Не может быть

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ

ИЛИ

СЛАДКАЯ МЕСТЬ

/зарубежный сексуальный детектив/

Я готовился ко сну после просмотра по телевизору довольно таки гнусной истории, где убийство молодой женщины так и не было разоблачено. Какое свинство, размышлял я, показывать подобное людям. Если справедливости нет на экране, откуда ей взяться в жизни. Телефонный звонок раздался, когда я уже лежал в постели с томиком Честертона, по обыкновению заменявшим мне снотворное.


– Мистер Слокам, – услыхал я голос миссис Холидей, нудной старой карги, занимашейся благотворительностью, а потому  знавшей о жителях нашего городка, о чём сами они даже не догадывались. – Мистер Слокам, у нас несчастье.


– Не может быть! – глупо удивился я. 


– Отчего же не может? – мне показалось, что миссис Холидей обиделась. – Мы ничем не хуже других.


– Да, конечно, – согласился я. – В этом смысле вы совершенно правы. А что собственно произошло?


– Вы не догадываетесь?


– Ничуть.


– Крошка Рипли…


– Ох, уж эта Рипли!


– По-вашему с ней ничего не может произойти?


– С ней? Всё, что угодно. Я не удивлюсь…


– Удивитесь, уважаемый КАК ВАС ТАМ… Весьма удивитесь. Потому что крошка Рипли мертва.


– Не может быть! – снова воскликнул я. – И, дав возможность миссис Холидей истечь очередной порцией сарказмов, спросил: – Как вы думаете, кому могла понадобиться смерть этого безобидного создания?



– Об этом я хотела узнать у вас. Бедняжка покончила с собой, но это не означает, что никто не несёт ответственности за случившееся.


– Но позвольте, миссис Холидей…


– Не позволю в интересах справедливости! – последовал жёсткий ответ. – Незадолго до смерти её видели с вами.


– И что из этого следует?


– Всё, что следует, вы получите сполна. От себя скажу: вы единственный мужчина в городе, способный довести женщину до самоубийства.


У меня не было времени определять в какой степени, сказанное миссис Холидей, можно считать лестью.


– Женщину, – сказал я, – возможно, но крошка Рипли ею не была.


– Много вы знаете о тех, с кем развратничаете! – победоносно провозгласила миссис Холидей. –Она была женщиной, что и установлено экспертизой.


– Но причём здесь я.


– Ах, старый греховодник! Он, видите ли, здесь не при чём. А кто мурлычет, как кот, при виде стройных ножек и смазливой мордашки?


– С моей точки зрения, у неё не было ни того, ни другого. И вообще, между мурлыканьем и убийством — дистанция огромного размера.


– Не такого огромного, как вы воображаете. Наобещали девочке золотые горы, и бедняжка растаяла, как льдинка под весенним солнцем.
   

То был явный намёк, и я благоразумно не стал притворяться, будто не понимаю его.


–Клянусь, миссис Холидей, я не обещал девочке ничего такого, отчего она могла бы повеситься.


– Кто вам сказал, что она повесилась?


– Вы.

– Я сказала только, что она покончила с собой.


– Но не могла же она застрелиться. 


– Зато вполне могла утопиться, броситься под поезд, наглотаться снотворного. Выбор, как видите, огромный. Но вы оказались правы. Она повесилась. И это наводит меня на мысль…


– Послушайте, миссис Холидей, неужели вы серьёзно меня подозреваете…


– Какие, к чёрту, подозрения! Я уверена.


– Но для этого должны быть какие-то основания.



– Мой собственный горький опыт.


– Опять вы за старое?


– Нет ничего актуальнее старых ран. Так что не сомневаюсь, вы приложили  руку к тому, чтобы сделать Рипли женщиной.


– Но ведь рукой…


– Не рукой, так чем-нибудь другим. Не ловите меня на слове, а честно признайтесь, как это было. Может  ваш правдивый рассказ и мои воспоминания смягчат присяжных, и они заменят смертный приговор чем-нибудь более лёгким. В противном случае, вам предстоит знакомство с сержантом Пастерсом. Зная его крутой нрав, могу вас уверить, что у него вы не только заговорите, запоёте.


– А если я скажу, вы обещаете…


– Клянусь.


– Чем?


– Не дурите, мистер Слокам. Не вам ли знать, что женщина всегда найдёт в своей душе нечто такое, с чем расстанется без сожалений.


– У меня нет иного выхода, как вам поверить.


– Браво! Вы умнеете на глазах.


– Признаюсь, я действительно обесчестил девочку, но моей прямой вины в том нет.


– Я бы удивилась, если бы вы признали вину.


– Я ведь уже не тот, миссис Холидей, каким вы меня запомнили. А в последние годы сдал в особенности. Ничего не поделаешь, время как бремя. Так что самое большее, на что я мог рассчитывать, поцелуй или отеческий шлепок по мягкому месту.


– Хорош папочка!


– Хорош или плох, к делу это не относится.


– Как же не относится, раз девочка мертва.



– Я ей сказал: «Крошка Рипли, скоро Рождество, и я могу сделать тебе подарок при условии, что»…


– Вы напомнили мне, мистер Слокам, один наш давний разговор… 


– У вас отличная память, миссис Холидей.


– Не жалуюсь. 


– Надеюсь, мы найдём с вами общий язык.


– Зависеть это будет только от вас. 


– Я хотел, чтобы она немного побаловалась со мной. С другими у неё неплохо получалось.


– А у меня разве хуже?


– Было бы удивительно, если бы моё нынешнее и то прежнее мнение о вас совпадали.


– Неужели вы думаете, что крошку Рипли привлекали ваши мужские достоинства?


– Я старался не думать об этом и не задавать ей лишних вопросов.


– И что дальше?


– Как обычно… Вам ли слушать и мне ли рассказывать.


– Самец, развратник, бабник, маньяк, стрекозёл!


– Вы сами требовали от меня правду.


– Но не такую. И это ваша так называемая недееспособность. Сначала заманили бедняжку, а после замучили. Убийца!


– Опомнитесь, миссис Холидей! 


– Убийца и сексуальный маньяк!


– Ради Бога, помолчите. Нас могут подслушать.


– Мне нечего скрывать от правосудия. 


– Какая вам радость в моих несчастиях? 


– Такая, что я хочу вам отомстить. 


– За что? 


– Он ещё спрашивает! Когда-то в молодости, когда я была не умнее крошки Рипли…


– Миссис Холидей! 


– Вспомнили?


– Разве вы позволите забыть или забыться? Но смертью крошки Рипли я искупил свою вину перед вами. 


– Ошибаетесь, ещё больше усугубили. Теперь, когда ваши руки в крови…


– Умоляю, миссис Холидей, не говорите так! 


– Повторяю, ваши руки по горло в крови.


– Сдаюсь, делайте со мной, что хотите. Я ваш. 


– Давно бы так. Ждите меня сегодня ночью. 


– А может после похорон?


– Не получится. Я буду убита горем. 


  – Будь по-вашему.


Миссис Холидей пришла и застала меня с перерезанным горлом. С высоты небес я, не без злорадства, взирал на то, как неумолимый сержант Пастерс допрашивает её, а она путается в показаниях и старается унять обильно льющиеся по дряблым щекам слёзы. В конце концов, она очутилась на скамье подсудимых, и эта сладкая месть оказалась самой большой моей победой, потому что, как выяснилось, крошка Рипли, одной ей известным способом, умилостивила Господа, и тот продлил ее существование на радость, пригорюнившихся было мужчин. Но женщины, вроде миссис Холидей, не живут в мире реальности, а потому продолжала настаивать на своем. И только смерть избавила меня от необходимости дознаваться, какую цель, при этом, преследовала.

Борис  Иоселевич