htm). К 1709–1710 гг. Гаврила Старченок руководил несколькими крестьянскими отрядами, наводившими ужас на воевод, помещиков и торговцев Муромского, Кинешемского, Костромского, Суздальского, Галицкого, Нижегородского, Юрьевецкого, Лухского, Тверского, Новоторжского, Старицкого, Московского, Каширского уездов и Юмохонской дворцовой волости. Большую роль в организации и обучении «разбойных» отрядов играли беглые солдаты и драгуны. «Партизанские» отряды крестьян были вооружены ружьями, пистолетами, шпагами и пушками, имели знамена и барабаны. В тех же 1709–1710 гг. в Ярославском уезде действовал отряд Боровиченка. В приговоре Ближней канцелярии от 9 июня 1709 года приведены челобитные игумена Троицкого монастыря, игуменьи Воскресенского девичьего монастыря и двух крестьян П.И. Прозоровского. Игумен и игуменья жаловались на нападения на монастырские вотчины «не знамо каких» воров. Крестьяне же сообщили об убийстве в Верховском стане Ярославского уезда атаманом Боровиченком приказчика вотчины Прозоровского; «Боровиченок, – как говорится в челобитной, – хвалился сжечь вотчину боярина Прозоровского». Действия «разбойных» отрядов наносили ущерб не только помещикам и вотчинникам, но и богатым крестьянам. Но для основной крепостной крестьянской массы «разбой» в такой форме был больше благом, чем злом. Крестьяне хотя бы на время освобождались от своих угнетателей. И, как свидетельствуют документы того времени, с них не собирали непосильных «государевых податей». Только в июне 1710 года отряд Старченка был разгромлен, однако ему самому удалось спастись. Также удалось уйти от преследования и атаману Боровиченку. При этом следует отметить, что после отправки многочисленных карательных отрядов и разгрома Старченка жалоб со стороны воевод, помещиков и вотчинников на «воровских людей» стало поступать меньше (Лебедев В.И. Булавинское восстание. http://

После подавления восстания Кондратия Булавина 14 июня 1711 года вышел сенатский указ «О вешании воров и разбойников в тех местах, где будут пойманы» (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т .4. Ст. 2373). Однако для Ярославского Поволжья эти меры особого действия не возымели. Так, знаменитый русский историк, С.М. Соловьев, сообщает, что в июне 1711 года, посланный «на север» для «сыску разбойников» отряд драгунов, обнаружил в лесу в Карашевской волости Ростовского уезда «воровской стан». После стычки разбойники были рассеяны (http:// www. magister.msk.ru/library/history/solov/solv16p3.htm). По данным сенатских приговоров 1711–1713 гг., для борьбы с разбоями все набранные в Ярославской провинции даточные оставлялись служить в тамошнем гарнизоне (http:// vyatikhonov.narod.ru).

Та частота, с которой издавались петровские законы о разбойниках, говорит о серьезности самой проблемы в связи с затянувшейся Северной войной, ростом социальной напряженности в обществе и открытыми выступлениями беглых крестьян в форме разбоев и грабежей. Помимо этого, введение все более и более строгих мер по отношению к разбойникам говорит о невозможности реального решения проблемы. Все это в полной мере касалось Поволжья. Свидетельством тому стал указ Петра I от 18 июля 1722 года, где особое место отводилось волжским «работникам на торговых судах». Указ свидетельствовал о том, что значительное число бурлаков и «волжских работников» фактически состояли в связи с «лихими людьми», грабившими торговые суда (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 6. Ст. 4056). Однако предложенные Петром I охранительные меры особого эффекта не возымели. Причем это касалось не только речного разбоя, но и крестьянских движений, продолжавшихся в Ярославском крае. Так, Д.О. Серов в своей работе, говоря о борьбе правительства с разбоями, утверждает, что в 1723 году Ярославский гофгерихт руководил специальными мероприятиями команд поручика Е. Знаменщикова и капитана И. Крюкова по подавлению вооруженных выступлений крестьян (Серов Д.О. Надворные суды в судебной системе России (1719-1727 гг.). http:// 

В целом же годы царствования Петра I и его реформы окончательно раскололи русское общество. Большинство современников вспоминало эти годы как лихолетье, несмотря на грандиозные успехи. При построении Российской империи Петр I исходил из необходимости служения всех сословий. Для крестьянства это означало введение подушной подачи и рекрутчину, увеличение власти помещиков, а также переселение части крестьян на строительство Петербурга или на рытье ладожских каналов. Все это легло на крестьянское сословие тяжким грузом. Начиная с петровской эпохи, большой процент разбойников составляли бродяги-рекруты и солдаты, бежавшие из полков. Именно поэтому в народной массе смерть Петра I была воспринята с облегчением, свидетельством чему стало появление народного лубка «Как мыши кота хоронили».

После смерти Петра I, во время правления Анны Иоанновны, Россия втянулась в 1735–1739 гг. в войну с Османской Империей. И вновь началось бегство рекрут. С бироновщиной связан рост налогового обложения и жесткое выколачивание недоимок. Как следствие, возобновились выступления крестьян, в том числе и в Ярославском Поволжье. Из слов Н.И. Костомарова можно заключить, что деятельность разбойников вновь, как и в обычные времена, сводилась к грабежу купеческих караванов, помещичьих усадеб и казенных таможен и кабаков. Причем их действия носили явно социальный оттенок, поскольку, как пишет Н.И. Костомаров, «они как будто не сознавали большого греха в своих поступках: жертвовали в церкви материи, награбленные у купцов, покупали колокола и нанимали священников служить панихиды по умерщвленным на разбоях» (http:// www. magister.msk.ru/library/history/kostomar/kostom52.htm). В 1740 году, по сообщению С.М. Соловьева, на полотняной фабрике Ивана Затрапезнова в Ярославле был раскрыт заговор крепостных фабричных рабочих и бурлаков с целью уничтожить фабрику и убить ее владельца. Это первое упоминание включения фабричных крепостных рабочих в борьбу за свои права. Но пока еще бурлаки, как «вольные люди», являлись вдохновителями заговора (http:// www. magister.msk.ru/library/history/solov/solv20p3.htm).

В годы правления Елизаветы Петровны социальная борьба в Ярославском Поволжье вновь приняла привычный характер речных разбоев. В 1744 году, как сообщает С.М. Соловьев, по распоряжению Военной коллегии по Волге, от Твери до Астрахани, для преследования разбойников были поставлены воинские контингенты (http:// www. magister.msk.ru/library/history/solov/solv21p4.htm). Как обычно, жертвой разбойников становились торговые караваны и богатые прибрежные села. Так, Н.И. Костомаров говорит о том, что «нападения разбойников происходили чаще всего на прибрежные поселения трех самых больших рек великорусского края: Волги, Камы и Оки» (http:// www. magister.msk.ru/library/history/kostomar/kostom53.htm). В середине 18 века речные разбойники, действовавшие на Верхней Волге, были неплохо вооружены огнестрельным оружием и даже пушками. Они нападали не только на частные, но и на казенные суда. В Ярославле в те времена, по сообщению К.Д. Головщикова (1889) со ссылкой на Л.Н. Трефолева, располагалась воинская команда во главе с неким капитаном Яухом, «охранявшим Волгу от разбойнических судов» на участке Тверь – Кинешма (Головщиков К.Д. История города Ярославля // История губернского города Ярославля. 2-е изд. Ярославль). 11 июня 1756 году последовал высочайший указ «об искоренении воровских и разбойнических партий по рекам Оке и Волге и о чинении вспоможения определенных для сыску оных разбойников военным командам» (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 14. Ст. 10571). В 1759 году ярославский городской магистрат получил предписание ярославского воеводы о борьбе с разъезжавшей в лодках около Ярославля шайке разбойников. В нем содержалось требование «прилежно присматривать и ловить эту шайку». Численность этой шайки определялась в «человек 30 и больше». Особо отмечалось, что шайка грабит не только окрестности Ярославля, в том числе и храмы, но и разбойничает в самом городе (К.Д. Головщиков (1889); Дутов Н.В. Волга и ушкуйники. Колыбель речного разбоя. http:// www.

С концом правления Елизаветы связан гаврилов-ямский миф о Нинином боре (http:// forum.extremeyar.ru/index.php?topic=871.0). Из этих мест позже вышел знаменитый атаман Иван Хабаров. Разбойничество было обычным явлением в этой беспокойной части Ярославского края, представлявшей позднее, с конца 70-х годов 18 века, широкую «приграничную территорию» Ярославского и Костромского (Нерехтский уезд) наместничеств. Действительно, с районом Нерехты (и выходом на Волгу, о чем говорилось выше) связаны действия вышеупомянутого атамана Светоча, в разинские времена приблизительно там же промышляла шайка также упомянутой разбойницы Марьи. «Онуфрий Бабаев, нерехтчанин, разбойничал на Армейской дороге (у села Армен), держал притон в Сыпановом бору. Он был пойман и повешен в Москве в царствование Петра I. Рассказывали еще о некоем Гараньке-атамане, жившем во второй половине XVIII века. У него не было кисти одной руки, и к «мослу» был приверчен кистень. Сохранилось предание о том, что он проживал в большом лесу Келохты, в трех верстах от Нерехты, пользовался популярностью у местных мужиков, брал у них для воровства лошадей и за это щедро поил крестьян вином» (Непомнящий Н.Н., Низовский А.Ю. (1999). http:// x-klad.net/nefind_klad/1183753052.html). Впрочем, атаман Гаранька действовал уже в екатерининские времена и не исключено, что после восстания Пугачева.

С особой активностью разбойников в районе Нерехты связано, надо полагать, кроме выхода к Волге, еще одно обстоятельство. Нерехта была в те времена дорожным узлом, и именно через нее в 1798 году император Павел проезжал из Казани в Ярославль. Через восточную часть района проходили пути из села Красного, в котором с 17 века занимались изготовлением ювелирных изделий из серебра (http:// www. jewellerynews.ru/process/news.html?id=10511), и это, понятно, привлекало разбойников (http:// artyx.ru/books/item/f00/s00/z0000009/st010.shtml). Своего апогея ювелирный промысел достиг там позже, в 19 веке.

В начале правления Екатерины II были произведены тщетные попытки пресечения «разбойного» движения. Уже в 1762 году, по сообщению С.М. Соловьева, становится известно о нападении «воровских людей» на Ярославскую монетную фабрику (http:// www. magister.msk.ru/library/history/solov/solv25p2.htm). В Пошехонье, по данным Л.Н. Трефолева, в 1768 году из тюремной избы совершили побег 10 человек. Это были беглые крестьяне, воры, разбойники. Среди них четверо обвинялись в убийствах и были приговорены к каторге на Нерчинские заводы. Из бежавших была поймана лишь половина (Трефолев Л. Заплечный мастер. http:// www. memoirs.ru/texts/Tref_ZM_RA68.htm).

Восстание Емельяна Пугачева не затронуло Ярославский край. Тем не менее, например, в исторических документах по Ростовскому уезду имеются многочисленные сведения об относящихся к 1773 и 1774 годам волнениях крестьян в вотчинах И.Г. Демидова, Е.С. Плоховой, О.А. Крюкова. При этом дело доходило до оказания сопротивления отрядам местного гарнизона. С другой стороны, это могло быть и продолжением событий 60-х годов – времени вооруженной борьбы крестьян против помещичьего произвола. «Документы свидетельствуют о широком распространении в Ростовском уезде вооруженных отрядов беглых, которые нападали на дворянские усадьбы, уничтожали вотчинную документацию, громили и поджигали имения. Так, в 50–60-е годы XVIII века были разгромлены поместья П. Иванова, А. Куровой, И. Ушаковой, И. Чагина и др.» Также «были выявлены следственные дела о физической расправе крестьян над помещиками П.И. Телишевой, Т. Петровым, Д.В. Болдыревым, В. Зориным» (М.Ф. Прохоров. Источники по истории крестьянства Ростовского уезда середины XVIII века. http:// www. rostmuseum.ru/publication/historyCulture/1993/prohorov01.html).

Нерешенной оставалась проблема речного разбоя. Как заключил Н.В. Дутов, и после 1759 года «разбойничество представляло серьезную проблему на Волге... Особенно это касалось участка между Тверью и Нижним Новгородом. Речные разбойники часто нападали на казенные и частные суда, не оставляя своим внимание и такие крупные города как Ярославль, Тверь и др. Это серьезно беспокоило местные губернские власти. Так, например, на рубеже XVIII–XIX веков костромской губернатор М. И. Кочетов организовал рейд лейтенанта Сорохтина с командой из 17 человек на вооруженном «одною пушкою и четырьмя фузеями горткоуте», которому была поставлена цель поймать речных разбойников, нападавших на казенные и частные суда между Ярославлем и Нижним Новгородом» (Дутов Н.В. Волга и ушкуйники. Колыбель речного разбоя. http:// www.

И.А. Шубин в своем труде сообщает и о том, как действовали речные разбойники со второй половины 18 века: «…шайки разного темного люда ютились по всему Поволжью – в лесах и оврагах – и нередко нападали по ночам, особенно на одиноко стоявшие суда, обирая главным образом хозяев, сопровождавших расшивы». Как правило, шайки были малочисленны (5–6 человек) и действовали при полной пассивности, а иногда и содействии судорабочих (Шубин И.А. Волга и волжское судоходство. М., 1927. С. 276).

Одним из объектов нападений разбойников являлись монастыри и церкви. В этом можно видеть иную форму социального протеста – массовых выступлений монастырских крестьян. Так, из-за деятельности «лихих людей» в 1764 году был закрыт монастырь вблизи нынешнего Череповца (http:// www. krassever.ru/piece_of_news.php?fID=5130). Следует также отметить, что разбойники, связанные со старообрядцами, нередко нападали на православные церкви, например речные разбойники разоряли храмы около Ярославля. Нередко сами культовые здания становились прибежищами разбойников: так, в 80-е годы 18 века закрытый из-за переноса епархии Горицкий монастырь стал прибежищем «сов, воронов и лихих людей» (Древний русский город Переяславль-Залесский. http:// gardariki.land.ru/pereslavl-zalesskij.html).

К концу правления Екатерины II относится начало деятельности легендарного атамана Ивана Фадеевича (или Фаддеевича) Хабарова, более известного как атаман Фадеич, о котором следует рассказать особо. О нем сохранилось много преданий, но достоверных данных не достаточно. Крестьянин села Осенево Ростовского уезда Ярославского наместничества (образовано в 1777 году).

По сведениям костромского краеведа В.Н. Бочкова (Народный заступник: Рассказы о прошлом // Волжская новь. - 1987. - 27 июня), архивиста по образованию, Хабаров родился «в 1758 году и был крепостным князя И.Д. Трубецкого. До тридцати лет крестьянствовал, завел семью. Однако в 1788 году за неповиновение властям он был сдан в рекруты» и доставлен с рекрутской партией в Москву. «В июле того же года бежал в Польшу, а оттуда на Украину», где прожил с год у какого-то пана. Осенью 1789 года решил вернуться на родину, но был схвачен в Ростове вместе с беглым односельчанином. Их отправили под конвоем в Военную коллегию. После очередного побега Хабаров вновь скрылся на Украине, но уже в ноябре возвратился домой и обосновался поблизости, в селе Подозерье тогдашнего Нерехтского уезда, у знакомого пономаря. Затем отлучился в Москву и привез с собой двух человек. К нему присоединилось еще двое беглых и несколько местных крестьян, образуя «целый отряд», который в округе стали называть «станишниками». «Даже официальные документы не отождествляли отряд Хабарова с разбойничьей шайкой, а, наоборот, отмечали антикрепостническую направленность его действий – за два месяца отряд совершил три нападения на помещичьи усадьбы, действуя по призыву и при помощи самих крестьян». Далее Бочков описывает два конкретных случая нападения на усадьбы жестоко обращавшихся с крестьянами помещиков и их наказания (без убийства). Той же зимой 1790 года атаман распустил отряд до весны, до встречи в Москве, а сам на некоторое время «отправился в Мологу и оттуда в Рыбинск и Ярославль». Однако дом пономаря в Подозерье оказался под наблюдением, и, когда Хабаров вернулся, «полиция схватила всех его обитателей спящими. Атамана заточили в острог в Костроме. Суд состоялся в 1791 году. Ивана Фаддеевича и его друзей [надо полагать, лишь тех, которые были схвачены в Подозерье. – прим. авт.] постановили бить нещадно кнутом, выжечь каленым железом знаки на лбу и щеках и отправить на каторгу в Сибирь». По В.Н. Бочкову, Хабаров бежал из Сибири и вернулся на родину лишь «в начале ХIХ века». «Теперь он перенес свои действия в Костромской уезд, в усадьбу Скалозубово и село Селифонтово, где нашел надежное убежище у мелкопоместного дворянина». «Иван Фаддеевич по-прежнему не обижал простой народ и помогал нуждающимся, но его поступки утратили антикрепостническую направленность – с шайкой удальцов он грабил богачей чаще всего на оживленном Галичском торговом тракте. Атаман благополучно избегал всех расставленных властями ловушек до тех пор, пока костромским земским исправником не стал А.П. Ягнетев» [в другом интернет-источнике говорится о «костромском уездном исправнике А.С. Ягнетове». – прим. авт.]. В отряд Хабарова был заслан лазутчик, и вскоре стала поступать информация. Остальное было делом времени и техники опытного офицера, участника войны 1812 года. Атаману со «станишниками» бала устроена засада на одиннадцатой версте дороги Кострома – Судиславль, а сам исправник изображал купца. Это произошло «около 1820 года». Ивана Хабарова наказали «и вернули в Сибирь. Он не сгинул в Сибири, а через какое-то время вновь бежал оттуда, но в родных краях больше не появлялся [?]. Последний раз Ивана Фаддеевича видели в 1838 году [?] на ярмарке в Нижнем Новгороде – было ему 80 лет». Заканчивается статья известной информацией о пьесе Чаева и либретто Островского.

Представленных В.Н. Бочковым сведений не достаточно. Исследователь справедливо констатирует, что «в конце ХIХ века по России гремело имя «благородного разбойника» Ивана Фаддеевича Хабарова», и приводит известную фразу Павла I об «Иване Фадеиче». Однако громкая слава и всеобщая известность вряд ли могли возникнуть из-за нескольких нападений на помещиков и не угасать много лет после этого, тем более в народе еще жила память о восстании Пугачева. Ничего не сказано и о волжских подвигах знаменитого атамана. Поэтому представляется весьма вероятным, что Хабаров первый раз бежал с каторги значительно раньше и приблизительно в середине 90-х годов 18 века обосновался на Каме. Там он разбойничал какой-то период, приобрел известность (Записки А.Н. Радищева, 1797 год); не исключено, что и   Павел I в 1798 году услышал об Иване Фадеиче еще в Казани. Потом атаман мог перебраться на приволжское озеро Текун (Легенда озера Текун), расположенное в нынешнем Сокольском районе Нижегородской области, граничащем с Ивановской и Костромской областями. Оттуда можно легко добраться до устья Унжи, и подняться по ней к тому же «началу ХIХ века», и разбойничать уже на территории Костромской губернии (предания о разбоях на Унже использовал А.В. Амфитеатров в рассказе «Княжна»). О том, что атаман Фадеич продолжал в этот период разбойничать и на Волге, говорят предания о его кладах (называется село Красное и Плес), воспоминания братьев Чернецовых (временный стан между Плесом и Кинешмой), прямое указание в рассказе А.Ф. Писемского «Старая барыня» (также использованы предания). То, что Иван Фадеич разбойничал в 20-х годах именно на родине, в «Ростовском крае» (хотя его родное село Осенево, как и село Великое, после образования Ярославской губернии в 1796 году были переданы из Ростовского уезда в Ярославский), и «в последний раз» был пойман в деревне Бакланово, известно из ростовских источников – воспоминаний крестьянина А.Я. Артынова и данных краеведа А.А. Титова.

Итак, атаман Фадеич и его люди не один десяток лет наводили ужас не только на помещиков и купцов, но и на местные органы власти. Его знал и сам император Павел I. Священник из Нерехты и краевед М.Я. Диев писал, что «крестьянин Фадеич грабил только богатых. Его имя было известно властям, и когда Павел посещал Нерехту в 1798 году, он очень удивился встрече саблями «наголо»: «…почему вы меня встречаете, как разбойника Фадеича!» (http:// www. nerehta.org/modules.php?name=cul_tur&op=1). Стоит заметить, что даже царь Павел называет по отчеству простолюдина и разбойника, а это, как минимум, свидетельствует о слабоскрываемом уважении. Трудно припомнить в нашей истории что-нибудь подобное.

Легенды о славном атамане сохранились на огромной территории, связанной с его деятельностью, от истоков Которосли на западе до устья Вятки (по воспоминаниям А.Н. Радищева, который указал и «разбойничий стан» атамана на берегу Камы (http:// www. rvb.ru/18vek/radishchev/01text/vol_3/05journals/057.htm) на востоке. Согласно преданиям, Иван Фадеич был «красавец собой», и его, конечно же, любили женщины. Сообщалось и о кладах атамана. До сих пор восточнее Ярославля, особенно в окрестностях Костромы, есть множество мест, где, по преданиям, таятся запрятанные Фадеичем клады (Непомнящий Н.Н., Низовский А.Ю. (1999). http:// x-klad.net/nefind_klad/1183753052.html). Известна и легенда озера Текун. В ней говорится о том, что награбленные на Волге сокровища атаман прятал в болотистых берегах озера, где им была построена крепость на сваях с двумя сторожевыми башнями. Народная молва сообщала о том, что «Фатеич» забирал только золото и бриллианты, а еду и одежду отдавал бедным. «Сгубила» его, «конечно, женщина». В народной же памяти атаман Фатеич встал в один ряд со Степаном Разиным, оставаясь при этом неуловимым для царских властей (http:// letopisi.ru/index.php/Озеро_Текун). По другой легенде, вольный атаман был пойман под Костромой в селе Селифонтове, в усадьбе помещицы Лаптевой. Подразумевается, что помещица была его любовницей и выдала из ревности. В этой легенде мы наблюдаем интересный психологический момент. В героя влюбляются не только простые крестьянки, но и женщины из привилегированных сословий, что в крестьянском мировоззрении разрушает сословные барьеры и позволяет говорить об определенном «мужицком реванше».

Довольно похожий случай поимки знаменитого атамана описан известным ростовским краеведом А.А. Титовым (1844–1911), но это произошло в деревне Бакланово Ростовского уезда в 20-х годах 19 века (http:// www. semibratovo.ru/blog/rostov_uezd/62.html). Важные сведения «про знаменитого нашего разбойника» оставил в своих воспоминаниях ростовский крестьянин А.Я. Артынов, товарищ которого, ростовский же купец Д.А. Хлебников, встречался с Иваном Фадеичем в Нижнем Новгороде в 1834 году. Представлялся бывший атаман Верхнеудинским купцом второй гильдии [Верхнеудинск в 1934 году переименован в Улан-Удэ. – прим. авт.]. Выяснилось, что, будучи в ссылке, он выслужил беспорочно свой срок, приглянулся богатой вдове и женился на ней. Ему дозволено было ездить за покупкой товаров на Нижегородскую ярмарку. Иван Фадеич расспрашивал «о состоянии своей родины и Ростовского края, где он производил свои разбойничьи операции». К этому времени он был уже пожилым человеком: «седой как лунь, роста среднего и крепкого телосложения; речь у него была громкая, твердая и крутая, взор быстрый» (http:// www. semibratovo.ru/blog/rostov_uezd/62.html).

Образ легендарного атамана впоследствии вошел в литературу. «Знаменитого   Фаддеича», который «разбойничал на Унже», А.В. Амфитеатров в рассказе «Княжна» называет «последним мужицким богатырем и «справедливым» разбойником, лесным рыцарем Верхнего Плеса» (http:// cfrl.ru/prose/amfiteatrov/texts/knyazhna.txt). О «сильнеющем» разбойнике Иване Фаддеиче, в шайке которого было якобы больше 300 человек и который грабил не только на суше, но и «по Волге и другим судоходным рекам», говорится в рассказе А.Ф. Писемского «Старая барыня» (http:// www. classiclibr.ru/lib/al/book/103). Вспоминали «разбойничье великодушие» Ивана Фадеича и художники братья Чернецовы во время путешествия по Волге в 1838 году, которые указали и его разбойничий стан недалеко от устья речки Сунжи между Плесом и Кинешмой (http:// www. liveinternet.ru/users/1259518/rubric/342728/). Писатель же и драматург родом из Нерехты, Н.А. Чаев, написал в 1864 году пьесу «Сват Фадеич», а А.Н. Островский переработал ее в оперное либретто, «придав обличительную демократическую направленность» (Литературная энциклопедия. http:// www. surbor.su/enicinfo.php?id=13520).

Таким образом, можно с полным основанием называть атамана Фадеича «благородным разбойником» и «народным заступником», который грабил богатых и помогал бедным (история жизни Ивана Фадеевича Хабарова еще ждет своего исследователя). Этот персонаж особенно характерен для крестьянской психологии постпугачевской эпохи, апогея крепостного произвола. Не имея тогда возможности оказать серьезное сопротивление угнетателям, крестьянское сознание выдвигало подобные фигуры народных мстителей, которые наказывали помещиков-дворян, жестоко обращавшихся с крепостными. О том же писал и Радищев: «…он [И.Ф.] мучивал дворян, которые своих не щадили крестьян» (http:// www. rvb.ru/18vek/radishchev/01text/vol_3/05journals/057.htm).

Из предшественников «Фадеича» следует еще раз назвать однорукого атамана Гараньку из-под Нерехты, который также «пользовался популярностью у местных мужиков». Необходимо отметить, что о дальнейшей судьбе Гараньки авторы – а значит, надо полагать, и предания – не говорят. Поэтому можно предположить, что этот атаман, как и другие, действовавшие в регионе и находившиеся в розыске, либо регион покинул, добыв подходящие по приметам документы, либо нашел приют севернее, у староверов. Убежище можно было получить и у знакомых пристанодержателей, которые сами зачастую были в прошлом разбойниками.

К послепугачевскому времени относится и сообщение А.А. Титова о том, что, «по разсказу мeстных крестьян», в лесу «в Капцевском болотe» под камнем участником шайки разбойников оставлен большой не найденный за сто лет клад. Другими словами, согласно преданий, в 80-е годы 18 века на востоке тогдашнего Ростовского уезда действовала шайка разбойников (http:// www. semibratovo.ru/lib/rostov/r175.html).

Вместе с тем накал крестьянских выступлений в Ярославском Поволжье к концу 18 века несколько поутих. И основная причина здесь скорее экономическая. На барщине в то время находилась лишь пятая часть помещичьих крестьян края. Оброк рос. Как и в других областях Нечерноземья, ярославские крестьяне развивали неземледельческие промыслы. Но главное – это усиление отходничества, по которому ярославцы лидировали (http:// www. Все большую роль играло и обслуживание речного пути, связывавшего Волгу с С.-Петербургом. Эти тенденции в 19 веке только усилились.

Тем не менее при Павле I произошел очередной всплеск крестьянских волнений. Он стал реакцией на противоречивую и непоследовательную политику императора по отношению к крестьянству. Так, с одной стороны, Павел издал манифест о трехдневной барщине (оставшийся фактически благим пожеланием), а с другой – всего за несколько лет своего правления подарил, по разным оценкам, от полумиллиона до 600 тыс. казенных крестьян, т. е. сделал их крепостными. При этом его мать раздарила фаворитам около 800 тыс. крестьян за время всего своего долгого правления.

Приток беглых крестьян в разбойничьи шайки не иссякал. Для пресечения речного разбоя на Волге 20 июня 1797 года Павел приказал ввести патрулирование на 9 специальных легких военных судах, гардкоутах. Предполагалось, что три судна будут контролировать дистанцию от Царицына до Астрахани, три судна – от Казани до Царицына, и оставшиеся три судна – от Казани вверх по Волге (И.А. Шубин. Волга и Волжское судоходство. С. 355-356). Действительно, через пару лет, в 1799 году, астраханский губернатор докладывал о затишье на Волге. Однако уже в 1804 году в связи с тем, что на Волге у Макарьева, Нижнего Новгорода, Казани и Костромы вновь начались нападения разбойников на торговые суда, правительство Александра I было вынуждено увеличило число гардкоутов с 9 до 12 (Из истории Астрахани. http:// dip-ref.ru/referat/1825.htm). Впрочем, по авторитетному мнению И.А. Шубина, эти меры едва ли способствовали уменьшению разбоев в Поволжье. Гардкоутные роты комплектовались из отставных военнослужащих, порой нравственно опустившихся людей, и такие команды, оставленные «на подножном корму», нередко сами занимались грабежом (И.А. Шубин. Волга и Волжское судоходство. С. 355-356). Тот же И.А. Шубин утверждал, что и через четверть века после введения гардкоутов ситуация на Волге принципиально не изменилась, о чем свидетельствовало утвержденное Александром I 17 февраля 1823 года мнение Комитета министров. Было принято решение предоставить судам оружие для защиты; взять на учет лодки прибрежного населения, раскрасить их в разные цвета в соответствии с административной принадлежностью поселений; увеличить число гардкоутов и назначить команде награду за каждую пойманную лодку разбойников (Полное собрание законов Российской Империи. Собрание 1-е (1649-1825). Т. 38. Ст. 29317). Впрочем, из этих мер также ничего не получилось, поэтому в 1829 году уже правительство Николая I вернулось к старому проверенному методу, попросту увеличив число гардкоутов (И.А. Шубин. Волга и Волжское судоходство. С. 356).

На основании данных Н.В. Дутова, полученных при личной встрече в начале июня 2011 года в Ярославле, можно сделать следующие выводы.

До введения патрулирования гардкоутов при Павле, во всяком случае со второй половины 18 века, речные разбойники – главным образом бурлаки – грабили в Ярославском Поволжье обычно ночью и быстро уходили в многочисленные заводи и устья рек – притоков Волги. Позже, в 19 веке, действовали по обстоятельствам.

Так, в 30-е годы от Костромы до Твери курсировал гардкоут. При нормальном патрулировании речных (т. е. на лодках) разбойных нападений не было. Но когда военное судно садилось на мель, следовали нападения разбойников с реки. Значит у них была налажена связь в Ярославском Поволжье. При этом всегда существовала прочная связь с местными староверами.

Бурлаки-разбойники в те времена действовали в Ярославском Поволжье, как правило, зимой, после окончания навигации, причем зачастую в тех местах, которые примечали летом. Поднимаясь вверх по Волге, Шексне и Мологе, они обычно не доходили до каналов, которые тогда сильно охранялись.

С 20-х годов 19 века правительство учредило специальные жандармские отряды для борьбы с разбойниками (Е.А. Ермолин. Культура ремесленников и артельных работников. http:// www. Тем не менее деятельность разбойничьих шаек не прекращалась.

В 19 веке не только в селе Красном на Волге, но и в Плесе и Сидоровской волости Нерехтского уезда процветали ювелирные промыслы. Соответственно на дорогах района процветал и «сопутствующий промысел» – разбойный (http:// www. nerehta.ru/news/history/history2.htm; http:// artyx.ru/books/item/f00/s00/z0000009/st010.shtml).

И.С. Беллюстин сообщал в 1853 году, в 5 томе журнала «Москвитянин» («Разбойники прошедших веков»), что с конца 18 века разбойные нападения не прекратились, но не носили уже прежней (времен Петра I) жестокости. Имелся в виду район между Угличем, Бежецком и Калязиным (http:// ru.wikisource.org/wiki/Москвитянин).

Шайка атамана Свеклина разбойничала на востоке края в 1840 - 1846 годах. «Свеклин был пойман в 1846 году. Он совершил убийство управляющего имением одного петербургского сановника» (Непомнящий Н.Н., Низовский А.Ю. (1999). http:// x-klad.net/nefind_klad/1183753052.html).

В те же 40-е годы 19 века путь, шедший из Рыбинска через Мологу на Тихвин (в Петербург), нередко перекрывался разбойниками, грабившими проезжающих купцов (Полилов Г. Колыбель хлебной торговли (из прошлого города Рыбинска). http:// www. wid-m-2002.ru/rybinsk/fishintheskyflying.html).

По сообщению упомянутого выше ростовского крестьянина А.Я. Артынова, «до проведения железной дороги [т. е. самое позднее в 60-е годы. – прим. авт.] ездили по шоссе; перед въездом в Ярославль, в нескольких верстах от него, у самой дороги, по обеим сторонам есть весьма частый лесок, называемый «Долгие кусты», где постоянно пошаливали и бывали частые разбои» (http://

Пошехонский краевед А.В. Балов «передал легенду о разбойнике Базане, подвизавшемся в Подорванной волости Пошехонского уезда в середине XIX веке. Он якобы с небольшим ножом в руке проходил сквозь тысячную толпу, обладал разрыв-травой, снимавшей оковы, однажды в тюрьме нарисовал мелом на полу лодку, сел в нее с товарищами – и вмиг оказался на свободе. По Балову, разбои в Пошехонье прекратились в 1870-е годы» (Е.А. Ермолин. Культура ремесленников и артельных работников. http:// www.

В первой половине 19 века Рыбинск был столицей бурлаков и центром хлебной торговли. Растущая капиталистическая эксплуатация не редко превращала бурлаков и крючников (грузчиков) в «зимогоров» (от «зимой горе»), которые отрывались от семей, оставались в городе, довольствовались случайными заработками. С наступлением осени многие из них становились грабителями и разбойниками, действуя как на окраинах города, так и по дорогам. Поэтому, например, на большом Пошехонском тракте приходилось расставлять пикеты (О Рыбинских зимогорах. http:// www. wid-m-2002.ru/rybinsk/fishintheskyflying.html).

По В.А. Гиляровскому, бурлаки-разбойники Репки и Костыги собирали свои «станицы» именно в Рыбинске. Добывали там «завозню» и спускались для разбоя вниз по Волге, к устью Камы, в Жигули. (Гиляровский В.А. Мои скитания. Глава вторая. http:// www. booksite.ru/fulltext/gui/lya/rov/sky/1/2.htm). Впрочем, они могли начинать действовать и по пути. А на Волге возле Рыбинска процветал особый вид речного грабежа-воровства – «мартышничество». По ночам воры-грабители разъезжали на лодках, забирались на баржи и брали все, что плохо лежало (http:// ivanmilutin.narod.ru/Milutin-2.html).

С середины 19 века речной разбойный промысел в Поволжье постепенно идет на спад. Причиной тому стало ускоренное развитие капитализма в России, особенно после отмены крепостного права и реформ Александра II. Промышленный переворот, начавшийся в России еще в первой половине века, возобладал во второй его половине. Паровой флот к 70-м годам 19 века заменил на Волге бурлацкий труд и лишил речных разбойников «хлеба насущного». Исходя из автобиографической, по сути, книги В.А. Гиляровского «Мои скитания», можно заключить, что уже в 60-е годы 19 века бурлаки-разбойники – по большей части молодая поросль – из «вольных людей», ушедших на Волгу, постепенно превращались в бурлаков в обычном, «репинском» смысле этого слова. Параллельно происходит и процесс их «оседания», когда в начале 70-х годов нередко целые артели пополняли число городских рабочих, а значительная часть стариков находила приют на севере у староверов в пошехонских и вологодских лесах (Гиляровский В.А. Мои скитания. Глава вторая. http:// www. booksite.ru/fulltext/gui/lya/rov/sky/1/2.htm; Глава пятая. http:// www. booksite.ru/fulltext/gui/lya/rov/sky/1/5.htm).

В те времена в Рыбинске грузчики могли хорошо заработать. Мало того, это была перспективная работа, т. к. «хлеб к Рыбинску идет со всей Волги, Камы и их притоков, а затем отправляется дальше на Петербург по Мариинской системе и по железной дороге [с 1871 года], и уже в меньшей степени – вверх по Волге. Из Петербурга хлеб шел за границу» (http:// www. bbdoc.ru/history/index.html?HIST_ID=323).

В этой связи показателен пример атамана Репки. Однако здесь необходимо оговориться. Герои Гиляровского, бурлаки-разбойники, – люди вполне реальные. Он тянул с ними лямку от Костромы до Рыбинска, работал в Рыбинске и Ярославле, а с некоторыми даже подружился. Более того, и сам В.А. Гиляровский мог стать разбойником, если бы не обстоятельства (Гиляровский В.А. Козел и «чайка». http:// www. booksite.ru/fulltext/gui/lya/rov/sky/2/60.htm). О большинстве из этих людей нет, правда, ни документальных, ни иных свидетельств. Но это и понятно: общений с полицией бурлаки-разбойники старались избегать, а жизнь многие заканчивали на севере у знакомых староверов. Тем не менее о самом Репке, Балабурде и, вероятно, Пашке, о котором будет сказано ниже, некоторые данные имеются. Так, Е.Г. Киселева сообщает, что Артем Веселый, работая над повестью «Гуляй, Волга», нашел в архивах упоминания о Репке (Киселева Е.Г. Рассказы о дяде Гиляе. http:// www. booksite.ru/fulltext/ras/ska/zyo/dya/deg/uil/yae/12.htm). Мамин-Сибиряк в 90-х годах видел Балабурду – «седое чудище» – на Каме и слышал о нем раньше (Гиляровский В.А. Козел и «чайка». http:// www. booksite.ru/fulltext/gui/lya/rov/sky/2/60.htm).

Среди персонажей «Моих скитаний» есть «седой Кузьмич, чуть не столетний». Он помнил «всех старых», включая действовавших «еще до Наполеона», волжских «разбойничьих атаманов», но более других уважал «за правду» именно Репку. По В.А. Гиляровскому, а точнее со слов его друга Костыги, Репка «годов тридцать атаманствовал», т. е. с начала 30-х годов, а сам Костыга – наглядное воплощение воли – был при нем «есаулом». С весны Репка тянул с другими лямку до Рыбинска, а после расчета собирал «станицу». Добывали завозню – большую плоскодонную лодку – и спускались по Волге разбойничать «на низ», но «бурлаков никогда не трогали». Были у него «притоны» на Черемшане и на Иргизе. На Черемшане «у раскольников» Репка построил избу, зимовал там с женой, но кто он был на самом деле никто не знал. Где-то поблизости закопал клад. Продолжалось это до тех пор, пока «после воли [1861 года] как-то летом полиция и войска» не нагрянули на скит, «а раскольники в особой избе» не сожгли себя сами. «И жена Репки [самого его не было] тоже сгорела». Потом арестовали и Репку, «заковали и за бугры отправили», в Сибирь, хотя так и не узнали, кто он.

При всем при этом бывальщина о Репке иногда принимает эпический характер. Это схватка Репки, подобно древнерусским богатырям, с атаманом Дятлом, которого он «зашиб» «в честном бою», и правый суд – также победа в другой схватке и поджог усадьбы – над Собачьим барином, который травил бурлаков собаками на их «перемене» между Ярославлем и Костромой (Гиляровский В.А. Под «веселой козой». http:// www. booksite.ru/fulltext/gui/lya/rov/sky/3/33.htm).

Через восемь лет Репка бежал из Сибири, в Самаре он встретил Петлю и Балабурду. Они решили отправиться в Рыбинск. И вот в ткань традиционных легенд об атаманах «вольных людей» вплетаются новые сюжеты, свойственные уже для второй половины 19 века, времени развития капитализма в России. Вместе с сотоварищами Репка сколотил артель в Рыбинске, которая занималась погрузкой и разгрузкой хлеба. Пришлось раздобыть паспорта, что было не сложно во время вспышки холеры. Показательно, что бывшие «вольные люди» под руководством атамана действуют во многом экономическими методами, выигрывая борьбу у конкурентов. При этом можно говорить и о сохранявшемся братстве этих артельщиков, которые по-прежнему крепко держались друг друга и, разумеется, имели общий котел. Так «вольное братство» перерождалось в экономическое объединение, связанное братскими узами.

И это не просто красивые слова. Известный этнограф, М.М. Громыко, в своей работе «Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян ХIХ в.» (М.: Наука. 1986. С. 86-87) говорит о побратимстве бурлаков. (К ее материалу можно добавить, что прапрадед автора статьи тоже имел побратима.) При этом не следует путать действительное братство бурлаков-разбойников 19 века с последующими. Если раньше люди могли погибнуть за други своя, то позже «дружка» (синонимов много) могли и убить, например за долги.

Возвращаясь к артели Репки, приходится констатировать, что капитализм есть капитализм. Конкуренты просто донесли на Репку в полицию как на беглого и бывшего разбойника, и он был схвачен. Прошло несколько месяцев, друзья устроили побег своего «атаманушки» «за большие деньги», которые собирали все вместе, но артель, понятно, распалась. Через несколько лет Репка после долгой болезни умер, а старики-«станишники» из его бывшей артели отправились «доживать свой век» «в пошехонские леса, в поморские скиты», в которых раньше не редко зимовали (Гиляровский В.А. Мои скитания; Козел и «чайка»; Суслик. http:// www. booksite.ru/fulltext/gui/lya/rov/sky/2/59.htm). Вместе с тем, по В.А. Гиляровскому, произошла инволюция одного персонажа, близкого к Репке, Балабурды. После распада артели Репки он перебрался на Каму, где сошелся с Пашкой и постепенно превратился в заурядного грабителя и убийцу (Гиляровский В.А. Суслик).

Не следует, однако, думать, что разбойные «станицы» составляли только находившиеся, что называется, на нелегальном положении. Отнюдь. У значительной части «станишников» были настоящие документы, и официально они чаще всего находились в отходе. Варианты были разные, но бурлаки, например, действовали после путины и расчета.

Уже на основании материалов В.А. Гиляровского можно говорить о союзе бурлаков-разбойников со староверами-беспоповцами севера Ярославского (в широком понимании) края. Со стороны староверов это проявлялось в ненавязчивом «духовном окормлении» и предоставлении убежища и приюта.  Если разбойники (не обязательно бурлаки) приходили не на зиму, а «доживать свой век», то их, по-видимому, принимали в общину, а значит перекрещивали. Совершенно очевидно, что такие люди вносили в новое братское сообщество весьма серьезный «вступительный пай» (если, конечно, общину не составляли «безденежники» (течение в странничестве).

О том, что в середине 19 века пошехонские «леса, вместе с кельями, служили и служат приютом беглым солдатам, каторжникам, ворам, конокрадам, прикидывающимся раскольниками», говорит в своем письме от 1 октября 1849 года и И.С. Аксаков (И.С. Аксаков. Письма к родным (1849-1856). http:// az.lib.ru/a/aksakow_i_s/text_0160.shtml (27). Там же он сообщает, что «года два тому назад» «велено было очистить пошехонские леса», однако нашли лишь одну «старуху-раскольницу», келью которой разрушили. Дело было зимой, и, когда ее выводили из леса, она бросилась в прорубь. О том, что подобные облавы не принесли для властей желаемых результатов, говорит и И.С. Наградов в своей работе «Государственно-церковная конфессиональная политика и ее влияние на развитие старообрядчества в 1855 – феврале 1917 гг.»: «В 1846 году экспедиция исправника Болотова исследовала густые леса в Пошехонском уезде Ярославской губернии и спугнула оттуда беспаспортных странников» [вполне вероятно, что староверов предупредили. – прим. авт.]. Разумеется, власти преследовали и разрушали обители укрывавшихся в лесных пустынях «раскольников» (это было нормой в николаевское время), а не ловили участников конкретного согласия страннического (бегунского) толка. С другой стороны, действительно, в 20-х годах 19 века в пошехонские леса ушли безденежники лесопустынного согласия. В 40-х годах около Плеса (по сообщению И.С. Наградова) в кельях-землянках укрывались от полиции безденежники Антипова согласия, которые обитали также в Кинешемском, а позже Нерехтском уездах. Согласие Ивана Петрова, просуществовавшее несколько десятков лет до начала 50-х годов, также начиналось в пошехонских лесах, но позже община стала обитать севернее, в лесах под Вологдой. Однако к 60-м годам, после смерти наставников, большинство безденежников перешло на умеренные позиции и присоединилось к сопелковцам (http:// krotov.info/history/18/3/malzev_03.htm). Кого же хотела найти полиция в 1846 году неизвестно, да это и неважно: в пошехонских лесах, которые, по Аксакову, «огромные, глухие, сообщающиеся с вологодскими и идущие чуть ли не до Архангельска» (письмо от 24 сентября 1849 года (26), места хватало всем. Примечательно, что специально присланный в Ярославскую губернию с секретным заданием изучения раскола И.С. Аксаков впервые упоминает «новый толк» (бегуны, или странники, сопелковцы), не называя его, лишь в письме от 25 июня 1850 года (79): «…открывается совершенно новая, оригинальная и опасная секта, о которой до сих пор нигде не упоминается».

В 1849 году жандармами «была поймана шайка разбойников, возглавляемая Пашкою, уроженцем Сопелок» (И.С. Аксаков. Письма к родным (1849-1856). Примечания. http:// az.lib.ru/a/aksakow_i_s/text_0160.shtml). А.Г. Чукарев сообщает об этом более подробно: «жандармская команда ликвидировала большую шайку разбойников, терроризировавшую население Ярославского уезда. Возглавлявшему операцию жандармскому офицеру удалось напасть на след ее главаря Пашки, скрывавшегося в деревне Сопелки в шестнадцати верстах от Ярославля. Завербовав подругу бандита в осведомители, жандармы были в курсе всех действий банды, а вскоре задержали и самого Пашку. Как выявило следствие, разбойникам покровительствовала уездная полиция, поэтому попытки арестовать их оказывались тщетными» (Чукарев А.Г. Третье отделение и корпус жандармов при Николае I. http:// www. adm.yar.ru/FSB/BOOK/gl15.html). (Несмотря на разницу в четверть века, не исключено, что речь идет о том же грабителе и убийце Пашке, о котором упоминает В.А. Гиляровский в рассказе «Суслик». Он же беглый каторжник, представлявшийся Сашкой, который напал на Гиляровского на белильном заводе в Ярославле («Мои скитания». Глава пятая).)

Только во время следствия, проходившего в Сопелках – признанном центре странничества, у жандармов «открылись глаза». Для властей открытие новой «секты», причем рядом с губернской столицей, стало полной неожиданностью, хотя отрывочные смутные сведения о странниках стали поступать с 30-х годов 19 века. Была создана специальная комиссия, которую возглавил граф Стенбок. К работе в ней привлекли И.С. Аксакова. О бегунах существует серьезная литература, и поэтому на истории толка останавливаться не следует. А иметь представление о ходе следствия можно из тех же писем Аксакова.

При этом поражает высокая степень закрытости бегунов, и особенно сопелковского центра, просуществовавшего десятки лет и обнаруженного случайно. Все это стало возможным благодаря тому, что сопелковцам, как основному течению бегунов, удалось настоять «на возможности укрывательства странников в мирских домах». «Странническое согласие можно представить как систему, состоящую из двух элементов: странников (беглых) и странноприимцев (мирских)». «Странноприимцы обеспечивали укрытие беглых, оказывали материальную помощь странникам, мирские дома становились очагами проповеднической деятельности бегунов. В большинстве своем странноукрывательством занимались крестьяне, в меньшей степени – представители городских сословий, в том числе купечества» (А.И. Мальцев. Староверы-странники в XVIII – первой половине XIX в. http:// krotov.info/history/18/3/malzev_03.htm). У К.Я. Кожурина сказано подробнее: «пристанища устраивались с особыми тайниками для «крыющихся». Это могли быть ямы под лестницами, чуланами, иногда за стеной или под двойной крышей. Часто тайник одного дома соединялся с тайником другого, третьего и т. д., а тайник последнего дома выходил в сад, перелесок или на большую дорогу, где можно было бы легко уйти от полиции» (Кирилл Кожурин. Странствующая Церковь. О согласии бегунов-странников. http:// www. starover.religare.ru/print6690.html). По А.П. Щапову, «усердные и богатые пристанодержатели, занимающие удобную, просторную усадьбу, настраивают иногда по нескольку клетей в своих домах».

Следует добавить, что мирские в случае смерти бегуна должны были его тайно похоронить. А сами они, чтобы умереть в странничестве, могли стать бегунами перед своей кончиной. Их перекрещивали, они размещались в тайнике хотя бы соседа, а в полицию сообщалось об их побеге.

А.И. Мальцев утверждает, что «связь мирских и беглых тщательно скрывалась от посторонних. Многие странноприимцы считались прихожанами официальной церкви, вели себя так, чтобы не возбуждать подозрений в глазах светского и духовного начальства» (А.И. Мальцев. Староверы-странники в XVIII – первой половине XIX в.). Когда отдельные странники попадались полиции, они, как правило, выдавали себя за не помнящих родства бродяг, что было вполне правдоподобно. Однако представители духовенства и полиции не могли не понимать, что (в частности) в Сопелках живут скрытые раскольники (имеются в виду «мирские»), но это было почти нормой и таковых, по мнению Аксакова, насчитывалось «по крайней мере» до половины «народонаселения» губернии. Он справедливо связывает скрытый раскол с тем, что «правительство стало сильнее преследовать беглых попов и признавать незаконнорожденными тех, кои не представят о себе метрических документов», и поэтому «в Ярославской губернии почти все раскольники (за исключением весьма немногих) приписались к разным православным приходам, стали крестить детей и венчаться в православных церквах, прибегая на дому к разным очистительным обрядам, к «исправлению» (И.С. Аксаков. О расколе и об единоверческой церкви в Ярославской губернии. http:// dugward.ru/library/aksakovy/iaksakov_o_raskole.html).

О тесном взаимодействии «вольных людей» и бегунов можно узнать из писем И.С. Аксакова. Он не скрывает своего негативного отношения к «сектантам», значительную часть которых, по его данным, составляли разбойники. Этих сектантов Аксаков характеризует следующим образом: «почти все воры, разбойники, пьяницы и развратные люди»; «для мошенника нельзя лучше выдумать. Он беглый, он бежал из полка или с каторги или потому, что совершил преступление, – и звание беглого освящает» (84); «несколько шаек воров, разбойников и конокрадов составляют эту новую секту» (86); «вы целый день возитесь с мошенниками, ворами, разбойниками или с упрямыми обманщиками, лицемерами-раскольниками» (87). Вместе с тем И.С. Аксаков в письме от 9 октября 1850 года (95), говоря о следствии по делу «о переловленною комиссиею шайке разбойников» на востоке Ярославского уезда, признает, что разбойники «большею частью» были православными.

Действия комиссии Стенбока нанесло серьезный урон странническому толку и особенно сопелковскому центру, несмотря на то, что двоим наставникам удалось скрыться (И.С. Аксаков. Письма к родным (1849-1856). 93). Так, только «с 1 июля 1850 года по 1 апреля 1851 года жандармами в губернии взято под стражу более 200 раскольников» (Чукарев А.Г. Третье отделение и корпус жандармов при Николае I. http:// www. adm.yar.ru/FSB/BOOK/gl15.html). А.П. Щапов в своей известной работе «Земство и раскол. Бегуны» дает «общими цифрами» обнаруженное властями «число пристаней и пристанодержателей в разных местах до 1852 года». И эти цифры впечатляют. В Ярославской губернии было выявлено 464 пристанодержателя (в Ярославле всего 27), в Костромской, второй по их численности, – 122 и т. д. Заканчивая тему, А.П. Щапов очень правильно замечает, что еще «остается множество неизвестных» [пристанодержателей] (http:// smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1862/Novem/zemiras2.htm). Ему фактически вторит Н.М. Никольский: «Официальные цифры… гораздо ниже действительных... Статистика занималась, конечно, не бегунами, подсчитать их было невозможно; но следственные данные обнаружили приблизительную цифру пристанодержателей» (Николай Никольский. Сектанство крепостной эпохи. http:// scepsis.ru/library/id_1817.html).

В 1854 году по указанию Николая I в Ярославской губернии был создан особый совещательный комитет для обсуждения «вредоносности бегунов». Официальная православная церковь также высказалась за ужесточение репрессий, в результате чего бегуны были признаны «вредной сектой», для пресечения деятельности которой были разрешены меры гражданского и церковного воздействия (http:// ru.wikipedia.org/wiki/Бегуны). 29 мая 1855 года были приняты дополнительные меры к усилению надзора за бегунами: «…в местах ее [секты] наибольшего распространения было решено учредить особых комиссаров и особых благочинных от Синода для наблюдения за бродягами и пристанодержателями, а также за местным духовенством, чтобы оно не допускало послабления старообрядцам» (И.С. Аксаков. Письма к родным (1849-1856). Примечания. http:// az.lib.ru/a/aksakow_i_s/text_0160.shtml).

Несмотря на разгром сопелковского центра 1850-х годов и «разделение в бегунстве» в 60-х годах на статейников (поддержанное большинством сопелковских наставников) и противостатейников, странники не только продолжали существовать как «строго законспирированная организация», но и быстро распространялись по территории России (http:// relig.info/begunskii-tolk; http:// ru.wikipedia.org/wiki/Бегуны). О том, что ярославские бегуны сумели на «периферии» пережить репрессии 1850-х годов, говорят и воспоминания известного революционера Н.А. Морозова в его работе «Повести моей жизни». В 1874 году ему, находившемуся в Даниловском уезде Ярославской губернии, угрожал арест за народническую деятельность. В связи с этим Н.А. обдумывал предложение укрыться у бегунов (у него бегуны охарактеризованы как «религиозная секта, не признающая властей и поэтому скрывающаяся в глухих местах России»), у которых «есть тайные комнаты при избах и подвалы» и где его «не разыщет» «никакое начальство» (Морозов Н.А. Повести моей жизни. http:// narovol.narod.ru/art/lit/moroz1.htm). Показательно, что даже к началу 20 века «наиболее часты» бегуны были прежде всего в Ярославской губернии (http:// ru.wikipedia.org/wiki/Бегуны).

А.П. Щапов очень метко назвал «разбойничьи компании» 18 века «лесными согласиями бегунов», основанными не на учении, а на разгуле «разбойной» стихии, под которой можно понимать стихийное народное антикрепостническое движение. Щапов – историк и философ – видит духовное родство между странниками и разбойниками, и «оттого после и пристанодержатели бегунов были в согласии с разбойниками, держали их в своих «пристанях» или “местах”» (Щапов А.П. Земство и раскол. Бегуны). Это говорит и о «духовном окормлении» староверами-странниками значительной части верхневолжских, в первую очередь ярославских, разбойников.

С середины 19 века вопрос о причинах преступности и разбоев активно поднимался представителями революционно-демократической интеллигенции. На основе приведенных выше сведений В.А. Гиляровского можно говорить о его сочувственном отношении к разбойникам. О причинной связи преступности с условиями жизни в самодержавно-крепостнической России, с самой системой власти и общества говорили А.И. Герцен, В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский и др. Реформы 60-х годов 19 века усугубили положение, поскольку, как утверждал С.С. Остроумов, «разоренные крестьяне, выбитые из привычной колеи развивающимся капитализмом, пролетаризируются, бросают землю, которую они не могут выкупить, и бегут в города, где зачастую дороговизна и долгая безработица вынуждают некоторых из них «нарушать законы». Колоссальный социальный раскол в обществе при тенденции народа к справедливости – вот побудительный толчок всех разбойных движений» (Остроумов С.С. Преступность и ее причины в дореволюционной России. http:// www. adhdportal.com/book_1663.html; Рыжов Д.С. Борьба полиции России с профессиональной преступностью. 1866-1917. http:// www. dslib.net/teoria-prava/ryzhov.html). Изменяется и сама преступность. Углубление социального расслоения, люмпенизация деревни становились питательной средой для преступности. Начался процесс профессионализации преступности, где не было места идеям справедливости, свойственной «благородным разбойникам». Появился профессиональный криминал, не связанный напрямую с классовой борьбой. «Народными же заступниками» становятся революционеры. Показательно, что их эксы, по сути, являлись разбойничьими реликтами (приблизительно о том же по отношению к Ярославскому Поволжью во время первой русской революции, но без конкретики, говорил и Н.В. Дутов).

В годы Первой мировой войны, в связи с ухудшением продовольственного положения, в Ярославском Поволжье вновь вспомнили о речном разбое. Уже в 1916 году отчаявшиеся местные жители останавливали на Волге суда и забирали хлеб себе (http:// www. Погромные настроения обострились и в 1917 году, когда в губернию хлеб практически не поступал. Эсеровская газета «Знамя труда» сообщала в августе 1917 года, что «все побережье Шексны и Мариинской водной системы (Мологский, Пошехонский, Рыбинский уезды) охвачено погромным движением. Хлебный транспорт почти везде задержан и расхищается крестьянами» (Рязанцев Н.П. Аграрные преобразования в ярославской деревне после Октябрьской революции 1917 года. http:// www.

Как видно, разбойничество в Ярославском Поволжье прошло несколько этапов своего развития. Первоначально, в 14 – второй половине 16 вв., основу разбойных ватаг составляли профессионалы, которые вели происхождение от ушкуйников. С конца 16 – первой половины 17 вв. разбойничья среда пополнялась за счет бывших крестьян, бежавших от государственных поборов и нараставшего крепостного гнета. С середины 17 века поток беглых усилился и фактически составлял вместе с гулящими людьми основную массу разбойников. С начала 18 века, в связи с введением рекрутской повинности, значительную роль в разбойном движении стали играть беглые рекруты, чье число резко увеличивалось во время вооруженных конфликтов России с другими государствами. В такие моменты обычная «вольная жизнь», с грабежом торговых караванов, разбоем на дорогах, перерастала в вооруженные волнения и восстания. Такое положение дел было характерно в течение всего 18 века и, в меньшей мере, первой половины 19 века. С середины столетия речной разбойный промысел стал ослабевать в связи с развитием парового флота на Волге, что лишило «вольных людей» «заработка». Происходило и изменение статуса бурлаков-разбойников – из «вольных людей» они постепенно превращались в обычных бурлаков и часто оседали в городах. В 19 веке наиболее ярко проявилась связь «вольных людей» со староверами-беспоповцами, по большей части бегунами, «духовно окормлявшими» разбойников. Со второй половины 19 века, в связи с развитием капитализма в России, происходит постепенное изменение социального состава разбойников – из вольной ватаги, с элементами социальной справедливости и «разбойного братства», они превращаются в узкоспециализированную группу преступников. В результате к концу 19 века «благородные разбойники» в Ярославском Поволжье фактически исчезли, и постепенно их образы стали стираться из народной памяти.

Филиппов Владимир Васильевич, Москва, 02. 2012