Телячий вагон

У железнодорожного переезда автобус стоял долго, уже минут через десять выстроилась огромная колонна  ожидающих машин. В конце-концов, бесконечный состав «телячьего» порожняка закончился, шлагбаум подняли, и движение  продолжилось по маршруту, с краткими остановками или нужными стоянками  в каждом  в селе. Эльза раскрыла сумочку, достала упаковку лекарства, положила под язык выломленную таблетку. События, более полувековой давности, разбередили  и мою душу, они предстали в памяти ярко и зримо, словно само время вернулось в детские дни. «Ползущие» телячьи вагоны. Мне знаком «комфорт» такой поездки, потому что и после войны грузовые вагоны  долго использовали в качестве пассажирских. Эльза, рассказала, как везли их в Казахстан  во время войны, моя поездка была через два года после победы, но в обратном направлении, из Казахстана.
 
Летние каникулы в самом разгаре. В игры, зелёное приволье  и купание в реке Тобол  вдруг вклинились слова: горы, Средняя Азия, южное тепло, фрукты. Однажды невыносимо резкий запах железной дороги, перрона выдавил из моих лёгких чистый воздух реки и леса, забил дыхание, а жуткая толкотня толпы, с огромными узлами, чемоданами  и мешками испугала. Спасением казались рука или подол тёти Оли. В «телячий вагон» людей набилось столько, что могли только стоять. При посадке проводница  не могла сдержать натиск желающих уехать, ей важно было видеть наличие железнодорожных билетов. Потом, во время стоянок,  пассажиры постепенно распределились по другим вагонам, осталось столько, сколько могло лечь спать. Спали на полу, потому что вагон – только  коробка. Сумки, узлы, мешки превращались в сиденья, подголовники, «границы»  между семьями, но к такой «границе» соседу можно было прислониться с другой стороны, даже положить голову во время сна. Тётя Оля с дядей Павлом только поженились, и дядя постоянно спрашивал: «Олечка, тебе удобно так сидеть? Давай, я  шинель тебе под спину положу, облокотись о рюкзак. Воды хочешь?» Он как-то умел всё видеть и угадывать, что его Олечке надо. Моим местом почти сразу стала широкая прямоугольная щель под потолком вагона. Даже сейчас удивляюсь, как было возможно зацепиться за край окна, опереться ногами  о бруски,  прибитые  вдоль стен вагона и подолгу висеть, лишь бы видеть, где мы едем. Наш поезд «кланялся» не только каждой станции, но и каждому разъезду, пропуская пассажирские поезда. Пассажирский  вагон был в составе, но он для работников железной дороги. На одной станции на параллельном пути  остановился  пассажирский поезд. Проводница спустила подножку, парень с папиросой спрыгнул на землю, ещё двое, тоже вояк, остались на входной площадке. Голубые майки, гимнастёрка, тельняшка в паре с брюками галифе сразу обозначили  бывших  фронтовиков. Пассажиры  из «телячьего» вагона столпились у распахнутого проёма двери.
 
– Уютно устроились, – пошутил парень, торопливо докуривая папиросу.
– Может, поменяемся местами, – огрызнулась Людмила из нашего вагона. Она в первый же день представила себя: «Людмила Серова», подчёркивая фамилию Серова.
– Так иди к нам, у нас места хватит, и я не женат, – бросил  парень, с улыбкой глядя на Людмилу.
– Сегодня не женат? – уточнила девушка. 
– Он и вчера не женат, и на завтра может остаться холостым, – вступили в шуточную перепалку попутчики парня. – Невесту ищет.
– Так у меня билет не в ту сторону, – Людмила говорила явно заинтересованно.
– А у нас найдётся билет в нужную сторону, правда, хозяйка? – спросил холостяк  у проводницы.
– Правда, правда, – отмахнулась проводница. – Заходите уже, через минуту отправляемся.
Парень сделал шаг в сторону Людмилы.
– Поехали со мной. Зачем тебе туда? – он махнул рукой в сторону нашего направления пути. –  Пожитки есть? Забирай!
В проёме двери все посторонились, когда Людмила метнулась за своим узлом и тут же спрыгнула с ним на землю.
Пассажирский поезд уже начинал двигаться, но я видела, как Людмиле помогли  подняться в пассажирский вагон, как проводница убрала подножку и закрыла дверь. Мне тоже вдруг захотелось в ту сторону, назад, к маме.
 – Ты куда едешь, девочка? – услышала я вопрос рядом. Спрашивала тётка Марфа. Так она назвала себя во время знакомства.
– К папке еду.
– А мама где же?
– Дома.
– Так где твой дом?
– Хватит висеть, слезай, есть будем, – позвала меня тётя Оля.
В вагоне потеснились, давая нам возможность расположиться поесть. Так делали и для других. Едой особенно не делились, лишнего ни у кого не было.
На одном из разъездов увидели не только нищих, но и продавца арбузов. Это стало подтверждением, что дни движения приблизили нас к волшебной Средней Азии.
 
Тётка Марфа купила арбуз, тут же надрезала и отрезала «скибку», так называли у нас в Загаринке отрезанные куски арбузов и дынь. Марфа быстро съела кусок и корку бросила на улицу. Брошенную корку схватил нищий мальчик и тут же начал есть её. Вторую скибку тётка Марфа надкусила и вдруг протянула в проём. К надкусанному куску арбуза тянулось несколько отталкивающих друг друга рук.
Всем было невыносимо жалко нищих, голодных  детей. Они и на других разъездах были, но там поезд останавливался на минуту – две, даже проём двери не весь открывали. Теперь же стоянка казалась невыносимо долгой, хотелось уже поскорее уехать, чтобы не видеть просящие, голодные глаза.
Тётка Марфа протянула надрезанный арбуз дяде Павлу:

 – Разрежь потоньше, отдай им, – кивнула она на улицу.
Наконец, состав «телятников» тронулся в путь.
В очередное утро, вскарабкавшись к своему окну, я увидела много воды. Прозвучало слово Арал и предупреждение, что стоянка будет двадцать минут. Вода плескалась близко, и пассажиры бежали к ней. Дядя Павел  быстро снял галифе и майку и, сказав, чтобы мы с тётей Олей  умылись тут, нырнул. Я хотела напиться, но вода была солёная, совсем не такая, как в Тоболе. На белом песчаном берегу росли только редкие незнакомые кустики и совсем не было спорыша. Тётя с удивлением пересыпала песок с ладони  на ладонь. Проводницы  звали на посадку, кричали, что стоянку сократили на пять минут. Поезд  тронулся, некоторые пассажиры заскакивали в вагон на ходу. Несколько минут остановки словно обновили вагон. Кто-то подмёл. Многие переоделись. Люди оставались людьми. И в телячьем вагоне хотелось красоты  и уюта.

В течение движения к нашему составу добавляли пассажирские вагоны,  в которые пересаживались люди из телячьих. Освобождённые грузовые вагоны  оставляли на стоянках, чтобы использовать по назначению. Мы терпеливо ждали своей очереди дорожного переселения. За недельную поездку люди привыкли друг к другу, кто-то обменялся адресами. Мне особенно запомнилась последняя стоянка. Мимо вагонов ходила худенькая женщина в светлом платочке, белой кофточке и длинной тёмной юбке. Она повторяла: «У кого есть сахар? Ребёнку надо. У кого есть сахар?  У кого…». Тётя Оля быстро развязала платок, в котором была на Арале. высыпала из него сахар в стакан, сделанный из бутылки. Несколько песчинок  сахара просыпались на дядин рюкзак. Тётя подошла к двери, которую уже готовились закрыть перед отходом поезда. Рядом плакал умоляющий голос: «Люди, люди, помогите! У кого есть сахар? Ребёнку…» Женщина увидела в тётиной руке стакан с сахаром, протянула деньги. Объявили отправку. Тётя Оля сунула женщине стакан, быстро взяла деньги. «А стакан? Как же ваш стакан?» Тётя молча махнула рукой. Я смотрела на свою тётю с восхищением. Не пожалела стакан, пусть он из бутылки сделан, но стакан. И сахар не пожалела, а мы всю дорогу пили пустой кипяток. Поезд уже набрал ход. Я увидела крупинки сахара на рюкзаке, послюнявила палец, собрала их, но, слизнув, тут же сплюнула... песок.
«Ты что плюёшься? – сердито, но тихо спросил дядя Павел. – Что? Ты почему так ведёшь себя»? «Я не хотела плевать... – тоже тихо ответила я и полезла к своему «наблюдательному посту». Но за окном в сумерках проплывал серый простор,  привычные редкие кусты. Захотелось спать. Я пробралась к своему месту. Тётя Оля сидела заплаканная, дядя Павел сердито  поправлял мешок с одеждой, который использовали вместо подушки. «Наверное, за стакан сердится», – подумала я, укладываясь за спиной тёти Оли. Когда-то он сам сделал этот стакан из бутылки. Шерстяную нитку намочил в керосине, аккуратно намотал чуть выше середины бутылки и зажёг. Нитка быстро сгорела, а дядя, держа бутылку за дно, сунул её горлышком в ведро с водой. Послышался треск, часть бутылки упала в ведро.  Острые края получившегося стакана дядя  осторожно  обточил мелким наждачным бруском.
 
  Наступила ночь. Проём задвинули дверью. Пассажиры спали, кто-то похрапывал. Тётя тихо плакала в спину дяди, чуть слышно просила прощения, затем села  и, склонившись к его лицу, снова что-то шептала.  Дядя повернулся к ней лицом. «Вагон телячий, – шептал он, – но ты человек. Так оскотиниться…  Как ты только додумалась»?  Тётя плакала, снова и снова просила прощения. Под их шёпот я уснула.

На следующей стоянке и нас перевели в настоящий пассажирский вагон. Дядя молча внёс мешок, рюкзак, у тёти в руках была тканевая сумка и узел. Я несла дядину  шинель, смотрела на грустную тётю и думала, что если найду щербатую бутылку, принесу дяде, чтобы он сделал новый стакан.

15 сентября 2021 г.