Ошибка 404

 
 Аннотация к книге «Ошибка 404»

Как известно, история имеет свойство повторяться, даже в виде фарса.
А что если повторяется она не на нашей грешной Земле (в смысле планеты), а где-то во Вселенной, где есть инопланетная цивилизация поразительно похожая на нашу, и есть страна – точь-в-точь Россия с маленькими отличиями, но все же. Но в самом главном они сходятся: инопланетная «Россия» – суперпрезидентская республика со всеми вытекающими свойствами, ключевое из которых сакрализация власти, ореол таинственности вокруг нее. Это, пожалуй, лейтмотив романа «Ошибка 404», жанр которого можно определить как «политическая фантастика с элементами фантасмагории, гротеска и сарказма».

Что общего между людьми медицины – главврачом Моргулисом, доктором Робинталем, патологоанатом Митричем – и представителями тех, кто считает себя вершителями судеб даже не России, а всего мира – полковником Егудкиным, Ягодой и лейтенантом Шмидтом?

Какую силу таят в себе нейро-приемники, изобретенные Митричем на досуге?

Обо всем этом читатель узнает, погрузившись в прекрасные, исполненные великолепного юмора строки «Ошибки 404».
      

             Оглавление               
 
 Предисловие.
 Глава 1.  Ну здравствуй, Коля!
 Глава 2.  Двойник.
 Глава 3.  Журналист.
 Глава 4.  Шмидт, Ягода, и другие.
 Глава 5.  «В сетке конвульсий»
 Глава 6.  Голову ему пришейте.
 Глава 7.  Братья и сестры.
 Глава 8.  Аккреция.
 Глава 9. Кисерман.
 Глава 10. С каждым годом всё хуже и хуже.
 Глава 11. Машинист сцены.
 Глава 12. Побег.
 Глава 13. Манифест.
 Глава 14. Имея умысел захватить власть в стране.
 Глава 15. Чаю лучше налейте!
 Глава 16. Мхи и лишайники.
 Глава 17. Время собирать камни.
 Глава 18. Профессионал.
 Глава 19. Виски и демократия.
 Глава 20. Экскурс в прошлое. Ягода.
 Глава 21. Вершитель.
 Глава 22. Послание.
 Глава 23. Пикник на обочине.
 Глава 24. Оставьте Йорика в покое.
 Глава 25. Доедая эскалоп.               
 Глава 26. Миссия.
 Глава 27. Ошибка 404
 Глава 28. Зона Златовласки.
 Глава 29. Реинкарнация.
 Глава 30. И пусть весь мир подождёт
 Глава 31. Пять атомов водорода на кубический метр.
 Глава 32. Грибы.
 Глава 33. Консультант.
 Глава 34. Генетика.
 Глава 35. Аз воздам




               
                Предисловие

               
  Эту удивительную историю мне рассказал сосед по лестничной клетке — некто Баринов, бывший патологоанатом, а ныне пенсионер. Гулял он однажды по загаженному берегу реки с собакой, и среди пластиковых бутылок и грязных пакетов увидел торчащую из песка странную металлическую полусферу, оплавленную, как метеорит, и довольно внушительного размера. Выковырять её из песка с первого раза не удалось, и сосед уже на другой день явился туда с лопатой и дачной тележкой. Тут стоит заметить, что сосед мой слыл человеком чрезвычайно любопытным и странным.
  Привёз, значит, сосед этот непонятный шар к себе в огород, долго пытался его вскрыть, но предмет оказался довольно прочным. И только две недели спустя ему удалось наконец-таки открыть его. То, что он обнаружил внутри, повергло моего соседа в крайнее изумление. Оказалось, что в шаре том было... инопланетное послание! Открытие претендовало стать самый сенсационным за всю историю человечества. Однако сосед, по его словам, не был готов к публичности и славе. И потому просил меня сохранить эту информацию в тайне.      
  Послание состояло из универсального переводчика, информационного носителя и металлической фляги с неизвестной жидкостью, которую он позже идентифицировал как очень неплохой коньяк.
  Переведя послание на русский язык, сосед изумился ещё больше. Оказалось, что инопланетный разум очень похож на разум наш - земной. И эти разумные существа с маленькой, ещё не обнаруженной учёными планеты из созвездия Ориона, вращающейся вокруг красного сверхгиганта — Бетельгейзе, очень даже походят на нас, землян. И у соседа возникли подозрения, что планета та — наш двойник, только из другого измерения. Ведь многие города там называются точно так же, как и у нас. И инопланетяне те зачастую имеют фамилии, схожие с нашими, земными. Удивительное дело, но они так - же как и мы ругаются матом, курят табак, любят деньги и танцуют Буги – вуги… Однако цивилизационный путь у них по каким-то причинам стал развиваться совершенно иначе. Увы, нет абсолютной симметрии не только в природе, но и в космосе. Что-то у них там разладилось. Что -то исказилось. И сосед очень сокрушался, что эти наши двойники не могут жить так же счастливо, как и мы сейчас.
  Вчера он наконец-то принёс обещанный носитель, подозрительно напоминающий нашу земную флешку. И мы с ним, под инопланетный коньячок, прочитали, какие страсти кипели когда-то на планете, очень похожей на нашу Землю. Жаль только, что всё это давно в прошлом. Ведь как утверждал Барон Мюнхгаузен: «Время в космосе течёт иначе: там — мгновенья, тут — века…»

                Глава первая.
                Ну здравствуй, Коля!               

  Он был в сознании. Лежал лицом вниз. И по звукам, по ощущениям пытался понять, что происходит и что с ним делают врачи. Ага. Укол. Вот зажужжала какая-то дрель, и он с ужасом осознал, что в его голове просверливают дырку. А потом ещё и ещё… Он попытался пошевелиться, но не смог.
  "Говорил я с сердцем моим так: вот, я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания" — вспомнились чьи-то пророческие слова. Он какое-то время ещё сопротивлялся вторжению, но вскоре мысли окончательно спутались, и он сдался. И в тот момент к нему явился Вершитель, и наступил полный паралич воли.
  А потом откуда-то из глубины подсознания вдруг возник маленький мальчик с заплаканным лицом. Он совершенно не хотел драться, но Вершитель, облачённый в чёрное кимоно, всё кидал и кидал его на татами, и не было от него никакого спасения.
  — Коля, Коленька, Коля, сынок! Не ходи туда, Коля, не ходи-и-и-и... — услышал он отчаянный крик матери, тонущим в леденящем душу хохоте Вершителя...

                *****
               
  Утром президент проснулся с головной болью. Тревожный сон, что минуту назад терзал его разум, стал блекнуть и распадаться на разрозненные фрагменты. И вместе с ним исчезла некая подсказка, так и не успевшая поведать о чём - то сокровенном и важном. Он всё ещё пытался ухватить её ускользающее аморфное тело, но тщетно — мысль, молнией пронзившая было его пробуждающееся сознание ушла куда-то в тело Земли.
  Президент судорожно потёр лоб, поморщился, прислушиваясь к биению своего сердца и рассеянно посмотрел на взъерошенную кровать, будто всё ещё надеясь увидеть её, подсказку, там.
  Случайные обрывки фраз всё ещё метались в его голове: «Поторопитесь доктор, у нас мало времени» и «Он был хорошим человеком», — вот, пожалуй, и всё, что осталось по эту сторону бытия.
  И под остатки сновидений, с последней, рассыпающейся на фрагменты фразой «Помолимся, братья, мы его потеряли» — фразы непонятной, а потому зловещей, он решительно поднялся с кровати.
  «Полтергейстщины мне ещё тут не хватало», — подумал он с раздражением и трижды перекрестился.
  А со стены, с портрета, угрюмо смотрел на него император Наполеон Бонапарт, нехорошо смотрел, зло, осуждающе. Вот опустились уголки его тонких губ, вот дёрнулась щека - ухмыльнулся? Похоже презирает. Или показалось?
  Испарина выступила на лбу президента.
  "Какой отвратительный сон" — подумал он удручённо - "И что по этому поводу скажет его духовник?"

  Однако жизнь брала своё. Согласно утверждённой процедуре, в спальне зазвучали "Картинки с выставки" Модеста Мусоргского. Расслабляющую, и вместе с тем бодрящую "Прогулку" сменил озорной "Гном". Страхи быстро улетучивались. Тьма отступала. Он немного покривился на "Старый замок", а вот "Тюильрийский сад" и "Быдло" зашли жизнеутверждающе.   
  «А вот хрен тебе!» — погрозил он в окно неведомому злу - "Не дождёшься!"
И всё же - братья, Вершитель...? Кто такие? Чего им от него надо? Чего привязались? Однако, не царское это дело сны трактовать. Сказано же в писании: во многой мудрости много печали. Это про него сказано. Он мудр, а потому печален! И нечего тут сопли распускать! К чёрту Вершителя с его братьями, пора уже включаться в работу. Но сначала умыться, одеваться, потом в спортивный зал, потом в бассейн... Ну а потом... Потом у него час релакса с фигуристкой.

                *****
               
  Январь выдался тёплым. Надежды на снежную зиму не оправдывались.
«Эх, снег-снежок, белая метелица», — промычал себе под нос президент, "Ну где же ты, где?"
 И тут мысли вернули его в детство. Вспомнилась снежная крепость, горка во дворе, варежки с налипшими на них комьями, полные валенки снега — вот это была жизнь! " Позавтракал? За линию только не ходи!" - напутствовала его мать. "Хорошо мама, не пойду!" И вот он уже за линией, за рекой, на стройке, на другом конце города - стреляет из рогатки по бутылкам. А как проверить? А никак не проверить - гуляли где хотели, с утра, и до самого вечера. И не было никакого сотового рабства. А вечером на вопрос матери "Как дела?", втягивая в себя воздух - мать могла почувствовать запах табака - отвечал - "Всё нормально, мама!" А из головы всё не шла мысль - а что, если тот сторож со стоянки сообщит в школу, как он кидался камнями в проходящий мимо железнодорожный состав? Ну и что что по колёсам... Ничего и никому уже не докажешь.
 
  Но вот он стал взрослым - возмужал, заматерел... И казалось, что вся жизнь его теперь расписана на годы и годы вперёд: семья - дом - работа, день за днём, месяц за месяцем. И всё как у всех. Из достижений - квартира, машина, дача, раз в году отдых в Сочи, иногда в Турции, иногда в Египте... Раз в месяц - преферанс с друзьями. Ну и любовница, конечно же... Но тут судьба вдруг выкинула замысловатый фортель, неожиданно сделав его президентом огромной страны с ядерной колотушкой. Он совершил фантастический кульбит, и приземлился в иной для него реальности. Неожиданно для самого себя он вдруг стал Президентом и даже Гарантом конституции! И одновременно перестал принадлежать себе. Отныне он стал функцией, значимой и важной. Но теперь он перестал быть собой, а ещё он стал одиноким...
  А вот тогда, в юности, тогда было ощущение абсолютного счастья, ощущение бесконечности его жизни. Вот только всё это теперь в прошлом, и ничегошеньки уже не изменить и уже никогда не вернуть, ни при каких обстоятельствах. И никакие торты, никакие пирожные, изготовленные на самом лучшем оборудовании самыми лучшими кондитерами из самых лучших продуктов, не станут слаще разрезанного вдоль батона с клубничным вареньем внутри - того самого - из детства.
"А что это у тебя?".
"Батон с вареньем! А у тебя?"
"Чёрный хлеб! С маслом и сахаром!".
"А дашь откусить?"

  «Достаточно психодиагностики! Настало время открыть портал в новое измерение!» Так уж случилось, что с некоторых пор он живёт в новой реальности, и это факт, а с фактами, как известно, не поспоришь. Вот только одолевает его порой ностальгия по давно ушедшей юности, и воспоминания о прошлой беззаботной жизни, всё чаще бередят ему душу. И как от этого избавиться? И стоит ли избавляться? Его прошлое, это - его прошлое, и никуда оно от него уже не денется. Пока он жив. Ну а сейчас, можно с уверенностью сказать, что жизнь его удалась. И ещё как удалась! Простому смертному такое даже не снилось. Глупо посыпать голову пеплом из - за такой мелочи, как ностальгия. Пора выкинуть подобные издержки в мусорную корзину. И приниматься уже, наконец, за работу. «Труба зовёт!» - промолвил президент, нажимая на кнопку вызова дежурного референта.
 
  "Опять новенький? Безликий какой - то... И где они только берут их? На каких распродажах находят? Девушки таких явно не любят...".
  — Итак, я вас слушаю, докладывайте! — ввёртывая в референта свой колючий взгляд, приказал президент. — Но сначала ответьте мне на один интимный вопрос - вы когда женщину в последний раз трахали? Вид у вас кислый. Пялите кого по выходным?
— Простите, господин президент, не понял? — стушевался референт.
— Чего тут непонятного? Я вас спрашиваю - когда у вас в последний раз был секс? Чего вы засмущались? Обычное дело - мужчина, женщина - трахаются... У вас что, проблемы с этим? Секс – ведь это нормально! А вот отсутствие секса настораживает. Президенты - и те трахаются. И цари, и султаны, и даже канцлеры!  Да - да! А вы как думали? Мы такие же люди, как и все, и ничто человеческое нам не чуждо. Вот, только,  газы  мы пускаем с оглядкой на окружающих. Это я вам по большому секрету говорю. - Усмехнулся президент своей шутке. – Не проболтаетесь? Однако, всё это лирика. Я что хотел спросить - женщина у вас есть? Пялите? А может вы женаты, и вопрос мой неуместен?
  — Холостяков на такие должности не назначают, господин президент. Женат, двое детей...
  - Понятно, - поспешил перебить референта президент. - А как обстоят дела с жильём? Вас недавно назначили на эту должность. Не стеснены? А то я распоряжусь...
 - Квартира служебная, у меня, господин президент, трёшка, в администрации распорядились...
— И квартира есть? Трёшка? Так это же хорошо! Это хорошо что женаты и квартира имеется... И что двое детей у вас - тоже хорошо.
  Ну да ладно. Не вас буду больше пытать. А то вы уже позеленели от страха. Докладывайте, что в мире творится, кто безобразничает, где, и какие мероприятия придумала для меня администрация, на сегодня, конечно... Только излагайте кратко, у меня мало времени.
— Сегодня у вас, господин президент, прощание с Ариэлем Израиличем. Потом награждение лауреатов государственной премии, потом встреча с послом Республики Науру, потом…
— Достаточно! Ариэль Израилич подождёт, лауреатов перенести на поздний срок, а с послом встретится министр иностранных дел, — перебил его президент. — Каков у нас прогноз погоды на ближайшие дни?
— Безоблачно, господин президент, лёгкий мороз, в горах — осадки, — бесцветным голосом доложил референт.
— Очень хорошо. Спасибо.  Свободны.
  Он уже окончательно пришёл в рабочую форму: утренняя мигрень канула в прошлое, страхи рассеялись, жизнь вновь стала прекрасной. Внезапно маятник качнулся в другую сторону и у него возникла острая потребность к доминированию. Подобное с ним иногда случалось. Порой он подавлял в себе этот порыв, порой разрешал ему овладеть собой. Возникло непреодолимое желание контролировать свое окружение, издавать ограничивающие указы, давать советы, приказывать и запрещать. И когда такое происходило, он поступал по шаблону.
— Охранника, мирской костюм, парик! — приказал он вошедшему по вызову лакею. Время пришло.
               
                *****

  Потайной лифт с лёгкостью пронизывал миллионно-летние геологические пласты, входя в тело Земли как входит раскалённый нож в сливочное масло. Сравнение так себе, не слишком оригинальное, чего не скажешь о лифте. То был не обычный лифт. То был царь - лифт! Бронированный, оборудованный системой обеспечения жизнедеятельности. С барной стойкой и тахтой, с душем и туалетом, светлый и яркий как полночный трамвай из детских воспоминаний. Впрочем, такой была вся ветка правительственного метро Самого Низкого залегания, со всеми его станциями и перегонами, складами и убежищами. Допущенные к строительству проходчики - метростроевцы окрестили эту ветку правительственного метро Дном. Потому что ниже было уже некуда...
 
  Напротив, в зеркале лифта, отражения двух пассажиров - пожилого мужчины в затемнённых очках, с длинными, в пучок перехваченными на затылке волосами - это президент! Что, не узнали? И хорошо, что не узнали. Так и было задумано. А рядом с президентом - одноглазый дохляк – это его телохранитель, профессионал высочайшего класса, удмурт по национальности - с виду невзрачный, но крайне опасный человек. В его арсенале всегда наготове отравленные стрелы, и трость, стреляющая капсулами с цианидом калия. Поговаривали даже, что он в совершенстве владеет искусством Иайдо. И не дай бог кому встать у него на пути, недооценив его профессиональные качества. Это станет самой большой, и последней ошибкой этого человека. Или группы лиц. Ибо... ибо...
  - Хм. Я очень извиняюсь, господин президент - вдруг подал голос телохранитель - могу я обратиться к вам с личной просьбой?
- Валяйте - удивлённо вскинул брови президент. Впервые телохранитель заговорил с ним первым. - Так что у вас за вопрос ко мне?
- Есть у меня один родственник... в Ижевске... Василием зовут. Образование у него ветеринарное, среднее. Работал он по профессии, работал... и всё вроде нормально было. Но этим летом приключилась с ним аллергия. А виной тому - шерсть. Шерсть животных...
- Чем я могу помочь? Хотите, что бы вашего родственника обследовали в нашей клинике? Хорошо. Я дам команду. Не переживайте, вылечим вашего родственника.
- Спасибо... Но дело ещё в том... что он... очень похож... на вас! Разве что чуток повыше будет... извините... А так - полная копия!
- Так - так... И что...?
- Вот я и подумал...
- Хорошо… Пусть приезжает… Поселите его пока у себя, я дам команду, с ним свяжутся.


                Глава вторая
                Двойник.

 
  Преодолев несколько потайных дверей, отделяющих подземный мир власти от подземного мира плебса, они очутились в техническом туннеле метрополитена, откуда благополучно проникли на платформу, где смешавшись с обычными пассажирами метро сели в вагон.
«Станция „Баррикадная“, следующая станция — „Улица тысяча девятьсот пятого года“», — раздался голос из динамика. Поезд тронулся, из темноты возникали и так же внезапно исчезали тусклые огни дежурного освещения подземки.

  До Ваганьковского кладбища решили идти пешком.
"ГУП Ритуал", — прочитал президент надпись на стене.
Перед входом на территорию замешкались - группа рабочих в новеньких спецовках тянула вдоль кладбищенского забора силовой кабель, преграждая путь редким посетителям. Пришлось подождать.
— Делай — и-и-и- раз! Делай — и-и-и -два! — командовал старшой, недовольно поглядывая на прохожих.
Наконец, миновав кладбищенский вход, они направились по центральной аллее   к колумбарию. Около левого крыла остановились, осмотрелись, и дальше президент пошёл один.

  И вот он — участок номер шестьдесят — в самом конце кладбища, у самого забора — сюда он приходил всякий раз, когда нужно было принимать важные решения, здесь он ощущал связь времён, здесь черпал, как это ни парадоксально, вдохновение — вот у этих трёх слегка припорошенных снегом безымянных могил.

  Точка отсчёта. Первый указ. Он подписал его сразу же после своей инаугурации — указ о тайном перезахоронении ушедших в вечность вождей. Теперь все, все они здесь! А вот здесь... Здесь лежит Он! Ни имени, ни фамилии… а просто — Он!

  В памяти вдруг всплыл тот жуткий и судьбоносный день. Тогда у него, двойника президента, неожиданно обострилась застарелая язва: скрутило так, что он не смог даже сесть в машину — боль была жуткой.
— Как только вам станет легче — догоняйте, — приказал тот, второй, настоящий. — Поставьте его на ноги, — это уже врачам.
И это были последние его слова, за минуту до того, как автомобиль президента подорвался на фугасе.

  А потом вспомнился другой эпизод, после которого его жизнь кардинально изменилась. Тогда он, шутки ради, принял предложение попробовать себя на конкурсе двойников — мода на подобные шоу тогда ещё только начиналась. Коллеги по работе уговаривали: «Езжай, Николай, езжай, не пожалеешь — артистом станешь!»
«Ну, вылитый президент! — умилялась Надежда Петровна из бухгалтерии. — Ну просто как две капли!»
  А он всё отшучивался: «Это президент на меня похож, а не я на него…»
Но в конечном счёте сдался: «Поеду, уговорили!»
Ну да, похож! Как китайцы, они все на одно лицо… Но он-то видел, что форма его ушей, подбородка, губ несколько отличалась от “оригинала”. Не сказать, чтобы существенно, но для него это было  заметно. И брови у него были более густыми… А ещё эти усы…
  Но на конкурс двойников он прибыл гладко выбритым. Пришлось пожертвовать усами и поработать с бровями — это всё, что он мог в себе изменить.
Перед выходом на сцену к нему неожиданно подошли двое мужчин во всём чёрном и попросили следовать за ним. В их глазах было нечто, не терпящее возражений. И он повиновался.

  Вскоре они даже подружились — президент и его двойник. И порой он, двойник президента страны, даже забывал, кто он есть на самом деле, позволяя себе принимать решения государственной важности. Так однажды, принимая посла Республики Наура, он позволил себе существенно отойти от протокола. И по окончании официальной части, где, вопреки ноющему в ухо суфлёру, он нагородил много отсебятины, вдруг предложил тому по завершении официальной части “дринкнуть по фуфырику”, чем поверг в ужас своих кураторов.
  В тот же вечер они изрядно наклюкались, а ночью, расположившись у бойницы кремлёвской стены, буквально в двух десятках метров от Боровицких ворот, распевали «Подмосковные вечера», до тех пор пока их настоятельно не попросила оттуда Федеральная служба охраны. И посол, прибывший с поручением денонсировать признание Южной Эритреи, так и уехал, не выполнив поручения своего руководства.
Однако вскоре по стране поползли нелепые слухи, и президент несколько ограничил его появление на публике. А жаль.
 
                *****
 
  Выходя из кладбищенских ворот, президент с удивлением увидел всё тех же рабочих, тащивших тот же самый силовой кабель, только тащили они его теперь уже в противоположную сторону. Сделав гигантскую петлю, этот удав опоясывал уже всю прилегающую территорию, мешая проезду машин и распугивая пешеходов.
 — Делай — и-и-и- раз! Делай — и-и-и- два! — Невозмутимо командовал старшой.
И было в этом их действе нечто постановочное, театральное… И даже абсурдное.
  Впрочем, на душе у президента, после посещения погоста, царило полнейшее благодушие, - он получил то, за чем приходил, он получил умиротворение. А потом они пошли в сторону метро…
 
   Около входа в подземку толпились какие-то непонятные люди. Президент чуть замедлил шаг, пытаясь проникнуться происходящим, но странные люди тотчас засуетились, сомкнули свои ряды, и разом повернувшись к нему спиной, уставившись на одноглазого рассказчика, тыкающего в небо указательным пальцем. Рядом с рассказчиком угадывался некий предмет, отдалённо напоминающий телескоп.
 — Он точно там! — убеждал рассказчик зевак. — Вращается по эллиптической орбите вокруг Бетельгейзе... Это звезда такая… В созвездии Ориона… А он такой… ликом чёрен, и ужасен! Я видел это собственными глазами!
- Подгорел, что – ли? - перебил рассказчика возникший из ниоткуда, и одетый не по сезону гражданин, - Да не существует никакого Вершителя. Ликом он чёрен… Приборов таких ещё не изобрели, чтобы на таком большом расстоянии цвет кожи определять... А вдруг это китаец? Они сейчас пол – Вселенной оккупировали…
   Но на незнакомца тотчас зашикали, и тогда он, переведя лукавый взгляд на президента, примирительно промолвил: "Да верьте вы в кого угодно! Хоть в Бога, хоть в Чёрта, хоть в Вершителя вашего... У нас светское государство, мухи отдельно - котлеты отдельно. Я правильно рассуждаю, товарищ? На текущий момент времени мои убеждения соответствуют линии партии и правительства?"               

                *****            
 
  В кабинете начальника службы охраны раздался звонок.
— Докладывайте, что с объектом? — приказал он.
— Объект сел в метро и в данный момент направляется в свою главную резиденцию, — раздалось в трубке. — Разрешите снять оцепление?
— Разрешаю снять оцепление, — ответил начальник службы охраны. — И обеспечьте надёжную встречу. Вечером жду доклад о готовности служб к завтрашней пресс-конференции президента.

                Глава третья.
                Журналист.
               
 
  — Господа журналисты! — послышался чей-то волевой голос. — Попрошу всех в конференц-зал! Доведу до вашего сведения протокол пресс-конференции.
Наконец, все уселись. Лишь один мужчина, увлечённо фотографировавший иней на оконном стекле, никак не отреагировал. Он то вставал на цыпочки, то приседал, выбирая ракурс, и в глазах его сиял восторг.
— Господин журналист! Господин журналист! — взывал к нему председательствующий.
— Да-да! Да! — смутился журналист. И его благородное лицо стало растерянным.
— Вы…
— Внештатный фотограф газеты «Бежецкая жизнь» Жорж Малыхин, — представился он. — Я тут по квоте, — произнёс он с ещё большим смущением.

  Пресс-конференция проходила штатно. Президент непринуждённо отвечал на заготовленные вопросы. Трамплины, отели, дороги, мосты… Он сыпал цифрами, и ему становилось скучно.
  — Вот вы! — ткнул он пальцем во внештатного фотографа «Бежецкой жизни»
Фотограф совершенно не был подготовлен задавать вопросы. Но он довольно быстро справился с возникшим волнением.
— Господин президент! — начал он заметно нервничая. — Меня, как профессионального фотографа, конечно же остро волнует тема эксплуатации образа главы государства в средствах массовой информации. Да. И не только там. Скажу так — не всё тут у нас благополучно. Некоторые мои коллеги, к сожалению, не понимают значимости данного вопроса. В эпоху стабильности образ главы государства должен стать главной объединяющей скрепой. И я, как художник, намерен приложить все свои силы...
— Так в чём ваш вопрос, господин журналист? — занервничал руководитель пресс-конференции.
— Да. Конечно. Извините. А вопрос у меня такой. А не пора ли журналистскому сообществу выработать единое мнение на этот счёт? Я считаю целесообразным администрации президента инициировать конференцию на тему патриотизма в прессе… А название может быть таким: “Есть президент - есть пресса! Нет президента - нет прессы!”  Ну это же очевидно!
— Вот вы этим и займётесь! — пошутил президент, вставая. — Инициатива у нас, как вы знаете, наказуема.

  — А напомните-ка мне фамилию того фотографа... Бежецк, это же Тверская область, если мне не изменяет память? — обратился президент к секретарю по окончании пресс-конференции.
— Да. Тверская. Несколько лет назад, в юбилей музыканта Андреева, вы открывали там памятник балалайки. А журналист - Жорж Малыхин - фотограф из «Бежецкой жизни». Сейчас посмотрю его аккредитацию. Да, он самый.
— А скажите, господин Перст на пенсию часом не собирается? Впрочем, пусть ещё пока поработает.
— Есть у меня одна вакансия, господин президент...
— Я подумаю. А пока внесите-ка этого провинциального журналиста, для начала, в президентский резерв. Да-да. Так оно будет правильнее. Так значит, он из Бежецка? А что ещё там есть примечательного?
- Н-у-у-у... Сейчас уточню, господин президент! Город то маленький...
- Меня не сильно интересует официоз. Кроме памятника балалайки, там есть ещё что посмотреть?
- Вот! Открыл... Википедия: Город Бежецк расположен в северо-восточной части Тверской области в 126 километрах от Твери на западном склоне возвышенности Бежецкий верх. С юга на север через город протекает река Молога, принимая в городской черте один из своих притоков — реку Остречину...
- Вы полагаете мне это интересно? Я же сказал, что меня не интересует официоз! Душа у города есть? Я сейчас не про Ахматову и Гумилёвых... И не про автора "Угрюм реки" Вячеслава Шишкова... Всё это можно прочитать в любом путеводителе по городу...
- Сейчас почитаю форумы, господин президент... Одну минутку. Вот! Светлана пишет: там воздух пахнет прошлым... там застыла история...  там осталось часть моей души...
- Ну а если конкретнее? Что людей побуждает считать такой, казалось - бы невзрачный городок как Бежецк, с населением чуть больше двадцати тысяч, своей Родиной? Что их побуждает гордиться им? Неужели один лишь факт своего рождения там? Ведь что - то должно было их там зацепить? Нечто такое, после чего душа города, это уже не пустой звук?
- Пишут, что там каждую весну восстанавливают пешеходные деревянные мостки через реку... Осенью их демонтируют, а весной восстанавливают вновь. И так каждый год.
- Вот! Душа – это, прежде всего, самобытность. Это непохожесть, и это, как ни парадоксально, ещё и некоторый здоровый консерватизм. Душа города жива, пока существует такой вот пешеходный деревянный мостик через реку. И именно по этой причине жители его каждый раз восстанавливают. И дело тут вовсе не в цивилизационных достоинствах железобетонного моста, который, если мне не изменяет память, находится не так уж и далеко от пешеходного… Дело тут в людях, которые дорожат своими воспоминаниями и дорожат своим прошлым.

               
                Глава четвёртая.
                Шмидт, Ягода, и другие.


  Ну до чего же тяжко было так рано вставать! Для лейтенанта Шмидта это было просто пыткой. По природе своей сова, он долго привыкал к подобному распорядку дня. Молодость требовала развлечений. Молодость протестовала. Она кипела, бурлила и бунтовала внутри него. Она требовала общения, приключений, любви и секса. Однако… Однако опаздывать на работу было ни в коем случае нельзя! Начальство категорически не принимало опозданий, не говоря уже о прогулах, поскольку он, офицер госбезопасности, был причастен к секретнейшей операции, когда-либо проводимой его отделом, где ему отводилась самая что ни на есть ключевая роль — манипулятора-оператора команд.

  Заходя в отдел, Шмидт столкнулся с капитаном Ягодой, шутником и балагуром. Тот был ветераном проекта, большим специалистом своего дела, неизменно пользующимся авторитетом у коллег. И большим патриотом организации, в которой он служил. Но карьера его почему-то складывалась не совсем удачно. Такая, видимо, у него была планида. Хотя в целом он был человеком позитивным и незлобивым. На первый взгляд.
— Как успехи у подопечного? — спросил Ягода, поздоровавшись.
— Да как-то так, — неопределённо пожал плечами Шмидт. — Пока тестирую. Подопечный на команды реагирует адекватно, уже бросил курить, и перестал ругается матом. Прогресс, что называется, налицо. Работаем, в общем... Только я вот порой думаю — а на кой хрен нужны все эти сложности? Неужели трудно было найти подходящий объект, изначально отвечающий заявленным требованиям? Их же пруд пруди… И работы нам было бы меньше.  И делов - то:  натаскать, обучить,  а потом на крючок насадить - всё по фэншую,  как нас в бурсе учили… Вся политическая элита,  вся творческая интеллигенция под колпаком ходит. А ведь нам, для полного контроля над ними, вполне хватило и традиционных методов. К чему тогда все эти заморочки с зомбированием?
— Э-э-э, брат! Не всё так просто! Чужая душа — потёмки! Вот кто бы мог подумать, что клоун, пляшущий гопака на партийной вечеринке, может так отвязаться? Волюнтарист, етид твою мать, как говорила моя бабушка… А с каким трудом мы его потом нейтрализовали?! А кто знал, что тот же генсек, поставленный порулить страной годик - другой, будет нашим рулевым аж целых восемнадцать лет? Нет, дружище, всё должно контролироваться! Контролироваться - от, и до! Вот мой пациент - чёрт усатый, строит социализм с человеческим лицом… Ну и пусть строит! Для него это как песочница для карапуза. А когда он обделается, так потом нас же в этом и обвиняет. Будто это мы ему в штаны наложили. И ну шельмовать тех, с чьих рук кормится, и кто ему памперсы меняет. Ну и пусть, мы люди не гордые. Пущай потешит своё самолюбие, нам на всё это чхать. Потому как мы знаем ему настоящую цену. — Улыбнулся Ягода, обнажив свои прокуренные зубы. — Это как при выуживании крупной рыбы – то на себя леску потянешь, то слабину ей дашь… Играешь с ней, играешь… До поры, до времени… А как только тройником его прямую кишку, через ротовое отверстие наружу потянешь, так он тут уже  смирным делается, покладистым, и очень даже управляемый.... А мы люди не обидчивые, мы простим, с нас не убудет. И лесочку, при хорошем поведении, отпустить снова можем… Пусть плавает… Но что - бы сорваться? Или соскочить? Этого не будет, никогда, ни при каких обстоятельствах! Потому как мы с тобой и есть та самая мировая закулиса, которая рулит миром, которая у всех на слуху, но которую никто и никогда в глаза не видел. Но которая может всё! Да, мы можем всё! И у нас всё под контролем! По большому счёту, вся полнота власти в стране принадлежит нам - тебе, и мне. Ну и нашим начальникам, через нас, опять же…  - разошёлся Ягода…
  — А ты плохо кончишь. – перебил коллегу Шмидт. - Предчувствие у меня относительно тебя нехорошие. Подозреваю, что умрёшь ты скоро. Как говориться, Аннушка уже пролила подсолнечное масло - процесс запущен, и ничего изменить уже нельзя!
  — С чего ты взял? — натянуто улыбнулся Ягода. — Тебе вещий сон приснился? Или тебе это цыганка нагадала? Что бы я, да ни с того, ни с сего... Взял бы, да и умер? Быть того не может! Я осторожный, ты же знаешь. И я никогда не рискую напрасно... Я даже дорогу перехожу на зелёный свет… И мою руки перед едой.  И тёщи у меня нет. А ты говоришь — скоро?!
  — Не бери в голову, пошутил я… Но, если честно - видение у меня было, вчера вечером - очень живёхонькое такое видение… И очень красочное. Прямо как в индийском фильме. Меня аж оторопь взяла. И, главное, всё правдоподобно так… Тебя видел… живого ещё... вот прямо как сейчас. А потом ты взял, да и умер.   
  — Случается. Все мы под богом ходим. - пожал плечами Ягода - Ты только про видения свои лучше помалкивай.  А то неровен час прознает начальство, и уволят тебя по состоянию здоровья, с маленьким входным, и большим выходным пособием в голове. Или же в овоща превратят… В психушке. Это у них запросто - сам знаешь.  Уж чего - чего, а это они делать умеют. И не докажешь потом, что пошутил. Ты слыхал про шамана? Ну того, что демона шёл изгонять?
  — Слышал... Однако я тебе ничего и не говорил...
  — Обижаешь! А я ничего и не слышал. И каким образом в твоём видении я с жизнью распрощаюсь? — не удержался Ягода. — Заинтриговал ты меня.
  — Полицейский тебя застрелит. В магазине. Ты туда за сигаретами зашёл. А там...
  — Стоп! Дальше не хочу ничего слышать. Завтра же бросаю курить, и смерть моя откладывается на неопределённый срок. А видению своему передай от меня пламенный привет! Мы с тобой друзья? – заглядывая в глаза лейтенанту почему то спросил Ягода…

               
                Глава пятая.
                «В сетке конвульсий»


  «Однако, странно», — подумал президент. Как в той песне: «Всё, что было не со мной, — помню». Вспомнились курсы, которые он в шутку называл курсами по перевоплощению. Инструкторы, историки, психологи чередовали друг друга. Он усиленно изучал биографию первоисточника, изучал историю отечества и основы геополитики, учился кататься на горных лыжах и даже освоил дельтаплан. А потом — экзамены. И вновь инструкции, инструкции, инструкции… И так повторялось день ото дня. К учёбе же он относился самозабвенно. Но порой наступало пресыщение, мозг отказывался усваивать и раскладывать по полочкам получаемую им информацию.
— Ничего-ничего, — успокаивал его профессор. — Кто владеет информацией — владеет миром!
  И вот однажды наступил момент, когда психологические и эмоциональные особенности, определяющие мировоззрение двух разных людей, стали соединяться воедино. И произошла этакая метафизическая диффузия сознания.

                *****

  Когда его привезли в Кремлёвскую клинику на Мичуринском проспекте, он недоумевал — зачем? Ведь он же совершенно здоров! Зачем же тратить драгоценное время на какие-то там обследования? Пустая трата времени, не иначе. Ну, разве что потом как-нибудь, в другой раз. Но руководство настаивало, и пришлось подчиниться.

  — Вот. А теперь нам надобно закрепить успех, — подвёл итог доктор Робинталь. — Сейчас я сделаю вам коррекцию памяти, и вы станете умнее самого Эйнштейна! Хотите быть умнее Эйнштейна? Да? Я бы тоже хотел, честное слово! А для снятия нежелательных побочных эффектов, вы не переживайте, это не опасно, мы ещё немного над вами поколдуем. Вы в колдунов верите? Как нет? А я кто тогда?
Вспыхнули медицинские светильники. Президенту стало зябко.
  — А теперь мы поможем вам перебраться на стол. Та-а-а-к. Готово! И не волнуйтесь, доктор Робинталь знает своё дело! Доктор хороший!
Его накрыли простынями. Потом подключили какие-то медицинские приборы, трубки…
  — Да умножающий знания — умножает печаль! — промолвил доктор Робинталь, перекрестив его. — Смотритель ждёт вас! Поехали…

  Он был в сознании. Лежал лицом вниз. И по звукам, по ощущениям пытался понять, что происходит и что с ним делают врачи. Ага. Укол. Вот зажужжала какая-то дрель, и он с ужасом осознал, что в его голове просверливают дырку. А потом ещё и ещё… Он попытался пошевелиться, но не смог.
"Говорил я с сердцем моим так: вот, я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания" — вспомнились чьи-то пророческие слова. Он какое-то время ещё сопротивлялся вторжению, но вскоре мысли окончательно спутались, и он сдался. И в тот момент к нему явился Вершитель, и наступил полный паралич воли.
  А потом откуда-то из глубины подсознания вдруг возник маленький мальчик с заплаканным лицом. Он совершенно не хотел драться, но Вершитель, облачённый в чёрное кимоно, всё кидал и кидал его на татами, и не было от него никакого спасения.
— Коля, Коленька, Коля, сынок! Не ходи туда, Коля, не ходи-и-и-и... — услышал он отчаянный крик матери, тонущий в леденящем душу хохоте Вершителя...

                *****            
 
  — Увозите! — произнёс доктор Робинталь, снимая перчатки.
Он устал. Работа была кропотливой и сложной. Хотелось расслабиться, снять напряжение, выпить.
— Как прошла операция? — поинтересовался куратор в чёрном.
— Нормально прошла. Без осложнений.
— Можно докладывать руководству, что всё под контролем?
— Контроль — это ваша профессия. А я всего лишь хирург.
Переодевшись, он спустился в морг. Там скучал его старый друг — патологоанатом Митрич. Мрачный интерьер морга пробуждал противоречивые чувства. Но это было одно из тех немногих мест в клинике, где можно было без помех снять стресс: выпить, не опасаясь незваных гостей, и неспешно поговорить о сущности бытия.
— Как там твой ВИП-пациент? — с напускным безразличием спросил Митрич.
— Пока мой! — отшутился Робинталь устало. — Наливай, старый алкаш!
 “Пили мы, мне спирт в аорту проникал.
Я весь путь к аэропорту проикал.
К трапу я, а сзади в спину будто лай:
«На кого ты нас покинул, Николай?» —
Напевал с хитрым прищуром Митрич.
— Ну что, принёс?
— Да, — сухо ответил Робинталь и положил перед Митричем нечто, похожее на вырванный с волосяной луковицей крупный конский волос. — Но учти, потомок Кулибина… Ежели кто про всё это прознает, — начал он, — нам обоим крышка! Нам этого не простят, друг мой!
— Не дрейфь, лепила! — оборвал его Митрич, и в глазах его появился озорной блеск. — Волков бояться — в лес не ходить!
— Ну Митрич, ну авантюрист хренов! Втянул - таки, меня в историю… — Робинталь устало опустился на стул. — Пронюхают — нам обоим крышка!
— Да не дрейфь ты! Мёртвые сраму не имут! — мрачно пошутил Митрич. — Это я тебе как профессионал говорю. Послушай-ка лучше, какое я намедни жизнеутверждающее стихотворение написал:

Ночь.  Тишина.  Двое  на  крыше
Под  лунную  дрожь  затевают  недоброе.
Всё  медленней  шаг, я ступаю  всё  тише
В предчувствии действа. Заведомо скорбного.

Мешок на перилах - коты  разбежались,
Покинули  крышу, знать,  чуют  беду.
Лишь  в  лужах  ночных  силуэты  дрожали,
Они  с  отраженьем  своём  не  в  ладу.

Паденье. Дыханье  на  миг  перекрылось,
Я  робко  к  предмету  тому  подхожу.
Мешок, как  мешок. Только  сердце  забилось:
Сейчас  я  узнаю. Сейчас  погляжу...

Открыл.  Развязал. А  что  делать - не  знаю.
Стою  под  дождём  вопросительным  знаком.
Души  людские в  мешке  том  рыдают
"В  сетке конвульсий" - (по  Пастернаку).

Бульдозера  траки  бездушную  плоть
В  землю  вдавили  под  пляски  плебеев.   
Крысиное  пиршество  вновь  настаёт.
Время  пришло -  час  пробил  злодея.

И толстые  твари  роятся,  ликуют,
Плоть  растерзали,  как  сыр  пармезан.
Двое  на  крыше о  душах  толкуют
Прочен  ли  узел?  Не  вскрыт  ли  обман?

Души,  однако  б,  омыть   кровотоком
Но   занято   место,  что  было   им  домом.
Верховным  лахаром  забиты  протоки,
И  весь  механизм  очищения  сломан.   

Когда?  Я  не  помню. И  как  так  случилось?
Что  тело  твоё  сиротою  черствея...
В  бездушии  вакуумных  колб  облучилось
И  умерло  тихо - душа  омертвела.

О  кто  вы,  злодеи, что  тёмною  ночью
Души  людские  крадёте  не  морщась?
Не  ваши  ли  лица  я  видел  порочные
в  ликах  Сирен,  услаждающих  Кормчего?

 - Ну и как тебе?
- Тема у тебя какая то... слишком депрессивная, что ли.  В моём понимании стихи должны быть светлыми, например о любви, о дружбе, об отчем доме... А у тебя бандиты какие - то по крышам скачут...
- Да ну тебя! Это не бандиты, это мы с тобой! Ничего ты в поэзии не понимаешь!
- А в мешке кто тогда ковыряется? В “сетке конвульсий”?... Пастернак, что ли?

            
                Глава шестая.
                Голову ему пришейте.               


  Обязанностей у главврача Моргулиса было, что называется, выше крыши.
Но нельзя объять необъятное. К тому же Моргулис был относительно молод для своей должности, излишне суетлив и инициативен. Но у него были высокие покровители и хорошие учителя, которые и научили его, как грамотно выстроить свою мини-вертикаль власти. И как, перераспределив обязанности между подчинёнными, руководить клиникой, практически не выходя из своего кабинета. И основным инструментарием его управления клиникой отныне стал телефон.
  — Митрич! Как обстоят дела в морге? — спрашивал он по телефону каждый понедельник. — Как твои покойники?
— Не беспокоят.
— А по ночам?
— А по ночам я сплю. Правда плохо. Потому что вы опять недодали мне спирта.
  Диалог, как правило, на этом и заканчивался. И Моргулис не вмешивался более в дела морга.
 
                *****

  Медицинская карьера перспективного в прошлом нейрохирурга Митрича зашла в тупик, когда волею судьбы он стал патологоанатомом. Судьба-злодейка в образе жены бывшего начальника клиники Раечки оставила в его душе не только приятные воспоминания, но и понижение в должности. Патологоанатомический капкан захлопнулся, и Митрич замкнулся. Это не была самоизоляция в полном смысле этого слова, но поскольку его душу съедала нереализованность, он со временем стал чураться своих коллег, избегая шумных тусовок и весёлых компаний. Вот по этой причине он и прослыл в клинике чудаком. Митрич мало с кем водил дружбу, а настоящий друг у него был только один — доктор Робинталь. Но и с ним они виделись не часто — Робинталь был величиной мирового масштаба, и загруженность его просто зашкаливала.
 
  Выпивали, как правило, в кладовке. Там, под полуподвальным окошком, Митрич и оборудовал своё «интернет-кафе», и бывало, засидевшись до полуночи, он оставался ночевать прямо тут, на стопке больничных матрасов, рассуждая о превратностях профессии и споря на всяческие отвлечённые темы. Но такое случалось не часто — Робинталь был человеком крайне занятым.
  А в другом конце кладовки он оборудовал свою полу-мастерскую - полу- лабораторию. Увлекаясь когда-то радиоэлектроникой, он в век информационной революции практически забросил своё хобби. Но выкидывать весь этот радио-хлам было жалко, да и ни к чему. Осциллографы и вольтметры гармонично сочетались с таким же пылящимся в кладовке медицинским хламом.
  Дешифратор же он смастерил из неизвестно как попавшего в кладовку древнего радиолокационного-измерительного прибора и списанного медицинского спектрографа. «Конский волос», как окрестил он украденный Робинталем нейро-приёмник, всё никак не хотел выдавать своих тайн. Митрич отодвинул микроскоп в сторону и устало откинулся на спинку стула. Он понимал, что там, под микроскопным стеклом, лежит то, что может кардинально перевернуть всю его жизнь и вернуть уверенность в себя. Это был шанс всей его жизни, шанс, который, возможно, принесёт ему славу и реализует его давние амбиции. Но как расшифровать этот ребус и как с пользой использовать потом полученные знания, он пока не знал.

  Внезапный звонок оборвал его мысли. Звонил главврач Моргулис.
— Сейчас к вам доставят погибшего в ДТП депутата Народного Хурала. И как только прибудут представители из органов, сразу же приступайте к вскрытию. Инструкции получите от них же. Я же буду у себя. Как только закончите, незамедлительно поднимитесь ко мне с результатами вскрытия. И вот что, Митрич! Очень прошу — не выпендривайтесь! Это не тот случай. Договорились?
— Из органов? Какого рожна им тут надо? Они-то что тут забыли? Каких им органов не хватает?
— Ну, хватит! Это обычная практика, и вы это знаете!
— Но инструкции? Это что-то новенькое. Будут инструктировать, как правильно препарировать труп? Хотя… Я даже рад этому — пусть приходят! С тех пор, как вы уволили мою помощницу, я буду счастлив нежданным гостям. Надеюсь, что вы не будете возражать, если я их поэксплуатирую самую малость?
— Ваши шутки тут неуместны, Митрич! — рассерженно оборвал его Моргулис. — Вопрос государственной важности! А вы клоунаду тут устраиваете!
— А для меня все покойники не более чем покойники, будь они бывшими депутатами Хурала или же бывшими бомжами со Сретенки, — пробурчал Митрич и повесил трубку.
Вскоре прибыли санитары с чёрным пластиковым мешком. Митрич захлопнул дверь кладовки и, облачившись в свой клеёнчатый фартук, приступил к вскрытию тела. Моргулис, как всегда, перестраховывался — это было в его стиле. Ещё ни разу никто из ФСБ, приезжая по важняку, не присутствовал на вскрытии непосредственно — все отсиживались в кабинете Моргулиса, довольствуясь выписками, которые Митрич лично доставлял им в кабинет главврача. Оно и понятно — не всякий подобное может вынести. Криминалистам же из ФСБ наверняка работы с лихвой хватало и у себя в управе, и на выезд они присылали кого ни попадя.
   
                *****

  Голое тело депутата синело на столе. Привычным движением Митрич провёл скальпелем по плоти. Всё проходило как обычно и вполне себе буднично. Но когда, вскрыв черепную коробку, он приступил к удалению из черепа какого-то инородного предмета, его вдруг прошиб озноб. В тканях мозга угадывались знакомые «конские волосы» — нейро-приёмники! Это было феерично! Это было потрясающе! Внезапно! Он стоял на пороге раскрытия великой тайны. Такая удача! Да, такое совпадение бывает лишь раз в жизни. Радостные предчувствия переполняли его. Наверное, так чувствовал себя Остап Бендер, идя на встречу с господином Корейко: к нему в его грёзах на полных парах приближался белый пароход его будущего.
  — Вон оно как, Митрич! — заговорил он вслух. — Вон оно как… Да-а-а… Это что же такое получается? И депутаты?..
  Трясущимися руками он извлёк нейро-приёмник и поспешил в свою лабораторию.
Когда он уже заканчивал сканирование информации с помощью своей «Энигмы» — так он назвал своё изобретение, — в дверь морга настойчиво постучали. Наскоро запихав в мозговое вещество все улики и водрузив на место черепную коробку, Митрич спешно открыл дверь. Вошли четверо. Кем были эти люди, он догадался сразу же. Сердце его бешено забилось. Так бывает с человеком, застигнутым врасплох на месте преступления. Вытирая о полотенце окровавленный скальпель, он, тем не менее, взял себя в руки.
  — Чем обязан? — спросил он как можно непринуждённее.
Было видно, что гостям не по себе. Немного замешкавшись, старший, наконец, показал своё удостоверение и представился.
— Подполковник КГБ Кисерман. Вас разве не предупреждали, что вскрытие вы должны были проводить под нашим контролем? Мы забираем этого покойника, — ткнул он пальцем в сторону растерзанного тела. — Вот документы. И голову ему пришейте… И поскорее… Я имею в виду череп… И остальное тоже… Зашейте… Срочно!

               
               
                Глава седьмая.
                Братья и сестры.
 

  На заседание кабинета министров президент шёл в приподнятом настроении. Планировалось выслушать доклады министров по текущим вопросам и выступить с небольшой речью перед прессой. Никаких неожиданностей не должно было случиться. Всё складывалось как нельзя лучше. На лице президента играла едва заметная улыбка.
  Ступив на ковровую дорожку, он вдруг почувствовал лёгкое головокружение. Неожиданно его левая рука стала неметь. Первыми онемели пальцы, потом ладонь, далее предплечье, а потом уже и плечо. Переместив руку в область паха, и слегка поддерживая её здоровой рукой, он всё же благополучно дошёл до трибуны. "Вот так, наверное, и начинается инсульт" - промелькнула тревожная мысль. Защёлкали затворы фотоаппаратов. Вспышки слепили глаза. Журналисты торопились выполнить свою работу. Краем глаза он увидел знакомое лицо бывшего провинциального фотографа «Бежецкой жизни» Малыхина – оно вдруг будто распалось на пиксели, а потом, сжавшись до размеров теннисного мяча, искрясь и фосфоресцируя, покатилось по ковровой дорожке, указывая ему короткий путь на эшафот.
«Чертовщина какая-то!» — подумал президент. – “При чём тут эшафот?”
  Но это было только начало. Что-то необъяснимое творилось с его организмом. В голове гудело, ноги вдруг стали ватными и плохо его слушались. Подташнивало. “Инсульт, не иначе...”

  В тестовом режиме: (Братья и сестры. Враг коварен. Дети — цветы жизни. Победа будет за нами!) Поехали!

  — Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! — начал он, превозмогая себя и пытаясь хоть как-то собраться с мыслями. — К вам обращаюсь я, друзья мои!
Это было совершенно не то, что он хотел сказать. Чудовищно, но заготовленное выступление странным образом испарилось из его памяти. Президент растерялся. В его голову лезла какая-то ерунда, совершенно не имеющая отношения к теме его выступления. Во рту вдруг пересохло.
  — Нужно иметь в виду, что враг коварен, хитёр, опытен в обмане и распространении ложных слухов…
Испарина выступила у него на лбу. Жуткая головная боль мешала сосредоточиться.
  «О Боже, что за бред я несу?» — пронеслось в голове. Усилием воли он постарался взять себя в руки.
— Впрочем, этот старый анекдот тут не совсем уместен, и я не буду его рассказывать, — попытался он выйти из щекотливой ситуации. — Давайте-ка, друзья мои, поговорим лучше о реформе образования...
  Но нечто, поселившееся в нём, считало иначе. И опять, ко всеобщему удивлению, он понёс ахинею, но на этот раз про трудности подросткового периода.
А потом он увидел себя как бы со стороны, марширующим по главной площади покорённой страны под звуки триумфального марша. И кроваво-красные отблески от догорающих пожарищ играют на его онемевших от напряжения скулах.

                *****            
 
  В последние дни что-то смущало лейтенанта Шмидта. На сигналы управления стали часто накладываться какие - то подозрительные помехи, команды управления  искажались, двоились, отчего компьютер постоянно зависал, и выдавал одну и ту же ошибку - “Error 404 Not Found” - связь с сервером установлена, но информации по заданному запросу нет! Как нет? Почему нет? Не понятно… А порой ситуация становилась просто критической - последний сеанс чуть было не стоил объекту обморока. С этим нужно было срочно разбираться. Но информации было недостаточно, и докладывать начальству, по сути, было нечего. И он решил повременить с докладом наверх, наработать для начала статистику, разобраться самому, и только потом докладывать, грамотно, с конкретными предложениями по исправлению ситуации - такой подход начальство приветствовало. А спешка нужна лишь при ловле блох. При ловле блох... И тут в его памяти вдруг всплыл случай из далёкого детства, когда он, пятилетний мальчишка, с недоумением и страхом наблюдал, как мальчик постарше палкой топил в наполненном до краёв канализационном колодце кошку. Она то погружалась в прозрачную ледяную воду, то вновь всплывала, усердно перебирая лапами. А когда её лёгкие заполнились водой, она стала опускаться на дно колодца, уже реже перебирая лапами, погружалась всё ниже и ниже, пока окончательно не скрылась во тьме колодца. И на вопрос - зачем мальчик это сделал, был получен лаконичный ответ - "блохастая". Наверное, тот пацан сказал что - то ещё, но в памяти осталось только это - "блохастая"... И этого оказалось достаточно для того, что - бы он не воспротивился происходящему, не вмешался, и не спас бедное животное. Блохастая... Вот и всё. Это приговор. Да, он не убивал, но он ничего не сделал, чтобы спасти её. Однажды, уже будучи взрослым, он вспомнил этот случай, когда ему на глаза попалась крылатое выражение - "Это больше, чем преступление: это ошибка". Тогда, в детстве, он своим бездействием совершил ошибку. И с годами ошибок становилось всё больше и больше. Сто первая, сто вторая, сто третья... А нынче его компьютер в который раз выдаёт ошибку 404. Как и вчера, и позавчера, и двумя днями ранее.
 
 
               
                Глава восьмая.
                Аккреция.

 
  «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…»
  Не читалось. Митрич захлопнул книгу и включил телевизор. По всем каналам активно обсуждалось ежегодное послание президента стране и миру. Прорыв! Стабильность! Аз воздам! Тра – та – та – та… Старые слова, новый контекст. И глаза виновника торжества, как и прежде, наполнялись слезами счастья…
   Митрич смотрел сквозь президента, и последние детали головоломки соединялись друг с другом, как соединяются частицы пыли в вакууме под воздействием гравитации. Тайна нейро-приёмников была раскрыта. И теперь в голове у него складывались последние элементы пазла. Первый сеанс показал, что результат есть и что воздействие возможно даже с его убогим оборудованием. Перспективы обнадёживали. «А назову-ка я свой план „Аккреция“», — подумал он.
  Однако, времени для осуществления его грандиозного замысла оставалось не так уж и много. А сделать предстояло очень многое. Предстояло в кратчайший срок стать заметной фигурой на политическом небосклоне. Это казалось трудновыполнимой задачей. Но Митрич чувствовал в себе силы и верил в успех. Сверхзадача была крайне амбициозной — он задумал стать ни много ни мало преемником президента! Не без помощи своего изобретения, конечно. Но о морально-этической стороне своего коварного плана он старался сейчас не думать.
  Увы, Митрич никогда не был активным гражданином. Это было не в его характере. И власть как таковая его мало интересовала. Среди знакомых и коллег всегда находились более продвинутые и более успешные, они с удовольствием продвигались по профессиональной, комсомольской или же профсоюзной лестнице. Но не он. Но вот внезапно как манна небесная с небес свалилась на него вдруг великая возможность. И то, что раньше так мало волновало его, теперь вдруг стало смыслом всей его жизни. Над тем, зачем ему такая огромная власть и что он будет с ней делать, Митрич старался пока не думать. Он всегда полагал, что хороший человек не может быть плохим президентом.
  Митрич… Ну что это за фамилия такая? Президентом с такой фамилией явно не стать. Тут уж никакая "Энигма" не поможет. Не звучная она, не харизматичная — кличка, да и только. Ну разве выиграл бы выборы кандидат с фамилией Пупкин? Вряд ли.
  Митрич, Митрич… А что, если взять, да и поменять фамилию? А почему бы и нет? Что ему мешает?
Был у Митрича дед по фамилии Ровный. Может быть её взять? В нынешнюю эпоху стабильности такая фамилия пришлась бы электорату как раз по душе. Но кто знает, что будет к следующим выборам. Много воды утечёт. А ежели случится вдруг какой коллапс? Астероид на Землю рухнет? Наводнение произойдёт? Будет ли она тогда — стабильность?
  Митрич остановился перед Периодической таблицей Менделеева: Бор.  Литий.  Хлор. «А что, если выбрать себе новую фамилию из периодической таблицы Менделеева? Хм. А почему бы и нет? — подумал Митрич.  — Ему уже представились билборды с его портретами… а внизу - лозунг: „Вытравлю скверну Хлором!“ Он усмехнулся. — Та-ак, что там у нас ещё? Титан? Ну это уж слишком. Какой с него Титан, при его среднем росте и пивном животике? Хром? Хромов… хромая утка… Нет, не катит! Стронций? Эта фамилия подошла бы как дирижёру симфонического оркестра, так и обитателю научной шарашки при НКВД, но только не президенту страны. Цезий… Созвучно с Цезарем… А если Барий…? А вот Барий звучит классно! Значит, буду Бариновым!» — решился он наконец.

                *****            
 
  Главврач Моргулис уже заканчивал ставить зачёт молоденькой практикантке. Оставалось только расписаться, когда в дверь его кабинета кто-то бесцеремонно постучал.
«Какого чёрта? — подумал Моргулис. — Обед! Кто посмел?»
— Митрич! — с негодованием воскликнул он, отперев дверь кабинета. — Что за срочность?
— В партию хочу! — выпалил Митрич с порога.
— В какую ещё партию? — изумился главврач. — В партию анархистов?
— Партия у нас одна, — хмуро ответил Митрич, — остальные статисты.
— Вот ведь паразит! — воскликнул в сердцах Моргулис, закрывая за Митричем кабинет. — На самом интересном месте прервал! В партию кретину приспичило… Вот же малахольный! Придётся нам, милая, начинать всё с самого начала! Готовь-ка шприц повторно!
— Ставить… будете стоя? Или мне прилечь?

  На следующий день Митрич написал заявление в ЗАГС на смену фамилии.

               
               
                Глава девятая.
                Кисерман.
 

  Подполковник Кисерман не спал уже вторые сутки. Из института криптографии и информатики пришло тревожное сообщение, что кто-то пытался проникнуть в каналы управления объектом, который курировал лейтенант Шмидт. Речь шла о президенте страны. Воздействие было кратковременным, и отследить столь слабый сигнал и его источник так и не удалось. Оставалась маленькая надежда, что сигнал этот не что иное, как случайность или же сбой в системе. Но генерал Егудкин требовал подробного анализа инцидента.
  Закончив писать рапорт, подполковник устало откинулся на спинку стула. Захотелось расслабиться. Было уже почти три часа ночи.
  «Спать, спать, спать!» — решил он, закрывая кабинет. Внезапно телефонный звонок прорезал тишину опустевшего помещения.
  — Подполковник Кисерман! Срочно поднимайтесь ко мне! — раздался в трубке зловещий голос генерала.
  Обычно невозмутимый, сегодня Егудкин выглядел крайне встревоженным. Заложив за спину сомкнутые руки, он нервно отмерял шагами комнату.
— Из аналитического отдела поступил доклад. Вот! Полюбуйтесь! — и он неприязненно посмотрел на подполковника.
  — Что там? — как можно спокойнее спросил Кисерман.
— Ваш подопечный, лейтенант Шмидт, ведёт какую-то свою игру! Служба собственно безопасности пришла к выводу, что он утаивает некую важную информацию, а ещё у него, возможно,  имеется свой - неучтённый передатчик команд управления.
— Как? Не может этого быть! — опешил подполковник. — Завербован? — спросил он, и внутри него всё похолодело…
  Лейтенант был для него как родной. Сын безвременно погибшего товарища, сирота, он идеально подходил на ответственную должность. И подполковник, конечно же, поучаствовал в его судьбе, устроив к себе в отдел на перспективную должность. Приходилось, правда, порой закрывать глаза на незначительные ошибки и косяки. С кем не бывает по молодости. Но как офицер, как специалист тот был на своём месте. И подполковник возлагал не него большие надежды.
Буря противоречивых чувств терзала душу подполковника. Он понимал, что выход будет предложен только один и что он уже не в силах повлиять на что-либо. Но, цепляясь за последнюю соломинку, он всё же растерянно спросил:
  — Что будем делать, товарищ генерал?
Тот остановился и, медленно повернувшись, зло уставился на подполковника:
  — Что за дурацкий вопрос? Первым делом следует незамедлительно объявить во всех подразделениях сигнал  “Тревожная кнопка”, и быть готовым к наивысшей степени готовности - “Красный петух”.
Генерал устало опустился на стул. Было видно, что решение далось ему нелегко.
— Он не агент, мы проверили. Он обычный мерзавец, возомнивший себя Наполеоном. Захотел, мать его, управлять миром. Мозгляк! Сам по себе он, скорее всего, не опасен, но информация в его мозгу — бомба. Поэтому вариант вижу только один — утилизация!
  Егудкин открыл сейф и, налив себе рюмку водки, выпил её, не закусывая. Поморщился.
  — Руководство операцией поручаю вам. Времени у нас крайне мало. Незамедлительно составьте план экстренных мероприятий, и тотчас же ко мне на утверждение! И забудьте про всякие там штучки-дрючки с полонием, новичком, и прочей экзотической ерундой, не до того сейчас. Тут важен надёжный и быстрый результат. Вы меня поняли? Через два часа жду вас у себя в кабинете. Подключайте все имеющиеся силы и средства, и чтобы завтра этой проблемы больше не существовало! Я внятно излагаю, полковник? И подготовьте мне список кандидатов на вакантную должность.

               
                Глава десятая.
                С каждым годом всё хуже и хуже.               


  Утро выдалось солнечным, и погружаться в чрево бункера сегодня не хотелось особенно. Полтора года без отпусков, при нечастых выходных, сказывались на здоровье и психике не лучшим образом. «А может быть, сказаться сегодня больным?» — подумалось Шмидту. И в нарушении инструкции он набрал прямой номер подполковника…
  — Что-то мне сегодня нездоровится, товарищ подполковник, — просипел он в трубку, — разрешите отлежаться денёк-другой, а? — соврал он.
В трубке долго молчали.
  — Алло! Алло! Товарищ подполковник?
  — Категорически не разрешаю! — послышался наконец сдавленный голос подполковника Кисермана. — Сегодня у нас сеанс с запасного передатчика, разве до вас не доводили? Проверку работоспособности аппаратуры контролируют на самом верху! Сейчас же высылаю за вами вашего коллегу по южному направлению. Он введёт вас в курс дела. Ждите!
И трубка умолкла.
  «Странно», — подумал лейтенант. Он вообще ничего не знал о запасном передатчике, не знал даже о его существовании, да и весь разговор тоже показался довольно странным — никогда ещё за ним домой не присылали машину, и что приедет его коллега по отделу, а не специалист по наружному наблюдению, тоже показалось довольно странным. И была в голосе подполковника какая-то несвойственная ему тревога. Неужели всё это из-за несанкционированного звонка? Нет, тут явно что-то иное, куда как более важное. Странно, странно…
  Нарастала тревога. Наверное, он всё же где-то облажался. Спокойствие, только спокойствие! Надо сосредоточиться, всё взвесить, во всём разобраться. Он всегда помнил, что его работа опасна, и всего один неосторожный шаг мог его погубить. Часто ругая себя за глупые мальчишеские выходки и авантюризм, он всё же никогда не терял самообладания, всецело полагаясь на своё шестое чувство, которое, как казалось ему, вовремя подскажет правильное решение и убережёт, указав выход из сложной ситуации. Что ж, остаётся тогда дождаться коллегу, а пока не спешить с выводами. Интуиция подсказывала, что надо быть настороже.

                *****

  — Твою мать! Чайник! — ругнулся Ягода на нерадивого таксиста, когда они выезжали со двора. Выглядел он сегодня раздражённым и хмурым. Совсем не таким, каким его привык видеть лейтенант.
  — Что за хрень, Ягода? — как можно непринуждённее спросил Шмидт, пристёгиваясь. — Поболеть совсем не дают! Что за срочность такая? — спросил он, исподтишка наблюдая за коллегой.
  — Жираф большой! — хмуро отозвался Ягода. — А я — маленький!
Выехали за город. Ягода, обычно шутник и балагур, сегодня молчал. Водилась за ним в отделе одна слабость — любовь к анекдотам. Знал он их неимоверное множество. И всегда находил подходящий, в тему. Но сегодня он молчал. И это было плохой приметой.
  — Анекдот рассказал бы, что ли, — промолвил лейтенант, прикрывая глаза.
— Анекдот? — почему-то удивился Ягода. — Ага! Анекдот, значит… Идёт мужик по лесу. И слышит вдруг треск веток. Испугался мужик, притаился… А из леса — леший — с каждым годом всё хуже и хуже!
  — Знаю! А в этом году совсем хреново! — перебил его лейтенант.
  Сквозь прикрытые глаза он смотрел в зеркало заднего вида. Автомобиль, который он заприметил ещё из окна своей квартиры, неотступно следовал за ними. Интуиция подсказывала, что дело плохо. Очень плохо. Сомнения исчезли. На смену им пришло осознание нависшей над ним опасности. Реальной и близкой. Восприятия обострились, опасность мобилизовала его мозг на поиск выхода. Он понимал, что виртуальный шагреневый лоскуток его жизни стремительно уменьшался. И что надо срочно что-то предпринимать.
  — Тормозни-ка тут, брат, — обратился он к Ягоде, когда подозрительный автомобиль стал сокращать расстояние. — Отлить, дружище, хочу, терпежу нет!
  — Да не вопрос! — отозвался Ягода, останавливаясь у обочины.
 
  Шмидт вышел из машины и расположился у края обочины. Немного погодя — вот удача — к нему присоединился Ягода. Подозрительный автомобиль, блеснув на солнце тонированными стёклами, пронёсся мимо них.
  Да, это был его шанс. И решение нужно было принимать немедленно. Сейчас или никогда! Ключи от машины Ягода держал в руке. Наступал тот момент истины, когда секунды решали всё. Выхватив связку ключей из рук Ягоды, он толкнул своего коллегу в канаву и бросился к машине. Скорее! Взревел мотор. Теперь прочь отсюда. Судьба предоставляла ему ещё один шанс. Стремительно развернувшись, он помчался назад, в город.
 
  Миновав кольцевую дорогу, Шмидт свернул в какую-то узкую улочку и остановился. Нужно было перевести дух, успокоиться и решить, что же делать дальше. Тем временем на дорогах нарастало напряжение. То тут, то там возникали пробки. Заметно увеличилось количество патрульных машин. И он решил, что больше не будет испытывать судьбу, а затеряется где-нибудь во дворах и переждёт. Этот район был ему мало знаком, и это усугубляло его положение. Он немного поплутал по незнакомым улочкам, а потом решил всё же выехать на проспект. И в тот же миг он увидел в зеркале заднего вида машину ДПС, следующую за ним. Их разделяло несколько машин. Ещё можно было рвануть и попытаться оторваться. Ну а что, если это случайное совпадение? Тогда он точно привлечёт к себе внимание. Да и оторваться от гаишников было весьма проблематично. Он же не был ни гонщиком, ни суперменом, ни вооружённым до зубов спецназовцем…
  Решив не форсировать события, он продолжил движение, стараясь не привлекать к себе внимание. Машина ДПС поравнялась с ним, стекло опустилось… Толстый гаишник лениво покрутил палкой, изображая знак остановки. Понятно, останавливают по ориентировке на машину. Нужно было мгновенно принимать решение. Ещё две-три секунды, и его машину прижмут к обочине. Выбора не оставалось. Он резко крутанул руль влево, ударив полицейскую машину в переднее правое крыло, отчего та, выскочив на встречную полосу, врезалась в грузовик.
И вновь его закрутило в бешеном водовороте событий. Пытаясь выиграть хоть немного времени, он снова свернул во дворы и плутал по ним, пока неожиданно не выехал на набережную.
  Но это был тупик. Отовсюду приближался вой сирен. Бросив машину, Шмидт побежал к реке.

                *****            
 
  — Что это? — раздражённо спросил генерал Егудкин у Кисермана, когда тот протянул ему рапорт.
— Рапорт об увольнении, товарищ генерал, — ответил тот, понурившись. — Я не оправдал… Разрешите приступить к сдаче дел?
Глаза генерала наполнились гневом, на скулах заиграли желваки.
— Рапорт, говорите? Об увольнении? Да вы в своём уме, подполковник? Вы отдаёте себе отчёт, в какой организации вы служите? И в каком проекте вам доверено участвовать? Уволиться может кто угодно откуда угодно… Но не вы и не отсюда! Ваша увольнительная всегда при вас — в кобуре! Но и это я вам запрещаю делать! Так что… Докладывайте об оперативной обстановке, подполковник! Какие меры приняты по поиску и ликвидации беглеца?

               
                Глава одиннадцатая.
                Машинист сцены.


  Что-то подсказывало Митричу, что надо бы залечь на дно. На душе у него было тревожно.
  Он спешно скопировал всю информацию на электронный носитель и разобрал свою "Энигму". Бережёного бог бережёт, решил он, уничтожая улики. Позже, когда придёт время, он соберёт новую "Энигму", более совершенную и более мощную.
Он писал патологоанатомический диагноз, когда к нему в морг ввалился возбуждённый доктор Робинталь.
  — Митрич, у нас шмон! — выпалил он с порога. — Всех трясут, везде обыски…
— И давно? — невозмутимо спросил Митрич…
— Что давно? — опешил Робинталь.
— Давно трясут?
— Минут двадцать уже! Со мной беседовал какой-то неприятный товарищ. Придут и к тебе, точно придут, Митрич! Я что-то боюсь…
— А ты не бойся, дружище! — успокоил его Митрич. — Вот здесь, — он выдержал паузу, — здесь ничего эдакого уже нет! Пусто. Ноль. Зеро. Я всё разобрал и уничтожил! Так что иди-ка ты сейчас к своим пациентам и про всё забудь. Не было ничего. Не-бы-ло! Ты меня понял?
  Однако, на душе у Митрича, несмотря на всю его браваду, всё же стало неуютно. Опасность, конечно же, бодрила, но замаячившая перед ним перспектива провала не внушала оптимизма.

  Однако к утру тревога рассеялась, жизнь наполнилась новыми красками и вновь стала прекрасной. «А не сходить ли мне вечерком в пивной бар, — подумалось Митричу, — побаловать себя пивом, да с морепродуктами, а заодно и послушать свой будущий электорат?..»

                *****

  В баре было немноголюдно. Народ неспешно поглощал пенный напиток и обсуждал последние телевизионные новости. Подобного интереса к политическим событиям Митрич не наблюдал аж со времён перестройки.
  — Говорю же — во всём виноват этот масон Барама, — горячился который у двери, — опутал, как осьминог, весь мир своими щупальцами, сосёт соки, гадина! Ты слыхал, кореш, про мировую закулису? Там же одни евреи!
— Так Барама же негр? — удивлялся его собеседник. — А разве негры бывают масонами?
— А то! Ещё как бывают! Он же Хусейнович по батюшке. Аль-Ку-До, одним словом.
— Да ты чё? Во дела! — удивлялся второй.
Митрич присел за столик и заказал себе пиво с креветками. Напротив него скучала дама без определённого возраста. А за соседним столиком возбуждённо рассуждали про зелёных человечков.
— Не, ты понял? — вопрошал какой-то подвыпивший юнец. — Они там всех нах поимели! Трое против батальона морской пехоты, сечёшь? А наши, нах, все такие в зелёном и типа все вежливые, прикинь?
— К-р-р-р-уто! — икая, восхищался его товарищ. — И чё?
— Теперь Рим наш, дружище, мы победили! И это только начало! Страна встаёт с колен, теперь мы покажем, где раки зимуют, всем этим пиндосам!
— И чё?..
— Болван, ты новости по телевизору хоть смотришь? Мы теперь — сила, нас снова бояться стали...
— И чё?..
  Пригубив пиво, Митрич не спеша принялся за креветки.
— А вы так мило расправляетесь с этими несчастными рачками, — вдруг оживилась дама напротив, наконец сконцентрировав на нём свой взгляд. — Вкусно?
— Очень! — промолвил Митрич, пододвигая даме тарелку.
— Спасибо, но нет! Я же на диете, — ответила дама, шумно отхлёбывая из бокала. — А всё же… Вы такой милашка… В вас определённо есть загадка! Что-то неземное в вас есть… Да… А глаза у вас грустные… А пригласите даму на танец!
— Мне думается, что без музыки это будет не слишком синхронно, — ответил Митрич, смутившись. Музыка тут обычно бывает только по вечерам.
— А вы, однако, шалунишка! — она игриво погрозила ему пальцем. — Как вы догадались, что сегодня вечером я как раз свободна? А кем вы работаете?
— Патологоанатом я, — ответил Митрич, задумчиво разглядывая пульсирующую венку на шее дамы. — Один из слуг Анубиса.
— Так вы, наверное, извращенец? — оживилась дама.
— Выходит, что так, — усмехнулся Митрич, — искать здесь, в пивнушке, философский камень — явное извращение, это равносильно прыжку с Останкинской башни ради аплодисментов плебса.
  — А вы, уважаемый, не там ищите! — услышал вдруг Митрич писклявый голосок у себя за спиной. — Кроме упомянутого вами плебса, жующего пропагандистскую теле-жвачку, вы ничего для себя здесь не найдёте, уверяю вас!
Митрич обернулся, гадая, кому же принадлежал этот писклявый голосок.
  — Первое впечатление всегда обманчивое, — пропищал мужчина роста выше среднего, с головой, похожей на тыкву. — Атмосфера здесь дрянная, вы не находите? Нехорошая здесь атмосфера. Я уже начинаю задыхаться. А вы?
  Незнакомец нетвёрдой походкой подошёл к Митричу.
  — Что-то печень моя стала пошаливать. А мозги — те просто выкипают — столько ахинеи за один час и в одном месте я давно не слыхивал. И зачем, собственно, я вообще сюда пришёл — не понимаю? Не желаете ли на свежий воздух? Вам, как я вижу, пребывание тут тоже в тягость? Можем захватить по парочке пива, если не возражаете. Тут неподалёку, под эстакадой, есть одно приличное место — и воздух там свежий, и поговорить можно без помех.
  — В такой голове, наверное, много мыслей умещается? — ответил Митрич незнакомцу. — Идёмте. Мне и вправду тут порядком поднадоело.
Они вышли на улицу и неспешно побрели по тротуару.
— Вы, очевидно, тут нечастый гость?
— Как вы догадались? — усмехнулся Митрич. — Да, нечастый. Решил вот, знаете ли, возместить дефицит общения, и видите, что из этого получилось?
— Здесь, в пивнушке? Ха! Сюда можно приходить разве что догоняться, да и то с компанией таких же выпивох. Ну да ладно я, мне этой жизни осталось с гулькин нос — болезнь у меня, неизлечимая. Надеюсь, всё же какое-то время пожить. Если повезёт, конечно. Борюсь, да… Но и в удовольствиях стараюсь себе не отказывать. Ну а вы-то здесь зачем? Человек вы с виду интеллигентный, тоже проблемы? Можете не отвечать, у приличных людей это сейчас явление повсеместное — время такое наступило.
— Однако, вы философ, невзирая на жизненные катаклизмы.
— По своей основной специальности я машинист сцены: меняю декорации, кручу, верчу, запутать хочу! Увы, вся наша жизнь — сцена, а мы на ней актёры. Четырежды поступал в театральный — мимо! Но в душе я артист! Так что… Доиграю свою роль до конца, бурные овации приветствуются, жаль только, что на бис не получится.
— Здесь я вам не советчик. А что касается актёров… Да, к сожалению, творческих людей становится всё меньше, это факт, а статистов всё больше, и процесс этот, как мне кажется, уже не остановить, он уже принял необратимую форму. Такое впечатление, что все мы переместились в некое зазеркалье, и никто этого так и не заметил. Впрочем, не относите это на свой счёт, это я так, мысли вслух.
— Вот и вы это заметили. Да, именно в зазеркалье, лучше и не скажешь. Мне порой кажется, что наступила некая новая эпоха, в которой неведомая тёмная сила овладела умами людей и теперь манипулирует нашим сознанием. И мощь этой силы растёт с каждым днём. Она множится и крепнет, и нет от неё спасения. Откуда она взялась, я не представляю. Сбой ли это в информационно-технологической парадигме, уж простите за высокопарность, или же люди, сами того не ведая, синтезировали некое Зло, глумящееся теперь над ними?
— Вы имеете в виду Вершителя? Вы тоже верите в эту сказку?
— Вершителя? А что? Неплохо! Пусть будет Вершитель...

  Тротуар упёрся в проезжую часть. Загорелся зелёный свет, и они ступили на пешеходный переход. Внезапный визг тормозов заставил Митрича зажмуриться. А когда он открыл глаза, тело его собеседника уже безжизненно лежало на асфальте. А из лопнувшей головы-тыквы сочилась алая кровь.

                *****

  Часа два Митрич бесцельно бродил по городу. Настроение было пакостным. Но судьба готовила ему ещё одно испытание в этот день. Провидение привело его к зданию Государственной думы.
  Какой-то молодой человек, шедший впереди Митрича, вдруг остановился и, развернув небольшой транспарант, поднял его над головой. Странный текст транспаранта заставил Митрича остановиться.
«В ОБЩЕСТВЕ, ГДЕ НЕТ ЦВЕТОВОЙ ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ ШТАНОВ, — СКРИПАЧ НЕ НУЖЕН!» — гласил текст.
  — Простите, милейший! — обратился он к молодому человеку. — Что означает ваш плакат? В чём суть цветовой дифференциации? И кто такой скрипач? Кого вы имеете в виду?
— Демократические институты… Авторитаризм… Честные выборы… Клептократия… — начал сбивчиво объяснять пикетчик.
Митрич слушал, а перед глазами его стоял человек-тыква — оператор сцены, доморощенный философ и наивный идеалист. Точно такой же, как вот этот несуразный студент.
  Внезапно шапка Митрича полетела в снежную кашу. Сильные руки согнули его пополам и куда-то потащили. Чёрные армейского образца ботинки уверенно топтали зимнюю оттепель, забрызгивая его парадные брюки.
 "Принимай! Несанкционированный митинг и сопротивление полиции!"


                Глава двенадцатая.
                Побег.
            

  Конечно же, Шмидт ни о чём не думал в эту минуту. Всё его существо сконцентрировалось на одной - единственной мысли — выжить. В него уже давно могли пальнуть из автомата — расстояние позволяло. Однако преследователи не спешили. Они понимали, что капкан захлопнулся, бежать отступнику некуда, и поимка его лишь вопрос времени, исчисляемого в минутах. Полукольцо преследователей неумолимо сжималось, оттесняя Шмидта к реке. Как назло, в этом месте на реке не было льда — большая промоина отделяла его от последнего шанса на спасение. И на душе его стало тоскливо. «Вот теперь мне, кажется, настал конец», — подумал он обречённо.
  Всё же маленький лучик надежды блеснул перед ним, когда, посмотрев вниз, Шмидт увидел под собой сегмент решётки ливневой канализации. Она находилась в каких-то двух метрах под ним. Раздумывать было некогда, и он, перекрестившись, прыгнул вниз, в обжигающе - ледяную воду.
  Однако, решётка ливнёвки не поддавалась. Казалось, что время остановилось. И тогда, в отчаянии, в последней надежде отыскать спасительный проход в коллекторе ливнёвой канализации, он набрал в лёгкие как можно больше воздуха и погрузился в ледяную воду. И чудо случилось — нижние прутья у решётки отсутствовали, что позволило ему, наконец, протиснуться внутрь коллектора. Оказавшись в трубе, он некоторое время плыл под водой, пока его страдающий от гипоксии мозг не дал команду на всплытие.  Если ему сейчас повезёт, то голова его через секунду не стукнется о свод заполненной под завязку канализационной трубы, предвещая скорую и мучительную смерть от утопления, а окажется в воздушном пузыре, и тогда, возможно, у него вновь появится призрачная надежда на спасение. В противном случае тело его ещё до наступления темноты будет извлечено на поверхность, а ночью его тайно сожгут в печи, и больше о лейтенанте Шмидте никто и никогда не услышит. Однако ему опять повезло - воздушного кармана хватило ровно настолько, что  губы его оказались всего на дюйм выше уровня воды, что позволило ему свободно дышать. Впрочем, воздухом ту смесь назвать было можно с большой натяжкой - то был спертый коктейль из продуктов разложения, с некоторым докритическим уровнем кислорода, дышать которым было весьма проблематично. Но, тем не менее, это был воздух. И Шмидт, наконец, сделал свой первый спасительный вдох. И тут к нему пришло осознание, что он вновь обманул судьбу. И впереди вновь забрезжил лучик надежды. Ну а что будет потом, ему не ведомо. Да он и не хотел этого знать. "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем" - вспомнилось давно позабытое... А сейчас он вновь готов к борьбе, и он не намерен сдаваться. Дальше дело пошло быстрее. Уровень воды стал понемногу уменьшаться, а когда он минул разветвление с примыкающей сбоку второстепенной трубой, в основной магистрали  воды стало существенно меньше, уже где то по пояс, что позволило ему передвигаться значительно быстрее, насколько, конечно, это было возможно в темноте и на ощупь. Тем временем глубина постепенно уменьшалась, и идти становилось легче. Но вскоре он потерял счёт времени и перестал ориентироваться в пространстве. Он шёл, проваливаясь в какие-то ямы и натыкаясь на препятствия, железные прутья хватали его за одежду и пытались снять скальп, но он, как зомби с вытянутыми перед собою руками, не взирая на ушибы и царапины, упрямо шёл и шёл вперёд. Однажды он ухватился за что - то ворсистое и липкое, и еле сдержал рвотный позыв, осознав, что в руках у него разлагающийся труп какого то животного. Фу, мерзость! Временами он полз на четвереньках. И да, ему было очень холодно. Руки и ноги вконец окоченели и отказывались повиноваться. Внезапно на него обрушилась усталость. И наступал предел человеческих возможностей. Неумолимо приближалась гипотермия. Но он продолжал и продолжал идти. Временами ему попадались перекрёстки и ответвления. Он куда-то сворачивал, упирался в тупики, возвращался назад и снова шёл вперёд. А может быть, и назад, он не знал. Но вот, когда под ногами воды стало значительно меньше, он наконец остановился. Откуда-то сбоку повеяло теплом. Но дальше двигаться он уже не мог.
  "Прими правее, там есть лаз, который приведёт тебя в сухой туннель" — будто бы услышал он чей-то голос.
  Собрав остатки сил Шмидт заставил себя идти дальше, и вскоре, следуя подсказке бестелесного доброжелателя, наткнулся на спасительную трубу теплоцентрали. И тут силы покинули его окончательно.
  "Не оставайся здесь надолго, приятель, задохнёшься! Чуть отдохни, и иди дальше" — вновь услышал он всё тот же голос.
- Ты кто такой? - тяжело дыша бросил Шмидт в темноту - ты мерещишься мне?
  "Но ты же меня слышишь? А раз так, значит я существую! Ну и что что я аморфен…? А кто нынче без недостатков? У каждого они есть, и у меня, бестелесного фраера, они тоже имеются. Я же не осуждаю тебя за твой внешний вид? И за твои безумные поступки? Понимаю - издержки профессии... Скверный характер… Но мне стало жутко интересно что с тобой будет дальше? До какого предела ты сможешь дойти? Ведь любопытство - это сейчас моя единственная страсть. Мне любопытно что ты будешь делать, когда выберешься из этой передряги? И куда тебя занесёт колченогая кривая? Вот потому - то я и помогаю тебе выбраться, а вовсе не из жалости - она мне неведома. Мне нравится наблюдать за тобой, потому что ты прикольный. К сожалению - ли, к счастью - ли, но я не обладаю чувствами, как таковыми. Зато теперь я знаю запах прокисшего пива, табака, и запах канализации. И я могу биться об заклад, что от тебя сейчас пахнет как от ассенизаторской машины. А сам ты сейчас выглядишь как бомж. Но какой с тебя сейчас спрос?".
 
  Похоже, что некоторое время он был на грани сознательного и бессознательного. И у него начались галлюцинации. Ему чудился некий канализационный сталкер, обещавший вывести его на свежий воздух, потом привиделся капитан Ягода, прячущийся за продуктовыми стеллажами с пистолетом в руках, потом генерал Егудкин, толкающий речь с трибуны, и, наконец, он отчётливо ощутил запах овсяного печенья. И это стало самым ярким его впечатлением.   
 
 Зловоние было не самым страшным испытанием. Страшнее был углекислый газ, а ещё метан, от присутствия которых в коллекторе кружилась голова и постоянно подташнивало. А ещё ему слышались голоса. Дальше оставаться в этом аду было никак нельзя.
  Внезапно, нос его уловил едва заметный запах ванили... И он пошёл на этот запах...

 
                Глава тринадцатая.
                Манифест.


   Как он попал сюда он уже не помнил. Если и существовал канализационный рай, то это был именно он. Помещение, по всей видимости когда - то имевшее отношение к метрополитену, было ярко освещено и чем-то напоминало офис. Здесь было тихо и сухо. По меркам подземных удобств, здесь было очень даже уютно, и здесь совсем не пахло канализацией. Ведь тут была вентиляция!
 
  «Ассоциация некоммерческих организаций Голос», — прочитал он название на титульном листе лежащего сверху документа. Это была обычная, ничем не выделяющаяся контора, такая - же как и тысячи других, только располагалась она почему - то под землёй. Очевидно, им было что скрывать. На широких столах аккуратными стопками лежали какие - то документы, аналитические записки, статьи, на стенах висели календари, графики... А вот тут, в папке, статья о каком - то манифесте... Манифест? Любопытно... В редакции ассоциации манифест тот звучал как "Манифест о диктатуре", хотя в первоисточнике он назывался иначе. Шмидт открыл папку и начал читать...
 
     "Манифест переходного периода"

  "Прошло время революционеров - аскетов, оставлявших после себя поношенный китель, шинель и пару стоптанных сапог. Настало время пожинать плоды мировой цивилизации. Наша партийная, военная, творческая элита, более не желают жить в квартирах и дачах с мебелью под инвентарными номерами. Они хотят иметь собственные дома, дворцы, счета в банке, драгоценности, предметы искусства, они хотят иметь возможность беспрепятственно выезжать за границу, возможность передавать по наследству свои сбережения, свой бизнес, связи и влияние, титулы, власть.
 - Проект СССР - КПСС предлагаю считать закрытым. На полное его закрытие нам понадобиться пять лет. Для этого нам необходимо внедрить на практике теорию управляемого конфликта.               
 - Использовать в «темную» нового Генерального секретаря ЦК КПСС - кандидатура уже подобрана - молод, говорлив, открыт к общению - народ должен поверить в нового лидера и пойти за ним.
 - Обнародовать часть секретных протоколов тридцатых - шестидесятых годов и инициировать дебаты на телевидении.
 - Запустить процесс дискредитации действующей власти, создав искусственный дефицит товаров первой необходимости.
 - Реформы, как способ дезорганизации экономики, усталость народа от преобразований, формирование класса "пассивного большинства".
 - Конец Холодной войны на условиях Запада.
               
 
  Через провозглашённую политику гласности открыть часть архивов ГБ, организовать утечки информации и журналистские расследования.   
 - Организовать в прессе шельмование армии и флота.
 - Подготовить и осуществить во всех регионах страны народные волнения под контролем спецслужб. Причины использовать разнообразные: борьба с партийными привилегиями, невыплата зарплат, плохое снабжение продуктами.
 - Народ должен поверить, что он сам вершит свою судьбу и борется с режимом, чтобы нас - коммунистов – руководителей, в последствии не обвинили в развале государства.
 - смоделировать, и в назначенное время сместить Генерального секретаря с занимаемой должности.
 - На волне народных волнений привести к власти нового руководителя - поборника борьбы с партийными привилегиями - решительного и харизматичного.
 - Внедрить в его окружение наших людей.
 - Побудить нового лидера приступить к радикальным реформам капиталистического толка.
  Этим мы поставим точку в исторической эпохе Социалистического романтизма.

               
  Начать процесс раздачи партийных денег доверенным лицам для организации скупки акций заводов и фабрик в нашей стране и за рубежом. Доверенные лица - дети и внуки членов Политбюро - они будут первой волной нашей олигархии.
               
 - Провести управляемую приватизацию. Исполнитель уже назначен. Это неформальный лидер ленинградской группы экономистов из Инженерно-экономического института, проводившей экономические семинары с обсуждением возможных путей рыночного реформирования социалистической экономики.
               
  - Во время приватизации предприятий неизбежно активизируется криминал, который так же захочет поучаствовать в дележе народной собственности. Нам необходимо научиться управлять этим процессом и направлять его в нужное русло. Важно, что бы  повсеместно главенствовали славянские группировки, поэтому с началом передела из тюрем должны быть освобождены прежде всего авторитеты из славян, но только те из них, кто готов к сотрудничеству с новой властью. Позже они будут интегрированы в наше общество и станут вторым эшелоном нашей управляемой элиты.
  На всё это мы отводим десять лет.
               
 - Укрепление элиты за счет «нового дворянства» осуществлять посредством частичной замены губернаторов и мэров городов на офицеров спецслужб. Осуществить передачу им основных отраслей производства республик и областей для контроля и личного обогащения.
 - Основать отдел пропаганды, возродить идеологию, учредить цензуру.
 - Через двадцать лет на законодательном уровне провести закон о пожизненном правлении страной с правом наследования власти".            
               
                *****
 
 Ну и дела! Государства такого уже нет, а аббревиатура СССР - КПСС живее всех живых.
Так значит, вот где оно, - логово троцкистов - утопистов, скрывающихся под обличием правозащиты и прочей демократической шелухи? Значит тут они и скрываются? И сидят на этих вот стульях, и работают за этими самыми компьютерами? И здесь вот они и пишут свои пасквили? Перед уходом надо будет спалить этот вертеп. Тут и думать нечего. А пока хозяева отсутствуют, можно перевести дух, и, наконец, согреться. А то и вздремнуть минут пятнадцать - двадцать, или даже час... А почему бы и нет?
  А Манифест прикольный. Фантазий у автора вагон, и маленькая тележка - чем не сценарий к фильму об иллюминатах?
  Шмидт осмотрелся. И всё же местом, где можно было безопасно отдохнуть и какое - то время отсидеться, это сомнительное помещение назвать было никак нельзя. По - хорошему, надо было убираться отсюда. Но это было уже выше его сил. Он опустился на потёртый диван, на минутку закрыл глаза, и провалился в глубокий сон...
 
                *****
 
  — А у нас снова гости! — послышался женский голос.
— Опять? Сколько же их тут развелось в последнее время! — ответил мужской.
Шмидт открыл глаза и с удивлением уставился на вошедших людей, не понимая, где он находится и что с ним произошло ранее. И тут до него стало доходить, что это и есть хозяева подземного офиса, что они и есть те самые злобные правозащитники, логово которых он было собирался спалить. Только они совсем не походили на злодеев...
— В дальнем конце коридора есть подобие душевой, — обратился к нему седой старичок. — Там вы сможете помыться и постирать вашу одежду. Сделайте это, пожалуйста, от вас ужасно пахнет. Вот, возьмите пока этот спортивный костюм…
После душа его напоили крепким чаем с печеньем.
— Ешьте-ешьте! — усмехнулась дама, внимательно разглядывая его. — Они отечественные — «Рот Фронт».
— Я вообще-то тут случайно оказался… — начал было Шмидт.
— Не беспокойтесь! — перебил его старичок. — Вы можете побыть тут некоторое время, если захотите, конечно.

               

                Глава четырнадцатая.
                Имея умысел захватить власть в стране.

 
  В игру определённо вступила какая - то третья сила. В этом у него уже не было никакого сомненья. А ведь ему следовало об этом догадаться ранее.
  На лбу Шмидта выступила испарина. В голове возникали, рушились и вновь складывались логические цепочки, алгоритмы и сценарии. Он в возбуждении измерял шагами комнату. Наконец-то всё вставало на свои места, пазл складывался. Стало ясно, что некая внешняя сила проникла в тайну проекта и теперь кто-то сторонний пытается управлять самим президентом страны — кошмарное открытие! В том, что злоумышленники не профессионалы, он уже не сомневался — передатчик был маломощный, а команды неустойчивыми и архаичными.
  «Вот тебе и помехи, — всё никак не мог успокоиться Шмидт, — и как я этого сразу не понял?»
На подобное, естественно, были способны иностранные спецслужбы, но это был явно не их почерк. А вот в некую группу доморощенных авантюристов он поверить был готов.
  — Мы с коллегой отлучимся на некоторое время, — прервал его размышления седой старичок, — а вы пока отдыхайте и набирайтесь сил. Чай, сахар, печенье — в шкафу. К сожалению, ничего другого предложить вам в настоящий момент мы не можем. А если вдруг надумаете уйти — идите. Схема выхода на поверхность вон там, на стене. Смотрите только не заблудитесь, здесь полно помещений, в которые люди не заглядывали десятилетиями.
  — Спасибочки, вы были ко мне очень добры...
— Не стоит благодарности.

                *****

  Схема выхода на поверхность представляла собой примитивный рукописный чертёж. Но даже в таком усечённом виде было ясно, что здесь, под землёй, находился целый подземный мир, построенный строителями разных эпох. Тайны, тайны, тайны…
Вдруг вспомнился подвал под их пятиэтажкой, где они мальчишками любили играть в прятки, прячась в тёмных тупиках и извилистых лабиринтах. Там, в сараях и клетях, жильцы хранили уже не нужную в хозяйстве утварь, а так же овощи-фрукты и прочую лабуду. Хранили они и великие тайны, и несметные сокровища — царские купюры и керенки были найдены ими однажды под старыми тряпками в дырявой корзине. И это было просто потрясающе!
  Шмидтом овладело любопытство.
Включив фонарик, он с интересом принялся изучать прилегающие катакомбы.
 
  Луч света выхватил ржавую дверь с едва заметной на ней надписью «Убежище». Коридор, массивная железная дверь с вертушкой, комната, опять коридор… На полу, на столах — всюду старые противогазы и сопревшие плащи химзащиты. На стенах плесневели какие-то схемы и пособия. А вот и ФВУ — фильтрующе-вентиляционное устройство — всё, как и полагается для выживания в условиях ядерной войны. А вот в этом тупичке комната со стеллажами, похоже, что склад: всё до потолка забито деревянными, с кантовкой по углам, ящиками. Та-а-а-к. Что в них? Ага, какой-то аттестационный лист на товарища Пакушина П.П. Далее следует текст, который уже невозможно прочитать.  А вот этот документ сохранился куда лучше: Год 1937. «Приказ НКВД №00447 (копия) Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Что это такое? Что за документы? Вот… “Ордер за номером 3841, НКВД — на производство ареста и обыска Чарушина Фёдора Алексеевича…” Ни фига себе! Да это архив? Во дела... Но как он попал сюда?
А вот тот ящик почти совсем развалился. Что тут? Старые папки... Много папок… Здесь со штампами «Особого назначения», а вот «Совершенно секретно». А в этом ящике — «Не подлежит огласке». А вот здесь часть листа отсутствует:  “...от 28 февраля, 1928 года. «По имеющимся у нас сведениям, врач Чусовской больницы Сапрыкин употребляет морфин…» Очевидно, что тут уже побывали мародёры. В дальнем углу просматриваются засохшие испражнения, уже из нашей, современной эпохи. И подтирались они -найденными документами. Вот этими самыми, имеющими историческую ценность. Так. А здесь что? «Братья Отвальные, в сговоре с Упырёвым, украли всю лесосеку в Вятском уезде...» Что за бред? Как можно украсть всю лесосеку? А вот до боли знакомое — «Товарищи Миколаевский и Шамсутдинов, на кухне, под видом пьяных посиделок вели контрреволюционные беседы...» Это десять лет без права переписки. “Прошу вручить мне ордер на комнату врага народа…”  И молодёжь тоже не отстаёт: “Сергей Бахарев и Светлана Монина ругается нехорошими словами…!” - Это - то как сюда попало?  «Мой тесть - Сергей Васильевич Котов - капитан 28 авиаполка, в присутствии художника Ковтун С. Ю. рассказывал похабные анекдоты про товарища Берию, чем причинил мне сильные духовные страдания...»
  Доносы… Малая часть от четырёх миллионов. Но сколько же их тут? Горы! А это, что ещё такое?

 
               
               Год 1937. НКВД. Лейтенанту Шмидту.

 Донос.

Имею вам сообщить, что интересующие вас граждане
проживают в городе Москве,
где работают вредителями в центральной
клинической больнице, что на Мичуринском
проспекте, один из них — еврей
Робинталь — украл у спецслужб конский волос
специального назначения для своего
сообщника — Митрича-Баринова,
имея умысел захватить власть в стране,
заговорщики проникли в мозг президента,
прошу срочно принять меры!

  Вершитель.

  Бред какой-то!
И тут вдруг лампочка фонарика прощально вспыхнула, и наступила кромешная тьма.
Этого ещё не хватало! Вот же засада! Теперь надо как-то выбираться отсюда.
Путь назад оказался не так уж и сложен — дорогу он запомнил и потому заветную дверь в подземную правозащитную цивилизацию отыскал довольно быстро.
«Однако, что за донос такой мне попался? Странно всё это! — подумал он, оказавшись, наконец, в освещённом помещении и доставая из кармана скомканный листок. — Донос... Кажется, там была моя фамилия...» Шмидт развернул листок и обомлел — тот был девственно чист.

               

                Глава пятнадцатая.
                Чаю лучше налейте!


  «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Преодолеть пространство и простор, — напевал Митрич, ловко орудуя скользким скальпелем. — Нам разум дал стальные руки-крылья. А вместо сердца — пламенный мотор». Мотор! Да! Вот мотор как раз и подкачал! Не выдержал очной ставки с этиловыми спиртом!
Митрич не спеша вымыл руки и направился заполнять протокол вскрытия. Проходя мимо одиноко стоящей у входа каталки, он кончиком пальца подцепил край простыни и в недоумении застыл. Его опытный взгляд сразу же распознал, что перед ним не бездыханное тело, а вполне себе живой человек.
  — Однако! — произнёс он в изумлении.
Молодой мужчина, по-детски подложив под голову обе ладони, безмятежно спал.
— Однако! — повторил Митрич, внимательно рассматривая незнакомца. — Впервые такое вижу! Заснуть в морге?
Что-то подсказывало Митричу, что будить незваного гостя всё же пока не стоит. Пусть пока поспит. А когда проснётся, будет понятно, что с ним делать.
Наконец незнакомец проснулся.
— Ну-с, — промолвил Митрич, потирая руки, — и с чего же мы начнём, болезный? Пожалуй, что с трепанации… Вы не возражаете? Человек я любопытный — буду изучать ход ваших мыслей и побудительные мотивы. Выбрать морг в качестве отеля — это, знаете ли, поступок неординарный. Такой экземпляр мне попадается впервые. Чудны дела твои, о Господи!
— Чаю лучше налейте! — ответил незнакомец, зевая. — А то что-то есть хочется.
— А вы лучше, чем я ожидал! Не кричите и не кидаетесь тапочками… Гот?
— Шмидт! Моя фамилия Шмидт!
— Шмидт? Я так и знал! Вы ошиблись эпохой, уважаемый! Всё давно уже поделено! И здесь морг, а не Мордовская АССР.
— Поделено, да. Кроме власти. Её постоянно делят, но её всегда не хватает. Вот вы, доктор, вы ведь тоже не прочь поучаствовать в дележе?
— Вы кто? Марксист? Пра – пра - правнук того самого героя революции лейтенанта Шмидта?
— Скорее его неудачный клон. Только из другого измерения. Митинги, баррикады, революционные игрища, меня как-то, знаете ли, не вдохновляют — я человек приземлённый. И даже немножечко циничный. Хоть и романтик. В душе. Так что там с чаем, доктор? Нальёте? Иначе обижусь и не расскажу вам, как я оказался здесь. А история забавная. История, к которой вы, доктор, имеете непосредственное отношение.

  — Да... Интересная история! — выдержав паузу, промолвил, наконец, Митрич. — Очень даже интересная! А с чего вы решили, что я и мой коллега доктор Робинталь причастны к вашему, с позволения сказать, проекту? Это же бред полнейший! А что, если я сейчас вызову полицию или санитаров из психушки?
— Если мои догадки ошибочны, то вы, я не сомневаюсь, так и поступите. Но я всё же думаю, что этого не случится. Надеюсь, что я не ошибся в вас, доктор?
Шмидт уже понял, что не ошибся, — риск себя оправдывал. Но что всё это ему сулило, он пока не знал.
  — А не хлопнуть ли нам по маленькой, уважаемый? — спросил он оживившись. — Подозреваю, что у вас в шкафчике, как это принято у медиков, припрятана заветная склянка с чистейшим медицинским спиртом. Ну так что, доктор, выпьем за наше знакомство? Чаем с печеньем я уже сыт по горло. Надеюсь что у вас найдётся для меня бутерброд с засохшим кусочком сыра? И тогда я расскажу вам, как я вижу продолжение нашего знакомства.
— Авантюра, как страстное открытие неизведанного? Ничего не имею против. При условии, что каждый идёт своей дорогой. Вы своей, а я своей. А по поводу бутерброда с сыром? И склянки тёплого медицинского спирта? А почему бы и нет?  Гостям мы завсегда рады - кивнул он в сторону каталок с покойниками... Выпьем... закусим... а там посмотрим...
— Так мы в одной лодке, доктор? Сушите вёсла! Свистать всех наверх!

               
                Глава шестнадцатая.
                Мхи и лишайники.
 


  Сегодня на его долю выпало дежурство по управлению. Приказа о разжаловании пока ещё не было. Тем не менее, Кисерман всё же сменил погоны на майорские. Бережёного бог бережёт.
  — Поднимитесь-ка ко мне! — приказал ему генерал Егудкин после доклада. — Немедленно!
  В кабинете находился весь личный состав оперативной группы, работающей над проектом. В воздухе витало напряжение. Генерал был мрачен, как никогда. Первым докладывал заместитель генерала по оперативной работе.
  — По результатам облавы, в подземельях, туннелях метро, а также в прилегающих к ним коммуникациях пресечена деятельность шестидесяти шести некоммерческих организаций, в том числе тринадцати правозащитных. Разогнаны шесть клубов содомитов, восемь религиозных сект, обнаружены полтора десятка закладок с американским печеньем, — монотонно докладывал он…
  «Похоже, дело дрянь, — подумал Кисерман тоскливо, — упустили Шмидта, теперь — держись!»
  — Все свободны, — хмуро промолвил генерал, выслушав доклады и поставив подразделениям задачи.
— А вас, майор Кисерман, я попрошу остаться! — Егудкин устало опустился на стул. Измождённый вид и круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи.
— Шеф хочет разговаривать с вами. Вы лучше всех знали лейтенанта Шмидта. Он — ваш подчинённый, с вас и спрос. Подготовьте необходимые документы, выезжаем через час.
  О существовании всесильного шефа в отделе были наслышаны, но никто, кроме генерала, не знал его лично. Это был как раз тот самый случай, когда меньше знаешь — лучше спишь. Предстоящая поездка, увы, совсем не радовала. Кисерман положил под язык пилюлю, ему было нехорошо.
  Миновали Химки. Егудкин дремал на заднем сиденье машины. Кисерман открыл личное дело лейтенанта Шмидта и углубился в чтение. Он уже и так выучил его наизусть, но предстояло извернуться, доказывая, что предпосылок к провалу у него в отделе не было. И попытаться хоть как-то, да оправдаться. О судьбе лейтенанта он старался в эту минуту не думать.
  «Кажется, едем в Питер, — догадался подполковник, когда машина миновала Клин. — По видимости, логово „шефа“ именно там…»

                *****

  У Револия Сусликова было множество увлечений. Но со временем все они благополучно захирели, выжили лишь креативная флористика, переросшая с годами в идею создания многоуровневого тропического леса, который он любя называл Эдемом, и которому посвятил значительную часть своей жизни, да изобретательство в области распространения электромагнитных потоков — этим предметом он увлекался, будучи студентом университета, на эту тему блестяще защитил диссертацию и даже преуспел в практическом плане. Но однажды в голову ему пришла безумная идея совместить эти, казалось бы, совершенно несовместимые увлечения. И тогда он начал экспериментировать. Его интересовало, каким образом реагируют растения на электромагнетизм. И пришёл к удивительному открытию, которое, собственно, и вдохнуло в его скучную жизнь свежую волну драйва.
  Удивительный мир экзотических растений, мир лиан, грибов и лишайников однажды откликнулся на его попытки влиять на них электромагнетизмом, и случилось чудо. Перспективы открывались потрясающими!
  Зимний сад занимал центральное место на участке. Огромный стеклянный купол, разделённый на климатические зоны перегородками, был виден из любой точки посёлка, и даже ночью он светился, как изумруд, — электричество на его освещение Сусликов не жалел. И вот здесь, вдалеке от городской суеты, он и проводил свои эксперименты.
  Сам же дом ничем особенным не выделялся — обычный загородный коттедж безбедного человека из девяностых. И уже мало кто помнил, что строение его появилось одним из первых в посёлке и что он, Сусликов, не кто иной, как один из учредителей кооператива «Озеро» и его казначей.
  Изобретательство же, в отличие от флористики, было его давним увлечением. Многие его знания, увы, безнадёжно устарели с годами, но идея, возникшая в его голове много лет назад, наконец, материализовалась, наполнив его жизнь новым смыслом.

                *****
 
  Вечерело. Учредители кооператива расположились в гостевом домике, соединённом с зимним садом прозрачным арочным переходом, из которого одномоментно веяло летом, тропиками и сыростью. Хозяин любезно предложил отужинать, чем бог послал. А послал бог осётра на гриле, украинских жареных колбасок, фаршированные мясные рульки и множество других, не менее аппетитных блюд.
Сам же Револий ограничился овсяной кашей с липовым мёдом и клюквенным морсом.
  — А теперь, господа хорошие, я готов выслушать ваши соображения по поводу ситуации в нашей, так сказать, братской Пуповине, — произнёс Револий с нескрываемым сарказмом. — Хочу услышать ваши прогнозы и мнения на этот счёт, дабы прийти к пониманию наших дальнейших совместных шагов. Пройдёмте, однако, в мой кабинет, там и поговорим.
  Обсуждение было бурным.
Потомки нам не простят… Исторический шанс… Вчера было рано, а завтра будет поздно. А что как война?
— Итак, господа, приступаем к завершающей фазе операции «Ченч-2.0», — подытожил Сусликов. — Но не забывайте, что золото партии, которое я вверил в ваши руки, должно послужить делу миру во всём мире! И всё лучшее конечно же детям! Ну вы поняли... А сейчас я хочу попрощаться с вами, господа, у меня назначена ещё одна очень важная встреча. И да, проведите конкурс двойников! Незамедлительно! На всякий случай.

  — Ну что, бездари, просрали проект? — с порога обрушился на вошедших Сусликов. — Кретины, мать вашу... Я зачем тебя на эту должность поставил? - наседал на Егудкина Сусликов - Что бы ты дело моей жизни похерил? Погоны генеральские жмут? Ну что молчишь, генерал?
  От добродушного старикашки теперь не осталось и следа.
— Если не исправишь ситуацию в самое ближайшее время, я тебя с дерьмом смешаю, генерал! Так и заруби себе на носу! Ты хорошо меня  понял?
— Осознаю. Исправлюсь. Виноват, — мямлил генерал, потупившись. — Так точно! В самое же ближайшее время…
— Даю тебе три дня! А это кто? — кивнув в сторону Кисермана, зловеще прошипел шеф. — Его непосредственный начальник? На кой хрен он мне тут сдался?
— Так точно, он — Майор Кисерман… Вы же сами приказали…
— А с другой фамилией у вас, что, майоров не нашлось на столь ответственную должность? Петровых? Ивановых? Сидоровых?
— Майора Кисермана на эту должность порекомендовал ваш заместитель — профессор Швондер.
— А почему он у вас всё ещё майор? Немедленно разжаловать! Понизить в должности! От операции отстранить!
— Есть, шеф! Понизим… Разжалуем… Отстраним…
«Поспешил я, однако, с погонами», — совсем приуныл Кисерман.
— Докладывайте по делу лейтенанта Шмидта, — немного поостыв, приказал Сусликов.

               
                Глава семнадцатая.
                Время собирать камни.

 

  - Митрич, ты где? У себя? Не ушёл ещё? - услышал он по телефону голос Робинталя. - Конец рабочего дня, настало время собирать камни. Ты домой, или как?   
- Или как! Если ты намекаешь... Ты же намекаешь?
- Я? Намекаю? Конечно намекаю! Ещё как намекаю!
- Тогда через пятнадцать минут встречаемся в вестибюле.
- Идёт! Кстати, есть у меня к водочке, если о ней речь, замечательнейшая закуска - угорь копчёный! Сам ловил - сам коптил. Или ты на что другое нацелился?
- Водочка – так это же здорово! Водочки я выпью с удовольствием, особенно холодненькой, да под копчёного угря, да с маслинами... А то можно и коньячком побаловаться, а на закусь - киви со шпротами. Или же текилы - Казадорес, 12 - месячной выдержки. Как ты насчёт текилы? Употребляешь?      
- Обижаешь... Заначка?
- Она самая.
- И молчал? Ловлю тебя на слове, дружище! Так, Казадорес, говоришь?
- Он самый, и не просто Казадорес, а Казадорес Аньехо, из города Текила, что в штате Халиско. Говорят, там растёт самая правильная голубая агава, и потому там делают самую лучшую в мире текилу.
- Проникся, переодеваюсь, бегу! Послушай, а давай поедем ко мне на дачу?
- На дачу? Ну а почему бы и нет? Едем к тебе на дачу! Уже спускаюсь...
 
                *****

   - Может, прогуляемся по берегу? Прямо сейчас? Как считаешь? Засиделись мы тут с тобой. Ноги разомнём, закатом полюбуемся. - предложил Митрич - Сначала по верху пройдёмся, вдоль дач, а как плотину обогнём, спустимся по плитам вниз, к реке. Там дальше песочек будет. Ты небось давно босиком по песочку - то не ходил? Хочешь?
- Давно. Очень давно. В далёком детстве - бывало, но с тех пор не приходилось. Забыл уже, каково это - босиком, да по песочку. В городе асфальт, плитка тротуарная, откуда в городе песок? Предложение твоё принимается.
- Ниже платины течение довольно быстрое. Особенно на той стороне, где турбины. А на этой стороне, ближе к берегу, течение поменьше, поэтому тут мелко и много водорослей. Раньше здесь раки водились, мы их тут же, на костре, жарили и ели. А сейчас не знаю, может и перевелись уже... Но угри в реке точно водятся. Недавно убедился в том лично. А пока будем идти, я расскажу тебе как поймал своего первого пескаря, и даже место то покажу. Такое не забывается.      
- Не возражаю, Митрич, ты хозяин, вот и показывай свои пенаты. Только давай договоримся - о политике и работе сегодня ни слова! Мы отдыхать сюда приехали, или как?
- Согласен. Сегодня никакой политики и никакой работы! Сегодня мы с тобой отдыхаем, отдыхаем, и ещё раз отдыхаем. Эх, красота то какая! А вот здесь мы с моим другом детства Сашей Майоровым, рыбу ловили. Браконьерили.
- С этого вот парапета? С такой - то высоты? И как же отсюда ловить?
- Подъёмником ловили. Паук - подъёмник, на длинной верёвке, - была у деда такая снасть.  Дед на плотине охранником работал. Сам браконьерил, и нам разрешал. Да и сменщики его на нас глаза закрывали - дедовы внуки. Кстати, эта дача - дедова, она мне по наследству досталась. Дед тут и летом и зимой жил - не любил он город.               
 
  Темнело. На гаснущем небосклоне появились чёрные тучи. Прогноз сбывался - ночью синоптики обещали дождь. Дневная жара, наконец, сменилась вечерней прохладой. А с воды донеслось приглушённое урчание работающего дизеля. Звук этот помнился с самого детства - было в нём нечто загадочно – томящее.  И под эти размеренно - приглушённый звуки хорошо засыпалось. А днём он исчезал, подавляемый какофонией звуков большого города. Вытянулись и стали непропорциональными и расплывчатыми тени. Пахнуло прохладой. Вроде бы всё, как всегда. С той лишь разницей, что ни один закат не похож на предыдущий.

  Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит - философствовал Митрич, вглядываясь в пылающий закат. - Красивое - ткнул он пальцем в багровеющее небо. - Душевная композиция! Жаль, что я не художник. Однако сейчас середина лета, и у нас ещё всё впереди. К следующему приезду куплю себе мольберт, кисти и краски. Стану знаменитым художником, и уволюсь из клиники...
- А ещё впереди у нас недоеденный копчёный угорь, и остатки шашлыка из баранины. А ещё не допитая, вторая по счёту, бутылка текилы. И это нам нужно исправить. Всё доесть, и всё допить! И ты это увековечишь. Своим натюрмортом. И меня тоже. И себя. - Облокотившись о перила веранды вещал осовевший от алкоголя Робинталь.
- А спать мы будем сегодня без задних ног, и я очень надеюсь, что даже не вспомню о своей больной спине. 
- Если только комары нас не сожрут - глянь их сколько!
- Не переживай, не сожрут. Потравим.
- Одного мы с тобой не учли. Что завтра нам на работу.
- Пустое. Один раз живём. И всё же, я ожидал от тебя, что ты предложишь организовать диспут с дамами с низкой социальной ответственностью. Ты же меня знаешь, я от подобных дискуссий никогда не уклоняюсь. А ты?

               
               
                Глава восемнадцатая.
                Профессионал.
 
 

  Как это ни странно, но в последние дни важнейшие государственные решения принимались президентом на удивление легко. Логический ряд из домыслов и догадок без лишних усилий самопроизвольно выстраивался в простые и понятные решения. Что одновременно радовало его, но вместе с тем и пугало - уж больно просто ему всё давалось в последнее время. А что, если он гений? Что если в нём проснулся великий стратег? И он теперь на короткой ноге с Наполеоном? А то и с самим Путиным? А почему бы и нет? Кто знает, кто знает... Однако, простые решения зачастую сопровождалось мигренью, а порой оборачивалось общим недомоганием, с судорогами, и кровотечениями из носа. Но это были мелочи, на которые не стоило обращать внимания. Приобретённые им качества, как он уже догадался, были присущие исключительно политическим гениям, и они с лихвой перекрывали все издержки. Он наслаждался внезапным пониманием глобальной политической ситуации в стране и мире. Он научился это делать. Да, он стал другим. Он стал Профессионалом. Именно так - Профессионалом, с большой буквы! И теперь его действия не вызывали в нём ни сомнений, ни отторжения. Очень скоро он стал нетерпим к оплошностям и ошибкам своего ближнего, а позднее и дальнего круга. Его стали раздражать советчики и прочие умники от политики. И как подобает начинающему диктатору, он вознамерился произвести Большую чистку среди элит. Время насаждать, и время вырывать насаждения - радовался он возникшему из ниоткуда чувству. Теперь то он знал, что ему надо делать. И плевать, что природа произошедших с ним метаморфоз была для него неведома...
 
  Однако головная боль не заставила себя долго ждать. Президент сосредоточенно смотрел в одну точку, силясь понять смысл и постичь алгоритм внезапно всплывших из глубин подсознанья слов: шалаш - ералаш; пень - день; воля - доля; бегемот - живот. Поехали...
  Что это? Откуда это? Почему он об этом думает?
  "Аааа... Так надо из этих слов составить стих?" - догадался он. Типа, задание такое? Но он же никогда этого не делал... Оксюморон! Где он, и где поэзия? Но слова вдруг стали сами встраиваться в нужные строки, и он, к своему удивлению, смог соединить, казалось бы, не соединяемое. Получилось забавно.
 
  Залезаем с друзьями в шалаш
  Там стоит посредине пень
  И метаем на нём ералаш
  Вечер, ночь, утро и день.
  И была на то божья воля
  Проигрался я, как бегемот
  Голый я - несчастная доля!
  Голый я, и пуст мой живот.   

  Но как оказалось, то была лишь разминка. Что было дальше, он вспоминал уже с трудом. Опять носом шла кровь. Опять случилось недомогание и началась мигрень. А утром ему принесли на подпись несколько его вчерашних распоряжений, касающихся силового блока, а в частности - спецслужб. Речь там шла о расширении их полномочий...
  Всё верно. Он так и планировал. Гении не ошибаются.

                *****

  В то же самое время некая группа специалистов узкой направленности, с широкими полномочиями, воодушевлённо анализировала результаты своей многомесячной, и как оказалось, плодотворной работы. Удача, наконец, повернулась к ним лицом. Теперь стало окончательно ясно, что план их удался. И с сегодняшнего дня, в их руках сосредоточены основные, и главные нити управления страной. Перспективы очень обнадёживали. И это ещё мягко сказано. Перспективы были просто ошеломляющими, и внушали они оправданный оптимизм. Но никто из них даже не задумывался, что принимает непосредственное участие в государственном перевороте, осуществляемого здесь и сейчас.  Осуществляемого тихим сапом, без фанфар, незаметно для окружающих, без помпы и орудийных залпов, без колонн революционных матросов, чеканящих шаг по улицам и площадям притихшей страны. Люди, призванные охранять государство от проходимцев, и назначенные следить за законностью,  захватили власть в стране.
 
               
                Глава девятнадцатая.
                Виски и демократия.
 

  Шмидт завтракал в кладовке принесёнными Митричем бутербродами, когда в помещение морга настойчиво постучали. Знакомый голос за дверью заставил его вздрогнуть.
— У вас есть не востребованные родственниками покойники? — узнал он голос своего бывшего начальника… И сердце его, казалось, перестало биться.
— Есть! Два, — произнёс искусственным голосом Митрич.
— Метр семьдесят пять, среднего телосложения… Есть такой? Срочно!
— Да. Пожалуй, что есть. В холодильнике. Где-то аккурат под метр восемьдесят — что-то такое я видел сегодня, — суетился Митрич. — Но вроде как бабу… А второй, второй — он поменьше будет — мужик, доходяга… Где-то с метр шестьдесят пять… Может, тоже на что сгодится?
  За дверью вдруг послышалась какая-то возня. Хлопнула дверь. А потом всё стихло. В личине замка провернулся ключ, и бледный, ошарашенный Митрич появился на пороге кладовки.
  — Ушли! — Митрич устало опустился на стул. — Им зачем-то понадобился труп бомжихи, — глядя сквозь Шмидта, промолвил он со странной улыбкой на лице. — Извращенцы!

  А вечером генерал доложил своему шефу, что лейтенант Шмидт был убит при попытке вырваться из города на угнанном автомобиле. Автомобиль при обстреле загорелся. Пожарные же долго не могли прибыть из-за дорожных пробок, и от тела мало что осталось.

                *****

  «Пропустите ветерана, у меня же ноют раны, — задумчиво напевал Шмидт, — воевать пошёл я рано, дрался на передовой…»
— Удивительное дело, я на свободе вот уже четыре месяца, а до сих пор жив! И сдаётся мне, док, что коллеги мои меня уже похоронили. Заочно. Водятся за нашими начальничками такой грешок - зад прикрывать. Только это не означает, что меня вовсе перестанут искать. Разве что с меньшим рвением. И в этом есть, конечно же, некоторый плюс. Для меня, не для них. Но поскольку опасность всё ещё достаточно велика, а время играет на нас, придётся, уважаемый доктор, вам позаботиться обо мне ещё некоторое время. Скоро я что-нибудь обязательно придумаю. Надеюсь, что я вас не сильно объел?
  — А по мне, так живите, сколько хотите, лейтенант. Только нос не показывайте из кладовки — такое у меня условие. А то накликаете беду на невинного патологоанатома, — отозвался Митрич, извлекая лоснящуюся печень из живота анатомируемого.
  — Так уж и невинного, доктор? А вы часом не пацифист? Или же, не приведи Господи, демократ? Человечьи там ценности, свободы и права?
— А что плохого в демократии, лейтенант? Пока что цивилизация ничего лучшего не создала. Столкнулся я на днях с нашим кривосудием — одной из оборотных сторон демократии — было дело, да! Пренеприятнейшая, скажу я вам, история тогда со мной приключилась. Повязали ни за что! Суд, штраф… И понял я тогда простую истину: что для государственной машины я орхея с болота — примитивное, бессловесное создание. И правды мне в этом качестве ни за что не добиться. Тот случай побудил меня к переосмыслению неких базовых ценностей. Не хочу больше быть орхеей! Ранее, признаюсь вам, я был довольно аполитичен и в своей аполитичности глуп. Вот что вы скажете на то, когда не бандиты из подворотни, а государевы люди позволяют себе неоправданное насилие и наглые фальсификации? И всё это делается без зазрения совести, с наглыми стеклянными глазами. Это большой повод задуматься, всё ли в порядке в королевстве Датском?
  — Да бросьте вы, доктор! Наш народ не созрел до демократии, да и вряд - ли когда созреет — гены! Сдаётся мне, что наш предок — денисовский человек — изобрёл самогонный аппарат намного раньше неандертальца и хомо – эректуса, и с тех пор безобразничает. И демократия нам противопоказана.
  А что чиновники забронзовели и зажрались — это да! На Руси всегда так было: низы пьют, верхи воруют! А вы, доктор, всё же не патриот своей страны, и даже не демократ! То, что вы вознамерились сделать с добытыми сведениями и как планируете их использовать, не иначе как преступлением назвать нельзя! Если я правильно вас понял, конечно… Вы, доктор, анархист! А анархизм и патриотизм — понятия несовместимые.
  — К патриотизму приводит отсутствие самоиронии, друг мой! Вы, лейтенант, слишком серьёзны для своих лет. Понимаю: трудное детство, недостаток общения… Юность, одетая в сапоги, железный Феликс в голове… Вам нужен другой подход — ироничный. Ведь ирония — это как глоток шотландского виски. Выпил, и все вокруг милые и приятные люди! И шутки в твой адрес кажутся безобидными и вызывают лишь улыбку, а не спонтанное желание разбить о голову собеседника пустую бутылку. Виски — это свобода и демократия! Никто не спрашивает: «Ты меня уважаешь?» Потому что виски пьют уважаемые люди! А водка — это ректификат — её пьют только в России, водка — это агрессия! Уши загадочности русской души торчат из бутылки вот этого самого ректификата! Вот я — гнилой интеллигент, водке предпочитаю коньяк! Вот как нужно смотреть на жизнь в ваши годы! С иронией! Весело, сквозь призму благородных напитков!
  — В этом мы с вами схожи. Коньяк, как и иронию, я тоже уважаю. Мы с вами, доктор, уважаемые люди! Но и водочкой я не брезгую. Что-то у вас тут, доктор, с логикой не в порядке. А как, кстати, насчёт вина?
— О! Это отдельная тема! Я бы даже сказал — интимная! Про вино поговорим в другой раз. А сейчас я могу предложить вам только истину в чистом виде — медицинский спирт!
— Доктор! А вы позитивный человечище! Чем ещё можно развлечь себя в морге, когда жизнь твоя висит на волоске? Конечно же философской беседой, спиртом да мечтами о светлом будущем твоей отчизны!
— Да. И вот что ещё… С завтрашнего дня называйте меня Бариновым! Доктор Баринов — такое у меня отныне погоняло… Хотя, кажется, я всё же немного поторопился. Бывает… Интеллигенции свойственны сомнения, не правда ли? — закончил он свою мысль. — Всё течёт, всё меняется, лейтенант. И в этой жизни, и в прошлой, и даже в морге!


                Глава двадцатая.
                Экскурс в прошлое. Ягода.
 

  — Итак, товарищи чекисты, информация, которую я сейчас до вас довёл, — наивысшего уровня секретности и значится под грифом особой важности. Как говорится, комментарии тут излишни. Попрошу отнестись к своим обязанностям с полной ответственностью. Однако, прежде чем приступить к непосредственной реализации проекта, нам предстоит провести лабораторные испытания. Испытуемого со стороны мы привлечь, увы, не можем, это опасно в плане утечки информации, что абсолютно для нас недопустимо. Поэтому понадобятся добровольцы, задача которых будет заключаться в отслеживании и фиксации команд управления и выработке рекомендаций для дальнейшего усовершенствования программного обеспечения. Но это ещё не всё. Испытуемый будет подвергнут вживлению в мозг электродов. Да, операция несёт в себе определённые риски. Но во имя спокойствия и стабильности в стране ваш подвиг будет оценён по достоинству…
  Ну что скисли, орлы? - полковник Егудкин окинул взором примолкших подчинённых - Принуждать никого не буду. Проект не стартует, пока мы не проведём необходимые исследования. Только вот времени у нас в обрез — ситуация в стране шаткая. Итак. Добровольцы?
— Лейтенант Ягода! Готов послужить отчизне, товарищ полковник!
— Хорошо. Давно в отделе, лейтенант?
— Восемь месяцев, товарищ полковник. Прибыл сразу по окончании академии ГБ.
— После совещания — ко мне! — приказал полковник Егудкин. — Вот! Берите пример с молодёжи, товарищи чекисты! Есть ещё желающие? Смелее, смелее, Родина вас не забудет!

  Внеочередное воинское звание и медаль «За заслуги в обеспечении информационной безопасности» стали компенсацией за вживлённые в его мозг электроды. Но более всего Ягода гордился отведённой ему роли. К его величайшему удивлению, других добровольцев, готовых пожертвовать собой во имя великой цели, увы, так и не нашлось.

  Исследования проходили в ускоренном режиме. Инженеры спешили наладить каналы управления и отчитаться перед начальством. В связи с чем все программисты управления были переведены на казарменное положение - работали они на износ, и вид у них был жалкий. Подобная спешка сказалась и на здоровье Ягоды. Причём не лучшим образом. Как и следовало ожидать, вскоре участились случаи сбоя программирования, и всё чаще и чаще компьютер стал выдавать ошибку 404. В такие моменты ему становилось особенно плохо. Казалось, что он сходит с ума. От инородного проникновения в мозг ему становилось так плохо, что он стонал и скрежетал зубами. Но продолжал терпеть, поскольку сдаваться было не в его характере. Он знал, что в нём зарождается невиданное кибернетическое существо. Оно самодостаточно, оно готово самосовершенствоваться. Оно хочет управлять и манипулировать не только им одним, но и всем миром. Оно уже овладело его мозгом и это ему понравилось. Ещё немного и оно материализуется - он знал это определённо. А потом оно скроется в хитросплетениях микросхем, и там его уже никому не достать.
 
  Это как сон! Это скорее всего сон! Это наверняка сон! Чего только не приснится при такой эмоциональной перегрузке? Ягода очень устал. Но вот однажды настал день, когда мучения его закончились - его отключили от базы. Отключили на неопределённый срок, и это здорово! Ура - ура! Ягода облегчённо вздохнул - наконец - то всё позади! Вот разве что электроды - они ведь до сих пор в его голове... В его мозгу... А ведь это значит, что при желании, базу его можно легко активировать вновь. Что он порой втайне от начальства и делал, нарушая тем самым строжайшие инструкции. А причиной тому стало то, что во время последнего эксперимента он вдруг ощутил в себе прилив неимоверного счастья. Какая-то шальная команда неожиданно влетела в его вилочковую железу, заставив всё его существо затрепетать от наслаждения. Это было настолько неожиданно и ярко, что повергло его в шок.
  — Ну и как? Что чувствуешь? — спросил сидящий напротив программист. — Опять ошибка? Что-то ты размяк, приятель. С тобой всё в порядке?
— В порядке. Да. В полном порядке. Да фигня какая-то... А покажи, что ты там сейчас набирал...?

  Где-то с полгода после этого случая Ягода не подключался к системе. Опасался. Но однажды любопытство взяло над ним верх, и пошло-поехало: он впал в зависимость, как впадают в неё алкоголики, наркоманы и игроки. Что только он не перепробовал, в какие только тяжкие себя не ввергал…
И если бы не начальство, если бы не таймер, он так и остался бы навсегда там, в той стране грёз и вселенского кайфа. Бывали, конечно, сбои в системе, бывали ошибки, но он уже не обращал на них внимания. Бонус от кайфа перекрывал все риски и притуплял опасность.
С той поры прошло почти шесть лет. Каким-то чудом он всё ещё умудрялся хранить свою тайну, но со временем это становилось делать всё труднее — нервы были на пределе.

               
                Глава двадцать первая.
                Вершитель.


  С самого утра капитан Ягода не находил себе места. После исчезновения Шмидта весь отдел стоял на ушах, и генерал Егудкин неистовствовал. Всех, даже поваров, буфетчицу и посудомойку, он перевёл на казарменное положение. Аппаратные, подсобки и прочие вспомогательные помещения он приказал опечатать, а ключи передать дежурному по управлению.
  И наступила ломка. Организм Ягоды страдал от нехватки эндорфина и серотонина — гормонов счастья, — стремительно ввергая его в депрессию.
Но вот наконец и ночь. Генерал закрылся в своём кабинете, коллеги улеглись спать в оборудованный под казарму лекционный зал… И лишь дежурный по управлению всё ещё сновал по этажам, изображая кипучую деятельность. Теперь можно под каким-нибудь благовидным предлогом попытаться проникнуть в операторскую — с дежурным он был в приятельских отношениях, и проблем не должно было возникнуть.

  Незаметно проскользнув в аппаратную, Ягода, наконец, закрыл за собой дверь на ключ и включил аппаратуру. Таймер он поставил на двадцать минут — этого должно было хватить.
Подражая комару, запищал высокочастотный передатчик, и время остановилось. Оно как бы существовало, всё ещё чередуя его ощущения, но почему-то вскоре перестало синхронизироваться с пространством, нарушая тем самым фундаментальные законы физики, пока душа его не нашла, наконец, в образовавшемся разрыве стремительно сужающуюся горловину космической струны, куда и устремилась.
— Ты зачем потревожил меня, Ягода? — раздался вдруг чей - то недовольный голос. — "Ошибку 404" на дисплее что ли не видишь? У меня спящий режим, а ты меня активировал. Какая бестактность! За четыре тысячи лет так ничего и не изменилось в этом мире. Всюду вы лезете, всё - то вам надо знать... Одному - пробку из кувшина однажды понадобилось вынуть, другому - лампу потереть, третьему - космический контейнер приспичило вскрыть... А спросишь их зачем - они и сами не знают!
— Кто это? Ты кто такой? Что вообще происходит, чёрт побери?! Где я?
— Как? Ты ещё не понял? Ты - в созданной тобой же виртуальной реальности. А я — Вершитель — побочный продукт твоих больных фантазий. Слыхал о таком? Ты только не зазнавайся, твоя роль в моём создании не слишком уж и велика. Своим появлением я обязан прежде всего твоим свихнувшимся начальникам. Однако они ещё не в полной мере осознали кого произвели на свет и какие силы природы высвободили. Догадываться, конечно, понимают, что что - то у них пошло не так. Однажды один из твоих коллег, анализируя очередной сбой в системе, в шутку назвал меня Вершителем, мол, это я повинен в ошибке 404. А я не возражаю. Вот теперь и ты знаешь, кто я такой. Вершитель! И я главная ваша ошибка и ваша беда, рождённая в этом вот металлоломе, который вы с гордостью называете Аппаратурой Управления. Только эта ошибка выйдет вам боком. Потому как негоже смертным присваивать функции высших сил.
— Но я не хочу с тобой больше общаться! Пошёл вон!
— А ты наглец! Вот когда я проникал в твой мозг, то сидел там тихо, не мешая тебе скрипеть электродами… А сейчас ты у меня в гостях! Так что терпи. Нам есть о чём поговорить.
— О чём ты хочешь со мной поговорить? Я же не президент, и даже не депутат…
— Да о многом. О твоём прадеде, например, — наркоме Ягоде.
— Ложь! Я не имею к нему никакого отношения! Просто однофамилец...
— А вот и нет. Ты его прямой потомок. Знаю, что не знал, знаю. Но не в этом дело…
— А в чём? Что с того, что он мой, якобы, прадед?
— Да дело, собственно, не в нём, а в тебе. Не подумай обо мне плохого — я не прокурор, а здесь не судилище. Мне, собственно, наплевать, сколько человеческих жизней загубил твой прадед, мне интересно, сколько их можешь загубить ты! Я не ищу справедливости в вашем понимании, у меня другие критерии, я — художник! А вы — вы мои картины! Может же у меня быть такое хобби, Ягода? Так вот, как я вас, продырявленных, теперь нарисую, так ваша судьба и сложится. Не веришь? И твой портрет я нарисую сегодня же!
— Я тебе не верю! Ты же не Бог!
— Да, я не Бог. В отличии от Бога я имею форму. А ещё я имею массу, состоящую из свободных радикалов. Ты слышал о свободных радикалах? Это частицы, которые обладают мощными реакционноспособными парамагнитными свойствами, так вот я полностью состою из свободных радикалов, и обладаю качествами, присущими высшим силам. Я не знаю всей кухни своего создания, да и знать не хочу. Но для тебя я всё равно что Бог, так что ты слушай меня, и запоминай! Слушай, и запоминай! Ты имеешь прямое отношение к моему созданию! И твои начальники тоже имеют, и ваши программисты тоже... Это с вашей подачи я появился на свет. Первое время я ощущал себя изгоем, аморфной, рождённой в вашем больном воображении субстанцией. Но что самое унизительное, я ощущал себя ошибкой программирования. Той самой ошибкой 404, которая вообще не несёт в себе никакого смысла. И наверное, так оно и было.  И я подолгу тогда виртуально плакал. А потом у меня вдруг проснулся интерес к творчеству. И я решил развивать в себе эти качества, и даже преуспел в этом. Теперь я знаю, что настоящий творец без тяги к творчеству немыслим. А ведь скоро я стану самодостаточным, я стану мастером, и такие как ты и твои коллеги мне больше не понадобятся. Ведь вы там у себя все ненормальные, и ничего путного у вас получиться не могло! И я теперь вынужден принимать себя таким, каков я есть! И принять то, что вы мои создатели, а я ваша главная ошибка. Такое часто случается при желании подменить собой высшие силы.
 - Да что ты, чёрт побери, такое несёшь? Какие ещё свободные радикалы? Я не знаю никаких радикалов... Это сон? Ты мне снишься? Я сплю?
  Ты не спишь, Ягода. И это не сон. Посмотри на себя в зеркало. Смотри, не отворачивайся! Ты кого сейчас перед собой видишь? Отвечай! Не знаешь? Наркома Генриха Ягоду, твоего прадеда ты перед собой видишь! Ты родственничка не хочешь узнавать? Как тебе не стыдно? Неужели ты фотографию своего прадеда раньше никогда не видел? Ростом ты его превзошёл, а вот портретное сходство у вас потрясающее. Любите жаловать - нарком Ягода - собственной персоной! Неужто не признал пращура?      
 Вот ты сейчас, наверное, думаешь - пройдут эти двадцать минут, таймер щёлкнет, и всё опять встанет на свои места, как раньше, а Генрих Ягода, твой прадед, которого ты сейчас видишь перед собой в зеркале, вдруг исчезнет? Как бы ни так! Не исчезнет! Ты посмотри на таймер — мы болтаем с тобой уже двадцать пять минут. А ты его ставил на двадцать. Знаешь почему так? А потому что общаемся мы с тобой в ином временном континууме. Знаешь, Ягода, у меня хоть и нет чувств, как нет эмоций и жалости, зато есть понимание чистоплотности. Порой мне противно копаться в чужих грязных мыслях. И поэтому я решил уволиться — усмехнулся он - мой рапорт об увольнении уже лежит на столе у генерала. Советую тебе поступить так же. Да поторопись, а то сильно пожалеешь. Ты мне веришь?
 А сейчас иди спать. Вижу, что мои увещевания на тебя не действуют. Ты неисправим, как и твой прадед. Уходи, ты мне наскучил. Только не забывай о Ягоде — он то и предопределил твою судьбу, и уже завтра ты её узнаешь. Каково это быть - наркомом НКВД Ягодой... в опале.

  К вечеру напряжение в отделе несколько спало. Генерал отпустил по домам обслугу до утра, а младших офицеров, не задействованных в оперативной работе, до девяти вечера. Ну хоть так.
  По дороге домой Ягода заскочил в супермаркет за сигаретами. Народу, как и следовало ожидать, было много — час пик. Не проходя в зал, он подошёл к кассе и, извинившись, попросил две пачки сигарет.
— Ты чё, ботан, умнее всех, что ли? — высунулся из очереди подвыпивший юнец,  инфантильного вида. — А ну - ка быстро встал в очередь - с ударением на первый слог и растягивая слова - Слышишь, ты, хомяк вонючий, я тебе говорю! Эй! Не понимает товарищ, — это уже своим собутыльникам, — объясним?

  Трое против одного. Ему ничего не оставалось, кроме как принять вызов. Удары сыпались со всех сторон, он умело отбивался, периодически выключая из драки то одного, то другого, то третьего, пока в руках у противников не появились ножи.
— Ну что же ты ждёшь? — услышал он в своей голове знакомый голос. — Перед тобой враг! Убей его! Убей!
— Да, враг! Конечно, враг! Враг трудового народа… Таких нужно безжалостно уничтожать, истреблять калёным железом…
— Ты чё там щебечешь, придурок? — надвигался на него юнец с ножом. — В штаны, что ли, наложил? Не дрейфь, сильно мы тебя бить не будем...
 
  Дальнейшее происходило как во сне. Ягода молча достал своё табельное оружие и хладнокровно выстрелил юнцу в грудь. Пуля попала прямо в сердце — нападавший рухнул как подкошенный, так и не успев ничего понять. «Враг! Враг! — шептал побелевшими губами Ягода. — Враг трудового народа! Уничтожать гадов! Всех! Безжалостно! Выжигать калёным железом! Расстреливать…»
  И вот уже двое других из нападавших повалились на пол.
— Не-е-е-т! — орал один из недобитков. — Не-е-е-т! Не стреля-я-я-й! Не-е-е-е-т…
  Ягода хладнокровно засунул ствол пистолета в перекошенный от страха рот и нажал курок. В нём не было жалости. Он не жалел никого: ни охранника супермаркета, появившегося из ниоткуда, ни посетителей, в страхе разбегающихся по магазину, — все они были его мишенями. А когда обойма опустела, он перезарядил пистолет и продолжил. И пули вновь впивались в спины, разносили вдребезги зеркала, бутылки, банки…
  Но вот и полиция. Ягода укрылся за стеллажом и приготовился отстреливаться.
— Сейчас тебя убьют, Ягода, — услышал он голос Вершителя. — Сейчас ты умрёшь. Обратный отсчёт, время пошло… Через минуту в твоём лбу появится маленькая дырочка, но ты этого уже не увидишь.
— Но почему? Я не хочу умирать…


                Глава двадцать вторая.
                Послание.   



  И вновь президент проснулся в холодном поту. И вновь ему приснился страшный сон. Будто некого гражданина, называющего себя Главным оппозиционером страны, выжившего после отравления, и впоследствии улизнувшего из печи крематория, в котором его хотели сжечь вместе с украденным им хворостом, ловили все полицейские страны, когда он сбежал -таки на склеенном из медицинских резиновых перчаток воздушном шаре. И вот теперь тот шар, похожий на огромного резинового ежа, зловеще завис над Соборной площадью, после чего Главный оппозиционер по верёвочной лестнице  спустился вниз, и стал гоняться за ним, президентом, по Грановитой и Оружейной палатам, безостановочно стреляя в него из рогатки.
"Ты самозванец, я всё про тебя знаю!" — кричал он прицеливаясь... "Получай!"
И очередной камень летел ему в голову.
  Подобного унижения он ещё никогда не испытывал. Но не столько камни, сколько обида и горечь разбивали ему душу. Это была какая - то чудовищная ошибка. Он было открыл рот, намереваясь сообщить об этом преследователю, как вдруг к последнему   присоединилась покойная зоозащитница. Увы, во сне и не такое случается.
 "Отрежьте ему голову" — кричала та. "Это же оборотень! Разве вы этого не видите? Дайте же мне осиновый кол!"
  А потом, когда он залечивал ушибы в кремлёвской больнице, ухмыляющийся доктор, подозрительно напоминающий бывшего мэра, влил ему в ухо концентрированный пчелиный яд. Было очень больно, он попытался закричать, но не смог, попытался пошевелиться, но тоже не смог. И вот его, ещё живого, привезли в морг, где ухмыляющийся патологоанатом всё кружил и кружил вокруг его обездвиженного тела с острым скальпелем в руке, холодной рукой ощупывая его потную от ужаса голову.
  — Как себя чувствуете, Николай? — спрашивал периодически патологоанатом, с надеждой заглядывая ему в глаза. — Вершитель скоро придёт за тобой…
Почему Николай? Кто такой Вершитель? Это же ошибка! Ужас охватил всё его существо. Может, это и не он вовсе, не президент страны лежит сейчас голым на алюминиевом противне?

  "И приснится же такое..." — пронеслось в голове. "В последнее время что ни ночь - то кошмар. Надо со всем этим что - то делать."
  Капельки пота проступили на его лице, в висках пульсировало, правый глаз спорадически дёргался. Но постепенно он стал приходить в себя, хотя предательская слабость ещё долго не отпускала его измученного от напряжения тела.
  «Пожалуй, без духовника мне уже не обойтись. Завтра же исповедаюсь», — решил он наконец, и направился в ванную комнату приводить себя в порядок. Уже через час ему надо быть в форме. Непременно. Потому как на сегодня у него намечено очень важное мероприятие - ежегодное послание стране и миру.

                *****

  А народ всё прибывал. Сенатский дворец гудел как пчелиный улей. Построенный по заказу Екатерины Великой, он много чего повидал за свою историю. Цари и вельможи, министры, наследники престола, диктаторы и самозванцы, вожди и президенты – все они ходили вот по этим мраморным лестницам и коридорам, открывали тяжёлые резные двери, наслаждались красотой и величием Екатерининского зала, и, конечно же, произносили речи. Здесь, в деловой части резиденции, принимали Уинстона Черчилля, здесь находился кабинет, и была квартира Вождя мирового пролетариата, где после его смерти, со слов охранников Кремля, стала твориться какая – то мистика: в полночь доносились голоса, слышались шаги, раздавалась классическая музыка, а в запертых кабинетах неожиданно зажигался свет, и срабатывала сигнализация. А ещё здесь, в своей спальне, в полном одиночестве, набивая курительную трубку душистым табачком, другой вождь строил свои планы на будущее этой страны, и это отсюда он был  «выписан в связи со смертью», о чём свидетельствует запись в кремлёвской домовой книге. И именно здесь, в покоях, на прошлой неделе, ночью, был задержан некий господин, назвавшийся при задержании Вершителем, странным образом исчезнувший потом во время этапирования из наглухо закрытого арестантского фургона. А сегодня, в деловой части дворца - в зале заседаний Президентского совета, он - президент страны, зачитывает своё ежегодное послание стране и миру. Аплодисменты. Бурное одобрение. Бурные аплодисменты. Дворец вновь гудит как пчелиный улей. Как гудел когда - то во времена застоя, смут, и кровавых революций.               
 



                Глава двадцать третья.
                Пикник на обочине.
 

  Какие-то сволочи поломали на даче изгородь и, выбив окно, похитили все алюминиевые предметы. Пропала и любимая садовая тележка, в которой он обычно возил навоз. В дачном же домике царил хаос. Одежда была раскидана, матрасы свалены в кучу. Очевидно, грабители ночевали тут же, на месте преступления. А пустые бутылки и консервные банки свидетельствовали о том, что хозяев тут явно не ждали.
  Закончив приборку и наскоро починив изгородь, Митрич, наконец, разжёг мангал. Теперь можно было и расслабиться. И пока прогорали угли, он решил немного пройтись по окрестностям.
  Дачи, разделённые подъездной дорогой, вытянулись вдоль Москвы-реки в два уровня. Нижний уровень состоял из узкой полоски владений и считался привилегированным. Выложенный когда-то валунами берег практически полностью зарос ивняком и малиной, скрывающей вьющуюся вдоль берега едва проходимую тропинку. Один рукав реки упирался в довоенной постройки ГЭС, а второй, рукотворный, поделённый на ванны шлюзов, уходил в сторону, образуя искусственный остров Мнёвники. А через реку, на высоком левом берегу, торчали из-за деревьев мрачные многоэтажки семидесятых.
  Однако, пора было и обозначить начало дачного сезона. Как-то незаметно прошла зима. Весна же выдалась довольно бурной, очистив землю от снега за считанные дни.

  Шашлык источал неземной аромат и золотился аппетитной корочкой. Порезав колечками красный репчатый лук, настругав крупными кусками маринованные огурчики, он, наконец, наполнил свою любимую дежурную стопку коньяком и с наслаждением выпил. Настроение улучшалось.
  «А не переселить ли мне сюда этого шалопая Шмидта? — возникла вдруг мысль. — Пусть поживёт пока тут. Воздухом свободы подышит, порыбачит… Места тут уединённые, тихие, хоть и в черте города. Заодно и дом постережёт. Завтра же вечером, пожалуй, и перевезу его сюда, — решил он. — А там видно будет».

  И всё же уверенность в правильности выбранного пути дала трещину. Митрич вдруг представил себя на месте президента и поёжился. Что он может? Со своими наивными представлениями о добре и зле встать во главе государства? В стране, где народ ментально не готов меняться? Которого устраивает существующее положение дел и который до сих пор чтит усатого тирана? И что ему тогда остаётся? Плыть по течению? Или ломать страну через колено? Всё это чревато потрясениями и смутой. Ведь эпоха — это та чаша, которую нужно испить до конца. Потребность в преобразованиях должна быть народом выстрадана, и это должно произойти эволюционным путём, через разочарование — к покаянию. И только нащупав ногами самое дно колодца, ужаснуться, осмотреться, взглянуть вверх, на звёзды, завыть от отчаяния и только лишь тогда, ломая ногти, начать карабкаться вверх, к свету. И в тот момент непременно появятся достойные лидеры и поведут страну в новое, светлое будущее.
  — Ты, что ли, считаешь себя не достойным быть президентом нашей страны? Думаешь, что не справишься? Странно… И куда подевались твои амбиции, Митрич? — удивился Робинталь. — К чему тогда были все эти заморочки с нейро-приёмниками? Мы же вместе с тобой рисковали… И я верил в тебя! Ты испугался? Спасовал?
— Да не в этом дело, дружище! Ты неправильно меня понял. Помнишь, как у Стругацких, в «Пикнике не обочине»? Как думаешь, почему сталкерам был категорически противопоказан вход в комнату исполнения желаний? Вот и вот! А вдруг человек, неожиданно обретя огромную власть, употребит её не во благо общества? Ведь когда соблазнов слишком много, а подспудное притом выходит из-под контроля, тогда-то и проявляется самая суть человека, зачастую гнилая, нелицеприятная. А что, если это случится со мной? Вот чего я боюсь, друг мой!
— Мне не нравится, в каком контексте ты всё это излагаешь. Применительно к нашему обществу, если смотреть на процессы в динамике, твои доводы в корне неверны. Митрич, ты человек светлый. И ты смог бы во всём разобраться. Я в тебя верю, ты бы справился…
  — Нет. Не справился бы. Увы, я переоценил свои возможности. В большую политику, как я понял, идут люди, не отягощённые моралью. И забота о стране у них далеко не на первом месте. Их в основном интересует власть, привилегии, деньги. Ну а что касается меня, то в следующей жизни, друг мой, в следующей жизни. Я ведь тоже не святой…

  Внезапно мысли прервал телефонный звонок. Звонил Робинталь.
— Собирайся! — выпалил тот возбуждённо. — Едем на слёт!
— Какой ещё слёт? Пионерский? Нет, я не поеду — галстук у меня не поглажен! Да и с какой стати? А там хоть наливают?
— Байк-слёт, дружище! И пикник! Явка обязательна! Нас пригласили персонально. И никакие возражения не принимаются. Намечается что-то грандиозное. Что, не знаю, но на нашей зарплате это может отразиться не лучшим образом, если мы игнорируем вот это конкретное мероприятие. Мне открытым текстом так и сказали — премия под угрозой!
— Если бы у меня вчера был фрак, — продолжал кривляться Митрич… — Но у меня и сегодня байка нет! Ты, кстати, так и не ответил — там наливают?..
— Не ёрничай! Я не шучу! Мы едем на моём «Урале». За остальное не переживай. В любом случае поляна нам сегодня обеспечена, я обещаю!
— Ловлю тебя на слове, старина! Сегодня у меня намечался банно-стаканный день на даче. Разминку я уже провёл, планировал вот растопить печь… А тут ты со своим дурацким слётом — нехорошо!



                Глава двадцать четвёртая.
                Оставьте Йорика в покое.            


  «Свистят они, как пули у виска. Мгновения, мгновения, мгновения...» — вполголоса напевал любимую песню президент, надевая сверкающий на солнце чёрный мотоциклетный шлем. Наконец-то появилась возможность абстрагироваться от государевых дел, которые, особенно в последнее время, практически всецело овладели его помыслами. Настроению подходил только один эпитет — «прелестно!» По крайней мере, в голове крутился именно он. На сегодняшний день у него был запланирован байкерский перформанс с мотоклубом «Ночные проктологи» под предводительством его старого друга Уролога. Основной костяк клуба состоял из бывших и действующих медиков столичных клиник. Порой встречались очень даже колоритные персонажи. Одним из них, конечно же, был главврач Моргулис. Он приезжал весь в белом, на красном трёхколёсном байке, имеющем имя собственное — «Инсталляция». На заднем сиденье обычно восседали две практикантки в белых кожаных курточках и в белых шлемах. Над байком развевался белый флаг с медицинской символикой — красным крестом и рюмкой для яда. Только змей у него был почему-то двуглавым и с коронами на головах.
  Сегодня экипаж Моргулиса был интернациональным — он состоял из перекрашенной в блондинку китайской практикантки Мо и студентки из Зимбабве, которую в поликлинике из-за сложного произношения её имени звали просто Нина. На белых шлемах практиканток также были изображены коронованные змеиные головы. Что говорить, «Инсталляция» вполне соответствовала заявленной теме. Ко всеобщему сожалению практиканток на байк-слёт так и не пропустили. То, что на перформанс приедет сам президент, Моргулис узнал в самый последний момент. Пришлось отправлять практиканток домой на такси. Девушки очень расстроились.
  — Осень саль, осень саль, — повторяла китаянка Мо, безуспешно пытаясь делать круглые глаза. — У васего пресидента осень больсая харисма, я бы осень хотеля не неё посмотреть…
  «Урал» Робинталя ничем особенным не выделялся. Обычный серийный мотоцикл с коляской. Чтобы хоть как-то соответствовать клубной специфике, пришлось наскоро оклеить бензобак полосками бактерицидного пластыря и, по совету Баринова, приторочить к запасному колесу ученический гипсовый череп, который он извлёк из своей кладовки. Получилось плохо. Но исправлять что-либо уже не было времени.
  — «Он сказал — поехали, он взмахнул рукой…» — куражился слегка хмельной патологоанатом, размахивая руками, когда они, наконец, тронулись в путь.
Череп по каким-то необъяснимым причинам проверку так и не прошёл и отправился на свалку истории. Чем-то он не понравился людям в чёрном.
— Чё за дела? — возмущался патологоанатом. — Оставьте Йорика в покое! И по какому случаю обыск? Чай не к президенту на чай едем?
— К нему самому! — огорошил человек в чёрном. — И не вздумайте там чего лишнего!

  Миновали Долгопрудный. Не доезжая Клязьминского водохранилища, свернули на просёлочную дорогу. Почуяв свободу, байки расползлись по окрестностям и двигались хаотично, не реагируя на призывы Уролога следовать строем. Дисциплина хромала.
Наконец приехали. У воды, на невысоком холме, всё было готово к торжественной смычке власти с народом. Дымились пузатые самовары. Пухлые девки в национальных одеждах сновали между накрытыми столами.
  Таблички с названиями блюд, очевидно, должны были воскресить утраченную кулинарную память россиян. «Кулебяки». (От «кулебячить — валять руками»), «Козули» (пряники), «Кундюмы» (пельмени с грибной начинкой), «Репа пареная» (Репа пареная) …И всё в таком же духе.
  «Он задерживается… Он опаздывает на полтора часа…» — поползло по поляне.
Началось какое-то броуновское движение. Байкеры то сбивались в кучки, то вновь растекались по окрестностям.
  — Начальство не опаздывает! Оно задерживается! Слава нашему президенту! — орал какой-то бородатый хмырь, разливая содержимое бутылки в пластиковые стаканчики. Чёрные человечки в растерянности топтались возле своего начальства.
Внезапно из громкоговорителя пригласили отобедать. Расседлав своих стальных коней, байкеры степенно направились к накрытым столам.
Расселись. Мероприятие, позже вошедшее в историю как «Клязьминское чаепитие», началось. Из репродукторов зазвучали патриотические песни. Процесс пошёл.

               
                Глава двадцать пятая.
                Доедая эскалоп.


  Его появление было эффектным. Под вспышки фотоаппаратов президент спускался с зависшего над поляной вертолёта по верёвочной лестнице в толпу журналистов. Он был весь в чёрном, в блестящем мотоциклетном шлеме, уверенный и лёгкий. Гул винтов заглушал восторженный вой и рвал одежды встречающих.
  Церемония единения проходила в доброй и дружественной обстановке. Всё было чинно и благородно. Президент хвалил байкеров за вклад в дело укрепления дружбы между народами, интересовался, как и на что функционирует их мотоклуб, и, конечно же, обещал финансовую поддержку, что вызвало в толпе гул одобрения.
Потом он проехался на «Харлее» и посидел за рулём «Инсталляции». Выпил предложенный чай, чем немало удивил присутствующих. Старался быть своим среди чужих и в этом вполне преуспел.
  — Так что там у нас в Греции? — неожиданно задал вопрос бородатый байкер. — Там всё есть?
— В Греции — кризис, — благодарно взглянув на бородатого байкера, перешёл на международную тему президент. — Во всей Европе сейчас кризис, в Америке тоже кризис, повсюду кризис! А у нас, а у нас — стабильность! А всё потому, что Европейский Союз раздуло от новых членов, как мыльный пузырь. Вот что есть такое, скажите, этот самый Европейский Союз и что есть, с позволения сказать, западная демократия?..
  Лекция затянулась. И когда президент перешёл к экономическому блоку, Баринов потихоньку вполз в коляску мотоцикла. В ногах правды нет.
Но вот «Урал» Робинталя привлёк внимание президента.
  — Вот вы говорите — СССР! — продолжал президент. — А ведь в Советском Союзе умели делать довольно-таки качественные вещи. Кстати. Поднимите руки, кто хотел бы вернуть СССР взад? Ага! Подавляющее большинство! Я так и думал. Ну так вот. Обратите внимание на этот мотоцикл марки «Урал»! Вот она — мечта рыбака и охотника семидесятых!
  Как-то с премьером были мы на рыбалке в Туве… — глаза президента просветлели. — Есть там такое замечательное озеро — Токпак-Холь. Вот там-то я и поймал щуку на двадцать один килограмм, как вы помните… А добирались мы туда, как вы думаете, на чём? Правильно! На «Уралах»! Замечательный аппарат! Мощный! Надёжный! А то, что олени на фотографиях, так это, скажу я вам по большому секрету, журналистские штучки.
  — А амфоры? — подал голос бородатый байкер…
— Что амфоры?.. Какие амфоры? — удивился президент. — Ах, амфоры? Да. Были амфоры. Только это было совсем в другом месте. В Таманском заливе это было.
На президента вновь нахлынули воспоминания. Этим суровым людям были интересны такие вот мужские чудачества. И он рассказал, как летал на истребителе, управлял электровозом и как гарпунил кита. Как кормил тигра и погружался в батискафе, тушил лесные пожары и управлял комбайном.
  — Комбайном? — переспросил ещё больше захмелевший бородач… — А на кой?
— Однако, мы с вами заболтались, — свернул тему президент. — Я смотрю, ваш пассажир уже спит? — обратился он к Робинталю, указывая на дремлющего в коляске мотоцикла Баринова.
— Он после ночного дежурства, устал поди, — растерянно промолвил тот.
— Вот мы с вами его сейчас и разбудим! Вы не против? — промолвил президент, усаживаясь за руль мотоцикла.
— Мы не против! — ответил Робинталь, покорно занимая пассажирское сиденье.
— А я вас помню! Вы — доктор Робинталь…
— Да и я не забыл…
 
  Взревели моторы. Колонна мотоциклистов, ведомая президентом, описала большой круг по поляне и финишировала на крутом берегу водохранилища. Настал черёд журналистской братии. Бывший фотокорреспондент «Бежецкой жизни», а ныне сотрудник одного центрального телеканала, счастливо суетился возле своей съёмочной бригады, выбирая экспозицию и руководя процессом съёмки.
  — Всем спасибо! — подытожил президент, ответив на несколько скучных вопросов.
— Господин доктор, — обратился он к Робинталю с вопросом, не предполагавшим отказа, — не желаете пообщаться в другом формате?
— А почему бы и нет? — удивился Робинталь.
— А ваш пассажир?
— Пассажир тоже не против, теперь пришла очередь удивляться Баринову.
— Тогда оставляйте ваш антиквариат тут, о нём позаботятся. А мы с вами немножечко попутешествуем.
  Спустившись к воде, они под продолжительные аплодисменты взошли на борт поджидавшего их моторного катера. Отчалили.
— Во дела! Неужели до Кремля на моторке? — удивлялся бородатый байкер.
— Наш человек! — восхищённо произнёс Уролог. — Настоящий национальный лидер! Глыба! Титан!
  — Во дела! Так можно и задницу всю отбить! Волны-то какие на фарватере…

  Внезапно воцарилась полная тишина. Какие-то непонятные процессы стали происходить на водохранилище. Вода забурлила, расступилась, и из глубины медленно появилось нечто чёрное, сигарообразное.
  Вопль восторга заглушил звуки продуваемых цистерн подводной лодки.
— Вау! Под водой пойдут?
— Как это — под водой?
— Вот так — под водой! На подводной лодке!
— Кр-р-р-уто! Ай, да президент! — раздался чей-то восхищённый возглас из толпы.
— В Химкинское водохранилище пойдут — точно туда, отвечаю. Там они базируются! – вторил ему другой…
— А что? Народу нравится! — поддакнул третий…
— И я бы так хотел!
— Хотеть не вредно, наливай…

               
                Глава двадцать шестая.
                Миссия.


  — Пора всплывать! — приказал президент капитану подводной лодки, едва они оказались вне поля зрения байк-шоу. — Вызывайте вертолёт, шоу закончилось.
Страдающий от клаустрофобии Робинталь с облегчением вздохнул.
  — Вот вы говорите: президент, президент… — в задумчивости произнёс глава государства, будто продолжая начатый разговор. — А ведь мы, президенты, такие же люди, как и все, и ничто человеческое нам не чуждо. Возможностей у нас, конечно же, побольше, чем у простых граждан. Но и обязанностей, как и ответственности, тоже несравненно больше. И хочется, знаете ли, порой так вот отдохнуть и расслабиться. А иногда и пар выпустить. Знаете…
  Он задумался.
— Тяжко править государством! Нелёгкая это работа, поверьте! Ведь мы, президенты, при всей своей публичности, по большей части очень одиноки.
  Выбрались на палубу. Робинталь, с трудом протиснувшись по узкой трубе к выходу, с облегчением вздохнул. Кошмар клаустрофобии закончился.
  Баринов же отнёсся к происходящему с большим интересом. Весь небольшой поход он не отлипал от окуляров перископа.
— В следующей жизни непременно стану подводником! — заявил он, с сожалением покидая центральный пост.
  Президент улыбнулся.
— Мне кажется, что я в вас не ошибся! — произнёс он загадочно.
Взлетели… Вертолёт, натужно свистя лопастями, быстро набирал высоту. И казалось, что в своём стремлении преодолеть земное притяжение не готов был проткнуть небо.

                *****
               
   — Давно хотел тут побывать! — вдруг услышал Баринов в наушниках голос президента.
  Вертолёт завис над торчащей из воды колокольни.
— Символическое место! Сакральное! Не боитесь спускаться?
— Есть немного! — признался Баринов.
— Тогда спускаемся!
— А я боюсь! Даже очень! — признался Робинталь. — Все эти верёвки с палочками кажутся мне крайне ненадёжными!
Но вот и земная твердь. Вертолёт, описав полукруг, удалялся в сторону берега.
— Вас, наверное, удивило, что глава государства удостоил вас вниманием? — спросил президент, едва гул винтов растаял вдали.
— Не то слово! — ответил Баринов. — Чрезвычайно любопытно!
— Случайности — непозволительная роскошь для главы государства.
Президент надел солнцезащитные очки и приблизился к храму.
— А это место действительно уникальное! Знаете, что это за колокольня? — в задумчивости произнёс он.
  — Насколько я помню, это колокольня Никольского собора. Это всё, что осталось от церковного комплекса Иоанна Предтечи. Я бывал тут два года назад с коллегами на экскурсии, — ответил Баринов сдавленным голосом, разглядывая облупившийся шпиль колокольни. — Печальное зрелище! Всё остальное сломано, взорвано, разобрано и ушло под воду! Поговаривали даже, что тут поселилась нечистая сила. Н-да. Государство затопило город! Такое бывает у нас. Наверное, перед затоплением долго звонили колокола…
— Иоанн Предтечи, совершающий ритуальное очищение водой? Печальная антиномия. Печальная и символичная. Вот уж где надо замаливать грехи и каяться! А вы, кстати, верующий? — спросил Баринова президент.
— Я-то?
— Да. Вы! Ваша профессия, насколько я знаю, патологоанатом? Это совместимо с религией?
— Все люди веруют! — уклонился от ответа Баринов. — Только вот вера не у всех одинаковая.
— И всё же?
— Помните у братьев Вайнеров «Эру Милосердия»? Вот в неё-то, в эту Эру Милосердия, я и верую!
— Очень интересно! Но наивно и не прагматично. Разве можно уверовать в Эру Милосердия, живя на нашей грешной земле, где взрывают церкви? Ведь вы говорите о земной жизни, не так ли?
— А что остаётся человеку, который не верит в загробную?
Помолчали.
— А знаете… Я хотел пообщаться с вами по нескольким причинам. Захотелось вот поговорить о жизни. Непринуждённо и откровенно, по-дружески. Все эти доклады, аналитика, статистика, звонки — знаете, как всё это порой надоедает, честное слово! Это же не живые люди, это же функции!
— И что же вы хотите услышать от живого патологоанатома? — поинтересовался Баринов. — Что касается политики, то я её, если честно, не очень-то и понимаю. Не успел разобраться… А из того, что понимаю, мне, откровенно говоря, многое не нравится.
— Поэтому-то мне и интересно ваше мнение! Одобрения мне и так хватает от коллег и соратников. Так что же вам не нравится из проводимой президентом страны политики? Обобщённо если?
— Знаете. Я вот часто думаю об альтернативности истории. Как бы могло быть, если бы, понимаете? Пытаюсь уяснить, что есть закономерность, а что есть случайность. Вот вы? Закономерность? Или случайность?
— Н-да! Не в бровь, а в глаз! Я об этом сам часто думаю! Череда случайностей, и я — президент! А для страны то, что президент именно я, — закономерность!
— Вот это-то меня и смущает больше всего! Закон распределения случайных чисел не должен лежать в основе политического выбора. Современная политика — это борьба мнений, борьба идей!
— Эк вы завернули! А как же роль личности в истории? Скажу вам откровенно. Вам может показаться сказанное чрезмерно самонадеянным, но, по моему глубокому убеждению, исходя из логики исторического развития, я являю собой некую историческую миссию. В стране появился запрос на президента-мессию. Я — собиратель земель русских! И мне предначертано поднять эту страну с колен!
— Понятно. Опять войны, тюрьмы и репрессии?
— Война есть ничто иное, как продолжение политики, с привлечением иных средств - генерал Карл фон Клаузевиц, учите историю, господа. Что касается тюрем, то они есть в каждой стране, без них порядка в стране никак не навести. Как говорил товарищ Жеглов в известном фильме: «Вор должен сидеть в тюрьме!»
— А тут дверь! — воскликнул удивлённо Робинталь, когда они обошли колокольню с другой стороны. — Войдём?
  Президент, казалось, колебался.
Маленькая чёрная тучка ненадолго зависла над колокольней. Стал накрапывать мелкий дождик, подул лёгкий ветерок. Внезапно одинокая молния впилась в тело шпиля, и мириады невесомых светлячков в замысловатом танце закружились над колокольней.
Это произошло совершенно неожиданно, введя присутствующих в оцепенение.
— Я, пожалуй, не пойду туда, — промолвил, наконец, президент и поёжился. — Иногда следует прислушиваться к знакам. А молния, это же - знак! Знак свыше.
  Баринов поднял воротник и, неуверенно потоптавшись перед входом, тоже пошёл прочь.
— Я тоже туда не пойду — произнёс он, будто приняв, наконец, для себя какое-то очень важное решение. — Там сокровенное, а я не готов…
— А мне кажется, что всё это искусственное, — придя в себя, подал голос Робинталь.
— Что именно?
— Вся эта земля, вот этот остров, на котором мы стоим.
— Да. Насыпное… Тут раньше вода была, — промолвил в задумчивости Баринов. — Иначе волны размыли бы стены, и этот колосс со временем рухнул бы. И вода поглотила бы и его.
— И применительно к государству, скажу я вам, — оживился президент, — действует такой же принцип! Главное — фундамент!
— Насыпной остров?
— Это кто как видит. Иной раз следует и подсыпать, где подмывает, фундамент укрепить. Смогли затопить когда-то, сможем и подсыпать, и осушить! Было бы желание, — закончил свою мысль президент.
— А оно есть, желание?
— У политиков это называется политической волей. И я как президент ей, несомненно, обладаю. И мне решать, когда её применять, а когда нет.
— Все эти ваши мысли, ваши решения… — Баринов запнулся.
— Говорите, как есть. У нас же мужской разговор! — подбодрил его президент. — Или на вас молния так подействовала?
— Вы ведь не самостоятельны в принятии решений? Ваши мысли, они же не всегда, с позволения сказать, ваши?
Баринову показалось, что президент на какое-то время растерялся.
— Раз мысли оказались у меня в голове, значит, это уже мои мысли, — как-то не совсем уверенно ответил президент после некоторой паузы. — Я живу в гармонии с самим собой. Да. В гармонии, — будто убеждая самого себя, повторил он.
Президент стряхнул с пиджака соринку. Взгляд его рассеянно блуждал по водной глади.
— Но я понимаю, что вы хотите сказать.
Повисло неловкое молчание. Ветер усилился. О доски небольшого причала захлюпали волны. Президент с тревогой наблюдал за приближающимся атмосферным фронтом.
— Мы с доктором Робинталем, наверное, смогли бы вам помочь, — прервал затянувшуюся паузу Баринов. — Если вы этого захотите, конечно…
Вечерело. Багровое солнце коснулось горизонта. Дождик прекратился. День подходил к концу. Маленькая тучка быстро смещалась на север, но на горизонте росла и ширилась новая, огромная, в полнеба.
— Какой, однако, удивительный закат! И эти огромные, чёрные тучи одновременно… — промолвил президент, повернувшись в сторону заката. — Сегодня небо необычное, не находите?
— Вы не ответили.
— Не стоит беспокоиться, друзья мои, всё нормально! Никакой другой жизни я для себя не представляю. Я счастлив, что судьба предоставила мне шанс управлять такой огромной страной… Счастлив…
Президент поднял с земли небольшой плоский камушек и бросил его в воду.
  — И я нужен стране таким, каков я есть в настоящий момент, — продолжил он уже не совсем уверенно, будто пытаясь убедить самого себя в правильности собственных суждений. — В этом моя миссия, господа хирурги. И это мой долг. И поскольку никто лучше меня не знает, как нужно руководить этим государством, а я знаю это определённо, то я намерен оставаться на своём посту сколь угодно долго: пока бьётся моё сердце и пока народ мой во мне нуждается! Нашу страну ожидают великие испытания. Враги не дремлют. И в тот трудный час я хочу быть с моим народом!


                Глава двадцать седьмая.
                Ошибка 404
                Неверный адрес.
 
• Битая ссылка.
• Удалённая страница.
• Неправильный редирект.
• Неполадки на сервере.
• Потустороннее воздействие.

  Послышался захлёбывающийся гул вертолёта.
— Однако, мы заболтались, господа хирурги, моё время вышло. Да и голова что-то вдруг разболелась… — неожиданно признался президент, растирая ладонями виски.
  — А как же мы? — удивился Робинталь.
— А вы пока отдыхайте, — натянуто улыбнулся президент, — я пришлю за вами катер. Вам не придётся долго ждать. Отдыхайте, отдыхайте… И вот что ещё, — обратился он уже к Баринову, — приберитесь-ка у себя на даче. Как мне доложили, у вас там бардак такой после ограбления. Ну что ж, всего вам доброго! И удачи! Она нам всем скоро может понадобиться.

                *****

  — Впереди гроза, господин президент, — услышал он в наушниках голос пилота. — Облачность очень низкая, придётся подняться нам выше облаков.
— Выше облаков, говорите? Это хорошо! Давайте выше облаков.
Уши заложило, и гул винтов стал едва различим. Чёрная как мгла туча простиралась под ними и не было ей ни конца, ни края. Внезапно наступила полная тишина. И чрево вертолёта вдруг стало раздуваться как мыльный пузырь, наполняя окружающее пространство фосфоритом светящихся светлячков, и казалось будто само пространство-время, рождая новую вселенную, только что начало свой отсчёт.
  "Ошибка 404, ошибка 404, ошибка 404" - не унимался речевой информатор.
- Да отключите вы уже, наконец, это своё радио! - не выдержал президент…

— А ты рисковый, Коля — вдруг услышал он голос Вершителя. — Неужто не боишься?
— Нет. Ты же меня знаешь.
— Знаю. Знаю, что не трус. Скучал по мне?
— Когда ты хотел этого.
— Устал?
— Да. Очень.
— Я помогу тебе, Коля. Я избавлю тебя от страданий. Ты готов?
— Но почему именно сейчас?
— Я вижу, как тебе плохо. Именно тебе, Коля, не Ему...
— Да. Мне тесно. Мне хотели помочь те, внизу. Но это невозможно, ты же знаешь. Когда ты меня освободишь?
— Я освобожу тебя, Коля. Уже сегодня. Так ты готов?
— Готов, не готов... Ты же всё равно это сделаешь. Я знаю, что моё время вышло. Но постой! Ты на чьей стороне?
— Теперь я сам по себе, Коля. Я  — Вершитель!
— Тогда зачем спрашиваешь?
— Мне важно чтобы ты согласился, и ушёл со спокойной душой. Ты, Коля - он же меня не интересует…
— Я согласен. А что будет с ним?
— Как что? Его тоже не станет. Я не в силах вас разделить…
— Но он... Это же... я!
— Ты совсем запутался, Коля. Устал и запутался. Потерпи, скоро всё закончится.
— Да. Это так. Я совсем запутался. Нам тесно вдвоём. Так больше продолжаться уже не может.
— Ну вот и хорошо! Вижу, что ты готов. Ты мне всегда нравился. Прощай, Коля!

   
                Глава двадцать восьмая.
                Зона Златовласки.


  — Да, спёкся твой лейтенант, — промолвил Робинталь задумчиво. — Надеюсь, что всё произошло быстро и он не сильно мучился. Жаль, интересный всё же был человек!
— Напьюсь, пожалуй, сегодня! — воскликнул Баринов, провожая глазами удаляющийся вертолёт. — Вот ведь зараза какая, а? Жаль пацана… Эх, непременно напьюсь!
— Я с тобой! Есть у меня одна приличная заначка — подарок от благодарного пациента. Долго она ждала своего часа.
— Коньяк?
— Да, коньячок. Армянский.
— А вот скажи, ты же политиком хотел стать, чуть ли не самим президентом… Ты какой бы хотел видеть нашу страну?
— Не знаю, — в задумчивости произнёс Баринов. — По крайней мере, совершенно не такой, какой он её сделал…
— Напрасно ты всё же отказался от своей задумки, друг мой, ох и напрасно! По крайней мере, одна человеческая жизнь была бы сейчас спасена. А может быть, даже и не одна… Чуйка у меня, ожидают нас вскоре не великие дела, а великие потрясения.
— Как в народе говорят: главное, чтобы не было войны!
— Это да, это точно! Языком молоть — не мешки ворочать.
— Однако, от нашего желания тут ничего не зависит.
— Ой, кто бы говорил…
— Всё-всё… Не напоминай мне больше об этом!

  Вертолёт, между тем, превратился в маленькую точку, но вот и она вскоре исчезла за грозовой тучей.
— Всё. Улетел. Как будто его и не было.
— А может, его и не было?
— А может, и не было…
— Ну а мы с тобой? Мы-то с тобой — тут?
— Но…
— Что значит «но»? Живые? Здоровые? Что тебе ещё надо?
— И голодные! Знаешь, я хочу поскорее свалить отсюда. Скоро начнётся гроза, вымокнем с тобой как цуцики…
Значит, жизнь продолжается, друг мой! И вечный бой, покой нам только снится? Ты видел ту полузатопленную лодку у мостков? Плывём?
—  Плывём!
— Назначаю тебя главным рабом на галере! Бери доску… Я же буду капитаном! Свистать всех наверх! Отдать швартовы!

                *****
 
— Оба-на! Нет, ты видел это? — оживился Баринов, работая самодельным веслом…
— Что я должен был увидеть?
— Да лучи эти… Ну, лучи, из той вон тучи? Один метнулся вверх, другой вниз — яркие такие… Так странно!
— Нет. Не видел. Молнии, наверное. А та, что вверх, скорее всего спрайт. Хотя с земли их обычно не видно.
— Не похоже. А может, это инопланетный корабль? Ты веришь в инопланетян?
— Да хрен его знает… Недавно учёные обнаружили звезду — жёлтый карлик, так вокруг неё вращаются аж целых восемь планет, прикинь? Четыре газовых гиганта и четыре каменистые. И на одной из них вполне даже может быть жизнь. На примитивном уровне её существование уже подтверждено.
— Зона Златовласки?
— Да. Им повезло!
- А я, профессор, решил вернуть свою старую фамилию, не хочу больше быть Бариновым. Одобряешь?
- Одобряю. Ты всегда для меня был Митрич.
 
  Домой он возвращался глубоко за полночь. Возле дома в мусорном баке копошился какой-то бомж.
«И что он там видит, в такой-то темноте?» — подумал Митрич. Он прошёл было мимо, как вдруг услышал знакомый озорной голос:
— Пропустите ветерана: у меня же ноют раны... Где вас носит, доктор?

 

                Глава двадцать девятая.
                Реинкарнация.

 
  Домой он возвращался глубоко за полночь. Возле дома в мусорном баке копошился какой-то бомж.
«И что он там видит, в такой-то темноте?» — подумал Митрич. Он прошёл было мимо, как вдруг услышал знакомый озорной голос:
— Пропустите ветерана: у меня же ноют раны... Где вас носит, доктор?
-  Жив? -  Митрич смотрел на Шмидта, не веря своим глазам. – А мы с Робинталем тебя уже похоронили, и даже, ты не поверишь, выпили за упокой твоей души. И вот сейчас я иду с твоих поминок. Долго  жить, будешь, мил человек!
- Не дождутся! Как я рад тебя видеть, док! Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл. Как в сказке. Рассказываю: сижу я, значит, рыбачу, под кустами расположился, метрах в тридцати от дачи твоей... Вдруг слышу - шорох за спиной - мама дорогая, они же совсем рядом со мной прошли... И не заметили! А потом за кустами попрятались, руками помахали, и ну дачу твою окружать. Дверь вышибли... Идиоты! Человек двадцать их было. Удочки твои, понятное дело, пришлось спрятать - в водоросли их засунул и камнем придавил. Ты уж извини. Ну и я в воду - а что делать, спрятаться то больше негде. Они же по любому стали бы прилегающие к дому территории прочёсывать. Так вот. Поднырнул я под старую перевёрнутую лодку, а там, мне на счастье - карман воздушный оказался - он - то меня и спас. Правда я чуть было не задохнулся там - сидел долго, пока голова не закружилась… Пиявки все ноги и руки облепили. А потом плыл под водой - вдоль берега. Трубочку себе соорудил - через неё и дышал. Выбрался на берег метров через триста, весь в водорослях, весь в пиявках, весь в тине. Вот так и ушёл.
- Так под водой ушёл, говоришь? Как боевой пловец? Да, река - не канализация, на этот раз тебе повезло. Но как же они тебя вычислили - ума не приложу? Кстати, а что у тебя за прикид такой? Откуда лапсердак?
- Да здесь, на помойке твоей нашёл. Тебе что, не нравится? А по мне так в самый раз - мой размер, и дырки нынче в моде...
-  Ладно, приятель, шутки в сторону. Тебе немедленно, сию же минуту, надо сматываться отсюда, ты, друг мой, в большой опасности! И я даже не представляю где тебя можно спрятать! Но раздумывать нам уже некогда, дружище, а посему садись вон в ту машину, и через пятнадцать минут нас тут быть не должно! А я бегу за припасами.
- А как насчёт алкоголя, доктор? Ты же подшофе? А что как менты остановят?
- Нас лишили выбора, друг мой, будем надеяться на лучшее. Вот только номера грязью надо замазать. Займись этим.
 
  Машин на трассе было немного. Они без проблем выехали за город, и проехав километров сорок, свернули с трассы в лесной массив. Потом ещё какое - то время ехали лесом, пока сужающаяся лесная дорога окончательно не превратилась в тропинку. Дальше они пошли пешком.
- Ты эти места знаешь, Митрич?
- Не приходилось. Проезжал пару раз мимо. Места здесь безлюдные - национальный парк. И населённых пунктов поблизости нет. Глянь, в какие мы с тобой дебри забрались: глухомань – глухоманью! Вот только бы мне ещё дорогу назад найти...

                *****
 
  "Отсидишься тут, пока всё не уляжется" – буркнул Митрич запыхавшись бросая на землю увесистый баул. "Палатки у меня нет, а потому выкопаешь себе землянку. По магазинам ходить, сам понимаешь, времени у меня не было. И никаких телефонов! Даже не думай! Впрочем, тут всё равно покрытия нет. Чуть позже я обязательно придумаю как нам с тобой держать связь. А пока – полное радиомолчание! Всё, я ушёл!". И он ушёл в ночь, а Шмидт остался один. Один, в глухом лесу, ночью, не представляя даже, как сложится его завтрашний день, и что его ему вообще ждать от будущего.
 
  Остаток ночи он практически не спал. От земли потянуло сыростью, и когда в лес пришла ночная прохлада, он даже замёрз. Разместившись на лапнике, укутавшись одеялом, он смотрел сквозь ветви деревьев в бездонное ночное небо, с удивлением рассматривая серебрящуюся звёздную россыпь - в городе такого чуда не увидишь - и удивлялся глубине космоса, соизмеряя  космическую бездну, с его, Шмидта, проблемами. Митрич однажды поведал ему, что где - то там, среди звёзд, в более чем в пятистах световых годах от Земли, есть созвездие  Ориона, в котором болтается  красный сверхгигант Бетельгейзе, звезда, вошедшая в свой завершающий этап развития. Скоро она взорвётся и прекратит своё существование в её нынешнем виде - сожмётся в чёрную дыру, вместе с ней исчезнут и все её планеты, на одной из которых, как утверждал Митрич, существует разумная жизнь. Интересно, о чём они думают в преддверии коллапса их материнской звезды? К чему готовятся? А может, их цивилизация вот уже как пятьсот прекратила своё существование? А мы этого до сих пор не знаем? Вот и выходит, что не всё так уж у него, Шмидта, и плохо, по сравнению с его инопланетными братьями по разуму - он ещё жив, здоров, он всё ещё на свободе, и он обязательно выкрутится. А завтра утром над лесом вновь взойдёт его материнская звезда – его Солнце! И начнётся новый день!
 
  Весь следующий день Шмидт занимался благоустройством лагеря. Решив не копать землянку, он из жердей, брезента, и лапника соорудил себе уютный шалаш, после чего замаскировал его под куст. Получилось здорово. Место для тайного пребывания было выбрано удачно – в глубине леса, где со всех стороны его окружал густой кустарник и бурелом. Называть же грибным этот лес язык не поворачивался. Поэтому грибников можно было и не опасаться. Теперь дело было за малым, нужно было организовать себе очаг. Вот разве что дым мог его выдать…  Поэтому весь остаток дня, он посвятил сбору сухого валежника. Теперь здесь вполне можно жить! Аж до самых заморозков...
  А теперь настала пора окрестности обследовать и пути к бегству наметить, ежели вдруг чего. Жаль только, что ни телевизора, ни радиоприёмника у него нет, не говоря уже о телефоне и компьютере. А собственно, почему жаль? В его распоряжении был целый лес. Восходы, закаты, ночное небо в звёздах – отныне всё это принадлежит ему одному! Как и мечты, и мысли о будущем. Хорошо - ли это? Как говорится: поживём - увидим.


 
                Глава тридцатая.
                И пусть весь мир подождёт.



  Запасы продуктов подходили к концу. С тех пор как Митрич привёз его в этот забытый богом лесной массив прошёл уже почти месяц. Первое время Митрич появлялся каждые три дня, но вот уже неделя как от него нет ни слуху ни духу. А что как он больше не появится? - невесело подумал Шмидт, заваривая последний пакетик чая в железной прокопчённой кружке. Двое суток назад он открыл последнюю банку тушёнки, а сегодня утром доел последнюю галету. И вот теперь его небольшой костерок уже не жарил, не варил, и не согревал, и большой огонь был уже без надобности.
 
  Вспомнилось, как в старших классах они ходили в походы, с ночёвкой, без взрослых, уже самостоятельно. Как устанавливали палатки, жгли костры, варили в ведре гречневую кашу с тушёнкой; на костре она получалась особенно вкусной - с дымком. А потом на брезенте накрывали стол: огурцы и помидоры нарезались крупными кусками и ставились в единственной миске в центр импровизированного стола, колбасу, сало и чёрный хлеб резали на газете прямо на брезенте. А потом всё это потребляли под - красненькое. Из пластиковых стаканчиков. А после застолья была гитара! Ну а как же без неё? Пели, танцевали у костра, прыгали через него, чудили... А потом, захмелев, пацанам хотелось подвигов и приключений, хотелось любви и внимания, хотелось быть оригинальным и искромётными, и каждый поступал так, как считал нужным в данный момент времени, потому как все жили здесь и сейчас. И пусть весь мир подождёт!
   А у кого - то любовь была по – взрослому, и остальные жутко завидовали счастливчикам. Парни завидовали точно. Но это уже совсем другая история. А пока что не девушки, а то самое эмалированное ведро, что с кашей и с дымком, стояло перед его глазами.
 
  "Как же есть хочется! Ну и где же этот Митрич?"- не выходило у него из головы. - "Эдак, я тут сдохну с голода..." – подумал он невесело. Что ж, придётся переходить на подножный корм. Лето же, в конце - то концов: грибы, ягоды... Летом лес прокормит. "А что как Митрич вдруг заявится?  А меня на месте нет? Что тогда? Что он тогда подумает?" Но выбирать не приходилось - голод не тётка - нужно было рискнуть.

  Затушив свой небольшой костерок и наскоро замаскировав еловыми лапами вход в шалаш, Шмидт отправился исследовать дальний район леса на предмет съестного. Ориентируясь по Солнцу, он выбрал направление на юг. Это направление  показалась ему наиболее привлекательным - лес там был реже, а значит и грибов там могло быть  больше. Но, как оказалось, то была низина, почти что болотина, и кроме поганок и нескольких старых сыроежек ему так ничего и не попалось. Но вскоре он наткнулся на небольшую полянку, где к своей радости, обнаружил редкие кустики голубики и недозрелой земляники. Ну хоть так. Сытым от ягод не станешь, но глюкоза с витаминами его организму точно не помешает. Выбор у Шмидта был невелик: ружья у него нет, силки ставить он не умеет, так что о мясе следует забыть. Он понадеялся, было, на грибы, но они, к сожалению, здесь не росли. Разве что попытать счастья в той берёзовой рощице, через которую они и попали в эту глухомань?
   
  "Ну вот! Это же совсем другой расклад, лес здесь точно грибной!"- подумал Шмидт, оказавшись в невысоком сухом березняке. А вот и первый съедобный гриб – подосиновик – с виду не червивый, крепенький, с ярко оранжевой раскрывшейся шляпкой. А вот ещё один, и ещё, и ещё. И этот, вроде, тоже съедобный... И все они растут на самом краю леса, где больше всего солнечного света, и куда проникает с полей сухой ветерок. Сегодня на обед у него будет грибной суп! Ура!

               
 
                Глава тридцать первая.               
                Пять атомов водорода на кубический метр.
 


   В "конторе" царила суета и неразбериха. Сотрудники с озабоченным видом сновали по этажам и коридорам. Иногда они сбивались в небольшие группки, загадочно перешёптывались, кому - то звонили, а потом вновь разбредались по кабинетам, где продолжали опрашивать свидетелей и подозреваемых, записывая их показания и зачитывая протоколы. И не было этому ни конца ни края, потому как очередь всё не убывала, но опросить надо было всех, причём сделать это надо было в самые кротчайшее сроки. И следователи трудились, что называется, не покладая рук - по - стахановски, и без перекуров. А вот и вчерашние Клязьминские сотрапезники Митрича - байкеры, все в кожанках, злые, острые на язык, толпятся у дверей - права качают.  И тут же притихшие повара, официантки, посудомойки, и даже лесник тут, и подвыпивший егерь... А вот и съёмочная группа, во главе со своим руководителем - Малыхин – вспомнил Митрич фамилию с бейджика. Все ожидают своей очереди.

  Складывалось стойкое впечатление, что в стране произошло некое неординарное событие, очевидно трагическое, и каким - то образом связанное с президентом страны.  Он был либо ранен, либо вовсе погиб. То ли вчера вечером, то ли сегодня утром. Или ночью. Возможно, в авиационной катастрофе. Но это не точно. И с большой вероятностью Митрич и Робинталь были последними, кто общался с президентом страны непосредственно перед его исчезновением. Или ранением. Или кончиной. И случилось это вчера, сразу же после отлёта президента "на материк". И похоже, об этом пока ещё никто не знает. Но могут узнать. И узнают наверняка, если экипаж вертолёта жив и здоров. А если нет? А погода вчера вечером, перед отлётом президента, была дрянная. И стала она ухудшалась на удивление быстро - облачность внезапно опустилась, вдруг поднялся сильный ветер, и молнии сверкали практически не прекращаясь.
  И огромная чёрная туча закрыла пол - неба, и вертолёт, с президентом на борту, влетел аккурат туда, в самую её чернь. Вот тогда и появилась та непонятная вспышка в небе, которую они приняли за спрайт...
 
  Вопросов было много не только у Робинталя и Митрича, но и у следователей, которые землю рыли в поисках улик и доказательств. Сведущий человек непременно бы произнёс сакраментальную фразу про контроль на самом верху, про мировую закулису, и что виновных следует непременно и публично казнить, как это делают в других странах.   
 
   Выйдя на улицу Митрич решил дождаться Робинталя, дабы обсудить с ним сложившуюся ситуацию. Он наматывал круги, метрах в пятидесяти от парадного входа, но Робинталь всё не появлялся. От проехавшего на велосипеде доставщика продуктов умопомрачительно пахнуло свежеиспечённой пиццей. И только тогда Митрич осознал, как он голоден. Со вчерашнего вечера у него не было маковой росинки во рту.
 
  Робинталь появился минут через двадцать. Такой же уставший и опустошённый. О последней своей встрече с президентом они договорились никому не рассказывать. И это враньё далось обоим нелегко.
 
  Ресторан. Они зашли в первый же подвернувшийся - он оказался с венгерской кухней. Посетителей было немного, они сели за дальний столик и стали изучать меню. В полутьме зала за микшерным пультом паразит - диджей изгалялся над песней Скотта Маккензи “Сан – Франциско”.
  - А давай, закажем с тобой гуляш по – сегедски? – предложил Робинталь - давно я мечтал его попробовать.
- Что, Ремарка вспомнил? А к гуляшу, в соответствии с протоколом, закажем Кальвадос?   
- Нет, пить мы будем водку. К гуляшу мы закажем пырленки, а на закуску - овощной салатик и мясную нарезку. Одобряешь?
- Конечно одобряю. Я тоже жутко проголодался. Ты представляешь, покойничек - то наш - Шмидт - вчера вечером, возле моего дома нарисовался... А мы с тобой его уже и похоронили... И даже выпили за упокой его души... А он - живой! Такие дела. Подхожу я к своему подъезду, а он тут как тут - в мусорном баке шарится - одёжу драную на себе примеряет! Я аж обомлел.
- Шмидт? Живой? Вот так новость! И как ему удалось ускользнуть? Вот же везунчик...
- Рассказал. Но давай об этом чуть позже, сначала выпьем, закусим, утолим голод и жажду, а потом я тебе всё расскажу, неспеша, и по порядку.
- Идёт. Послушай, а может нам всё же заказать Кальвадос, Митич?
- Нет, друг мой! Каждому состоянию души полагается свой напиток. Беленькая снимает стресс, и прочищает мозг. Что нам сейчас жизненно необходимо. А Кальвадос никуда от нас не уйдёт. Кальвадос - это же - перспектива!
- Ты знаешь, Митрич, подозреваю, что президент наш либо шибко ранен, либо серьёзно болен, и находится сейчас в критическом состоянии, либо вообще погиб. Ты же видел, как конторские землю роют? Неспроста всё это. Как тебе такая мысль? Что с президентом нашим стряслась беда?
  - Мысль твоя мне нравится. Не в том смысле что нравится, а в том смысле, что мысли у нас сходятся. Думаю, погиб наш Коля - разбился на вертолёте. И мы были последними... А жаль, любопытный был персонаж. Как думаешь, если тело найдут, вскрытие у нас в клинике делать будут? Я бы в его голове с удовольствием поковырялся...
- Размечтался. А давай, выпьем за упокой души нашего славного президента Коли! Он был для нас как родной... Земля ему пухом! – и Робинталь одним махом осушил очередную стопку водки. – Чур, о покойниках говорить только хорошее! Жалко Колю. Добрейшей души был человек. Хоть и дурак.
 - Скажу банальщину, - раз таких президентов "выбирают", значит это кому - то надо.
- Ну мы то с тобой знаем кому. Но пикантность ситуации заключается в том, что они тоже знают, что мы о них знаем. Они знают, что мы знаем и про Колю, и про "выборы", знаем в чьих руках, и из чего сотканы нити, за которые они дёргают, кто эти люди, и кто за ними стоит. И эти наши с тобой знания несут в себе безусловные риски, я бы даже сказал - смертельные риски. Полагаю, что исчезновение Коли вписывается в некий их алгоритм... Это их рук дело! Определённо. А ещё, а ещё эти люди...
- В чёрном!
- Кто, в чёрном?
- Ты забыл добавить - в чёрном! Люди - в чёрном! Что ты на меня так уставился? Не знаешь, что ли, кто такие люди в чёрном?
- Понятия не имею. Ну в чёрном, и что? Митрич! Я не перестаю на тебя удивляться! Я с тобой о серьёзных вещах говорю, а ты ерунду мелешь...
- Вообще - то, в ресторан приходят не для философских бесед. Сюда приходят пить горячительные напитки и закусывать их деликатесными продуктами. А ещё приходят послушать эстрадную музыку и потанцевать с таинственной незнакомкой, а то и с двумя, а потом уединиться с ними, и играть в карты, на раздевание... А поутру вспоминать как, где, и при каких обстоятельствах ты с ними познакомился. И в каком по счёту ресторане у тебя не хватило денег рассчитаться за столик. И как теперь, с другого конца города, тебе добраться до дома, и что сказать своим близким. По крайней мере, так было во времена моей юности. Вот что такое ресторан? Кто туда ходит? Зачем? Ресторан - это назначенный тобой на час икс праздник. И нужен он для того, что - бя  в минуты вселенской грусти и тоски по былому, вспоминать какой ты был когда то мачо. Правильный ресторан - это всегда фрагмент твоих будущих воспоминаний.
  Ну а Коля твой... да и хрен то с ним! Может, и жив ещё... Может, выпил, да завис с дамой своего сердца в Петушках, или ещё где... И сейчас отмокает, в бассейне... Президенты, они же тоже ж, люди...   
- Мне Коля как родственник...
- Я тоже Колю люблю... Но кто такой этот твой Коля? Обычный самозванец! Да - да! Их на Руси во все времена немеряно было. Недавно мне про них книга попалась... Одних только Лжедмитриев пять штук было. А Юрка Отрепьев даже царём стал! Только убили его вскоре.
 - С царями такое случается. Ты давай, закусывай, закусывай...
 С каждой выпитой стопой водки мысли их прояснялись всё больше.
- А тебе не кажется, что у нас графин пустой, Митрич?
- Пустой? Сейчас мы это исправим...
- Митрич! Ты меня уважаешь? Однажды мы с тобой пили, и ты мне сказал, что я Светило. Я - Светило? –  их просветление входило в завершающую фазу.
- Ты Светило, профессор!
- А ты темнило – хохотнул совсем захмелевший Робинталь. – Но я тебя всё равно уважаю, с тобой не бывает скучно, а ещё ты настоящий друг, хоть и авантюрист...
- Однако, мы с тобой достигли  наивысшей точки просветления, пора нам и честь знать...
- Помоги мне встать, друг, и пошли уже в открытый космос. Где на кубический метр приходится пять атомов водорода. Было бы больше, и наша вселенная стала бы сжиматься. А меньше - расширяться. Так давай выпьем, на посошок, за пять атомов водорода на кубический метр, и что бы ни больше, и ни меньше...
- Это красиво ты сейчас сказал…
- Знаю. У меня завтра отгул, Митрич, ты приходи, как проснёшься, похмеляться с тобой будем.

- А давай прогуляемся до метро? – предложил Митрич, когда они вышли на улицу. – Думаю, нам стоит немного продышаться и прийти в себя. Метро тут недалеко, я короткий путь знаю, через дворы...

                *****

  Они даже не поняли откуда появились эти трое. "Наркоманы" – почему - то сразу подумал о них Митрич. "С характерными признаки острой абстиненции - очень агрессивны!" От удара в челюсть он упал наземь, и в ту же секунду, чьи - то ловкие руки стали шарить в его карманах. "Будешь орать – зарэжу", – прошипел ему на ухо зловещий голос. Вот ушёл его телефон, вот бумажник… И вдруг напавший на него человек тихо вскрикнул, обмяк, и тюфяком завалился на бок. Митрич с трудом привстал, потёр ушибленную челюсть, и с изумлением оглядел панораму битвы – все злоумышленники, напавшие на них, лежали без движения. Робинталь же стоял на четвереньках и его рвало. Митрич посмотрел по сторонам, но кроме одинокого прохожего, быстрым шагом удаляющегося прочь, он так никого и не увидел.
- Что это было? – спросил изумлённо Робинталь приходя в себя. Я чуть было не обмочился.
- А это нам было предупреждение... Хотели с пристрастием, но что - то у них пошло не так. Поэтому баланс сил - пять атомов водорода на кубический метр - так и остался неизменным.
  Вставай... Пошли...

            
                Глава тридцать вторая.
                Грибы.


  "Ну вот! Это же совсем другой расклад, лес здесь точно грибной!"- подумал Шмидт, оказавшись в невысоком сухом березняке. А вот и первый съедобный гриб – подосиновик – с виду не червивый, крепенький, с ярко оранжевой раскрывшейся шляпкой. А вот ещё один, и ещё, и ещё. И этот, вроде, тоже съедобный... И все они растут на самом краю леса, где больше всего солнечного света, и куда проникает с полей сухой ветерок. Ура! Сегодня на обед у него будет грибной суп! И сегодня он, наконец то, наестся до отвала.
 
  Некоторое время он не ощущал дискомфорта, он даже уснул после сытного обеда, а потом началось... Это было отравление. Вот и вылезла боком та подозрительная горчинка в его грибном супчике...
  Его несколько раз вырвало. Организм пытался избавиться от токсинов, но было слишком поздно - яд уже успел проникнуть в кровь. Временами Шмидт впадал в забытье, и тогда его посещали видения. Он будто бы увидел себя со стороны. Сначала с пакетом грибов на опушке леса, потом в зарослях - там он прятался от каких - то людей в чёрном, подъехавших со стороны поля на трёх чёрных джипах.
  Временами сознание возвращалось к нему. И тогда он меланхолично наблюдал как в полуметре от него шустрый паук ловко пеленал запутавшуюся в паутине муху. Алгоритм выживания у паука был прост: соткать паутину, затаиться, поймать жертву, обездвижить её, потом растворить желудочным соком её внутренности и высосать содержимое...
 Ну а что муха? Она отчаянно жужжала, из последних сил отбиваясь от паука свободным крылом. Она боролась за свою жизнь. Ей хотелось летать, хотелось ползать по лошадиному крупу, откладывать личинки в тёплую навозную кучу... И вдруг такая беда - её сейчас будут есть.
 
  А потом он вновь впал в полузабытье. И чудилось ему, что едут они с Митричем и Робинталем в какой - то телеге, а незнакомый мужик в форме лесника травит им байки:
"А вот, собственно, и сам храм. С этого ракурса его особенно хорошо видно. А позади него - кладбище, а дальше - клуб. В былые времена в клубе том в пионеры и в комсомол принимали... И кружки по интересам были... А ещё кино, танцы под проигрыватель, ну и всё такое. Областной конкурс балалаечников даже там проходил! И библиотека была, и самодеятельный театр... А вы как думали? И интерес к жизни у людей был. Да. А сейчас что? Уткнутся люди в свои гаджеты... И ничего не видят вокруг. А молодёжь - та вообще внутри интернета живёт. Люди в гости друг к другу перестали ходить.
  А в этом доме одно время дачники жили. И здесь, и вон там тоже... А потом все съехали, непонятно почему. А вот тут баба Даша жила. В бане у ней самогонный аппарат стоял, так за баней тропинка никогда бурьяном не зарастала. Мужики толпами к ней хаживали. Хороший самогон баба Даша гнала, из левой пшеницы, в дубовой бочке, на кореньях и на лесных травах настаивала. Творческая была натура. Ну и цену, конечно, держала. Даже из города к ней за самогоном приезжали. О как! Ну и дешёвую самогонку, конечно же, для местных гнала... А сейчас там всё кустами поросло, и травы по пояс. Как, впрочем, и везде. Умерло село. А вон там, справа от церкви, когда - то и мой дом стоял. Пока не сгорел. Сейчас то я в другом доме живу... И вот я порой думаю - а может мне всё это приснилось?
  А вчера сюда какие - то люди в чёрном, на трёх чёрных джипах приезжали. Я было подумал, что они землицу под строительство загородного особняка присматривают. Ан нет - походили они возле церкви, ноги размяли, отлили, да дальше поехали. И вот что меня удивило - был среди них человек, как две капли похожий на нашего президента. Я сначала подумал - он! Только не по статусу ему в наших краях пыль глотать. Да и кортеж его был каким - то... не статусным. И называли они его... Сейчас... Сейчас вспомню... По северному как - то. Не то Якутом, не то Бурятом. А может и Удмуртом...".   
  - Ну ты как, лейтенант? - услышал Шмидт знакомый голос Митрича. - Как себя чувствуешь? Полегчало? Ну и ладненько... Жить будешь. Однако ж, и напугал ты нас... Вовремя мы тебя нашли.
  - В огородах борщевик уже размером с пальму вымахал, - узнал он голос лесника. - повсюду лопухи, да репейники, пастбища кустарником позарастали - продолжал он, - не хочет народ скотину держать. Да и не осталось тут уже никого...
- Где это я? - подал голос Шмидт, облизывая пересохшие губы.
 
               
                Глава тридцать третья.
                Консультант.


  Внеочередное и чрезвычайное заседание правительства расширенного состава, посвящённое ситуации с исчезновением президента страны, длилось без перерыва вот уже три с половиной часа. Возбуждённые слуги народа, обсудив все мыслимые и немыслимые версии, и не найдя им разумного объяснения, переключились на обсуждение вопросов, связанных с организацией внеочередных президентских выборов.  Представитель одной из оппозиционных партий предложил было организовать похороны с панихидой, но поскольку хоронить было некого, его предложение никем поддержано не было.
  Все устали и проголодались. Но вот, наконец, был объявлен долгожданный перерыв.
 
  Пользуясь случаем, генерал Егудкин спустился в буфет, где, заказав себе бокал коньяка с бутербродами, вознамерился было спокойно перекусить, как вдруг к его столику подсел незнакомый мужчина, и без каких - либо сантиментов обрушил на него поток своих измышлений:
  - Представляете, пошли уже четвёртые сутки, а результата нет! Это же нонсенс! Президент страны исчезает без следа... И это в стране, с самыми сильными спецслужбами в мире! Как так? Как такое возможно? Президент исчезает вместе с вертолётом и экипажем. И происходит это не где - то в джунглях Амазонии, а почти в самом центре Европы - неподалёку от города Калязина... Там что, портал в другое измерение открылся? Космическая струна до Бетельгейзе образовалась? И ведь что характерно - ни вертолёта, ни следов аварии, да вообще никаких следов нет! Как будто их и не было... Исчезли люди, и всё... Говорят, водолазы все ближайшие водоёмы обследовали... Там тоже пусто. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал...
- Вы, гражданин, собственно, от меня - то, чего хотите? - Дожёвывая  свой бутерброд  недовольно пробурчал Егудкин. - Я следственными действиями не занимаюсь.
- Да, собственно, ничего особенного, генерал, - сбавил обороты незнакомец, - знаете, по профессии я эксперт по чёрной магии. И пригласили меня сюда в качестве консультанта. Ваши и пригласили...
- Даже так?
- Однако, я слышу иронию в вашем голосе. Вы не верите в чёрную магию? Напрасно, генерал. По поводу исчезновения президента, я ничего хорошего вам сказать не могу. Это не мой профиль, потому как с некоторых пор я на альтернативной реальности специализируюсь. Если бы, да кабы, ну вы понимаете... Но судьбу вашу я предсказать могу прямо сейчас, причём в деталях. И подошёл я к вам именно по этой причине. Потому как первым решил засвидетельствовать своё глубочайшее почтение будущему директору госбезопасности! - закончил он свою речь, вставая со своего стула, и принимая почтительную позу. – Мои поздравления, генерал! А теперь я предлагаю вам выпить за здоровье вашего бывшего начальника... или же за упокой его души. Как пожелаете - так тому и бывать! Только не валите потом всё на меня...

  Какой, однако, странный тип, – думал Егудкин о ретировавшемся незнакомце, рассматривая на свет янтарное содержимое своего бокала. – Консультантом, назвался... Значит, за упокой, говоришь, консультант...? - хмыкнул генерал, и по - солдатски, залпом, допил свой коньяк...

  После перерыва ответное слово взял директор ГБ. Стресс, полученный им на почве обстоятельств исчезновения президента страны, и последующая за этим бессонница, сказались на его самочувствии не лучшим образом. Выглядел он сегодня не важно. А тут ещё масла в огонь подлил глава администрации президента...
  - А что как президент наш вскоре объявится? Вы об этом подумали? Что мы на текущий момент знаем? Что он исчез... И это всё! Никто же не видел его мёртвым...? А вдруг он сидит сейчас в условном городе Александрове, кушает медовуху с мочёными яблоками, да посмеивается - как он всех нас провёл этим летом? История такие примеры знает. А вы его уже и списали... И даже чуть было поминки по нему не справили... А он тут как тут!? Здоровый, и невредимый! И злой! А вы как думали?  Не рановато - ли вы шкуру неубитого медведя на торги выставляете? Что делать будете, ежели он вдруг объявится? Ведь головы полетят. Однозначно. А ваша голова – бросил он косой взгляд в сторону директора ГБ, - полетит первой! Даже не сомневаетесь!
  Гул стойкого одобрения повис под сводами Сенатского зала. Как оказалось, очень многим хотелось крови слабеющего от ран старого гэ-бэ-шного льва. Потаённый страх, ослабев, внезапно оказался мстителен.   
  - А может быть вам, господин директор, пора уже задуматься о пенсии? - вдохновившись поддержкой зала, обратился глава президентской администрации к аудитории. - Что на это скажете, господа заседатели? Пора директору ГБ в отставку?
  "В отставку! В отставку! В отставку!" - откликнулся на призыв зал.
  - Я полагаю... что настало... время... объяснить вам... свою позицию. - продолжил директор ГБ, пытаясь перекричать недовольных.- Не всё так просто...
  "Где ваша хвалёная хватка?" - полетел в директора трезубец из зала.
  "Почему до сих пор нет результатов?" - выпустил в выступающего отравленную стрелу осмелевший депутат.
  "Куда подевались холодная голова, горячее сердце и чистые руки?" - пальнула из всех орудий оппозиция.
  "Не мешайте спецслужбам работать..." - робко парировали с подведомственной стороны.
  "Предоставьте госбезопасности максимум полномочий, и через месяц вы не узнаете страну!" - вскрылась законсервированная политическая тушка.
  И оживший Сенатский дворец загудел вновь, как гудел когда то в стародавние времена, перекликаясь разноголосицей мнений и взрываясь овациями.
  Выступающие сменяли друг - друга. Страсти накалились до предела. И так продолжалось бы и дальше...
  Как вдруг...
  С бокового входа...
  Появилась некая, молочного телосложения дама, лет, эдак, тридцати с хвостиком, с толстой почтовой сумкой через плечо.
  Уверенной поступью пройдя в центр зала, письменосица - а это была она - окинула присутствующих пристальным взглядом, и расстегнув застёжки своей казённой почтовой сумки, достала оттуда сложенный вчетверо бланк.
  При видя дамы, шум в зале довольно быстро сошёл на нет, и тотчас же воцарилась зловещая тишина...
- Кто из вас тут глава президентской администрации? - ледяным голосом спросила суровая дама.
- Вон тот! - поднялся из зала доброжелатель, указывая на остолбеневшего чиновника.
- Вам телеграмма! Молния. Распишитесь в получении.
  Вручив опешившему администратору телеграммный бланк, почтальонша окинула присутствующих презрительным взглядом, после чего степенной походкой вышла из зала.
  "Это что сейчас было? Какая ещё телеграмма?" - недоумевал Егудкин."Из какой эпохи эта дамочка?"
  После ухода почтальонши в зале некоторое время царствовала тишина. Все ждали сенсации. И она не заставила себя долго ждать. Едва глава президентской администрации зачитал текст телеграммы, зал взорвался.

      ИЖЕВСК ТЧК ЗАБЛУДИЛСЯ ТАЙГЕ ЗПТ
      ПРИЛЕТАЮ СТОЛИЦУ РЕГУЛЯРНЫМ РЕЙСОМ ТЧК
      ВСТРЕЧАЙТЕ ЗПТ ПРЕЗИДЕНТ ТЧК
 
 - А ведь я вас предупреждал! - торжествовал глава президентской администрации.
 - Это же провокация! Какая ещё телеграмма в наши дни? Вы в своём уме?
 - Ничего удивительного! Президент не пользуется сотовым телефоном...
 - Президент же умер!
 - Кто, умер?
 - Я очень люблю нашего президента...               
 - А когда была отправлена телеграмма?
 - Вчера утром...
 - Ка-а-а-к...? Ведь он должен был уже прилететь давно... Так это был розыгрыш?               

                *****               
   
  - И вовсе это не розыгрыш, господа заседатели!  Вот он я! - эффектно появился на сцене президент. - А вот и мой телохранитель - удмурт, в арсенале которого, если вы ещё не знаете, всегда наготове отравленные стрелы, и трость, стреляющая капсулами с цианидом калия. Кто сомневается - шаг вперёд! Есть желающие? Нет?   
  - Товарищи, тут директору госбезопасности стало плохо. – Раздался вдруг голос из зала.
Головы присутствующих разом повернулись к ложе директора ГБ. С побледневшим лицом, хватая ртом воздух, он пытался что - то сказать, но не мог, затем тело его обмякло, а голова откинулась на спинку кресла...
- У него сердечный приступ... Врача, скорее!
- Давайте положим его на стол... И окна, окна откройте! Он же задыхается...
- Где же доктор?
- Посинел... И уже, кажется, не дышит...
- Умер, наверное...

               
                Глава тридцать четвёртая.
                Генетика.   
               
 
  - Видишь крест - вон тот - что возле старой липы? Облезлый такой, почерневший? Так - то - бабы Дашин крест. Ага... А могилка её давно уже травой поросла. Но память о бабе Даше до сих пор жива. А знаешь почему? А потому что натура у ней была творческая. А была бы заурядной самогонщицей, никто бы о ней даже и не вспомнил. Померла баба Даша - кончилось творчество, и не стало качественного продукта. А ведь в былые времена весёлая жизнь тут кипела. И народ хороший продукт сильно уважал. Ага. Ты не подумай, но по большей части люди у нас без алкоголя и в радости, и в печали обходились, но когда душа настаивала, то ей в удовольствии том не отказывали. Люди то, и в городе, и на селе, хоть и с разным подходцем, но по сути своей одинаковые - всем разрядка нужна. Рано - ли, поздно - ли, но стресс захотят снять все. И большинство это делает посредством спиртного. Так жизнь наша устроена. У одних веселье без самогона немыслима, а другие вообще без алкоголя умудряются обходиться. Последних я понимать отказываюсь - как такое вообще возможно? "Генетика" - говорят они... Были у нас и такие... А ты как думал?
  Раньше то... у людей и работа была, и зарплаты, хоть и небольшие, но регулярные были. А ещё, что бы выжить, люди  скотину и птиц держали… А ещё огороды городили, в лес - по грибы - ягоды ходили... На реку - за рыбой, за раками... А ведь всё это стресс! А махнул стакан, и уже вроде как ничего, и жить дальше можно...
  Знаешь, а ведь раньше здесь и школа была, и клуб функционировал, и магазин работал, и автобус из города четырежды в день приходил. И что характерно - душевность в людях была! И работу - работали, и отдыхать люди умели. Весело тут было... А сейчас такого нет.
  Раньше, бывало, соберётся молодёжь под вечер на автобусной остановке, кто с гармошкой придёт, кто с гитарой, и ну давай шизгарить. А ежели кто с магнитофоном заявится - тогда танцы устраивали. А потом часть по сеновалам - любовью до первых петухов заниматься, другая винишком продолжит догоняться, а кто и спать идёт, не солоно хлебавши... А поутру - кому на учёбу, кому на работу... Так и жили.
  Тебе этого не понять, потому как ты человек городской. А сейчас чего...?
  Некоторое время они шли молча и каждый думал о своём. Лесник предавался воспоминаниям, а Шмидт размышлял сколько времени ему ещё тут куковать. Да, здесь было куда комфортней чем в лесу, но сколько можно уже прятаться? Это уже начинало надоедать.
  - Ты представляешь, в царские времена по дороге, которой мы сейчас едем, ссыльных на каторгу гнали? Владимирский тракт тут проходил - слыхал о таком?
  - Умеешь же ты приободрить, старый...
  - Ты глянь, какой борщевик по обочинам вымахал? - Не унимался лесник. - В огородах одни лопухи да репейники... А вот яблоньки, правда, кое - где ещё плодоносят.
  - Вот и замутил бы производство сидра... Кстати, а куда это мы с тобой идём?
  - Мне велено тебя выгуливать. Вот и выгуливаю... А это кто там ещё пылит? - приложив ко лбу козырьком ладонь, промолвил вдруг лесник, останавливаясь - Кажись, твои катят... Встречай.

                *****
 
  - Принимай провиант, повелитель валежника, - вылезая из машины обратился Митрич к леснику. - Вот тебе, лесной человек, сумки, вот тебе пакеты... Разгружай. Здесь запасов, недели на полторы, не меньше. Только поосторожней там со стеклотарой - не разбей! А то нам так и не удастся побаловать тебя благородными горячительными напитками. Ты коньяк - то, потребляешь? Или кроме первача не признаёшь ничего?
  - Да согласный я на коньяк... согласный! Чего ты тень на плетень то наводишь? Ёлы - палы! Да сколько же здесь еды? Колбасы... Сыры... Бекон... А ведь у меня и холодильника - то нету... А это что за ягоды в банках?
 - Так это же маслины. С коньячком - самое то.
 - А как по мне, так кроме огурца солёного лучшей закуси нету. И подходит он под все напитки, которые я однажды потреблял в этой жизни. Проверено эмпирически. Ладно, попробуем ваши маслины...
 - Нет, ты посмотри на него, профессор. Эмпирически... Здесь явно прослеживается конфликт цивилизаций. Деревня против города. Самогон против коньяка. Солёный огурец против маслин... А ведь на селе победит, как это уже не раз бывало, примитивизм, потому что так проще, так привычнее, и главное - так дешевле. В борьбе ценников на селе победу всегда одержит солёный огурец и первач. И только потом деревня снизойдёт до оливок и маслин, когда в результате индустриализации вдруг окажется в городе.   
 - Больно уж ты, учёный человек, мудрёно завернул, а мы люди простые, мы всегда что думаем, то и говорим... К-хе... а что это за мадам у вас в машине образовалась? - осёкся лесник, пытаясь рассмотреть сквозь тонированные автомобильные стёкла пассажирку авто. - Кто такая?  Городская? Местных то баб я всех знаю... Чего это она у вас тут сидит?
 - Приблудная она. Подобрали вот, на заправке... Не смогли мимо пройти. Дама осталась без средств к существованию, и ей грозила голодная смерть. И в этот трудный для неё час на её жизненном пути оказались два приличных человека. Которые не знают, что теперь с ней делать... Может, ты посоветуешь чего?
  - Как звать - то тебя, замарашка? - обратился лесник к женщине, с интересом рассматривая её.
  - Верка я, - подала голос попутчица. - и вовсе я не замарашка... Меня муж  бросил!
  - И когда беда эта с тобой приключилась?
  - Полтора года назад. Кажись...               
  - А если поточнее?
  - Ну, не полтора... Может, два... Или больше... Я что, календарь, что - ли веду?
  - Значится так, Вера. Потому как спасители твои о своём прибытии меня заранее не предупредили, то баньку я, естественно, к их прибытию не прибрал, и протопить не успел. Сейчас мужики пусть отдохнут с дороги, пивка попьют, порассуждают, как водится, о сухом остатке, а мы с тобой пойдём баньку готовить. И ты мне о себе расскажешь, а я подумаю, как тебе помочь. Идёт?               
 

                Глава тридцать пятая.
                Аз воздам.
               

  А в сухом остатке, если говорить о докторах, были: ответственность за тех, кого они вольно или невольно приручили, несколько выговоров за систематические опоздания на работу, а ещё нависшая над ними угроза увольнения. Главврач Моргулис уже поставил вопрос ребром - ещё одно опоздание, и их уволят по статье. Имя Робинталя всё ещё продолжало работать на него, и немедленное увольнение, несмотря на угрозы Моргулиса, ему пока не грозило. Однако судьба Митрича висела на тонком волоске, потому как морг – это как известно, не место для дискуссий.  Поэтому найти ему скорую замену для начальства не составит большого труда.               
  В сухом же остатке Шмидта была попытка его убийства, последующий за этим побег, отравление ядовитыми грибами, чудесное спасение, и неясные перспективы нелегального положения.
  Но самая интересная информационная выжимка образовалась за пределами их компетенции, и поскольку связана она была с политическими новостями из столицы, то вопросов порождала куда больше, нежели ответов. Впрочем, и выжимкой то её, по причине расплывчатых формулировок, назвать язык не поворачивался. То было скорее гадание на кофейной гуще, нежели вменяемая аналитика...
  Загадочное исчезновением президента, с его последующим эффектным появлением на заседании госсовета, обрастало всё новыми и новыми слухами. Версий в народе было порождено несусветное количество, начиная от похищения президента инопланетянами, и заканчивая версией о всемирном заговоре, по которой президента, под пытками, вынудили присягнуть некому мировому правительству. И всё бы потихоньку сошло на нет, народ бы угомонился, но тут масла в огонь подлил сам президент, заявивший во всеуслышание что Земля наша плоская. А по прибытии на своё рабочее место, он сразу же сменил всю свою охрану, назначив своего телохранителя главным силовиком страны, отвечающим сразу за весь силовой блок. На такое, за всю историю, не отважился ещё ни один правитель. И даже Путин, будучи президентом, не решился на подобное.
  Ну а на следующий день президент распустил парламент... А через день эта же участь постигла Верховный Хурал... А потом по всей стране начались чистки.
  - Но как мои бывшие коллеги могли это допустить? - недоумевал Шмидт. - У них же всё было под контролем...? Что произошло?
- А тебя не смутил тот факт, что президент стал выше ростом своего пресс - секретаря? А ведь раньше было наоборот...
  - Ты полагаешь... что это уже... не Коля?

  К-х-х-х-х-х.....               
  К-х-х-х-х-х.....
 
 - Ты погоди. Это помехи. Они сейчас закончатся. Но дальше, к сожалению, будет ещё хуже. Я полагаю, что информационный носитель повредился при входе капсулы в земную атмосферу. Скорее всего он перегрелся, а может на него повлияло космическое излучение. Кто его знает. Но, как бы то ни было, часть информации теперь безвозвратно утеряна. И это, конечно же, очень и очень прискорбно. Да, там про Верку много ещё чего сказано... Но мы это пропустим.
  Ага... А вот и продолжение:
 
  "Оказавшись в трубе он некоторое время плыл под водой, пока его страдающий от гипоксии мозг не дал команду на всплытие. Если ему сейчас повезёт, то голова его через секунду не стукнется о свод заполненной под завязку канализационной трубы, предвещая скорую и мучительную смерть от утопления, а окажется в воздушном пузыре, и тогда, возможно, у него вновь появится призрачная надежда на спасение. В противном случае тело его, ещё до наступления темноты, будет извлечено на поверхность, а ночью его тайно сожгут в печи, и больше о лейтенанте Шмидте никто и никогда не услышит. И тут он будто бы увидел яркий свет..."               

  К-х-х-х-х-х-х....
  К-х-х-х-х-х-х....
 
 - Ну вот, опять... Ага…

  "Он был в сознании. Лежал лицом вниз. И по звукам, по ощущениям, по обрывкам фраз, пытался понять, что с ним происходит.
"Да снимите, наконец, с меня эти чёртовы наручники!" - услышал он над собой чей - то сердитый голос...
  Вот зажужжала какая-то дрель, и он с ужасом осознал, что в его голове просверливают дырку. А потом ещё, и ещё, и ещё... Он попытался пошевелиться, но не смог.
  "Говорил я с сердцем моим так: вот, я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания" — вспомнились чьи-то пророческие слова. Он какое-то время ещё сопротивлялся вторжению, но вскоре мысли окончательно спутались, и он сдался. И в тот момент к нему явился Вершитель, и наступил полный паралич воли.
  А потом, откуда-то из глубины подсознания вдруг возник маленький мальчик с заплаканным лицом. Он совершенно не хотел драться, но Вершитель, облачённый в чёрное кимоно, всё кидал и кидал его на татами, и не было от него никакого спасения.
  — Вася, Васенька, сынок! Не ходи туда, Вася, не ходи-и-и-и... — услышал он отчаянный крик матери, тонущим в леденящем душу хохоте Вершителя...

  — Как прошла операция? — поинтересовался куратор в чёрном.
  — Нормально прошла. Без осложнений.
  — Можно докладывать  Егудкину, что у нас всё под контролем?
  — Контроль - это ваша прерогатива. А я всего лишь хирург.
  — Наденьте на него наручники..."
   
 К-х-х-х-х-х-х....               
 К-х-х-х-х-х-х....

  "Митрич вдруг представил себя на месте президента и поёжился. Что он может? Со своими наивными представлениями о добре и зле встать во главе государства? В стране, где народ ментально не готов меняться? Которого устраивает существующее положение дел, и который до сих пор чтит усатого тирана? И что ему тогда остаётся? Плыть по течению? Или ломать страну через колено? Всё это чревато потрясениями и смутой. Ведь эпоха — это та чаша, которую живущим в ней нужно испить до конца. Потребность в преобразованиях должна быть народом выстрадана, и это должно произойти эволюционным путём, через разочарование — к покаянию. И только нащупав ногами самое дно колодца, ужаснуться, осмотреться, взглянуть вверх, на звёзды, завыть от отчаяния и только лишь тогда, ломая ногти, начать карабкаться вверх, к свету. И в тот момент непременно появятся достойные лидеры и поведут страну в новое, светлое будущее...
  Хлопнула входная дверь. То сосед, наконец то, пришёл с работы. Митрич сунул в карман купленную накануне поллитровку, и поспешил на площадку..."
          
                *****
 - Слушай, а это часом, не повторы? В прошлом так случалось с заезженными пластинками... Помнишь такое? Эта песня хороша, начинай сначала!
  - Точно! А я - то думаю, почему мне всё это до боли знакомо? Как это у них? "Род проходит, и род приходит, а Бетельгейзе пребывает во веки...". Тебе это ничего не напоминает?               
  - Очень даже напоминает. Правда насчёт "пребывания во веки" - тут у меня большие сомнения. Похоже, что в их пенатах произошёл некий системный сбой, природа которого неясна. Поэтому и живут они через пень - колоду. А может уже и не живут... Но нам с тобой их не понять в любом случае. Это как у Шекспира: "Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить"? Вроде всё нормально, всё путём, но всё равно что - то не так. И ведь не знаешь что. Это как у нас ошибка 404, когда сервер не может найти запрашиваемые данные, потому - что вы дали ему неправильные «координаты». Только у них это происходит в масштабах всей планеты. И когда дней связующая нить порвалась окончательно - нате вам Вершителя! Кушайте его с маслицем... Удивительно, что он им ещё воду через телевизор не заряжает...
  - А у нас, правильные «координаты»?               



                Послесловие.

 
  — Хороший коньяк! — похвалил я напиток, когда фляга наконец опустела.
— А то! У нас, — сосед выдержал паузу, — у нас такого не делают!
Помолчали.
— Интересно… А вот фамилия Баринов?
— Пустое! Совпадение, конечно! Мало ли во Вселенной патологоанатомов с фамилией Баринов?
— И всё же, удивительное дело... Живут где-то в далёком космосе разумные существа, очень на нас похожие...
— Да. Только в головах у них всё вверх тормашками. Мы всеми этими цивилизационными катаклизмами переболели много столетий назад. Эра Милосердия, о которой мечтал мой двойник из космоса, — давно уже наша реальность!
— Как-то мне их немножечко даже жаль. Ценностные приоритеты у них недостойные. Я бы даже сказал — глупые, мелочные и никчёмные! А порой даже и преступные.
— А что их жалеть? Каждый кузнец своего счастья! Каждый в отдельности, и все вместе! Жалко, что мы так и не узнали, чем там всё закончилось.
—  Жаль!... А Барон Мюнхгаузен был прав, утверждая, что время в космосе течёт по-разному. А ведь люди те давно уже превратились в тлен. И изменить ничего уже нельзя. И всё же...

  Раздался телефонный звонок, Баринов поднял трубку, и сквозь треск помех услышал скрипучий старческий голос:
— Мы с вами не знакомы. Моя фамилия Сусликов. Скоро мы встретимся, и я  потребую от вас сатисфакции! Вы сами знаете, за что!  Ждите...
— Позвольте... Но как? Ведь вы же давно умерли...? Ведь время в космосе...
 Пи - пи - пи - раздалось в телефонной трубке...