799. Хуторская чертовщина. С петлёй на шее

            Открывшаяся квадратная дыра в потолке, а возможно и слегка прямоугольная, с пьяных глаз так сразу и не разобрать, являлась свободным выходом на просторы кабинетной комнаты.
        Выбираться на волю с пустыми руками, когда имеется возможность взять с собой всего вкусного, дурная примета по причине того, что вскоре придётся всё равно забираться сюда, так зачем же делать двойную работу, когда проще это проделать в один заход, точнее в один общий выход.
       Тазя приостановил Песю, которому не терпелось вылезти из лабаза, высказав умное решение:
-Друг мой Песя не спеши, ещё успеешь вылезти.
-Слушай, что я тебе скажу, а дурного, твой лучший друг и товарищ Злотазан, не посоветует.
-Стой на месте, а я тебе буду подавать со стола и полок всякую всячину, а ты её выкладывай наверх.
         Песя согласившись с товарищем, стал принимать бутылки банки и ёмкие жестянки, выставляя  их как на показ.
        Когда почти не осталось свободного места, куда бы можно было поставить или положить, Песя окликнул Тазю:
-Всё, достаточно.
-Набрали с лихвой, на три дня беспробудного застолья хватит. 
        Дело сделано, запасами запаслись, пора и на волю, где простор и свобода действий, куда ни глянь.
         Выбравшись наверх и оценив количество припасов, задвинули книжную тумбу на место, и тут же встал вопрос ребром, что с таким богатством делать и куда податься, чтоб продолжить шумное веселье с ядреной гулянкой.
            Самый простой вариант вообще ни куда не ходить, а прямо здесь на грудах книг устроить грандиозное попоище с безмерным возлиянием алкоголя.
        Вот только бы знать в точности, ночь только началась или же приближается к рассвету, а там было бы понятней, что со всем этим делать.
      А раз вышло такая оплошность, то решено было всё это перетащить в подвал, в боле безопасное место от случайного посещения искателей, чего бы такого выдрать и стащить, удовлетворив свою подлую сущность в дармовом приобретении брошенного имущества господ.
            В несколько ходок, была перемещена продукция потребления из места А в место Б с затратой не значительного времени, на что было потрачено энное количество калорий в расчёте на каждый организм в отдельности, с желанием скорейшего восстановления потраченных сил.
         Теперь было не узнать свою подвальную комнатушку, которая больше походила на предновогодние приготовления, сверкая  обилием всяких вкусностей и спиртного.
          Что ж, дело сделано, стол накрыт, пора бы и приступить к продолжению пиршества.
         Удивительным было одно, куда столько вмещалось в этих обжор, как Тазя с Песей, можно даже было предположить, что у них, у каждого имелся в желудке маленький пресс, который с невероятной производительностью успевал всё это утрамбовывать и складировать в кишках.
           Оба приятеля, пили и ели, временами выбегали по нужде в дальнюю кладовую, где в своё время хранились овощи.
           После чего  вновь принимались жрать, пить, дымить табачищем, покуда уставшие и отравленные переизбытком алкоголя  и никотина не валились с ног и засыпали, издавая утробный храп с включением свинячьих по хрюкиваний, при этом сопровождая подвальную какофонию мелодичным подфуфониванием. 
         
             Песя с Тазей продолжали гулять на широкую ногу, не отказывая себе ни в чём, едва не получив при этом заворот кишок, в последствии исцеляясь вливанием коньячно – водочной смеси внутрь.   
             Примерно в это же время, унылый Шоба, забравшись на большой курган, где хранились его золотые запасы и усевшись с его западной стороны, с тоской в глазах, поглядывал в сторону хутора, где на самом краю виднелась скромная хатка Глашки – солдатки, да оглядываясь, отгоняя от себя комариный рой, дожидался прихода  рассвета, постукивая от ночной прохлады зубами.   
           С приходом рассвета, когда посветлел северный склон  степи за балкой, Азатулия вернулся к вчерашнему месту своего временного обиталища, сбросил с плеча пустой сидор и бросил на пожухлую притоптанную траву.
        Присел рядышком сам и стал дожидаться восхода солнца.
     С первыми лучами осеннего солнца осветившего вершину кургана стало заметно теплее, позевывая и потянувшись, Шоба прилёг на сидор, заложив руки за голову, прикрыл глаза и впал в лёгкую дремоту.
         А вскоре разморившись под тёплыми лучами солнца, крепко заснул, и снилась ему чудная страна во всём своём великолепии, с шумными улицами большого города, с множеством магазинов и злачных мест, где радушно принимали его, как обладателя несметных богатств.
          Шоба умилялся, видя, как перед ним открывались все двери, а хозяева заведений, заискивали перед ним, едва не стелясь под ноги.
          Хороший и прекрасный сон, длиться ему и длиться до бесконечности, если бы в него не влез со своими грязными и поношенными сапожищами Василий – здоровяк с винтовкой.
          Всё испоганил этот мужлан и солдафон, гонясь за Шобой, всё пытаясь схватить его за шкирку своими лопата -подобными ручищами и выбросить из сна, как провинившегося козлёнка, забравшегося в чужой огород.
           Как тут было не проснуться, оставив не приятное впечатление от концовки сна, когда Глашкин хахаль, изловчившись, набрасывает уму аркан на шею и гогоча подтягивает к себе, улыбаясь во весь здоровенный рот.
        На этом его подлая экзекуция не закончилась, подтащив к себе Шобу, он достаёт из сапога огромный тесак, приставляет остриём к горлу,  и медленно протягивая холодное лезвие, вдавливает его шею.
        Попытки Шобы вырваться, только раззадоривают Василя, доставляя ему удовольствия делать пилообразные движения ножом по горлу.
         Шобе становиться всё труднее и труднее дышать, вот он уже начал хырчать, захлёбываясь собственной кровью, ещё мгновение и он отправиться в страну вечной тьмы.
       Предсмертная агония, Шоба дергается всем телом, так и не сумев вырваться из цепких рук.
          Вот уж эти подлые людишки, коль захотят нагадить и испортить настроение, так готовы и в сон влезть.
         Шоба вновь дёрнувшись, проснулся от холодного прикосновения к его шеи, спросонья ему даже показалось, что это Василь – ополченец всё пытается  уцепить его за шкирку и утащить обратно в сон.
           Но когда Шоба своей рукой собрался прекратить это безобразие и так небрежно отбросить чужую руку в сторону, то нащупав что – то скользкое и мерзкое, похолодев всем телом и ужаснувшись от своей внезапной догадки.
        Мельничный, отчаянный чертяка,  взлетел всем телом вертикально вверх, при этом с кошачьей ловкостью сумел перевернуться в воздухе, встать на  четвереньки  и увидеть стремительно уползающую в кусты шиповника змею. 
         Приняв вертикальное положение, его глаза, выпученные из орбит, метались в поисках палки или хворостины, чтоб прибить эту тварь, напугавшего его до состояния лёгкого заикания, не найдя ничего подходящего, схватил сидор и метнул в уползающую под куст шиповника змею.
         Шоба со страху даже не успел разглядеть, был ли это уж или гадюка, его глаза только и видели извивающееся, торопливо уползающее гадкое существо, но его сознание, напуганное до припадочного состояния, убедительно твердило в голове, что это была ядовитая гадюка и она могла его укусить.
         От этой внезапной догадки, Шобе стало вдруг до тошноты дурно. 
      Его возбужденный нервным испугом организм, начал приобретать  свойство податливого тела, заметно переходя из твёрдого состояния в более мягкое, подобно млеющему пластилину под жаркими лучами солнца.
         Ноги подло стали подгибаться в коленях, духота и потливость окутали тело, пришлось присесть и расстегнуться.
        При этом Шоба, ради личной безопасности,  внимательно обследовал вокруг себя это  жуткое место, ему уже стали мерещиться змеи, ползающие вокруг.
             Шоба пребывал в некой отрешённости и прострации, ощупывая себе шею, пытаясь нащупать место укуса змеи.
          В его голову полезли мысли, одна ужаснее другой, он уже чувствовал всем своим нутром действие яда, в ожидании скорейшей потери сознания, которое приведет его к конечному, летальному исходу.
      Проклиная змею и всё их гадючье семейство, Шобе перед глазами вдруг представилась скверная до тошноты картина.
          Где по его, уже мёртвому телу, ползают змеи, греясь под последними лучами осеннего солнца, нахально насмехаясь, что всё его зарытое золото достанется на их попечение.
          И будут они вечно хранить тайну золотого клада, спрятанного Шобой в кургане, передавая свой завет от поколения к поколению, а его труп в скором времени будет обглодан птицами.
          К тому же,  его череп в знак осквернения будет раздавлен, каким ни будь не достойным человечком, гадким и противным, сущность которого творить только подлости.
           После таких мыслей только и остаётся, что лечь да  помереть, тихо и незаметно для окружающих, даже Тазя с Песей не придут сюда, чтоб оплакать его погубленное по не до смотрению тело.
         Нет, лучше пусть не приходят, иначе могут сообразить, что его золото запрятано именно здесь и чего им стоит перекопать весь курган, чтоб отыскать его клад?
           Уж лучше пусть оно ни кому не достанется, ишь какие хитрецы, только и думают, как бы чего и где умыкнуть.
        А вот этого они не видели, и Шоба вывернул здоровенную фигу, и для чего – то показал в сторону усадьбы, крыша дома которой очень хорошо просматривалась с этого места.
          Шоба находился в томительном ожидании своей предсмертной кончины, нервно мял дрожащие кулаки в своих ладонями, покусывал зубами пальцы и с тоской поглядывал на уходящий от него в осеннем величии бабьего лета, суматошный до глупости мир. 
         Он обхватывал руками свои колени, елозил по голове пальцами, зажимая меж них волосы, раскачиваясь с наклонами вперёд, напевал унылую песню улетающих клиньями на юг журавлей. 
           Солнце неудержимо катилось к закату, а с Шобой особых изменений не происходило, если не считать его дурного настроения.
          Сидел он в выемке на вершине кургана, как птенец в гнезде, высунув свою голову, иногда поглядывая на проезжающих или идущих пешком хуторян, снующих из одного хутора в другой, огибая кривой дорогой огромный овраг, который год за годом неустанно врезался в гору.

           Если Шоба впал в меланхоличное депрессионное  состояние, то Тазя в Песей весело кутили на всю катушку, упиваясь до полной потери пульса.
         В самый разгар своего очередного веселья, Песя, которого стошнило прямо за столом, раскачиваясь на скамье и пытавшегося через пелену глаз смотреть на Тазю, который то и дело пропадал в его поле зрения, уходя в полный туман, вдруг выкрикнул:
-Тесно мне!
-Тесно мне здесь, Тазя!
-Даже моему нутру стало тесно.
-Давят на меня эти стены и потолок, хочу простора.
-Свободы и воли!
-Долой этот сумрачный подвал, даешь полный простор.
- Идём на мельницу, послушаем, как вода журчит и поскрипывает мельничное колесо.
-А от этой подвальной тишины, у меня стоит в ушах монотонный звон.
-А что Песя, ты ведь прав, наскучило это однообразие.
-Веселья хочется, а не этой скучной жизни.
-На речку к мостику, подурачимся там на славу, по шуткуем над запоздалым путником.
- Разнообразим свой досуг, достойным праздником,
                покачиваясь и жестикулируя руками, горланил охрипшей глоткой Тазя.
- Возьмём с собой по пить и поесть, устроим на травке пикничок, да проведём последние тёплые дни в достойной компании.
-Всё верно говоришь Тазя, давай на дорожку хлебнём по маленькой, да и будем собираться.
-А что нам Песя собираться, вон в корзину нагрузим всего и пойдём.
-И то верно.
            Выпив по маленькой и закусив, потом закусив и выпив, пошатываясь и спотыкаясь, Тазя с Песей кое – как собрали в корзину провианта и было уже собрались идти.
           Но как оказалось, на дворе ещё был день, а идти им в таком состоянии не позволял этикет, слишком вычурно они выглядели и сразу могли вызвать к себе подозрительное внимание.
            В итоге пришлось отложить свой поход на мельницу и речку до наступления ночи, а чтоб быстрее скоротать время, принялись продолжать банкет, который им ничегошеньки не стоил.

13 – 14  сентябрь 2021г.