Двенадцать месяцев - от февраля до февраля. 5-4

                Часть пятая

                Глава четвёртая. 4 декабря 1973 года

     Я в свой корпус вошёл, когда часы, висевшие над входной дверью, показывали без двадцати. Явно самым первым из всей лаборатории я на своё рабочее место явился. Поэтому пришлось сделать небольшой крюк и заглянуть в каптёрку, где сколько себя помню, всегда по утрам и вечерам сидела МарьПетровна, небольшого росточка, сухонькая, совершенно седая старушка с каким-нибудь вязанием на коленях. Казалось она на нас, тех кто за ключами туда пришёл, внимания не обращает, так изредка мазанёт своим глазом и всё. На самом деле, память у МарьПетровны была отменной, всех сотрудников, что в корпусе работали, она по имени отчеству помнила, а остальных институтских работников в лицо точно различала. В её обязанности входило: принимать и выдавать ключи от кабинетов, но я ни разу не видел, чтобы МарьПетровна вылезала из своего кресла, необъятных размеров, если только по делам ей не требовалось его покинуть. А так, подходи, снимай с большой доски любой ключ, который на тебя смотрит, и спокойно удаляйся, куда только душе твоей угодно.  Но не тут-то было. Иногда молодые озорники с озорницами делали, причём очень хорошо подготовленные, попытки взять чужой ключ, но тут же слышался тихий, почти вкрадчивый голос МарьПетровны:

      - Этот на место положь, твой рядом висит.
 
      У МарьПетровны был удивительный дар, не так даже помнить, как чувствовать всё вокруг себя. Вот и в тот раз:

      - Ванюша, день добрый. Давненько тебя не видела в своих чертогах. Как по коридорам носишься вижу иногда, а вот так глаза в глаза давненько не было. Говорят, ты за морями-океянами побывать сумел? - и на меня так требовательно посмотрела.

      - Было дело, МарьПетровна, было дело.

      - Ну и как там? Войной на нас идтить не надумали? Нет у них хотения такого?
      - Хотелка у них МарьПетровна ещё не выросла, чтобы на нас вновь пойти.

      - А, ну это тогда конечно. Ладно, вижу спешишь, как всегда. Задерживать не смею. Лети голубок мой.

      Я на свой последний этаж взлетел, как тот самый голубок, коим меня старая вахтёрша окрестила, а, как дверь в кабинет отворил, на меня сразу же дух нашей лаборатории пахнул. Такое бывает только при первом открытии двери, дальше дух прячется куда-то, а вот раз в день обязательно из своих каких-нибудь укромных местечек вынырнет, пахнёт и вновь скроется до лучших времён.

      Спросите, чем таким необычайным наш дух славится? Ответить точно трудно. Вроде почти все продукты, с которыми мы работаем, без цвета и запаха, а вот нате вам. Дух их в такую комбинацию запахов превратил, что сразу узнаешь. Я, по крайней мере, его всегда ощущаю.

       Голоса послышались и тут же телефон их звонком поприветствовал.

       - Т.Вэшники, - раздался резкий и какой-то пронзительный голос Марьяны Кулёминой, лаборантки из соседней лаборатории. Девчонка молодая совсем, а вот голоском обзавелась настолько необычным, что прям до дрожи пробирает:

      - Светлана ваша позвонила, сказала, что у неё ключ в замке сломался, и квартира незапертой стоит. Мастер к ней придёт к десяти, так, что она лишь после обеда заявится.

     - Поняла, - послышался с дальнего конца коридора, чуть ли не из лифта, голос Лены Чернышевской.

     "Как же хорошо оказалось, что я пораньше сегодня на работе появился, - подумал я, - не надо никого спрашивать, где и что со Светланой. Ишь придумала - ключ в двери сломался. А за десять часов вообще отдельное спасибо, а то я пораньше мог к квартире её матери подъехать, и там на тот самый дверной замок наткнуться, только исправный. Значит до полдесятого у меня время имеется, а дальше ехать надо будет, Светка она не любит долго ждать, обижаться сразу начинает".

      Настроение моё до потолка подскочило.

      "Всё сладится-приладится", - начал я всякую ерунду про себя мурлыкать. Ну вот и долгожданный билет в один конец на краешек моего стола улёгся. Я его в руки взял. Всё правильно: сегодня вторник 4 декабря 1973 года, поезд скорый 1Ц "Белоруссия", вагон 6 купейный, место 12, верхнее, отправление 21-40 с Белорусского вокзала. Не так и много у меня времени осталось до его отправления, а дел выше крыши. Наверное, надо было свиданку со Светланкой перенести, но терпежу нет, так хочется её запах и вкус ощутить, что передать это сложно. Кто не любил, тот не поймёт. Хотя, если глубоко задуматься, у меня к ней совсем другое чувство, нежели к обеим Надеждам, что к моей жене, что к магаданке. Надек, причём обеих врозь, то есть каждую по отдельности, я люблю так, что в горле всё сжимается и дыхание перехватывает, а Светланку рад видеть и всё. Скучаю, если долго не видел и не больше того, но вот как предоставляется возможность с ней уединиться, всё готов бросить, настолько мне хорошо с ней.   

       Я принялся бумаги на столе раскладывать. Зряшную работу затеял, всё равно всё забудется, пока я в Минске вентили буду крутить, но время надо куда-то убить, вот я к бумагам и пристал. Тут начальство в кабинет зашло, на меня с удивлением и беспокойством каким-то, обычно ей не свойственным, посмотрело:

      - Иван Александрович, здравствуйте! Вот уж не ждала, не чаяла, вас сегодня за столом увидеть. Вы же сегодня вроде в Минск отбываете?

      - День добрый Тамара Викторовна! Так точно отбываю. За билетом пришёл, - и я покрутил билетом в воздухе, - Дина его купить-купила, а вот с доставкой не получилось, пришлось мне самому сюда ехать.

      Смотрю по лицу Т.В. спокойствие разливаться начало:

      - Ну, хорошо, доброго вам пути, - и к себе проследовала.
 
      Я на часы посмотрел, на них только полдевятого было.

      "Вот так почему-то всегда, - подумал я, - когда спешишь очень, когда каждая секундочка на счету, они летят, как полоумные, а когда время девать некуда, оно ползёт себе не спеша и никаким образом ты его подогнать не можешь".
   
      Наконец, настала та самая минута Х, которую нельзя пропустить. Поедешь раньше – будешь стоять перед закрытой дверью, а если это произойдёт позже – опоздаешь. Результат в этом случае непредсказуем.

     Я подъехал к дому Светланиной матери практически одновременно с самой Светланой. Я вылезал из трамвая, когда она поворачивала во двор. Пришлось немного напрячься и догнать её перед самым подъездом. В квартиру мы вошли вместе и стоило двери захлопнуться с характерным щелчком английского замка, как я оказался в центре тайфуна. Светлана налетела на меня с яростью изголодавшейся женщины. Единственно, что она не позволяла себе – это кусаться и вонзать мне под кожу свои длинные наманикюренные ногти. Меня то с исступлением целовали, то щипали, то гладили и ласкали, то шлёпали ладошками с такой силой, что слёзы непроизвольно брызгали из глаз. Я испытал максимум того, что только мог испытать мужчина в объятьях женщины жаждущей любви. Уже перед выходом я ей в качестве сувенира из Европы гарнитурчик, тот, который в Риме прикупил, подарил. Она меня так целовать принялась, так благодарила, что у меня в голове даже некоторые мысли нехорошие шевелиться принялись.

     Через два часа окончательно обессиливший я выбрался на улицу. Ехать городским транспортом в Союзкнигу у меня не было ни малейшего желания, и я поднял руку. Почти сразу к тротуару подкатил ярко красный "Рафик" с надписью белыми буквами Гостелерадио СССР. Симпатичный водитель с небольшими тоненькими чёрными усиками и лёгким кавказским акцентом, весь перегнулся, приоткрыл пассажирскую дверку и поинтересовался:

      - Уважаемый, куда путь держишь?

     От такой учтивости я даже слегка запнулся, пока выговаривал адрес. Водитель задумался. Я хотел объяснить ему, как лучше туда проехать, но он не дал мне ни слова произнести.

      - Дарагой, ты хочешь сказать, что Алик не культурный человек и не знает, где расположено Главное Управление книжной торговли в нашей благословенной стране, которое называется Союзкнига, - он махнул мне рукой, чтобы я поскорее садился, - под знаком я встал, сразу почувствовал, что ты тот, кто может меня спасти. А задумался я, поскольку решал, кто ты? Работник Комитета, навряд ли, скорее директор магазина, который хочет книги там получить. Угадал? – спросил он неожиданно и, не дожидаясь моего кивка, довольно засмеялся, - ты можешь не кивать, у тебя на лице всё написано. Слушай, дарагой, помоги мне Анжелик достать. Всего две книги, а? – и с такой мольбой на меня уставился, что мне даже смешно стало, но я сдержал улыбку, а этот Алик вновь на меня уставился.

     - Ты лучше за дорогой смотри, а на меня, что смотреть, - чуть не выругался я, когда "Рафик" правым передним колесом задел за бордюрный камень.
   
     - Извини, дарагой. Помоги, а? Ну что тебе стоит? А я тебя год бесплатно возить буду. Только позвонишь, я тут же приеду.

     - Алик, ну не знаю я, будет там Анжелика или нет. Если будет, то по одной книге твои. Устроит так? – и теперь уже я на него в упор смотрю.

     - Будет, я точно знаю, что будет. Куда ей деться, - и он даже засмеялся.

     Москву Алик действительно знал хорошо. Покружил немного по каким-то маленьким улочкам и затормозил во дворе большого явно нежилого кирпичного дома, облицованного светло бежевой плиткой.

     - Приехали, дарагой.

     Я принялся оглядываться, но ничего знакомого обнаружить не смог.

     - Куда приехали? – спросил я на всякий случай, в надежде, что этот странный парень укажет мне куда идти.

     - Если ты хочешь зайти туда, как белый человек, пройди вон через ту калитку, поверни налево и поднимись по ступенькам. А, если тебе безразлично, как туда заходить, войди вон в ту дверь, пройди чуточку вперед к лифту. Это минус первый этаж будет, ты нужную кнопочку нажми и всё.

     - Алик, тебе здесь ждать меня не меньше часа, а может и двух. Так, что можешь спокойно ехать куда надо, ну, а через час подъезжай, пожалуйста, - на этом я покинул "Рафик" и пошёл в сторону указанного мне подъезда.

      Начальник Главка был у себя. Секретарша головой мотнула, указав этим, что я могу войти в кабинет. Георгий Михайлович сидел за своим столом, низко склонив голову, и внимательно изучая какую-то бумагу.

     - А путешественник, привет! Давай чайку попьем, да я побегу. День сегодня сумасшедший какой-то.

     Я пожал его руку, мы подошли к низкому журнальному столику, стоявшему у окна и уселись в мягкие кресла. Я достал из кармана многоцветную шариковую ручку, приобретённую в Риме и протянул её хозяину кабинета.

     - Шесть цветов, - вроде обрадовался Георгий Михайлович, - ручка руководителя. Именно то, что нужно. Ну, рассказывай, - сказал он, убирая ручку во внутренний карман пиджака.

       Рассказывал я больше получаса, перечисляя страны и города и останавливаясь на таких моментах, как приём, оказанный нам, в Стамбуле. Об Иване, Петре и Диме я не стал ничего говорить, а вот об Анжеле и её любви к своей стране, которую она впервые увидела лишь приехав туда, я не просто упомянул, а описал её, как лучшего гида, которого я когда-либо встречал. Рассказал почти о всём и вопросительно посмотрел на молчащего Георгия Михайловича.

     - Знаешь, Иван, - прервал молчание хозяин, - я считал, что хорошо знаю Европу. Почти всю её объехал. Вроде видел немало, но тебе удалось посмотреть на неё с какой-то другой, как бы изнаночной стороны. Можно только позавидовать. Ты, как фотографии сделаешь, приволоки их мне, вот тогда и ещё, что-нибудь вспомнишь. А сейчас извини. Мне через полчаса в ЦК ехать надо, бумаги нужно подготовить. Давай своё письмо и дуй к Татьяне Александровне, она тебя ждёт.

     Татьяна Александровна Глейдер казалось продолжала жить в начале ХХ века, явно до Великой Отечественной. Она и одета была по моде того времени и говорила, так как говорили, наверное, в то время. Такая знаете, почтенная старушка с напудренными буклями седых волос, лицом, практически лишённым морщин, со слегка подкрашенными губами и оставленными без внимания ресницами с бровями, и с очень умными и красивыми глазами. Красивым в них было всё - и аккуратный чёткий разрез и потрясающего нежно голубого цвета радужная оболочка, а самое главное внимательный, как бы приглашающий к беседе, взгляд, открытый и доброжелательный.
 
     - Ваня, как я рада тебя видеть. Я уж думала, что ты совсем забыл старую калошу, в которую я совсем превратилась.
 
       Я наклонился над её руками, лежащими на коленях, нежно, еле-еле заметно прикоснулся губами к приподнявшейся лодочкой правой руке, и продолжал стоять, слегка склонив голову, до тех пор, пока она не указала мне на стул, стоящий рядом.

     - Ну, прямо пай мальчик из книг Чарской, - улыбнулась Татьяна Александровна, - рассказывай разбойник, где так долго пропадал?

      Я начал припоминать, когда же последний раз я был в этом закутке, который кабинетом язык не поворачивался назвать, но, где она чувствовала себя совершенно свободной, где она была настоящей хозяйкой. Казалось, что эта комната специально создавалась для неё. Маленький письменный однотумбовый стол с настольной лампой под зелёным грибком стеклянного абажура и мраморно-бронзовым письменным прибором, занимавшим большую часть его поверхности. Этим прибором не пользовались, наверное, с конца пятидесятых, но он с высохшими чернильницами и с откинутыми в сторону их бронзовыми крышками, с буквами, отпечатавшимися на промокательной бумаге, прикреплённой к массивному пресс-папье, гордо продолжал стоять на этом столе, напоминая всем о скоротечности человеческой жизни. Нас всех и молодых, и старых не будет, а письменный прибор этот как стоял на столе, так и будет продолжать стоять, ну может запылится немного.   
 
     Я начал говорить, даже не закончив думать о дальнейшей судьбе письменного прибора, говорить искренне именно то, что возникло вдруг в моей голове:

     - Дорогая Татьяна Александровна! Вчера я вернулся из настоящей сказки, в которой мне в течение целого месяца добрые люди разрешили побывать. Я ещё сам не до конца поверил в это. Мне посчастливилось в течении тридцати дней плавать на белом теплоходе по Средиземному морю, время от времени сходя на берег в совершенно сказочных местах. Если бы я умел писать, я написал бы большой роман об этом путешествии, о том, что я видел и кого я встретил. Но, увы, во-первых, мне это не дано, а во-вторых, сегодня я вновь уезжаю, на этот раз суровая необходимость гонит меня в Минск на фармацевтический комбинат. Там я должен провести целых два месяца. Если всё закончится хорошо, а иначе быть не может, наша армия получит пять тысяч доз нового кровезамещающего раствора, а это значит, что пять тысяч раненых солдат в случае чего могут быть спасены. А кроме того, у нас выборы на носу. Вот я и пришёл попросить о помощи.

      - Ванечка, и когда, наконец, ты профессором станешь? – засмеялась Татьяна Александровна, - ты в одной фразе умудряешься столько всего накрутить, что только настоящим профессорам доступно.

      - Ладно, - и она совсем серьёзно на меня посмотрела, - список, что хочешь, имеется?

     Я покачал головой:

     - Виноват, не успел составить. Так неожиданно столько дел на голову свалилось, что о списке даже подумать не успел.

     - Ну, а какие-нибудь пожелания имеются?

     - Да, нет, особых нет. Нужно чтиво для детей и взрослых. Хотя, - и я вспомнил Алика, который возможно меня ждёт во дворе, - сможете выделить немного Анжелик, буду вам очень признателен.

      Татьяна Александровна кивнула, подвинула к себе поближе толстую пачку карточек и принялась их перекладывать, время от времени, делая в них какие-то пометки, после чего писала на бланке ведомости непонятные мне цифры. Обычно она озвучивала, какие книги она списывает со склада Союзкниги, сегодня же она делала всё молча. Ровно целую страницу ведомости она заполнила, расписалась внизу и нажала кнопку звонка.

      Пока ждали, кто там подойти должен был, Татьяна Александровна вновь заговорила:

      - Ванечка, недавно дополнительный тираж Всемирки напечатали, да весь его нам отгрузили. Все склады забили, развернуться негде. Я тебе там отдельной накладной пять комплектов БВЛ отписала, за них можно не спешить деньги отдавать, но в течение полугода вы расплатиться обязаны, - и опять замолчала.

      Вскоре в кабинет заглянула молодая девушка. Я увидел её впервые и сразу же обратил на неё внимание – лет двадцать пяти, небольшого росточка с хорошей фигуркой. На такую грех не обратить внимание, особенно, если учесть её сильно загорелую мордашку с задорно вздёрнутым носиком, алыми хорошо очерченными губками, и почти чёрными кудряшками волос. Она бросила на меня мимолётный взгляд, и я был окончательно сражён. На меня посмотрели тёмные вишенки глаз в обрамлении длинных, искусно загнутых ресниц, с сеточкой еле заметных морщинок – лучшим свидетельством смешливости данной особы. У меня мгновенно возникло желание познакомиться с этой прелестницей, только вот как это сделать, я не знал. Правда, перед глазами возникла картинка: вот, я вечером стою тут, где-нибудь в сторонке, стараясь особо не светиться перед сотрудниками, особенно перед теми, которые меня здесь уже на раз видели. Смотрю, эта куколка, как я её окрестил про себя, вышла из здания, с какими-то молодыми девицами и они пошли в сторону метро. Я последовал за ними, а когда дождался момента, что она осталась в одиночестве, как бы случайно, с ней столкнулся, сделав вид, что искренне удивлён и при этом весьма обрадован этой встречей, но…

     И вот опять это "но", всё сразу же испортило. Некогда мне стоять у подъездов в ожидании, когда она появится в дверях. Особенно сегодня, поставил я жирную точку в своих размышлениях. Я так задумался, что даже не расслышал вопроса, который задала мне Татьяна Александровна. Только, что и понял, что ко мне с вопросом она обратилась, вот и пришлось переспрашивать, а я этого жуть, как не люблю. "Привык я на корабле к свободе, - промелькнула у меня мысль, - надо на грешную землю побыстрее спускаться, не дело так сильно задумываться, тем более о случайно встреченных молодых девушках".

     - Татьяна Александровна, простите задумался, столько дел ещё сегодня, не расслышал о чём вы спрашивали?

     Бабулька, как её всё управление звало за глаза, улыбнулась и повторила:

     - Ванечка, если ты на машине приехал, то Мариночка съездит с тобой в магазин и там сразу же тебе всё отгрузят.

     Я посмотрел на часы. С момента, как я вылез из микроавтобуса прошло чуть больше часа:

     - А у вас куда окна выходят? – неожиданно даже для себя самого спросил я.

     - Во двор, - услышал я в ответ.

     - А можно я к окну подойду. Я водителю сказал, что он может уезжать, если меня больше часа не будет, но может ещё стоит и ждёт.

      Алик стоял около машины и курил, посматривая на окна Союзкниги. Я помахал ему, но думается, он даже не мог разглядеть, как я размахиваю где-то там наверху своими руками.

     - Заметил? – спросила Татьяна Александровна.

     - Не понял, - ответил я.

     - Тогда беги вниз, а Марина в своё окно посмотрит, если ты около машины стоять будешь, она спустится и с тобой съездит. Только ты её назад на место верни, а то я тебя знаю, - погрозила мне пальцем и засмеялась Татьяна Александровна.

     Я только и успел поцеловать её правую, по-старчески начавшую морщиниться руку и действительно бегом помчался вниз. 
     
     Алик продолжал курить. Он ещё издали заметил меня и помахал рукой.

     - Думаю, что тебе сегодня действительно повезёт, - сказал я ему, но для этого надо вначале в одно место смотаться, там загрузиться, затем сюда вернуть девушку, которая даст распоряжение, чтобы нас загрузили, а уж потом поехать на Динамо и там разгрузиться. Уверен, что Анжелики тебе точно достанутся.

     Я говорил это вполне уверенно, зная, что по пачке обеих Анжелик у нас продолжают лежать в институте в каморке для дефицита, так, что Алик действительно получит свои честно заработанные книги.

      Во двор выбежала Марина. На ней был светло-серый широкий плащ, полы которого развевались на бегу. Рукой она придерживала симпатичную небольшую шляпку тёмно-серого почти черного цвета с тоже небольшими опущенными вниз полями и широкой чёрной бархатной лентой, её опоясывавшей. Сбоку к ленте была прикреплена небольшая чёрная роза.

     - Клёвая девушка, - отреагировал Алик, - она с нами едет?

     - Да, - с явной ревностью в голосе ответил я, - мы её должны будем отвезти назад, а потом уж поедем на Динамо, разгружаться.

     - Как прикажите, - отреагировал понятливый Алик.

     Я открыл дверку салона, пропустил туда Марину, а потом залез туда сам и огляделся. Кабина была толстым тёмным стеклом отделена от того, что я посчитал салоном, а на деле оказалось почти грузовым кузовом, правда с окнами. Это меня вполне устроило, не будет этот Алик наблюдать, как я попытаюсь клеить эту прелестницу Мариночку, вспомнил я, как её назвала бабулька. В передней части этого салона-кузова стоял стол, окружённый с трёх сторон пятью креслами с подлокотниками – по одному, установленных вдоль боковых стенок и тремя вдоль стенки, отделяющей кабину от задней части. "Вот почему дверка расположена на непривычном месте, ближе к задней части "Рафика", - понял я.

      Марина залезла в машину, повернулась и протянула мне свою руку, как бы желая помочь, но я понял тайный смысл этого жеста – на загорелой руке сверкнуло широкое обручальное кольцо.

             "О-ля-ля-ля", - звонко протрубила у меня в голове труба, и я, протянув свою руку, нежно и с почтением взялся за руку девушки и залез вовнутрь. Марина уселась на боковое кресло, находящееся за столом, а мне показала на противоположное.

     - Нам надо на Ленинский 132, там книжный магазин есть, - жестким голосом проговорила Марина.

     - Алик, – негромко окликнул я, - слышал.

     Молчание убедило меня, что стекло хорошо заглушает все разговоры, ведущиеся внутри машины.

     - Алик, - уже громко прокричал я и постучал в стекло.

     - В микрофон говорите, - донеслось до нас.

     Марина показала мне на микрофон, который на длинном шнуре болтался на крючке, приделанном к раме стекла, отделяющего кабину от салона. Я взял микрофон, нажал на нём кнопку и назвал адрес, куда нам надо было ехать за книгами, затем вновь повернулся к девушке, сидевшей напротив.

      - Меня зовут Марина Игоревна, - проговорила она таким красивым бархатным завлекающим и очаровывающим голосом с лёгкой хрипотцой, что, поняв, её слова, я даже легонько взгрустнул, а она продолжила:

     - А вас как я поняла – Иван, а по отчеству? - и с таким ехидством на меня посмотрела, что я чуть не засмеялся. Особенно, когда увидел, как морщинки в уголках её глаз значительно увеличились и в количестве, и в размере.

     "Ах, разбойница, - промелькнуло у меня в голове, - как она разыграть меня надумала;. И я ей тут же подыграл"

             - Моего папу зовут Александром, так что я Александрович, - и почтительно склонил голову.

     - Ну, вот и ладушки, - проговорила девушка, требовательно на меня посмотрела и закончила, - познакомились. И не позволяйте вольностей молодой человек, Иван Александрович, а то меня Татьяна Александровна предупредила, что вы неисправимый бабник, и чтобы я держалась от вас подальше, тем более, что мы с вами совсем не знакомы.

     - Вот ведь черт побери, я так бы хотел с вами познакомиться, - с чувством непоправимости в голосе прошептал я, - но сегодня уезжаю в командировку. Более несчастного дня в моей жизни, наверное, ещё не было.

     - И вы не будете, как другие женатые мужчины уверять меня, что самым несчастным днём в вашей жизни, был тот день, когда вам на палец вон то кольцо одели? – спросила она, откровенно издеваясь надо мной.

      Я даже разозлился, да ну её на фиг, она ещё будет за верёвочки всякие дёргать, чтобы меня довести до чего-нибудь не очень хорошего, поэтому ответил ей так, как никогда еще ни одной девушке, с которой хотел завести лёгкую интрижку, не отвечал:

     - Вовсе нет. Я женат и очень люблю свою жену, а она меня. А день нашей свадьбы считаю одним из самых счастливых в своей жизни. Кроме того, у нас прелестный сын и мы самая счастливая семья на свете.

      Марина только рот открыла, чтобы мне ответить, но тут машина вначале затормозила, а затем и вообще остановилась.

      - Приехали, - услышали мы голос Алика. Я открыл дверь, расположенную сбоку от моей спины, спустился на землю и подал руку Марине. Она её пожала вполне обнадёживающе, а затем улыбнулась и вдруг подмигнула, да так задорно, что я совсем успокоился.

      - Сейчас я пойду оформлю документы, а вы Иван Александрович будьте наготове. Вы же, - обратилась она к Алику, - ставьте её задом вон к тому люку, - и она показала на чёрную металлическую, блеснувшую кузбасслаком, закрытую крышку, перекрывающую полуподвальное окно.
 
      Прошло не более пяти минут, как Марина вновь выглянула из двери и поманила меня пальцем:

     - Пойдём, вам выпишут документы на ваш народный книжный магазин.

     Ещё через пять минут мы начали погрузку. Штабель книг, стоявший в подвале около колонны, поднялся по транспортеру наверх, прямо в кузов микроавтобуса. Алик едва успевал растаскивать книги внутри "Рафика". Когда погрузка закончилась, и мы с Мариной поднялись наверх. Было отчётливо заметно, что машина основательно просела. Алик постучал каблуком по колёсам, и мотнул головой:

     - Садитесь, ехать надо.

     Наши места с Мариной отсутствовали, сложенные и поднятые кресла были прикреплены к стенкам машины. Исчез и стол. Остались лишь два кресла, к которым нам пришлось пробираться. Как только мы в них забрались, машина тронулась с места. Ехать до Союзкниги было недалеко. Всю дорогу Марина молчала, глядя в боковое окно. Когда она выходила, то сунула мне в руку бумажку с номером телефона:

     - Приедешь, позвони. Расскажешь, как книжки продаются, - и засмеялась.

     Я пересел в кабину, и мы направились в институт. Из проходной я позвонил Анатолию. Когда мы добрались кружным путём до чёрного входа, Толя с двумя девочками уже нас ждали:

      - Вовремя ты приехал, - сказал, пожимая мне руку, Рачков, - шеф только что куда-то по делам убыл.

      Мы начали разгрузку. Книг было много, более ста пятидесяти пачек, а ещё с полсотни каких-то весьма тяжёлых коробок. Мы завалили ими весь чёрный ход. Нашлись и пачки с обеими томами Анжелики. Я протянул Алику две толстые книги. Тот в свою очередь достал из кармана три рубля и попытался отдать их мне. Но я рукой махнул.

     - Алик, это тебе за работу, - и кивнул на книги, которые он только, что не целовал.

     - Ваня, - ответил он мне, - ты не представляешь, какой подарок ты мне сделал сегодня. Я смогу осчастливить этими книгами одну девушку, у неё сегодня день рождения, а она об этих книгах буквально обмечталась. Надеюсь, сегодня она исполнит одно моё сокровенное желание. Но я понимаю, ты не государственный магазин, а общественный, а значит денег у тебя нет, а за книги потом придётся государству деньги отдать. Три рубля это, конечно, не большие деньги, но и таких как я у вас, наверное, не один. Я откуда так всё хорошо знаю? Недавно я нашу съёмочную группу в Ярославль возил, в такой же как у тебя народный магазин. Они победителем в соцсоревновании стали, наши про них для центрального телевидения большой сюжет отсняли. Поэтому ты деньги возьми, а кроме того мой телефон запиши, вдруг тебе очень будет нужна машина. Позвонишь, скажешь магическое слово "Анжелика", и я тут же приеду. Ты хороший человек, а хорошим людям надо помогать, - он хлопнул дверкой, и "Рафик" сорвался с места.

     Позже, добравшись до нашей подсобки, я вложил трёх рублёвую бумажку в пачку денег, приготовленных для сдачи их в кассу настоящего магазина. Мы старались не накапливать долги, и, как только у нас образовывалась более или менее крупная сумма, тут же их гасили.

     Книги мы перетаскивали долго, потом сидели и курили, дав возможность отдохнуть уставшим рукам. Я рассказал Толе, что надо оставить кое-какой дефицит, чтобы поменять его на другой дефицит. Мы с ним хорошо понимали друг друга. Он лишь кивнул головой.

     Домой я приехал очень поздно, боялся даже, что на поезд опоздать могу. Только и успел, что за стол сесть, перекусить. Надя передо мной тарелку любимых пельменей поставила, а сама рядом присела, рукой голову подпёрла и смотрела, как я, обжигаясь, их в себя запихиваю. Сидела, сидела, да вдруг, как выдала.

      - А скажи-ка ты мой дорогой, с кем это ты в поездке согрешить успел?

      Я на неё глаза выпучил:

      - Откуда ты это взяла?

      А она мне в ответ:

      - Начала бельё твоё стирать, а у тебя одни трусы все в крови изваляны, - и посмотрела на меня так, что даже сказать не могу.

       Как я вывернулся, сам не знаю, но вывернулся:

       - В крови испачкал? А, я и не заметил. Понимаешь, ещё в самом начале круиза, на второй день что ли, я брюки застегивал и в молнию случайно кожа оттуда, - я вниз кивнул, - попала. Боль почувствовал, а, что до крови ободрал даже и не понял.

       - Ну и как прошло?

       - Наверное, я действительно не заметил, что кровь пошла.

     Пельмени я доел, Надю поцеловал, сумку дорожную, достаточно увесистую из-за почти трёх десятков заявок, схватил и помчался на вокзал. Уже в метро над вопросом, женой заданным, подумал немного, но так ни до чего и не додумался. В поезде я оказался за несколько минут до его отправления. Только и успел, верхнюю одежду снять, зимние ботинки сбросить и тапочки одеть, как он тронулся.
 
        Заканчивался второй день после моего возвращения из круиза.

        Продолжение следует