Всадник на хромом коне

 «Всадник на хромом коне               

…………………отмеряет время.

И отчаянье людей               

…………………запрягает в стремя.

Меч, коса, топор и зверь               

…………………верно ему служат.

Кто ему откроет дверь,               

…………………тот своё получит…»



1. Алсвет и странный камень.

Жил-был в одной деревне кузнец со своей женой. Прожили они, душа в душу ни один год, но детей так и не народили. Как-то дождливым вечером проезжал мимо кузницы странник на хромом коне. И так получилось, что конь оступился и упал, придавив всадника. Поспешил кузнец бедолаге на помощь. Вытащил и в дом отнёс. Жена кузнеца, женщина добрая, приветливая, дала страннику сухую одежду. А после накрыла на стол, угостила вкусным ужином. Когда гость уснул, кузнец стал коня осматривать. Видит, а подковы-то едва держатся. Взял молот, щипцы, да гвозди подковные, отвёл к кузне и переподковал все четыре копыта

Утром странник поблагодарил хозяев за гостеприимство. Заметив, что конь не хромает, сказал им:

— Как же отблагодарить Вас?

— Ничего не надо, — ответил кузнец. — У нас есть всё, что нужно. Чего желать? Разве что сына или дочку.

Жена кузнеца вздохнула. Странник достал из сумки камень рубиновый на длинной золочёной цепочке и сказал:

— В этом камне миг жизни дитя, что мать не родила. Разделите с ним оставшееся время. И родится мальчик в семье вашей, чтобы прожить столько, сколько вами отдано будет.

Кузнец с женой уже не молоды, времени, отпущенного им на земле, осталось мало.

— Я хочу, чтобы наше дитятко жило долго и счастливо, — сказала женщина. — Отдам всё время без остатка!

— Какое ж это счастье, без матери расти – сиротою быть? — прикрикнул на жену кузнец и сурово так брови сдвинул.

— Что ж… ясно. Вернусь, когда исполнится ребёнку шестнадцать лет. Тогда и решите, — сказал странник, убрал камень и попрощался, низко поклонившись.

В тот же год жена кузнеца родила мальчика, и назвали его Алсвет. Не могли родители нарадоваться своему счастью. Каждый день мать нежила и баловала сына, а отец учил кузнечному ремеслу да жить по совести. Время быстро шло. Мальчик здоровым вырос, умным и весёлым.

На шестнадцатый день рожденья мать Алсвета надела лучший наряд, недавно купленный, и устроила особое пиршество. Вся деревня сбежалась во двор и уселась за столами. Веселился народ, много пил, много ел, песни радостно пел. А вечером, когда гости разошлись, кузнец передал сыну инструменты, кузню и дом, сказав, что тот теперь хозяином в нем.

— Больше нам нечего тебе дать, — отец обнял Алсвета так, словно прощался. — Помни все, чему я учил. Будь добр к людям и справедлив.

— Живи долго, моё солнышко. Помни, мы будем любить тебя, чтобы ни случилось, — глаза матери наполнились слезами, когда она протянула сыну праздничную рубаху, расшитую красной нитью.

Алсвет принял родительские дары с благодарностью да спать отправился. Только на сердце тревожно сделалось да боязно от дурных предчувствий. Какой тут сон? Решил он пойти во двор, водицы с колодца испить.

Спустился и видит –  отец с матерью на крылечке сидят, точно ждут чего-то или кого-то. А ночь так темна, что ни дорог, ни домов не видать. И тихо… лишь стук нескладный гулко раздался где-то вдалеке и исчез. Но позже вновь повторился и вроде тише стал. Прислушался Алсвет и видит, как из мрака в свет выходит конь. В одеждах серых рядом странник, в руке его мерцает камень. К родителям хромает конь, но странник не проходит в дом.

Кузнец кивнул и жену к груди прижал. Тут камень вспыхнул алым светом, столь нестерпимо ярким, что Алсвет зажмурился. Внезапно жаркой волной тело его обдало, и сердце наполнилось чувством бесконечной любви.

Открыл Алсвет глаза, глянул на отца с матерью. Лежат они на земле как мёртвые, аккурат возле крылечка, где давеча сидели, а рядом камень алый на золочёной цепочке. Испугался Алсвет за родителей, кинулся к ним. Тормошит, зовёт, поднять пытается. Всё без толку. Странник же на коня сел и прочь побрёл.

— Стой! Погоди! — в слезах погнался Алсвет за всадником, но чем быстрее бежал, тем больше отставал. Растворился странник во мгле ночной, будто его и не было.

Что ж тут делать? Остался Алсвет сиротой. Схоронил родителей, а думы о всаднике на хромом коне покоя не дают. Сон не идёт, кусок в горло не лезет. Нет мочи Алсвету в пустом доме жить да скорбь в душе растить. И решил он найти того всадника, дабы ответ получить за смерть отца с матерью.

Завернул Алсвет алый камень в тряпицу, сложил в котомку, собрал еды в дорогу да кой-каких инструментов, заколотил дом, а на отцовскую кузню замок амбарный повесил. Старейшину упросил за могилками досматривать, покуда не вернётся из странствий.

Присел на дорожку, вздохнул глубоко и отправился в путь неведомый.

 

2. Алсвет и Крыжомей.

Долго ли коротко ли шёл Алсвет, но зашёл в места дремучие, дикие. Под ногами хлюпало, за спиною хрюкало, над головою ухало, сердце бухало. То справа, то слева раздавался скрежет и треск. Впору испугаться и бежать прочь со всех ног, да некуда. Совсем заблудился Алсвет, упал на колени и заплакал.

— Чего сырость разводишь? И без твоих слёз мокро, — прошипел угрожающе голос совсем рядом.

Обернулся Алсвет, но никого не увидел.

— Кто ты? — спросил он. — Покажись, не обижу.

— Ишь быстрый какой. Сперва сам назовись и о нужде расскажи, что в болото пригнала. Тогда, может, покажусь и помогу чем, а может, сгублю, и никто не узнает, что с тобой сталось.

— Алсвет я, сын кузнеца. Ищу всадника на хромом коне. Есть у меня к нему дело важное.

— Сам найдёт, когда время придёт.

— Выходит, ты его знаешь? Встречал?

— Лучше б не знал! Дурень, на кой искать его, когда всяк умный человек страшится да прочь бежит, заслышав топот копыт?

Болотная жижа  забулькала, зашлёпала. Мокрый мох под ногами зашевелился, и показалось Алсвету чудное существо. Не то рыба, не то жаба, не то зверь какой непонятный.

— Что? Страш-ш-шно? — низкие шипящие звуки из огромного рта вылетали медленно и гулко.

— Нет, не страшно мне, — соврал Алсвет. — А должно быть?

— Я чудище, разве не видишь? Смотри, какие у меня глаза, как у жабы огромные. Тело рыбьей чешуёй покрытое. Посмотри на мой рот с усами, как у сома. А этот хвост змеиный и шерсть крысиная вместо волос. Разве не жутко тебе?

И в самом деле, вид был пугающий, но Алсвет страх спрятал как можно дальше и ответил как можно громче.

— Нет!  Что я змеиных хвостов или сомьих усов не видывал. И с чего мне бояться жабьих глаз да рыбьей чешуи?

Чудище рассмеялось булькающе, по-жабьи.

— Ой, насмешил. Что ж, хорошо, выведу тебя с болота и дорогу покажу. Только обещай, коль встретишь всадника на хромом коне, то выпросишь у него одну вещицу.

— Какую вещицу?

— Сперва обещай, а то не помогу, — заупрямилось чудище.

— Обещаю!

— Медный шарик с трещиной в виде трезубца.

— На кой тебе такой? — удивился Алсвет. — Я сын кузнеца! Скую тебе хошь медный, хошь стальной... и без всяких трещин.

— Нет, мне нужен только этот. Как получишь, брось его в воду и скажи трижды: «каждой твари поклонись, жизнь отдай и обернись». Запомнил?

— Ага! — ответил юноша.

— Тогда держись! — чудище обвило его хвостом в три кольца и ка-а-ак прыгнет. Алсвет со страху глаза зажмурил да вцепился в чешую руками.

— Вон! Дорогу видишь? — спросило чудище, сидя на макушке сухого дерева. — Она ведёт к дому отшельника. У него-то и спросишь о всаднике, что скитается на хромом коне.

Вися на змеином хвосте, Алсвет открыл один глаз. Ох и высоко! И дорога далеко! Только он так подумал, как чудище прыгнуло и оказалось на земле. С этого места до дороги рукой подать. Обрадовался Алсвет, стал благодарить чудище болотное да раскланиваться.

— Спасибо тебе за помощь! Слушай, а как звать-то тебя?

— Уж и не помню, когда меня по имени кто звал. Но ты зови Крыжомей, — сказало чудище и побрело обратно на болота, напевая песенку:

   «Крыса, жаба, сом и змей

Получился Крыжомей.

Крыжомей, Крыжомей

Всех упрямей и жадней.

На болоте всех сильней

Крыса, жаба, сом и змей.

Крыжомей, Крыжомей

Губит глупеньких людей!»

 

3. Алсвет и наконечник стрелы.

Шёл, шёл Алсвет по дороге, которую Крыжомей показал, призадумался и не услышал, как нагнала его повозка лёгкая, лошадью пегой запряжённая.

— Эй, дурак-человек! Чего поперёк дороги ходишь, меня ехать не пускаешь? — прикрикнул на Алсвета бородатый мужичок.

— Прости милостиво, — Алсвет отошёл к обочине, извиняясь.

— И откуда на этой дороге взялся-то?

— С болота. Заплутал сильно. Думал, пропаду, но повезло выйти на эту дорогу.

— Ого, с самого жадного болота? — не поверил мужичок. — Люди сказывают, там жабазверь живёт, что путников душит да на дно тянет.

Алсвет вспомнил Крыжомея и его песню. Ох и повезло, что жив остался.

— Ладно, садись, подвезу! Переночуешь у старика-отшельника. Чего в сумерках бродить, сгинешь ещё, — бородач оказался человеком добрым и душевным.

Стал Алсвет расспрашивать об отшельнике. За разговором ведь дорога короче и людям веселей.  Оказалось, отшельник тот гончарных дел мастер. Всё у него хорошо было, покуда с лихими людьми не встретился. Возвращался он как-то с женой с ярмарки. Вёз денежку немалую, что за товар выручил. Всё отняли злодеи, да так поколотили, что мастер едва жив остался, а вот жену насмерть зашибли. Как схоронил её гончар, так перестал с людьми общаться и на ярмарки ездить. А ведь на редкость хороший мастер был. Мужичок тот, что Алсвета подвести вызвался, у отшельника в учениках цельный год ходил. С тех пор частенько навещал. Вот и сейчас гостинец везёт.

Добрались до дома отшельника уж затемно. Встретила их молодая хозяюшка. Ни слова не говоря, проводила обоих в дом, стала хлопотать, ужин на стол собирать. Алсвет дивится, а мужичок в бороду посмеивается. Как уселись за стол, женщина вышла. Вернулась же, ведя под руки старого больного человека. Привела, усадила на скамью рядом с печкой, подушку под спину заткнула и молча села в сторонке. Старик набил в трубку табака, прикурил от лучинки и стал клубы дыма пускать, щуря правый глаз. Бородач ел пареную репу с картошкой печёной, хрустел малосольными огурчиками. А между делом громким голосом рассказывал о диковинках, что люди видели или слышали. Старик с интересом слушал, иногда головой покачивал. Как ужинать закончили, молодая хозяйка порядок на столе навела, посуду убрала, вымыла да на полке сложила.  Стал Алсвет благодарить хозяина с хозяйкой за приют и сытный ужин. Хозяюшка молчит, словно не слышит ничего, а старик курит и головой кивает.

- Громче говори, Гнат Потапыч с годами слаб на ухо стал. А Ырся хоть и понимает, да только сказать ничего не может. Так что идём-ка спать! Утро вечера лучшей. – Бородач похлопал Алсвета по плечу, и пошли они через сени наружу до сеновала.

Наутро, после завтрака повёл бородач Алсвета на холм, что за домом. На том месте две берёзы росли, стройные, высокие, а меж ними крест могильный.

— Глянь, как Гнат Потапыч могилку жены украсил, — сказал мужичок и сел на скамейку, что на завалинке.

И правда, тут было на что посмотреть. Такой красоты Алсвет отродясь не видал. Всё место вокруг креста выложено плитками глиняными с рисунком резным. Только посерёдке камень белый, гладкий как стол, а на нем свежая веточка крапивы лежит. Удивился Алсвет, хотел у бородача спросить, а нет его на завалинке.

Решил Алсвет пойти к отшельнику с расспросами. Вошёл в избу и слышит, как бородач просит старика выдать за него Ырсю, а тот упрямится, не отдаёт. Рассердился мужичок, поднял крик да шум. Тут же прибежала молодая хозяйка и выставила бородача в сени.

— В который раз прошу отдать за меня девчонку. Ведь пропадёт в таком глухом месте. А так семья, дети, внуки будут. Я мужик работящий, надёжный. Э-эх! — бородач махнул рукой и пошёл повозку готовить, чтоб сразу после обеда в путь обратный отправиться.

За обедом Гнат Потапыч был бледен и тих, сидел горькую пил. Бородач тоже помрачнел и ничего уже не рассказывал. Решился тогда Алсвет спросить старика о всаднике на хромом коне. Может, слыхивал чего.

— Помню, помню… кхе… кхе. Как схоронил жёнушку, всё из рук валиться стало. Ничего не мог делать. Куда ни гляну, везде её вижу. Слезы глаза застилают, руки дрожат и ноги подкашиваются. А тут ещё крест на могилке покосился. Его б поправить, а силы будто в землю вместе с ней ушли. — Старик говорил медленно, с остановками, покашливая. — Тут вижу, мимо странник идёт, коня хромого под уздцы ведёт. Пошёл просить помощи крест ровнять. А у коня в боку торчит  что-то. Присмотрелся - древко стрелы, а наконечник внутри застрял. Я стрелу вытащил, рану, как мог, залатал. Тогда странник спросил: чем, мол, отблагодарить. Рассказал я о своём горе-несчастье и на крест показал. Вдвоём мы его враз выровняли, камнями укрепили. На прощанье странник подарил наконечник стрелы, с ним моя доля не так горька….

Старик смолк и закрыл глаза. В тот же миг молодая хозяйка побелела так, будто вместе с одеждой в муке валялась. Бородач забеспокоился, выскочил из-за стола, стал звать женщину по имени: «Ырся! Ырся! Что с тобой? Очнись!». Но стоило лишь коснуться, как рассыпалась она горстью песчинок, и неведомый вихрь унёс их прочь из дома. Мужичок бросился следом.

Алсвет же подошёл к отшельнику и понял, что старик умер. Испугался, выбежал на улицу вслед за бородачом. А тот на могильном холме стоит, лицо от слёз утирает. Подошёл Алсвет и видит: на белой плите, что под крестом, статуя лежит. И ведь точь-в-точь как Ырся. Руки на груди в молитве сложены, на голове крапивный венок.

— Выходит, она памятник могильный. Потому не говорила. Камень, он ведь и есть камень… — сказал опечаленный бородач.

— Это ж какими сильными должны быть чувства, что б камень ожил? — спросил Алсвет.

— Мне того неведомо… — ответил мужичок и побрёл в дом, делами скорбными заниматься.

Решил Алсвет задержаться немного, помощью своей отблагодарить бородача за доброту, за заботу. Вдвоём любое дело быстрее спорится. Да и горе-несчастье вдвое легче несть, когда рядом кто-то есть. Заодно о гончарном деле узнал, да понемногу обучился горшки и прочую утварь мастерить. Ремесло это полезное, а работа интересная.

Вскоре пришло время снова в путь отправляться. Собрал Алсвет котомку, поклонился бородачу в ноги, взял палку походную, чтобы легче идти, и отправился в путь. Напоследок поднялся на могильный холм с хозяевами проститься и видит: у статуи в руках блестит что-то. Подловчился, вытащил наконечник стрелы с обломанным древком, тот самый, про который старик рассказывал. Едва взял в руки, как послышался голос мужской:

 «Как же надо полюбить,

  Чтобы камень оживить?

  Сердцу ведь не запретить

  С этой болью жить и жить!»

А женский голос ему отвечает:

«Телом в камень обернусь,

  Душой в ветер превращусь,

  Наваждением явлюсь,

  Разгоню печаль и грусть!

  И до смерти не прощусь. 

  Обещаю! Я клянусь!»

Растерялся Алсвет, а что делать не знает. Завернул наконечник в тряпицу вместе с алым камнем, завязал узелком и пошёл прочь по дороге лесной.

 

4. Алсвет и Домогон.

Долго шёл Алсвет по лесу, пока не вышел к обрыву. Мост в этом месте стоял старый и заброшенный: доски гнилые, гвозди ржавые, верёвки такие ветхие, что наполовину истлели, того и гляди рассыплются. А дело-то к вечеру. Решил Алсвет разбить костёр неподалёку, поужинать да вздремнуть до утра, а там уж искать другую дорогу.

Разложил вещи, достал краюху хлеба, луковицу да картошечку. Сидит, на огонь глядит. Вдруг слышится шум. Не то ветер поднялся и воет, а не то зверь какой.  Вскочил на ноги, глядит по сторонам, а вокруг такая темень, хоть глаз коли. Тут как начал костёр дымить. Да так, что дышать нельзя. Закашлялся Алсвет и говорит:

«Дым, дым, я масло не ем,

      Будь со мной подобрей.

  Добрый дым уважаю

      И к столу приглашаю!»

— К столу? Я согласен! — заговорил дым человеческим голосом.

Видит Алсвет, дымное облако закружилось, завертелось и комочком оземь бух, аккурат возле костра. Пригляделся, это не дым и не облако. Стоит у огня старичок с длинной белой бородой, спиной скрюченной дугой. Вершков десять в высоту, вершков десять в ширину. Сам-то чёрный, что зола, да горят огнём глаза. Востры ушки, сидят на макушке. А со лба торчат рога. Вот такие чудеса.

— Ну? Чем потчевать будешь, путник? — спросил старичок, потирая крохотные ручки.

— Хлеб да картошка, лука немножко.

— Ох! Хорошо!

— А ты, дедушка, откуда будешь? Как здесь очутился?

— Не помню, всегда здесь был. Раньше-то много людей по мосту ходило. Дружина тут службу несла, лихих людей отваживала, добрых привечала. По ту сторону деревня большая была, за холмом ещё с пять поменьше. Все дружно жили.

— Что же случилось-то? Откуда такая разруха?

— Стар я всё помнить. Но вроде завёлся тут не то человек недобрый, не то зверь лютый. Всё хозяйство порушил, все припасы повыжрал, разорил всех кругом. Голод-беда пришла в каждый дом. Люди долго терпеть не стали, собрали пожитки да сбежали. А куда? Я того не знаю.

— А как же дружина? Что же они?

— Видать, с остальными ушли, — старичок говорит-говорит, а изо рта огонь так и пыхает, так и пыхает.

Не успел Алсвет свой ломоть хлеба доесть, как видит, что ничего больше не осталось. Всё подъел старичок. Сидит, ложку деревянную грызёт. Понял тогда Алсвет, что за напасть пришла в это место, но промолчал.

— А как звать, величать-то тебя?

— Дымный чёртик Домогон, — ответил старичок и запел:

«Чтобы не было печали,

   Люди хлебом угощали,

  Ладан на мосту курили,

     На распутье горьку лили.

  Только где же эти люди?

     На каком теперь распутье?

  Я их жду, по ним грущу,

     И таре-е-лочку хочу-у!»

Чёртик пел, пел, и с каждой строчкой всё сильнее дымил, аж глаза щипать стало.

— Тарелочку? — спросил Алсвет, утирая рукавом слезящиеся глаза.

В ответ старичок лишь больше дыма напустил и запричитал нараспев:

« Блюдце с синею каймою,

  Не гнутое, а прямое….

  В центре яблочко златое,

Крохотное, наливное…

Как же, как же, как же, как же

Как же мне найти такое?!»

— Я могу сделать! Кхе-кхе … — закашлялся Алсвет, задыхаясь от дыма.

А чёртик затрещал как саранча, угольками глаз шкварча:

«Там, за речкой, есть дорога:

  Она вывести должна

на деревню у ручья,

Если в ней взойти на гору,

то увидишь купола.

В той сторонушке, я слышал,

та тарелочка была.

Как же, как же, как же, как же

Как же мне попасть туда?!»

Ох, совсем худо Алсвету. Ни леса, ни земли, ни неба не видать из-за дыма, и жарко как пирогу в печке. Испугался юноша, что старичок его нарочно коптит да парит. Видать, съесть хочет. Тут же схватил узелок, что под рукой лежал, и прочь бежать, не видя дороги. Опомнился уже посередь моста. Ноги в доски провалились, те щепою в них вонзились. Пуще прежнего Алсвет испугался. Тут как затрещит вокруг, как загудит в ушах, как ветер в лицо вдарит, не вздохнуть. Мост рухнул вниз, а вместе с ним Алсвет, прямо в холодную реку. Одно хорошо, от дымного чёртика сбежал. А то съел бы, как пить дать, съел бы вместе с узелком и портками.

 

5. Алсвет и рукавичка.

Долго ли Алсвет барахтался в воде иль нет, только силёнок выплыть не осталось. Начал тонуть, да спас его кто-то. Очнулся в светлой горнице среди игрушек. В доме том, как оказалось, живёт молодой мастер-кукольник по имени Лад. Он-то его из реки и вытащил.

Неделю кукольник выхаживал Алсвета, щепки да занозы с ног вытягивал, раны травами лечил, тряпьём перевязывал. И такой он бодрый, весёлый и разговорчивый парень оказался, что не сдружиться с ним нельзя было.

Алсвет поправился, хотел по хозяйству помочь, а тот и без него справляется, в помощи не нуждается. Всякая работа в руках Лада ладится, всюду он поспевает и о госте не забывает: на стол накроет, накормит, сказ какой расскажет, что от торговых людей слыхивал. И всё-то хорошо, только одно странно, кукольник гостя яствами потчует, а сам не ест, не пьёт, сядет на лавку да мастерит что-то. Стал Алсвет интересоваться, что да как тот делает. И покуда поправлялся, научился простенькие поделки мастерить. Ох и радостно видеть, как игрушки рядками стоят: куклы румяные, солдатики деревянные, в яблоках коники, с хоботом слоники, петрушки с бубенцами и бабы на самоваре. А как весело свистульки свистят да детские бубны гремят, в барабанчики зайчики бьют, медведи из плюша и ваты ревут.

Эх и не скучно живётся Алсвету в доме кукольника, но пора в путь собираться. Рассказал он Ладу о своих приключениях, а после спросил о всаднике на хромом коне.

— Отец мой видел его, — ответил кукольник.

— И что случилось?

— Не знаю. Маленький был, чтобы помнить. Но есть запись, только неграмотный я, и написанное мне непонятно. Ты, коль грамоту знаешь, прочти мне, – сказал это Лад, вышел в сени и вернулся держа в руках деревянный короб с затейливой резьбой. Внутри него Алсвет нашёл берестяную грамоту. Развернул её  и начал читать:

«Случилось это весной, когда снег почти сошёл. Мы с сыном к каравану торговому прибились. Так безопасней по ярмаркам разъезжать. Времена ведь неспокойные. Князья местные вражду затеяли, и люд простой от сечи страдал сильно.

Как-то стал караван студёную реку вброд переходить, да наткнулся на раненых людей. Помогли им, раны перевязали, у костра согрели да едой поделились. А день спустя нагнали нас ратники, стали бранить да оружием размахивать. Мол, зачем недругам помогали, князя этим обидели. Да так разгорячились, что повозки перевернули да пожгли. Людей торговых бичами высекли, что б огонь не тушили, добро не спасали. Кони напугались, по лесу разбежались. Дети, женщины попрятались в канавах дорожных да за камнями серыми, деревьями палыми. Как ратники уехали, стали люди друг дружку звать-созывать да окликивать. Я сына громко звал по имени. Не откликается он. Стал людей спрашивать. Никто его не видел. Долго искал. Люди торговые уж лошадей в лесу сыскали, а сына нет как нет. Тут пожарище разобрали и нашли его живым. Мальчик мой в сундуке кукольном прятался, в огне руки, ноги дочерна обжёг. Сердцу родительскому больно смотреть, как дите плачет, да в муках корчится, а помочь никак нельзя. От этого горько на душе да больно в сердце.

Оставил я караван, к реке вернулся, дабы водицей студёной охолонуть раны страшные, огнём выжженные. Опустил на руках сына в реку быструю, а на другом берегу опять сеча идёт.

Глядь, к реке воин спускается в доспехах сверкающих, накидке красной, как пламя развивающейся, на плече меч широкий, а в узде конь рыжий, с гривой багряной, как кровь неспёкшаяся. Глаза коня огнём горят, а из ноздрей дым валит.  Испугался я, но бежать не стал. Вытащил сына из реки да тряпками мокрыми обложил. Развёл на берегу костёр, достал еду, питье стал ужинать. К тому времени сеча стихать начала.

А воин реку перешёл, к дороге вышел. Окликнул я его, мол, негоже одному в потёмках бродить. Пригласил у костра до утра обождать. Воин кивнул, и конь его страшный прилёг в траву отдохнуть недалече.

Поделился я ужином скромным, рассказал о сыне своём страдающем. А покуда говорил, выстрогал из коряги игрушку детскую, у костра поставил. Не привык, чтобы руки без дела оставались. Воин глянул игрушку да на сына моего, и головой так покачал, точно осуждал. А после встал и поклонился мне до земли. Удивился я, но ничего не сказал.

Как воин выпрямился, так увидел я странника в одеждах серых за его спиной. Конь рядом с ним вышагивал, припадая точно хромый. А на дороге ещё кто-то. Пригляделся, а то всадник в одеждах чёрных, верхом на вороном коне. И так мне страшно стало, словно сама смерть на дороге стоит. Странник, что в одеждах серых, ко мне подошёл, рукавичку протянул бисером вышитую, мехом собольим отороченную. Велел сыну на руку одеть, коль совсем худо станет. И ушли они, словно их и не было, словно морок на меня нашёл. К утру мальчик мой перестал стонать и плакать, совсем притих да лицом побелел. Тут я о рукавичке вспомнил. На руку обгорелую надел, и обратилась плоть огнём сожжённая деревяшками скрюченными, лишь голова и тело прежними остались. И хоть кручинься тут, хоть радуйся. Живой, и то хорошо.

Стал сын спрашивать, почему не чувствует ни ручек, ни ножек. А что сказать-то? Взял я инструменты, да придал крючьям вид марионеточный. А после научил кукольными ручками работать, кукольными ножками вышагивать, да ремеслу своему, как мог, обучил. Только игрушки в его руках живыми становились и часто пропадать стали, точно сбегали куда-то.

Вот так остались мы жить в этом месте. Вдали от людей, в стороне от дорог. Торговые люди временами захаживали, вели торговлю, тем и жили, да хозяйство разводили».

Прочёл последнюю строчку Алсвет и глянул на Лада. Тот выглядел бодрым и весёлым, словно ничего удивительно не услышал.

— Выходит, у тебя игрушечные руки?

— Мне отец не говорил об этом.

— А отец твой… жив ещё?

— Вот уже одиннадцатая весна пришла, а он всё спит в мастерской, не просыпается.

Удивился Алсвет, попросил отвести в мастерскую. В широкой комнате не было места от сломанных игрушек и разных лежащих в кучи деталей. Показалось Алсвету, будто следит за ним кто-то во всём этом беспорядке. А Лад показал на кровать возле стены.

И там, по пояс накрытый одеялом, лежал скелет с задубевшей от времени кожей. Седые волосы раскинулись по подушке густыми прядями. Из-под одеяла высунулись кованные сапоги носами вверх. Пуще всего удивился Алсвет тому, что рук у мертвеца было две пары: одни, маленькие, крепились к плечам и лежали скрещёнными на груди, другие, вдвое больше, массивней, выходили из боков и тянулись почти до сапог. Детская рукавичка, отороченная мехом, запылилась на мёртвой ручке, и вышивка бисером потускнела. Только Алсвет решился взять её, как со всех сторон бросились на него игрушки да сломанные безделушки.

Лад же заворожено глядел на рукавичку. Вдруг раздался хруст, и видит Алсвет: молодой кукольник рукавичку схватил, да так, что руку мертвецу изломал. Тут же ожившие игрушки попадали на пол, как мёртвая осенняя листва. Только Лад остался стоять с выражением немого добродушия на лице, всё больше превращаясь в обычную деревянную куклу.

Вздохнул Алсвет, подошёл к кукольнику и забрал рукавичку. Высыпались из неё  костяшки и покатились по полу в разные стороны. Алсвет собрал их в горсть, на кровать положил. Нехорошо костям в пыли валяться, подумал он и вышел вон.

Нашёл за домом хорошее место: тихое, высокое. Выкопал могилку и схоронил останки старого кукольника. Вот только какое имя на могильном камне указать? Думал, думал Алсвет – ничего не придумал. Принёс из мастерской кукольные ручки и выставил на могилке ладошками к небу, как цветы. Затем положил средь них куклу, что раньше Ладом была. Поклонился до земли, поблагодарил за приют и заботу, стал прощаться.

- Прощай, друг Лад! Пусть твой сон будет крепким и счастливым! – Смотрит на куклу Алсвет и вспоминает, каким весёлым был молодой кукольник, как заботился обо всём, и так грустно на сердце сделалось. Кто ж теперь за домом да скотиной смотреть будет?

Делать нечего. Собрал Алсвет птицу да кролей в клетки, урожай с огорода в плетёные корзины выложил. Не пропадать же трудам Лада. Грамоту, что Лад показывал, свернул трубочкой и убрал в рукавичку, а рукавичку в тряпицу положил вместе с обломком стрелы и алым камнем. Связал всё узелком да за пазуху спрятал. Опосля заколотил ставни, запряг белобокую корову в телегу и поехал по дороге, что в город ведёт.

 

6. Алсвет и Опакля.

Ехал Алсвет день, ехал другой, на третий преградило дорогу дерево. Слез он с телеги, стал ствол в сторону толкать да дёргать. Вдруг из глаз звезды посыпались, и темно стало. Чувствует только, будто тащит его кто. Хотел слово молвить, да совсем сознание потерял.

Очнулся, вокруг мрак и сырость. Голова в затылке болит, в животе от голода урчит. Стал на ноги вставать, под ногами хрустит да поскрипывает.

— Эй! Ты чегось танцуешь на моих костях? А?! Свалился на голову и отплясывает! Никакого покоя! А ну-ка убирайся вон отсель! Мой это колодец, мой, слышишь? Иди помирай в другое место! А тут неча делать! — женский визгливый голос эхом пронёсся по каменным стенам.

Алсвет отскочил к стене и огляделся. В тёмном углу, среди мусора, мха и плесени торчали кости, а череп болтался над ними в воздухе, злобно таращась пустыми глазницами.

— Я бы рад уйти, да как?

— Откель мне знать? Как попал, так и убирайся!

— Не по своей воле я здесь оказался. Меня сюда бросили, — стал оправдываться юноша.

— Эдак каждый будет сюда хлам бросать! А ну пошёл прочь, и остальным скажи, что нет здесь ни для кого места!

— А если сверху заложить чем? — подумал вслух Алсвет.

— Ишь ты! Хочешь меня без тепла и света оставить? Чтоб сгнила вконец?! И чего топчешься? Лезь наверх ужежжж!

Попробовал Алсвет подняться по кладке, да камень такой скользкий, что и половины пути не прошёл, как вниз упал.

— Поосторожней там! Не сыпь на меня всяку гадость! — заверещал голос.

Три попытки сделал Алсвет. И так и сяк пробовал, да только не выбраться из колодца никак. Руки ободрал да одежду порвал. Сел спиной к стенке, обнял коленки.

— Чегось расселся-то? Убирайся!! Сидит сопли солит!

— А ты кто будешь, дух колодезный? Имя у тебя есть?

— Опакля меня кличут, те, кто смерти ищут!

— А меня Алсветом, сыном кузнеца.

— На кой мне твоё имя? Раз в колодец мой попал, давай тихо помирай, мне тут шумом не мешай!

Вздохнул Алсвет и песню запел, что в детстве слышал:

«Всадник на хромом коне отмеряет время.

И отчаянье людей запрягает в стремя.

Меч, коса, топор и зверь верно ему служат.

Кто ему откроет дверь, тот своё получит…»

Не успел он допеть куплет, как услышал свистящий храп. Колодезный дух уснул, а череп закатил в кривую щель, что в стене была. Алсвет тихонько подкрался к нему, смотрит: кости синей лентой перевязаны.

«Выходит, связали и бросили в колодец умирать», – посочувствовал он. Тут видит: стена рядом вся исцарапана да кровью спёкшейся заляпана, а щель в ней на проход похожа. Осторожно взял Алсвет в руки череп и переложил рядышком на мох. После начал проход от камней да костей освобождать, в сторонку складывать.

— Эй! Ты чего удумал?! Самый умный здесь? А ну складай, как было! — раздался визгливый голос Опакли.

Тут же по телу, точно змейка, побежала синяя лента. Побежала-побежала, руки-ноги завязала, повалила да в бараний рог скрутила. Боязно стало, но Алсвет решил не останавливаться, не сдаваться. Завертелся, стал кататься с боку на бок, всё вокруг пинать да расшвыривать.

— Эй! Раскрошу! Разворошу! Кости в щепки превращу! Каждый камень раскачаю и колодец разломаю! — стал Алсвет приговаривать да на духа всё поглядывать.

Испугалась Опакля, собрала ленту синюю да в уголочке притихла, причитая да всхлипывая:

«И за что така печаль,

  Запугал и накричал…

  Всё вокруг переломал,

Сквозняков понапускал…

Что б тебе живот скрутило.

  Что тебя всю жизнь мутило.

  Что б тебя било, крушило

В дебрях адского горнила!

Я же буду отдыхать,

  Гнилью праховой дышать,

  Тихо песни распевать.

Вот такая ж благодать!..».

Ещё долго эхо носило повизгивания Опакли, отражаясь от стен узкого прохода. Пройдя шагов десять, Алсвет догадался, что здесь текла подземная речка. А значит, обязательно есть выход наружу.

 

7. Алсвет и жемчужная серёжка.

Долго бродил Алсвет под землёй, устал страшно. Сел на коленки, ручки сложил, глазки закрыл. Вдруг слышатся ему голоса чьи-то. Отбросив усталость,  пошёл он на шум людской. Шагов через десять забрезжил впереди лучик света. А там… стена красным кирпичом выложена, с дырой круглой, решёткой железной убранной. Оттуда и свет идёт. Постарался Алсвет, раскачал кладку у прутьев да высвободил один, а затем другой. Вскоре смог протиснуться в дыру. И попал в место странное, но интересное: четыре стены, на одной большое окно зарешеченное, на другой тяжёлая дверь, у третьей внизу круглая дыра в сток, а вдоль стен полки от еды ломятся.

«Хороша кладовочка», - подумал Алсвет, и в животе заурчало от голода. Раздумывать не стал, набрал в горсти семян. Сел за мучными мешками, где на полке колбасы лежали. Наелся да спать свалился. Вдруг слышится ему сквозь сон задорной песни перезвон:

«Ух! Разойдись, народ,

дайте танцевать!

Ах! Я сегодня рад

каждого обнять!

Ох! Топну-ка ногой,

да махну рукой!

Эх! Парень я простой,

сердцем золотой!..».

Вскочил Алсвет, тряпьё своё отряхнул да пошёл смотреть, кто ж так весело поёт. Потихоньку вышел с кладовки на двор широкий, а там толпа собралась. Все слушают мальчишку-музыканта, что на скрипке играет да песни распевает. И радостно в сердце, и легко на душе от песен его. Только девушка одна стоит в сторонке печальная, слезинки в платочек собирает.

Подошёл к ней Алсвет, стал  расспрашивать, что за беда с ней приключилась и как помочь. Рассказала она, что музыкант весёлый - брат её  родной Данко. Что ничего он не слышит, кроме музыки, что в сердце его живёт. Вот её-то и играет да народ радует. Только не всем это нравится, потому в острог забрали. Били, колотили и на смерть осудили. Пока палач готовится, разрешили спеть да напоследок сыграть, людей порадовать. Вот и плачет сестрица и коня хромого поминает бранными словами. Как услышал Алсвет про коня, стал расспрашивать пуще прежнего. Вот только ничего она сказать не успела. Барабаны застучали, люди громко закричали, хотели казнь остановить, да кто ж их слушать станет. Сестрица глаза закрыла и зарыдала горько-горько. Алсвет не стал на казнь смотреть. Встал спиной к толпе, прижал девицу к плечу, дабы утешить да слёзы горючие унять. Притихла сестрица, стала лицом бледная, сама ни живая, ни мёртвая. Вызвался тогда Алсвет домой отвести да помочь чем. Она в ответ лишь головой кивнула. Так и пошли от острога до дома.

На крылечке их дед с бабкой встретили, в горницу проводили. И такие приветливые! Бабка на стол накрыла, Алсвета за него усадила, одежду починила, пятна повыстирала, заплатки где надо приладила. Дед же сидел суровый, всё расспрашивал, кто таков, из каких мест пришёл, с каким делом знаком. Всё рассказал Алсвет про путешествия свои и про то, как в этом месте оказался. Дед слушал внимательно, головой кивал, кряхтел да покрякивал.

— Что ж, дело твоё чудное, но не злое. А разбойников, что на тебя напали, уже наказали. У нас торговые люди хорошо знают корову кукольника. Когда её на ярмарке увидали, то чужаков повязали, в острог сдали. Там уж они во всем сознались, как на телегу напали да разграбили. И про то, что парня молодого в проклятый колодец скинули, тоже сказывали. Вот только никто не решился туда ехать.

— Хорошо, что узелок мой не взяли. Хотя чего там брать? — ответил Алсвет.

— Есть у меня вещица одна, может, тебе чем сгодится, — сказал дед и велел бабке принести коробочку тыквенную.

Открыл её  Алсвет и видит, стоят в центре пять фигурок коней разных мастей. Первый конь белый с золотой гривой, сбруя блещет серебром, глаза светят янтарём. Второй конь рыжий, огнём грива пышет, в глазах рубины сверкают, они же сбрую украшают. Третий конь вороной с гривой, убранной косой. Коса цветной лентой подвязана, а сбруя самоцветами украшена. Четвёртый конь серый с гривой белой, в глазах сапфиры, а из сбруи только уздечка да удила, и те выглядят хило. Пятый конь стеклянный и весь какой-то странный.

— Белая Власть, Рыжая Погибель, Чёрное Безумие, Серое Отчаяние и Чистая Вера. Кони устали не знают, но один всегда хромает, — так говорил старый мастер-кукольник. Знаешь, была у него грамота о всадниках. Он её  у бродячего лекаря выменял. Коней-то сделал, а всадников не успел. Болезнь одолела. С тех пор у меня хранится.

Взглянул Алсвет на коней: Власть кланяется, Погибель агрится, Безумие спит, Отчаянье на пути стоит, а рядом с ним Вера гарцует. И кто же из них хромает? Непонятно.

— Скажите, а почему внучка ваша винит хромого коня в смерти брата? — спросил Алсвет.

— Данко самый младший в семье, глухой с рождения. Бывало, схватится за сестрёнку, прям за подол, и ни шагу без неё. Всюду только за ней ходил, как привязанный. Вот как-то пасли они овец, и волки ягнёнка утащить хотели. Дети их камнями да шумелками отогнали, а те на коня хромоногого напали. Откуда уж он там взялся, кто знает. Пожалел Данко коня, заступился, со зверьём лесным палкой бился. Сестрица его звала да бранилась, а он не слышал. Волки в лес убежали, едва громкий свист услыхали. Странник в одеждах серых к коню подошёл и в поводьях того повёл. А Данко его остановил, раны коню водой омыл. В благодарность странник серёжку дал. Помнится, как одел её  Данко, так стал слышать шум моря, крики птиц, раскаты грома, свист ветра и многое другое. С тех пор какой инструмент в руки ни возьмёт, так сразу играть принимается. И так хорошо получается, а ведь не учил никто. Людей радуют и музыка, и песни. Они просят снова и снова сыграть да спеть. Вот только нашлись такие, кому не по душе оказалось, что мальчишка простой, к тому же глухой, так хорошо играет, ведь даже грамоты не знает. Пока маленьким был, ещё не так страшно, а вырос, таким ладным стал, всем на загляденье. Вот и довела красота да невиданное уменье до беды.

Тут пришла бабка, принесла серёжку, показала. И правда, удивительная вещица. На кривом крючке витая раковина со створкой, распахнутой звездой, а внутри жемчуг розовый. Приложил Алсвет серёжку к уху, и слышится ему, будто мать родная окликивает, словами ласковыми подзывает. Слезы навернулись на глаза и побежали по щекам горячими ручьями.

— Что ж, оставайся в нашем доме. Отдохни да сил наберись, покуда рана на затылке не заживёт. А там, может, и о всаднике да о коне хромоногом какой слух будет, — сказал дед, и Алсвет не стал противиться.

Около месяца прожил Алсвет в семье Данко-музыканта. Разучил много песен хороших да кожевенное ремесло узнал. Как-то рассказал один человек с ярмарки о лекаре Еремее. Мол, тот много чего знает: как заставить хворь отступить, как её лечить. А ещё любит истории диковинные рассказывать, что от других людей слышал. Живёт он в городе небольшом, что на севере в двух неделях пути. Услышал это Алсвет, стал в дорогу снаряжаться, с дедом, бабкой прощаться. А сестрица Данко-музыканта подарила ему серёжку жемчужную со словами:

— Возьми, может, тебе в пути с ней лучше будет. Я же как возьму её, так слышу песни брата, и сердце рвётся на части.

— Спасибо за приют, за заботу, за слово доброе. Пусть у вас любое дело ладится и жизнь счастливо складывается, — сказал Алсвет, поклонился до земли и пошёл по дороге, что человек с ярмарки показывал.



 

8. Алсвет и Арунда.

Шёл Алсвет по дороге, шёл, шёл, песню напевал и вдруг видит, как ему под ноги выскочил комочек белый. Отскочил в сторону, хвостиком кругленьким покрутил, ушки длинные поднял, посмотрел пристально на путника и, встав на задние лапки, так забавно мордочку сморщил. Никогда раньше не видел, чтобы белые кролики по лесу бегали да людей с ног сбивали. Видать, с деревни сбежал.

— Страшно? Иди ко мне. Я тебя не обижу, – позвал кролика Алсвет и достал из котомки яблоко. — Иди, угощу.

Кролик понюхал воздух, сделал несколько прыжков обратно к дороге. Насторожился и снова в сторону отскочил. Алсвет за ним. Кролик снова в сторону, да вокруг дерева обежал и под кустик спрятался. Подошёл юноша ближе, встал на коленки. А кролик как выпрыгнет и давай метаться из стороны в сторону, всё дальше в лес удаляясь.

— Постой! Не бойся! — крикнул Алсвет и побежал за кроликом. И вот почти догнал. Шустрый зверёк на холмик забрался и сидит снова мордочку морщит. А в холмике дверка маленькая и заборчик низенький вокруг. Перешагнул Алсвет через заборчик и постучал в дверку. Кролик посмотрел с интересом и тоже задней лапкой постучал. Тут дверка отворилась, и зверёк  шмыгнул внутрь.

Потоптался Алсвет, а затем встал на четвереньки и вошёл в дверку. Пройдя так по длинной норе вниз, очутился в красивой комнате. Белых кроликов здесь оказалось великое множество, и стоял на удивление приятный сладковатый запах.

— О! У нас гость! — сказала женщина, появившись рядом с Алсветом. Никогда ещё юноша не видел такой красоты. Черные волосы, заплетённые в две толстые косы, лежали на пышной груди, которую едва скрывал тёмный наряд. На лбу и шее несколько прядей выбились, кудрявыми кольцами обрамляя прекрасное лицо. Небесной синевой блестели женские глаза, а коралловые губы чарующе улыбались. Вблизи её кожа казалось такой гладкой и сияющей, что дух захватывало.

— Проходи путник, отдохни с дороги... — Она взяла его за руки и проводила к широкой кровати. Таким мягким и тёплым было её  прикосновение.

— Меня зовут Арунда, я продаю кроликов. А ты чем занимаешься?

— Я Алсвет, сын кузнеца.

— И что же ты делаешь в лесу, Алсвет, сын кузнеца?

— Ищу всадника на хромом коне.

При этих словах Арунда вскочила, и Алсвету послышалось какое-то шипение. Кролики в панике заскакали из стороны в сторону.  От их мельтешения голова закружилась, и так навалилась усталость, что мир вокруг померк. Когда очнулся, то увидел себя лежащим на земле в тесной норе, завёрнутым в липкий кокон. И ещё несколько таких же лежало рядом, только люди в них казались неживыми. Алсвет нащупал узелок с рукавичкой и достал обломок стрелы.

Освободившись, он на четвереньках пополз по лабиринту кроличьей норы, ища выход. И тут снова наткнулся на хорошенького белого кролика. Зверёк сморщил мордочку, пискнул и стал стучать лапками. Юноша что есть сил пополз прочь, не разбирая пути. Вскоре попал в просторную комнату, в которой был вначале. Здесь, как и тогда, толпились белые кролики.

— Куда же ты? Мы ведь только познакомились, — услышал он голос Арунды и снова почувствовал сладковатый запах.

Алсвет посмотрел в её сторону и попятился. Красное пятно в виде бантика украшало чёрное паучье брюшко. Двигаясь вперёд, паучиха резво перебирала восьмью лапками. С такого расстояния было видно, что тельце у неё  напоминает человеческое. И чем больше вглядывался Алсвет, тем ярче проступали очертания женских форм, едва прикрытых чёрной тканью, подпоясанной чем-то красным. Подойдя ближе, она приподнялась на лапках, и запах стал сильней. Алсвет почувствовал слабость, и голова снова закружилась. Рывком вскинул он руку с наконечником стрелы, защищаясь.

Арунда вскрикнула и стала бить лапками. Запах ослаб, и Алсвет разглядел обломанное древко стрелы, торчащее аккурат между глаз паучихи. Белые кролики вокруг подняли дикий гвалт. Их тела разрывались изнутри, словно коконы, выпуская наружу паучьи лапки и черно-красные брюшка. Арунда злобно шипела, пытаясь вытащить стрелу, но обломок древка слишком короток. Со всех сторон сбежались пищащие паучки. Они вгрызались в брюшко паучихи, словно спешили отхватить кусок побольше да послаще.

Алсвет заметил, что тело Арунды постепенно обращается в камень. А вслед за ней каменели паучки, а после рассыпались чёрной золой вокруг неё.

Вылез Алсвет из норы и побежал прочь, подальше от этого места.

9. Алсвет и медный шарик.

Бродил Алсвет по лесу, всё хотел на прежнюю дорогу выйти, да заплутал. Тут, слышит стук негромкий. Пошёл на звук и видит, на узенькой тропинке сидит белый кролик, да лапкой по утоптанной земле топочет. А чуть дальше мужичок, головой седой, в добром наряде, коня под уздцы держит. Закричал Алсвет на кролика, а тот мордочку повернул, тельцем к земле прижался, да как запищит пронзительно. Юноша уши прикрыл, глаза прищурил. Конь путника стал копытами бить да на дыбы вставать. Белый кролик испугался, по тропинке заметался, да как прыгнет на грудь Алсвету. Тот только ойкнуть успел. Паучье жало аккурат в шею вонзилось. Упал юноша на колени, руками в землю упёрся. А рядом кролик лежит, корчится да пищит, чёрной золой обращается. Чувствует Алсвет, силы оставляют тело, стал о смерти думать, да так и упал лицом в землю.

Очнулся в постели мягкой, на подушке пуховой, рядом мужичок стоит, верёвочку держит. А на ней железная клетка болтается и внутри вроде шарик из меди катается. Пригляделся Алсвет и заметил трещину в медном боку, на трезубец похожую. Удивился и спросил мужичка, не от всадника ли на хромом коне эта вещица.

— Может, и от всадника. А тебе зачем знать? — мужичок посмотрел с подозрением.

— Я в путь отправился, чтобы найти всадника на хромом коне, что в нашем доме был и вещицу забыл. Хочу вернуть. По пути встретил чудище болотное. За помощь свою потребовало оно выпросить у всадника шарик медный с трещиной в виде трезубца.

— Вот как? А зачем оно ему, не сказал?

— Нет. Просил только в воду бросить да слова произнести: «каждой твари поклонись, жизнь отдай и обернись».

— Вот как? Что ж... давай поправляйся, сил набирайся. А как лучше станешь, всё подробно расскажешь. Я лекарь Еремей, выздоравливай скорей.

Цельный день Алсвет в постели пролежал, все бока отдавил. Не выдержал, к вечеру из спальни в сад вышел. Снаружи благодать: воздух свеж, вокруг яблоньки да кусты малиновые. Подумалось Алсвету, как хорошо жить в таком приятном месте. Вернулся обратно, а его уж лекарь ждёт, к ужину зовёт.

После ужина рассказал Алсвет о Крыжомее, болотном чудище. Лекарь весь сказ записал и на столе сложил.

— Друг мой, ты никак в «болото жадности» угодил. Слышал я о нём. Говорят, людей туда алчность гонит, ибо спрятаны в нём богатства неслыханные да невиданные. Охраняет их жаба-зверь, что душит и тянет на дно людей. А ещё слышал, что даёт он каждому человеку столько злата, серебра и каменьев драгоценных, сколько тот унести сможет. Да вот только сколько ни возьми, с болота не уйти. И чем больше возьмёшь, тем скорей на дно уйдёшь. Ты парень не жадный, богатство не ищешь, вот и вышел с болота живым.

— А как же наказ его о шарике медном? — спросил Алсвет.

— Мне он от отца достался. Много я болел, пока мал был. Потому и решил учиться врачевать. Когда не знаю, как вылечить человека, то опускаю шарик в кружку с водой и прошу хворь отступить. Потом даю воду больному. Только тот выпьет, как появляются у постели два странника. Один в одеждах чёрных, с мерными весами, другой в одеждах серых, с песочными часами. Как только весы станут ровно, странник в сером перевернёт часы и назовёт срок, на который хворь отступится. А мне остаётся найти способ вылечить человека, покуда болезнь не вернулась.

— А если не найдётся лечение, то человек умрёт?

— Всяко бывает, — ответил лекарь и стал расспрашивать, что ещё удивительного Алсвет встретил в пути. Сам же сидит, в грамоту слова записывает и на стол складывает. Рассказал ему Алсвет о дымном чёртике у моста.

— А-а-а! Слышал, слышал!.. Это место зовётся - «обжорный мост». Как-то в голодные времена все люди из этих мест ушли. Остался лишь один человек, который из-за своего обжорства стал таким огромным, что смог только до моста дойти. С тех пор путники округ того места часто слышат причитания, но ходить опасаются. А кто решится, уже не возвращается.

Затем рассказал Алсвет, как в колодец угодил и через дыру сбежал. Рассмеялся Еремей, в ладоши захлопал.

— Знаю, знаю… «колодец уныния» это! Говорят, в том месте деревня была. И жила там девица одна. Всё ей было скучно да лениво. Как-то взяла её такая сильная тоска, что она в колодец прыгнула, да так и осталась там.

Напоследок поведал Алсвет о паучихе и белых кроликах, всё без утайки. Лекарь и эту историю записал, на стол сложил, посидел, помолчал, головой покачал.

— Что ж, история твоя похожа на то, что люди прочие говорили о месте странном, что в лесу имеется. — Еремей снял с полки короб и вытащил грамоту. — Здесь сказано, что временами встречали путники на пути своём диковинных существ. Те, кто следовал за ними, попадали в место удивительное. Место, в котором исполнялись все их желания, поэтому никто обратно не возвращался.

— А что диковинного в кролике? — удивился Алсвет.

— Так откуда ж в лесу белым кроликам быть, разве что зайцам серым. Совы, ястребы, волки да лисы давно бы их всех переловили. К тому же, это тебе кролик виделся, а другим людям иначе. Одни говорили, что видели птицу в голубых перьях, другие лисицу с крылами, как у птицы, третьи коня дивного аль агнца белорунного. Но о чёрном пауке с красным бантом на брюшке никто не сказывал.

— А вам…  кто виделся?

— Никто. Конь мой буланый встал на дороге. Я его и так и сяк, а он упёрся копытами, идти не хочет. Потом ты, друг мой, из лесу выскочил, да криком своим на дыбы коня поднял. Тут всё и кончилось. Признаться, думал я, тебя змея укусила. Надеюсь, лечение от ядов тебе поможет.

За три дня, что Алсвет прожил в доме лекаря, узнал много интересного. Оказалось, тот любит удивительные и необычные истории. Записывает их, а затем хранит в берестяных коробах. Путешествие Алсвета он тоже записал, и к каждому дал пояснения из того, что сам знал. К концу четвёртого дня жар и боль охватили тело Алсвета, и он слёг в постель, где пролежал неделю. Еремей его выходил, вылечил, да в попутчики вызвался. Согласился Алсвет, но прежде спросил о пяти конях, что видел в доме Данко-музыканта, и всадниках. Задумался Еремей, поискал в коробах записи. Нашёл только старую книгу с бледными картинками. Ни слов, ни красок не разобрать.

— Возьми! Это книга о пяти гибельных всадниках: Смерть, Война, Голодомор, Покоритель и ещё один, имени которого я пока так и не узнал. Когда миру конец приходит, они являются людям, неся бедствия всему живому. Я расскажу в пути все, что знаю. За хорошей беседой и дальняя дорога короче, – ответил Еремей, на том и порешили.

 

10. Алсвет и Лавиния.

 Стали собираться в путь-дорогу Алсвет с лекарем. Да вот беда, куда ехать-то? Тут Еремей принёс грамоту и сказал:

— Жемчужная серёжка похожа на ту, что люди на гиблой иве видели. Рассказывали, что ива оплакивает сестру, завистниками погубленную. Да так сильно, что горечью как ядом насквозь пропиталась, ссохлась, скривилась. На ветру скрип древесный, что стон надрывный. Каждый, кого скорбь скрутит, к гиблой иве приходит, чтобы сухому дереву всю грусть-печаль отдать.

— Что ж, хорошо. Может, кто в тех местах о всаднике на хромом коне слышал и мне расскажет.

Долго ли коротко ли ехали Алсвет с лекарем, утомились. Тёплой ночью у пруда остановились. Развели костёр, отужинали и спать легли. Тут слышит Алсвет, плачет кто-то. Встал и пошёл проверить, может, помощь нужна. Видит, на подмытом бережку, едва держась корнями, ива стоит, к воде ветками гнётся.

— Кто ты? Что так горько плачешь? — спросил Алсвет.

 — Лавинией меня звали, покуда человеком была. А теперь и не знаю, кто я. Вот жизнь загубленную оплакиваю.

— Сестру свою? — только Алсвет спросил, как зашелестела ива листьями и больно осекла его по лицу.

— Что ты знаешь, чужой человек? Как смеешь мне такое говорить?

— Прости меня, коль обидел, — извинился Алсвет. — Люди сказывают, ты сестру оплакиваешь, потому и спросил. Расскажи, в чём печаль твоя, может, я смогу помочь?

И рассказала ива историю грустную о том, что была у неё  сестра Гореслава. И были они как две капли воды друг на друга похожи. Как пришла пора девушкам замуж выходить, подарил отец им серьги диковинные, у заморских купцов купленные. Ракушки, чьи створки распахнуты как лучи солнца, а внутри жемчужины. Всем нравились серёжки, но стоило Лавинии одеть их, как слышала шёпот гадкий, будто сплетничает кто:

«Лавушка, Лавушка,

Дурная коровушка…

Никому не нужная,

Курица бездушная…

Её  в жены не берут,

А сестре подарки шлют!»

И правда, сестрице сваты много подарков нанесли. И вроде к свадьбе дело. А шёпот сплетников всё сильней становится:

«Гореслава ладная,

Добрая и складная…

Девушка красивая,

Жизнь будет счастливая…

У Лавинии женишки

Как больные петушки…

Люди со смеху помрут,

Коль таких в мужья возьмут!»

И то верно, сватаются одни кривые, рябые да хромые. А тут ещё жемчуг в Лавининых серьгах будто тускнеть стал. Совсем извелась девушка. На весь свет зла стала, особенно на сестрицу свою. И как можно сравнивать, кто лучше, а кто хуже, когда они одинаковые, как одна пара серёжек.

Как-то вечером села Лавиния возле ивы на пруду, стала плакать да на судьбу свою жаловаться. Что люди вокруг такие злые да завистливые. Своими сплетнями да пересудами житья ей не дают. Жаловалась, жаловалась и не заметила, как в воду упала. Водоворот стал её  в омут затягивать. Криком громким звала на помощь. Прибежала сестрица Гореслава, бросилась в воду, спасла её, а сама утонула.

С тех пор шёпот совсем злющий стал:

«Как Лавиния ни старайся,

И сестрой ни притворяйся…

Не желаем тебя знать,

Прочь подальше бы прогнать…

Не спасёт тебя сестра

Сгинула на дне пруда…

Мы уж точим ножи, вилы,

Прости, Боженька, помилуй!»

И так лихо сделалось девушке, что бежала она с криками и слезами прочь, пока не упала. Хотела встать, да увязла в вязком иле. Схватилась за торчащие корни, да силёнок не хватило. Так в этом месте и сгинула, сроднившись вместе с ивой.

Выслушал её  Алсвет, посочувствовал от всего сердца. Глядит, а на сухой коре почерневшие жемчужные серёжки висят. Достал узелок, вытащил серёжку Данко-музыканта и только поднёс к иве, чтобы сравнить, как заскрежетало дерево, ветки выгнуло, стало ими махать, по воде хлестать. Да так яростно, что ствол надвое раскололся. Вдруг сделалось так тихо, что слышно, как комарики летают. Позвал Алсвет иву по имени, она ему не ответила.

Грустно стало на сердце. А что делать? Тут со всех сторон налетели на иву маленькие зелёные огоньки. Прилетели, на ветках расселись и стали стрекотать да петь. Такой красоты он никогда не видел. Залюбовался Алсвет да так и уснул под ивой. Утром вернулся к остывшему костру и рассказал Еремею о ночном приключении. Захотел лекарь увидеть дерево своими глазами. Проводил его Алсвет и смотрит, а дерево ровнёхонько на две части раскололось и на каждой по серёжке висит. Только жемчуг в них совсем не чёрный, а белый. Тронул он серёжку рукой, она возьми да рассыпься в пыль, лишь крючок торчать остался.

 

11. Алсвет и разбитое блюдце.

Много дней и ночей путешествовал Алсвет вместе с Еремеем. Тот ему в дороге заместо отца стал. Многому из своей науки мудрёной научил, много историй удивительных и странных поведал.

Как-то спрашивает его Алсвет:

— Вот ты такой умный и добрый. К каждому человеку бережно относишься. Но одно непонятно. Почему дожил до седин, а остался до сих пор один?

— Не встретилось мне счастье семейное. Видать, на роду написано людям служить, а мужем и отцом не быть. Вот ты у меня за место сына стал, и то хорошо, и то ладно.

Рад был Алсвет услышать слова добрые от лекаря, да только всё равно на сердце грустно сделалось. В ту пору добрались до города большого. Шум, толкотня, люди, лошади, повозки, того и гляди потеряешься. Так и случилось. Сам того не ведая, оказался Алсвет в проулке узком да грязном. И не знает, куда ж ему идти. Вдруг слышит детский смех и шум какой-то за хлипкой дверцей. Только её  приоткрыл, как на голову ба-бах, да так больно, что едва на ногах удержался.

— Эй, вор! Уходи вон! — закричали дети.

— Я не вор. Я сын кузнеца. Заблудился, — оправдался Алсвет.

— А ты не врёшь? — спросил первый ребёнок.

— Не врёт. Посмотри, какая на нем рубаха чудная, а портки… хи-хи-хи… — рассмеялся второй ребёнок.

Обиделся на них Алсвет, щеки надул да за дверь вышел. Постоял в проулке, потоптался и пошёл наугад, куда глаза глядят. Шёл, шёл, ещё больше заблудился. Сел к стенке, обнял коленки.

— Ты и правда заблудился, — услышал он голос второго ребёнка. Стал головой вертеть. Не видать никого.

— Хи-хи-хи … Ладно, помогу, на ярмарку отведу.

Тут с крыши прыгнул мальчишка малой, в шляпе большой. Схватил Алсвета за руку да побежал по закоулку к проулку, из проулка в переулок, а оттуда к набережной, с набережной на площадь торговую, где ярмарка идёт.

— Спасибо тебе сердечное! Чем могу отблагодарить? — спросил Алсвет.

— А что у тебя есть… поесть?

— Если ты голоден - иди со мной обедать.

— А можно?

— Конечно, только отца названного найду. Он на ярмарке хотел трав лечебных да склянок разных прикупить, а ещё чернил и перьев.

— Я помогу. Вмиг найду.

Не успел Алсвет опомниться, как очутился возле лавки книжной. Там-то и нашёл Еремея, обрадовался, что смог найти в такой толкотне, рассказал про мальчишку да про обед.

— Что ж, пойдёмте, откушаем да познакомимся, — сказал Еремей и повёл всех к своей повозке.

Собрали на стол, завели разговор. Мальчишка ест, а объедки в тряпицу складывает. Стал Алсвет его спрашивать, зачем тот объедки собирает.

— Для сестрицы с братиком. Я у них старший, должен заботиться.

— А что ж ты их вместе обедать не позвал? — спросил Еремей, но мальчишка не ответил. Схватил тряпицу да сбежал.

На следующий день пришёл мальчишка с утра и стал извиняться, что сбежал не попрощавшись. Видит Алсвет, что тот вроде спросить о чем-то хочет, да никак не соберётся, всё на месте топчется.

— Ты спросить чего хочешь? Иль попросить?

— Твой отец лекарь? И человек добрый. Может, полечит братика моего. Сестрица за ним смотрит, никуда не отходит. У нас ничего нет, разве что блюдечко битое. Его и отдам, коль вылечит.

Согласился Алсвет помочь мальчишке, позвал Еремея, и все вместе пошли по улочкам да переулочкам до той ветхой дверцы, где Алсвета по голове бухнуло.

Цельную неделю выхаживал малыша Еремей, и тот пошёл на поправку. Старший из детей принёс блюдце треснутое, само плоское, по краю синяя каёмка, а в центре яблочко золотое. Хотел за труды отдать, но лекарь не взял. Тогда мальчишка поставил блюдце на стол и положил на него косточку куриную и корочку хлебную. Сверкнуло яблочко наливное золотым светом, и на блюдце вместо  объедков появилась курица, жаренная на вертеле, и пышная булка хлеба, прямо из печи. Удивился Еремей, а Алсвет сразу вспомнил дымного чёртика и понял, зачем тому эта вещица понадобилась.

Лекарь погладил мальчишку по голове и сказал:

— Это блюдце вам самим нужно. Нам же её  волшебство без надобности.

Так остались Еремей и Алсвет у сироток жить да малыша выхаживать. В заботах и хлопотах прошёл месяц, затем другой. Пригодились Алсвету все те умения, что в пути выучил, и приобрёл ещё одно. Плотническое ремесло узнал, когда крышу сироткам латал да дверь правил. А после новый стол сладил да лавку с кроватками смастерил. Радостно зажили сиротки, но пришло время прощаться… в дорогу отправляться.

Лекарь Еремей опечалился. Уж больно сдружился с детками, не хотел одних оставлять, без родительского присмотру. Подумали, поговорили, что ж, придётся дальше порознь путь держать. Купил лекарь Алсвету коня серого в пятнах темных, отдал шарик медный, авось пригодится. Собрал детишек и спрашивает, кто из них хочет в его доме жить одной семьёй.

— Ни за что друг от друга не уйдём! Мы хоть не родные, но всегда вместе, — сказал старший из сироток.

— Хорошо, значит, вместе будем жить. Мой дом небольшой, но место найдётся, — ответил Еремей и стал запрягать коня буланого в свою повозку, чтобы ехать обратно домой. — Город наш маленький, но люди в нём хорошие живут.

Пошептались сиротки и согласились ехать с лекарем. На прощанье протянули дети Алсвету блюдечко треснутое, своё единственное сокровище:

— Для хорошего человека ничего не жалко. А тебе в пути сгодится. Будешь добрую еду кушать и нас словом ласковым вспоминать.

Взял блюдце Алсвет, поблагодарил, в тряпицу завернул, поклонился до земли, стал прощаться, в путь не близкий отправляться.

 

12. Алсвет и Крапка.

Шли дни, а за ними недели, забрёл Алсвет в места пустынные. Куда ни кинь взгляд, везде одни лишь камни. А ведь совсем недавно были леса да реки кругом. И откуда такое место пустое образовалось? Тут вспомнилась ему история, что рассказал лекарь Еремей. Будто жил где-то князь, был у него сын любимый, но избалованный. Чуть что, сразу в крик. Такой вспыльчивый да задиристый вырос, что с соседями ссору затеял. Но воины, зная яростный и гневный нрав молодого князя, решили не помогать ему в сече. И как только князь бросился вперёд на своём коне, оставили его сражаться в одиночку. Никто не знает, что тогда случилось, только впал молодой князь в такой неистовый гнев, что перебил всех, кто на ногах стоял. Говорят, ярость его выжгла поле бранное, кровью воинов омытое. С тех пор на нем ничего не растёт, только земля мёртвая да камни могильные повсюду. Князя с тех пор никто не видел, и что с ним сталось, никто не знает.

Остановился Алсвет, слез с коня и стал камни разглядывать, не могильные ли они случаем.

— Кого ищешь? Погибель свою? Так вынимай меч и сражайся! — свист и шипение смешались в грозном голосе.

— Нет у меня меча. Я путник, ищу всадника на хромом коне. Не видал его здесь?

— Здесь только смерть и я! — сказал голос, и тут же Алсвета, как огнём обожгло. Огляделся, нет никого. Конь его встал на дыбы, да с громким ржанием убежал прочь, словно его плетью ударили. Но не видать противника-злодея. Потёр Алсвет руку обожжённую и удивился, она как в крапиве валялась.

— Раз на битву хотел позвать, то негоже в прятки играть!  — закричал юноша, пряча страх в сердце. — Коль не трус, покажись да именем назовись!

Смотрит Алсвет, а меж камней ползёт что-то, змея не змея, плющ не плющ. Как совсем близко оказалось, так стало сворачиваться да чудищем крапивным обращаться.

— Я князь Крапка! Так меня величают, кто прочь убегает. Во мне жгучий сок, от того ничего не растёт здесь, а лишь гибнет, — сказало это чудище-крапивище и стало смеяться всё громче и громче.

От смеха его страшного камни под ногами задрожали и стали подпрыгивать. Глядит Алсвет, а это не камни вовсе, а окаменелые тела, порубленные на куски. Стали куски собираться в кучи, а кучи воинами грозными. И построились они отрядами стройными, армией могучей. Сам же Крапка на каменной глыбе восседает, драконью пасть разевает. Жгучая слюна с острых зубьев капает, и борозды глубокие в камне прожигает.

Испугался Алсвет, хотел убежать, да ноги не слушаются. Не думал он, что так всё обернётся. Что ж, раз последний миг близок, решил юноша исполнить обещание, данное Крыжомею. Достал медный шарик, стал воду искать. Нашёл только маленькую лужицу под глыбой. Вот  туда-то и бросил шарик да сказал трижды: «каждой твари поклонись, жизнь отдай и обернись». Только он так сделал, как вокруг заухало, забухало, и появилось чудище с жабьими глазами да сомьими усами. Крыжомей широко раскрыл пасть и пробулькал что-то непонятное.

— На чужой-то каравай ты роток не разевай! — прикрикнул на него Крапка.

— Это всё моё, отстань, да водички похлебай… — сказал Крыжомей, и тут камни под ногами стали мокрыми и скользкими, превращаясь в кочки болотные.

— Здесь моя земля, наглец! Убирайся, наконец! — глаза Крапки вспыхнули гневом, и чем яростнее он становился, тем больше появлялось вокруг ядовитого плюща да крапивы жгучей.

Алсвет запрыгнул на ближайший камень, а с него на следующий, потом на кочку, и так стал выбираться с гиблого места, пока чудища ссорятся да дерутся. Почти выбрался, как встала крапива стеной выше головы, а плющ ядовитый в ноги вцепился, не пускает идти.

— Слышь? Не сбежишь! — крикнули Крыжомей и Крапка в один голос.

Оглянулся Алсвет и пуще прежнего испугался. Стоит перед ним чудище двухголовое на четырёх лапах, что из самой земли растут. Крыжомей и князь Крапка одним телом сплелись. И непонятно, кто из них главный. Вспомнил Алсвет о рукавичке, надел на руку и давай крапиву да плющ рвать, от чудищ убегать. Как выбежал на дорогу, от рукавички совсем ничего уж не осталось, до последней нитки проела её трава жгучая. Оглянулся и видит, нет ни чудовищ, ни места гиблого. Только стоит в поле диком каменная глыба, а из-под неё  вода бежит. Подошёл Алсвет ближе, поднатужился и опрокинул камень на бок. Высвободился родник студёный, да побежал под уклон, радостно журча. Умылся Алсвет водицей, руки окунул, глядит, а раны от плюща с крапивой затянулись, и следа не осталось. Хорош родник целебный! Напился из него Алсвет, да с собой взял немного. Отдохнул, повеселел да дальше в путь отправился.

 

13. Алсвет и синяя лента.

Долго странствовал Алсвет, и встретился ему разговорчивый попутчик. От него услышал историю дивную о бедной женщине, которая в одиночестве растила больную дочь. Девочка её  была так слаба, что из дома не выходила и света белого с рождения не видела. Как-то встретила та женщина странника на хромом коне. За чуткость и доброту сердечную одарил он её лентой шёлковой синего цвета. Она вплела ленту в косу дочери, та выздоровела, словно и не болела никогда. Поблагодарил Алсвет человека за рассказ, да расспросил напоследок, как найти эту женщину.

Десять дней и десять ночей шёл он, пока под вечер не забрёл в деревеньку, что под холмом стоит, а с холма родник бежит. Стал Алсвет расспрашивать людей местных о женщине, о ленте синей да о всаднике на хромом коне. Рассказали ему историю печальную.

— Она год как померла, аккурат на седьмой день рождения дочери своей Галлы, — сказала старушка, что воду в роднике набирала.

— Так горько оплакивала сиротинушка смерть матери, что все глаза выплакала, — сказала женщина, что вещи стирала.

— Сидит сиротка у погоста на скамейке, прохожих песнями тешит, — сказал мужичок, что мимо скотину гнал.

Отправился Алсвет к погосту и видит - сидит девочка, глаза лентой синей перевязаны. Песню грустную красиво голосом выводит. И каждый, кто мимо проходит, говорит ей ласковое слово и кладёт в корзинку гостинец: кто яблоко, кто ломоть хлеба, кто луковицу.

Как песня закончилась, присел Алсвет на скамейку и завёл разговор.

— Я Алсвет, сын кузнеца. Ищу всадника на хромом коне, что недавно гостил у нас дома. Хочу вернуть ему вещицу. Слышал, он и у вас гостил.

Девочка понуро опустила плечи и вздохнула так тяжко, что Алсвет пожалел о своём расспросе.

— Всадник подарил матушке ленту синюю, чтобы хворь от меня отступилась и жить дала. С того дня я радостно жила, за околицу бегала с ребятами играть. За весельем не заметила, как матушку болезнь скрутила да отправила в могилу.

— Мне жаль твою матушку, — посочувствовал Алсвет и спросил, почему лента на глаза повязана?

— Матушка мне её  в косу заплетала, чтобы недуги да беды стороной обходили. Теперь некому косы заплетать, и глаза стали видеть то, чего нельзя.

— Как так? — удивился Алсвет.

— Вижу, как ходят мертвецы по погосту и возвращаются в могилы. Слышу голоса их и тихие шаги. Им не узнать, что я вижу, покуда повязка на глазах. Им не узнать, что я слышу, покуда песня звучит.

— Обманщица! Ага! Ха-ха-ха! — Вдруг откуда ни возьмись, появился мальчишка с зелёными глазами, как у кота. Схватился за ленту да сорвал с глаз девочки.

Галла вскрикнула и упала на землю, закрыв лицо руками. Сквозь пальцы стали просачиваться багряные капли крови. Алсвет схватил девочку за руки и открыл лицо. Кровавые слезы катились из вишнёвых глаз. Мальчишка так испугался, что с криком побежал прочь. Тут со всех сторон люди сбежались. Схватили Алсвета, как злодея. Стали бить нещадно за то, что сиротке глаза повредил. Эх, еле ноги унёс.

Огорчился Алсвет, что всё так вышло. Как стемнело, вышел на бережок, стал водицей мыть раны, да синяки и ушибы холодить. Вдруг слышится ему чей-то голос. Пошёл глянуть, кто ж это причитает жалобно. Вышел к излучине и видит, как девочка молит о чем-то странника в серых одеждах. Пригляделся Алсвет и узнал Галлу, вот только глаза её  стали серыми, как сталь. В тот же миг из темноты деревьев вышел конь. Как увидел Алсвет, что конь прихрамывает, то побежал к нему со всех ног. Да не успел. Едва всадник сел на коня, так растворился в ночной темноте, как и не было его. Раздосадовался Алсвет, а ничего не поделать.

Вернулся к Галле и видит, что девочка на коленях стоит, а на земле мальчишка лежит, что ленту сорвал. А руки их одной лентой связаны.

— Что случилось? — спросил Алсвет.

— Его зовут Харру. Теперь у нас одна жизнь на двоих, – ответила девочка и рассказала о том, как странник откликнулся на её  мольбы.

Харру так сильно испугался своей шалости, что, когда бежал по мосту, оступился и упал в воду. Галла криком звала на помощь, но никто не пришёл. Лишь утопленницы да духи речные отозвались, да выбросили мальчика на берег уже мёртвым. Стала девочка плакать и судьбу корить, о смерти молить. Тогда явился странник незнакомый и спросил, чем помочь её  горю.

— Пожелала ослепнуть по-настоящему, чтобы не видеть того, что живым нельзя знать. А странник сказал, что этим не спасти Харру, — рассказала Галла и показала рану резаную на ручке своей детской. Перевязана рана та лентой синей. А другой конец в руке мальчика лежит, к мизинцу привязанный. Как окрасилась лента цветом алым, так ожил Харру и открыл глаза. Видит Алсвет, а  глаза-то разные: один зелёный, как у кота, другой серый, как сталь. Глянул на Галлу, а у ней то же самое. Видать, не только жизнь одна на двоих стала. Что ж, может, оно и к лучшему.

Не стал Алсвет в деревню возвращаться, но от людей потом слышал, что семья Харру-сиротку у себя приютила. Знать и правда им всегда вместе быть, до самой смерти.

 

14. Алсвет и Алели.

Вот уж скоро год, как Алсвет по свету странствует, всадника на хромом коне ищет. Много людей и чудищ встретил на своём пути, много интересного узнал, многому научился. А вот к цели своей так и не приблизился. Совсем уже отчаялся, тут встретился ему город большой и красивый. Вокруг дома белокаменные с черепичными крышами, коваными коньками, ставенками расписными. Всюду сады растут да цветы благоухают. А люди ходят улыбчивые, добросердечные. Каждый к себе путника зазывает да вином красным угощает.

А на большой площади вместо ярмарки танцы да пиршество-гулянье. Стал Алсвет людей спрашивать, отчего такое веселье кругом. Ему горожане отвечают, мол, праздник «Алели-лэй». А что это за праздник? Дивится Алсвет, да от вина всё хмельнее становится.

Вдруг показалось ему, что по улочке идёт конь хромой, а рядом странник седой. Побежал, а там нет никого. До ночи бродил он по городу, а всё без толку.

Как луна взошла, увидел в темноте свет яркий и пошёл к нему. За кованным забором стоял цветущий сад, а в центре красивый храм, оттуда и свет шёл. Перелез Алсвет через забор, пошёл к храму. Видит, а перед входом на узорчатом постаменте хрустальная дева стоит, руки на животе сложены ладошка в ладошку, будто держит что-то невидимое. Камень хрустальный сверкает в свете луны, и кажется юноше, будто цветами разными. Пригляделся, и точно, глаза синевой отливают, а волосы красным цветом играют. И лицо кажется знакомым, хотя не встречалась ему такая строгая красота раньше.

— Это королева Алели, — услышал Алсвет скрипучий голос и увидел старую женщину на ступеньках. — Ты человек, как я вижу, не местный, и не знаешь, что только женщины могут приходить в этот храм молиться.

Взяла она Алсвета под руку и повела прочь, а по пути рассказала историю о том, как был построен этот храм и для чего:

В давние времена, когда я ещё девчонкой была, остановился в этом городе король со своей и свитой и женой. Королева Алели была женщиной удивительной красоты. Строгая, но справедливая. Король часто охотился в краях наших. Леса у нас богаты разной дичью. Во время охоты королеве худо стало. Пришлось остановиться в нашем городке. Он тогда не был таким большим и красивым. Много дней королева мучилась от неизвестной хвори. Потом ей как-то сразу лучше стало. Решил король в замок возвращаться. Свита забегала, в дорогу засобиралась. И тут из королевской спальни крик страшный раздался. Прибежали люди и видят: королева Алели в руках камень алый держит, а с живота по ногам кровь бежит; глаза её точно сапфиры сверкают, а тело прозрачным становится. Как прибежал король, так уже всё кончилось. Обратилась бедняжка статуей хрустальной, самоцветными камнями украшенной. Долго печалился король, знахарей и ведунов со всего света звал, чтобы снять чары с жены, но всё попусту. А тут стали люди примечать: коль молодая девица королевы коснётся,  то быть ей через год замужем; а коль женщина бездетная подношения сделает, то вскоре дитя понесёт в чреве своём. Прошло время, король смирился да снова женился. А в городе нашем храм красивый построил, людей служить приставил, дабы за королевой смотреть и от всякой напасти беречь. Люди в нашем городе с почтением относятся к этому месту. Хрустальную королеву почитают богиней материнства и семейного счастья. В честь неё праздник «Алели-лэй» устраивают в самую лучшую пору, когда всё цветёт и плодоносит.

 Выслушал это Алсвет и призадумался. Вспомнил о камне алом, что всадник на хромом коне оставил.

— Скажите, бабушка, а куда делся камень, что королева в руках держала, прежде чем хрустальной стала? — спросил он.

— Люди говорили, что пропал, а может, и украл кто, ещё до строительства храма.

Тогда рассказал Алсвет о всаднике на хромом коне, что в доме его гостил, да о камне странном. Достал узелок, потянул за цепочку. Лунный свет упал на камень, тот вспыхнул ярким светом и рассыпался блестящей пылью. Тут же раздался женский крик. Глядит Алсвет, статуя хрустальные руки к лицу подняла, да на колени упала. Старушка только руками всплеснула и стала горожан будить да созывать.

Со всех сторон понеслись голоса: «Королева Алели жива!».

Собралась вокруг храма толпа, все кричат: «Ожила! Ожила!».

Королева молчит, взором строгим глядит. Величавой походкой ступает, Алсвета пальчиком подзывает:

— Как посмел ты меня потревожить? Чтоб страданья людей приумножить? Кто позволил, законы нарушив, сто проклятий на город обрушить? Чтоб спасти от беды горожан, привяжите его к скакунам. Пусть бегут на четыре стороны, разорвав нарушителя поровну!

Горожане его схватили, руки-ноги верёвкой скрутили. Привели четырёх лошадей, не из тех, что казались смирней. Алсвета к ним привязали, плеть королеве отдали.

Лишь взмахнула один раз, кони бросились тотчас. И только слово одно все услышали. И летело оно по-над крышами. И пронзало оно сердце каждого, будоража в душе что-то важное.

Слово «мамочка» юношей брошено, и такое ведь слово хорошее, что рождает слезинку непрошено, точно семечко непроросшее. Тело юноши рассыпалось бисером. Королева от ужаса вскрикнула. На землице сердечко лежит, в тишине наступившей стучит. Удивились люди и ахнули. На Алели прекрасную глянули. Она же трещинами покрылась, как стеклянная ваза разбилась.

Из толпы вышел всадник в одеждах серых. Конь с ним рядом идёт, на копыто припадает, фыркает да головой качает. Странник сердце поднял, да на блюдце битое положил. В последний раз сверкнуло яблочко наливное светом золотым, и явился Алсвет живым и здоровым.

— Что случилось? — спросил он, по сторонам оглядываясь.

— Королеве Алели предсказано, что рассеются чары хрустальные, когда дитятко её  единокровное к ней обратно вернётся в сём городе. Тогда же смерть явится, и за всё с ней рассчитается, — ответил всадник, взял коня под уздцы и пошёл прочь из города.

Глядит Алсвет ему вслед, и бежать надо бы, да ноги точно приросли, не пошевелиться. Чем дальше всадник уходит, тем больше кажется, что рядом с ним ещё кто-то. Стал вглядываться Алсвет и видит коня рыжего, всадник на нем в доспехах сверкающих, плаще алом. С другой стороны, в одеянии чёрном, всадник на вороном коне. А впереди всех белый конь и всадник его, точно король в золотом венце. И вроде ещё один конь идёт, да далеко слишком, глазу не видать всадника на нем.

 

15. Глава. Алсвет и всадники.

Ни к чему не привело долгое путешествие. Вернулся Алсвет домой. Сходил на погост проведать умерших родителей. Стал рассказывать им, где был, что видел, чему научился за семь лет странствий. Сам говорит, а по лицу слёзы горючие текут. Чувствует Алсвет, как жизненная сила покидает тело, точно день его последний к закату клонится.

Тихо, тихо сон подкрался,

     обнял нежно и остался,

           мысли тяжкие гоня,

                тишиной ночной маня.

А во сне явился всадник на хромом коне и повёл за собой туманными полями вдоль дикой речки, чьи берега, поросшие осокой, утопали в зарослях камышовых. Где-то впереди слабо огонёк горел.

Всё рос огонёк, превращаясь в пламя жаркого костра. Огонь слепил, заставляя сумерки сгущаться в мрак ночной. И где-то далеко слышался топот конских копыт. Алсвет поднёс руку к лицу и увидел в свете костра трёх всадников.

Первый, в одеждах белых, серебряной накидке и золотом венце, величественно восседал на златогривой лошади масти белой. В руке Алсвет увидел чудесный лук из белого дерева с золотой тетивой. А на седле спереди колчан, из которого торчали серебряные наконечники стрел. Золотыми узорам блестит сбруя лошади. И кажется Алсвету, что всадник этот – могущественный владыка бесчисленных народов и необъятных земель – «Король среди Королей».

Второй верхом на рыжем жеребце, чья грива багряная подобна крови неспекшейся. Алым светом сверкают рубины на конской сбруе. Гордо сидит всадник в седле, меч огромный на плечо закинув. В доспехах сверкающих да красной накидке похож на воителя, видавшего сражений множество. Воин могучий, сомнений не знающий.

Третий, в одеждах черных, почти слился с мраком ночи. Лишь из-за блеска камней самоцветных Алсвет заметил его. Они украшали лошадиную гриву, в косы заплетённую, а ещё седло да сбрую. Конь вороной масти медленно шагал, к земле голову клоня, того гляди упадёт. Глядит Алсвет, в руке всадник мерные весы держит и слова шепчет: считает да складывает, складывает да отнимает, и снова считает. Точно монах безумный грехи да благодеяния подсчитывает.

— Кто вы? — спросил Алсвет всадников.

— Люди зовут по-разному, — ответил всадник на хромом коне. — Но все мы дети одного источника жизни.

Тут лошадь белая обернулась крылатым драконом, чья чешуя засияла в пламени костра серебром да златом. Смотрит Алсвет, а всадник на нём имеет два лица: одно старое, другое молодое. Белый лук стал серебряным копьём с золотым рисунком на древке.

— Меня называют Покорителем, потому как управляю волей и неволей, — сказало молодое лицо, а старое добавило:

 — Этот великий дракон, владыка небес, зовётся Властью. Он пожирает тех, кто жаждет владеть им.

Рыжий конь встал на дыбы и превратился в каменного льва, чья грива вспыхнула жарким пламенем. Стоило его лапам коснуться земли, как вокруг расползлось тёмное пятно омертвелой почвы. Всё живое рядом с ним осыпалось золой, развеялось пеплом по ветру. Лев рыкнул, и с пасти брызнули капли жидкого огня. Всадник на его спине взмахнул мечом, и тот превратился в кнут, рассекающий камень.

— Меня зовут Войной. Я там, где бой, где льётся кровь рекой, — сказал всадник в сверкающих доспехах. — А это тёмный владыка подземного мира. Вулканический лев, зовущийся Погибелью. Он охотится на неугомонные души, что полны ненависти и злобы.

Конь вороной копытом ударил и разлетелся стаей воронья. В одно мгновение птицы собрались вместе, и Алсвет увидел огромного чёрного журавля. Мириады огоньков сверкали на его перьях, точно звезды на ночном небе. Рядом стоял бледный старик в чёрной рясе, опираясь на посох в виде креста.

— Этот чёрный журавль – владыка вечности и бессмертия. Имя его – Безумие, — сказал он голосом умирающего. — Меня же чаще Голодомором кличут те, кто в своей беде виноватых ищут.

— Что ж. Моё же имя Смерть, — сказал всадник в одеждах серых. — Конь мой хромоногий Отчаяньем зовётся. Ибо он владыка пустоты.

На глазах Алсвета серый конь, припав на колени, обернулся тенью. Эта тень, точно серая мгла, поглотила всё вокруг. Лишь адское пламя Погибели и яркие огни Безумия продолжали гореть в охватившем мир сумраке. Всё вокруг исчезло. Хотя нет, всё осталось на своих местах, но стало незаметным во мгле Отчаянья. Мёртвым холодом повеяло от пустоты, окружившей Алсвета со всех сторон. Испугался он, стал в мыслях призывать высшие силы на помощь. Вдруг откуда ни возьмись появился конь буланый с львиным хвостом и оленьими копытами, посреди лба длинный рог витой, а в глазах небесная синь. Нырнул конь в серую тень, как в воду. Поплыли радужные круги перед глазами Алсвета. Пустота отступила, стало светло, тепло и радостно.

— Этот единорог, владыка грёз, фантазий и снов, – имя его Вера - защитник, что стоит на пересечении миров: «того, что есть» и «того, чего нет». Лишившись всадника, бродит он неприкаянно. Люди пытались обуздать Веру много раз, да только напрасно, лишь Истине это подвластно.

Тут вспомнил Алсвет рассказ лекаря Еремея о гибельных всадниках, что являются в мир людей, когда всему конец приходит. Стал расспрашивать, правду ли люди говорят о том, что на погибель всадники являются.

Рассмеялись они, коней гулять пустили, а сами к костру жаркому подсели и Алсвета пригласили.

— Случилось так, что появились люди, жаждущие возвыситься над остальными. Были они непреклонны в своём решении и беспощадны к тем, кто под ногами оказывался. В своём величии безмерном бросали они вызов небесам, так пробудилась Власть. Изголодавшийся дракон бросился на людей. В ужасе они предлагали чудовищу злато, серебро, каменья драгоценные, жизни молодых и прекрасных женщин, – поведало старое лицо Покорителя, а молодое продолжило: – Из крови невинных и блеска сокровищ родился всадник, усмиривший Власть. Люди дали имя ему Покоритель.

Всадник в одеждах белых встал и поклонился воину в сверкающих доспехах, передавая черед вести рассказ. Война поклонился в ответ и заговорил:

— Средь множества распрей и споров, родилось великое горе. Люди бились друг с другом нещадно, умножая злость многократно. Неприкаянные души по миру гуляли, отмщения живым страстно желали. На стенанья Погибель явилась, победить её никому не случилось. Перед адовой тварью все люди равны. Она никого на пути не щадит. Из воинской крови и звона мечей всадник родился, подчинивший Погибель себе, — закончил воин рассказ, и передал право всаднику в чёрном одеянии.

— Мой черед? — спросил Голодомор, вздохнул тяжко и начал рассказ. — Власть и Погибель столько бед принесли, что не каждому пережить. Голод и болезни захлестнули мир. Для ворон и крыс это царский пир. Напиться горюшком горьким прилетело Безумие. Тогда-то в лихорадочном жаре, сквозь стоны и мольбы, из крови умирающих родились мы, дабы призвать к порядку мир.

Голодомор говорит, а сам в сторону кивает, точно у попутчика незримого подтверждения спрашивает.

— Я же родился из скорби и пепла, чтобы защитить мир от мрака, что несёт в себе пустоту Отчаяния, — сказал всадник в одеждах серых, чьё имя Смерть. — Как смертные грехи от людских желаний рождены, так и мы явились по воле людей, чтобы угомонить адских зверей.

— А Вера? Неужели тоже чудовище? — спросил Алсвет. Так ему понравилось дивное существо с витым рогом во лбу.

Всадники потупили взоры, не желая отвечать на вопрос.

— Вера подвластна всаднику, имя которому Истина. Мы его ищем не первый год, — сказал двуликий всадник. — Может, ты согласишься отправиться с нами? Кто-то должен за Верой ухаживать да присматривать.

— А разве моё время не закончилось? Я ведь умер? — обратился Алсвет к Смерти.

— Да, закончилось. Ты уже не жив, но ещё не мёртв. С позволения Безумия, силой Власти и Погибели, милостью Веры, я подарю застывшее в камне мгновение жизни. Потеряешь его, тут же умрёшь, — ответил всадник в одеждах серых.

Война отдал Смерти камень рубиновый из сбруи Погибели, Покоритель заплетённые в косу золотые волосы из хвоста Власти, а Голодомор постоял немного и со вздохом, осуждающим протянул чёрное перо Безумия. Всё сложили в саван, что вместо потничка под седлом Отчаянья лежал. Вера ударила копытом оземь. Яркими брызгами разлетелись искры. Вспыхнул саван синим пламенем. Огонь стих, и видит Алсвет, на земле лежит золотая звезда восьмиконечная на витой чёрной цепочке, а в центре, точно сердце, камень рубиновый.

Надел Алсвет цепочку на шею и тут же очнулся на погосте, рядом с могилой родителей. Глянул вокруг, а на дороге стоит лошак светлой масти. Шкурка у него цвета ряженки, а в глазах синь такая же, как у Веры. Ахнул Алсвет, за грудь схватился, и чувствуется ему тепло жаркое от камня рубинового, что на цепочке висит, аккурат над сердцем. Выходит, не привиделись всадники, а значит, пора в новый путь собираться.