Букварь продолжение

   Вообще – то я не планировал писать этот рассказ, но после того как друг мой пожизненный Олег Сукоркин прочитал предыдущее произведение («Букварь»), он незамедлительно потребовал «продолжения банкета». История эта приобрела неожиданную для меня концовку. Я очень огорчался, что у меня не было фотографии любимого инструктора. Вернее одна была, но такая, что даже лица было не рассмотреть. Не знаю, что меня побудило, но начав поиски на просторах интернета, я, в конце концов, отыскал его фотографию. Всё же чемпион СССР по высшему пилотажу, а это не просто так! Теперь у меня есть фото Азбукина! Какая радость, и на душе приятно!
                ***
   В экипаже у Азбукина нас было четверо. Я, Олег Сукоркин, Володя Блинов и Саша Гордин. С Олегом мы познакомились на сдаче первого экзамена, провели бок о бок все четыре курсантских года, а потом «на Дальний Восток уехал один, на Юг улетел другой». Несмотря на это, связь мы с ним не теряли и не теряем до сих пор, вот уже полвека. Володя Блинов был мастером спорта по гимнастике, обладал недюжинной силой и красивой атлетической фигурой. После выпуска он остался инструктором в училище, но не дожив до сорока лет, скоропостижно скончался… Саша Гордин имел прозвище «Человек ниоткуда» благодаря тому, что имел странность простые вопросы решать какими-то сложными и запутанными путями. Прозвище своё он оправдал сполна. После училища мы все много лет общаемся друг с другом. Перезваниваемся, переписываемся в «Одноклассниках». Занимается этим Володя Улесов, проводя огромную работу и имея под рукой список с данными практически всех бывших курсантов. Кто где служил, адреса, телефоны и так далее. Есть почти все. Где Гордин не знает никто. Он служил в Вологде вечным правым лётчиком, так как звёзд с неба не хватал и особыми талантами в лётном деле не блистал, потом уволился и как в воду канул…
                ***
   Приехав ранней весной на третий аэродром (так он назывался), под Оренбургом мы, молодые курсанты, оказались в пыльной степи, где стояло всего несколько домиков. Казарма, столовая и баня. Вечером на горизонте призывно мелькали огни большого города. В увольнение нас не пускали. Чтобы не отвлекались от главной задачи. Увольняли, только после самостоятельного вылета. Готовились мы все к нему основательно, ведь это и было по большому счёту именно то, зачем мы  пришли в училище.
   Спустя много лет и анализируя то, что произошло в день первого вылета, я теперь понимаю, что тогда не смог даже приблизительно осознать значимость этого события. К концу дня, когда я выполнил два самостоятельных полёта, единственное, что почувствовал – это огромную усталость. Ещё бы! Поскольку вылетал я одним из первых, то проверять нас, приехал заместитель начальника училища по лётной подготовке. Сначала я выполнил два полёта по кругу с Азбукиным.  Потом два круга с командиром отряда. Потом ещё два круга с проверяющим и наконец, два круга сам. Восемь кругов! Для курсанта это очень много! Помню только, как оказавшись первый раз в воздухе один, я всё никак не мог поверить, что сзади никого нет. Чувства были странные… Вроде я оседлал норовистого скакуна, но ещё совершенно не умею им управлять и не знаю, что от него ждать в следующую секунду. Заученно выполнял комплекс действий и балансируя, словно впервые вставший на коньки новичок, я тогда ещё не знал, что управлять легко и свободно самолётом смогу только после того, как стану командиром, полетаю несколько лет и наберусь опыта. Зато потом, какое это было счастье, совершенно не задумываясь, ощущать всю  машину как продолжение твоего тела, летать с ней вместе в бескрайнем небе, словно рыба в воде. Бесконечно далеко до этого было… Но первый шаг мы уже сделали!      
   Время шло, все мы вылетели самостоятельно и продолжали осваивать новые виды полётов. Сначала полёты по кругу, потом в зону и вот тут выяснилось, что за нами пристально наблюдают. Первый раз это произошло с Гординым. Обычно мы летали в зону, где на различных высотах отрабатывали простой пилотаж. Виражи, развороты, снижения, наборы и так далее. В тот день небо покрыла сплошная ровная такая пелена облаков на высоте 1200 метров. Нам ограничили высоту девятьюстами метрами, чтобы мы в облаках не летали. Рано ещё. Навыков не было… На следующий день приходит Букварь, жутко злой и подняв с места Гордина начинает на него наезжать не по детски. Дело в том, что на «Элке» стоял бароспидограф. По нынешним понятиям абсолютно примитивный прибор фиксировавший время, высоту и скорость. Это сейчас пишется такое количество параметров, что я даже затрудняюсь сказать, что там не пишется… Но тогда хватило и этого!
- Гордин – начал Азбукин. Ну-ка объясни мне, что это такое? Это что за «выёживание»? Вам велели летать на высоте 900 метров. Почему у тебя 1300? Тоже мне Ас нашёлся! За облака он, видите ли, выскочил! Что, бога за бороду поймал? Или интересно было, а что же там такого, за облаками? Отстраню вот тебя от полётов, чтобы подумал над своим поведением!
   Ну конечно! Что могло быть страшнее, чем отстранение от полётов в те святые времена! Гордин слегка заикаясь, нескладно так пытался что-то сказать, чем только усугубил своё несчастное положение. Получив выговор и предупреждение, что в следующий раз это так с рук не сойдёт, он немного успокоился. Хотя, если честно, то нами двигало жуткое любопытство. Мы осваивали машину, и всё время стремились что-нибудь да учудить. Интересно же! Я и сам, один раз выполняя вираж, умудрился так «завалить» крен, что самолет перевернулся на спину и рванул к земле. У меня, правда, хватило ума сначала убрать крен, а потом вывести самолёт из снижения. Но перепугался я здорово! Хорошо Азбукин ничего не заметил, так как снижение и набор высоты входили в план выполнения задания.   
   Наконец - то мы добрались до фигур высшего пилотажа. Ах, как это было интересно! Начиналось всё с обучения вводить и выводить самолёт из штопора. Придя на предварительную подготовку, Букварь начал нам рассказывать в своей неповторимой манере, что надо делать и как, чтобы получился штопор. Выглядело это примерно так: «Всё просто. Убираем обороты, как только скорость упадёт, даём ногу, а потом ручку до пупа и держим двумя руками. Запомните, сначала педаль, потом штурвал. А то некоторые пытаются наоборот, тогда самолёт вводится в штопор сначала задрав нос. Получается такой «штопор с вые**ном». Ну а потом считаем витки и на третьем – вывод. Ручку от себя и ногу против вращения. Как только вращение прекратилось, даём обороты. Понятно? Всё проще пареной репы!». Я не стану рассказывать, что происходило в полете, так как лучше чем об этом написал в своей песне известный бард Вадим Захаров, просто не скажешь! Она так и называется: «Штопор!»

Педаль - до упора, штурвал - на себя, и  вдруг что-то!
Меня опрокинет-закружит-потянет к Земле
Сочувствую всем, кто ни разу не пробовал штопор
Считаю, что им не достался счастливый билет...

Ни с чем не сравнимое то ощущенье паденья,
Которое мы испытали, неведомо им,
Они не видали ни разу Земли приближенье,
Вися на ремнях привязных над стеклом лобовым.

Вот дух захватило и в тело влилось напряженье...
Секунды - виток и машину пора выводить,
Земли приближение длиться всего лишь мгновенья,
Но именно эти мгновения трудно забыть.

И тот, кто попробовал раз - непременно, замечу,
Захочет ещё повторенья такой красоты -
И снова Земля, закружась, понесётся навстречу
И только б для для вывода был бы запас высоты.

Пусть кто-нибудь спросит: "Ну что там красивого? Что там?!"
Пока не попробуешь сам - не получишь ответ;
Сочувствую всем, кто ни разу не пробовал штопор,
Считаю, что им не достался счастливый билет!
 
   Существование на  третьем аэродроме было, мягко говоря, не совсем комфортным. Мы целые дни проводили в раскалённой  Оренбургской степи, мало того, что жарились на солнце как шашлык на гриле, но ещё и осыпало нас песком и пылью буквально с головы до ног. Дело в том, что аэродром был грунтовый, а реактивное сопло находилось на высоте примерно полметра над грунтом, поэтому любая дача оборотов при рулении поднимало просто стену песка. Самолётов было много и передвигаясь по аэродрому в течение дня ты не один десяток раз попадал под эти песчаные смерчи. Тут главное надо было успеть натянуть комбинезон на голову. Стоя в этом чёрном пылевом урагане и затаив дыхание, ты явственно слышал, как струи песка тихо шурша, стекают с тебя, как вода. Поскольку на жаре пот покрывал тело постоянно, то пыль щедро оседала на всё, что можно. К концу смены, белыми оставались только зубы и глаза. Кроме этого была ещё одна проблема. На Л-29 при заправке подвесных баков керосином, горловина была узенькая. Её едва хватало на то, чтобы вставить туда пистолет, но контролировать процесс заправки не представлялось возможным. Мы просто умаляли топливозаправщиков давать напор поменьше. Счас! Им не хотелось затягивать процедуру, и напор не ослаблялся. В результате, под конец, из бака бил фонтан керосина, обливая тебя с головы до ног. На керосин ложилась пыль, и всё это разъедало кожу, образовывая корку, которая вызывала чесотку неимоверную. Надо было с этим как-то бороться… Мама Олега медик, прислала нам пол-литровую банку вазелина и пару бутылок тройного одеколона. Всё это мы держали в тумбочке. Возвратившись с полётов и приняв холодный душ на улице, мы протирали руки и лица одеколоном, а после этого смазывали вазелином. Дело пошло на лад. Но тут не помню по какому поводу, комэск наш, майор Крутов, потребовал от инструкторов, чтобы они проверили тумбочки своих курсантов «на предмет порядка». Конечно, инструкторам это не понравилось. Пилоты они, а не надзиратели. Но никуда не денешься. И вот Букварь брезгливо подходит к нашей тумбочке, открывает её, а там – картина маслом! Кроме всего прочего стоит банка с чем-то жёлтым, цвета детской неожиданности и флаконы тройного одеколона. Офигев от всего этого, он спрашивает: «Это что за галантерея? Вы что пьёте его что ли?». Мы с Сукоркиным начали подробно объяснять для чего это нужно и как используем. «Тоже мне, кисейные барышни! Бздикалоны всякие им видишь ли, подавай!. Убрать, чтобы я больше не видел!». Делать было нечего. Найдя очередную нычку, мы спрятали вазелин, а одеколон оставили. Типа после бритья…
   Ну Букварь, решили мы, месть наша будет страшна! Надо сказать, что Олег был большой мастак на всякие подлые выдумки. Вот и в этот раз… В классе предварительной подготовки стоял шкаф, где хранились лётные принадлежности инструкторов. Они каждый день приезжали на машине из Оренбурга, переодевались и после этого начинались полёты. В субботу оставшись одни, мы с Сукоркиным вытащили комбинезон Азбукина, выстирали его, потом утюгом загладили стрелки не только на брюках, но и на куртке, что в принципе никто и никогда не делал. Кроме этого мы вылили на комбез минимум пол флакона одеколона «Русский лес» и аккуратно уложили в шкаф, плотно закрыв дверцу. В понедельник мы сидели в классе, когда приехали инструктора. С весёлым гомоном они подошли к шкафу и открыли дверцу… Запах разлился, просто  сногсшибательный! Лучший друг и соперник нашего Букваря старший лейтенант Краев поднял ор на весь класс. «От кого это так вонью прёт? Это что за амбре такое?». Азбукин стоял перед шкафом с совершенно растерянным лицом и рассматривая свой комбинезон силился понять, во что это он превратился… А тут ещё и Краев увидел заглаженные стрелки и с ехидной такой усмешечкой начал интересоваться, а давно ли его друг заделался таким пижоном? Я сидел и, давясь смехом, старался сохранить серьёзный вид. Олег, видать не выдерживая этого напряжения, встал и с независимым видом покинул класс. Весь день среди инструкторов только и было разговоров о внешнем виде Букваря. Даже на доведении плановой таблицы комэск Крутов крутил носом и вскользь поинтересовался, от кого сегодня так шикарно пахнет? Валерий Михайлович конечно догадался откуда дует ветер, но мы на все вопросы делали удивлённые лица и молчали как партизаны на допросе… Уже потом, когда мы отлетали программу и отправились в отпуск, то по давней традиции пришли всем экипажем домой в гости к своему любимому инструктору. Вот тогда, за «рюмкой чая» мы и признались в содеянном. Усмехнувшись Азбукин сказал, что он и так все видел по нашим постным рожам. Прекрасный был человек! В 2015 году он покинул эту грешную землю, оставив след в наших душах и сердцах на всю жизнь…