Не всё же о грустном

1
Увертюра

Светлело. С дороги, погруженной во вселенскую мглу, постепенно исчезали куда-то южные звезды. Давным-давно уже выветрилась из башки похмельная дурь, но даже это уже не радовало. Причина была.
—Шоб вин пропал, твой кореш, — ругался Женька. — Чтобы жинка ему  давала тилько по праздникам! Шоб сверху его соседи затопили. Да и вообще, кто он такой, шоб мы так страдали?!
—Жена не дает, — это не страшно, — философски осадил его  шеф. — Хуже, когда не дает любовница! А что касается соседей, так это совсем ерунда, когда у тебя частный дом.

—Все, не можу бильше, — фыркнул Женька, отпихивая от себя на обочину  заглохший мотороллер, на котором они скитались по сёлам в поисках подходящего товара.— Ты, кстати, не знаешь длину цей горы, на которую Христос крест свой тягал?
—Голгофы? А тебе-то зачем?
—Та думаю, коли мы ось, наконец, допрем эту рухлядь до хаты?!
Поочерёдно подталкивая к конюшне своего коня, они потели всю ночь, все чаще и чаще оседая для отдыха на обочине. Мотик  уперся, как ишак. Намертво.  Попытки реанимировать паскудину были, но свелись они  лишь к пинкам по колесам и виртуозному мату, которым Женька старательно покрыл каждый винтик и каждый проводок своей  собственности. Не дал Господь ни одному из приятелей технической смекалки. Иногда компаньоны садились верхом и катились под горку, но местность в основном была ровной, так что радости  эта халява много им не доставила.

—И шо мы тилько мы не поихали вчера на бусике? — причитал хозяин рыдвана. —  Давно б вже спали по хатам.
—Швидче, удобней, — передразнивал он шефа, — бильше клиентов охватим. И шо? Шо в осадке? Краще  я Нинку бы сиву до себе зацепив. Мацал бы сейчас, а не шлялся по ночам невесть где. А все твой друг, москаль самарский!
—Он просто из Москвы. Причём здесь Самара?
—Какая разница? Всё одно москали. Не говорю, щоб вин сдох, но только из уважения к тебе, Сенчик. Исключительно — только из уважения, потому шо сам бы цього гада  порвал на куски и даже без маринаду поставив на вугли. Да и где она, та... ну, не Самара, пусть Магадан? Шо це за недоразумение таке? Шо за мисце, шоб нас так трясло? Шо ты молчишь, Сенчик? Мы уже вёрст пятнадцать на кишки намотали. Тебе все равно, что ли? Шо, в этом, по-твоему, никто уже и не виноват?
Женька ныл долго. Правда,  беззлобно. Но нудно, как мулла, зазывающий народ на салят ** (ритуальная молитва). Сеня даже не слушал его, он думал, как всегда, о своем.  Однако даже у стоиков есть предел терпению. Достигнув его, Сеня выплюнул изо рта остатки скорлупы от грецкого ореха, который он щелкал лихо, как  семечки.
—Даст тебе Нинка! — буркнул устало. — Ей иностранцы валютой платят, а ты оборванец, босяк. Деньги на Нинку сначала заработай! Наоборот бы, радовался, что возвращаемся со щитом! Товар хороший нашли, цена нормальная. Если будет всё нормально, в икре будем черной, как ежик в иголках. Ты думай о деле лучше, обормот!
Упоминание о каком-то щите не тронуло Женьку вовсе. Он вообще не знал ничего, кроме адресов своих любовниц и шашлычной, в которой колымил  иногда.  Античные метафоры для него были тьмутараканью.
—С каким щитом, Сеня! Ты шо, с дуба упал? Где он товар, где друг?  Пока только вижу одно: мы трезвые оба, как памятник Ильичу, и  коптить нам с тобой еще, как тому паровозу, шо вез его из ссылки на революцию!
—Да три километра осталось всего.
—Це мало? Дивлюсь тебе, Сенчик. Ты рассуждаешь так, будто нас хто-то везет. Будто мы катим до дому в лимузине, смотрим «видик» с голыми бабами, и единственное, что нас заботит в этот момент — это вопрос, кому те дадут, а главное, каким образом! Нам — не всего, а ще целых три километра! И я, например, за себя говорю: я не знаю, на скильки из них меня хватит! По-моему, я почну вмирати вже прямо сейчас.
—Ну, и нытик ты, Женька, — буркнул шеф. —  Не понимаю, чего я с тобой все время связываюсь?
—А мы  два сапога, Сенчик. Пара!
—Ты хочешь сказать, что я такой же, как ты, раздолбай?
—Ой, Сеня, я тебя умоляю… Если ты закончил университет, а я просто ходил в школу, це вовсе не значит, шо ты умней.
Шеф, полулежавший на траве у обочины, поднялся на ноги, отряхнул джинсы:
—Все, хватит трепаться, трутень. Вперед!

2
Коммерсанты

Не больно шибко, но дело шло. Сеня Копчик стоял у весов и собирал деньги,  а Женька с ведром елозил в кузове на груде картошки и подавал товар. На нем было старенькое синее трико с дырками на коленях и с утра ещё белая, но теперь уже серенькая рубашка с короткими рукавами, в которой он вчера  ходил на свидание с девушкой. Она, как выяснилось со скандалом дома, была одноклассницей жены, которая и так грозила разводом. Очереди то собирались, то снова рассеивались, коммерсантов бросало в то в жар, то в холод. Труженики были перепачканы с ног до головы, особенно Женька, на которого лег основной физический крест.
Деньги на товар дал взаймы шурин, работник обкома, тоже начинающий приспосабливаться к новой жизни. Особой надежды на Сеню, слывшего в родне разгильдяем,  Миша не возлагал. Но сумма была небольшой, к тому же, за Сеню поручилась сестра. Миша был в доле. Прижимистый и расчетливый, настоящий хохол, он уже подъезжал несколько раз, интересовался успехами. Народ между тем шел пока неохотно. К полудню кое-как удалось раскидать только полкузова. А солнце уже потихоньку стало опускаться за крыши.
—На пля-яж бы зАраз, — мечтательно вздохнул Женька, усаживаясь на перевернутое жестяное ведро.
Делать было пока действительно нечего, но сам Сеня  не раскисал.
—Ты работай, трутень, крутись давай. Картошку хоть пока перебери. А то жалуются люди: сыплешь им всякую гниль.
Женька не пошевелил даже бровью в ответ, но волю чувствам дал:
—Ну, шо ты несешь, Сеньчик? Хто жалуется? Хто на меня тебе будет жаловаться — ты шо, профком чи шо? Тетка ему одна наплела. Боже ж мий!! Може, она ту погану ботву из кармана у себя витягнула, шоб ты цену сбросил. Ты  же знаешь, Сеньчик, як мы эту картошку с тобой выбирали: одну до одной. Скильки вина с одним только председателем выдули! У меня до сих пор казанок, як у чумного.
На украинский он переходил всегда, когда его, хоть немного, бередили эмоции. В точном смысле украинским этот язык назвать было нельзя. В сущности это был лишь причудливый винегрет украинского с русским, на котором Женька, украинец, обычно со всеми и говорил. Иногда казалось, что этот винегрет он сам для других и готовит. Просто для смеха, потому что некоторые, даже очень серьезные, украинские слова в русском неизбежно вызывают улыбку.
—Все, — прервал его излияния шеф. — Будешь  дуру гнать дальше — уволю!
Он засунул обратно в конверт какой-то листок, напечатанный с двух сторон на машинке, и тряхнул им перед носом напарника:
—Вот, товарищ приезжает в гости. Друг! В университете вместе учились.
—И шо? — без всякого интереса бросил Женька. — Лобызаться будете?
—Дурак ты, — огрызнулся Сеня. — Он по делу приедет. Просит подыскать какой-нибудь ходовой товар. Не знаю, грушу, помидор, лук... Ну, посмотрим. Коммерсант он, весь в масле. Поможем ему — и сами подтянемся. Так что смотри, думай! А то снова пойдешь на паперти бутылки собирать.
Проворчав что-то себе под нос, Женька закряхтел, поднялся в кузов и стал перебрасывать клубни из одного угла в другой. Бутылки собирать ему не  хотелось.
Минут через десять Сеня, снова углубившийся в текст письма, вздрогнул от голоса напарника, снова нарушившего благостное течение мысли :
—Эй, мужик,  — кричал Женька, высунувшись из фургона,. —   ты пиво где брал? Сеньчик?
—Ну, чего тебе?
—Та пиво вон.
—Что пиво?
—Та все несут и несут.
Женька  с мольбой посмотрел на приятеля.
Сеня  смолчал. Он  сидел на перевернутом ведре из-под картошки и задумчиво жевал большое желтое яблоко.  Мысли его блуждали. Ему предлагали дело, возможность подняться. Может быть, снова сойтись с женой. Это был шанс.
—Женька, у тебя мотороллер твой, «Вятка», на ходу?
—Какой мотороллер? Тут пиво продают за углом!
—Нет, ты скажи: на ходу или нет?
—На ходу. И шо?
—Да ничего, трудись.
Все, значит, в порядке, подумал он. Картошку продадим, и двинемся по колхозам. Потом купим по машине…
—Женька, ты хочешь, чтобы у тебя была своя тачка?
—Шо?
—Трудись говорю, трутень!
А народ с пивом все шел и шел.
—Хлопець, чуй? Хлопчик! Пиво то хоть холодное?— терзался Женька.
—Лёд!
Сеньчик? Слышь, Сеня? Пиво холодное понесли!
Начальник забросил в кусты огрызок яблока.
—Что ты пристал, Женька? Время бы лучше у кого-нибудь спросил. Может, обед сейчас, поэтому  нет никого на улице?
—Да как же нет? — застонал  Женька. — Вот еще один черт с банкой прошёл.
—А какое там пиво, наше? Мужик?
—Николаевское.
—Никола-аевское? Слышал, Сеньчик?!   
Сена всплеснул руками. Это было уже слишком. Николаевское считалось самым лучшим в Херсоне. Медленно, как бы борясь с последними сомнениями, он вытянул из нагрудного кармана рубашки грязный червонец и протянул его Женьке.
—Сдачу вернешь! — наказал строго. И уже вслед убегающему напарнику  прикрикнул: — Смотри у меня — только одну банку!
Через пару часов, после третьей, коммерцию пришлось свернуть.

3
Разведка боем

Остап Бендер — гражданин находчивый и пробивной. Вроде Чубайса, ну разве что обаятельней раз в сто.  Соревноваться с ним пробовали и в кино, и в жизни, но выходило не очень. Так же примерно, как в сцене с детьми лейтенанта Шмидта в кабинете предисполкома города Арбатова. В этом смысле Сеня Копчик походил больше на Шуру Балаганова. Он так же шил белыми нитками все свои хитрости.
Копчик был прирождённым авантюристом. Чужая собственность  мгновенно освежала в нём инстинкт коллекционера. Будучи субъектом чрезвычайно хозяйственным он ощущал, какие вещи лежат не на месте. Не том месте, куда бы пристроил их Сеня.

В совхозе «Ридна краина», куда они прибыли утром с Женькой на его мотороллере, глаз Сени пригрелся на груше. Радовала отпускная цена. Копчик планировал загрузить фуру и продать её оптом в более северных регионах Нэньки. На кону уже мерещилось как минимум три автомобиля «жигули».
Препятствие в этом элементарном коммерческом мероприятии просматривалось только одно — деньги. Их у напарников не было. От слова вообще. Зато имелась дельная думка, позволяющая раскошелить даже самых отчаянных скупердяев. У думки было просто русское имя Миша. Он был шурином Сени, а по совместительству секретарём обкома по сельскому хозяйству. Копчик предложил председателю совхоза от его имени госзаказ и обязался скупать всю продукцию совхоза на корню. По безналичному, конечно, расчёту, ибо с  налом государство не связывается. У Сени имелись соответствующие бумаги, заверенные печатью обкома. Копчик умыкнул их у родственника со стола, когда тот на минуту вышел из кабинета.

Миша о госзакупках не ведал ни ухом, ни рылом. Зато предсовхоза был рад им, как древние евреи манне небесной. На Украине к думкам вообще относятся хорошо. Ещё лучше, чем к правде, потому что думки всегда красивше и не огорчают.
Кредиты под ничтожный процент, светлое будущее — чего только не являлось в мечтах председателю!
На радостях затюканный финансовыми трудностями он закрыл кабинет изнутри и достал вино.
—Из  личных запасов, —  сообщил доверительно, разливая его по стаканам. —Только для почетных гостей!
Бендер вряд ли, но Хлестаков в те сладкие минуты отдыхал бы перед Сеней на простой деревянной лавке. Женька не читал ни Ильфа с Петровым, ни Гоголя, но слушая, постоянно протирал платочком глаза, слезившиеся от смеха, и тихо хрюкал в граненый стакан. Сенина лапша с ушей сельского труженика, как спагетти, свисала до самого пола. Сеня то и дело отпихивал её в сторону, чтобы пнуть под столом ногу своего невоздержанного напарника.

4
Под занавес

Рассвет  застал путешественников на берегу Днепра. За рекой, в легкой дымке тумана,  проглядывал спящий город, творение Потемкина и его великих сподвижников.
—Вот мы и дома, — вздохнул Сеня, обтерев рукой со  лба   едкий пот.— Освежимся, Женька, поплаваем?
Товарищ не ответил. Он катил мотороллер и, тоже  поминутно вздыхая, плевался.
—Чего ты молчишь? Пойдем, искупаемся. Легче будет!
—Господи, — застонал Женька, остановившись и воздев к небу свободную руку, другой он придерживал руль, — мне почти тридцать три. Через десять рокив будет. Стилько же, сколько тебе. Мы ровесники! Видповедай мени як другу: с чего я такой несчастный? Сегодня я зробив наибильший в жизни подвиг. Я, который не пиднимав  ничего тяжелее стакана и шампура с шашлыком. Скажи мени: зачем мне эти трудовые рекорды, этот ночной марафон с препятствиями? Зачем мне вообще ця погань, рухлядь, ребус для велосипедистов преклонного возраста? Да пропади она пропадом!
С этими словами Женька вдруг оттолкнул от себя мотороллер, который бы им ещё вполне пригодился, и в остервенении пустил его под откос. Бедная техника, оставленная без присмотра хозяина, запрыгала по кочкам и, наконец-то самостоятельно, понеслась вниз, навстречу своей гибели. На самом краю обрыва она резво подпрыгнула. Издалека показалось, что у нее даже завелся мотор. Мгновение — и мотороллер исчез. Оглушительный всплеск, последовавший вслед за этим, решил его судьбу окончательно.
Сеня достал из кармана грецкий орех и засунул его в рот. Разломал зубами и выложил на ладонь содержимое.
—Самара — хороший город, — сказал он, вздохнув. — Дурак ты, Женька. Не умеешь мечтать!