Амулет Смерти

Мы уже больше часа стояли в вязкой, сырой, разрытой могиле, в яме около двух метров глубиной, где скапливалась жижа, все сильнее затягивая ноги и противно хлюпая от любого шевеления. По нашим измученным лицам хлестали холодные капли осеннего ноябрьского дождя, едко пахло гнилью и сырой плесенью — именно так и должно было пахнуть из могилы. Тяжёлый воздух, который, казалось, можно потрогать. Стрелки на часах ушли далеко за полночь, и вязкая темнота окутывала нас со всех сторон. Мы буквально вдыхали коктейль из темноты ночи и могильной влаги, пуская его по венам, через лёгкие.
— Ну наконец-то! — прошептал Дейв, но я и сам уже видел, что у него все-таки получилось вскрыть неподатливый гроб. Не скажу, что я был в восторге от нашего занятия, но отпустить брата одного, пусть даже на совершенно глупую затею, я не мог. Если уж пропадать, то вдвоём. Я светил ему фонарем, которой разрезал темноту, словно горячий нож масло.
Мы оба были насквозь мокрыми, уставшими и грязными. Вместо того, чтобы наслаждаться осенней ночью дома у камина, мы вскрывали очередную могилу. Мы оба были одеты в военные камуфляжные костюмы и высокие берцы, что делало нас практически незаметными в темноте осени. Ещё одна свежая могила, относительно недавно засыпанная рыхлой землёй, которая теперь вязкой кашей чавкала под ногами, — таких были уже тысячи. Но сегодня надежда зажглась: именно в этой, по подсчётам Дейва, похоронили старика с «амулетом смерти». Дейв уже несколько лет охотился за ним, гоняясь, словно ищейка, по всему миру, отслеживая следы его передачи через поколенья и путь из одного края Земли в другой. Он всю жизнь изучал оккультизм и верил, что именно этот амулет может дать власть над смертью и жизнью. Власть над временем. Давать, сохранять, отнимать все что угодно его хозяину. Иногда мне начиналось казаться, что он одержим им.
— А ну-ка! Посвети сюда, — нетерпеливо отозвался Дейв, отмахивая струю воды с глаз и снимая крышку гроба. В такие моменты мне хотелось бежать куда подальше, в свой уютный дом, за тысячи километров отсюда, на тихой улице, где на углу продают шикарный кофе, и молоденькая соседка, выгуливая свою карманную собачку, приветливо машет мне рукой, а не стоять поздней ночью над уже начавшим разлагаться покойником. Отвратительное зрелище, хочу вам сказать, сопровождаемое не менее отвратительным запахом. Как говорил Дейв, отвратно приторный, сладкий и манящий запах смерти не спутаешь ни с одним другим. Каждый раз, вскрывая очередную могилу, к горлу подкатывал комок, застревающий в гортани, к этому невозможно было привыкнуть.
— Иисусе... Вот же он, — Дейв почти перестал дышать и просто смотрел на амулет, лежащий на груди «хозяина» гроба. Седой старик, облачённый, к удивлению, в чёрный саван, сжимал в своих костлявых руках небольшой медальон, круглый, плоский, с виду серебряного цвета, усыпанный странными знаками, аккуратно выведенными чёрной краской. Что-то было в нём максимально отталкивающее, чужое, будто сами символы были не из нашего мира и своими причудливыми формами вселяли страх, который на уровне атомов расползался липкой холодной волной по спине.
— Давай, может, покончим с этим? Бери, и уходим, — я хотел убраться отсюда как можно быстрее. Как можно быстрее вдохнуть свежего воздуха, не пропитанного тлеющей плотью, как можно быстрее убрать из головы воспоминания впалых глазниц, мертвенно-синей кожи, на которой струились капли дождя.
Дейв с яростью вырвал из мёртвых рук амулет, сунув в передний карман куртки, победоносно подставив лицо навстречу ночной непогоде, наслаждаясь моментом своего успеха. Мне было не по себе, появилось новое чувство, которое я не испытывал раньше ни на одной ночной вылазке, именно сейчас мне было не по себе.
— Ты сделал это, — прошептал я, видя ликующую улыбку на лице брата, — давай убираться, доберёмся до дома и выпьем, наконец, за твой успех.
— За наш успех, — Дейв обернулся, сияя оскалом, но в следующую секунду он стёрся без следа.
Покойник распахнул заплывшие мёртвой пеленой глаза, уставившись на нас белёсыми каменными зрачками, потерявшими остатки жизни несколько недель назад. Мы оба знали, что это не редкость и что после смерти и принудительного закрытия век, после окоченения тела и начавшегося процесса разложения глаза могут распахнуться. Но сейчас это выглядело максимально жутко. Дрожь пролетела холодной мгновенной волной по спине, растворяясь в коленках и ватных ногах. Сердце припустило ритм и забилось с новой силой у горла.
Мы переглянулись, но не проронили ни звука, только барабанный стук дождя о крышку гроба нарушал утопическую тишину проклятой ночи. Быстро вернули всё на место и закидали землёй, ибо мы не мародёры — ну, по крайней мере, не в том смысле, в котором все привыкли думать. Мы не брали ничего, кроме того, что искали. Какие бы перстни ни были надеты на мёртвые руки, никто из нас не допускал даже мысли о наживе, не говоря уже о том, чтобы оставить могилу разрытой. Нет. Мы возвращали всё на место. Всегда. И сейчас мы всё вернули, кроме амулета.
Закидывая землю обратно, я никак не мог избавиться от чувства, которое, как мелкий противный червяк пожирает яблоко, пожирало меня. Это ощущение нарастающей паники, беспричинной тревоги, перерастающее в животный страх, который рождается у диафрагмы, расползаясь по телу. Многие зовут его «предчувствие».
Закончив с могилой, нам предстояло выбраться с городского кладбища максимально незамеченными. Хоть городишко был маленьким и почти безлюдным даже днём, именно в таких тихих и неприметных местах — самые внимательные и наблюдательные жители, которые коротают свой век, сидя у окна, и никто не может ускользнуть от их пристального взгляда. Осторожно перемахнув через чёрный невысокий забор, мы очутились на узкой улочке, практически времён Средневековья. Если бы я точно не знал, какой сейчас год, то, ещё приехав сюда два дня назад, точно бы сказал, что на дворе где-то семнадцатый век. Заострённые крыши каменных домов словно держали густые чёрные тучи на своих чёрных шпилях, крутя флюгера то в одну сторону, то в другую. В окнах хотелось увидеть свечи, а никак не лампы, даже дороги тут были вымощены камнями, прекрасно сохранившимися с далёких лет. Узкие извилистые улицы, с маленьким магазинчиками, придавали уют, затягивая в свою неповторимую атмосферу своего особого мира. Мне тут понравилось, несмотря на отсутствие времени, чтобы насладиться архитектурой Средневековья в наши дни, а такой шанс выпадает не каждый день. Есть такие городишки, попадая в которые, ты оставляешь часть своей души, и туда хочется возвращаться снова и снова, даже если с первого взгляда там нет ничего примечательного. По таким дорогам надо не спеша прогуливаться с зонтом-тростью и сигарой, медленно, под утренний туман, в киоск за газетой, а не бежать с кладбища промокшими и измотанными. Улица тускло освещалась тремя фонарями причудливой конической формы, на значительном расстоянии друг от друга, и благодаря этому наш путь практически скрылся во мраке. Завернув за угол, быстро пройдя ещё три квартала, мы оказались в переулке, где и сняли апартаменты у старухи, чей возраст, по всей видимости, был равен самому городу.
Наконец добравшись до квартиры, бросив сырую и грязную одежду на пол, у нас не оставалось сил даже поесть. Я смутно помнил, как упал в кровать, и через секунду уже был в царстве Морфея.
Мы проспали весь следующий день, и только под вечер квартира стала потихоньку оживать, в комнатах загорелся свет, а из кухни заструился аромат незамысловатой еды. Такой ритм жизни был для нас обычным делом: мы жили ночью, спали днём. Меня это абсолютно устраивало. Я всегда любил ночи. Мне казалось, что под покровом тьмы мир чище, спокойнее, нет суеты, тишина, Луна и небо. Именно ночью отдыхает душа от бешеного ритма дня, от людей, притворства и лицемерия. Ночью рождаются планы и надежды и возвращаются воспоминания. В этом есть что-то манящее и чарующее. Под тёмным покрывалом ночи, которое затягивает и укутывает в свои сети, ты можешь вспомнить то, что давно похоронено внутри под толстым слоем безразличия, сарказма и времени.
Когда стрелки отмеряют полночь, свет в окнах соседних домов гаснет, и всё вокруг погружается во тьму, ты остаёшься наедине с мыслями, которые уносят далеко в прошлое, к тем людям, которых уже давно нет с нами, но ещё живут в сердце. Днём такой магии нет. Под покровом ночи же ты можешь погрузиться в воспоминания, как в тёплое парное молоко, грустные, но такие родные и светлые прошедшие дни.
Когда Луна заливает холодно-синим светом в окно, а во рту уже горчит от сигарет и кофе, тогда мы становимся настоящими. С той болью, которую прячем днём от чужих глаз. Именно тогда мы готовы признать свои ошибки и поражения, то, в чём мы можем признаться только ночи. Днём мы прячем эти скелеты подальше в шкафы, под семью замками, такие вещи люди забирают с собой в могилу. Только ночь знает секреты, и она верно хранит их веками, унося куда-то в холодную, далёкую, бесконечную Вселенную и храня их между звёзд. Тьма не даёт советов, не обсуждает, не насмехается, она просто слушает и забирает с собой в ледяную черноту Вселенной. Ты к этому приходишь не сразу, постепенно, к этому приучает жизнь, к этому приучают день за днём окружающие.
Всю следующую ночь мы писали очерки амулета, срисовывали символы и в поисках их расшифровки рылись в записях и заметках, которые собирали несколько лет. Уже в первые часы было понятно, что работы хватит на месяцы вперёд. Если верить словам Дейва, а я ему верил, к нам в руки попал уникальный артефакт, который может не только вершить судьбы, но и открывать другие миры. Древние миры, намного древнее нашей Вселенной, и сейчас в тёмной, вязкой, межгалактической субстанции они ещё живы и ждут, чтобы поглотить таких, как мы, фанатиков идеи. Миры, не подвластные ни нашему разуму, ни нашей науке. Миры древних.
На вечернем обсуждении было решено пока остаться тут, по крайней мере, на месяц, два-три, ибо именно в этом захудалом городишке, на краю света, окружённом непроходимыми лесами и уже почти стёртом с современных карт, последние несколько лет жила семья, владеющая амулетом, и все документы и обстоятельства, которые были с ними связаны, тоже не уходили за границы города. К тому же тут мы не привлекали внимания, представляясь журналистами, которые пишут о здешних местах. Местные жители в большинстве своём были уже люди далеко преклонного возраста, которых данный ответ весьма устраивал и даже вселял уважение к столь ответственному труду.
Весь ужас не заставил себя ждать, приближение его я чувствовал каким-то седьмым чувством. Сначала я хотел думать, что вся атмосфера осени и ночи, проведённой на кладбище, просто осела в моём подсознании, но время всё шло, а оно не проходило, а только нарастало. К сумеркам накатывала волна беспричинной паники, холодный ужас расползался по спине от обычных стуков дождя в окно.
Начиналось всё относительно безобидно, мы стали просыпаться в три ночи. Резко, как по таймеру, мы просыпались и видели, что стрелки часов замерли на трёх часах, а Луна льёт свой холодный, бесчувственный, враждебный синий свет в окна. Он был похож на некую вязкую, тягучую субстанцию, которая разливалась по округе, пожирая всё на своём пути.
Первые несколько дней я не придавал этому значения, тем более что потом я благополучно засыпал, но комфорта это не прибавляло. Через несколько дней к пробуждению прибавилась та тревога, которую я чувствовал с наступлением темноты по вечерам. Я стал ловить себя на мысли, что, просыпаясь, я боюсь открывать глаза, страх сковывает всё тело, каждую мышку, каждый мускул, и было чёткое понимание: если мне будет нужна помощь, я не смогу даже двигать языком. Последнюю ночь я лежал с закрытыми глазами, скованный безумным животным страхом, и просто ждал, зная, что после четырёх утра мистическим образом страх уйдёт, уступая место сну, и я благополучно вернусь к Морфею.
Но на этот раз утро облегчения не принесло. Когда утренний свет уже освещал город, я не спеша спустился на кухню, где обнаружил Дейва в ужасающем состоянии: было видно, что он не спал или спал всего часа два. Под красными глазами огромные синие ореолы, зрачки расширены как у сумасшедшего, сбежавшего из психушки, волосы взъерошены. С кружкой уже давно остывшего кофе он сидел за столом, на котором лежал амулет.
— Он пришёл, — Дейв смотрел на меня таким взглядом, по которому было понятно, что он видел нечто.
— Кто? — в глубине души я его понял без объяснений, и ещё глубже я не хотел их подтверждения. Я не хотел знать. Видя брата на грани срыва, я не хотел знать, но уже тогда знал.
— Он приходил ночью за ним, — Дейв кивнул на стол, а я чувствовал, как кровь в ногах превращается в вату.
— В смысле, Дейв? — вопрос был скорее машинальным, чем уместным.
— Скажи, — не отрываясь от амулета, продолжал брат, — ты тоже плохо спишь? С той самой ночи, да? Ты же тоже просыпаешься? Просыпаешься... Просыпаешься, зная, что ты не один?
В голове за секунду пронеслись все ночи. Это было самое точное объяснение моего состояния. Я чувствовал, что я не один. Каждую ночь я чувствовал присутствие, от которого падал пульс в венах и сердце пропускало удары.
— Этого не может быть, — вялая надежда списать на ночной кошмар заведомо была провальной, но я хотел попробовать, — может, просто сон?
Но отрицать очевидное было уже глупо.
— Дейв... а... как именно?
— Как наказание из преисподней... Будем сегодня спать вместе...
Как я ни пытался, Дейв не мог объяснить или не хотел. Он хотел убедиться, что не сошёл с ума, поэтому следующую ночь было решено спать в одной комнате.
День прошёл в кромешном молчании, брат ещё и ещё раз перерывал свои записи в поисках хоть какого-то объяснения происходящего, я же пытался собраться с мыслями и настроиться на предстоящую встречу, если, конечно, такая будет. Но я знал, что будет. Я чувствовал это противное чувство, что теперь всё будет по-другому и вернуться назад уже не получится. Тогда в разрытой могиле был путь в один конец. Отмотать время, переделать решение, изменить ход событий, пересыпать песок времени в часах назад — ничего не получится. Как часто мы так опрометчиво вершим судьбу и так глупо губим жизни. У нас с Дейвом был именно этот случай.
Сумрак наступал как неотвратимое наказание, меня буквально потряхивало, хоть я и старался держать невозмутимый вид, холодный комок уже сидел у меня в груди. Его хотелось выплюнуть, выблевать, выкричать, но была тишина. На брата было больно смотреть, в глазах потух тот самый огонь, который вёл его по жизни, не давая сдаться и отступить назад.
— Послушай… Этот амулет, — нарушил гробовую тишину Дейв, стоя у окна, — его надо будет вернуть… Верни его.
— Мы вместе его вернём, если ты хочешь.
— Дело не в том, что я хочу… Его надо вернуть... Только это не поможет, — Дейв засмеялся нездоровым, истерическим, леденящим смехом, словно пытался оставить последнее слово за собой, последний смешок над жизнью. Мне стало жутко.
— Ничего не поможет, но ты верни... верни.
Такой улыбки я никогда у него не видел — это улыбка сумасшедшего перед казнью, который смирился с ней и теперь презирает всё живое, отождествляя себя уже с другим миром.
Дейв, как никто, знал, что смерть не конец жизни, он не раз мне говорил это. Он говорил, что с его знаниями он не умрет никогда, но после смерти ему будет сложнее. На все мои расспросы он отмалчивался, оставляя меня в глупом неведении, как ребёнка, которому рассказывают про аистов и капусту. Меня это бесило, задевая самолюбие, я шёл за ним в старые склепы, помогая перебирать трухлявые кости, не раз проводил рождественский вечер на кладбище вместо семейного ужина, а он не мог мне признаться.
Мы молча сидели, наблюдая, как Луна выкатилась на чёрное небо и льёт свой липкий, невыносимый стальной свет. Чувство паники зашкаливало, перекатываясь в дрожь в ногах, перехватывая дыхание, понижая температуру тела. Было абсолютно тихо, только камин трещал уже почти догоревшими дровами, я даже стал понемногу дремать под монотонное пощёлкивание древесины. Смотря из окна на крыши соседних домов, где уютно горел свет, напоминая о жизни, которая в таком маленьком городишке не останавливались даже по ночам.
Ночь расползалась по маленьким узким улицам, своими чёрными щупальцами обвивая каждый дом, каждый переулок забирая в свои объятия. Как только стрелки часов дотронулись до отметки трёх, как по таймеру, я открыл глаза, и ужас в секунду сковал каждый капилляр в моём теле, словно каждый сосуд наполнили льдом. Это скользкий страх, который накрывает за долю секунды и холодной водой разносится по телу, лишая возможности двигаться. То, что я увидел, будет сниться мне до конца дней. Сама преисподняя поднялась на землю. Над Дейвом склонился полуразложившийся труп, который ещё несколько дней назад я видел лежащим в могиле. Бледно-синяя кожа, с впалыми чертами лица, горящими глазами, будто в них горели угли из ада. В оборванной одежде, весь в сырой могильной земле, он намертво сомкнул руки на шее брата. Дейв даже не сопротивлялся, он ещё днём смирился с участью, на его лице застыла последняя ухмылка над собственной судьбой.
От ужаса я потерял сознание (наверное, это и спасло меня от помешательства и сохранило рассудок), а когда очнулся, в окно уже заглядывали холодные лучи дневного осеннего солнца. Я был один. В какой-то момент я даже подумал, что всё было просто ночным кошмаром, всё просто приснилось. Но на полу около кровати брата была земля, а вот Дейв бесследно пропал. Паника накатила на меня новой волной, мешающейся с отчаянием, безысходностью и распространяясь по венам.
Я остался один, один в доме, в чужом городе, в жизни и, казалось, во всем мире, оно забрало брата, но амулет был ещё у меня. На ватных ногах я зашёл в спальню Дейва, где в сейфе брат хранил все находки, которые он наотрез отказался оставлять дома и, уезжая, забрал с собой. Проклятая вещица, погубившая наши жизни, лежала между ними. Отчаяние смешалось со злобой, и в какой-то момент я даже захотел просто уничтожить его. Но только в память о последней просьбе Дейва я всё-таки решился отнести проклятый кулон к его не менее проклятому владельцу. К вечеру, влив в себя не меньше бутылки виски, осознание потери притупилось, но всё ещё сжимало внутренности в тугой узел.
Я вышел в ночь, под чёрное небо, на котором не было ни одной звёзды, которая хоть как-то могла разбавить темноту. Мне показалось, что сегодня яркость фонарей гораздо меньше. Я знал путь: через три квартала, по брусчатой дороге, мимо маленькой пекарни — на старое кладбище. Закрыв осторожно дверь, я знал, что закрываю ее навсегда. Кинув последний взгляд на дом, который приютил нас, и сожалея, что где-то за многие километры остался мой родной дом, в котором когда-то по вечерам горел свет, кипел чайник и была уютная, насколько это возможно у холостяков, жизнь.
Я знал мой путь — это путь без возврата. Проклятый амулет лежал в кармане. Я почти бежал, надо покончить с этим как можно быстрее, пока виски ещё туманило голову. Добравшись, наконец, до кладбища, я без труда нашел ту самую могилу, земля в ней ещё так и не осела и легко поддавалась лопате. В ушах стал нарастать гул, как будто сжимая время и пространство вокруг меня. Руки тряслись как в лихорадке. Я знал, что эта могила станет и моей тоже.
Резко открыв крышку гроба, я заорал истеричным криком, который разбивался о темноту, как стекло. Крик переходил в вопль, а затем в хрип прорвавшихся голосовых связок, кошмар перемешал пространство и время вокруг меня, смешивая небо с землёй и жизнь со смертью.
В гробу был полуразложившийся Дейв, с той самой ухмылкой, которой прощался прошлой ночью со мной и всем миром. Дейв, который будто пролежал тут уже не менее полугода. Дейв, который открыл глаза, забирая меня к себе.