Страна Сосен

Страна Сосен
Введение
Эта небольшая книга «Страна Сосен» является дополнением двух  работ автора: «Там где сходятся меридианы» и «Ничейный дистрикт».Пограничье».  В них размещены рассказы и исторические эссе о истории  Трифонов Печенгского монастыря, его истории, возрождении в наше время.
В книге «Ничейный дистрикт». Пограничье» раскрывается механизм деления некогда свободного района под названием Лапландия. Что произошло в 1826 году в этом далеком краю.
 Автор книг не профессиональный историк. Но ему крепко повезло. После окончания университета он был распределен в Мурманскую областную контору Госбанка СССР, которая направила молодого специалиста в Печенгский район, самый северо-западный район нашей тогда великой страны.  Это уникальный район, в котором  каждый памятник истории, природы, названия рек и озер дышат историей. Там нельзя быть безразличным человеком. И автор «заболел»  историей района, который в недалеком еще прошлом был легендарной «страной Сосен», «Землей Сосен» или по саамски «Петсамо». У этой страны сложная история. Автор  не ставит цели передать историческую букву происшедшего, а склоняется к вольному изложению исторических событий, происшедших за двести лет на Кольском полуострове.
Закончив две небольшие по обьему книги, автор понял незаконченность в повествовании событий. Был пропущен существенный пласт о судьбе коренного народа Заполярья, саами. Что с ним стало после известных событий теперь уже прошлого века.
  Автор в первых своих работах не уделил должного внимания третьему игроку, принявшему активное участие в судьбе страны саамов.  Это «Великое княжество финляндское». Отвоеванная  у Швеции в 1809 году «страна Суоми» смогла в составе Российской империи сохранить свою идентичность, самостоятельность и даже независимость.  Этот партнер по разделению территорий Кольского полуострова оказался сильнее и агрессивнее, чем старая древняя соседка Норвегия и обойти его нельзя. К тому же в активе автора было несколько рассказов, написанных ранее и посвященных конфликтам со «страной Суоми». Для того, чтобы возникла понимаемость сюжета о «Великой Соми»  пришлось вспомнить события четверть вековой давности, когда автор  обучался в колледже в Кеми, небольшом финском городке и смог понять идеи возврата территории Финляндии, отчужденной СССР в 1944 году. Так и появилась новая книга «Страна Сосен», повествующая о судьбе малого арктического народа, саами или лопарей, как прозвали этот бесхитростный народ ушлые и острые на язык новгородцы. В книге
 автора пытается проследить историю преобразования «земли Сосен». Так звучит на саамском языке территория ныне Печенгского района,   свернувшаяся  клубком между тремя  государствами, которые с вожделением поглядывали на ее. Как сложилась твоя судьба, саамская земля, что случилось с твоим коренным народом, который не один век жил на тебе в гармонии и согласии с природой, повествует эта небольшая книга.

Страна Сосен
Предисловие
Страна сосен
Общество «Петсамо»
Планы «Великой Суоми»
Память из прошлого
Кукушка (Старый снайпер)

Предисловие
«Земля Сосен», страна Сосен»…- что это за страна? – Задают себе вопрос  любители истории Кольского Заполярья. Оно и неудивительно, так как сделать перевод с языка коренного народа, живущего на кромке Северного Ледовитого океана,  сложно. Тем более, что народ этот настолько ассимилировался с другими группами, что если язык и восстановлен, то далеко не так как он звучал несколько столетий назад.
«Земля Сосен», страна Сосен»…- так звали саами территорию нынешнего Печенгского  района. (саамское piehcc, «педзь» — сосна), что разместился на северо –западе Мурманской области.
«Печенгская область» — это не точка на карте, а площадь 10,5 тысяч квадратных километров.  На этот кусок побережья и коридор к нему на стыке Северного Ледовитого океана и Атлантики претендовали и норвежцы, и финны, и русские. Хотя, если строго говорить, то этот край, как его позже назвали «ничейным», принадлежал только одной народности. Имя ей – саами, или лопари, как окрестили их острые на слово новгородцы. Эти маленькие люди с испокон веков жили в заполярном  негостеприимном краю, в мире и согласии с природой.
-Мы люди-олени – говорили саами. – У нас нет дома. Наш дом – тундра, родственники -олени, наши дороги – это дороги оленей. Куда пойдут олешки, туда и мы. Они правы, оленьи люди. Олень, животное мигрирующее. Зимой он уходит на юг в сторону лесотундры и прячется в ней от свирепых ветров, которые дуют от берегов Баренцева моря. Летом, спасаясь от гнуса, бегут на прохладное, обдуваемое арктическими ветрами, побережье. За ними бредут саами, не обремененные особым имуществом. Если имущество временно становится ненужным, они оставляют его в тундре в святой уверенности, что его ни кто не украдет. И никто не крал.
Это была исконная территория заполярных кочевников, народа саами, живущим оленеводством. Но такова эволюция развития общества, что развивались государственность находящихся рядом государств, таких как Норвегия, Швеция, Россия, Финляндия. Их окрепшие государственные машины навалились на сохранившуюся в первобытности территорию этих маленьких оленьих людей. Сначала каждое пограничное с ними государство  бессовестно обложило их данью, затем пришла очередь дележа вроде бы как ничьих, но на самом деле истинно саамских земель.
Необходимо сказать, что исследования о стране саамов были бы невозможны, если не изданная в 2005 году книга «Печенга. Опыт краеведческой энциклопедии», вышедшей в издательстве «Добросмысл». Ее автор - уникальная женщина, старожил Печенгского района, директор Историко-краеведческого музея пос. Никель Вероника Александровна Мацак. Писала она эту книгу-энциклопедию восемнадцать лет!
В книге рассказывается о российско-норвежских, российско-финляндских отношениях, о коренных жителях Печенгской земли — саами-колтта, об освоении Западного побережья Мурмана поморами и корелами. Прямо вам скажу, бесценная книга.
Но пересказывать материалы, изложенные в «Печенге» не моя задача. Я  не историк, чтобы проливать свет на давно забытые факты.  События  и без меня достаточно подробно изложены в энциклопедии В.А Мацак,  в уникальной книге « Освобождение Северной Норвегии. 1944-1945»  авторов Анастасии Гортер, Валинга Гортера, Михаила Супруна. Варде-Архангельск 2004г(затем было переиздание в 2015 году), «Оставшиеся без родины. История кольских норвежцев».  Мортена Йентофта 2002 год.
Я решил восстановить в памяти воспоминания ветеранов Печенгского района, живущих с 1944 года, когда финская территория «Петсамо» снова стала российской и вернула свое историческое название «Печенга», что, кстати, на русский лад переводится именно как «Земля Сосен». Да и за более чем двадцатипятилетнее проживание в Заполярье у меня набралось масса своих впечатлений, наблюдений по истории не только Печенгского района, но и Мурманской области. Общение с норвежскими и финскими  коллегами тоже добавили ценную информацию. В текстах я старался передать именно их точку зрения на тот или иной процесс, проходящий в то невеселое для России время, время девяностых.
Более ранний период истории Кольского полуострова, проблемы с разделением российско-норвежской границы, которой без малого двести лет, можно посмотреть во второй книге «Ничейный дистрикт». Пограничье». А о современном историческом этапе, посвященном истории восстановления святыни Кольского заполярья: Трифонов-печенгского монастыря прочитаете в первой книге этой небольшой серии: «Там, где сходятся меридианы».

Кто ты, страна сосен.

 «Страна сосен», «Земля сосен», так звучит в переводе со сложного  и образного языка народа саами название Печенгского  района. (саамское piehcc, «педзь» — сосна),  что раскинулся на северо-западе Мурманской области в непосредственной близости с Норвегией. Позднее стало преобладать финское «Петсамо» (Petsamon l;;ni, maakunta, kunta), хотя Финляндия к древней саамской земле имела далеко не первое отношение. Но факт есть факт. «Земля сосен» ушла в историческое небытие, а «Петсамо» и «Печенга» менялись в соответствии с историческими коллизиями.
«Печенгская область» — это не точка на карте, а площадь 10,5 тысяч квадратных километров. На этот кусок побережья и коридор к нему на стыке Северного Ледовитого океана и Атлантики претендовали и норвежцы, и финны, и русские. Хотя, если строго говорить, то этот край, как его позже назвали «ничейным», принадлежал только одной народности. Имя ей – саами, или лопари, как окрестили их острые на слово новгородцы. Эти маленькие люди с испокон веков жили в заполярном  негостеприимном краю, в мире и согласии с природой.
-Мы люди-олени – говорили саами. – У нас нет дома. Наш дом – тундра, родственники - олени, наши дороги – это дороги оленей. Куда пойдут олешки, туда и мы. Они правы, оленьи люди. Олень, животное мигрирующее. Зимой он уходит на юг в сторону лесотундры и прячется в ней от свирепых ветров, которые дуют от берегов Баренцева моря. Летом, спасаясь от гнуса, бегут на прохладное, обдуваемое арктическими ветрами, побережье, на полуострова Средний, Рыбачий. За ними бредут саами, не обремененные особым имуществом. Если имущество временно становится ненужным, они оставляют его в тундре в святой уверенности, что его ни кто не украдет. И никто не крал.
На вековых маршрутах оленьих стад вырастали саамские погосты. Они были разными, эти погосты; какие-то - кратковременные и там стояли куваксы, временные жилища, вроде шалашей или ненецких чумов. На более длительных стоянках строились вежи – своеобразные землянки, способные приютить саами в долгую суровую полярную зиму. Таким зимним погостом и стала Печенга, если следовать русской топонимике.
Когда сюда пришли саами и облюбовали быструю чистую, богатую рыбой и жемчугом речку, не скажет никто. Берега речки, поросшие соснами, были идеальным местом для поселения.  Сейчас, глядя на заваленную автомобильными шинами речку, засоренные пластмассовым хламом и пакетами берега, трудно представить край, который называли заполярной Швейцарией. Бетонные ангары военных, хмурые пятиэтажки и казармы солдат привлекательности пейзажу не добавляли. Но так было не всегда. На этой территории жили саами, оленьи люди, и до поры до времени здесь не слышалась ни русская, ни другая речь.
Страшной изображена в карело-финском эпосе «Калевала» Кольская земля: «Там застыл холодный воздух, Зайцы снежные там скачут, Ледяные там медведи На вершинах горных ходят, По горам из снега бродят, Там и лебеди из снега…». Есть упоминания о Лапландии и  Кольской земле в исландских сагах, записанных в XIII столетии: «В крайне суровых природных условиях заполярья простой смертный не смог бы жить» - так казалось людям из более южных районов. В их представлении Заполярье было краем света.
Но природа пустоты не терпит. На эти, казалось бы, ни к чему не пригодные земли, хлынули… Как бы лучше сказать…Пожалуй, лучше всего, пассионарии, по меткому определению Льва Гумилева. Это неугомонные земляне, которые не могут сидеть на одном месте. Это наднациональный фактор, он есть у всех национальностей мира.
Пришло время, и   норвежцы из центральной части страны, спасаясь от бескормицы, пошли на север в поисках лучшей доли. Дошли далеко, аж до самого края норвежской земли, Варангер-фьорда, а это уже 71 градус северной широты. ( Для сравнения –Мурманск расположен на 69 градусе).Там, в XIV веке, построили  крепость Вардёхюс для обозначения своей территории.
Русские мужики, как и положено русской нации, раскачивались долго, но, видя, как норвежцы осваивают эту, казалось бы, неприветливую стылую землю,  стали спешно столбить свои территории. Но дальше временных становищ у них дело не пошло. Напрасно  русские промышленники  при определении пограничных рубежей доказывали свою причастность к побережью Варангер-фьорда, заливу в Баренцевом море, между российским полуостровом Рыбачий и норвежским полуостровом Варангер. Их никто не слушал. Единственными свидетелями их деятельности были только саами, но вскоре их самих предприимчивые норвежцы и финны бесцеремонно согнали с насиженных мест.
Деликатную тему, кому же принадлежала эта земля, один из норвежских проспектов на русском языке излагал так: «По мере возникновения наций и государств появляется и развивается их стремление к установлению своей власти над северными районами: сначала крепость в Вардё, потом монастырь в Печенге, затем часовни в Борисоглебском и Нейдене. «-Это страна, облагаемая налогом Норвегии! – Нет, это русская земля! – нет, шведская!». Откуда переводчики взяли этот текст, история умалчивает, но неразбериху в этом вопросе передают вполне убедительно.
А саами и знать не знали, что их территорию делят. Мало делят, их самих обложили налогами  претендующие на свое господство нации. И  маленькие люди простодушно отдавали меха, оленей норвежским, русским и даже финским данникам. – Берите, только не бейте - просили оленьи люди у заполярных флибустьеров и забирались в свои вежи, в надежде отсидеться. Но не отсиделись. Под  многосторонним натиском единая тогдашняя Лапландия распалась на северные области Норвегии, Швеции, Финляндии и Терскую волость России.
Напрасно языческие жрецы – кебуны – старались заклинаниями защитить себя от наступления двух непримиримых христианских церквей: римско-католической и греческо - православной. На русской территории вырос Трифонов Печенгский монастырь, на норвежской - часовня Оскара второго. Земли некогда единой Лапландии столбились пограничными знаками разных государств. Но не нужно думать, что на границах государств выросли пограничные столбы. Этого не было. Были знаки – ориентиры в виде груд камней, да стояли храмы и часовни, оберегающие души местного населения от влияния других религий.
Именно такой ориентир и основал в первой половине XVI столетия православный подвижник - преподобный Трифон, крестивший местных лопарей и поставивший здесь, на северной окраине страны, первое постоянное поселение - Печенгский монастырь
То есть, несмотря на дальность от цивилизованного мира, на границе империи шла тайная возня по присвоению «ничьих» земель.
 -Как же саами? - Спросите вы.  А что саами, их никто не спрашивал. Несмотря на свою природную хитрость и умение колдовать, они остались детьми природы и  о своей государственности не задумывались. Саами становились поданными той или иной страны, если  имели в ней свои погосты. История гласит, что монах Трифон, несмотря на свою кротость, был умелым миссионером и прекрасно понимал интересы страны.
 Молва о странном человеке, давшем себе обет хмельного не пить, мяса не есть, а питаться только рыбой и кореньями, быстро распространилась среди лопарей.  Их к нему словно магнитом притягивало. Саами, тайком от  кебунов, приходили к нему со своими проблемами. Грешно было упустить такую возможность, как привести эту паству в православную церковь.
 Трифон делает новый шаг – решается распространять среди лопарей  христианское учение. Он строит на берегу реки Печенги небольшую часовню. Сам рубит и таскает лес, сам рисует иконы по окончании строительства. Язычники грозились убить Трифона,  но он продолжал посвящать в христианство приходящих к нему людей тундры.
Умелый миссионер не забыт. Его принимает митрополит Макарий в Новгороде и царь Иван Васильевич Грозный в Москве. 22 ноября 1556 по принятому в России летоисчислению монах из Печенги получает от Ивана Грозного жалованную грамоту на земли мурманского побережья. В Печенгу он возвращается с группой монахов и строителей. Они-то и возводят на берегу Печенги деревянную церковь.  Так русский царь укрепил свои позиции на Севере.
После этого на побережье Печенги появляются новые строения, в том числе, и церковь Бориса и Глеба в 1565 году. По версии русского консула в Норвегии Островского Д.Н.: «… лопари крещены были в реке Паз именно у того места, где поставлен храм». Название самой реки происходит от лопарского слова «святой». Это была большая победа русского православия. Без вооруженных конфликтов к России были присоединены старинные Пазрецкий и Печенгский погосты. Проще, становища, где у лопарей формировались некие подобия постоянных поселений. Коренные жители Южного Варангера, скольты, приняли православие, признаваемые де-факто подданными России, а их северо-западные соседи, горные и морские саамы Северного Варангера, приняв протестантство, стали подданными Норвегии
Попытки России утвердиться на этой территории встретили сопротивление из-за рубежа. В 1589 году отряд Пекко Везайнена, состоявший из финнов по национальности и шведов по государственной принадлежности, сжег дотла Печенгскую обитель, уничтожив всех ее насельников - 116 человек. Местность обезлюдела. Снова ни шатко, ни валко шли годы. Спала обширная заполярная земля. Места хватало всем.
Наступивший 1826 год внес свои коррективы в размеренную жизнь Лапландии. Россия и новый союз Норвегия-Швеция достигают соглашения о государственной границе на Севере.  Как ножом прошла граница по территориям саамов различных погостов. Для восточных саамов установление границ становится катастрофой, так как их отрезали от моря, где у них были традиционные рыбные промыслы.   Груды камней, обозначавшие границу,  были расположены в середине священных для саамов мест, сейдов,  разделяли летние и зимние пастбища. После установления границ саамы потеряли свое древнее право пересекать их.  Нарушились миграционные пути оленей. Таким образом, саами стало невозможно поддерживать традиционный образ жизни.  Ломался многовековой уклад  в «земле Сосен».
Границей от 1826 года не была довольно ни Норвегия, ни Россия. Норвежская сторона воспринимала Борисоглебскую церковь как вторжение в норвежскую долину Пасвик, русским не нравился «отрезанный», благодаря «усердию» подполковника Галямина В.Е. большой район на восток от реки Паз. Это было серьезно, так как Россия лишилась выхода  к удобным бухтам незамерзающего побережья Северного Ледовитого океана. Не сразу, но даже у инертного российского правительства появилось понимание проблем российских саамов, которых лишили традиционных оленьих пастбищ, рыбных промыслов.
Но, несмотря на разделение Лапландии, «Земля Сосен» еще была жива. Саами жили на своей земле и их не могли остановить какие-то груды камней, означавших пограничные пункты. Они по-прежнему ходили миграционными путями оленей. Это длилось не годами, десятилетиями.
  Журнал «Баренц-уотч» 1996 года пишет, что «…саамы самые древние из проживающих здесь народов, которые впоследствии разделились на различные подгруппы в зависимости от вида промысла или религиозности». Основной группой в это время были восточные саамы, или русские православные саамы, которых также называли «сколте-саамы». Позже на этих землях появились саамы-лютеране, ходившие в море, и горные кочевые саамы.
На сцену в Заполярье, после возникновения Великого княжества Финляндского,  выходит новый игрок - Финляндия. Войны и голод заставляют финнов переселяться на Север, ближе к Ледовитому океану, где «еда плавает в море» и большие речные долины еще не тронуты. В норвежские поселки и лопарские становища  приходят финны, народ  оседлый, с сельскохозяйственными традициями. Финские иммигранты становятся постоянными жителями этих мест, приобретают от Норвегии право распахивать землю и заниматься рыболовством. Право собственности для них простирается вплоть до рек. Они беззастенчиво оттирают лопарей от вековых угодий. Их было немало, этих людей тундры: порядка двадцати процентов, от населения восточного Финмарка, как сообщает немудреная статистика тех лет.
Больше всего проживало финнов - порядка половины от населения этого заполярного края. Историки только удивлялись, как быстро на, казалось бы, непригодных для проживания заливах Северного Ледовитого океана, появились финские поселения-колонии. Но опять – таки эта территория не считалась финской Петсамо. Давлело русское название «Печенга», к тому же, хотя и поздно, сформировалась Печенгская волость, которая  обьединила вокруг себя восточных саамов.  Как административно-территориальная единица волость образовалась впервые в пореформенное время в 1866 году из Печенгского сельского общества (погосты Печенгский, Пазрецкий, Мотовский). Пожалуй, с этого времени даже для лопарей стало своим название «Печенга». Если переводить с саамского языка, то название тоже самое, «земля сосен», только на русский лад.
Финнов же ничего не смущало. Манкируя тем, что они «поданные русского царя»,  финны селились и на русских территориях. Они принесли на берега реки Печенги культуру земледелия. Рыболовство и оленеводство, еще долго оставались традиционными  ремеслами саамов, но финны, умелые рыбаки на озерах и реках, вскоре стали конкурировать и с ними. 
Граница хоть и была установлена,  и на норвежской территории зарождались первые пограничный заставы, саами продолжали ходить за оленями  на полуострова Рыбачий и  Средний и, вообще, часто оказывались на территории норвежского Финмарка. Нужно отметить, что западные саами отвечали им тем же и как-то все, до поры до времени, утрясалось. Так и шло время.
Что касается норвежской стороны, то в 1906 году было создано предприятие по переработке железной руды АС «Сюдварангер», что привело к притоку сюда большого числа норвежских рабочих. Численность населения выросла до 10000 жителей. Саами потеснились к побережью и продолжали жить жизнью оленеводов. Их было еще много.
Это норвежская информация о заселении края. А где российская? Нигде, отвечу вам. Политика министра иностранных дел Карла Нессельроде, отдавшего шведам земли, издавна принадлежавшие российской короне, прочно вьелась в мозги российских чиновников.
 –« Отдайте им все, что попросят. Наших интересов там нет». - Таким напутствием он проводил руководителя геодезической партии подполковника Галямина В.Е. по рекогносцировке границы Россия – Норвежско-Шведское королевство. История эта известная и до сих пор, несмотря на то, что прошло сто девяносто лет со дня установления границы, не дают покоя жителям Кольского Заполярья.
Согласно этому межгосударственному документу Россия потеряла одни из самых богатых рыбных промыслов в Северном полушарии — побережье и акваторию Варангер-фьорда на Западном Мурмане, где столетиями летом промышляли поморы и считали эту землю «де-факто» своей. Единственная уступка, которую сделали норвежцы, - была отодвинута на запад граница от владений возрождённого в XIX веке Трифонова Печенгского монастыря. Потери России составили около 100 вёрст береговой полосы и три незамерзающих залива. Даже про-норвежски настроенный российский консул Д.Н. Островский в своих записках отмечал, что граница 1826 года «составляет самый чувствительный укор для русского самолюбия» и «что поморы до сих пор не могут хладнокровно говорить об этой уступке».
Посему спорить и утверждать, чья же эта землица «область Петсамо» или «Печенга», дело бездарное.  Если уж выяснять детально, то это и вовсе земля саамов, которых ныне там не осталось.
 Как бы то ни было, Печенгу финны смогли прибрать к рукам в 1920 году по Тартускому договору,  и на карте появилось новое название «Петсамо».  Ленинское правительство преподнесло финнам царский подарок.
Финляндия получила выход к Ледовитому океану и богатейшие залежи медно-никелевых руд, которые в 1934 году начали разрабатывать французские и американские компании. Именно нежелание ссориться с этими державами считают причиной того, почему в 1939 году СССР не посягал на Петсамо, лишь чуть-чуть сдвинул границу на запад. Ленин, Троцкий, Чичерин и иже с ними не очень дорожили русскими землями. Брестский мир, согласно которому зоной немецкой оккупации становились 780 тыс. км; бывшей Российской империи (в 74 раза больше «Печенгского коридора»), показал слабость советской власти. До Печенги ли тут. Вообщем, читайте историю графа Карла Нессельроде. «Наших интересов там нет. Отдайте им все, что попросят». Эта фраза могла бы стать эпиграфом ко многим российским документам.
 Итак, западная часть Печенгской волости РФ отошла по Тартускому мирному договору от 14.10.1920 года к Финляндии. Возникла финская провинция «Петсамо» со всеми вытекающими историческими последствиями. Статья 4 я договора гласила: «Печенгскую волость… вместе с ее территориальными водами Россия уступает немедленно по вступлении в силу мирного договора на вечные времена Финляндии в ее владение на правах полного суверенитета.»
Интересно, что получили финны. «В Петсамо проживало 1723 человека. Финнов-577, русских -225, саамов-220, норвежцев-6».-Гласит статистика тех лет. Вот и ответ на наш вопрос, чьей стала земля саамов.
Финляндия неожиданно для финского обывателя получила выход к незамерзающим портам в Заполярье. Область Петсамо была объявлена губернией, затем вошла в состав губернии Оулу на правах коммуны.  В начале 1938 года — в состав новообразованной губернии Лапландия.
Петсамо получила свой герб, гимн. О ее политической значимости говорит визит президента Финляндии Столберга в 1921 году. В 1935 году ее посетил  президент Свинхувуд.   Финны, засучив рукава, принялись обустраивать новую землю. Результаты не замедлили сказаться.
В 1921 финский геолог, студент технического университета Х. Тёрнгвист открыл запасы медно-никелевой руды в районе реки Котсельйоки. В 1934 финское правительство сдало никеленосный район в концессию ИНКО (Канада), основав при этом дочернее финское АО Petsamon Nikkeli OY. Началось строительство завода и горняцкого поселка Колосйоки, который позже станет Никелем.
Переживало ли советское правительство за такую промашку? Навряд ли. Некому было уже переживать. А второе, не будем забывать,   что академик Ферсман разведал  в мончегорских тундрах  сосредоточение  залежей медно-никелиевых руд. А там и Норильск подоспел со своими  сказочными богатствами. Вот уж: - Ты и обильная, Ты и могучая, Ты и бессильная, Матушка-Русь! –сказал А.Н.Некрасов.
 Край Петсамо интенсивно обживался. В области были построены мосты, дороги. Они и сейчас живы, эти финские дороги.  В 1938-1939 годах  проведены работы по расширению порта в Линахамари. В 1938 году начато строительство ГЭС в поселке Янискоски.  Жители Никеля, бывшего Колосйоки, привыкли к термину «Каскад Пазских ГЭС и не задумывались о том, кто начинал  их строить.
Я ездил в районе по построенным финнами дорогам, смотрел на порт в Линахамари и думал, а хватило ли бы рук у Советской власти поднять этот спящий край?
Казалось бы, развитие края шло на руку всем национальностям, проживающим в этой провинции. Но не обошлось без издержек. Финнов на фоне своих успехов, после получения независимости, охватил зуд «Великой Финляндии».  Они уверенно шагали по, казалось бы, еще вчера, ничейной земле.  Саамские географические названия подверглись интенсивной финнизации, До сего времени на картах Печенгского района преобладают финноязычные названия.
 Правительство Финляндии построило для саами оседлую деревню Суоникбля, открыло там школу. Но, тем не менее,  продало в 1925 году Норвегии за сумму в 12 тыс. золотых крон вековечные места промысла саамов в заливах Бек-фьорд и Яр-фьорд, и никак не возместило коренному народу понесенного им ущерба. О малых народах, традиционно не думала не только Россия, но и ее соседи. Был такой грех  и у Финляндии,  у Норвегии, и у Швеции.
 В области ( Это в заполярье!) быстро развивался туризм. В 1936 году  отдаленность и экзотика Петсамо («В Петсамо — как за границу») привлекли 14 тыс. путешественников-финнов.  Оно и неудивительно. Печенгский район, вернее, провинция Петсамо, называлась заполярной Швейцарией из-за сосновых лесов и голубых озер. Это подтверждали первые поселенцы Печенгского района в 1944 году. Я с недоверием смотрел на голые, выжженные кислотными дождями сопки, пока знакомый редактор не допустил меня к фотоархиву, где я с трудом узнал улицы нашего Никеля, тогда еще Колосйоки, утопленные в зелени вековых сосен.
Моя сослуживица, привезенная сюда ребенком сразу же после войны, вспоминала, что на сопку, на которой стоит наше здание, они детьми ходили собирать бруснику.
-А вот это здание,- показывала она  из окна на облезлое, страшное в своей кислотной обожженности финское здание, - был домик управляющего производством. Он стоял среди огромных сосен. Словно в насмешку на лысой, без малейшего намека на почву, верхушке сопки ползал бульдозер, разравнивая горные отвалы. Мы подавленно молчали. Молчали даже когда менялся ветер и «лисьи хвосты» ( так металлурги называли дым из труб за их желтый цвет) опускались до уровня земли и вползали на улицы поселка. Все, спасайся, кто может! Двери, окна плотно закрывались, население сидело в осаде, не выходя из дома без лишней необходимости.
«Стране нужен металл» - сурово отвечали правительственно-партийные бонзы на стенания населения о грядущей экологической катастрофе. Так же советское правительство гордо отказывалось от финансовой и технической помощи со стороны Норвегии, которой тоже доставалось от газовых выбросов. Травились сами, травили других…
Советско-финляндская война 1939–1940 годов  внесла свои поправки в этот процветающий край. Красная Армия заняла область Петсамо. По вступлении советских войск в Печенгу часть гражданского населения была  отправлена вглубь Кольского полуострова. Война прервала строительные работы ГЭС в Колосйоки. После прекращения военных действий,  Петсамо вновь было передано Финляндии.  Эвакуированное население возвратилось в область, но без тех, кого угнали в  глубь Кольского полуострова.  Петсамо стало работать на нужды начинающейся войны, в которой Финляндия приняла активное участие.
Немецкие металлургические концерны (в первую очередь «И. Г. Фарбениндустри»), давно проявлявшие интерес к месторождению никеля, после того как канадские специалисты в начале советско-финляндской войны покинули Колосйоки, заключили договор о поставке руды и штейна. Рудники Колосйоки  начали работать на войну с СССР. Порт Линахамари стал важнейшим военно-морским портом, через который медно-никелевая продукция шла на нужды Германии. К 1943 году производство фанштейна вышло на проектные мощности. Немцы успели даже запустить ГЭС в Яникоски.
Что же происходило с местным населением, с саами, в первую очередь?
-Да они еще в начале финской кампании угнали своих оленей в Финляндию и Норвегию - отвечали на мой вопрос старожилы района. – Лопари были уже пуганы сталинскими репрессиями, которые даже против них развернуло НКВД. В период с 1930 по 1947 год на Кольском полуострове было репрессировано 118 саамов, из них 50 человек было казнено. Некоторые арестованные скончались во время допросов, некоторые пропали без вести. 55 человек были отправлены в исправительно-трудовые лагеря, из них выжило лишь 5 человек. Из 118 репрессированных саамов 113 были мужчинами, то есть было репрессировано свыше 10 % мужского саамского населения полуострова. Это при общей численности саамского населения менее двух тысяч человек государственная машина организовала такой террор. В наибольшей степени от репрессий пострадали  саамские семьи, которые жили около советско-финской границы. Саамы, в частности, обвинялись в желании создать собственное государство, которое в дальнейшем присоединится к Финляндии. Не мудрено, что в ходе войны в 1944 году саамы Мотовского погоста  эмигрировали в Финляндию. После возвращения России Печенгского района они предпочли остаться в Финляндии. Да и до других саамских групп дошло, что пока идет военная неразбериха, лучше уйти за границу. Что и было сделано.
В 2012 году на русском языке был издан полный список «Репрессированные советские саамы», составленный Лейфом Ранталой, преподавателем саамского языка из Лапландского университета (Рованиеми, Финляндия). Для каждого человека в списке указаны его имя, отчество, фамилия, профессия, год и место рождения, дата ареста, а также приведена информация о приговоре и дате его вынесения.
В 1970-е годы в Мурманской области по причине строительства новых и расширения старых промышленных предприятий, расширения территорий военных объектов, а также укрупнения совхозов были расселены 32 населённых пункта, в которых саамы составляли этническое большинство. Тем самым традиционный ареал расселения саамов был окончательно разрушен, а из тех саамов, которые занимались оленеводством, лишь немногие смогли продолжить заниматься этим промыслом на новом месте.
Поэтому, когда согласно договору от 19.09.1944года область Петсамо отошла к Советскому Союзу лопарей, или саами, как хотите называйте, в ней практически не было. Тех, кто легковерно остался в СССР отправили в глубь полуострова в национальное село Ловоозеро. Там они смешались с лопарями ловозерских тундр.  Таким образом, в Ловозерском районе сосредоточилось  порядка двух тысяч саами. Их организовали в оленеводческие колхозы, и расселили в построенные для них хрущевские пятиэтажки. Благодаря такой «заботе» люди тундры ассимилировались с русскими, потеряли свою идентичность.  «Страна сосен» канула в вечность.


Общество «Петсамо»
Начало девяностых. Редкий человек старше пятидесяти лет не вздрогнет  от упоминания этого каинового времени. Развалился Советский Союз. Начался парад суверенитетов некогда бывших союзных республик. Одуревший от неограниченных полномочий первый «всенародно» избранный президент РФ, как слон в посудной лавке, крошил все, что ломается. Над Российской Федерацией нависла угроза распада.
Помимо всеобщего унылого настроения добавилась непродуманная реформа специализированных банков некогда единого СССР. Их разом «сделали» коммерческими. Появилось неприязненное слово «банкир».
 В этих условиях нас, теперь уже бывших работников государственных банков, ждала неожиданная новость. Финляндия, с которой у мурманских банков и в советские времена были неплохие отношения, пригласила по линии старейшего финского банка ««Кансаллис осаке панкки» представителей, теперь уже коммерческих банков, для… Финны были людьми тактичными и не могли сказать «для обучения». … для ознакомления с финансово-кредитной системой Финляндии – так звучало в приглашении. Позднее мы узнаем, что это был финляндский  правительственно-банковский грант для «подтягивания», теперь уже российских банковских работников, до мировых стандартов. Нам, представителям новоявленных банковских образований оставалось только переглянуться. « Нас учить, чему?»- вопрошали мы друг друга. К этому времени все прекрасно поняли, что наша банковская система безнадежно застряла в косности расчетов. Нужна единая компьютеризация. – Вроде плана ГОЭРЛО – невесело пошутил один из патриархов еще советской банковской системы. Затем в воздухе повис  деликатный вопрос: у региональных банков, вопреки расхожему мнению о богатстве банков, не было денег и платить за обучение, которое не было настоль необходимым, банковское сообщество не хотело, да и не могло.
Представитель «Кансаллис осаке панкки», которого мы уже знали по совместной деятельности, понял  настроение и обьяснил, что нам за обучение платить ничего не нужно. Как за проживание и питание тоже. Нашу делегацию примет финансово-экономический колледж в городе Кеми, что в провинции Лаппи. Его преподаватели крепко поработали и дали на конкурс такой методический материал, что его безоговорочно выбрали куратором направления.
Народ в банковском сообществе был неглупый, высшее образование было нормой, а тут - колледж, который  сразу же окрестили «техникумом».  Снова возникло недоумению: - что преподаватели «техникума» нам смогут рассказать о банках и банковской деятельности.
Туоми, представитель банка, и здесь оказался на высоте. Он доходчиво обьяснил, что «техникум», это только база для обучения, а читать лекции «студентам» будут ведушие специалисты главного офиса «Кансаллис осаке панкки» из Хельсинки и даже приглашены лекторы из государственного университета Финляндии. Вопрос о переводчиках тоже, оказывается, был решен. Приедут опытные представители из Петрозаводского государственного университета.
Кроме обучения для нас подготовлена программа по внеклассному образованию, то есть посещения предприятий и встречи с представителями бизнеса и, конечно, знакомство с городом Кеми и его окрестностями. – Сказал наш коллега Туоми, очаровательно улыбаясь
Обстановку разрядил тогда еще глава областной администрации. Знавший основных работников банков по совместной советской работе, он распрямился и нестандартно,  по –простому, заявил, что мы охренели, и не понимаем, что за подарок свалился на наши дурные головы. –Да я бы первый поехал-заявил он. Вас будут  учить, харчевать, гулять …- он посмотрел еще раз на нашу братию, словно видел впервые…и все это за бесплатно, а вы - носы воротите.
Потом он стал серьезным и сказал, что такая практика взаимного обучения прорабатывается впервые по линии начинающего работать Баренцева региона, и он несет ответственность, что бы мероприятие  прошло на должном уровне. Одним словом, все решилось.
Через несколько дней мы сидели в любезно предоставленном финнами автобусе, который уносил нас по ленинградскому шоссе в сторону финской границы на пограничный пункт «Салла». Даже традиционная хмурость еще недавно советских пограничников не могла нам испортить настроение. А профессиональное недоверие таможенников только на некоторое время подпортило настроение из-за коробок с сувенирами. Ну никак было не доказать бдительным служакам, что наш автобус, это не транспорт с челночниками, торопящийся в один из пограничных городков Финляндии.
Финские пограничники, узнав, что мы «студенты», широко заулыбались и со словами «добро пожаловать», открыли нам шлагбаум. К слову говоря, финских таможенников наши коробки даже не заинтересовали.
Мы вьезжаем в небольшой, но очень компактный городок Кеми, что уютно расположился  на побережье Ботнического залива, близ устья реки Кемийоки. Местность очень напоминает Карелию. Стало заметно теплее. Городок - практически на широте полярного круга.
Мы выходим из автобуса и тут же попадаем в распоряжение молодого обаятельного финна. Звать его Пенти, он - заместитель директора колледжа и является ответственным за наше обучение и время провождение. Дав нам немного времени на приведение себя в порядок, Пенти повел  нас в «техникум», который находился напротив гостинцы. – Обьедать- так, по русски, пояснил  Пенти. Обед нас восхитил.  Он был вегетарианским и…студенческим. Да, мы обедали в студенческой столовой за дощатыми столами, сидя на лавках. Пенти, который тоже нагреб себе в тарелки кучу всякой нашинкованной зелени, обьяснил, что разносолов здесь не предвидится и преподавательский состав питается здесь же. Не исключением является и директор колледжа, который обедал в это же время. Он приветливо поздоровался с нашей группой, сказал, что непременно с нами увидится и сел обедать за соседний стол вместе со студентами.
После обеда мы были приглашены в холл колледжа. Нас познакомили с преподавателями и выдали по  папке -файл с материалами и прозрачным блоком с всякими канцелярскими принадлежностями. Забегая вперед скажу, что этот пакет большинство наших «студиозов», к великому удивлению Пенти,  даже не раскрыло, а пользовалось своими шариковыми ручками. Наш куратор долго не мог понять, что такие канцелярские «богатства» мы отвезем в подарок детям. А что вы хотите? Это было лето 1992 года.
Покатились дни учебы. Быстро, благодаря мастерству переводчика Сергея, стерлись шероховатости в языке. Финские  преподаватели волновались больше нас, по поводу нашей понимаемости. Но вскоре все встало на свои места: проблемы были только языковые. Во всем остальном мы вполне соответствовали друг другу.
Так бы беззаботно  пролетело наше время, если бы не чистая случайность. У нашей группы по плану был бизнес-класс по теме «операционный день банка». Нас должны были познакомить  с программным обеспечением банковского дня на базе отделения «Кансаллис осаке панкки», которым руководил наш куратор Туоми. Нужно сказать, что я и мой приятель Леня, студентами оказались никудышными.   Мы быстро нашли возможность «слинять» из операционного зала и, расположившись в уютном холле для отдыха, предались ничегонеделанию. Стены холла были украшены картинами. Они были разные, эти картины. Какие-то  в «возрасте», в тяжелых золоченых рамах, другие,  современного толка,  эстампы. Одна из картин привлекла мое внимание похожестью вида местности, который я явно видел. Я встал, подошел к полотну и стал пристально его рассматривать.
-Интересуетесь? – Услышал я сзади себя немного неправильный английский. Повернувшись, я увидел молодого человека в клетчатом «клерковском» пиджаке с кожаными заплатами на локтях, клетчатой рубашке, синих джинсах. Он приветливо, но с вниманием смотрел на меня.
-Да,- ответил я. – У меня такое впечатление, что  видел этот пейзаж собственными глазами. Но где… - ответил я на старательном английском.
-Вполне возможно вы могли его видеть, только гораздо позже. Видите? – Он сделал шаг и показал мне внизу дату написания картины- 1937 год.
- Художник написал только что построенный порт на берегу Северного Ледовитого океана на севере Финляндии.- Сказал молодой человек, пристально глядя на меня. Меня словно пронзило током: - Вспомнил, - произнес я – эту местность я знаю. Это порт Лиинахамари.
-Очень хорошо, что вы так быстро сориентировались. –  Произнес молодой человек. Эту картину наш художник написал, когда Лиинахамари был нашим портом, а вся территория вокруг была нашей землей. Имя ей «Петсамо», историческая земля, принадлежащая Финляндии.  Эту фразу молодой человек произнес торжественно и четко.
Я растерялся. Растерялся не от неожиданности поворота в нашем разговоре, а то, что не могу возразить молодому человеку, что эта территория по Московскому договору 1944 года принадлежит СССР. Выручил Леня. Все же историк по первому образованию со знанием языка, он быстро «вьехал» в тему. Подойдя к нам и, как мне показалось, даже замедленно четко пояснил то, что я хотел сказать. Молодой человек, сделав отрицательный жест рукой, хотел возразить Лене, но в это время из коридора показался Туоми. Он на мгновение оцепенел от неожиданности, увидев нас со  своим  подчиненным. До него дошло, что обсуждаем мы не детали «операционного дня». Молодой человек что-то коротко сказал ему и ушел. Мы же обьяснили, что нам нужно посетить комнату, из которой он только что вышел. Ситуация разрулилась.
Мы даже не успели обменяться мнениями по происшедшему диалогу с сотрудником банка, как открылись двери и в холл стали выходить наши дамы, оживленно переговариваясь. У выхода нас ждал Пенти. Он обьявил, что нам очень повезло. В выходные организуется ярмарка  провинции Лаппи. Будет демонстрация товаров и продуктов. Вообщем, всего, что производят окрестные предприятия, фирмы, сельскохозяйственные кооперативы. – Будет весело, шумно, много еды и…пива – по  - русски, почти правильно, сказал наш организатор. Если мы желаем посетить мероприятие, то автобус будет ждать нас утром. О нашем желании говорил факт, что на другой день группа толпилась у входа в гостиницу сразу же после завтрака.
Выставка оказалась  недалеко и вскоре мы шагали вдоль расставленных павильонов, шатров, открытых лавочек и стендов. Звучала музыка, девушки в национальных нарядах зазывали в свои павильоны, угощали различной снедью. Не мудрено, что наша общность раскололась на мелкие ячейки и рассосалась среди толпы праздношатающего народа.
Я и Леня, от души наевшись  необыкновенно вкусных финских колбас и, чего греха таить, напившись пива, почувствовали в необходимости комнаты «отдыха». Идти пришлось на самый край выставки. После посещения необходимого заведения, мы сели под тень какого-то павильона и принялись рассматривать окружающее действо.
- О, вот я вас и нашел! – Весело раздался голос Сергея. Мы молча ему показали направление
-Мерси вам, я понял – быстро ответил Сергей. Вернувшись, он сел с нами, и мы, переговариваясь по каким-то пустякам, смотрели, как финские рабочие быстро устанавливают сцену.
-Добрый день! – Послышалось. Мы подняли глаза и увидели перед собой теперь уже знакомого человека из банка.  Сергей недоуменно посмотрел на нас, не совсем понимая, когда мы успели обзавестись знакомствами. Молодой человек что-то сказал Сергею по-фински, тот улыбнулся и скоро мы о чем-то разговаривали. Вскоре в разговоре произошла заминка, так как каждому было понятно, что он не просто так подошел к нам.
-Вы помните наш разговор по поводу картины? – Спросил нас молодой человек. Я и Леня дружно тряхнули головами. – Если вам интересно, - медленно и четко произнес молодой человек, - то я мог бы пригласить вас на наше собрание. Мы будем принимать резолюцию по очень интересному вопросу.
Мы насторожились. Если бы дело происходило в советские времена, то три члена КПСС дружно придумали бы какую-нибудь причину и дематериализовались в павильон, где демонстрировали финскую колбасу «Салями». Но на дворе стояло лето 1992 года. Почила в бозе КПСС,  и мы начинали отходить от идеологических шор.
-Сережа,- обратился Леня к переводчику. – Ты спроси его, кто они,  и чего нам на их собрании делать. Может, только время потеряем. Видишь, на сцене уже артисты собираются. Сережа быстро перевел все нашему знакомому. Тот улыбнулся, ответив, что во времени собрание не затянется, но нам, он уверен, будет интересно. Затем  пояснил, что собирается патриотическая группа «Петсамо» провинции Лоппи. Она будет принимать резолюцию – обращение к правительству.
-Ну как? Пойдете? – Спросил он с внутренней тревогой, что мы «ляжем на крыло».
-Ребята, пойдемте, сходим.  Когда еще такой шанс выпадет послушать финских националистов – предложил Сергей.
-Ты чего решил, что это националистическая организация?- Спросил Леня. –Петсамо»? –переспросил Сергей. –Так название само за себя говорит. По –русски это звучит как «Печенга». Сечешь?
-Сечь я секу – задумчиво произнес Леня- только ты ему скажи, что мы выступать и дискутировать на собрании не собираемся. Только послушаем.
Сергей перевел наши предложения организатору собрания. Он согласно закивал головой и, по  – английски, сказал, чтобы мы не беспокоились. Никаких неудобных вопросов нам задавать не будут. Но если мы захотим что-то сказать, то это будет встречено с одобрением.
На том и порешили. Когда мы зашли в комнату, то там было уже достаточно много народа. В основном, это были молодые люди и девушки. Аккуратно одетые, никаких намеков на «панков», «металлистов» и прочую  шелупонь. Они с интересом смотрели на нас. Руководитель  рассказал,  кто мы и народ даже радушно нам похлопал. Зашла девушка с пачкой листов и стала раздавать материалы. Получили свои листочки и мы. Понятное дело, что финский текст мы читать не могли, но карта нас заинтересовала. Карта была Кольского полуострова, но Печенгский район был выделен красным цветом, а государственная граница шла по реке Титовке. Это я уже знал из истории района.
Слово взял наш знакомый. Мы догадались по его поведению, что он - лидер  организации. Из его слов мы поняли, что сегодня патриотическая молодежная организация «Петсамо» принимает резолюцию, в которой призывает финское правительство приступить к изучению вопроса о возвращении исторических финских земель на Кольском полуострове, отчужденных у Финляндии по результатам Второй мировой войны. Вот так ни много, ни мало. Сергей курсивом перевел нам, и молодой человек продолжил дальше. В резолюции, а она была достаточно обьемной, содержатся исторические подтверждения принадлежности «Петсамо» к Финляндии и делаются предложения по началу работы.
Оказывается, и мы этого не знали, что Финляндия начала бороться за возврат своих земель сразу же после Великой Отечественной войны и неоднократно поднимала этот вопрос в переговорах с  правительством СССР.
Так, в 1945 году Юхо Кусти Паасикиви, возглавлявший правительство страны, надеялся, что договор о совместной с Советским Союзом обороне и доверительные отношения могут способствовать возвращению части отторгнутых территорий. Сталин отреагировал резко отрицательно. Не получила одобрения такая инициатива и при заключении мирного договора в Париже. Осенью 1955 года вновь закончилась неудачей попытка начать разговор с руководством СССР об утраченных территориях. Урхо Кекконен тоже не оставлял надежды убедить руководство СССР вернуть хоть часть утраченных земель. В 1963 году гостивший в Финляндии редактор «Известий» А.И. Аджубей, зять Хрущева, с пониманием отнесся к предложению финского президента обсудить территориальный вопрос, но дело закончилось только «пониманием».  Вторая попытка использовать «германскую карту» была сделана осенью 1965 года – тогда финский президент сообщил через советника посольства СССР,  что Финляндия в обмен на Выборг готова признать ГДР. Последний раз территориальный вопрос при Кекконене поднимался в президентскую избирательную кампанию 1967 года.
Одним словом, советское правительство не шло ни на какие предложения по возврату территорий. Да оно и понятно: кто вернет район Печенги с его  горно-металлургическим комбинатом.
Но наступили дни перемен. Распался СССР. Ньюдемократическое правительство РФ во главе с первым «всенародно избранным» президентом решило дружить со всеми и любить всех, а тех, кто даст деньги на поддержание разваливающейся Российской Федерации – вдвойне.
Молодой человек старательно подчеркнул, что резолюция носит исключительно мирный характер. Она только призывает финское правительство поднять вопрос возвращения земель и направить разрешение проблемы в цивилизованное русло. Он сделал вопросительный жест Сергею, чтобы убедиться, что мы в теме и предложил обсудить проект резолюции присутствующим. То, что переводил нам Сергей, было известно даже по  учебникам советской истории. Финны признают только Тартуский договор 1920 года, когда ленинское правительство добровольно отдало земли Печенги и Карелии новой, независимой Финляндии. Леня было заерзал и хотел сказать что-то насчет умолчания, что Ленин отдал эти земли Финской Советской Социалистической республике, но Сергей сморщился и сказал, что не стоит говорить об этом здесь. Резолюция была принята, присутствующие встали со стульев, потянулись к термосам с кофе. Но наш знакомый запросил минуту внимания. Он обратился к нам с вопросом о том, понравилась ли нам форма работы их «Общества» и каков характер резолюции. Сергей, как переводчик с советских времен, несмотря на демократические процессы, происшедшие в России, наверняка имел опыт работы с силовыми структурами  обьяснил так, что никто ничего не понял, что он хотел сказать. Нас поблагодарили за участие и на прощание вручили по финскому флажку с приколотым маленьким значком патриотического общества «Петсамо». Рисунок  значка повторял карту, распечатанную в тексте резолюции.
Мы тепло попрощались с нашими собеседниками, но вышли из аудитории слегка ошарашенными. Мы только что присутствовали при формировании государственной политики. Молодежная группа «Петсамо» грамотно и обоснованно, без истерии, предлагает своему правительству заняться пересмотром послевоенных границ.
За столиком сидел, вытянув ноги,  куратор Пенти. Он благодушествовал с бутылкой пива. Увидев нас,  Пенти расцвел и сообщил, что смог отвязаться от наших дам и у нас есть свободное время, так как он усадил своих подопечных смотреть концерт импровизированных ансамблей.
В это время мимо прошли молодые активисты общества «Петсамо». Они, как старые знакомые, помахали нам на прощание. Мы ответили им тем же. На лице Пенти отразилось удивление: - Вы откуда их знаете? Пришлось обьяснить. Пенти был в восхищении, так как ему, жителю города, преподавателю колледжа, не приходилось  попадать на подобные собрания, а мы угодили на конференцию по принятию резолюции. Мы взяли в оборот нашего шефа по поводу этого добровольного общества и его идеологии.
Пенти поморщился и сказал, что его эти проблемы как-то не особенно интересуют. Он больше волнуется, что с развалом СССР и непонятной позицией на экономическом рынке страдает местный  целлюлозно-бумажный комбинат. До развала советской страны комбинат работал в три смены, и продукция шла сразу в вагоны, а сейчас склады заполнены бумагой, а сбыта нет. Пошли задержки в выплате зарплаты.
-Что же касается резолюции, - сказал  Пенти,   то она не нова. Идея воссоздания «Великой Суоми» и сейчас бродит в умах наиболее националистических кругах. Правда, раньше, в связи с тесными связями с Советским Союзом, финны не особенно реагировали на ту или иную статью в газете. А сейчас. Он задумался…,  - поймите меня правильно…, СССР развалился, Россия тоже не в лучшем положении. Под чьим влиянием она окажется? Может, стоит заявить о своих проблемах. Пенти с опаской посмотрел на нас, дескать, как мы среагируем на этот заход. Но наша троица сидела спокойно и доброжелательно слушала нашего финского друга.
-Когда мы торговали с СССР и получали от торговли великолепные дивиденды, то эта идея гуляла в головах филологов, историков. Политики остерегались откровенно говорить о ней - сказал Пенти. – Но ваша страна распалась и появилась возможность пощипать растерявшуюся Россию. Кто же откажется от такого – усмехнулся Пенти. Он замолчал, отхлебнул пива.
-Вообще Финляндия консервативная страна и я давно не слышал подобных высказываний. Да и какие могут быть претензии к СССР. Поэтому я считал все эти притязания уделом историков. Что с того,  что  ряд финских организаций продолжают мечтать о «Великой Финляндии.
-У меня других забот хватает - закончил Пенти.
- Мне казалось, что  финны уже переболели этим - не выдержал Сергей.
-А я чего и говорю – усмехнулся Пенти, -но дело в том, что территориальные притязания финнов имеют почти 200-летнию историю. И, как совсем недавно узнал из печати,  они имеют поддержку на самом высоком государственном уровне. Депутатам нужен свой электорат. Вот они время от времени, а чаще всего к выборам, запускают чего-нибудь интересное
 - И тут на тебе – резолюция. Кстати, дайте посмотреть - он протянул руку к Сергею и взял у него листки. - Прочитаю и завтра отдам. –сказал он.
Ни мы, ни Пенти, еще не знали, что пройдут годы  и в 2005 году выйдет наделавшая много шума в Финляндии книга магистра Вейкко Сакси «Возвращение Карелии». По его мнению, РФ должна отдать Финляндии Северное  Приладожье, Карельский перешеек и Печенгу, вернуть деньги, выплаченные в качестве репараций СССР, а также возместить материальный ущерб, нанесенный финской стороне в ходе военных действий и в послевоенный период.  Сакси подсчитал, что сумма репараций, полученных Советским Союзом от Финляндии, составляет по нынешнему валютному курсу около 4 млрд. евро, но потери для экономики страны, нанесенные этими выплатами, достигают 30 млрд. евро. Еще один миллиард евро нужно потребовать от РФ в качестве компенсации за вывезенную с финской территории германскую собственность и недвижимость. Получается неплохой инвестиционный фонд, который можно запустить на восстановление отторгнутых территорий по результатам Московского договора 1944 года.
Книга широко обсуждалась в финских СМИ. Это был информационный взрыв на совершенно другой основе: экономической. Тему экономических расчетов, связанных с присоединением Карелии и других областей, продолжило информационное агентство «Суомен Тиетотоймисто». В его сообщении говорится: «По расчетам общества «ПроКарелия» обустройство Карельского перешейка и Северного Приладожья потребует 10 лет и 30 миллиардов евро. «ПроКарелия» верит, что благодаря оживлению экономики эти средства будут амортизированы достаточно быстро в виде налоговых платежей, а также благодаря сокращению безработицы в стране. В результате присоединения Карелии нефтеналивные терминалы портов Приморск (Koivisto) и Высоцк (Uuras) окажутся на территории Финляндии и приобретут статус иностранных предприятий, который четко закреплен в финском законодательстве».
Журналист Бэкман в статье «Финляндия без маски» писал: «Многие финские официальные лица ждут, что Россия распадется за 2015-2025 годы, в результате чего обширные территории отойдут к Финляндии».
Я  вспомнил своего далекого друга Пенти, преподавателя финансового колледжа в Кеми, который честно сказал, что если будет всеобщий передел России, то он возражать не будет, если отторгнутые от Финляндии земли возвратятся. – Другое дело - сказал он в нашей беседе – вы довели  эти земли до техногенной катастрофы и специалисты предполагают заоблачные цифры для восстановления нормальной экологической ситуации. Я зажмурил глаза и снова вспомнил Никель, место своего проживания в начале восьмидесятых. Выжженную газом растительность, отравленные серой реки и три трубы, дымящие день и ночь, распространяя вокруг сернистый ангидрид.
 Дальше  интернет охотно делился с высказываниями финнов.  По их мнению,  Россия является в экономическом плане ничтожно маленьким государством-паразитом и разваливающейся страной.  Жадные руководители страны разворовывают все средства, приходящие из-за рубежа. По мнению ведущих «специалистов» МИДа Финляндии, русские - ленивые, алчные и изворотливые вруны, которые неспособны руководить или взять на себя ответственность.  МИД Финляндии считает окончательный распад России единственным положительным вариантом развития событий.
Еще при нашем разговоре, состоявшемся в начале каиновых девяностых, Пенти отметил, что организация «ПроКарелия» очень авторитетная структура и возглавляют её не люмпены, а вполне уважаемые люди, к ним прислушиваются на уровне финского парламента.
В 2009 году эта организация обнародовала детальный «План реформы приграничных районов». Согласно ему, Финляндии должна отойти территория, взятая под контроль СССР в 1939–1940 и 1941–1944 годах и ныне являющаяся частью РФ. В рамках этой «реформы» авторы проекта предлагают вернуть Финляндии часть приграничных районов Республики Карелия, а также Карельский перешеек с городом Выборг в Ленинградской области и район Печенги в Мурманской области.
Аналитики «ПроКалерии» не поленились изучить плюсы для новой России, которая страдала от дефицита бюджета и не имела денег на развитие экологии. А такая акция как передача «депрессивного района», как Печенгский, только облегчит бюджетное бремя.
Кроме того, «применение принятых в Финляндии экологических норм приостановит загрязнение Карелии и Ладоги, улучшит водоснабжение Санкт-Петербурга».
Жизнь развела нас с Пенти. Он не был человеком бизнеса и не приезжал в Мурманск, а у нас не было интереса приезжать в Кеми. Но пришло время интернета, и на наши бедные головы обрушилась информация, которую мы никогда бы не получили.
Финская газета Kainuun Sanomat  в 2007 году опубликовала материал, в котором рассказывается, как в 1991 году президент России Борис Ельцин предлагал президенту Финляндии купить часть Карелии за 13 миллиардов евро. Это несколько районов Карельского перешейка вместе с Выборгом, часть Ладожского озера с прилегающими землями и кусок  Заполярья с городом Петсамо (Печенгой), который обеспечил бы Финляндии выход к Баренцеву морю. 
Информация из интернета штука скользкая. -  Правда ли это?- Задавался я вопросом. В 2008 году финская газета Helsingin Sanomat сообщала, что в конце 1991 года администрация российского президента якобы по неофициальным каналам направила предложение Финляндии о возможности возврата ей Карелии. Утверждалось также, что по распоряжению финского президента была создана секретная группа экспертов, которая оценила затраты Финляндии на возможное возвращение Карелии в 64 млрд. финских марок, или более 10 млрд. евро. Группа якобы также подсчитала, что в долгосрочной перспективе расходы на восстановление инфраструктуры на территории Карелии составили бы еще 350 млрд. марок (около 55 млрд. евро). Как это ни казалось бы странным, но я воспринял эти материалы с философским спокойствием.  Слухи о том, что первый президент России хотел продать часть Карелии,  не новы. Они родились, когда президент Борис Ельцин впервые посетил Финляндию и встретился с президентом Мауно Койвисто. Министр Макс Якобсон в интервью одному финскому интернет-изданию вспоминает, что Ельцин был настроен очень доброжелательно, поскольку понял, какой ущерб нанес Финляндии СССР. Якобсон считает, что если бы Ельцин пробыл у власти подольше, то, возможно, в «карельском вопросе» произошли бы какие-то перемены. Теперь же, при Путине, надеяться на это не приходится. «В настоящее время нет ни малейшей возможности получить Карелию назад. Вера в ее возвращение – просто утопия, — считает Макс Якобсон. — Если Россия согласится на пересмотр границ в одном месте, это потянет за собой другие аналогичные вопросы. Путин на это не пойдет».
Говоря   о возможной сделке между Россией и Финляндией, Kainuun Sanomat называл вполне конкретные территории. В частности, якобы Геннадий Бурбулис, который в 1991-1992 годах являлся государственным секретарем и первым зампредседателя правительства РСФСР, в январе 1992 года сообщил финскому руководству, что у Москвы «есть определенные соображения по поводу Карелии». Более конкретные предложения были сделаны лично Мауно Койвисто. В ответ на такое предложение президент Койвисто вроде бы даже собрал группу экспертов. Секретная группа из десяти экспертов заперлась на военной базе Сандхамн, вычисляя политические и экономические последствия возможного соглашения. И вычислили, что сделка того не стоит. Экономика Финляндии могла бы не выдержать тех затрат, которые требовались на восстановление запущенной инфраструктуры Карелии. 13 миллиардов – ерунда по сравнению с суммой, необходимой для доведения территорий до общего экономического уровня Финляндии. Специалисты подсчитали, что для этого нужны 70 миллиардов евро. Таких денег у Финляндии не было. В общем, сделка не состоялась.
Бывший финский президент отказался комментировать скандальные слухи о переговорах с Борисом Ельциным, но и не опроверг их. Через своего помощника Мауно Койвисто сообщил, что «обнародованная информация не представляется ему знакомой».
«То, что муссируется в финской прессе, да еще в такой категорической форме, не соответствует действительности. Это уже начинает раздражать». - сказал Бурбулис «Новым известиям». — « Никогда подобной постановки вопроса – о передаче Финляндии каких-либо частей территории России – не было».
-А чего мы хотим,- фыркнул Лева, когда я дал ему прочитать выдержку из Интернета. Чтобы битый Бурбулис поставил себя в ряд с Ельциным, Гайдаром и Чубайсом? Счас!
Что такое «исконно русская» или «исконно финская» земля – большой вопрос. Великий российский историк Ключевский сказал: «Россия – страна, которая сама себя колонизует». Что касается бывшего первого «всенародно избранного» президента многострадальной РФ, то о нем даже говорить не хочется. Молодые поколения еще скажут слово об этом человеке, а пока, …а пока его памятники охраняются полицией.
Пусть не активно, но имеет место быть обсуждение в финских СМИ итогов Московского договора 1944 года. Финны не требуют, но считают, что итоги, подписанные в Париже в 1947году, должны быть пересмотрены.
В ходе своего визита в республику Карелия в январе 2005 года министр иностранных дел России Сергей Лавров заявил, что постановка вопроса о возвращении Финляндии части территории России, отошедшей к Советскому Союзу в 40-х годах, является «провокацией».
Пункт 7 подписанного 19 сентября 1944 г. в Москве «Соглашения о перемирии между СССР и Великобританией с одной стороны и Финляндией — с другой» гласил: «Финляндия возвращает Советскому Союзу область Печенга (Петсамо), добровольно уступленную Советским Государством по Мирным договорам от 14 октября 1920 г. и от 12 марта 1940 г.».
Сложная ситуация в Финляндии. Наиболее прогрессивная часть населения, вроде нашего Пенти, понимает, что Финляндия во многом обязана СССР своим развитием. Но тот же Пенти доверительно сказал нам, что он не будет возражать, если после ослабления новой России будет пересмотр послевоенных границ.
История — штука такая, что у каждого народа она своя. Русские и финны  будут видеть ее по-разному еще очень долго.

Планы «Великой Суоми»
Закончилась наша учеба в гостеприимном «техникуме». По окончании курсов всем «студентам» были выданы сертификаты, свидетельствующие об окончании спец.курса по финансово-кредитной деятельности Финляндии. По такому случаю силами колледжа был организован прием в мэрии города Кемь. С нами искренне прощались не только преподаватели колледжа, но и представители бизнеса. Мы обменялись визитками, сувенирами, затем был ужин и даже - танцы.
Утром автобус ждал нас. Далее все пошло как в обратной перемотке киноленты. Финские пограничники даже не посмотрели в сторону нашего автобуса. Быстро проставив печати в паспортах, они пожелали нам доброго пути. Российские таможенники тоже не отличались оригинальностью: хмуро глядя из-под козырьков низко надвинутых  фуражек, они заставили принести  наши коробки и чемоданы и подвергли все дотошному осмотру.
Мы, сбившись в покорное стадо, терпеливо дожидались окончания этой унизиловки. Были пролистаны   папки с учебными и наглядными материалами, которыми одарили нас преподаватели колледжа. Просмотрели даже подарочные буклеты, подаренные администрацией Кеми. Но и этому наступил конец. Когда мы перешли границу,  группа дружно попросила шофера остановиться у ручья. Мы вышли,  посидели, глядя на бегущую воду. Молча и отрешенно. Доколе?-  Висел в воздухе только один вопрос.
На дворе было начало девяностых. Развалился СССР. Был даже избран президент Российской Федерации,  от которого доверчивый электорат некогда советского народа ждал перемен. Человек, который  по телевидению  заплетающимся языком вещал, что он всегда был демократом (выговорить слово «демократ» ему удалось только со второго раза не без помощи ведущей). Косноязычно, с трудом,  он вещал что Россия,   пошла по демократическому пути. А на пограничном и таможенном контроле тот же произвол чиновников, в теперь уже камуфляжной форме с трехцветным флажком на рукаве. Кто выезжал в советское время за пределы СССР, тот помнил, что на границе было строго, но не унизительно. Всем стало понятно, что перестройка, начатая одним говоруном, пошла по другому пути при косноязычии другого.
Настроение было подпорчено и оставшуюся часть пути  мы ехали молча, отрешенно глядя в окна автобуса. Как-то очень быстро сказалось «торжество демократии». Поскольку», министр иностранных дел Козырев, верный «санчо панса» «всенародно  избранного», заявил, что у нашей новой страны нет «потенциального противника», то разом рухнула стройная и отлаженная система ВС. Офицерам даже не считали нужным платить своевременно денежное содержание. И вот результат. Вдоль дороги тянулись разбитые воинские казармы. Валялись бочки из-под горючего. 
Не отставали в разведении бардака и штатские организации. С дорожных  разьездов  исчез работающий на обслуживании шоссе народ, прихвативший с собой все, что можно унести. Это была разруха, но не «в головах», как говорил профессор Преображенский, а наяву. Мы возвратились домой.
Среди повседневных буден  впечатления от поездки притупились. Но финский флажок с прикрепленным к нему значком  организации «Печенга» все время наводил на размышления. Вспоминалось собрание молодых людей. Это были не экстремисты, а вполне респектабельные молодые люди. У них не было причесок «ирокезы», бритых голов и металлической бижутерии. Резолюция их собрания меньше всего напоминала агитку. Это был вдумчиво составленный документ, призывающий правительство приступить к диалогу с новым правительством Российской федерации на предмет пересмотра послевоенных итогов с учетом новых исторических аспектов.
В памяти всплывал Никель, некогда Колосйоки, построенный финскими поселенцами для обслуживания медно-никелевого производства. Уютный поселок, разбитый взрывами отходящих немецких частей и восстановленный руками вчерашних советских солдат. О финской истории напоминало многое: старые улицы с комфортными двухэтажными домами и коттеджами. Заброшенное Заречье с остатками фундаментов домов и разросшимися кустами смородины и малины. Здесь жили люди. И это были не русские. Русских в этом районе никогда не было.
-Мы здесь были самые первые русские  – говорили мне никельские ветераны войны и производства. Финны ушли отсюда вместе с немцами.  А куда им было деваться? Действительно, если бы они остались, их, в лучшем случае, ждали бы поселения под Медвежьегорском, что в Карелии, а то и стройки на Кольском полуострове, на которых требовались бесплатные руки.
«Печенгский район – исконно русский район –трубили официальные источники. Газета «Советская Печенга» печатала исторические эссе, показывающие причастность к России заполярного района.
Я смотрел на поселок Печенга в надежде увидеть что-то напоминающее о довоенных временах, когда он назывался Петсамо и служил «печенгским коридором» между СССР и Норвегией. В Петсамо размещалось советское консульство.   Но…Кроме уродливых пятиэтажек, построенных силами стройбата, серых ангаров для БМП ( боевых машин пехоты) я ничего не увидел.
-Ничего здесь не осталось - говорил мне мой коллега, проживший жизнь в Никеле. Он охранял советскую границу еще  в 1939 году и знал Печенгу как Петсамо. Потом прошел  финскую  и Отечественную войну. Все катаклизмы по передаче многострадального района проходили перед его глазами.
-Все разбомбили при наступлении. Вон осталась только кирпичная будка от водостанции. Видите, из красного кирпича и - все. Да здание КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть) Печенгской мотострелковой бригады разместилось в здании церкви Трифонов Печенгского монастыря. Оно чудом уцелело. Так что поехали, нечего здесь смотреть. – Говорил он, садясь в машину. Мой коллега обладал феноменальной памятью. Он помнил названия рек, озер, населенных пунктов на …финском языке. 
–Вообще Печенга или Петсамо, как хотите называйте, - это чисто саамский район. Здесь было – показывал коллега на  трубы комбината «Печенганикель», отчаянно дымившие в сторону Норвегии, - лопарское становище.  Я его даже помню. – Он задумался. –Ну да, - Печенгское, Выше к северу- Мотовское. А ближе к Норвегии – Пазрецкое.  Когда я его спрашивал о саамских названиях, то он отрицательно тряс головой и вещал, что никто не помнит. Финны поменяли названия сразу после 1920 года, когда район стал финским.
-А вот поселок Никель создали финны - тогда эта территория принадлежала им -  в 1935 году.  – Продолжал вещать мой спутник. -Лопари ушли отсюда еще до 1940 года, хотя  этот район остался за финнами. На мой непонимающий взгляд он пояснял: - промышленная разработка медно-никелевых приисков началась. Взрывы, дороги строить начали, поселок воздвигать. А олень, животное пугливое, шума не терпит. Вот и ушли саами в более спокойные районы Финляндии. Многие на юг подались, к озеру Ивало, кто-то осел рядом, в Норвегии. А когда район передали Советскому Союзу, так они и вовсе разбежались. Осталось несколько семей, да и тех быстренько в Ловозерский район отправили.
 – Да и правильно сделали, что ушли – откровенничал мой коллега, отчаянно дымя папиросой. - Лопарей ничего хорошего не ждало в новой для них стране. Вездесущее НКВД быстро сфабриковало на оставшихся дела. Их обвинили в попытке создать государство и присоединиться к Финляндии.
-Да ну!- не выдержал я. – Они государство свое были не в состоянии создать. Их гоняли кому не лень. Данью все обкладывали.
-Вот не верите! – Искренне возмущался мой коллега. – Какой смысл мне врать! Я в то время в милиции работал и все на моих глазах происходило. Их ловили, увозили в Мурманск. Обратно они не возвращались. Не верить своему старшему товарищу я не мог. Правота коллеги подтвердилась в наши дни. Готов  поименный список репрессированных кольских саами. Есть информация о каждом человеке-жертве: имя, отчество, фамилия, профессия, год и место рождения, дата ареста, когда и какой приговор. Статья, по которой судили их, не указана, потому что она повторяется почти у всех: 58-ая статья. Особенно  пострадали  саамы, которые жили близко к советско-финской границе.
-Да и потом, - продолжал рассуждать ветеран - не прибавило радости в жизни лопарей  переселение в Ловозеро. Это хоть и исторический лопарский район, но для мотовских, пазрецких, печенгских саами, это не родина. Ловозерские тундры для них чужие.
Просматривая страницы истории, можно было понять, что северо-западная часть Кольского полуострова медленно, но верно колонизировалась финнами. Как это произошло, целая история, начавшаяся со времен образования Великого княжества Финляндского. Еще друг Пенти рассказывал, что первые мысли о «Великой Суоми» родились сразу же после формирования «Великого княжества финляндского».   А там и до  планов «Великой Суоми» недалеко.
Идея финского величества родилась не вчера. В 1809 году Финляндия потеряла независимость. Но это было не колонизация в худшем смысле слова, а, пожалуй, единственно правильный вариант для нее, так как Швеция, которая прибрала Финляндию к рукам, никогда бы из нее «Великое княжество Финляндское» не сформировала.
Сама история преподнесла финнам исторически сказочный подарок. Еще в 1826 году финны были огорчены тем, что «ничейный дистрикт» был поделен без их участия и Финляндия не получила выход к морю. Но  вскоре они поняли, что им ничего не мешает идти самим к северным границам Российской империи обживать эти края. Царизм всячески способствовал, чтобы финны не чувствовали себя угнетенными. В качестве жеста доброй воли он подарил Великому княжеству кусок  Российской империи ( - Зачем!). «Подарок» включал в себя   Выборгскую губернию и немалое пространство к северу от Ладоги с городом Сердоболь, ныне Сортавала. Фннны окрестили ее «Старой Финляндией» и очень быстро признали своей. Хотя она  была отвоевана у Швеции еще в результате русско-шведских войн 1700-21 и 1741-43 годах, но ранее — и это главное — не один век почти целиком входила в Водскую пятину Великого Новгорода. Царский жест не был образцом мудрости.
 Карельский перешеек сразу же стали на законных основаниях заселять финны, которых ранее к югу и востоку от Выборга было немного. Уже полвека спустя на тридцатой версте от Петербурга, сразу за рекой Сестрой, начиналась настоящая Финляндия. Вот и попробуйте доказать финнам, что это не их земля.
В 1864 году от Суоми отрезали в пользу России несколько квадратных верст земли, на которой находился Сестрорецкий оружейный завод. Взамен сенат княжества потребовал  в десятки раз превышавший отданное участок с выходом к морю - Печенгу. Финнов подвел максимализм. Поразмыслив, сенаторы решили, что «маловато будет», и запросили «в довесок» всю западную часть Кольского полуострова, Кемский и Онежский уезды Архангельской губернии. Но стало протестовать российское общество. Военные и представители церкви, чиновники и журналисты выступили против передачи северным соседям столь значительной территории. Вопрос о компенсации повис в воздухе.  Повис, но не исчез. Со временем в Финляндии выросло не одно поколение, убежденное в полной законности притязаний Суоми на Печенгу.
Так что  финны воспитались в полной уверенности, в правоте своих притязаний на эти земли. Финский реваншизм вырос не в 1920 году после передачи российских земель правительством Ленина. Он вырос гораздо раньше.
И рос он не на пустом месте. Как было  сказано, финны двинулись осваивать неприветливые берега Северного Ледовитого океана. Постоянного населения здесь практически не было. На весну и лето сюда приходили на промыслы поморы.  Норвежцы и финны проникали с сопредельных территорий,   грабили рыбные и звериные богатства, косили  сено, заготавливали дрова. Мотовские саами, поданные России, пытались достучаться до государственной власти, представленной одним лишь исправником, который находился в Коле, о произволе иноземцев, да куда там.  Никаких ущемлений в хозяйственной деятельности финнов не было.  Архангельский губернатор    Качалов покровительствовал финнам-колонистам и  не зря. Если посмотреть материалы путешественннка Немировича-Данченко В.И. ( не путать с братом), то можно увидеть, что финны действительно принесли процветание в забубенную житуху Кольского края.
«Самым надежным элементом переселений на эти отдаленные берега могут считаться трезвые, работящие и честные финны»- фиксируют – заполярные исследователи того времени.
«…Все жители поселения – финны. Несмотря на то, что они прибыли сюда нищими, из них никто не взял пособия от казны, и все вместе они единогласно постановили не принимать в свою среду того, кто получит такую субсидию. Своим благосостоянием они обязаны только личной энергии, прочной ассоциации, трезвости и предприимчивости. Слово финна на Мурмане – свято, оно дороже и надежнее векселя». – Эта выписка из материалов чиновника  тоже в комментариях не нуждается.
«…Таким образом, в семи поселениях Рыбачьего колонистского общества нет ни одного русского. Все переселенцы здесь или финляндцы, или норвежцы. Это самое богатое и прочное общество. Нет никакого сомнения, что благосостояние его ещё поднимется, если сюда можно будет привлечь поболее финляндцев. Все колонии расположены на Рыбачьем полуострове — лучшем районе этого края». – Гласит сообщение другого исследователя – Вехова Н.И.
С 1890 года с приходом в правительство С.Ю. Витте политика в отношении Севера существенно меняется, государство «поворачивается лицом» к промышленнику. А промышленником оказываются финны и норвежцы. Были ли русские? Были, конечно, но немного и не с таким размахом. «Финн промышляет энергичнее русского…» - гласит сводка из отчетности тех времен. Попытки правительства  привлечь русского  мужика на поселение на побережье и побудить его на развитие рыбных промыслов, были обречены на неудачу. «Район прирастал финскими и норвежскими поселенцами, которые умели заниматься земледелием в этих широтах, а что касалось рыболовства, то русские поморы не могли соперничать в этом мастерстве с норвежцами и финнами. – пишет норвежский исследователь Мортен Йентофт. В заселении Мурманского берега сохранялась та же неравномерность, что и сто лет назад. В его «Западном конце» преобладали иностранцы, число русских здесь не превышало шести процентов.
Интересный факт: несмотря на зримое присутствие православных очагов (вспомните только огромную империю Трифонов Печенгского монастыря), на берегах Ледовитого океана возникла любопытная ситуация: лютеранское большинство. Дело дошло до того, что в Александровске появился финский лютеранский священник. Помимо лютеранской церкви в Александровске финны смогли получить должности финских учителей, учебники. Финны медленно, но настойчиво осваивали побережье. Мало этого, они уходили и в глубь Кольского полуострова и там создавали свои образцовые поселения.
Так стоит ли удивляться, что финские поселенцы считали эту землю своей. Финнам «повезло». Они стремились к независимости, но чтобы так быстро и так удачно…  Уже в 1917 году молодая советская Россия признала ее независимость. Конечно, В.И.Ленин сделал это не без умысла. Удержать Финляндию он бы не смог, а тут - такой красивый жест. Большевики поняли, что справиться с внешними врагами и остаться при власти они смогут,  только согласившись на унизительные условия, выдвинутые Польшей и Финляндией.
Мечта финских националистов начинала сбываться. С середины 19 века они мечтали о коридоре на север к Ледовитому океану. Приглашение царя колонизировать эту территории, способствовало осуществлению  мечты. Вместе с ней росли и амбции.
Финны тщательно подготовили всю статистику к переговорам с большевиками об отчуждении теперь уже не Печенги, а Петсамо. Русская статистика, традиционно спала и даже не среагировала, что на побережье каждый третий житель – финн. В некоторых местах побережья северо-запада, в частности в Полярном районе, финны составляли абсолютное большинство. Чего говорить, если в Александровске уже при Советской власти официальными языками были русский и финский, а даже в 1930 году в Полярном районе в первый класс пошло 218 финских детей. В Мурманском, казалось бы, чисто русском округе было от восьми до десяти финских школ.
1 марта 1918 года ленинский Совнарком отдал район Печенги красным финнам, так сказать, в залог нерушимой дружбы. Архитектором новой границы стал финский социал-демократ, профессор Вяйно Войонмаа. Именно он прочертил на карте линию от горы Корватунтури до полуострова Рыбачий. Главным сторонником договора с российской стороны можно считать Ленина, заявившего, что «граница должна проходить там, где хотят ее провести финские товарищи». Яркий пример, что история развивается по спирали. Вспомним,  как министр иностранных  дел Российской империи граф Нессельроде напутствовал подполковника Галямина на рекогносцировку норвежско-российской границы: «Наших интересов там нет. Отдайте им все, что попросят. И отдали. Так и Ленин В.И. не был особенно оригинален. Советская власть трещала по швам, до Печенги ли тут.  После того, как революция в Финляндии пошла на спад, Совнарком попытался отыграть назад, однако победившие в Суоми белофинны тоже зарились на Печенгу.
В дальнейшем Печенга и вовсе стала разменной монетой в большой политической игре. Еще несколько раз на протяжении 1918 года Суоми безуспешно пыталась получить ее силой. В 1919 году уже руководство белой Северной области едва не отдало этот район белофиннам в качестве платы за помощь в походе на Петроград и спасло тогда Печенгу лишь твердое «нет» адмирала Колчака. Наконец, согласно заключенному 14 октября 1920 года Тартусскому мирному договору и опять-таки по личному настоянию Ленина, Печенгу  уступили Суоми. В феврале 1921 года ее заняли финны. Далее история известная, так как «освободительные походы» Красной армии детально были расписаны в учебниках  средней школы.
Как показало наше общение с финнами, особенно присутствие на собрании, призывающее к пересмотру  послевоенных границ, финны не могут смириться с отчужденными территориями.  Известно, что энтузиазм финнов в последние годы по возврату несколько снизился. Оно и понятно. Вышедшие книги финских деятелей, которые рассчитали в денежном выражении во что обойдется финскому налогоплательщику восстановление возвращенных земель, охладили  головы горячих финских парней. Организация « ПроКарелия» считает, что восстановление утраченной Карелии, другими словами Карельского перешейка и Северного Приладожья, потребовало бы 30 миллиардов евро в течение 10 лет. О восстановлении порушенной горно-металургическим комбинатом «Печенганикель» экологии Печенгского района в книге нет даже раздела. Таких денег у Финляндии нет.
 Историки - теоретики в лице автора книги магистра Вейкко Сакси, решили завладеть сознанием финнов другими методами.  Он  заявил на презентации своей книги, что репарации, выплаченные Финляндией Советскому Союзу после окончания «войны-реванша», закончившейся в 1944 году, составляют по нынешнему валютному курсу около 4 миллиардов евро. Ущерб, нанесенный народному хозяйству Финляндии, составляет 30 миллиардов евро. Это огромные средства, ибо нынешний годовой бюджет Финляндии составляет до 38 миллиардов евро, и они могли бы быть использованы в качестве инвестиций в возвращенные территории. Нужно только потребовать от СССР (считай от России) возвратить эти средства. Финны также настаивают на возвращении контрибуций, которые Финляндия выплатила СССР после войны — эти деньги (примерно четыре миллиарда евро), по мнению Pro Karelia, также следует вложить в развитие спорных регионов.
- Ну, это события 2005 года – подумал я – складывая распечатки в отдельную папку. Время идет…  Да, действительно, время шло, но тот же магистр коммерции, активист общества «ПроКарелия» Вейкко Сакси не сидел без дела и написал  следующую книгу «Возвращение Карелии и Печенги»» чем вызвал бурный интерес финских СМИ. А на дворе уже стоял 2010 год. – Подарок на девяностолетие Тартуского мирного договора –так обьяснил появление своей книги плодовитый ученый. Автор в очередной раз затрагивает тему реституции бывшей собственности финских граждан на утраченных карельских землях, а также пытается поднять вопрос о возвращении Финляндии самих карельских территорий, отошедших Советскому Союзу по результатам Второй мировой войны.
Напомню, что в 2005 году  в книге «Возвращение Карелии» подобные вопросы уже освещались и вызвали понимание со стороны финских избирателей. По утверждению В.Сакси, в самой Финляндии растет поддержка идеи возвращения Карелии. Согласно мониторингам общественного мнения,  за возврат Карелии и Печенги выступают уже  40 процентов населения.  «Этот рост значителен, - подчеркнул лидер «ПроКарелии». – А на различных интернет - форумах доля поддержки доходит до 80 процентов». В.Сакси сослался также на экс-депутата парламента Финляндии Ристо Куйслу, который якобы заявил, что за возврат Карелии выступает более половины финнов. «Возвращение Карелии и Петсамо станет очень сильным моментом в истории двух стран, который принесет пользу и Финляндии, и России, и всей Европе» - подвел итог презентации своей книги финский ученый.
Оно, вроде, как и ничего, - подумалось мне - написал ученый книгу. Обозначил свое видение в ходе событий современной истории, провел презентации. Наверняка получил кучу отзывов самого различного толка. Обычная научная работа. Меня обеспокоило другое и это касается современной России. В ней оказались живучи  традиции графа Нессельроде. И родились они не сейчас. В свое время, со стороны  СССР в 1990 году Горбачевым и Шеварднадзе  была сделана территориальная уступка США части шельфа Берингова моря (46,3 тысяч квадратных километров); не так давно (в 2008 году) Китаю переданы остров Тарабарова и часть острова Большой Уссурийский на Амуре. О первом «всенародно избранном» и говорить не хочется. В пылу неадекватного поведения он мог бы продать не только Карелию, лишь бы показать дееспособность себя и своего правительства.
В наше время Россия и Финляндия активно сотрудничают в рамках международных региональных форматов на Балтике, Севере Европы  и в Арктике. Их несколько  - таких форматов:  Совет Государств Балтийского моря, Совет Баренцева/Евроарктического региона, Арктический совет, «Северное измерение». Здравомыслящие российские ученые искренне задумываются об одном направлении, арктическом.  Если вопросов по Балтике и Северной Европе вопросов не возникает, то при чем здесь Арктика! Выход в Баренцово море Финляндии отрезан Норвегией и Россией.
- Можно ли говорить о сотрудничестве в Арктике, не поднимая вопрос о возврате единственного финского порта в Баренцовом море Петсамо, который принадлежал Финляндии до Второй мировой войны.- Недоумевают российские СМИ после встречи в ту пору российского президента Медведева Д.А. с премьер –министром Тарьи Халонен в 2011 году.
Опасаться есть чего,   ибо премьер Медведев человек амбициозный, и у него нет большего желания как «наследить» в истории.  В одной акции он уже «наследил». Это раздел «серой зоны» Баренцевого моря.
«Наших интересов и там нет. Отдайте им все, что попросят» Так звучит  применительно к нынешним реалиям знаменитая фраза графа Карла Нессельроде о передаче емкого куска  российской территории норвежско-шведскому королевству в 1826 году.
Немного не дотянув до сто девяностолетия памятной даты формирования норвежско-российской границы, современный «граф Нессельроде» в лице президента страны Д. Медведева в 2011 году подарил Норвегии  огромные территории в Баренцевом море. Речь идет о передаче Норвегии  90 тысяч квадратных километров акватории Баренцева моря с богатейшими залежами нефти, газа и рыбными ресурсами.
Подробнее, кто не знает. «15 сентября 2010 года президент России Дмитрий Медведев и премьер-министр Норвегии Йенс Столтенберг подписали Договор о разграничении морских пространств и сотрудничестве в Баренцевом море и Северном Ледовитом океане. Ключевым условием Мурманского договора было разделение пополам спорной зоны в Баренцевом море (примерно 175 тыс. кв. км) и признание эксклюзивных прав России и Норвегии на рыболовство в пределах своего сектора».
В это время Медведев был первым лицом РФ. Сейчас, слава богу, у руля государства стоит другой человек и новоявленный «канцлер Нессельроде»  в своих амбициях развернуться не сможет. Но дело сделано.
При заключении нового договора с Норвегией в 2010 году Россия отступила на восток от своих морских границ полярных владений , которые не только закреплены нашим законодательством, но и нанесены практически на все иностранные географические и навигационные карты. Посему не мудрено, что возникают трения России с другими полярными государствами о принадлежности Северного морского пути.
Финский  дипломат  Макс Якобсон, много сделавший для финского нейтралитета, отмечает, что с приходом к власти Путина «бочонок надежды наполнился разочарованием». В настоящее время нет ни малейшей возможности получить Карелию назад. Вера в ее возвращение - это просто утопия. Если Россия согласится на пересмотр границ в одном месте, это потянет за собой другие аналогичные вопросы. Путин на это не пойдет, - подводит итог финский политический деятель.
Дай то бог, что на этом традиции графа Нессельроде канут в лету и наше руководство буде руководствоваться словами Николая первого. «Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен».

Память из прошлого
К этой истории я не причастен. Я ее просто услышал. Но то, что услышал, не могли не отразиться в сознании, что такое было и такое бывает.  Рассказал мне ее бывалый краевед, житель Кандалакшского района, что расположен на юге Кольского полуострова. Там,  за Полярным кругом, между сопок, лесов, озёр, в излучине  реки Тунтсайоки расположено селение со странным названием Алакуртти.
История села уходит в глубь веков. В книге финна Тунтсона Коямоты, бывшего жителя одного из хуторов близ Алакуртти, сообщается о старейшей «династии», родословная которой начинается с 1630 года. Но не пытайтесь найти старое село. Его  нет. Село сожгли в 1940 году в ходе «Зимней войны».  Кто? До сих пор спорят краеведы, ученые. Российская печать доказывает, что село сожгли сами финны, уходя на запад после поражения в «Зимней войне». Финны, и не без основания, доказывают, что после того как гражданское население покинуло свои дома и пошло в направлении  финской Саллы, Красная армия спалила их жилища.  Это подтверждали  дети войны, которые уходили с матерями в финскую Саллу. Позже я увижу фотографии тех лет, когда  Алакуртти входило в финскую губернию Лоппи. Краеведы предупредили меня , чтобы я не пытался заниматься сравнениями. Ибо современное  село Алакуртти стоит совершенно на другом месте. На месте старого - разбита грандиозная свалка. Вот таковы итоги «восстановления исторической справедливости» по включению финской территории в лоно « матери» -России.
Это был благополучный  край озер... когда был финским. Здесь испокон веков жили финны, которые занимались сельским хозяйством, деревообработкой, ловлей рыбы.   Финские крестьяне выращивали неплохие урожаи, полностью обеспечивая окрестные селения сельхозпродуктами. В большинстве своем, население жило отдельными хуторами. Жили зажиточно.   Когда видишь остатки прошлой жизни, причем некогда благополучной, неприятно сосет под ложечкой.
Но селу не повезло дважды. Даже советское время, которое так модно стало хулить, выглядело «золотым веком», после окаянной перестройки. Из Алакуртти ушли военные. Их уход напоминал бегство, что вполне соответствовало политике первого президента, обьявившего, что у новой России нет потенциального противника. Они оставили после себя залежи пустых бочек из-под горючего, сломанные казармы,  какие-то бетонные строения и загаженную, пропитанную соляркой и маслом, почву. Обрушился уклад села. Закрылись предприятия, работать стало негде, народ разбегался. Типичная картина  рыночных «успехов» птенцов гнезда ельцинского.
  Уазик нещадно мотало из стороны в сторону. Мы ехали не по дороге, ее просто не было. Мы двигались  в «направлении», так невесело пошутил мой знакомый краевед Михалыч. Направление было   в сторону государственной границы, передвинутой по результатам Зимней войны.  - Дальше будет еще хуже – подбодрил меня  Михалыч, видя как я потираю ушибленную голову после очередного броска нашего авто. – Скоро приедем к поселку геологов, а там на ГТС пересядем (гусеничное транспортное средство). Я невольно прижмурился. В студенческую бытность я был на Таймыре и достаточно поездил на таких тружениках тундры. «Проходимец», - ласково называли жители норильского края этот вездесущий вид транспорта. В  сравнении с ним наш уазик выглядел образцом  комфорта. 
-Скоро приедем! – Прокричал Михалыч, скорее, для собственного успокоения. – Вон там хутора!-  Показал он куда – то вперед. Там, куда он махнул рукой,  простирались сплошные заросли  иван-чая, да настырные осины лезли на огромные валуны. Между валунов залегли, свернувшись калачиком, небольшие бочажки озер, лукаво поглядывавших на нас голубыми глазами.
Север, Заполярье. Обетованная страна, которая манила  неугомонных землян, независимо от национальности, будь то финн, норвежец или русский. Расшугивая робких жителей тундры, саами, они вгрызались в эту неуютную землю и начинали вести отсчет времени. Так шли годы, превращаясь в столетия. Вырастали поколения на новой,  ставшей им родной, земле.
-Все! Лексеич, приехали – вывел меня из ступора Михалыч. Уазик, опасно накренившись, вильнул в сторону и неожиданно выехал на поросшую мелким кустарником  поляну.  Я, вслед за  своим спутником,  вывалился из транспорта и увидел торопящего к нам человека.
-Михалыч, дружище, какими судьбами! – Прогорланил хозяин местного становища, приближаясь к нам. – Тихо, свои, –  скомандовал он двум волкоподобным лайкам, которые с молчаливой подозрительностью потянулись к нашим лодыжкам. - Знакомься – сказал Михалыч, показав на меня. – Хороший человек – добавил он, словно это имело при нашей встрече какое – то значение.
  -Николаич - так вот коротко, без церемоний представился  в свою очередь хозяин.  Друзья  обнялись. – Что-то давно ты не бывал у нас, Михалыч, – хлопая по спине моего спутника проговорил Николаич. Он выглядел импозантно. Среднего роста, без малейшего намека на живот, подтянут и бодр. Когда я вгляделся в его заросшее бородой лицо, то понял, что этот человек не молод. Выручали глаза: молодые ясные, они пытливо  и быстро осмотрели меня и, видимо, остались довольны результатом.
-А я верю!- Воскликнул хозяин поселка.-  Плохих ты не привезешь, а, Михалыч! – Засмеялся Николаич и снова хлопнул друга по спине. Судя как тот повел плечами,  силушки у его приятеля было немеряно
- Вот кстати, что ты приехал – говорил Николаич, пока мы шли к некоему подобию бревенчатого барака. – Сегодня рыбалка была отменная. Голец так и прет. Потерпите немного, сейчас уху сварганю. – Кстати, ты для друга водочки привез? – Неожиданно остановившись, произнес Николаич.
-А как же!-  Бодро воскликнул Михалыч. – И водочки, и хлеба, крупы, какой – никакой  достал. Уж не обессудь, со снабжением у нас труба.
-Ну, спасибо дружище, - проникновенно сказал Николаич. – Я тут поиздержался,  а времени нет добраться до Алакуртти. Позже я узнаю, что Николаич на своем, нещадно чадящем «Проходимце», ездил в село за продуктами. К слову сказать, что сей транспорт он собрал сам  из брошенных геологами и военными запасных частей и агрегатов.
-Чего стоим - спохватился хозяин.- Проходите к столу, перекусим, чем бог послал. Пока еще уха сготовится. Счас. Я мигом! -  Он умчался принести, что «бог послал», а мы сели за самодельный массивный стол с добротными лавками. Вся мебель была сделана с любовью и тщательно.
-Михалыч, что за тип? -  Осторожно и негромко спросил я своего наставника. Тот поморщился: - Да наш он, алакуртинский.  Служил зампотехом в танковом полку(заместитель по технической части). Сколько живу в селе, столько и помню. Жена у него в школе работала. Парней двоих вырастил. Все честь по чести. Семья как семья, дай бог побольше таких. И тут эта перестройка... мать ее... Прости меня, господи. Обычно спокойный и даже флегматичный Михалыч в сердцах стукнул солонкой по столу. – Ну не могу я спокойно говорить про этого...меченого. Скажи, Лексеич, что ему нужно было, окаянному. Генеральный секретарь. Такая власть. Ну и руководи страной, преобразуй экономику, ломать то все зачем. Вот  Николаич попал под молох всех этих реформ. Отставка, работы в поселке нет. Началось безденежье, жена в школе месяцами зарплату не получает. Попивать начал. Жена не выдержала и уехала. Что – то с квартирой произошло. Она же служебная была, от воинской части. Вообщем плюнул на все  Николаич и поселился в этом поселке геологов. Они его забросили с начала перестройки.
- Чего, Михалыч, Горбачева клеймишь...- неожиданно раздался голос Николаича. Он подошел сзади нас  с блюдом гольцов.- Плюнь ты на него. Самим нужно выживать. Помощи ждать неоткуда.  Давайте попробуем, свежий посол.  - А чего не наливаете? Негоже так. Лексеич, ты самый молодой, давай - ка пошевелись. Разлей ветеранам. Пока я «шевелился», Николаич быстро распластал гольцов и сделал огромные бутерброды. – Э, Лексеич, ты чего скромно наливаешь. Или не знаешь где у стакана края? –   Поправил меня хозяин.
-Николаич, ты полегче – вступился за меня друг –  нам еще до хуторов ехать.
-Нашел проблему! – Воскликнул Николаич. – Чего здесь ехать, с десяток километров. Доставлю в лучшем виде. Вон  Конек-горбунок.  - кивнул он в сторону ГТС – копытами бьет. – Ты долей,  долей до краев, - это уже мне.
-Ну, мужики, за встречу - провозгласил алакуртинский Дерсу Узала и влил в себя стакан водки. Лихо влил, ничего не скажешь, даже кадык не шевельнулся. Потом посидел и не спеша выдохнул. Чувствуется, что он по жизни имел дело со спиртом. Пить  мог и умел. – Хорошо идет - только и сказал.
- Ты чего как красно девица? - Это уже мне. – Что это за мода пить полстакана! Ну-ко давай добирай. - Николаич внимательно проследил,  как я старательно допил налитое,  и удовлетворенный вручил мне бутерброд.
-Николаич,- заступился за меня Михалыч – ну не напрягай. Чего гонишь? Но Николаича понесло. Забыв, что он поручил мне разливать, лихо разлил вновь. – Между первой и второй промежуток небольшой – ухарски произнес Николаич и, не дожидаясь нас, опрокинул стакан.
- Все, хватит! – Решительно заявил наш краевед, вставая из-за стола. - Поехали. Заводи свою шарманку.
-Это я мигом – вьехал в ситуацию Николаич. Вскоре мы немилосердно стучались головами и  плечами о жесткие переборки ГТС. Николаич знал свое дело и ухарски вел транспорт. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он повернулся к нам и прокричал: - Шабаш, приехали!  ГТС выбрался из очередной колдобины и, лихо развернувшись, застыл на месте. Потирая ушибленные места,  мы неуклюже выбрались из транспорта.  Огляделись. Недалеко синело озеро, в него, пенясь на валунах, вливалась небольшая шустрая речка.
  - Вот здесь и стоял самый большой хутор –  сказал  Михалыч. Я крутил головой и ничего похожего на остатки жилья не увидел.
- И не увидишь – ответил Михалыч, после моего вопроса. - Сожгли все, когда финнов погнали в западную Саллу. Да и времени посчитай сколько прошло. Почти полвека. Пойдем, я тебе покажу остатки фундаментов. Он уверенно двинулся в плотный осинник. – Вон, видишь, впадина. Это и есть дом. Вернее то, что от него осталось. - Эге, копатели и сюда добрались. Смотри, угол раскопали. Я посмотрел, куда указал Михалыч и увидел следы раскопа.
  –Чего ищут, Михалыч? - Спросил я краеведа.
- Да все, что найдут! – В сердцах воскликнул Михалыч. На горе людском хотят заработать. Финнов же погнали отсюда в двадцать четыре часа. Вес разрешили  лимитированный.  Что можно было положить на санки?  Дай бог одежду собрать. Март еще был на дворе. Все остальное оставили.
-Подожди, Михалыч – перебил я его. – По официальной печати Алакуртти и хутора сожгли сами финны, чтобы не оставлять Красной армии.
-Ты читай больше, – неожиданно вмешался подошедший Николаич. С Алакуртти вроде так:  спалили они  ее. Старое поселение и не восстанавливали, знаешь, наверное. Я согласно кивнул головой.
-Ну вот,- довольный проявлением своей эрудиции –сказал Николаич. А хутора пожгли наши. Здесь же до границы двадцать километров. – Михалыч? –воскликнул неугомонный Николаич, - ты историю, что финн рассказал, помнишь?
-Да помню, помню - неохотно пробурчал Михалыч. Он стоял и задумчиво смотрел на «направление». Было над чем подумать  жителю доведенного до ручки перестроечными процессами  села Алакуртти. Не представить, что  совсем рядом живет и процветает финская волость Куусамо с  центром  Салла. Я позже буду проезжать это место и увижу добротные дома, отличную инфраструктуру.
- Что за история?  Михалыч? - Спросил я приятеля.
 - Да история нехитрая,-  откликнулся краевед -  это пару лет назад было. Мы принимали группу финнов, жителей Саллы,  по пограничной программе. Встретил я их на КПП,  и поехали мы вот по этой самой дороге. Я смотрел на финнов и видел,  как они затихают и становятся напряженными.  Они  были детьми, когда  их  с родителями погнали отсюда.
- Ну вот, - продолжил Михалыч –  едем, дорога, сам видишь, никакая. Народ пожилой, чувствуется -  устали,  и мы решили сделать привал здесь. Тем более, что финны напоминали об этом хуторе.  Хотели  посмотреть,  что от него осталось. Я  помалкивал, что смотреть там нечего. Народ вышел из автобуса. Остановился в изумлении. Смотреть было, действительно,  нечего. - Вот здесь мне стало не по себе - задумчиво вещал Михалыч.  - Женщины плакали, мужчины вставали на колени и целовали землю. Чувствовал я себя хуже не придумать -  продолжал Михалыч  – словно  виноват в чем – то.
- Конечно, виноват - прервал его молчавший до этого Николаич.- Именно   виноват, потому как ты, дружище, - приобнял он за плечо друга, представитель власти. Сначала советской, а сейчас без поллитра не разберешься, что ты представляешь.
- Николаич, помолчи Христа ради !- оборвал балагура  мой друг, который, действительно, был депутатом местного самоуправления. - Без тебя тошно. Как вспомню эту историю... Да ну тебя, – в сердцах оборвал Михалыч оратора.
 –Все, молчу, молчу, - сник Николаич, понимая настроение друга.
-Я обратил внимание на одного финна – продолжил Михалыч. – В возрасте, но крепкий, подтянутый. Он все ходил вокруг и приглядывался. С одной стороны - посмотрит на остатки фундаментов, с – другой зайдет  - присмотрится.  Вытащил из сумки какой-то листок, долго крутил его. Потом пропал в осиннике. Вернулся, попросил у водителя лопату и снова исчез. Долго его не было. Остальные пассажиры успокоились, сходили к озеру,  фотографировались на память. А попутчика все нет. Я  беспокоиться стал. Мало ли чего... человек пожилой. Вдруг расстался крик. -  Я аж вздрогнул – усмехнулся Михалыч. Но крик был радостный. Из кустов  появился финн. Он почти бежал и в руках держал какой-то предмет. Я присмотрелся и понял, что это чайник. А финн тем временем подбежал к своим и стал им что - то обьяснять, показывая на кусты. Я тихо подошел к гиду и попросил перевести. Гид мне сказал, что финн по рисунку определил, где стоял их дом, нашел фундамент.  Решил покопать в надежде,  что, может, найдет что-то из вещей.
Финн настолько разволновался, что силы покинули его. Он сел на траву, не выпуская  чайник из рук. И вдруг у него из глаз брызнули слезы. - Я сам готов был слезу пустить - усмехнулся Михалыч.  - Оно же понятно, что чувствовал этот старый человек, который встретил память своего детства.
- Мы решили ехать - продолжил Михалыч - гид обьявил посадку. Все пошли в автобус, а финн все стоял и смотрел в сторону, где когда-то был его дом. Затем вздохнул и пошел садиться. В автобусе он стал аккуратно очищать свою находку от земли. Работая, он что-то  рассказывал соседу. Гид тихо сказал мне,  что это их семейный чайник. Он хорошо помнит его.
-Мы приехали в Алакуртти, была обязательная программа по осмотру села, посещению памятников войны  Финны вежливо слушали, но явно было, что в мыслях они далеко. Затем один из них попросил нас показать  старое Алакуртти.  Что все, что они видят, конечно, интересно, но они хотели бы поклониться старым местам, где они жили детьми. Вот здесь мне стало плохо.  Старое Алакуртти не восстанавливали. Село построили на новом месте, а там, где было пепелище,  устроили свалку. Как это было сказать финнам! - Выручил гид - продолжил Михалыч. Он обьяснил, что сейчас нас ждет обед, а после  мы продолжим осмотр,   и он покажет,  где было старое поселение. Финны все поняли и безропотно пошли обедать.
 –Мы их отлично накормили. Выпили, как водится. Народ пообмяк, стал разговорчивее. – Продолжал Михалыч. А финн все молчал и не расставался с сумкой, в которую  упрятал свою драгоценную находку. Я решился и через гида попросил финна рассказать о себе. Тот  сначала нехотя, потом оживленнее, заговорил:  - Когда началась Зимняя война,  я был уже большой мальчик. Мне было восемь лет. Я рано стал взрослым, так как отец ушел воевать... –  здесь финн сделал паузу, подыскивая подходящее слово. Вообщем, он был на фронте,  а я с матерью много работал, чтобы прокормить  братишку и сестренку. Мы все время жили на этом хуторе, у нас было большое хозяйство. С нами по соседству жило еще несколько семей,  и мы помогали друг другу и ждали, когда закончится война. И она закончилась... - Он грустно улыбнулся. --  СССР - огромная страна и Финляндия не могла  долго сопротивляться. Наш маршал Маннергейм обьявил капитуляцию   Финляндии. Он поблагодарил солдат финской армии за самоотверженную борьбу.  Финляндия вынуждена была отдать территории, которые требовала ваша страна. Я был маленький и ничего не понимал. Но из разговора взрослых  было ясно, что нас ждут нелучшие времена. И они наступили.
  Финн разволновался и замолчал. Сделав глоток чая, он продолжил:  - Я хорошо помню это. Словно все произошло вчера. На хутор пришли советские солдаты. Они собрали жителей и обьявили, что мы должны срочно покинуть свои жилища и идти в сторону западной Саллы. Там мы перейдем   новую границу  с Финляндией.  Женщины стали плакать. Я помню окаменевшую мать с прижавшимися к ней маленькими детьми. Солдаты стали торопить нас. Они обьявили, чтобы мы взяли с собой только необходимые вещи. У матери все валилось из рук. Я помог ей собрать поклажу и положить на санки. Я видел,  как  у соседнего дома солдат сбросил с санок узел, который показался ему лишним. Мать не стала дожидаться, что нас тоже обыщут,  и сняла часть груза. Потом мы встали у санок и не двигались,  словно надеялись, что произойдет чудо,  и мы никуда не пойдем. Стало темнеть, ведь еще был март, но солдаты грубо погнали нас. Мать посадила младших детей на санки, я впрягся с ней и мы пошли. Мы пошли в никуда. Сзади оставался наш дом, из которого нас выгнали.  Я шел молча, глотая слезы.  Сестренка и братишка смотрели на нас испуганными глазами и молчали. Мы, жители хутора, вытянулись в цепочку и побрели. Вдруг стало светло. Словно вставало солнце. Мы  повернулись и ... встали. Отказали ноги, не было сил идти. Это не вставало солнце, это горели наши дома. Их подожгли солдаты. Наш путь был один – вперед.
Финн замолчал. Молчали и мы.  Когда молчание затянулось и стало невыносимым,  финн продолжил: - В Салле нас никто не ждал. Оно и понятно, мы - беженцы и с нами нужно было делиться всем необходимым. Позднее, когда я буду взрослым, то узнаю, что  Финляндия потеряла одиннадцать процентов земли и приняла  четыреста тридцать тысяч человек, в одночастье лишившихся домов и всего самого необходимого. Было очень тяжело. Но местные власти устроили нас,  и жизнь стала налаживаться. Потом снова началась война, другая. Мы ее называем войной- продолжением.  Мы узнали, что  финская армия вновь заняла нашу землю, но мы уже не решились возвращаться и осталась жить в Западной Салле.  Я преподаю в местной школе и всю жизнь  хотел посмотреть на родные места.  Средства информации сообщали, что на месте наших хуторов ничего нет. Русские сделали там мертвую зону. Мы не понимали это. Зачем? Зачем нужно было выгонять людей на мороз,  сжечь их дома, а потом забросить все. Я всю жизнь собирал материалы о своем крае. Но пресса очень неохотно рассказывала нам о вас. И вот теперь я посмотрел на все своими глазами. Я приеду домой и покажу своим родным  находку. Мои сестра и брат живут рядом и будут рады увидеть этот чайник, единственное, что теперь нас связывает с нашей  родиной.
Михалыч закончил рассказывать.  Мы молчали. Действительно, чего здесь скажешь. Шла война, жестокая, на выживание.  Но потом, после войны, что мешало превратить этот  край в развитый сельскохозяйственный район. Нет,  сделали милитаризованную зону. Мой друг словно угадал мои мысли.
- А  финны просили эту территорию в аренду.- Сказал он. Об этом Козырев  (в те времена министр иностранных дел России) проговорился.
 –И что? – Спросил я.
 – Ничего- отрезал Михалыч - сработал принцип:  -Ни себе,  ни людям. Оставили все как есть. А как есть, ты видел. Разговор затих.  Мы действительно не понимали,  что делается в нашей стране. Перестройки уже нет, а идет...? А что идет, говорить не хотелось.
- Мужики! По машинам! Есть хочется - скомандовал наш танкист и быстро нырнул в люк ГТС. Дорога обратно показалась не такой длинной. Мы молчали, да и Николаич, словно чувствуя наше настроение, не куражился, и машину вел осторожнее. Совместив обед и ужин, мы сидели за столом, и вяло переговаривались. Время было такое, что идти  осматривать окрестности,  было уже поздно. Спать -  рано. Михалыч развел костер,  сел на обрубок дерева, и молчал, вглядываясь в набирающее силу пламя.
-Михалыч, а ты помнишь историю с губной гармошкой?  – Вдруг заговорил  Николаич.
- С какой  гармошкой? – Оторвался от созерцания огня Михалыч.
- С какой, с какой! Да переводчик, финн, рассказывал, помнишь?  – Нетерпеливо настаивал Николаич.
-Ааа,-  протянул Михалыч. – Так это давнишняя история и она не здешняя. Это дело было под Выборгом.
- Ну и что, что под Выборгом. Про финнов же. Ты расскажи, видишь,  Лексеич темой интересуется. – Не отставал наш гостеприимный хозяин.
- Что за история,  Михалыч? – Вклинился я.
-Что за история, говоришь?  Да ничего хорошего. Прямо скажу, жлобская история. Если бы не переводчик... он, кстати,  карел, не финн. ( Это Михалыч – в сторону Николаича). Тот досадливо отмахнулся, дескать, какая разница, давай, рассказывай. -  Я бы не поверил, что люди так могут поступать. Ну да ладно, расскажу –  сдался Михалыч. -
Было это несколько лет назад. Где-то в конце восьмидесятых.  Туристический автобус с финнами прошел границу под Выборгом и поехал по старой финской территории. Финны, которые ехали в автобусе, были уроженцы тех мест.  Посему и ехали по составленному маршруту, чтобы  посмотреть на свою родину.
 – Я ездил по тем местам – отвлекся Михалыч. –  Скажу, там дома стоят каменные добротные. Финны тогда ушли по коридору и дома эти не сожгли  и не разбомбили. Их в спешном порядке заселили переселенцами  из Псковской и Новгородской областей. Финны волновались, они смотрели в карты местности, у некоторых были  тетради с записями. Они явно готовились к встрече с малой родиной. Гид только успевал отвечать на вопросы. Автобус проехал какую-то деревню,  не помню название,  как финн, сидящий у окна, вскрикнул и попросил гида, чтобы водитель остановился.  Пассажиры  недоуменно посмотрели на коллегу, а он уже выскочил из автобуса и бежал к дому, едва видневшемуся с дороги. Финн быстро поднялся на каменное крыльцо добротного, поседевшего от времени дома, и постучал в дверь. На стук вышел хозяин. Финн что – то говорил ему, показывая на крышу. Хозяин, русский мужик, одетый в привычный в те времена  спортивный китайский костюм, развел руками и пожимал плечами: «Дескать, ничего не понимаю». Подошедший переводчик прояснил ситуацию. Оказывается,  финн родился в этом доме, а в 1940 году, когда отодвинулась государственная граница, финнов, проживающих в этом районе,  выпроводили в Финляндию. Он хотел бы посмотреть дом. Хозяин недовольно пробубнил что-то, но разрешил. Вышедшие из автобуса попутчики с интересом наблюдали за земляком. Финн приставил лестницу к слуховому окну чердака и, неожиданно для его возраста, быстро поднялся   и нырнул в него.  Какое-то время все, задрав головы, ждали появления. Время шло. Хозяин недовольно что-то сказал переводчику. Вдруг раздался радостный возглас. Из окна появился финн, в руках он держал небольшой деревянный пенал, густо покрытый пылью. Финн спустился, подошел к своим коллегам  и под любопытствующие вопросы, открыл его. В пенале, заботливо завернутая в синее сукно, лежала губная гармошка. Когда финн развернул ее, она, как новая, сверкнула хромированными боками.  Дыхание времени ее не задело. Народ ахнул, а финн, дрожащими от волнения руками, взял инструмент и подул  в него. Гармошка отозвалась  незатейливыми звуками. Финны восторженно зашумели, а хозяин мрачнел на глазах. Он в раздражении дробил зубами  торчавшую во рту спичку. Финн немного успокоился и рассказал окружившим его попутчикам, что это его гармошка. Отец сделал ему подарок  на семилетие.
- Наша семья была небогатая, скорее среднего достатка - рассказывал финн, заботливо заворачивающий инструмент в сукно.- Считали каждую марку, каждый ерик, но не бедствовали. Я очень хотел иметь такой инструмент и даже научился у своего приятеля играть несколько песенок.  Но отец был строгий человек и просто  купить такую дорогую вещь, он не мог. Но и обижать отказом ему меня не хотелось. Я был единственный сын из трех детей, причем старший. И мы с ним договорились, что я буду выполнять часть работ, которую обычно выполнял работник.  Я ухаживал за скотиной, помогал матери по хозяйству. Вообщем, зарабатывал деньги, и  не раз спрашивал отца сколько я наработал.-  Финн перевел дыхание. Финны, внимательно слушавшие его историю, засмеялись, а переводчик быстро пересказал ее мрачному хозяину.
  - Отец только смеялся над моими вопросами и говорил, что еще немного и заработанной суммы хватит. Наступил день моего рождения,  и мы поехали с отцом на ярмарку и там, в магазине, я выбрал понравившуюся мне гармошку. Отец, попыхивая трубкой, с улыбкой смотрел, как сияют мои глаза. - Финн помолчал, затем продолжил: - Но радость была недолгой. СССР обьявил Финляндии войну. Мой отец ушел на фронт, а я, уже не за деньги, а на правах старшего, занялся хозяйством. У меня были две маленькие сестренки,  и их нужно было кормить.
Финн снова замолк, собираясь с мыслями. Гид  перевел рассказанное русскому хозяину. Он почему – то не реагировал на столь интересную историю, а только яростней жевал спичку. Похоже, что его вся эта шумиха с гармошкой раздражала.
  -Вскоре, вы сами это помните, нас погнали на запад, за Выборг. Разрешено было взять только личные вещи. Мать металась по дому, собирая нехитрые пожитки. Места не хватало. Я был ребенок и не понимал, почему сердитые дядьки в серых шинелях и странных островерхих шлемах, нас погоняют.  Я решил спрятать свою гармошку на чердаке. Подоткнув ее за стропилу,  успокоился, что надежно спрятал и смогу снова ее найти, когда мы возвратимся. - Финн  перевел дыхание.- Мог ли я знать, что мы покидаем свой дом навсегда - грустно закончил он.
Затем он подошел к переводчику и что-то сказал. Тот, согласно кивнув головой, подошел к хозяину и перевел ему просьбу финна отдать гармошку. Она ему очень дорога. Он хочет показать ее своим детям и внукам. Хозяин раздраженно посмотрел на седого пожилого человека и резко ответил. Это слово и переводить было не нужно. Оно было понятно даже финнам. Убедительности ради,  он отрицательно покачал головой. Финны взволнованно зашумели и вразнобой стали говорить гиду, что это несправедливо, так как гармошка их спутника. Мужик снова хрипло сказал: «Нет» и протянул руку за инструментом.  Финн испуганно прижал пенал к груди  и  быстро заговорил. На глазах у него показались слезы.
Переводчик  стал убеждать хозяина дома, но тот только криво усмехался и даже что- то высказал. Переводчик не стал переводить сказанное, но его суть состояла в том, что, может, ему и дом  освободить. Финн словно понял, что этот хмурый русский сказал что-то неприятное. Силы его покинули, он присел на ближайший камень, охватил голову руками и заплакал. Наступила гнетущая тишина. Финны стояли пораженные, они не знали, что делать.
Переводчик, а он, действительно, был карел из Петрозаводска.  Финкой у него была бабка, которая обучала внука, чтобы он помнил родной язык своих предков.  Это ему очень помогло при изучении карело-финского языка в Петрозаводском государственном университете. Гид первый сообразил, что нужно хозяину: - Давайте, мы ее у вас купим - обратился он к русскому. Алчный огонь вспыхнул  в тусклых глазах хапуги. Он на мгновение задумался, затем кивнул головой,  назвав сумму. Переводчик охнул. Названной суммы хватило бы не на один музыкальный инструмент. На взывание к совести, русский категорически качал головой и сделал еще попытку забрать инструмент. Финн прижал гармошку к груди и не желал с ней расставаться. Переводчик сказал ему, что находку можно купить и назвал цену.  Финны возмущенно зашумели. Сумма действительно была неправдоподобно велика. Нынешний хозяин финского дома стоял, широко расставив ноги в китайском трико с лампасами, и был явно доволен собой. Финн вытащил из кармана бумажник и торопливо пересчитал  купюры. Он отдал  их переводчику, сказав, что до указанной суммы не хватает, но он обязуется по приезду в Финляндию перевести недостающие  деньги. В ответ прозвучало хриплое:  - Нет, базар закончен- и снова рука потянулась за гармошкой.
Михалыч  замолк, вздохнул и отпил глоток чая. – Никогда бы не подумал - сказал он, задумчиво глядя в костер, - что русский человек способен на такое. Но факт есть факт.
-И тут произошло такое, что я бы не поверил, если бы рассказывал кто-то другой - продолжил Михалыч, - но я знаю этого переводчика и  могу ему верить. Финны сбились в кружок, о чем-то поговорили и  стали доставать бумажники.  Сколько они собрали денег,  я не знаю - сказал   Михалыч, - да и переводчик умолчал, но то, что кошельки вытрясали до последней марки, он видел. Русский с кривой усмешкой наблюдал за финнами.
 Организатор мероприятия,  почтенного вида финн, явно старше всех в группе, подошел к переводчику и отдал ему деньги. Тот   передал их хозяину дома. Русский неторопливо пересчитал марки, не погнушался сосчитать и металлические монетки.
Переводчик терпеливо ждал окончания процедуры пересчета. Русский закончил считать и снова, обнажая в кривой усмешке прокуренные желтые зубы, что-то сказал гиду. Тот понял, что мало, не хватает. Это переводить было не нужно. Финны со злобой смотрели на хапугу. Денег больше ни у кого не было.  Тогда переводчик достал свой кошелек и добавил необходимую сумму. Оказывается, не хватало совсем немного. Русский  пробурчал что-то и, не оглядываясь, пошел к дому. А финнов как прорвало. Они стали смеяться, хлопать по плечам еще не пришедшего в себя коллегу, после чего пошли рассаживаться в автобус. Финн еще какое-то время  сидел на камне, словно не верил своему счастью. Он сидел и смотрел на некогда свой дом,  который  был такой близкий и дорогой в его воспоминаниях. Сейчас он был для него чужой. Что думал этот старый человек,  было понятно каждому. Потом он резко встал и, не оглядываясь, пошел к автобусу. Гармошку он крепко прижимал к груди.
- Народ был оживлен-  продолжил Михалыч. - Смех стоял в автобусе всю дорогу. Все остались без денег, но никто не унывал.  Не смеялся только финн с гармошкой. Он  смотрел на всех  счастливыми глазами и благодарно улыбался своим попутчикам.
 Михалыч перевел дыхание. - Я никому не рассказываю эту историю. Разве что Николаичу. - помолчав, сказал мой друг.-  Никому. Мне стыдно. Стыдно за своего соотечественника. Русский человек, который в трудную годину делился последней краюхой хлеба превратился в жлоба и хапугу. Почему! В чем причина? Часто спрашиваю себя и не нахожу ответа.
- Не мучайся Михалыч. - Заговорил Николаич.-  Время такое наступило, каиново, останел человек, оскотинился.
-Да, перестройка натворила чудес – продолжил Михалыч, - Я уверен, что в советское время такого бы не произошло. Финнов бы напоили чаем и гармошку подарили, радуясь, что человеку сделали приятное. Почему всплыло в человеке все низменное? 
-Вот здесь я тебе отвечу, Михалыч -  ввернул Николаич – Деньги, наживу поставили во главу угла.  А русский человек всегда был богат душой. Вот душу сейчас старательно выхолащивают.  Ты посмотри, какая пена идет с телевидения. Мультфильмы и те - про дядюшку Скруджа. Тьфу! Говорить противно. - Все  замолчали. Костер прогорел. Раскаленные угли покрылись сединой пепла. Лишь изредка через нее прорывался лукавый язычок пламени, чтобы подразниться и исчезнуть. Почувствовалась усталость, все – таки был большой день.
  Время  Заполярья обманчивое. Несмотря на поздний час еще светло и  не хочется уходить в дом. Солнце бродило по привычному небосклону, не собираясь уходить, хотя в августе начинало смеркаться.  Вдалеке, на горизонте, появились сиреневые разводы.
-Эге, мужики – заговорил Николаич, -  дело - к дождю. И правда, появился ветер, зашумели тревожно кроны сосен. Уплотнился воздух, вокруг все посерело, стало призрачным.
- Пошли в дом - скомандовал наш хозяин – пора на боковую. Дождь зарядит на все ночь. Мы, не споря, потянулись за ним. Дождь в Заполярье - обычное дело: начинается,  когда ему вздумается и закончится, когда заблагорассудится. Посему вопросов и не задавали. Дождь – так дождь,  спать - так спать. Когда  мы зашли в дом, то нас охватил плотный горячий воздух. Словно закрыли в коробке. В  уши полез настырный комариный звон. Комары, это исчадие Заполярья. Как здесь спать! Николаич  прочувствовал наше паническое настроение и крикнул из соседней комнаты, где что – то искал: - Счас пологи найду. Так что не бойтесь, не сожрут.  В это время  мелкие капли дождя царапнули не совсем чистые окна.  Дождинки зацепились за пыль и лениво, не спеша, сползали вниз, оставляя за собой гусеничный след. Там, внизу, на подоконнике, они расплывались темным пятнышком. Вскоре дробный стук по крыше заявил, что дождь разыгрался и надолго. Стекла стали ясноглазыми и за окном проклюнулся пейзаж: серый иллюзорный. Глядя на такие пейзажи  в голову начинает лезть всякая чертовщина.
- Похоже, надолго зарядил.  – Это Николаич принес нам пологи и серые солдатские одеяла. –Не обессудьте, что есть. Это он намекнул на отсутствие белья. – Подушки, там, на койках. Спать!- скомандовал он. – Завтра рано разбужу. Ну и ладно. В тишине комнаты раздался разнокалиберный звон и бряцанье пружин. Это взвыли и заиграли пружины старых армейских кроватей. Быстрее всех заснул Николаич. Его мощный храм волнами шел из соседней комнаты. Так мог спать только человек,  не обремененный совестью и проблемами.
–Позавидуешь, - подумал я – слушая рулады, которые выводил лесной отшельник. Сон ушел. Я лежал с открытыми глазами и прокручивал в памяти события сегодняшнего дня. Заросшие иван-чаем и осинником разрушенные фундаменты домов. Изуродованные танковыми гусеницами, заброшенные поля,   бочки из- под бензина, разбросанные по берегам озер и рек. И рассказы,  услышанные от небезразличного человека.  Рассказы,  берущие за живое.
 Я  не берусь судить события полувековой давности, когда разразилась война между маленькой Финляндией и навалившимся на нее всей своей мощью СССР. Это уже история. Но история с губной гармошкой это еще не история, чтобы беспристрастно препарировать ее.  Захлестывают эмоции. Почему  появился в нашей, совсем недавно  благополучной стране этот моральный урод?  Он родился  после войны. Не голодал, не ходил раздетым  - разутым, учился в советской школе. И вдруг такая черствость. Привычно винить перестройку, которая словно поганой метлой подняла в воздух всю нечисть? Стоит ли. Были годины похуже на нашей земле. Может, что-то низменное таится в нашей душе? А события последних лет взбаламутили слежавшуюся грязь,  и пошла на поверхность серая ноздрястая пена. Не знаю. А  может от того, что  жил этот юродивый  не на своей земле, не в своем доме? Нет и не было у него корней, прочно державших его на земле. Может от того, что он оккупант? Пусть не явный, но не привечает его отобранная у финнов земля. Не греет, она его.  Да и не выкладывается он на этой суровой, не очень плодородной земле. Так, живет случайными заработками. Отсюда и душевная черствость.  А что будет дальше, когда жажда наживы, незаработанных денег овладеют сознанием большинства?  Так, размышляя о бренности бытия, я заснул.
Проснулся от зычного крика хозяина: - Кончай ночевать! Подьем! В окнах плескался серый рассвет.  Было сумрачно. Продолжал моросить дождь. Небо плотно занавесилось тучами, и солнце безуспешно пыталось пробиться через них. Север он и есть север, куда без дождя. После утреннего чаепития  мы быстро собрались, попрощались с гостеприимным хозяином и тронулись в обратную дорогу.




Кукушка ( Старый снайпер )
                «Дело прошлое. Что было   то
                было. Давайте жить дальше».
                слова старого оленевода-саами.
Эти слова произнес финн, лесоруб из маленького поселка под городом Рованиеми, что на Севере Финляндии. Это было в 1988 году, когда еще  жила  страна СССР, и мы были великим советским народом. Не «совком» как уничижительно назвали сами себя граждане одной шестой части суши.  Мы были граждане СССР.  Именно так нас и встречали в городе Рованиеми в обществе советско-финляндской дружбы.
Принимали нас достойно. Были интересные экскурсии по предприятиям, социальным организациям, банкам.  Мы  могли  посетить дома и посмотреть, как живут финны. Все было хорошо, но была  одна проблема: мы не могли себе позволить посидеть в баре. Нет, никакие представители спецслужб, как бы сказали сейчас, здесь  не причем. Причина была   простая: отсутствие финских марок.  Норма валюты для советского туриста составляла 70 финских марок на человека в день. И все. Учитывая, что хотелось привезти домой подарки,  мы дорожили  каждой финской копейкой. Но в бары  ходили и смотрели, как отдыхают финны.  Мы увидели воочию крепких финских парней в своей родной обстановке.
Мы сидели  в небольшом пабе.  Была суббота, и бары Рованиеми не могли пожаловаться на отсутствие посетителей. Вокруг города много  сельхозкомунн, лесорубов, рыбаков. Да и просто хуторов немало. Вся эта разношерстная публика  отдыхала в выходной день в центре провинции. Было шумно. Это миф, что финны молчаливы. Говорят они, дай бог каждому. В углу, недалеко от сцены, куда периодически выходили певцы, сидели бородатые крепкие парни в рубахах в красно-коричневую клетку. Они пили  пиво, громко разговаривали и  хохотали. Топали в такт певцам  тяжелыми ботинками и усиливали эффект громыханием литровых кружек по столу.
Мы сидели, тихо разговаривая. Официанты к нам не подходили. « Руссо туристо… ». Хотя какое там « Руссо туристо! ». И пива хочется выпить, и домой подарки тоже  привезти хочется.
« Что мы, дома пива не попьем », -  подбадривали мы себя. Тем временем музыканты накачивались,  и музыка становилась неразборчивей. Парни хохотали все громче. Вообщем, пора идти домой. Посидели и хватит.
Но произошло то, чему собственно и посвящен рассказ. Парни стали кивать в нашу сторону, переговариваться и еще громче смеяться. Причем как-то ненатурально, с вызовом. Это нам  надоело, и мы решили уходить. Чего нарываться. Люди выпили, куражатся. Вдруг один из бородачей зацепил палец за палец, вроде как изобразил автомат. Затем прицелился в нашу сторону и затараторил: « Пу-пу-пу ». Нас расстреливает, поняли мы. Снова  хохот. Нас это заело, и мы попросили  переводчика узнать, в чем дело. Сергей вскоре вернулся. Он обьяснил, что коренастый бородач показывал своим товарищам, как его дед в финскую войну расстреливал  красноармейцев. Что тут скажешь?  Уходить под дружный смех этих парней нам не хотелось. И меня осенило. Мой отец не воевал в финскую войну, но Отечественную  он  начинал на Карельском фронте и в полной мере хватил лиха с финскими егерями. Отец, обычно немногословный человек,  начинал волноваться, когда вспоминал,  как  их буквально уничтожали финские снайперы. « Кукушки », так их называли красноармейцы.
Я и сейчас помню истории,  которые нам рассказывал отец. Заканчивал он обычно такими словами: « Учитесь, мальчишки, бегать на лыжах. В армии  пригодится ». Позднее, когда я оказался в Заполярье и увидел в каких природных  условиях  шла  зимняя война, то понял, о чем  говорил отец.
- Сережа - сказал я. -  Не поленись. Сходи к этим парням и скажи,  что мой папа  во вторую мировую войну их отцов и дедов тоже « Пу-пу ». Всем идея понравилась,  и Сережа был делегирован в противоположный угол. Оттуда раздался  оглушительный хохот. Так могли смеяться только здоровые, не обремененные проблемами, люди. Бородач протянул в нашу сторону вытянутые руки с двумя оттопыренными большими пальцами. Понравилось, значит. Ну и ладно, теперь можно уходить. Но не тут - то было. Бородач поднялся и, слегка раскачиваясь, пошел к нам.
-Ну, думаю, началось - с тоской подумал я. Драться в наши намерения не входило, но если начнут …  Такое же настроение было и у моих коллег. Хорошенькое дельце: завтра местные газеты напечатают о советско - финской драке. Управляющий банком, главный врач больницы, транспортный прокурор. Что и говорить, хорошая компания.
Сергей сделал нам жест, что сваливайте ребята, а я с ним поговорю, но было поздно. Финн подошел к нам и, обращаясь к Сергею, что - то быстро проговорил.
- Он нас приглашает к своему столу - перевел Сергей. Мы растерялись:  денег  у нас нет! Чего делать за чужим столом. Но финн  добавил еще несколько слов.
- Мы его гости - перевел Сергей - он нас угощает.
- Сергей, что делать? - Растерялись мы. Сергей был калач тертый, по поездкам набил руку и сказал, что пара кружек пива за чужой счет нам не повредит. И мы под общее одобрение всего паба пошли с пригласившим нас финном  к его компании. Парни  сдвигали столики и кричали что - то бармену. Пока мы рассаживались, принесли пиво. Бородач был очень доволен. Он громче всех шумел и хлопал нас по плечам. Его разгоряченные коллеги искренне радовались нашему появлению.
Расселись. Финны много говорили, нимало не заботясь, что мы их не понимаем. Сергей с трудом успевал переводить. Выяснили, что нас пригласили финские лесорубы, валившие лес где - то неподалеку. В субботу у них выходной и они решили попить пивка. Хорошее дело - кто бы возражал. Мы, в свою очередь, рассказали, что приехали из Мурманска, чем вызвали еще больший шум уже за соседними столами. Оказалось, что рядом сидели водители, которые возили лес из Верхнетуломского леспромхоза Мурманской области.  Финны валили там лес и расплачивались с СССР за него финским сервилатом. Настроение в баре дошло до пиковой отметки. Мы успокоились, что все закончилось  миром. Водители подвинули свои столы к - нашим, и  мы оказались в окружении разгоряченных бородатых финских парней, открыто улыбающихся и пробующих на нас свои познания русского языка.
Вдруг наш знакомый бородач спросил что - то у Сергея, кивнув в мою сторону.  Финн спрашивал,  правда ли, что мой отец воевал против финнов. Сергей перевел, что да, мой отец воевал на Карельском фронте. Там против Красной армии стояли финские егеря, как союзники  фашистской Германии. Что тут началось! Шум неимоверный. Финны кричали, что они никогда  не были союзниками Гитлера, а вместе с германской армией возвращали свои территории, отобранные СССР в 1940 году.  Мало этого, когда Финляндия вышла из каолиции с Германией, фашисты, отступая, сожгли Рованиеми. Сказать нам было нечего. Они были правы. Эти парни неплохо знали свою историю. Разговор зашел о родителях, которые воевали. Мы вспомнили  тех, кто воевал в эту, тогда еще непонятную и малоизвестную, « Зимнюю войну ». Помолчали, как водится.
Неожиданно заговорил бородач.  С несвойственным для него тихим голосом, он стал рассказывать о своем деде. Дед воевал в зимнюю войну. Он сейчас очень старый человек, но хорошо помнит  события тех лет. Народ снова зашумел и мы поняли, что сидящие просят рассказать своего друга о деде. Мы потом не раз удивлялись, что финны умеют слушать и слышать. Вот откуда берут истоки «Калевалы», скандинавских рун и саг!
Оказалось, что его дед, саам по национальности, был снайпером и убил больше ста солдат. Здесь возникла пауза: все поняли, что это были советские солдаты. Я внутренне вздрогнул, так как отец говорил, что красные звездочки на серых шапках красноармейцев были отличной мишенью. Бородач был великолепный рассказчик, да и Сергей старался с переводом. Вскоре было забыто пиво и все, хозяева и гости, внимательно слушали.
- Мой род идет от саами. Отец был саами, дед был саами. Все мы были саами - неторопливо вещал финн.  - Мы любим свою землю,  не претендуем на ничью другую, но и свою мы не отдадим никогда. Так говорит мой дед. Я с ним тоже согласен. 
- Зимняя война была для нас священной  войной, и все финны встали на защиту своей земли. К нам на помощь пришли даже шведы и норвежцы. -   негромко вещал финн.
Мы напряженно слушали. Шел 1988 год. Год горбачевской оттепели. Приподнялся железный занавес, но знали мы о политике СССР на Севере  очень мало. Позже на прилавках появится литература, не только художественная, но и научная. Горькая правда, проявится на свет, через старательно заретушированный слой идеологии. СССР окажется не таким уж безобидным. Но  тогда …, да что говорить. Мы слушали этого парня. Верили и не верили. Как скажите реагировать, когда парень с горечью говорил, что под Рованиеми стоит памятник погибшим пассажирам автобуса, который подорвали советские партизаны. - Кому было нужно? – вопрошал финн - убивать мирных жителей, среди которых были дети, ехавшие в школу и пастор. То, что он говорил правду, я узнаю через несколько лет, когда в областной  газете пройдет ряд очерков о реальной зимней войне в Заполярье. Да, так отличился мурманский партизанский отряд « Большевик Заполярья », подорвавший автобус.
Финны слушали и серьезно кивали головами. А бородач вещал дальше о том, что война не обошла и стойбище его деда. Здесь все улыбнулись: очень уж не вязался облик коренастого бородатого лесоруба с хрупкими малорослыми коренными обитателями тундры. Бородач оценил улыбки и пояснил, что его бабушка была шведской финкой и он первый в роду, в ком проявилась стать скандинавских викингов.
- Саами тоже не остались в стороне, и встали на  защиту своей страны. Они формировали оленеводческие батальоны для перевозки грузов в районах Заполярья. Многие, природные охотники, становились снайперами.  Здесь лесоруб на минуту умолк, перевел дух и сделал большой глоток пива. Остальные тоже расслабились и выпили. Рассказчик продолжал:  - Мой дед добровольцем вступил в финскую армию. Он был уже не молод  и не подлежал призыву по возрасту, но он пришел на призывной пункт и настоял на своем.  Он стал снайпером. Дед всю жизнь пас оленей. Он много ходил на лыжах. Не уставая шел за оленями во время долгих переходов, и, конечно, метко бил волков, это исчадие тундры. Он не знал промахов. Не один заполярный хищник с предсмертным воем катился по насту тундры, сраженный метким выстрелом. Теперь у деда были другие цели.
Наступила оглушительная тишина в пабе. Все понимали, что сидим  мы, представители другой страны, которая в недавнем прошлом напала на их Родину. Позднее, я понял, что так, наверное, чувствовали себя немцы, когда приезжали в СССР  после войны с визитами дружбы.  Это чувство называется виной и будет сидеть в генах поколений. Мы молчали, и финн продолжил свой рассказ.
- Но дед не был убийцей. Ему не хотелось стрелять русских пришельцев, которые, как  куропатки,  толпились на полянах и просеках. Его поражала бестолковость и полное неумение русских выжить в лесу. Он слышал, что Россия  страна лесов и рек, а русские солдаты совершенно не умели воевать в лесах. Дед останавливал колонны русских солдат, выбивая меткими выстрелами командиров, а расстреливать солдат, не понимающих, откуда щелкают выстрелы, отдавал егерям с их автоматами. Было ли их, испуганных, обмороженных людей, жалко? Да, наверное, было. Но он оправдывал себя тем, что их никто не звал сюда. Что им не хватало у себя дома?  Он не знал России, но его отец в молодости бывал на ее территории  и знал, насколько она велика. Он рассказывал  об этой земле долгими зимними вечерами.
Затем наступил момент, когда у русских появились солдаты, которые умели стрелять. Дед нюхом охотника почувствовал, что это не просто солдаты, это охотники. Окончательно он понял это, когда его выследил русский снайпер и дед, услышав сухой щелчок, инстинктивно сжался в своем укрытии. Пуля впилась в ствол сосны совсем рядом с  головой. Снайпера подвело незнание местности и особенности температуры. Было очень холодно, и нужен был прицел на опережение, чего не сделал неведомый противник. Да и дед, убедившись, что русские не видят его, несколько расслабился в правилах маскировки. Дед сообразил, что нажимал на спусковой крючок не советский солдат. Еще он понял, что там, на той стороне, откуда раздался выстрел, появился хитрый противник. Выстрел, который мог стать роковым, Напугался ли дед? Нет, конечно. Он был саам, и с молодости умел смотреть смерти в глаза.  Он выслеживал хитрых волчиц, коварных россомах. И этого охотника он поставил в их ряд. Только стал тщательнее прятаться, выбирая позицию.
Дело было в тайболе, то есть в притундровых лесах, и место для поединка людей, решивших убить друг друга, было уникальное. Дед сразу понял, что охотник прекрасно маскируется как в скалистых разломах, так и на деревьях. Он чувствовал противника, но не видел. Тот прекрасно маскировался. Но деда выручала его тундра, его родная стылая земля. Ему помогали особенности солнца, которое после долгой полярной ночи не торопилось покидать небосклон и светило во все стороны. Это явно сбивало с толка неведомого стрелка.
- Ему помогали духи - неожиданно заявил рассказчик. Мы вопросительно подняли на него глаза. Да и другие слушатели выразили недоумение. - Да, ему помогали духи - повторил упрямо финн. Он был воодушевлен воспоминаниями о деде. Он разогрелся, глаза светились. При ближайшем рассмотрении он оказался не молод, этот парень. Он был нам ровесником, то есть рожденным после войны.
- Дед был лютеранином, но верил и молился духам тундры. И духи помогали ему. - упрямо повторил рассказчик. Дед слился с тундрой. Он зарывался в снег как куропатка, рыскал по тайболе, словно волк. Забивался в валуны сопок. Он вел невидимого противника. Но и сам чувствовал за собой слежку. Умение деда маскироваться  тоже мешало советскому снайперу сделать роковой выстрел.  Дед понимал, что в этом поединке промаха не будет. Противник выслеживает его, как и он, свою жертву. Они друг друга стоили: охотник - саам и неведомый представитель русской земли.
Они настолько изучили друг друга, что каждый мог составить о противнике свое мнение. Так дед понял, что слабое звено у противника, это деревья. Он устраивал на них гнезда, но не понимал особенности тайболы.  Дед понял это и порадовался за себя. Ему нужно было выбрать время дня, когда солнце, заходя за горизонт, не сядет за вершину сопки, а пронзит тайболу своими лучами насквозь. Тогда-то противник будет отличной мишенью. « Это  была не тайга » - подумали мы, поняв,  кто мог стать достойным противником финского деда. Мы чувствовали, что скоро наступит развязка рассказа. Финн еще сделал глоток из кружки и не стал томить нас молчанием.
- Деду повезло. Он  правильно рассчитал свою позицию на склоне сопки, с которой просматривалась вся окрестность. Он видел ели, корявые сосны, густой подлесок. Охотник чувствовал, что противник замаскировался на дереве. Но он был невидим. Пока. Пока солнце, белесое заполярное солнце, вместо того чтобы уйти за горизонт, не появится из-за сопки и осветит лесотундру. Саам рассчитал все верно.
Дед не слышал собственного выстрела. Он не видел, как тело врага упало в пушистый сугроб. Тряхнуло только верхушку ели. И все. Но этого было достаточно. Дед выбрался из своего укрытия, встал на лыжи и пошел к месту падения. Но не напрямую, а в обход: противник мог быть ранен. Принюхиваясь как зверь, дед был почти уверен, что противник мертв.  Он решил убедиться в смерти противника. Дед не любил подранков и переживал, если ранил зверя и не смог добить его. Он не ошибся.
Мы потрясенно молчали. Мы даже не воспринимали перевода Сергея, который применил весь опыт переводчика и дар филолога. Нам казалось, что мы, слушая финна,  понимаем его рассказ, как понимали притихшие его друзья. Мы жили и работали на Севере. Мы не были коренными жителями Заполярья. Не были охотниками. Да и бесполезное это для нас, горожан, дело понимать и чувствовать тундру.   Она могла быть не предсказуемой. Могла помочь, а могла и убить. Мы явно поняли, как суровый заполярный край помог своему сыну выиграть в этом поединке. Поединке, в котором не могло быть подранков. Призом за него могла быть только жизнь. Жизнь одного из них.
  Тело он увидел издалека, хотя снайпер  был в масхалате. Но теперь ему не нужно было прятаться. Он лежал лицом вверх и его глаза были открыты. Дед никогда не видел таких глаз. Это были глаза – щели. Узкие глаза на удивительно бронзовом, круглом лице. Из- под  капюшона торчали черные  короткие волосы.  Они напоминали  волчью шерсть на загривке. Дед стоял перед поверженным противником, как он стоял не раз перед убитым волком, и смотрел на его диковинное лицо. Дед не знал таежных национальностей России и не мог понять, что с ним достойно сражался сын сибирской тайги. Да ему и не нужно было этого. Он же не звал его сюда. И навряд ли бы этот охотник пощадил его, попавшемуся на мушку  его винтовки.
Долго стоял дед перед поверженным противником, пока холод не стал заползать под малицу, сшитую из шкур белого оленя, и делавшей деда невидимым в наступающих сумерках. Он наклонился, снял рукавицу и закрыл удивительные глаза чужеземца, в которых отражалось чужое для него заполярное небо. В нескольких шагах дед увидел след от упавшей винтовки. Он достал ее из снега, вытер полой малицы. Это была старая винтовка с залоснившимся прикладом. На ней, как и на винтовке деда, не было оптического прицела. Этот охотник, как и дед, ходил охотиться на человека, как на зверя.
Дед забросил винтовку за спину и пошел прочь, не оставляя следов лыжами, подбитыми шкурой оленя. Он уходил прочь от убитого. Но он чувствовал себя неуютно. У него не было радости победы,  наоборот, навалилась усталость. Что с ним? Дед остановился, подставил лицо ветру. В его глазах  стояло бронзовое лицо неведомого ему охотника с узкими глазами-щелями. Дед вдруг явно представил, как ночью к нему подберется пугливый песец и вопьется зубами в застывшее лицо, как будет алчно раздирать его. Он повернулся и решительно зашагал в обратную сторону. Убитого  почти занесло поземкой, но дед нашел его. Нашел и лыжи противника. Он даже не удивился, что лыжи были похожи на его снегоступы. Он давно понял, что имел дело с тундровым охотником, только другой страны. Он взвалил тело на лыжи и повез  к подножию сопки. Там долго заваливал его камнями, чтобы ни один мелкий хищник не смог добраться до каменной могилы. После чего повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь.
Рассказчик замолчал. Тяжело передохнул, выпил пива. Мы молчали. Было понятно, что дед - саам охотился за представителем тунгусской, корякской или другой национальности советского севера. Молчали и финны, переживая услышанное. А финн вдруг улыбнулся и сказал: - А дед жив! - и мы все заулыбались, словно досмотрели кинофильм с хорошим исходом. - Он еще ходит на лыжах, хорошо видит - продолжал внук - и даже выпивает. Правда, один раз в году. - Мы поняли, что это за дата. - Он наливает стопку водки. -  Поднимает ее и говорит, обращаясь к нам:  - Что же, что было, то было. Давайте жить дальше. Мы, не сговариваясь, встали и свели свои кружки в единое целое. После этого все поняли, что разговор закончен. Мы поблагодарили рассказчика и пошли к выходу.

Прошли годы…

«Какие бы не были сложные отношения между Норвегией и Россией/ СССР, эти страны никогда не воевали друг с другом и старались поддерживать добрососедские отношения. – Сообщает нам в книге «Мурманский  коридор» доктор исторических наук Смирнов А.И., бывший  генеральным консулом  России в Киркенесе с 1993 по 1997 год  в северной Норвегии.
 В глубину веков уходит история добрососедских отношений России и Норвегии. Норвежско-скандинавская династия Рюриков  в Древней Руси, поморские связи, содействие России соседней Норвегии в приобретении независимости, помощь великого гуманиста Фритьофа Нансена голодающим Поволжья, освобождение нашей армией Северной Норвегии от немецко-фашистских оккупантов, признание Норвегией – первой среди других государств – суверенитета России. Это лишь важнейшие вехи истории добрососедства двух народов.
Также для нынешней текущей ситуации  уместно привести  слова  норвежского историка К.Селнеса. -«Норвежцы и русские соседствуют тысячу лет, и между ними этими народами и их странами не было серьезных конфликтов».
 Как российский историк Смирнов А.И.  напоминает о том, что отношения России с Норвегией издавна строятся согласно мудрой поговорке: «Хороший сосед – ближе дальнего родственника».

Прошли годы…
Карта из шкафа
«Под каменным небом»
75 лет спустя (Спасибо, что ушли)
Встреча с прошлым

Карта из шкафа
(195 - летию демаркации российско-норвежской границы посвящается).
«выполнил все пограничные работы «с отличным благоразумием…»Министр иностранных дел правительства Российской империи граф Нессельроде К
Написанию этого очерка помог случай. Я оказался в небольшом норвежском городке Фоберге,  что в Норвегии. При осмотре достопримечательностей города выяснилось,  что в нем находится музей дорог и дорожного хозяйства. Кто был в Норвегии, тот знает эту страну как обладательницу великолепных дорог, уникальных мостов и совершенных тоннелей. Грех было не зайти.
Перебрасываясь замечаниями, мы не спеша двигались к выходу и едва не проскочили  комнату со  стеллажами, на которых лежали карты Норвегии. Меня заинтересовал  стеллаж с пометкой «1826 год». Выдвинул  ящик и,  … …здесь впору перевести дух…я увидел карты российско-норвежской границы, которую  в это время устанавливали Российская империя и Королевство Шведско-Норвежское. Кто знаком с историей разграничения заполярных территорий Российской империи и королевства Шведско – Норвежского, поймет причину моего столбняка. Это были карты, на базе которых   принимался «Трактат, заключенный между Его Величеством Императором Всероссийским и Его Величеством Королем Шведским и Норвежским. О границах между Россиею и Норвегиею в Лапландских погостах».  – Так называется  этот документ в «Полном собрании законов Российской Империи» соглашение от 14 мая (2 мая по старому стилю) 1826;г. Подписаны карты небезызвестным подполковником Галяминым В.Е. и шведским полковником Юханом Хенриком Сперком. Эти личности оставили глубокий след в истории российских и шведско-норвежских отношений и вызывают у исследователей нордистики  интерес и в  настоящее  время.
  Я   смотрел на подпись подполковника, который одним движением теодолита отхватил восточнее на восемьдесят километров по Варангер –фьорду (залив на севере Норвегии) истинно русской землицы в пользу Шведско-Норвежского королевства. Это более трех тысяч квадратных километров. И отрезал он эту площадь совершенно сознательно, как трактуют специалисты,  в соответствии с инструкциями министра иностранных дел Российской империи графа Карла Несельроде.  Сфотографировав карты, я в задумчивости вышел из музея.
Когда же я впервые узнал об этой истории. Истории бездарного распоряжения, казалось бы, никому не нужной земли, приютившейся на самой кромке Баренцева моря, где  бродили стада оленей немногочисленных поданных  сразу двух империй: Российской и королевства Шведско-Норвежского. Это были саамы, которые пасли там оленей, да редкие  русские поморы, заходили в эти воды для ловли рыбы.  Казалось, делов –то! Каких-то  там три тысячи квадратных километров отдать северному соседу во имя добрососедских отношений.   Да,  так  и рассудил Николай Первый, отправляя комиссию во главе с подполковником Галяминым В.Е. на демаркацию (разделение) спорной территории, получившей название «ничейного дистрикта». Император только что заступил на престол и пребывал в эйфории от успехов на театре военных действий против Наполеона Бонапарта. Старинный недруг - Швеция оказался союзником. И теперь, дружеский настроенный, северный сосед просит поделить какую-то землицу, на которой обитает несколько десятков лопарских семей. Стоит ли из-за этого копья ломать!
 Исполнителем воли монарха был назначен министр иностранных дел Карл Нессельроде. Как сообщают исторические документы, он без особой радости взялся за это малоизученное дело. Его торопил  коллега по дипломатической стезе барон Нильс Фредерик Пальмшерна, посланник Швеции. Он, в отличие от К. Нессельроде, знал, что просит и рекомендовал своему коллеге не затягивать  ситуацию. На удивление быстро была снаряжена экспедиция. В нее вошли подполковник Галямин В.Е.,  как руководитель  с российской стороны и прапорщик Вейкарт. Шведская сторона была представлена:  полковник Юхан Хенрик Сперк, майор Мейлэндер лейтенант  Палудан.   Особенностью шведской группы было то, что в нее вошли  военнослужащие местного гарнизона, хорошо знавшие особенности «серой зоны». В последствие  знание местности им очень пригодится. Подполковника Галямина В.Е. сопровождал  исправник  г. Колы Постников.
Произошел исторический казус. Императору Шведско-норвежского королевства Карлу Юхану IV тоже не очень хотелось обострять отношения с  восточным соседом, и он даже послал парламентариев  о согласии с любыми предложениями от русской стороны. Но, всегда так в истории, мешает какое-то «но». Экспедиция, возглавляемая подполковником Галяминым В.Е., уже выехала к месту работы. Галямина напутствовал сам Нессельроде словами, ставшими историческими: ««Наших интересов там нет. Отдайте им все, что они попросят». Согласно историческим сведениям  министр иностранных дел России выполнил указание монарха не усложнять отношения деления «ничейного дистрикта», а знал ли канцлер,  что из Стокгольма выехала миссия  заключать мировую по надоевшему обоим императорам вопросу, история умалчивает.
Эта фраза, ставшая цитатой, символизирует безразличие администрации российского императора к национальным окраинам, к «Охвостью», как острили петербургские умники. Представь себе, читатель, Кольский полуостров того времени. Только уездный городишко Кола, приютившийся у впадении рек Кола и Тулома в Кольский залив, обозначал присутствие российской империи на самой северной кромке европейского материка. А что касается, как бы сказали современники «серой зоны», то она была за двести с лишним километров от кольской «цивилизации», где власть государеву представлял только  исправник.
И на этом «Ничейном дистрикте» разгорелись страсти, история которых до сих пор не дает спокойствия ни историкам, ни жителям Заполярья, понимающим ценность границ в этом далеком, но прекрасном крае. «Кто сказал, что здесь задворки мира, это край где любят до конца, как в произведениях Шекспира нежные и сильный сердца» - так отозвался о этом крае В.С Пикуль, советский писатель. Что чувствовал  Галямин В.Е., подполковник – геодезист, когда  подписывал карту, на которой ясно были видны изменения границы не в сторону России, мы не знаем и,  думаю, никогда не узнаем.
Догадок, ссылок на источники много,  но  они не дают ясности в этом щепетильном деле о передаче трех тысяч квадратных километров российской земли. Чем дальше этот вопрос уходит в глубь истории, тем больше возникает вопросов.
Я с историей демаркации границы столкнулся в теперь уже далеком 1983 году, когда волею послевузовского  распределения  был направлен в Печенгский район Мурманской области,  самый северо-западный район  Союза ССР ( была такая великая страна, читатель). До  границы с Норвегией  рукой подать: километров тридцать пять. Там, в неофициальной обстановке, а если быть совершенно точным, на рыбалке,  на озере, откуда  виден норвежский берег,  я услышал историческую фразу по значимости не уступающей нессельродовской: «пропил землицу какой-то хрен с бугра». Вот так ни много ни мало, читатель. Конечно, фразу произнес не министр иностранных дел государства российского, а местный житель, ветеран двух войн: финской (Зимней)  и Отечественной. Современные норвежцы не любят, когда говорят «освобождение Северной Норвегии», но именно  Семеныч (так мы звали  местного краеведа) в составе 15 армии генерала Щербакова в октябре 1944 года освобождал провинцию (фюльке)  Финмарк, с центром  городом Киркенесом. На удивленный вопрос о глубине таких знаний, наш Дерсу Узала, затянувшись вонючим «Севером», сообщил, что  ему рассказал погранец-офицер на рыбалке. Не верить  Семенычу  я не мог. Тем более  упомянут авторитет: офицер-пограничник. Кому как не ему знать особенности заполярной границы. А официальной информации, повторяю, не было. Дальше - больше. Я человек любознательный, можно сказать даже любопытный, стал проводить собственное расследование. Библиотеки района предложить мне ничего не могли, а вот ветераны войны в Заполярье, те, кто гнал немецких егерей из Финмарка,  в один голос подтверждали, что норвежцам была передана земля, о которой я спрашиваю. Это было в 1826 году. Наиболее продвинутые сообщали, что норвежцы в 1944 году очень боялись, что Сталин, на правах победителя, вернет эти истинно российские земли назад. И обьясняли этим нахождение советских солдат  год в городе Киркенесе. Только в сентябре 1945 года советские войска, к  радости местных жителей, ушли домой. Вот такая история, читатель. Как не поверить!
Так я и «подсел» на эту историю и не могу остановиться до нынешнего времени. Написаны повесть: «Там где сходятся меридианы», сборник рассказов «Ничейный дистрикт. Пограничье», очерк « Кто вы подполковник Галямин», но у меня не пропадает интерес к событиям, развернувшимся вокруг «ничейного дистрикта»  теперь в уже далеком прошлом. В 2016 году минуло 190 лет с тех пор, когда проходили события по демаркации. Написано достаточно  научных работ, художественных произведений, самый значительный из которых  роман «Кола» Бориса Полякова. Давно уже господствует интернет, который  упростил задачу по изучению далеких событий.  Но, повторяю, два лагеря по оценке событий, до сих пор непримиримых, существуют. Одна сторона, я ее бы назвал «государственной»,  которая преисполнена,  в первую очередь, значимости государственных интересов и оправдывающая действия руководителя экспедиции Галямина В.Е., офицера-геодезиста, «слуги царю». И вторая, вроде меня, несколько эмоциональная, человеческая.  Это, в основном жители Севера, Кольского Заполярья, люди различных профессий, кому небезразлична судьба своей страны. Вспомним слова поэта, что прошлое всегда бьет по-  настоящему из пушки. Да и современники опального геодезиста не остались в стороне. Посмотрите работы  Чулкова Н.О., Голубцова Н.А., Немировича-Данченко В.И., адмирала Сиденснера и вы поймете какой резонанс вызвал у российской общественности того времени поступок Галямина В.Е.
Статья секретаря Архангельской Казенной Палаты Н.О. Чулкова посвящена истории подготовки демаркации границ Норвегии и России 1826 года и подробному изложению экспедиции Галямина В.Е. по установке пограничных столбов на Паз-реке и прилегающих территориях. Он пишет, что «слуга царю» подполковник Галямин,  « не обратил на сие никакого внимания» на  лопарей, которые  «старались показать ему старую границу и просили рассмотреть оную подробно». Но « …он, Галямин, до постановления пограничных теми же комиссарами  (норвежскими прим автора) знаков, все время находили[сь] в местечке Васин норвежского владения».  А если добавить, что он был в «невменяемом состоянии! Я здесь ничего не добавлял, никаких комментариев.
Известный путешественник В.И.Немирович –Данченко в своей книге «Страна холода» Галямина награждает нелестными эпитетами: «недобросовестности некоего чиновника – Галямина», «Взяточник Галямин». Затем четко: по военному, он добивает подполковника Галямина: « К сожалению, у Галямина не нашлось ни чести, ни преданности отечеству, а судя по преданию, известному всему северу, была только непомерная жадность». К сожалению Галямин не смог ознакомиться с книгой. Он умер в 1855 году, а книга  издана в 1877г.
«По совершенно необъяснимым условиям проведения… границы с Норвегией, - писал в 1897 году известный исследователь Севера контр-адмирал Сиденснер, - мы отдали норвежцам несомненно нам принадлежащий берег Мурмана от Ворьемы до устья Паза, вследствие чего все русские, посещающие эту местность, подвергаются каждый раз осмотру до нелепости исполнительных по службе норвежских таможенных чиновников».
Голубцов, Николай Александрович. К истории разграничения России с Норвегией  Н. Голубцов. - Архангельск : Арханг. губ. стат. ком., 1910  добавляет, что «вся эта территория морская и горная, по писцовым книгам купчим крепостям, дарственным надписям, записям и жалованными грамотами в течение 200 лет составляли собственность Печенгского монастыря. История этого разграничения может быть восстановлена … благодаря архивам находящимся в  архивах губернии.- Пишет автор.  «Но Галямина ничего не интересовало, хотя ему надлежало исследовать жалобы лопарей». Наверное, достаточно цитат из теперь уже далекого прошлого.
Ситуация не забыта и в настоящее время. Как бы странным не показалось, но немало   написано  работ по демаркации границы  в начале двадцать первого века. Оно  и неудивительно. У людей выработалось чувство оскорбленного патриотизма. Жители Кольского Заполярья, находящиеся на кромке великой страны  с чувством бессилия наблюдали, как 31 декабря 1991 года спускается над кремлем  красный флаг великой страны СССР. Его место заняло  трехцветное,  непонятное и противоречивое даже с позиций истории, полотнище. Обращение к некогда советскому народу, в мгновение ощутившими себя в чужой стране, читал сатирик Задорнов, ибо «всенародно» избранный президент «работал с документами».
Дальше больше: современный граф Нессельроде росчерком пера, минуя авторитетные комиссии и опытных консультантов  «разрешил» проблему «Серой зоны» в Баренцевом море. А чего? Особых интересов у нас нет! Зато сколько немерянных амбиций удовлетворено! Мало того, что нечаянно оказался в президентском кресле, так еще и в истории наследил. Помните, как в бардовской песне: «…на… не нужен нож, ему с три короба наврешь и делай с ним, что хошь.». Йенс Столтенберг, в ту бытность  премьер-министр Норвегии,  наговорил всяких нефтяных преференций нашему доверчивому  президенту того времени. Последствия известные. «Эксперты назвали заключенное соглашение провалом.- Норвегия, проявлявшая интерес к документу на стадии подписания Договора от 2010 года, теперь не спешит довести дело до конца. Похоже, соседи не желают делиться научными открытиями» - Сообщает Зиланов В.К.,  бывший заместитель министра рыбного хозяйства СССР  в книге «Баренцевоморская ошибка президента», изданной в РФ в 2012 году. Зиланов В.К.  подвергает  критике договор между Российской Федерацией и Королевством Норвегия о разграничении морских пространств и сотрудничестве в Баренцевом море и Северном Ледовитом океане от 15 сентября 2010 года. Он считает, что договор не отвечает российским интересам и подрывает будущие позиции России в Арктике. Зиланов В.К. утверждает, что интересы рыбной индустрии в России не были учтены в случае с Договором о разграничении. Да что там рыбные ресурсы. Богатейшие запасы нефти и газа отдали ни за что. -Ну и что? –Спросите вы. –Что от нас зависело? –Ничего отвечу я. -  Мы выбрали сами эту жизнь. Помните фразу из знаменитого рассказа Н.Лескова «Левша»: «Ты кто такой! В России на это (думать) генералы есть». Не буду дальше ерничать.  Нам только  остается анализировать прошлое. Цепная реакция сдачи территорий Россией  началась не сегодня. Вспомните  аналогичную историю в Беринговом море при участии Горбачева и Шеварнадзе.
Покачиваясь на заднем сидении нашего авто, стремительно разматываюшего серое полотно дороги, я скользил взглядом по мелькавшим  в стекле пейзажам. Скалистые разломы с торчащими «быками» (выступы). Все заботливо закреплено шурфами и сетями во избежание непредвиденных случаев. Бросалась в глаза изумрудная зелень  лугов с ухоженными пасущимися коровами и овцами. Прятались в любовно посаженных аллеях разноцветные домики. Все было нереально для российского глаза. Но я уже привык к этому контрасту и не мучился сравнениями: - а у вас, а у нас. По правой стороне дороги тянулось одно из крупнейших озер Норвегии озеро Мьеса. Его синева контрастировала с прозрачной небесной высью, по которой лениво ползли белоснежные кучерявые облака.
Озеро Мьеса. Оно неразрывно связано с историей Норвегии. В него впадает река Гломма, известная  тем, что в 1814 году шведы, возмущенные отказом Норвегии составить с ними унию, начали на ее берегах боевые действия против  строптивой соседки. Силы были слишком неравные. Норвегия потерпела поражение, но от своей Конституции, принятой в 1814 году, не отказалась. Тем самым заставила наполеоновского маршала Жан Батиста Бернадотта, ставшего королем Карлом IV Юханом Соединенных  королевств  Швеции и Норвегии считаться с интересами норвежцев. Наполеоновские войны закончились. Произошел очередной передел мира. Менялись границы. Практически одновременно русский император Александр Первый и император Карл IV Юхан вспомнили о «ничейном дистрикте» на Крайнем Севере. Это была «серая зона» с неурегулированными притязаниями обеих сторон, а время после наполеоновских войн требовало регламентации границ.
Здесь, читатель, самое время расширить наше понимание о событиях происшедших на северной оконечности европейской части. «Охвостья», как метко окрестили эту территорию петербургские умники. 
«Композиция» пограничья, услышал я такое сочетание,  будучи на открытии музея Пограничья в Северной Норвегии фюльке (провинции) Финмарк. Музей расположен в пяти километрах от российско-норвежской границы на окраине города Киркенеса. Музей был открыт в начале девяностых и нес большую просветительскую нагрузку, как для норвежцев, так и появившихся русских деловых людей. Я, как обыватель, не имел ни малейшего представления об обустройстве границы. Что это ряды колючей проволоки, опутавшей Печенгский район Мурманской области задолго до границы, это я понимал. Что в паспорте была у меня огромная, во весь паспортный лист, печать «Пограничная зона» тоже знал. Но что существует целая наука о композиции пограничья, что граница это не только серьезные парни в зеленых фуражках неусыпно бдящие ее неприкосновеннсть, я добросовестно не имел ни малейшего представления. Да и время наступило такое, что всем советским гражданам, ставшим в одночасье изгоями в своей стране, было  не до теоретических изысков. «Совок» - что могло быть более унизительным для некогда советского гражданина.
  Помню,  когда мы, теперь уже «россыяны», как говаривал один косноязычный «всенародный», почувствовали, что в нашей заскорузлой жизни многое меняется. Это был  пограничный переход в Лотте, что на российско-финской границе. 31 декабря 1999 года, нас, россиян, спешащих домой,  чуть ли не обнимали финские таможенники. Суровые бородачи хлопали нас, ошалевших, по плечам и говорили, что теперь у вас все будет хорошо. Кто-то из таможенников включил приемник, и мы услышали покаянную, с трудом произносимую, невнятную речь первого «всенародно избранного». Все, читатель, больше не буду углубляться в подобные воспоминания. Еще слишком все кровоточит. Наступили времена перемен.Медленно сознание у некогда советского народа  из проблескового становилось сплошным. Будущее вселяло уверенность. Снова я вернулся к изучению Европейского Заполярья. С появлением Интернета исторические материалы сами «плыли» в руки.
Акция  1826 года по разделению «ничейного дистрикта» «привела к незатухающему недовольству новой границей на протяжении всего XIX столетия»- делятся с нами историки К.С. Зайков и Й.П.Нильсен в совместной статье «К Новой границе. Трактат 1826 года». Больше всего не повезло руководителю российской экспедиции подполковнику  Галямину В.Е.  Он  для потомков запомнился   как Иуда-предатель. Его щедро одарили обе стороны, что привело к слухам о взятке. Крепка была неприязнь поморов к «продажному русскому чиновнику», что слухи не изжиты до сих пор, несмотря на  попытки реабилитации офицера, что он всего лишь «технический исполнитель» инструкций графа Нессельроде.
Вот здесь внимание, читатель. В. И. Немирович-Данченко в своей статье «Страна Холода» ссылается на Г. Дрежевецкого (“Знание” 1872 года), который сообщает,  что оправдывает Галямина инструкциями, полученными им от графа Нессельроде. И тут же добавляет; «Мы слышали, что эти инструкции, определяя общие начала разграничения, предоставляли многое личному усмотрению уполномоченного». Это серьезное заявление. «Личному усмотрению уполномоченного». То есть подполковник мог бы внести коррективы в инструкции, данные ему куратором Нессельроде. Мог бы…. «Честь, преданность отечеству и интересам родного края должны были побудить Галямина сделать с своей стороны соответствующие заявления о необходимости оставить за Россией этот богатый берег» - пишет  В. И. Немирович-Данченко,"Страна Холода", 1877 г. …но не стал.
Дальше больше. Совесть  Галямина мучила: «Осенью 1826 года подполковник Валериан Галямин, осуществлявший российско-норвежское разграничение, а потом проводивший демаркацию новой границы, составил записку ”O возможном сокращении границы со Швециею и Норвегиею”. Финляндии, входившей к тому времени уже в состав Российской империи, предлагалось обменять внутреннюю территорию, вдающуюся в глубь Норвегии, на пространство, находящееся ”между рекою Паз-рекою, границею великого княжества Финляндского и рекою Таною”», – этими данными поделилась известный краевед Печенгского района, директор местного музея В.А. Мацак, составитель уникальной энциклопедии «Печенга», лауреат премии Д.С. Лихачева. То есть не успели еще, образно выражаясь, высохнуть чернила на Петербургской конвенции, разделившей в мае того же 1826 года российские и норвежские пределы, а границу уже пытались пересмотреть. Но Шведско-Норвежская уния набирала силу. Россия же на ее фоне выглядела не столь привлекательно, как после победы над Наполеоном. Ей можно было и отказать. Что и произошло. Война 1853-1856годов, в которой Россия потерпела поражение, расставила все по своим местам. На этот раз Россия и Швеция оказались по разным сторонам баррикад.  Швеции  воспользовалась лаврами победителя. У России возникла угроза потери Финляндии.  Побитая Россия не хотела проблем на севере и решила не обострять пограничный вопрос.
Да и не для того затеивалась дележка « ничейного дистрикта», закончившаяся так блестяще в сторону Шведско-Норвежской унии, чтобы что-то поворачивать. Дальше больше: 17 (30) октября 1905 года Российская империя признала независимое Норвежское государство, разорвавшее унию со Швецией, «во всей его территориальной целостности»- как пишет, Йенс Петтер Нильсен, норвежский историк. То есть Россия официально подтвердила правомочность российско-норвежской границы, установленной в 1826 году. Хотя, добавляет норвежский историк, Россия в 1905 г. вынашивала планы осторожного смещения границы на запад в обмен на признание норвежской независимости. Но в этот момент до Петербурга дошли слухи о том, что Англия пытается склонить Норвегию на возобновление Ноябрьского трактата 1855 года, означавшего для России  угрозу потери Финляндии.   «Чтобы не давать норвежцам предлога принимать подобные предложения, русские не стали поднимать вопрос о границе» - сообщает известный скандинавист Похлебкин В.В. 
Итогом первой части моего повествования   будет повторение известной исторической фразы, произнесенной канцлером Нессельроде: «Отдайте им все, что попросят. Наших интересов там нет». Галямин следовал инструкциям, данным канцлером, хотя история доносит, что он мог внести поправки или хотя бы донести свою точку зрения по разделению. Мог бы, но не стал.  А шведский коллега Галямина по профессии, полковник Сперк, знал, что просил. Карта была составлена, согласована и подписана двумя топографами с русской и шведско-норвежской стороны. Мы уже знаем, что свои подписи поставили подполковник Галямин В.Е.  и полковник Юхан Хендрик Спёрк .
Далее события разворачивались удивительно быстро при полном непонимании окружения российского императора. Тем не менее, соглашение от 14 мая (2 по старому стилю) было подписано. Основой трактата послужила карта, на базе которой был составлен протокол, учитывающий норвежские пожелания и который бы устроил русского императора. Он лег в основу соглашения подписанного в Санкт-Петербурге главой МИД России графом Карлом Нессельроде и посланником от Швеции в Петербурге бароном Нильсом Фредериком Пальмшерна.
Этот договор стал олицетворением компромисса. Настолько удачного для шведско-норвежской стороны, что  27 июля 1827 г. норвежский стортинг объявил благодарность шведскому королю от имени норвежского народа за заботу о  благополучии королевства. Подполковник Галямин  за работу, выполненную  «с отличным благоразумием» был обласкан с обеих сторон. За демаркацию границы в Лапландии он получил шведский «Орден Меча», который давался только за военные заслуги. Это высокая заслуга «проделанного труда». Не остался в стороне и Николай первый. Он наградил геодезиста двумя тысячами рублей и бриллиантовой табакеркой. К таким фактам нельзя относиться с долей снисходительности,  как, допустим, к рассказам местных жителей про то, что геодезист Галямин ни разу не выезжал на территорию, которую он должен был снимать, и пьянствовал беспробудно с норвежцами, что в этом пьяном угаре подписал все карты, услужливо подсунутые норвежцами. Одно дело, когда мой приятель, «краевед» называет его «хрен с бугра», что «пропили границу», а другое жесткость и бескомпромиссность в суждениях  современников.
  Галямин В.Е. устойчиво получил неприязнь  соотечественников, хотя его дальнейшая карьера, по описаниям историков, сложилась вполне благополучно. Он умер, но  могила его не сохранилась ( или не сохранили…). Что еще можно добавить в этой истории. О   границе все известно. Она устояла, даже после демаркации 1947 года.
Прошло 190 лет с момента  разделения «ничейного дистрикта». Если отойти от осуждения «технической фигуры» опального геодезиста и рассматривать ситуацию с высоты государственного уровня, то результаты были  на тот момент  впечатляющими. Николай I сделал выбор в пользу большой политики и уступил королевству  Швеции-Норвегии  во имя «вечной» дружбы часть спорной территории, на которой проживали российские поданные. Отметим, что король шведско-норвежский КарлIV Юхан был готов сделать тоже самое и, скорее всего, сделал бы не поторопись  с принятием решения русский император.  Переговоры между Санкт-Петербургом и Швецией - Норвегией в 1826 году, свидетельствуют о том, что получив пограничный вопрос в наследство после смерти брата, Николай I решил следовать «политике добрососедства» и, несмотря на критику проекта Галямина-Сперка в Генеральном штабе и давлении  непосредственного начальника русского комиссара, главы Генштаба графа Ивана Ивановича Дибича, сделал территориальную уступку в пользу объединенных королевств. О заключительной стадии переговоров увлекательно рассказывает в своей статье  «История разграничения Северного Фронтира (1822–1826 гг.) в свете российской и европейской историографии: проблемы интерпретации и восприятия» К. С.Зайков, ученый историк из Поморского университета.
История дама капризная. Не прошло и двадцати пяти лет, как Швеция из добропорядочного соседа снова превратилась в противника в Крымской войне. Ситуация для России была настолько невыгодна, что впору было потерять Финляндию. Попытки возвращения вернуться к прежним границам пришлось оставить, причем навсегда.
А жаль, края оказались богатейшими. Исследователи деяний Галямина подчеркивают, что шведская сторона была прекрасно подготовлена и знала чего просить. Их не смутила даже просьба российской стороны оставить за Россией территорию за рекой Паз, на которой разместилась церковь Бориса и Глеба.  Отдать кусок земли размером в квадратный километр…в обмен на  «..эти земли представляются более полезными, чем это казалось ранее,... так как река Якобсельв имеет богатые рыбные угодья, а на суше произрастает лес, который без особых затруднений можно сплавлять по реке до устья, откуда его можно забирать на крупных судах, из чего следует, что отказ от Борисоглебска не явился такой уж большой потерей.» - пишет полковник Юхан Хендрик Спёрк. пограничный комиссар Норвегии в 1826 году. – (Кари Муан и Линда Май Мюклебюст. Пограничье у самого океана).
Норвежцы на своей территории пустоты не терпели. Скоро в Гренсе Якобсельв приехали первые норвежские поселенцы. Один из них Андерс Брэкан ранее служил сержантом в крепости Вардэгуз в Варде. Крепость запасалась дровами в Гренсе Якобсельв, благодаря чему он хорошо узнал этот район. Рассказы о дремучих лесах, обширных болотах, рыбных озерах и о незамерзающем морском береге привлекали сюда переселенцев из регионов центральной и южной Норвегии. Оживал ранее безлюдный край, но уже без русских. Оставалось только утешаться, что в результате этого раздела утвердилась в своем постоянстве заполярная граница и короли Шведско-норвежской унии клялись, что граница впредь будет в неприкосновенности. Вчитаемся  в строки трактата: «Его величество Король Шведский и Норвежский навсегда отрицает за себя и за Своих Преемников от всяких притязаний, какие в прежние времена Корона Норвежская могла иметь на какие-либо земли, прилежащие к России и находящиеся за чертою разграничения, сим актом установленною».
Историк Поморского университета Зайков К.С., который много лет работает с норвежским историком Йенсом Петтером Нильсеном по вопросам российско-норвежских отношений за последние 200 лет  сообщает  сведения, полученные в результате исследований   материалов Шведско-норвежского посланника в Санкт-Петербурге К.Ф Пальмшерны: «В отличие от российской историографии К.Ф. Пальмшерна считал, что позиция российских центральных властей в отношении норвежских предложений 1823 и 1824 гг. не была однородной и пронорвежской (Palmstierna, 1932: 223–227)». Проанализировав депеши шведских посланников, К.Ф. Пальмшерна убедился, что глава российского МИД К.В. Нессельроде поддерживал инициативы С.И. Миницкого, архангельского губернатора, который  «настаивал на существовании границы и систематически отвергал проекты разграничений, предлагаемые норвежской стороной».  Вот вам неожиданный ответ на историческую фразу графа К.Нессельроде. «Наших интересов там нет».  Но Пальмшерна, в отличие от «слуги царя» Галямина В.Е. упорно отстаивал норвежский вариант проекта. « Именно шведский дипломат Н.Ф. Пальмшерна в критические моменты летом 1824 г. и весной 1825–1826 гг., когда позиция короля была неустойчивой, отстоял норвежские проекты разграничения» - пишет архангельский ученый. Галямин В.Е., понимая ущербность предлагаемого проекта,  предпочел отмолчаться.   Опала его, как сторонника декабристов, еще не закончилась, и он решил не рисковать лишний раз напоминать о себе. Хотя ситуация в тот момент  по изменению проекта Галямина- Сперка была благоприятная. Галямин В.Е. мог сказать свое слово, тем более, что у него был  союзником  глава генерального штаба генерал И.И. Дибич, к которому прислушивался российский император. 
Повторяю, что в начале событий Николай I, не отказывался полностью от проекта Галямина – Сперка,  но  высказывал  соображение, что границу надо сделать закрытой для подданных и более естественной, отодвинув на запад. Колебания императора отразились и на инструкциях, которыми обеспечил Галямина В.Е. граф Нессельроде.  С такими инструкциями, которые стали достоянием российской скандинавистики, работать было сложно: «Не отторгать от России населенные места ранее ей принадлежавшие, вместе с тем, оставить за Норвегией населенные места на которые она предъявит бесспорные права» (Рогинский, 2008: 28). Но они, инструкции, оставляли место для маневра. И вновь вмешался Н.Ф. Пальмшерна, сообщив, что «не может согласиться с приведенными последними доводами императора». Но к тому времени защищать нужный для России проект,  было некому. Император неожиданно поменял свое прежнее мнение, посчитав более важным придерживаться сложившейся еще в период правления своего брата политики добрососедства. Как бы  согласившись с проектом Галямина – Сперка, Николай I сделал довольно удачный дипломатический шаг. Своим одобрением он дал понять Карлу Йохану, что Россия в знак сохранения дружбы делает уступку Швеции-Норвегии и надеется в будущем на такую же политику королевского двора в отношении России. Уже 24 апреля 1824 года К.В. Нессельроде пригласил шведского посланника на конференцию и сообщил Н.Ф. Пальмшерне, что «Его Императорское Величество уполномочил ... сообщить Вам, что Они желают подарить Королю эту уступку как новый знак Его дружбы». 29 апреля шведский дипломат отрапортовал в Стокгольм: «Я с превеликим удовольствием имею честь довести до Вашего сведения, Ваше Превосходительство, что я имею возможность рассматривать дело о Лапландии завершенным»
Можно бы закончить так неожиданно возникшие попытки узнать, что-то новое по ситуации, сложившейся на «ничейном дистрикте» 190 лет назад. Но в материалах выставки  «Российско-норвежская граница: история с топографией», которая прошла в Институте Наследия им. Д.С. Лихачёва летом и осенью 2018 г., появилась статья Рябова С.А. о, казалось бы, забытом подполковнике Галямине В.Е. Сергей Александрович Рябов, сотрудник центра военного и морского наследия  института наследия имени Д.С. Лихачева, убеждает (кого?), что нужно снять клейма с Галямина В.Е., которыми  так щедро наградили его  современники: «Особенно достаётся Валериану Емельяновичу Галямину (1794 –8.02.1855) – главе русской делегации в совместной пограничной комиссии. Он якобы пошёл на поводу у норвежцев и уступил им огромную часть лучших земель лапландцев, исконно принадлежавшую России».  В  статье: «О вкладе Валериана Галямина в композицию пограничья России и Норвегии в 1826 г» полковник - пограничник Рябов С.А. пишет -  «Все прочие подозрения, упрёки в шпионаже и в измене, и в неблаговидном поведении, пьянстве и пр. буквально зашкаливают по остроте укора в адрес весьма скромного в своих полномочиях, ограниченного строгими инструкциями министерства иностранных дел и непосредственного начальства». Не правда ли, интересный поворот в судьбе опального офицера геодезиста, которому уже дали оценку его современники. Да,  в умах потомков, жителей Заполярья, он остался далеко не положительным человеком. Но Рябов С.А. старательно обеливает имя Галямина В.Е. Он напоминает читателю о том, какой был талантливый человек Валериан Емельянович,  отражает его ум математика, талант живописца. Не ушло от внимания ученого,  что он был директором фарфорового завода. А если он оказался  чересчур ретивым и  «с отличным благоразумием» исполнителем непопулярной сделки, так это только от усердия. «Миссию Галямина» не надо переоценивать» - ведет свою мысль о невиновности  подполковника историк. Если уж на кого возложить всю ответственность содеянного то только на графа Нессельроде, подытоживает Рябов С.А. и не удерживается от диферамб подполковнику: - «Подполковник Валериан Галямин оказался честным и очень исполнительным офицером, который решил порученную ему задачу в строгом соответствии с инструкциями, полученными от К. Нессельроде». Но исследователь  не упоминает, что уже в те далекие времена у Галямина в руках были  не только «жесткие инструкции», но и рекомендации по их корректировке.
Может, торопится уважаемый историк «попытаться переломить подобное отношение к этому человеку». Суд истории он тяжелый,  и если негатив не выветрился до сих пор, то навряд ли удастся его переломить,  даже сняв фильм о «сыне отечества», который предлагает снять офицер-пограничник.  Я двумя руками голосую за организацию выставки, посвященной 200 - летию демаркации  Российско-норвежской границы 1826 года с разделом, посвященным  подполковнику Галямину В.Е. и его роли в становлении композиции  российско-норвежского пограничья.  Памяти о жизни Галямина В.Е.и его заслуг перед Отечеством  хватит благодаря  работе,  которую провел СПбУПС.  Композиция пограничья от реальных оценок Галямину В.Е. нисколько не пострадает.
Я согласен с  мнением директора музея СПбУ путей сообщения Кореневым Л.И. которое   он  выражает в своей статье «Черное и белое в жизни Галямина». « Прошло почти 180 лет с той поры, когда осуществлялась эта демаркация границ. Есть только весьма давние пересказы от местных лопарей-рыбаков. Никаких запротоколированных свидетельских показаний против исполнителей этих «пограничных дел», конечно, нет. Всё – «Дело» закрываем!» Оставим память подполковника Галямина В.Е. в том состоянии, в котором она находится. Тем более поздние исследования не в пользу его памяти. О вкладе  Галямина в композицию пограничья России  ученым можно говорить много и долго. Эта тема научная, будут написаны диссертации различного уровня. Но желательно оставить подполковника Галямина В.Е.  в композиции пограничья, как эпизод демаркации и не более.  «Все! Дело закрываем» - вспомним слова  директора музея СПбУПС Коренева Л.И.


«Под каменным небом»
«Как-то  в Киркенесе, общаясь со старожилами, «традиционными», по общепринятому наименованию, норвежцами, обратил внимание на показавшийся странным речевой оборот: «Это давно было - когда наши с русскими кино снимали». Дмитрий Ермолаев. Сотрудник Архива Мурманской области.
Фильм, о котором пойдет речь, называется «Под каменным небом». Большинству граждан нашей страны название этого фильма ничего не скажет. Хотя по содержанию и накалу событий он является логической точкой в освещении событий окончания немецкой оккупации на северо-востоке Норвегии, а точнее провинции Финмарк, что на заполярной границе с Россией.
Этот фильм остался в тени у кинопроката, как и большинство фильмов советского периода. Так в 2014 году фильму «Под каменным небом» исполнилось 40лет, как он вышел на экраны нашей, тогда еще большой, страны. Ничего не  было сказано в его адрес, хотя в 2014 году с большой помпой отмечалось семидесятилетие освобождение Северной Норвегии от немецких оккупантов, а Петсамо-Киркенесская операция по значимости приравнивалась военными историками к Сталинградской битве.
В Киркенесе, небольшом пограничном городке, что раскинулся рядом с российской границей,  стоит фигура советского бойца с автоматом в руках.  Каменное изваяние создано норвежским скульптором С. Фредриксеном. На памятнике виднеется надпись: «Отважным советским солдатам в память об освобождении города Киркенеса в 1944 году». Это жители северной Норвегии благодарят советских воинов, которые в ходе Петсамо-Киркенесской операции в октябре 1944 года освободили город Киркенес и провинцию (фюльке) Финмарк.
Фильм  «Под каменным небом» посвящен спасению жителей города Киркенеса от верной гибели. Немцы, отступая из Киркенеса, заминировали штольни рудника  Бьорневаттн, в которых пряталось около трех тысяч жителей города, отказавшихся эвакуироваться вместе с немцами на юг страны.  Могли быть  чудовищные последствия, но взвод советских разведчиков смог обезвредить взрывное устройство и спасти горожан. Об этом  событии и повествует фильм, который снимали в 1973 году в Киркенесе. Хотя часть фильма снималась в зимнем Гурзуфе, основная доля сьемок легла на город Киркенес. Фильм снимали совместно «Ленфильм» и норвежская кино компания «Тимфильм». - Во время съёмок нам нужны были большие массовки, - сообщал о ходе работы исполнитель главной роли Евгений Леонов, - и у меня сложилось впечатление, что в картине снялось чуть ли не всё население этого небольшого норвежского городка.
Впервые об этом фильме я узнал в …Норвегии. В начале девяностых мне пришлось заниматься прогнозированием совместной деятельности с норвежским железорудным комбинатом «СюдВарангер». Рудник «Бьорневаттн», поставщик железной руды, был остановлен из-за низкой рентабельности. Его остановка повлекла прекращение обогатительной фабрики, падение грузооборота морского порта.   И, как следствие непопулярных мер, возникла безработица в таком благополучном городке, как Киркенес.
Общаясь с норвежскими коллегами по бизнесу, я услышал фразу, которая меня насторожила. В переводе на русский она прозвучала: «Это давно было - когда наши с русскими кино снимали».  Я попросил переводчика  уточнить, что за фильм норвежский коллега имеет в виду. Наш норвежский друг смущенно улыбнулся и сказал, что он только слышал о сьемках, но сам не участвовал, так как в это время  учился в Осло. Но он спросит у своего отца. Ответ отца Бьерна был краток: фильм назывался «Под каменным небом».  Отец нашего друга был не только участником сьемок, он был свидетелем реальных событий  в 1944 году и хорошо помнит, как выходили жители Киркенеса  из штолен на встречу своим спасителям. Фильм снимали в 1973 году, торопясь успеть к тридцатилетию освобождения северной Норвегии  советскими войсками от немецких захватчиков. 
- На премьере показа присутствовал  король Улав V.  –Вспоминал отец нашего друга. - На просмотре король плакал, вытирал слезы большим носовым платком.  В особенности ему понравился эпизод с речью короля Хокона VII, его отца. Есть такая знаменитая речь, где король в 1944 году призывает народ к восстанию. Эту речь  норвежцы старшего поколения помнят. Норвежское радио из Лондона нелегально слушали тысячи норвежцев, распространяя затем услышанное среди сотен тысяч других своих соотечественников. Король Хокон VII и премьер-министр Нюгордсволл приветствовали освобождение Киркенеса как начало полного освобождения Норвегии и обратились к норвежскому народу с настоятельным призывом сотрудничать с Красной Армией.
Выступая 26 октября 1944 года по радио, норвежский король Хокон VII говорил: «Мы следили с восхищением и энтузиазмом за героической и победоносной борьбой Советского Союза против нашего общего врага. Долг каждого норвежца заключается в том, чтобы оказать максимальную поддержку нашему советскому союзнику».
Мы  прослушали информацию нашего норвежского коллеги и почувствовали себя неуютно. Все дело в том, что этот фильм никто из нас  не смотрел. Ни коренные мурманчане, ни иногородние. Хотя по возрасту как раз подходили под то время, когда советские мальчишки  не пропускали такие фильмы.  Особенно неловко чувствовали себя мурманчане, так как  фильм «Под каменным небом»  сразу же после сьемок, в 1974 году, был показан в Мурманске и  включен в программу фильмов, посвященных тридцатилетию Победы в Великой Отечественной войне. Норвегия не осталась в стороне. Фильм  прошел во всех фюльке  (провинциях ) Северной Норвегии.
-Мой папа был сочувствующим движению Сопротивления - говорил наш приятель. - Он ненавидел Квислинга и его правительство. Папа часто брал меня за руку, еще ребенка и, подведя к памятнику советскому солдату, говорил, что пока  стоит этот солдат, нам, сын, бояться нечего. Наша группа  попросила Бьерна  передать большой привет его папе и даже соорудили небольшую посылочку (нужно ли говорить, что было в этой передаче!) Судя  по отзыву Бьерна, папа был очень рад подарку.
Приехав в Мурманск, я  прояснил ситуацию. Мурманчане старшего возраста помнили эту картину. Когда я позвонил в Никель и поинтересовался, помнят ли мои старые друзья-фронтовики  картину «Под каменным небом», то в ответ раздалось: -…Обижаешь! По несколько раз ходили. Помним все детали. А ты разве не смотрел! –Мои друзья забыли, что я приехал на шесть лет позже показа.
Время шло к пятидесятилетию Победы и освобождению Восточного Финмарка. Мы еще не знали, как сьреагируют новые демократические власти на такую дату. Власти  нового образования «Российская Федерация» обьявило, что у нас нет потенциальных противников, и мы чуть ли не извиняемся за все принесенные неприятности своим противникам  во время Великой Отечественной войны и периода «холодной войны». 
Мои опасения оказались напрасными. Все было в рамках пристойности. Но фильм «Под каменным небом» не прошел  ни по телевизионным каналам, ни в прокате. Не помогли даже ушлые ребята, наладившие производство переписывания отечественных фильмов на видеокассеты. Фильм «Под каменным небом» я не посмотрел, хотя настолько был о нем наслышан, что, казалось, я его знаю. С тех пор как вышла на экраны лента «Под каменным небом» минули десятилетия. Нас перекормили боевиками о минувшей войне. Многие фильмы я  не смотрю. Ну что скажешь о  режиссерах, которые в детстве не доиграли в «войнушку».
 Было приятно, когда  в одном из киосков по продаже видеофильмов я увидел футляр  диска, с которого на меня смотрел артист Евгений Леонов в форме офицера пехоты  времен Великой Отечественной войны, а рядом название «Под каменным небом».  Леонов - великий актер. Он смог перевоплотиться в реального героя  событий тех лет и показать весь трагизм ситуации.  «Смотрел устало, тревожно, но в то же время по-доброму, словно успокаивая, мол, не бойся, пока люди хранят память о том, что было на этой суровой заполярной земле в октябре сорок четвертого, наш фильм будет жить. И я ему поверил».- Так тепло отозвался в своей газетной статье мурманский журналист.
Пусть с большим опозданием (лет этак на сорок) я смотрю эту картину. Мне было легко ее смотреть, так как, хотя  часть сьемок происходила в Гурзуфе, но основная картина была снята в Киркенесе. Мне ли не знать этот город, расположенный по соседству с Никелем. Для большего понимания некоторые фрагменты я просмотрел несколько раз и надоел своим родным постоянной прокруткой фильма. Попробую кратко пересказать некоторые моменты.  Группа советских солдат идёт навстречу выходящим из глубокого туннеля норвежцам. А те радостно, со слезами на глазах, бросаются к своим освободителям, жмут с волнением руки, хлопают по плечу, что-то торопливо говорят. Со всех сторон бегут, идут, подходят люди, одетые в гимнастёрки, куртки, свитера, полосатые рубахи. И в глубине экрана, как бы развёртываясь во всю ширь, движется, колыхается, вьётся на ветру огромное полотнище самодельного красного флага. Таковы финальные кадры фильма «Под каменным небом».
Купив диск, я был приятно удивлен, что  из сценаристов фильма был писатель Юрий Нагибин. Он вместе с норвежским режиссером   Сигбъёрн Хольмебакком составлял сценарий. Теперь все вставало на свои места. В дневнике Юрия Марковича, опубликованном отдельной книгой, я обнаружил запись о его  поездке в страну фьордов, состоявшейся осенью 1972 года. «Тут всё дивно, - восторгался он, - и густые леса на юге, и каменистая голизна севера, и серые лишайники, и берёзы кривулины. А... церковь и кладбище на берегу... моря! А маяк на холме!». Подводя в дневнике итоги года, Нагибин отмечал: «Норвегия - это чистое золото. И потянулся оттуда хороший рассказ и неплохой сценарий». Сценарий, ставший два года спустя совместной советско-норвежской кинокартиной. В 1973 году «Ленфильм» получил предложение от норвежской компании «Тимфильм» на совместную постановку. Осенью 74-го картина была готова. Стало понятно, как Нагибин мог в 1972 году оказаться в Норвегии, даже в тех районах, которые считались пограничными. И сценарий ему было с чего писать. Только вспомнить рассказ «Сентиментальное путешествие»!
  Фильм снят к 30-й годовщине освобождения Киркенеса. Десятый из десяти Сталинских ударов. Красная армия очищает Норвегию от немцев. И норвежцы ей за это искренне благодарны. Через 30 лет ещё помня об этом, они решили снять фильм о тех днях. Норвежская тема в фильме и есть то, ради чего всё затевалось. Мы видим ситуацию глазами жителей, которым важна и памятна каждая деталь. Как мечется мэр-коллаборационист,  как трудно без воды и еды находиться в холодных штольнях,  как рыбаки отдают свои баркасы Красной армии для переправы солдат,  как гибнут наши ребята, чтобы спасти норвежцев.  В конце - Приказ Верховного главнокомандующего с перечнем отличившихся частей  при взятии Киркенеса. Всем обозначенным и необозначенным в Приказе вечная память. Остальное уже все известно.
Вступление Советской Армии в Северную Норвегию положило начало освобождению страны от германской оккупации. Население этих районов с радостью встречало наших воинов. Газета «Систе-Нютт», выходившая нелегально в Южной Норвегии, писала: «…советские освободители были встречены с огромным энтузиазмом. Между русскими и норвежцами быстро установились отличные взаимоотношения».
Жительница Киркенеса Н. Исаксен вспоминала впоследствии, что в последние дни фашистской оккупации гитлеровцы «никак не могли уразуметь, почему мы, норвежцы, не боимся русских и не эвакуируемся. Они рассказывали нам о русских страшные истории и всячески запугивали нас... Мы в ответ на это говорили, что русские нам не враги». Газета «Фрихетен» отмечала, что появление Красной Армии вызвало невиданный энтузиазм среди норвежского народа. Норвежская газета «Афтенпостен», которая, кстати, никогда не была настроена прокоммунистически, писала в те дни: «Норвежцы никогда не забудут того, что русские сделали для них, а также для общего дела победы над врагом». Норвегия четко держится принципа, сказанного их дедами: - Норвегия благодарит вас. Эти слова выбиты на памятнике советским солдатам и военнопленным в Осло.
Жизнь в освобожденной провинции Финмарк налаживалась. 10 ноября, через четырнадцать дней после освобождения города советскими войсками, в Киркенес прибыла норвежская военная миссия, а 15 ноября — норвежская горнострелковая рота. Гражданские власти местного самоуправления уже приступили к исполнению своих функций. 14 ноября губернатором в освобожденных районах был официально назначен Педер Хольт. Вместе с гражданскими властями в работу включились военная миссия, исполнявшая функции командования военного округа, а также представители различных органов норвежского правительства в Лондоне.
Фильм  закончился, как и положено, вполне оптимистично. Норвежцы были благодарны советским солдатам, что они не только освободили провинцию, но и отремонтировали разбитые дороги, разминировали минные поля.  Шло время, закончилась Великая Отечественная война, а советские солдаты не уходили из провинции Финмарк. У норвежцев возникло недоумение, почему они не уходят домой. Что  могли сказать советские солдаты, которым самим  надоело сидеть в чужой, хоть и дружественной стране. Им нужно было  «брать шинель и идти домой». Но директивы возвращаться от Верховного командования не поступало.Через много лет будет прояснена ситуация тех лет. Осенью 1944 года советские войска, войдя на территорию Норвегии, продвинулись до реки Тана и фактически заняли земли трех некогда спорных саамских погостов, поделенных в 1826 году при русско-норвежском разграничении. Эта граница  была неудобна для России, поскольку полностью отрезала ее от стратегически важного Варангер-фьорда. Советские войска заняли территорию, которая до 1826 года принадлежала российским саамам, и встали. Возникает вопрос: случайно ли остановились советские войска, успешно погнавшие немцев на юг страны.
- Я думаю,  это было сделано намеренно, - поясняет Валинг Гортер, соавтор российского историка Михаила Супруна с норвежской стороны – В меморандуме Генштаба Красной армии от 14 июля 1945 года, посвященном военно-стратегическому значению района Варангер, есть подзаголовок – «О необходимости улучшить наше военное положение в Варангер-фьорде». Там идет речь о том, что граница по реке Тана, а также военное присутствие СССР на острове Медвежий и архипелаге Шпицберген образуют «большую сухопутную и морскую стратегическую зону прикрытия».  Изучался и вариант создания советских баз в Северной Норвегии вплоть до Тромсе.   Все это рассматривалось как компенсация Советскому Союзу за освобождение Восточного Финнмарка. Вот так «безобидно» освободили советские войска северную Норвегию. Какая была борьба дипломатов Норвегии с победителями, отдельная тема. Однако, в конце концов, было принято решение не трогать старую русско-норвежскую границу. Но, повторяю, этого не знал никто. Ни норвежцы, жители восточного Финмарка, ни наши солдаты. Но что-то щелкнуло в механизме внешней политике,  и Сталин дал команду сворачиваться и уходить за государственную границу, оставив ее без изменения, то есть в пределах 1826 года.  - Да нормально нас проводили –вспоминали никельские ветераны на своих посиделках по случаю  очередного празднования дня Победы. -  Хорошо выпили, норвежцев, с которыми работали по восстановлению города, угостили. Приглашали друг друга в гости …- и пошли домой. Благо до дома было идти совсем ничего. «Русские, - отмечала в то время столичная газета «Афтенпостен», - пришли к нам первыми и первыми покидают нас». Но их мечтам пригласить друзей не суждено было сбыться. В 1949 году Норвегия вступила в блок НАТО,  и граница закрылась на «железный  занавес». На семидесятилетии освобождения северной Норвегии в своей речи король Харальд V подчеркнул, что Норвегия никогда не забудет, кто пришел к нам на помощь в самый трудный час, и что мы чтим,  и будем чтить память тех, кто жертвовал всем ради нашей свободы. В целом трудно переоценить, сказал король, роль Советской армии и советского народа в победе над фашистским игом.
Фильм «Под каменным небом» в дни семидесятилетия прошел во всех кинотеатрах  провинции Финмарк.

75 лет спустя
« Спасибо, что ушли»
« Норвежцы никогда не забудут того, что русские сделали для них, а также для общего дела победы над врагом». Норвежская газета «Афтенпостен»,
«Благодарить русских надо не только за то, что они нас освободили, но и за то, что вовремя ушли. Обозреватель VG Nett (24.10.2018)
Стремительно, да что там стремительно, словно нахлестанное летит время. Обыватели постсоветской страны давно  не считают даты, они считают шестилетия. Почему шестилетия, спрашиваете? Очень просто. Сроки президентов. Так легче ориентироваться в  нашей ньюдемократической стране.
  Но для одного события сделано исключение. Верхушка страны тщательно следит за этой датой и неутомимо отмечает ее каждый год. Каждый год элитные подразделения в разноцветных тельняшках вбивают кованые каблуки в древнюю брусчатку Красной площади, демонстрируя свою мощи и непобедимость. Да, правильно, это годовщина Великой Победы. Единственная дата, которую не похоронили  на кладбище истории «всенародные» избранные президенты и которую беззастенчиво используют для удержания своего имиджа. Что, несмотря на развал великой страны, смены собственников государственного имущества день Победы чтят и помнят.
Вот и сейчас они, нынешние хозяева страны, сидят по «демократически» на лавочках «временно» сделанных трибун и с любовью смотрят на своих «мухоморных» беретов. А как же, это их надежда, оплот, гаранты их собственной безопасности. Рядом, в нелепых  МЧСных  фураньках стоят большезвездные генералы, совсем недавно бывшие личными охранниками и руководителями ЧОПов. Они с трудом ворочают налитыми шеями и пронизывают взглядами «простых» граждан. «А ну кто посягнет на незыблемость строя? Ты! Ты! – Тогда на батут! На татами! На цивилизованные формы аргументов их интеллекта явно не хватает. А уж силушки…! Силушки им не занимать. -Ты только кивни, наш «всенародно» избранный, всеми любимый и обожаемый.-  Кивни в какую сторону рвануться…мы их всех…мы рогами, мы ногами, мы копытами его.
А чтобы не забыли,  что « Никто не забыт и ничто не забыто», неподалеку от нынешней элиты,  сьежившись, сидят остатки армии победителей, которым давно за девяносто. Им бы не на грузовике военных времен ездить, веселить народ, а поправить здоровье в лечебницах, отдохнуть от коммуналок в пансионатах. Где там! – Денег в бюджете нет-разводят ответственные в правительстве за социальную политику. - Вы уж сами как-нибудь.- Добавляет главный весельчак страны.
На дворе 2019 год. А парады идут. И денег на торжества никто не считает. Повод попраздновать и  показать свое могущество всегда найдется. Шутка ли: в 1944 году Верховным главнокомандующим  было проведено 10 знаменитых сталинских ударов. Вот вам и юбилеи. Чего ждать единого праздника дня Победы в 2020 году. Можно растянуть во времени все десять. Последний: Петсамо-Киркенесская операция. Это был десятый удар в октябре 1944 года.  Войска Карельского фронта, корабли и части Северного флота разгромили 20-ю горную немецкую армию в Северной Финляндии. Был освобождён район Печенги и ликвидирована угроза порту Мурманск и северным морским путям СССР. Советские войска 23 октября очистили весь район никелевых рудников ( теперь это Печенгский  район) и 25 октября вступили в пределы союзной Норвегии для освобождения её от немецких войск.
Я склоняю голову перед воинами советских заполярных соединений, Северного флота, которые одержали уникальную победу над немецкими егерями хваленых дивизий «Эдельвейс». Проживая в пограничном поселке Никель, я с друзьями обошел, облазал позиции не только советских войск, но и немецких. Был на полуострове Рыбачий. Не  описать в каких условиях шли бои, нужно склонить голову и молча постоять. Память, она слов не любит, а тем более парадов.
«Норвегия благодарит вас». – Выбита надпись на памятнике советским солдатам, захороненным на городском кладбище в Осло. «Отважным советским солдатам в память об освобождении города Киркенеса в 1944 году».- Написано на монументе, на котором стоит фигура советского бойца с автоматом в руке в  пограничном городе Киркенесе. В октябре 2014 года, в память о семидесятилетии освобождения Северной Норвегии,  король Норвегии Харальд V сказал такие слова: «Норвегия никогда не забывала и никогда не забудет, что сделал наш российский сосед для нашей свободы». Казалось, так будет вечно. Оно и понятно. 16 тысяч солдат советской страны нашли вечный покой в стране фьордов.
Но что же произошло буквально за пятилетие, если в газетах Норвегии появились статьи под заголовком «Путина не пригласят на празднование 75-летия освобождения Северной Норвегии». ( Путин, президент России, вот уже почти двадцать лет во власти, кто не знает). Есть от чего задуматься, но прочитав статью, начинаешь понимать, что имелось в виду. Министр обороны Франк Бакке-Йенсен (Frank Bakke-Jensen) заявил, что вопрос о приглашении Путина неактуален, «поскольку он не относится серьезно к международному праву». Имеется в виду аннексия Россией Крыма и поддержка сепаратистов на востоке Украины. Посольство России в Норвегии отреагировало на это весьма болезненно. Но факт остается фактом. Президента РФ,  некогда советской  страны, не желают приглашать!
  «Нет необходимости приглашать российских политиков высшего эшелона на празднование, чтобы показать, что страна ценит вклад советских солдат в освобождение Восточного Финнмарка» - считает Годзимирский, политолог и эксперт по России  из Норвежского института внешней политики (NUPI). -   «Важно сохранить хорошие отношения с соседями, но это можно сделать и по-другому. Я бы лучше рассмотрел вопрос о возможности приглашения родственников погибших солдат, участвовавших в освобождении. Так можно и продемонстрировать благодарность за их вклад, и дистанцироваться от российского государства», — добавляет политик.               
Здесь самое время задуматься. Что же произошло со страной, которую  хвалили как добропорядочного соседа и что на границе с Норвегией давно  не было серьезных конфликтов. Норвегия — единственный сосед России, с которым она за тысячу лет ни разу не состояла в военном противостоянии. Более того, русские поддерживали Норвегию в 1814 (Шведско-норвежская война, закончившаяся победой Швеции) и 1905 годах (Шведско-норвежская уния расторгнута, Норвегия получила независимость). СССР пришел на выручку оккупированной Норвегии  во время Второй мировой войны.
Не хочу воспроизводить «благородное негодование» российских  газет и пресс-атташе российского посольства Ольга Кирьяк  о том, что произошло. Почему нашего «гаранта мира» не желает видеть соседка-страна, которую советские войска освободили 75 лет назад.
Я  понимаю заявление норвежской газеты. Россия поставила перед собой стратегическую задачу восстановить свою репутацию сверхдержавы. Москва хочет вернуться на международную арену. Российский престиж, каким он был до вторжения на Украину, должен быть восстановлен. И, по мнению Путина, для этого годятся все средства.
Почитаем материалы   Ханса-Вильхельма Стейнфельда — кандидата филологических наук, журналиста, историка, писателя и радиоведущего.- «Да, есть все основания критиковать Россию за события на Украине в 2014 году. Захватив Крым четыре года назад, Владимир Путин нарушил международное право. После распада СССР президент Борис Ельцин попросил расширить мандат Хельсинкских соглашений от 1975 года. В 1975 году русские сами выступили с инициативой закрепить границы в послевоенной Европе, гарантируя их незыблемость. В 1992 году Россия предложила, чтобы то же правило распространилось и на границы между бывшими советскими республиками. Это предложение было ратифицировано и стало частью международного права. Начиная с 1992 года, все 15 бывших советских республик присоединились к Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ)».  Казалось бы все ясно. Границы некогда братских союзных республик незыблемы. Давайте уважать свои же, теперь уже демократические законы. Но когда хочется, то можно. Отсюда и статус  человека, «не желающего признавать международное право», на что европейские государства реагируют особенно болезненно.
Ведущая норвежская газета «Афтенпостен» пишет: «Вопрос о приглашении высшего российского руководства осенью 2019 года на торжества в связи с 75-летием освобождения Советской Армией Северной Норвегии стал предметом активных дебатов. В основном, они оказались связаны с аннексией Россией Крыма, нарушающей нормы международного права». Газету   не обвинишь в необьективности.  Все трезво, обьективно. « Россия всячески пытается нормализовать ситуацию и закрепить свой статус. Тем самым мы (Норвегия) косвенно признаем за Россией право менять государственные границы силой и укрепим ее самомнение империи, которой позволительно хозяйничать в Европе как ей заблагорассудится. Визит Путина в Северную Норвегию следующей осенью, если он состоится, тоже будет использован для укрепления его положения и позиции России. Об этом затрубит российская пресса, и сотни тысяч зрителей RT в Европе узнают о «большой победе» России». Далее газета предлагает поступить мудро. «Мы должны уметь с благодарностью смотреть на историю и вместе с тем утверждать нашу точку зрения на международное право. Освобождение Северной Норвегии должно отмечаться – в присутствии высшего российского руководства – как пример истинного добрососедства: советские вооруженные силы освободили Северную Норвегию,  и ушли, уважая норвежский суверенитет». Кажется все ясно. Пусть президент России не симпатичен для современной Европы, но его страна, (пусть даже ее нет в живых, этой страны) освободила Северную Норвегию. Давайте потерпим этот визит».  В это же время раздавались трезвые голоса: Кампания 1944 года, завершившаяся освобождением Киркенеса и всего Сёр-Варангера (Северная Норвегия) за пять месяцев до окончания войны, стоила жизни шестнадцати тысячам советских солдат. Уже одним только этим русские заслужили вечную славу. При этом некоторые норвежские политики, среди которых мэр Сёр-Варангера Рюне Рафаэльсен, выражали пожелание пригласить Владимира Путина.
Совершенно неожиданным  для российского читателя было выступление Вальтера Гортера, писателя журналиста, знакомого по книге «Освобождение Восточного Финмарка»  о том, что никакого освобождения не было. Был откровенный захват северных территорий некогда российских земель, перешедших к Норвегии по трактату 1826 года. Коллега Гортера по изысканиям Супрун М честно и открыто пишет, что, действительно в высших командных эшелонах  Красной армии вынашивались планы по захвату ( по аренде) территории Северной Норвегии вплоть до города Тромсе. Так советские военно начальники пеклись о защите Мурманска и теперь уже советского Печенгского  района,  где сосредоточены медно-никелевые рудники.
«Однако в Кремле сказали «нет» и велели возвращаться домой. Таким образом, Норвегия осталась единственной страной, откуда Сталин ушел добровольно, хотя там уже располагались значительные военные силы СССР» , - пишет Ханс-Вильхельм Стейнфельд — кандидат филологических наук, журналист, историк, писатель и радиоведущий. Он прав, норвежский журналист, так как те же норвежские политики, раздувшие кампанию по игнорированию российского президента, признают, что если бы Сталин хотел оккупировать северную Норвегию, он бы сделал это. Но такого не произошло. Почему? Современные историки  работают над этим вопросом и приходят к выводу, что Сталин ушел из Норвегии по своей воле. Его пронорвежская политика  обьясняется рядом факторов. Первое: участие норвежских моряков в полярных конвоях, доставлявших в тяжелейшем для русских 1941 году оружие и боеприпасы по «Ленд-лизу» из США через Шотландию в порты Мурманска и Архангельска. Второе: Еще одной линией снабжения — или «дорогой жизни» для СССР — была Трансиранская магистраль. В годы войны там работали 90 тысяч иранских железнодорожников, но руководил ими норвежский инженер Уле Дидрик Лэрум  — и его усилия не прошли незамеченными. Третье: Норвегия активно сражалась с фашизмом и была боевым соратником СССР. И еще из Норвегии ему предстояло забрать 100 тысяч советских военнопленных. Своими исследованиями журналист  Ханс-Вильхельм Стейнфельд призывает норвежцев  к обьктивности понимания процессов. - Да, могли бы, но не сделали,  - хочется добавить. Сталин скомандовал отступление Красной армии из Норвегии в 1945 году, в то время как в Восточной Европе русские задержались вплоть до 1989 года.
  Выразил свое мнение по происходившему норвежский писатель, журналист Валинг Гортер, коллега  российского ученого М.Супруна,  известный российскому читателю благодаря книге «Освобождение восточного Финмарка». Гортер А., Гортер В., Супрун М. 1944—1945 гг. Архангельск — Вадсё: Архангельск Помор, 2005.   Он историк  и  знает достаточно « темных», непопулярных пятен в отношениях Норвегии и СССР. Одно из них. Занятие норвежских земель рассматривалось как компенсация Советскому Союзу за освобождение Восточного Финнмарка. Цена «освобождения» обернулась перспективной потерей северных норвежских земель. В. Гортер  был не столь категоричен в своих суждениях  по не приглашению российского президента на празднование 75 летия освобождения Восточной Норвегии.  Господин Гортер  не упомянул о «нарушителе международного права», но обратился с письмом к мэру Сёр-Варангера, в котором предлагал  посоветовать  королю не участвовать в праздновании 75-летия освобождения» (iFinnmark, Норвегия)».  Письмо было написано в связи с обращением  властей  провинции Финнмарк, граничащей с Мурманской областью,  к премьер-министру Норвегии Эрне Сульберг с просьбой пригласить Президента РФ Владимира Путина на празднование 75-летия освобождения восточного Финнмарка Красной  армией от фашистских захватчиков несмотря на развернувшуюся  кампанию против приглашения российского президента. Причина обращения в том, что якобы российские спецназовцы нарушили суверенитет Норвегии, в том числе на Шпицбергене. По его разумению  Россия  проверяет норвежскую  реакцию, и нельзя создавать ей такие условия, как на Украине. 
  Не осталась в стороне от обсуждения проблем, связанных с неприглашением российского президента и «Норвежская вещательная корпорация». Историки журналисты Гейр Самуэльсен и Эрик Андреассен рассуждают о том, что  норвежские регионы Финнмарк и Северный Тромс «лишь чудом не стали советскими»,  а Баренцево море могло бы оказаться внутренним российским морем. Согласен с ними норвежский историк Альф Якобсен, но он добавляет, что «СССР не был заинтересован в Финнмарке, потому что в атаке США он увидел не атомную бомбу, сброшенную на Японию, а оружие, направленное на коммунизм». Если бы Советский Союз получил контроль над всем архипелагом (Шпицберген,о.Медвежий), Баренцево море стало бы чисто русским. В конце концов и Финнмарк, и, возможно, даже Тромс перешли бы в советские руки».— поясняет  Якобсен. По его мнению, Сталин также «опасался» немецких солдат, которые после войны всё ещё оставались на севере Норвегии, и хотел избежать нового противостояния с западными державами.
Профессор истории Института оборонных исследований Свен Холтсмарк «не хочет заходить так далеко», как Якобсен, и считает, что довольно трудно сейчас сказать, что именно планировал Советский Союз. По словам Холтсмарка, Сталин и его министр иностранных дел Вячеслав Молотов ещё в 1941 году пришли к выводу, что Норвегия входит в сферу интересов западных стран. «Когда в декабре 1941 года в Москву приехал британский министр иностранных дел Энтони Иден, чтобы поговорить со Сталиным и Молотовым, Сталин ясно дал понять, что Норвегия после войны войдёт в сферу интересов Запада», — рассказывает историк. Он также напомнил, что министр иностранных дел Норвегии Трюгве Ли в мае 1944 года заключил с СССР договор о правилах передвижения на случай, если русские войдут в страну: «Именно это соглашение и регулировало то, что происходило в октябре 1944 года».
«Да, сейчас очень большие разногласия стран Европы с российским лидером» . –Пишет  Ине Мари  Эриксен Сорейде, министр иностранных дел Норвегии.-  «Нужно  критически почтить Россию и обращение с Украиной в 2014 году. Аннексировав Крым четыре года назад, Владимир Путин нарушил международное право».  Но в вопросах исторической памяти «Уделение слишком большого внимания сегодняшним тактическим и циклическим соображениям вредит взаимоотношениям между двумя странами. Историческая слава прошлого не может быть бичом настоящего!». Да, норвежцы сейчас иначе относятся к своему «освобождению» Красной армией. Оно и не удивительно: столько материалов рассекречено!
Но факт есть факт. Вступление Красной Армии в Северную Норвегию положило начало освобождению страны от германской оккупации. Население этих районов с радостью встречало наших воинов. Газета «Систе-Нютт», выходившая нелегально в Южной Норвегии, писала: «…советские освободители были встречены с огромным энтузиазмом. Между русскими и норвежцами быстро установились отличные взаимоотношения». Факт этот очевидный и с этим никто не спорит.
Норвежская газета «Афтенпостен», которая, кстати, никогда не была настроена прокоммунистически, писала в те дни: «Норвежцы никогда не забудут того, что русские сделали для них, а также для общего дела победы над врагом».
Вот такая информация появилась в печати. Нынешняя ситуация не всем в Норвегии по душе. «Русские - наши соседи. Мы всю жизнь с ними торгуем. Во Вторую мировую они пришли и освободили нас. Наша дружба с годами лишь крепнет», - говорит, например, мэр города Вардё Роберт Йенсен. И добавляет: «Если разразится конфликт, мы, конечно, подчинимся властям. Но мои русские друзья всё равно останутся мне друзьями. Нынешняя риторика всем вредит, особенно нам». Он прав мэр заполярного города. Наверняка ему из поколения в поколение рассказывают, как взвод советских разведчиков обезвредил «адскую машину» в руднике Бьерневатнна, которую установили отступающие немцы, чтобы взорвать горожан Киркенеса, которые ушли в штольни, чтобы избежать эвакуации.
Я очень дорожу теми воспоминаниями, которые сохранились в памяти от посиделок с ветеранами войны, участниками Петсами-Киркенесской операции. Вспоминая, они оживали наши старшие друзья. А пропущенная стопка-другая делали их разговорчивее, воспоминания красочнее.  Они ушли из жизни, участники войны, но я, думаю, что такие высказывания с норвежской стороны их бы не обрадовали. Больше того, они бы просто не поверили, что освобожденные ими норвежцы могли так высказаться. - Грех было на нас обижаться. Как только вошли в Киркенес, боже мой! Все разбито, жители  неприкаянные, голодные. Мы сами не ели, а паек детишкам норвежским отдавали.-Вспоминал мой коллега по службе, ветеран двух войн.-Мы же там не сидели без дела. Ремонтировали дома, дороги… эти воспоминания особенно дороги, так как рассказаны тружеником войны, старшим лейтенантом, который был счастлив уйти из надоевшего Финмарка, прийти в Колосйоки( вскоре его переименуют в Никель), демобилизоваться и влиться в ряды восстанавливающих комбинат Печенганикель.-Прощались со своими друзьями, -продолжал рассказывать ветеран, -выпили как водится. Друг друга в гости приглашали. Ито сказать, - вздыхал старый воин- такую войну пережили. Казалось, что нас теперь водой не разлить. Но вот пересидели мы немного долго, признавался ветеран - почти год и этим норвежцев мы напугали. Они начали бояться, что мы их оккупировали. Но, слава богу, обошлось. Хоть они и благодарили нас, за то, что мы уходили, но обиды не чувствовалось. Да и за что обижаться,  -говорил ветеран. «За время пребывания в освобожденных районах Норвегии советские войска отремонтировали дороги, построили мосты взамен разрушенных немцами, учитывая при этом потребности местного населения в налаживании связи с другими районами страны. Советские войска осуществляли мероприятия по разминированию местности, для нужд норвежской стороны восстановили аэродром Хёйбуктмуен. Районы дислокации советских войск после их отбытия из Норвегии оставлены в образцовом состоянии». – Пишут газеты Норвегии тех времен. Но задержались они на целый год, что не могло не волновать население.  «Спасибо вам за то, что вы пришли и вдвойне за то, что уходите» - пестрели газеты августа 1945 года. Эти газеты занимают центральное место в пограничном музее в Киркенесе, небольшом городке на границе России и Норвегии  на Севере.
Советские войска ушли, но чувство опасения за свои территории у норвежцев остались. В 1949 году Норвегия вступила в НАТО. Жизнь продолжалась. « Но какие бы не были сложные отношения между Норвегией и Россией/ СССР, эти страны никогда не воевали друг с другом и старались поддерживать добрососедские отношения». –Так примерно пестрили передовицы газет советского толка, когда речь шла о взаимодействии небольшой скандинавской страны и огромной России, развалившейся на двух континентах. Обьективности ради вспомним, что были и темные пятна в жизни советско-норвежской границы.  Норвежский журналист Мортин хладнокровно и беспристрастно перечисляет:
22 июля 1953 года. Арестован советский гражданин Эдвин Хансен, норвежец по происхождению. большинство газет окрестило его «загадочным шпионом». Но факт остается фактом: он был послан в Норвегию советской разведкой.
Август 1953. Реку Паз перешел советский перебежчик лейтенант пограничных войск Геннадий Павлов.
Январь 1956 года. Начало «сельдяной войны» между Советским Союзом и Норвегией. Более полусотни советских рыболовных судов, преследуя косяки сельди, зашли в территориальные воды Норвегии. Военно-морской флот Королевства был послан в район нарушения границы. Арестованы и под конвоем приведены в гавань Олесунд советская плавбаза «Тамбов» и несколько рыболовецких судов.
1968 год. Разоблачен советский разведчик Сельмер Нильсен, племянник героя-партизана Динвальда Рольвсойя, сотрудничавшего с Советской армией во время Второй Мировой войны.
Но были события и посерьезнее.  Из донесения министра обороны Норвегии того времени  Отто Тидемана известно, что в ночь на 7 июня 1968  замечена концентрации военных сил СССР на границе с Норвегией.  Утром 7 июня в районе под местечком Борисоглеб советский танк при полном боевом вооружении на скорости въехал на насыпь, где проходила граница, и на полном ходу проехал до пограничной полосы, резко затормозив и остановившись в 20-30 метрах от линии, за которой начиналась территория Норвегии. Это  вам не сельдяная война. Такие действия носят название «демонстрации силы». Пушки советских танков были нацелены на территорию Норвегии, и по их перемещению очевидно, что наводчики держат на прицеле подразделения норвежских пограничных сил. Нарушения границы не произошло, но  нервы норвежским пограничникам пощекотали.
Шли годы. Почил в бозе Советский союз. Герб СССР на зелено-красном столбе сняли и вместо него взгромоздили растерянного от такой почести двуглавого орла. Граница с Норвегией стала норвежско-российской. Тут и началось. Россия решила со всеми дружить. Мало дружить, даже заискивать,  перед  четырехмиллионной Норвегией. « У нас нет потенциального противника» - заявил министр иностранных дел ельцинского правительства Козырев. Открылась граница. Первыми гостями в маленьком городке Киркенесе были жители Мурманской области. Я, как и остальные мурманчане, сгорал от стыда  от фразы,  которую официальные СМИ России произносили чуть не как скрижаль о дружбе. «В трудные годы конца 1980-х годов – начала 1990-х повсеместно в Норвегии прошли акции помощи населению Северо-Запада России под лозунгом: «наступила пора платить добром за добро 1944 года». Эта фраза вызывало недоумение не только у нас, недавних советских граждан. Коллеги-норвежцы пожимали плечами и удивлялись, почему маленькой Норвегии нужно помогать ленивой неповоротливой России. В прямую, без обиняков, они задавали нам вопросы о том, как мы, умный образованный народ, смогли  выбрать и, главное, терпеть не совсем «адекватного»  президента. Думаю, что многие читатели помнят художества  первого «всенародно» избранного. А что касается гуманитарной помощи России в начале девяностых годов, когда некогда великая страна оказалась на грани голода, то «ларчик открывался просто» - норвежцы боялись, что доведенная реформами «птенцами гнезда ельцинского» до отчаяния страна будет вплавь переплывать пограничную реку Паз, чтобы оказаться в сытой Норвегии. Министерство обороны Норвегии на этот случай готовилось в кратчайшие сроки разбить на  берегу реки Паз лагеря для оказания помощи российских граждан. Такая вот неудобная правда того времени. Это все в прошлом. Многое изменилось за четверть века.
Современная РФ - другая страна. И горько то,    что нас боятся и ближайший сосед –Северная Норвегия –не исключение. Не уважают, а боятся. Это, согласитесь, большая разница. Они уважают историю, но не современную Россию. Поэтому стоит ли удивляться, что 2018 год в норвежской прессе проходил под лозунгами:  Освобождение Норвегии от фашистов отметят без Путина. Президент России Владимир Путин не получит приглашения на празднование 75-летия освобождения Северной Норвегии Красной армией.
P.S. Уместно будет сказать, что неспокойный 2019 год закончился вполне благополучно. Искусство дипломатии и на сей раз победило. На празднование 75 летия освобождения Восточного Финмарка Северной Норвегии в Киркенес поехал глава российского МИДа Лавров. Он, кстати, не первый раз посещает подобное мероприятие. В 2014 году Лавров представлял РФ в Киркенесе в дни празднования 70- летия освобождения Северной Норвегии.  На празднование, вопреки рекомендациям отдельных политиков и писателей, прилетел король Норвегии Харальд V. Визит короля был неофициальный, но он присутствовал на торжественном мероприятии и даже произнес обнадеживавшую речь. Победил здравый смысл.

Встреча с прошлым
Самолет тяжело вздохнул и вывалился из уютной белесой мути облаков. Он лениво распластался над архипелагом островов и, казалось, удивленно рассматривал их. Затем  подумал и резво пошел на посадку. Норвежские пилоты максималисты: если взлетают то как камни из пращи. Насколько позволяют угол взлета. Пассажиры вдавливаютя в кресла. Если уж садятся, то камнем вниз. Так и сегодня: резвый самолет с портретом Раула Амундсена на фюзеляже быстро разогнался и почти подпрыгнул в воздух. Если долго разгоняться потом плавно садиться –времени не хватит, говорят пилоты. Они правы. Расстояния небольшие от посадки до взлета. Норвежская авиация обслуживает, казалось бы, самые недоступные места. Но если у скал есть хотя бы узкая полоса прибрежья, то,будьте уверены: там разбита взлетная полоса и садятся самолеты.
Острова увеличивались в размере. Вскоре остался в иллюминаторах самолета только один. Самый больщой, на котором разместился город Тромсе. Город по другую сторону Полярного круга. Ворота Арктики. Северный Париж- такими яркими эпитетами наградили норвежцы свой заполярный город. Живут в нем северные норвежцы. Независимые самодостаточные - они гордо называют себя северонорвежцами и всячески дистанциируются от южан. Можете, как неосведомленный человек пожать плечами и сказать: - Ну и что. Не советую. Не поймут тебя эти немногословные парни. Поймет их только тот, кто сам прожил на Севере большую часть жизни. Помните как у Пикуля: «Кто сказал, что здесь задворки мира, это край где любят до конца. Как в произведениях Шекспира нежные и сильные сердца». Такой Тромсе, обдуваемый северными ветрами, обожженый заполярной стужей. В городе все арктическое, даже собор и тот носит название Северного Ледовитого океана. Он выполнен из стекла и бетона и похож на осколок льда. Собор виден с высоты. Самолет резко снижается и вот уже стук колес о полосу. Быстро  затих мотор.
Здравствуй Тромсе. Здравствуй compis ( приятель). Мы же на ты? Сколько же лет мы не виделись? Подумать только: с момента первой встречи прошло почти восемнадцать лет. Человек за это время рождается и вырастает. Вспомнить, в какое время мы приехали.  Сумашедшие девяностые как лихие ушкуйники налетели  на страну и бросили ее в хаос и неразбериху. Исчезло великое государство: Союз Советских Социалистических республик и гордое имя «советский человек» заменили на полупрезрительное: «Совок».
Кто это стоит в зале ожидания? Прости меня Тромсе, я расскажу о тебе позже. Обязательно расскажу, а сейчас я обниму своего старого френда Первигу Йергенсона.
-Хай! Виктор
-Хай! Первигу
Мы, два постаревших пенька, обнимаемcя, хлопаем друг друга по плечам, шмыгаем носами. Не с него ли большого с поседевшей гривой волос и бородой густопсового скандинава начался отчет нашей норвежской эпопеи. Эпопеи затянувшейся по настоящее время.
Была работа, был банк, были  люди. С них пошло понимание этой далекой, известной только по книгам, страны. Как говорил скандинавский клерк Атле Робинсон: главное в работе это: Personal relashions ( Персональные взаимоотношения). Будут эти самые Personal relashions  будет все. Эти персональные взаимоотношения, возникшие в начале девяностых и проходят через нашу жизнь. Живет в этой стране дочь, родились два внука. Норвегия вошла в разряд близких и понятных стран.
Осталась в прошлом работа. Пропали,  исчезли в жизни множество случайных попутчиков, а Первигу, этот седовласый викинг в роскошной шевелюре, стоит против меня. Я рассматриваю приятеля. Он меня тоже. -Да, Первигу, я изменился, постарел. Исчез чуб. Вместо него седоватый короткий бобрик. И ты не помолодел. Стал похож на заматеревшего полярного волка. 
Шоссе наматывалось на колеса автомашины. Дороги у норвежцев  вписываются в естественный ландшафт. Они не режут природные препятствия подобно гигантскому ножу, не крушат  динамитом, а аккуратно их обходят.  В окна автомашины смотрели горы. Смотрели,  так как могут смотреть только горы. Помните Ярослава Смелякова: «Раз посмотришь, почувствуешь вечно, ребята, живем...» Вот и, северонорвежцы, все здесь. Подобны своей природе, которую  любят и оберегают ревностно. Горы нависшие над фьордом, фьорд раcплескавшийся возле подножия гор. Все это суеты не терпит: «веет вечностью, веет простором». Солнце с этими колоссами на «Вы». Оно не похлапывает их покровительственно по плечу, а осторожно уважительно скользит лучами по склонам гор или слегка касается синих вод фьорда.
Сейчас конец марта. Ослепительно сверкает снег на склонах, вершины гор купаются в небесной голубизне. Воды фьорда только просыпаются от спячки. Им еще не хочется нарушать установившееся равновесие в природе и ломать лед нет никакого желания. Фьорд, словно гигантский ласковый зверь, лениво распластался у подножия гор, оставив только узкую береговую полосу. Люди разместились на этой полосе не как хозяева. Природа жестоко отомстит за самонадеянность. Северонорвежцы не делают вызовов природе, а живут с ней в полной гармонии. Горы, фьорды, люди. Странно, не правда ли. Но именно так на Рамфьорде под Тромсе. Среди этой природы чувствуешь,  как размывается грань между человеком и природой.               
Мы едем в дом Первигу Йергенсона. Дом, который помним с далекого 1992  года. Погода позаботилась, чтобы мы прочувствовали прелесть Заполярья. В окна машины бьет мощный снежный заряд. Скорость снижается до минимума.  Мы разговариваем. Разговор крутится сколько лет мы не виделись,  у кого как сложилась жизнь, вспоминаем знакомых. Дома, выстроившиеся вдоль дороги, превратились в сказочные терема, а окружающий их лес в прибежище троллей, ниссенов, хюльдр. Одного взгляда на эту землю достаточно, чтобы не сомневаться: здесь живут легендарные тролли. Горы, прижимающие нашу машину к замерзшему фьорду, одновременно мрачны и красивы. Ощущаешь себя слабым человечком, попавшим в древнюю могучую сказку. Вот сейчас из-под заснеженного валуна выскочит с колдовским улюлюканьем нечесаное страшилище. встанет посередь дороги. В Норвегии, особенно в северной, тролли- это культ. «Память земли»- так уважительно называют их северонорвежцы. К троллям относятся с почтением и серьезно.
Дома особая гордость норвежцев. Они строят и достраивают свое жилище все жизнь. Природа дала им мало места, но они  не унывают. Одни упорно лезут вверх по подошвам гор и напоминают сидящего человека: два-три этажа- фасад,  сзади крыша- вровень со скалой. Иные, не найдя места на земле, отчаянно идут в воду. Так и стоят, голенастые, по колено в воде и ничего, даже нравится. Но сейчас все сравнялось в снежной круговерти. Только огни домов приветливо светятся из-за навалившихся сугробов: дескать, если плохо в дороге-заходи.
Ну, здравствуй старый дом. Кланяюсь ему  в пояс как старому человеку. Дом занесен снегом по самую крышу, Заехали на холм, где расположилось жилище Первигу, не сразу. Первигу что-то посетовал на лентяя - соседа, который чистит его дорогу трактором, и высоко поднимая колени, побрел к крыльцу. А я стоял и смотрел на дом. Странно, он мне казался родным. Откуда! Откуда у меня, выходца с что ни наесть банальной средней полосы России, такая тяга к Норвегии, причем к северной. Здесь у меня отпускаются все внутренние пружины,  и становится легко дыщать. Дом приветливо щурится своими окнами: - Дескать, с прибытием, давненько тебя не было видно. Ты постарел приятель.
-По тебе не заметно, но и  ты моложе не стал. -Отвечаю я ему. В ответ раздался тяжелый вздох. Так могли разговаривать только два близких существа: я и дом моего френда Первигу.
-Skaal! Виктор
-Skaal! Первигу
Два стакана гулко стучатся краями. Мы с чувством выпиваем. Сколько лет... сколько лет... Рассматриваем друг друга. Что тут скажешь. А ничего говорить не нужно. Встретились два старых товарища через много лет.
-Skaal! Виктор
-Skaal! Первигу.- отвечаю я ему.  Снова глоток   великолепного виски и снова разговоры, разговоры...
-Do you remember? –Так начинаются наши вопросы друг к другу. Как же давно начиналось это « remember».Высчитываем, сгибаем пальцы, хлопаем по плечу друг друга.
И снова вспоминаем,  вспоминаем... Вспоминаем события давно минувших дней. За неделю до рождества 1992 года мы приезжаем в головной офис Спарен банкен в Тромсе  по заключению корреспонденсткого счета. Мы -это специалисты недавно коммерциализирующего по требованию перестроечного времени областного управления Промстройбанка Мурманской области. Арктик промстройбанк- так теперь называется наше кредитное учреждение. Мы и Спарен банкен первые на северо-западе России начинаем работать в валютном исчислении минуя Москву. Большой рывок в нашей банковской деятельности. Приятно  и нам,  и норвежцам.  Наш куратор от Спарен Банкена Атле Робинсон сияет как новенькая крона. Что и говорить: он будет отмечен своим руководством.
Впечатления, знакомства, кругом доброжелательные лица. Мы для них тоже заграничные штучки. Прошло каких-то два года с момента перестройки. Мы тогда еще верили, что началась перестройка. Я из нашей команды больше всех «знал» Норвегию: три года прожил в пограничном городе Никеле, менял норвежцам валюту, мог с ними поговорить.
Помню первую встречу с Тромсе.  Этот «Северный Париж» как с любовью зовут его горожане за неповторимый неподражаемый шарм. Мы ходили стайкой по расчищенным от снега улицам города и не могли насмотреться на деревянные дома, возраст которых уходил под два века. Смотрели на старинные деревянные церкви с причудливо загнутыми стропилами. Они заканчивались затейливыми головами чудовищ, словно бушприты кораблей викингов. Изобилие в магазинах, приправленное рождеством. Огни, елки, ведерные свечи у домов. Хозяйки домов, казалось, соревновались в красочности оформления окон. И мы. Из  темной полуголодной России. России ошарашенной,  еще не осознавшей, что с ней сделали, но понимающей, что сделали что-то ужасное. Нам было плохо в этом процветающем городе, в богатой стране, которая без потрясений достигла невиданных высот благополучия.
- Skaal! Виктор
- Skaal! Первигу
Второй час ночи, виски убывают. Тяжелеет голова, слипаются глаза. А мы все говорим, говорим. На английском, желающим быть лучше, как у него,  так и меня. Да причем здесь язык!  Мы могли просто сидеть, молчать и понимать друг друга.
И снова снег. Он бьется в большие окна дома. Окна ярко освещены. Норвежцы не экономят на свете и их окна горят во всем доме, притушиваясь только на ночь. Снежинки, словно хрустальные бабочки, бьются в стекла, стремясь попасть к яркому  свету. Они стучатся об окно и падают с тихим шорохом, образуя сугробы на подоконнике.
Мы продираемся сквозь туман воспоминания. - Do you remember!- Да все мы «Do you remember»!  Все! Как же не помнить нашей первой встречи, дорогой мой френд, когда ты появился в банке. Элегантный с роскошной гривой тогда еще темных волос и густой аккуратной бородой.  -«Первиго Йергенсон - акционер банка»-так представил его наш куратор Атле Робинсон. Мы заговорили и …  И все закончилось... И все закончилось тем, что мы сидим сейчас в его уютном старом доме, пьем виски и вспоминаем дни минувшее.
Сколько всего было!  Были приезды Первигу к нам в Мурманск. Была его свадьба  с русской девушкой. Были приезды нас к нему в гости. А потом лихие девяностые. Кураж... Шабаш... После чего похмелье. Похмелье, как и положено на Руси, с тяжелой головой. Стало доходить, что с нами сделало новоявленное правительство птенцов гнезда ельцинского. И твоя трагедия: падение банка. Близкие знакомые, переходящие на другую сторону проспекта, чтобы не встретиться с тобой. А вдруг чего попросишь! Ведь столько раз выручал...  Пропал Спарен банк, исчез Атле Робертсон. Но верный Первигу, как только был в Мурманске, то всегда приходил в гости. Но мы уже не ездили в Тромсе. Пустеет бутылка, речь становится бессвязной.
- Skaal!, мой друг
- Skaal! My frend!
Ночь плоским лицом прижалась к окну и с любопытством рассматривает нас. Мы тяжелеем от выпитого.    Вспомнилась вся грязь, пакость, принесенная непродуманной перестройкой. Столько времени потребовалось, чтобы позабыть все это. Да какое там позабыть! Приглушить. Не вспоминать. Все! Спать, спать. God natt!
Монинг! Утро! И какое! Яркий солнечный свет пробил зашторенные окна и расписал помятую физиономию пятнами солнечных зайчиков. Подхожу к окну, раздвигаю шторы и жмурюсь, жмурюсь от яркого солнечного света. В форточку ворвалось теньканье синиц и звон капели. Капель. Капель с сосулек. Сосулек не с ржавых городских труб и грязных неприбранных крыш. Это не городская капель, оставляющая грязные разводы на одежде. Эту капель можно слизывать языком с ладошки и чувствовать чистоту стужи, вкус гор. Словно языком коснулся хрустально-ледяной вершины горы, стоящей напротив дома. Durmatsting так называется эта гора. Она самая крупная в хребте, самая величественная. Ее вершина редко бывает видна, чаще  прячется в клубах облаков.
Быстрее на улицу. Открываю дверь и.., .и вступаю в сугроб. Тону по колено. Снег забивается в ботинок и холодит ноги. Переступаю ногами, как журавль, и выхожу на дорогу, которую можно только угадать по обочине. За обочиной столпился березняк. От его стволов  рябит в глазах. Я, еще не отошедший от вчерашнего,  вижу сюрреалистические картины. Меж березовых стволов затихла женская полупрозрачная фигурка. Лицо, словно прорисованное иголочками инея. Она стояла как нагой месяц, прекрасная и чистая в бальном метельном платье. Кто ты, заполярная красавица. Героиня саамских сказаний?  Потряс головой и никого, только снег танцует в ветвях деревьев.
Тишина на улице. Тишина в доме. Спит старый френд Первигу. Сколько ему сейчас? Тебе 57, ему 62. Оба хороши.
-God morgen, Виктор! Поднимаю голову. На занесенном снегом балконе стоит   Первигу в халате и в тапочках на босую ногу.
-Монинг Первигу- я задираю голову и щурюсь от яркого  цвета исходящего... да не от Первигу, а от солнца, лукаво выглянувшего из-за плеча друга.
- Fine! Виктор
Fine weather! Первигy! Wonderful!
  Рассматриваю друга. Он импозантен на фоне голубого неба и  гор. Еще великолепна седая шевелюра, взлохмаченная с  утра. Борода тоже торчком, не успевшая поздороваться с расческой. И солнечный нимб над головой. «Яко твое есть царствие и сила и слава во веки веков» -вспомнилось мне. Если Он есть, то находится  непременно в северной Норвегии на вершине этой огромной горы Durmatsting.
  Ослепительное солнце режет глаза. Берет реванш за шестьдесят два дня полярной ночи. Очки я, конечно, забыл в залитом весенними дождями Осло. По яркости не отстает снег. Всюду сверкающий снег. Он щедро одарил боярскими шапками кусты и одел в собольи шубы ели. От восторга визжать хочется. Может и правда завизжать?
-Breakfast! Виктор -раздалось с балкона. Черный обжигающий кофе, хрустящий бутерброд. -Fine! Виктор.  Кто бы спорил! Конечно, Первигy! Wonderful! Еще какой!
Хозяйка здешних мест,  Снежная королева, уютно устроившись на склоне горы Durmatsting  была нимало удивлена увидев две фигуры отчаянно пробирающиeся сквозь метровые сугробы. Она даже приподнялась на локте рассмотреть, кого это  угараздило оказаться на фьорде в такую погоду. Может одинокий саам  ищет заблудившееся стадо? Нет! Люди, двигающиеся с рюкзаками и ледорезами, не напоминали коренных жителей гор и тундры. Ну тогда... Тогда извините. Нечего нарушать сложившуюся гармонию, когда только она, Снежная королева, властвует над природой. Нетерпеливый взмах рукой и перед красавицей выросла верная служанка: пурга, старуха с крючковатым носом верхом на метле. Только бровью повела Снежная королева, а пурга уже ввинтилась в небо исполнять приказание повелительницы. В миг изменилась погода на фьорде. Снежинки, исполняющие медленные па вальса  изменили направление. Чарующие движения вальса сменились бешеным канканом. Горы заволокло сумраком. Дома  прижались к земле и испуганно светили окнами.  -«Что за напасть?» -Шептала природа: что разгневало хозяйку гор.
Тем временем два чудака, а нужно ли пояснять что это были Первигу и я решили порыбачить. Вот решили и все. Убедившись, что шоссе в город закрыто, а машины снегоуборочные выбились из сил, разгребая валящийся с неба снег, мы собрались на рыбалку. Очень уж хотелось Первигу угостить друга свежей рыбой. Сказано-сделано. Одевшись по сезону, мы вышли на улицу. В наши планы меньше всего входило гневить повелительницу гор, но что-то не понравилось ледяной красавице в двух экзотично одетых бродягах. Я брел за Первигу, ступая след в след. Выбравшись на фьорд,  мы утоптали площадку и стали сверлить лунку. Очень скоро Первигу, сославшись на недомогание в спине, предложил поработать мне ледорезом. Я с честью справился с лункой для Первигу. Он предложил мне не терять время и заняться второй. Сам же  сел на стульчик и стал разматывать снасти. Вот тут-то нас и достал этот канкан. Горизонтально летящий снег впивался в открытые места, а это были наши физиономии. Глаза залепило в миг. Я стал натягивать шапку плотнее, но то ли Первигу недоглядел, то ли карты так сегодня легли, только ухо шапки подозрительно легко стало отрываться. Снег обрадованно дал мне оплеуху.
-Виктор! Fine!-бодро прокричал сидящий на стуле и уже наполовину занесенный снегом Первигу.
- Fine, Fine -пробубнил я. Жизнеутверждающий вопрос Первигу насчет файна прозвучал приблизительно в интепретации:- « тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красная». Первигу же накинув капюшон на голову, поерзал на стуле и... достал телефон.
Между тем пурга с честью справлялась с заданием. Не только небо, уже шоссе исчезло в снежном круговороте. Только грандиозно-недосягаемые в своем неприступном величии горы, неумолимо уходящие за горизонт, оставались выше этой земной суеты. Пурга, довольная шабашем, пронеслась вдоль фьорда, и, оглушительно хохоча, понеслась докладывать о исполнении задания. Первигу бубнил что-то в телефон. Я же, не решившись сесть на подобие стула, который мне дал заботливый хозяин, стоял спиной к ветру и созерцал окрестности. Непогода непогодой, но природа Норвегии прекрасна. Прекрасна в своей ярости, прекрасна в затишьи.
Мои философские размышления прервал возглас Первигу. Повернувшись, я увидел как он быстро вытягивает леску. Результат был: он вытащил увесистую треску. Неплохой улов. Я предвкушал обед из жареной трески.  Первигу обьявил, что сматываем удочки и едем обедать к его маме.
Обедаем  у мамы Первигу. Ей 82 года.  Дай ей бог здоровья. Великолепный обед. Так фор матен. Спасибо за еду.- Благодарю я гостеприимную хозяйку.  Милли улыбается, ей приятно. Первигу перебирается в кресло и дремлет. Я оглядываю дом.  Небольшой, но уютный. Все обустроено для комфортного житья. И окна. Большие светлые. Ни разу не видел в Норвегии грязных окон. Хотя дорога проходит совсем рядом.
  Первигу просыпается и, желая сделать гостю приятное, включает российскую программу. В миг исчезла сказка. По светлому окну потекла грязь: жирная липкая. Ползет оставляя после себя гадкий чешуйчатый след. Диктор хладнокровно с отсутствующим видом читает: «Упал самолет, есть жертвы. Пьяный мент на машине сбил беременную женщину на переходе. Крупным планом даны оправдания милицейского полковника с сизой от сытости мордой,  и скошенными в сторону от привычного вранья глазами. Иронично-циничная  физиономия Чубайса. Вечно напуганный Грызлов. Он все боится: а вдруг  кто-то  думает, что он недостаточно любит президента! А он так его любит! Искрящийся от вседозволенности Сурков».
Выключи Первигу! Выключи! Господи! за что нам такое! Норвегия около  400 лет была под Данией, почти 100 лет- под Швецией и живут, дай бог каждой стране. И мы. Мы! Мыыыы! Нам только и осталось: мычать как крупный рогатый скот. Поел и в загородку. Обг...ся и стой. Это ли не достижения перестройки! Стоим,  и с нас  стекает. Все понял друг Первигу. Молча похлопал по плечу.
Хаде бра, Милли. Темно. На улице ушел день, уступил место ночи. Ночи темной,  но не тревожной. Прозрачной ночи. И горы, всюду горы, нависающие горы, но не нападающите. Они защищают.
God natt Первигу
God natt Виктор
Утро.Мы едем в город. Тромсё разделен на три части, одна из которых находится на острове. Отсюда едем через мосты, тоннели. И снова дома. Дома растянувшиеся вдоль шоссе. Аккуратные, не вызывающие. Упаси бог увидеть бетонный забор или хмурых секьюритей. Нет наглых джипов с тонированными стеклами.  И уж нет непонятных депутатских номеров с противными крякалками,  которые могут тебя запросто сбить на переходе и не остановиться. А как же по-  другому! Власть едет, всенародная и даже законно выбранная! Нет здесь такого шабаша и быть не может.   Это королевство и король уважает своих поданных и они отвечают ему тем же. У нас о «дорогих россыянах» вспоминают раз в четыре года перед выборами. Здесь о поданных помнят всегда.
Здравствуй Тромсе. Снова здравствуй, дружище. Ты постарел, но не так чтобы очень. Так: обшарпался фасад, потрескались перила... Те же улицы. Больше стало стекла, бетона. Угловатые офисы и терминалы давят на ветеранов, теснят их на окраины. Даже голубые таблички свидетельствующие об охране законом не помогают. Что делать, молодость всегда нагла. Она, молодость, искренне верит, что она вечная и что эта непонятная старость их не коснется.
Быстро пролетело время. Мы снова в аэропорту. Последние прощание.
-Хай Первигу
Хаде Виктор. Глаза обоих увлажнились. Когда еще увидимся! Но в этот момент он искренне уверен, что приедет в Питер, а я на следующий год приеду снова в Тромсе. Дай-то бог! Kom til oss po besek Рервигу!
  Взлетели. Привычно круто взлетели. Смотрю в иллюминатор. В чистом вечернем небе отражается светящее ожерелье моста с кулоном собора Северного Ледовитого океана. И все. Сверкнула жар птица и исчезла. Может навсегда. Моторы, надрывно гудя, вынесли самолет на нужную высоту и самолет, казалось,   застыл над облаками. Закрываю глаза.  Полетел, закрутился калейдоскоп лиц: Первигу, его мама, Атле Робертсон... Лица, только что близкие, и снова далекие. Опять они в прошлом. Что же тогда настоящее? Все просто. Ты к нему летишь.


Философия Заполярья
Для человека, не привыкшего к суровым условиям Севера, даже короткое пребывание за Полярным кругом — огромное испытание.
Идет время, сменяются полярные ночи полярными днями,  неспешно течет время по своему великому руслу. По небу от края до края блуждает клубок удивительного разноцветья, недостижимого не одному художнику. Он разный этот клубок. Может быть молочно-белый, словно сконцентрированный снежный вихрь, который в миг распустится и белым шлейфом накроет тундру. И под этим фантастичным зрелищем лежит страна Лапландия, по которому неспешно передвигаются оленьи стада  от одного лопарского становища до другого. И освещает им путь северное сияние.
Здесь, все смешалось —  восток, и юг, и запад. Все сосредоточилось в одной точке. А все остальное пространство,  — кромешная тьма, студеные сполохи в небе, угрюмая щетина тайги, тундра до океана, все, что есть вокруг, и все, чего нет вокруг, — это Север. Один только Север, куда ни глянь. Сам  еще того не зная, ты повторяешь саамский эпос.
  – А, правда, что у саамов не четыре времени   года?– Спросите вы у саама.     – Да, не торопливо произнесен саам, покуривая трубку, - мы считаем, что в Лапландии существуют:  зима, весна, лето, осень и Каамос – таинственное время полярной ночи, которое длится с  декабря до конца января. Ответ исчерпывающий и снова привычное для тундры молчание.
Полярная ночь, – особое время. Безмолвная, бездонная, мудрая… Так что же это - полярная ночь? Время суток? Время года?   «На день надо смотреть, как на маленькую жизнь».- Гласит саамская мудрость. Именно тогда, во времена полярной ночи, в Заполярье  наступают волшебные синие сумерки. Синий день – так скажет мудрый лопарь (саами) сидя у своей тупы ( зимнее жилище), глядя как по ночам небо озаряется таинственным северным сиянием, которое можно видеть при безоблачной погоде. В старину саамы считали, что в небе сияют снежинки, которые взметает в воздух своим магическим хвостом сказочная лисица, бегущая по своим делам далеко за горизонтом. А еще у саами есть свой Дед Мороз – Мунь Каллсы. Это лесной дух, который выручает заблудившихся в зимней чаще и тундре саамов...
Северное сияние — привычное явление для жителей полярных широт, поэтому многие трактовки его появления  выглядят весьма прозаично. Например, эскимосы считали, что полярное сияние появлялось на небе тогда, когда духи играли в небесный футбол черепом моржа. Среди них также был распространен миф о том, что его можно вызвать свистом и погасить хлопком в ладоши. Другие народы видели в северном сиянии танец богов по небу, а некоторые даже принимали его за дракона.
…Горячий пот заливал глаза, намокшая вязаная шапочка сползала на глаза. Приходилось, как сноровистой лошади встряхивать головой, чтобы водрузить ее на место. Казалось,  в сапогах тоже хлюпало.
Сколько времени мы шли, – я не знаю. Но шли долго в волнообразном изнурительном для взгляда пространства. – Сколько прошли? – Еще один бесполезный вопрос. На него никто не ответит, кроме ведущего, а отвечать он  не будет, даже если обернется. А оборачиваться он не собирается.
Впереди тебя спина идущего. Сзади - тяжелое дыхание замыкающего. Он и впередиидущий – два сапога – пара. Оба выносливые, оба безжалостные. Выросшие в бескрайних Ловозерских тундрах они стали саами по духу, по манере относиться к происходящему.
-Ты подумал с кем ты идешь? – Подпрыгивал в возбуждении мой коллега, кстати, очень неслабый турист и лыжник. - Ну подумал –вяло отнекивался я.
-Да ни фига ты не подумал! –Ввыл мой друг- это же лопари!  Понимаешь? У них нет дороги. Есть только направление. Путь, дошло? – Да ничего до тебя не дошло- махнул он на меня рукой. - Сам убедишься.
Он был прав, мой рациональный друг. Саами всегда в движении. Вечное движение. Всю жизнь без остановки. Только передышки: Полгода в одну сторону, полгода в другую. «Путь не в тягость и не в радость. Это сама жизнь, на которую нет смысла роптать. Непрерывное движение – залог выживания. Фраза «движение – жизнь» на Севере понимается буквально, не двигаются тут только покойники». – Гласит саамский эпос.
Ошибочно думать, что тундра пустынна. Сколько раз на северных тропах у меня возникало ощущение, будто за мной наблюдают. Словно на меня постоянно кто то смотрит – то из чащи, то из озерной воды выглядывает, то с горы взирает. Это ощущение усиливает необыкновенная тишина северной природы. Ее безмолвие. Это может свести с ума. Тяготы пути, избыток солнечного света и бесчеловечность пейзажа дают о себе знать. – Пишет о тундре известный путешественник Мариуш Вильк.- Добавить здесь нечего. Нужно только согласиться, ибо тот, кто был в заполярной тундре, поймет это состояние.

Великое единство
В глубине полярной ночи
Код Севера-пустота
Великое единство
Сколько времени я брел по кочкарнику тундры, уже не помню. Часы, как и положено в таких случаях, отказали, солнце в эту пору заполошно бродит по небосводу и не думает закатываться. Оставалось только одно, идти по направлению, которое показывала мне магнитная стрелка компаса и уповать, что я не попаду на магнитную аномалию, которая закрутит стрелку, как флюгер.
Природа молча глядела на меня. Сколько раз на северных тропах у меня возникало ощущение, будто за мной наблюдают. Словно на меня постоянно кто-то смотрит — то из чащи, то из озерной воды выглядывает, то с горы взирает. Это ощущение усиливает необыкновенная тишина северной природы. Ее безмолвие. Это может свести с ума. Тяготы пути, избыток солнечного света и бесчеловечность пейзажа дают о себе знать. Для человека, не привыкшего к суровым условиям Севера, даже короткое пребывание за Полярным кругом — огромное испытание. Не зря тундре приписывают редкое явление психики человека как меречение или арктическая болезнь.
Мы никогда не станем своими в тундре. Гостями- да, но хозяевами- нет. Тундра - дом для кочевников, а смысл кочевничества — быть дома в пути. Самое сложное, что предстоит понять приезжему на Север – иную, первозданную суть движения. Для городского жителя переезд сродни пожару. После дороги принято приходить в себя, отлеживаться, отсыпаться, отмываться.  Дорога для оседлого человека предполагает трудности, которые он мужественно преодолевает. Цель пути вознаграждает путника за его усердие в ее достижении. Дорога воспринимается как неординарное событие, разрывающее ткань размеренного бытия. У кочевников наоборот: дорога и есть размеренное бытие. Им не мерещится покой, не мучают миражи поселков и городов, нет никакого конечного пункта, куда торопятся дойти и осесть, есть лишь бесконечная дорога длиною в жизнь.
Как мы не можем смириться с невозможностью куда-то окончательно дойти, так они не смогут смириться с покоем сидячей жизни. Кочевой ритм складывался веками как результат экологической и культурной адаптации к Северу, где само существование подразумевает гибкость и стремительность действий. Постоянные миграции, сменяющие друг друга стойбища - это все жизненная тропа. Превыше всего кочевник ценит свободу перемещения.
Индустриальное освоение Севера принесло зло в просторы тундры. Советское правительство, чересчур  «заботясь» о малых народностях согнало их с исторических  погостов и разместило в  поселке Ловозеро. Это положило начало катастрофе. Разрушен оказался не только традиционный образ жизни саамов, но и их духовный мир. Кочевые тропы оленеводов — подобно тропам песни — проходили через сакральные места: священные камни, озера, горы. Взамен кочевники получили подачки цивилизации и социальную мишуру: квартиры в блочных домах, ревущие «Бураны», школу, уничтожавшую их язык, больницу, в которой не лечили, да круглосуточные магазины с водкой. Подачка создает раба, — гласит саамская пословица, — а кнут — пса.
Возьмем, к примеру, квартиру. На первый взгляд, это означает горячую воду, газ и теплую уборную. Но все это не первично для саами. Они задыхались в бетонных жилищах. Ставили рядом с пятиэтажками свои куваксы (палатка, чум) и там жили. Историк Николай  Плужников пишет, что раньше кочевники, вынужденные по каким-то причинам жить оседло, время от времени переносили свой чум — хотя бы на пару метров — чтобы «освежить воздух». Они чувствовали, как мысли и эмоции, пережитые в одном месте, сгущаются и образуют осадок, который постепенно начинает оказывать психическое давление, вызывает раздражение и провоцирует семейные ссоры. Выражаясь образным языком саами, XX век  понаделал дырок в Ловозерских тундрах, а в людских головах оставил пустоту
Так, размышляя о особенностях жития в тундре, я шел  в направлении, которое  мне указывал компас, чтобы найти  становище, затерявшееся среди Ловозерских тундр. Там меня должны  ждать друзья, с которыми, после ночевки пойду дальше в направлении размещения саамских петроглифов.
Полдня я шел по тундре, размазывая по физиономии пот и кровь от укусов комаров. В ушах стоял звон от этих исчадий тундры. Хотелось пить, но вода не помогала. В голову лезла всякая чушь, что я попал под меречение,  и стал вроде как зомби.
Неожиданно стойкую духоту освежил  ветерок и принес запах дыма. Я, как хищный зверь, потянул ноздрями, сомнений не было, где-то совсем рядом горел костер. Я прибавил шагу и вскоре вышел на берег ручья, возле которого стояла саамская кувакса. Возле нее горел костер, у которого сидел старый саами. Он молча посмотрел на меня, вывалившегося из зарослей карликовой березы и на мое приветствие «Тирвв» (здравствуйте) только кивнул головой и указал на место напротив себя. Это меня не удивило. В тундре вообще мало разговаривают. Не о чем. Вот она, тундра, лежит перед тобой, раскинувшаяся от моря до Хибинских гор. Что в ней может случиться. А светские новости для саами…знаете ли… Да и чего ему, саами, со мной разговаривать. Я для него –чужой, а чужой = значит Другой.
Старик невозмутимо курил трубку, рассматривая меня из-под набухших век.  Я же отчаянно сдирал с ног надоевшие резиновые бахилы. Вдруг среди кустов  промелькнула тень. Что-то пепельно-серое.  Я не успел разглядеть. Только это «что-то» перепрыгнуло ручей и село возле саами.
-Боже мой, волк, -подумал я. А «Волк» не обращая на меня никакого внимания, глянул на старика, потоптался передними лапами и сел. Саами потрепал ему холку, а волк в знак признательности лизнул ему руку.
-Волк? – Удивленно спросил я.
Старик саами только кивнул головой. В котелке, что висел над огнем, забулькало, и старик проворно снял его. Я молча наблюдал за его сноровистыми движениями. Он был стар, этот саами. Был невелик ростом, худощав. Спина его согнулась дугой от нескончаемой жизни.  Одет в старую брезентовую куртку, затертые штаны. Одежда, не отличалась от замшелой скалы  в тундре. Только на голове у него был традиционный  саамский головной убор: шапочка с отростками, символизирующими оленьи рога. Мельком он взглянул на меня, и я увидел его лицо, темное, напоминавшее кору старого дерева. Неопрятная борода висела как плеть тундрового лишайника. Взгляд  голубых глаз был откровенно по детски  беззастенчив. Глаза, с припухшими веками, казались заплаканными.
Мне показалось, передо мною сидело время, тундровое время. –Нет, -поправил я себя- скорее хранитель времени.
Не спрашивая, буду ли я есть, он достал из куваксы две алюминиевые миски, явно позаимствованные у военных, и щедро наполнил их. Волк внимательно следил за руками старика, но не показал вида, что  голоден. Саами не обращал на него внимания. Северные народы обязательно накормят собаку, но только после того как закончится обед. Ели в полной тишине, ибо нельзя разговаривать за едой, духов накличешь. После обеда старик вынул разваренные рыбные головы и отдал  волку. Тот без жадности, можно сказать с достоинством, сьел предложенное, и, довольный, улегся у ног хозяина. Саами снова закурил  трубку. Все. Можно попробовать поговорить.
-Откуда у вас волк? – Спросил я.  Старик, казалось, не слышал вопроса и молча, невозмутимо курил трубку. Для пущей убедительности нежелания общаться он прикрыл  глаза.  Разговаривать с ним было бесполезно,  он был в великой Пустоте.
Пустота Севера, - утверждает Григорий Померанц,  философ,  писатель—  это живой образ целого. Теперь, когда люди в  изобилии предметов потребления,  сенсаций ощущают потерянность,  важна внутренняя сосредоточенность, какую дает наблюдение пустоты в природе. Философ знал, что говорил – он был арестован в 1949 году по обвинению в антисоветской деятельности, осуждён на 5 лет, отбывал наказание в Каргопольлаге, где и открыл для себя силу пустоты.
С незапамятных времен пустынники  уединялись на севере. Они искали пустоту. Кочевникам  ощущение внутренней сосредоточенности искать не нужно, оно в них заложено тундрой. «Окна кочевника — его глаза», -  сказал кто-то из философов – «достаточно просто слегка их приоткрыть».
Писатель, исследователь Севера Мариус Вильк добавляет: « С возрастом мне стало казаться, что я постепенно прикрываю ставень. Через узкие окна-бойницы мир видится более четким, чем через окна, подобные вытаращенным глазам. По мнению римского архитектора Веттия Сира, так происходит потому, что узкие окна сгущают клин света: тормозя движение атомов, они деформируют края этого светового потока, так что картинка становится более четкой, более контрастной и более впечатляющей». Нечто подобное я наблюдал за стариком саами, который прикрыл веки и все.  Он отключился от реалий существующего мира и ушел в себя. Я ему не мешал, по опыту зная, что саами не среагирует на твои попытки вернуть его в действительность.
Облокотившись на  локоть, я рассматривал такой привычный и такой разный пейзаж. Передо мной расстилалась огромная волнистая равнина, в складках которой укрылись вертлявые ручьи и блюдцеобразные озера. Беспокойно кричал встревоженный сапсан. Бескрайняя заполярная степь, обманчиво ровная и обманчиво спокойная, в любую минуту готовая превратиться в мегеру и наслать на путника все мыслимые и немыслимые беды. В тундре не оставляет ощущение какой-то затаенной угрозы. Как бы ни мила она была в минуты слабости, ей нет доверия. Редкая солнечная погода воспринимается как проявление снисхождения, за которым последует расплата дождем, ветром и снегом. В тот вечер тундра явила милость – где-то над Баренцевым морем солнце пробило перистые облака, и рассеянный свет бродил по земле.
-Они у нас давно – вдруг произнес саами. Я вздрогнул от неожиданности. Старик заговорил медленно, тщательно подбирая слова.
-Мы, саами, не любим волков. Это исчадие тундры, они убивают оленей, и мы убиваем их. Но наша семья держит волков. Держу я, держал мой отец, дед, дед деда. Старик снова замолчал. Я превратился в слух. Лезть в рюкзак за блокнотом было нельзя: замкнется саами и все пропало.
- Давно это было - снова заговорил саами – очень давно. Нас было много, и мы жили по всей тундре. Куда шли олени, туда шли и мы. Летом уходили к побережью, зимой возвращались на свои погосты (стойбища).  Мы жили одни в тундре, так как не любим чужаков. Они опасны, бродяги тундры. Могут занести дурные болезни, могут украсть собаку, а то и ребенка.
Мой дед был ребенком, когда в  наше стойбище зашел человек. Кто он, откуда, мы не знали. Только он разбил куваксу на окраине погоста и стал жить там. Он был страшен, этот человек: на голове у него была содрана кожа. Наверное, он схватился с медведем и тот ободрал его. По лицу проходили шрамы от когтей. Он был крупнее наших мужчин и явно сильнее. Дети погоста с любопытством рассматривали пришельца. Они боялись его, но детское любопытство преобладало. Мой дед был самый маленький из них  и подошел совсем близко к незнакомцу. Тот долго и внимательно смотрел на мальчика, затем слегка кивнул ему.
 На его, еще молодом, лице выделялись глаза. В них горели гордость и мужество. В то же время они были мудрыми и излучали спокойствие и уверенность. Дед почему-то перестал бояться незнакомца и долго стоял у куваксы, пока испуганная мать не утащила его.
 Люди с опаской, издалека, смотрели на него, но странник не делал попыток сблизиться. Все решили, что он побудет немного и уйдет. Но незнакомец не уходил. Это раздражало наших мужчин. Проходя мимо тупы ( зимнее жилище) мой дед, еще ребенок, заметил, как мужчины возбужденно переговариваются, поглядывая в сторону чужака, который сидел возле костра и курил трубку. Дед понял, что наши мужчины хотят расправиться с ним и решил предупредить его.
Выслушав деда, незнакомец улыбнулся своей изуродованной улыбкой и сказал, что мужчины ничего не смогут ему сделать. Только навредят себе. Но он не сторонник проливать кровь и уйдет сам. На прощание он хочет рассказать ему, еще мальчику, историю, которую  рассказал его дед.
- Было ли это не было, не мне судить, - сказал странник но мой дед утверждал, что это чистая правда, только очень древняя, когда на далеком севере существовало государство. В нем жил Герой. Он был храбрым и сильным и не раз выступал он против многочисленных врагов, покушавшихся на его страну. Был у Героя друг, который помогал ему во всем. Это был Волк, Герой  спас его щенком в тундре от верной гибели. Он заменил ему мать-волчицу, а когда Волк вырос, то он стал другом Герою. Животное и человек являли собой одно целое.
Их народ жил долго и счастливо. В  лесах их страны водилось много зверя, в озерах и реках плескалась рыба, а стада оленей прирастали с каждым годом. Но случилась беда. Враги вторглись в земли народа Героя и осадили их погосты. Силы били неравные, и саамские стойбища исчезали под мечами захватчиков. Держался только самый главный погост, который оборонял Герой со своим другом Волком. Шаманы врагов поняли, что единство друзей непобедимо и приказали своим лучшим воинам разлучить их. Они хитростью выманили Волка из укрытия и заманили в ловушку, пока Герой отбивался от наседавшего на его врага. После этого враги отступили, увозя Волка с собой. Герой, узнав, что его друг попал в беду, бросился в погоню. Он догнал врагов, но силы били неравные и чужие воины изрубили Героя. Связанный Волк был обречен смотреть, как его друг погибает. Он мог только выть от отчаяния. Тягучий, полный тоски и боли вой разнесся над тундрой и его услышали Боги. И произошло то, что неподвластно пониманию людей. Шерсть Волка выпала, кожа побелела, и он превратился в Героя. А тело Героя покрылось шерстью, он стал Волком.  На глазах напуганных врагов, Герой порвал свои путы и с голыми руками бросился на чужеземных воинов. Он выхватил у вражеского воина меч, и крушил врагов, отнявших у него друга. Те в страхе бежали, чтобы никогда не приходить в эту землю, где люди превращаются в зверей, чтобы защитить себя и свою страну. Герой склонился перед Волком, который лежал стянутый ремнями. Волк только посмотрел на Героя и ушел в иной мир.
Печальной была встреча со своим народом. Герой нес своего друга на руках. Шаманы его народа пели нескончаемые песни, а по их пути горели траурные костры. Долго проводились обряды в погосте Героя, народ тундры оплакивал друга Героя, его Волка.
 С тех пор Герой замкнулся, в душе у него поселилось одиночество, в глазах - печаль. Ему не хватало друга. Вскоре он ушел из погоста. Ушел навсегда. Охотники видели его на побережье моря, рядом с ним шел призрачный зверь. Это был Волк.
Шаманы тундрового народа говорили, что после смерти Героя душа его воссоединилась с душой спутника и стала одним целым. Спасенная ценой жизни друга, она живет вечно. Раз в поколение в тундре рождается человек с душою наполовину человеческой, наполовину звериной. Он обречен искать себе друга равного Волку, чтобы после смерти продолжить этот Круг душ.
Мой дед, тогда еще мальчик, слушал как завороженный. Он смотрел во все глаза на незнакомца и вдруг увидел, как он изменился. Один глаз у него засиял северной звездой, другой … другой стал кошачьим. Его голос стал вкрадчивым.
 Дед не заметил, что вокруг куваксы собрались мужчины. Толпа угрожающе гудела. Это заметил  незнакомец. Он напрягся, сделал неуловимое движение, и дед смог заметить только  молнию, метнувшуюся в сторону толпы. Толпа растаяла и наступила тишина. Мой дед смотрел и не верил своим глазам. Возле странника сидел волк. Этот сильный тундровый хищник вызывал уважение у саами своей силой, хитростью. А еше дед заметил, что глаза у волка были такие же как у странника: ярко-звездный, другой- кошачий.
Странник улыбнулся деду. Он сказал, что продолжил Круг душ после Героя.
 - Я прошел множество испытаний и обрел друга. Он со мной рядом.- Странник посмотрел на волка. Тот поднял голову и  потерся о его руку.
-Мы оба готовы отдать жизнь друг за друга – продолжил странник. Я странствую много лет, но сегодня, впервые я встретил одного из нас, продолжателей  Героя и Волка. Это ты.  Да, да, не удивляйся, мальчик. У тебя такой же взгляд. Ты пока мал и не нашел своего друга.  Я помогу тебе. Он отвернулся к своему мешку и вытащил… -дед от удивления приоткрыл рот…-волчонка. Он был совсем маленький, этот звереныш, но это был будущий волк. Откуда он мог взяться в пустой куваксе, дед не понял. Но  он лежал на широкой ладони странника и тихо поскуливал.
Странник передал волчонка оцепеневшему деду со словами: - Ты обрел друга, теперь все в твоих руках. А теперь прощай.
Странник вышел из куваксы со своим другом Волком,  и они исчезли в синей ночи тундры.
С тех пор прошли годы. Дед вырос, стал воином. Он потерял счет годам. Его друг Волк  всегда был рядом с ним. Они не раз защищали нашу страну от захватчиков. Не единажды друзья были ранены и там, где проливалась их кровь, оставались камни, напоминавшие капли крови. Эти камни стали священными для нашего народа. Их так и зовут «лопарская кровь».
Дед жил очень долго. Он стал глубоким стариком, молодыми оставались только его глаза: один яркий, как северная звезда, другой –кошачий. Рядом с ним всегда сидел Волк, молодой сильный с одинаковыми, как у деда глазами.
Я заворожено слушал старого саами. Его рассказ был фантастическим, напоминал легенду. Если бы мне рассказали эту историю в городе, я бы прослушал ее и отнес к разряду саамских сказаний. Но мы были в тундре. Совсем недалеко, курилось озеро Духов, с которого, словно туманы, сползались саамские легенды и сказания. Озеро Духов издревле пользуется  специфической славой. Некогда оно было местом саамских обрядов, магии, жертв,  запечатленных в скалах мифов. Я шел в сторону саамских петроглифов, возраст которых насчитывает семь тысяч лет. Я знаю людей, встречавших в этих местах снежного человека, разговаривал с теми, кому довелось пережить здесь собственную смерть, и слышал о людях, кто пропал в заколдованных местах без следа.
Каждый раз, когда я произношу названия Ловозерских тундр — как вот сейчас,  то вижу нойдов, танцующих на стенах скал и группы сейд-камней, точно вырезанных из воздуха. Поэтому не верить старику саами я не мог, его устами говорила тундра.
Старик саами замолчал. Он устал и неудивительно: для лопаря такая длинная речь нетипична. Волк, который, казалось, тоже слушал эту историю, поднял голову и посмотрел на своего хозяина. Старик, повернул голову в сторону волка, в этот момент вспыхнул костер и я явно увидел, что один глаз у старика яркий, а другой- мягкий, зеленый…
Саами встал и, не прощаясь, ушел в куваксу, за ним ушел и Волк.  Я долго не спал, смотря на  святую для лопарей звезду, Полярную. Она ярко выделялась на небосводе и что-то мне напоминала…
Утром я не обнаружил  хозяина куваксы, так гостеприимно приютившего меня. Я не удивился исчезновению, их поглотила тундра, вечная, загадочная Они растворились на ее просторах: Герой и его верный Друг –Волк.

В глубине полярной ночи
Неожиданно плавное покачивание закончилось. Что бы это могло быть? Закутанные в полог из собачьих шкур, плотно прижатые друг к другу в тесных нартах, мы какое - то время не двигались и соображали.
Казалось, только что группа друзей – единомышленников, загрузилась в нарты, взятые на буксир скутером, предметом гордости нашего коллеги и с удовольствием ехала, покачиваясь  на застругах озера и – на тебе. Мы стоим, забытые, посередине Печенгской тундры в декабре в самый разгар полярной ночи. А начиналось все так неплохо.
Соседи по гаражному городку подходили, качали головами, что-то говорили. Из обрывочных фраз можно было слышать самое часто повторяемое: …ума нет…в полярную ночь на мотонартах…куда вас черт несет. Палыч, ты – то куда смотришь. Эти молодые - с дурью… и так далее…
Но нас было не переубедить. Ну и что, что на дворе середина декабря, что полярная ночь накинула на Заполярье свое плотное фиолетовое покрывало. Да и температура …туда же.
Палыч, самый старший из нашего табора, ходил вокруг мотонарт в мягких собачьих унтах и внимательно просматривал груз, уложенный в нарты- сани. Несколько раз подергал буксир, скрепляемый сани-нарты со скутером. Володя, его сын,  владелец только что купленных мотонарт, даже не выдержал: -Батя, ну ты всех задергал. Чего время тянем.
-Ты куда-то торопишься? – Вроде как безразлично отвечал ему «Батя», он же родной папа. – Боишься стемнеет?
 В ответ  Володя натянул маску-шлем, которыми предусмотрительно обеспечил нас, участников похода, Иван Павлович. Он позаимствовав их из гаража горных самосвалов, Эти маски надежно защищают лицо от жгучего арктического ветра. Затем водитель водрузил шлем скутериста, надел очки, очень напоминающие горнолыжные и  демонстративно газанул двигателем. Иван Павлович без слов, подошел к скутеру и выдернул страховочный трос из гнезда двигателя. Двигатель послушно заглох.
-Бать, ну тебе, что, делать нечего? – Раздался приглушенный маской возмущенный вопль Володя.
- Не спеши! Идет проверка механизмов – снова, вроде как безразлично, парировал папаша. Что тут скажешь: - достойный папа своего сына. Мы терпеливо ждали, когда закончится диалог двух полярных специалистов и прозвучит команда загружаться в сани.
- Это взяли,…взяли, взяли…Вовка! Где канистра с бензином?- Возник вопрос у  Палыча.
- В ногах!
- Правильно, в ногах…раздалось в ответ.- Молодец! А бутылки куда затолкал?
-Бать, все как учили. Переложил шерстяными вещами и спрятал в рюкзаки – отчеканил послушный сын с нотками истеризма в голосе.
-Хвалю- снова  безразличный ответ Бати.
-Кажись все…- Услышали мы долгожданное. В радостях  попадали в сани, барахтаясь в теплом пологе.
- Ну-ко, уплотнились.- Раздалось. Иван Павлович был мужичком среднего роста, но весьма коренастым и мы почувствовали, как его рельефная фигура нас крепко сдавила.
- Палыч! Куда хоть путь держите! – Раздалось из стана провожающих. Вопрос был далеко не праздный. На дворе стояли начало восьмидесятых, и о мобильных телефонах  народ слыхом не слыхал, а рацию  только еще собирались приобрести. Это было очень непросто, так как рация  в населенном пункте в сорока километрах от Норвегии была предметом стратегическим и покупка санкционировалась соответствующими службами.
- К Печенгской губе! К лопарю! – Гулко донеслось из саней.
Мотор взревел, почувствовав тяжесть саней. Володя аккуратно добавил газу и скутер, приподнявшись, сдвинул буксир с места.
-В натяжку, в натяжку, добавляй газу! – Раздался истошный вопль Палыча. Кому он кричал. Володя - в маске, в которой были видны только два глаза, в шлеме с надвинутыми очками представлял солидный монумент. Он  видел только накатанную дорогу, которая должна была вывести санный обоз на озеро.
Наш путь лежал строго на север, к побережью Баренцевого моря, в одну из губ. «Губы» - для непосвященных: это заливы на северном побережье Кольского полуострова. «Губ много-целовать некого» -шутили кольские поморы, отправляясь на промысел трески к северным берегам Мурмана.
Идея путешествия возникла спонтанно, так как Володе неожиданно, в конце года, пришла открытка от Рыболовпотребсоюза ( была такая структура в советские времена) с новостью, что пришла его очередь на покупку снежного скутера. Не удивляйся, читатель. В советские времена очередь была нормой нашего бытия, а скутеры или мотонарты, как их называли, были величайшим дефицитом. ( это слово тоже хорошо помнят жители старшего поколения).  Володя, ждавший скутер около года с покупкой не затянул, и вот наша команда  стоит возле блестящего красавца, которого только сняли с прицепа.
Проверить механизмы аппарата было делом времени, ибо Володя и его папа, Иван Павлович, имели прямое отношение к автотехнике. Замечаний не возникло и, прокатившись пару раз по отполированному декабрьскими ветрами озеру Сальмиярви, народ взалкал о путешествии.
- Чего! Какой поход! – Воскликнул Иван Павлович, услышав наши фазаньи вопли по поводу вояжа куда-  нибудь. – Мороз за двадцать градусов, полярная ночь. Вы чего, переработали, умники!
«Умники», не имеющие такого великолепного транспорта, виновато попятились, но Володя был непреклонен:
-Батя, мы же не на неделю собираемся, а на субботу и воскресенье. Доскочим до Линахамари и- обратно. Делов-то.
-Делов-то! –Передразнил «Батя» сынулю. – Новая машина, а если -поломка! Кто вас найдет!
- Мы пойдем озерами, а это недалеко от дорог, не пропадем. –Авторитетно заявил Володя.
Папа с восхищенным неудовольствием посмотрел на отпрыска, которому неумолимо катило к тридцатнику и, чувствуется, внутренне остался доволен сыном ( его кровь!).
- Так, придурки! Слушайте меня – Громогласно провозгласил Палыч. - Поедем к Печенгской губе, Вы в тех краях не были – заметил он, увидев, что мы переглянулись. Но это не дальше Лиинахамари. Там, у Трифоного озера,  у военных  есть подсобное хозяйство.  В нем мой дружбан обретается. Вообще-то поселок заброшенный.  Но мой приятель мужик настырный. Наплевал на все военные запреты и поселился в старой развалине и живет. Военные его гоняли, гоняли, потом рукой на него махнули. Вот к нему и поедем. – Палыч строго посмотрел на нас. – Вопросы?
- Компания путешественников, подавленная убийственной логикой папы Володи, молчала, но Володя  был сыном своего родителя. Посему, собравшись с мыслями, он обратился к папе с нестандартным вопросом: - Батя, а ты здесь при чем?
-Да как это при чем? –Раздался глас с неба возмущенного родителя. –Вы что, думаете, я вас одних отпущу! Да не дай бог что случится…- Палыч строго посмотрел на нас и добавил ворчливо: - Вы хоть институты позаканчивали, а ума у вас…он помолчал, подбирая подходящие к такому случаю слова. – Кот наплакал! –Нашел папа Володи подходящее сравнение. Специалисты с высшим образованием предусмотрительно промолчали, рискуя попасть под огонь еще более жесткой критики.
- Все! Решено! –Повысил Палыч голос, видя, что Володя хотел что-то то ли сказать, то ли возразить. –Заодно и треску подергаем со старых причалов.  Чего бензин палить  зря.  Треска к берегу подошла, кормиться – добавил он совсем миролюбиво.
- Завтра у меня выходной – сказал он как о совсем решенном. – Нужно продукты купить, ну там еще кое-чего…  А что вы думаете? Греться чем будете?– Многозначительно  вопросил Палыч в ответ на наше растерянное переглядывание. – Лопарю гостинцы нужно купить. Продуктов захватить, а то  в последнее время он вообще не выезжает. Живет тем, что рыбаки привозят. Вообщем, готовимся. Выезд - в пятницу после работы.
Володя, словно слыша стенания папы из глубин саней, старательно вытягивал скутер на заданную скорость. Наш коллектив, стиснутый в недрах самодельных саней-нарт, сконструированных местными рыбаками-умельцами с учетом климатических условий и пересеченной местности, чувствовал себя уютно, но обзор  имел только задний.
Проводив взглядом  поселок, затерявшийся в сопках северо-запада Кольского полуострова,  я вслушивался в  информацию, которую выдавал Палыч. -…Почувствуете, что ноги мерзнут, сразу говорите. Лучше пройдемся пешком, чем ноги морозить. Наст сейчас плотный, пойдем без проблем. Вообще-то неплохо было бы лыжи взять, но места нет в санях. Скоро Палычу надоело перекрикивать шум двигателя, и он затих.
Полярная ночь, Заполярье. Всего лишь пару лет назад для меня эти слова означали что-то джеклондоновское. Но вот я сижу в нартах, которые мчат, правда, не собаки, а современный скутер, а все остальное выглядит также как и во времена пионеров Севера. Наш экипаж был во власти полярной ночи, которая снисходительно поглядывала на землян, решившихся вопреки здравому рассудку в такое время года двигаться в направлении севера.
О полярной ночи можно говорить много. Горе вам, если вы не северянин, и о полярной ночи только наслышаны. Рассказы о этой особенности Крайнего Севера  тем, кто ни разу не бывал на Кольском полуострове, - одно из  любимых занятий жителей Заполярья. Удивленные слушатели ахают, услышав, что в городе по полгода ждут солнца, проживая в непроглядной темноте,  любуясь время от времени северным сиянием. Что правда, а что вымысел?
В большей части рассказов и многочисленных анекдотов заложен  вымысел. Северяне, вообще, большие шутники. «Одесситы в валенках» - назвал жителей Мурманска известный юморист. Но полярная ночь, это данность, определенная природой и не считаться с ней нельзя. Как подсказывают умные книжки, полярная ночь - это период, когда солнце зимой на больших широтах не поднимается над горизонтом и прямое солнечное освещение отсутствует. Причина ее появления - наклон земной оси к плоскости орбиты Земли. Наверное, и хватит для понимания ситуации.
С начала декабря полярная ночь плотно завладеет вашим сознанием и не выпустит  до середины января. Длится это «удовольствие» - сорок дней. Но те, кто ждет непроглядной темноты, ждет разочарование. Да, солнце не поднимается над горизонтом, но день все-таки есть. Он больше похож на сумерки, длится очень недолго, затем снова - ночь. Кому нужна темень непроглядная, это, пожалуйста, в высокие широты, к Шпицбергену, на пример. Мурманск - скромнее . Его прописка – 69 паралель.
Ветераны Севера, прожившие жизнь в Заполярье вам скажут, что полярная ночь это не явление природы, это образ жизни. Сколько бы лет ты не прожил на Севере, как бы хорошо не отдохнул летом, все равно тяжело встречать неизбежную пору года - полярную ночь. Ты все понимаешь, что это явление временное, пройдет и оно, но.  Темнота так  мягко и незаметно поглощает большую часть дня, что  в сознании закрадывается мысль, что все, солнце никогда не появится на горизонте. Нужно набираться мудрости у саамов, этих коренных жителей тундры. Их эпос, это кладезь жизни, выработанный веками проживания в тундре. У них нет понимания полярной зимы, а есть пять времен года: зима, весна, лето, осень и Каамос - таинственное время полярной ночи, которое длится с начала декабря до конца января. В это время днем наступают волшебные синие сумерки, а по ночам небо Лапландии озаряется таинственным северным сиянием, которое можно видеть почти каждую ночь. Лапландцы считают, что в небе сияют снежинки, которые взметает в воздух своим магическим хвостом сказочная лиса, бегущая по своим делам далеко за горизонтом. А те часы,  которые  скромно сереют вам на радость в середине дня, называются «синим» днем. Уже радостнее, правда.
Компенсацией за «страдания» северянам дарится северное сияние. Сколько о нем сложено сказаний, легенд. Я  склоняю голову над саамским эпосом. Народ саами, живущий рядом с полярным сиянием испокон веков, имеет несколько версий происходящего: это могут быть весточки живым из мира мертвых, а могут быть искры, которые взметнулись на небеса после взмаха лисьего хвоста, «лисьи огни».
Некоторые легенды живы и по сей день. Саамы называют полярное сияние «светом, который можно услышать», и многие люди, регулярно наблюдающие в жизни этот феномен, утверждают, что и вправду слышат его потрескивание и шелест. Я присоединяюсь к ним. Да, вы услышите шелест сияния, но не в городе, когда вы наблюдаете зеленоватые сполохи и светлые волны, перекатывающиеся от одного края неба до другого. Насладиться сиянием вы сможете только в тундре,  когда пропадут в дали городские огни, когда над вами разверзнется  огромный фиолетовый  купол, и вы поймете, что в Заполярье нет неба. Перед вами – Космос, с огромными дырами-прорехами, в которых клубится бездна. Вот тут-то вас проймет. Вы поежитесь от собственного ничтожества, а  над головой с тихим шорохом и потрескиванием развернется полотно северного сияния. Вы забудете все материалистические науки, вам захочется встать на колени и превратиться в язычника, увидевшего эту запредельную красоту. Норвежцы, живущие в Заполярье, рассказали, что когда древние викинги впервые увидели переливающееся радужное сияние в ночном небе, они сразу поняли: это блики от мечей валькирий, которые забирают воинов в чертоги Вальхаллы.
Володя держал направление вдоль берег озера. Оно и понятно. Там не было таких высоких застругов, которые наметают шквальные ветры.
Над нами нависли закуржавевшие от мороза  ветви берез. На фоне фиолетовой пастели неба они прорезались, словно на черно-белом негативе.
Вскоре скутер повернул влево, и наша экспедиция выехала на середину озера.
-Куда его несет,- заворчал Палыч, приподнимаясь на локте. Он долго всматривался в синеву полярной ночи, но, видимо, направление его устроило и он грузно упал на бок. – Все нормально! – Сообщил  попутчик, убеждая больше себя, чем нас. - Через час приблизимся  к другому берегу, а там пойдем пешком через перевал.
Иван Павлович был прав. Не прошло и часа,  как скутер сбавил скорость, проехался вдоль берега, словно катер, который ищет удобную гавань.  Нашел место, наиболее зализанное ветром и, взревев напоследок мотором, остановился.
-Кажись, приехали – проговорил Палыч и, неожиданно быстро для его массивной фигуры, выбрался из саней. Я и мой приятель – за ним.
Прошлись, огляделись. Вокруг безмолвие, даже ветер стих.  Перед нами высилась, поднимающаяся террасами, сопка.
-Вот эту высоту нужно будет переехать – показал рукой Палыч. Наша кампания уже привыкли к неожиданным решениям отца и сына и поэтому ничему не удивилась. Высота так высота.
Володя, разминая ноги, подошел к отцу и они, по привычке, стали громко разговаривать, махая друг перед другом руками. Затем повернулись и пошли в разные стороны. И это нас не удивило, мы -  терпеливо ждали решения спорщиков. Вскоре появился Володя и посигналил. Выяснилось, что он нашел дорогу, на предмет которой был такой горячий спор. Подошел Палыч, выслушал Володю и…,  пошел проверять колею. Вернулся довольный. Полез за пазуху, вытащил емкую армейскую фляжку в суконном чехле.  - На дорожку –сказал  старший товарищ, сделав добрый глоток.
-Держи, только не торопись глотать, задержи дыхание. - Я послушно взял флягу, сделал глоток согласно рекомендациям. Что глотнул, - не понял.  Проще сказать, что подержал во рту и проглотил раскаленный огненный шар. Глаза  у меня стали рачьими и я с трудом выдохнул.
 –Ну как? – Заботливо осведомился Палыч. –Ты не боись, это наша настойка, заполярная. Только она согревает и придает силы на переходе. Сейчас почувствуешь. Давай! – Скомандовал он Саше. Саша послушно проделал все манипуляции, только после глотка его, и без того крупные глаза, стали еще боле выразительными. – Молодец! –Одобрительно отметил Палыч, видя как наш друг мужественно справился с заданием.
-Держи Вовка! – Скомандовал старый. Пришлось пострадать  водителю.
Ну, теперь с Богом! = Скомандовал руководитель экспедиции. В это время, на нас посыпался, словно окропив, острый звенящий иней. –Ну вот –рассмеялся Палыч. –Получили благословение в дорогу.  Мы, подняв лица, замерли в счастливом неведении.
Скутер, взвыв мотором, поднялся на берег и скрылся в прибрежном перелеске. – Пошли и мы, парни –скомандовал Палыч, и первым двинулся вперед.
Природа за какие-то несколько десятков километров резко изменилась. Слева и справа тянулся рослый здоровый лес, так разительно отличающийся от никельских окраин. Он неожиданно прерывался пустошами, которые летом разольются озерами. Идти по плотному, зализанному ветрами насту, было веселее, чем сидеть в санях и созерцать  унылое безмолвие озера. Лес, казалось, вымер. Но это только казалось. Наши шаги будили обитателей леса. Напуганные шагами  с ветвей падали куропатки и прятались в пушистый снег, под ледяную крышу. То и дело нам встречались глубокие следы. – Лоси гуляют –авторитетно заявлял Палыч. – Целая семья прошла.  – А здесь капкан стоял – показывал нам Палыч небольшую выемку. – Лис много развелось, вот и разрешили промысел. Но я его не одобряю – с осуждением говорил Палыч – жестокое это дело.
Палыч пребывал в великолепном настроении и рассказывал всякие охотничьи небылицы,  что в таких местах медведица свистит разбойничьим свистом, заложив в пасть мохнатые лапы. Мы смеялись, разглядывая обочины дороги,  заросшие елями. На вершине сопки   стояла плотная темно-зеленая щетка густого хвойного леса. Лес стоял здесь нетронутый, с гладкими голыми стволами. Своими суковатыми руками, поднятыми высоко вверх, они обнимали облака, лениво скользившими по ультрамариновому небосклону.
Зима сковала болота, выровняла неровности. Лес превратился в сказку. Иней искрился под лунным светом и, казалось, что  мы одни-одинешеньки на земле. «Вот выйдет сейчас из-за валежины нечто огромное и лохматое и проревет: - Кто нарушил покой в моем царстве!»– Подумалось мне.
 –Уникальные места!- прокричал Палыч. –До войны Печенгский район называли заполярной Швейцарией. Сюда даже туристы из Финляндии приезжали.  Потом все газом от комбината выжгли.
Незаметно преодолели подьем, и спуститься к тундре было несложно. Остановились возле вековых сосен. У корней исполинов было тихо, как в церкви.  Вверху, там, в гуще вершин шалил ветер, осыпая хвою. Хвоинки, падали вращаясь, словно танцуя вальс, и тихо  покрывали наст плотным скользким покрывалом. Не хотелось уходить из этого лесного храма.
Перед нами расстилалась огромная волнистая равнина. Это была печенгская тундра. Зима шквальными ветрами и снежными штормами выровняла впадины  и бугры. Можно было только догадаться, что   в их складках укрылись беспокойные ручьи и блюдца озер.
Над головами раздался резкий беспокойный крик. Мы вздрогнули от неожиданности.- Это сапсан – успокоил нас Палыч. – не любит когда его беспокоят.
Бескрайняя заполярная тундра,  обманчиво ровная и обманчиво спокойная, в любую минуту была готовая превратиться в мегеру и наслать на путника все мыслимые и немыслимые беды. В тундре не оставляет ощущение  затаенной угрозы. Как бы ни привлекательна она бывает, ей нет доверия. Обманет.  Редкая тихая  погода воспринимается как проявление снисхождения, за которым последует расплата ветром и снегом.
В этот вечер тундра была спокойная. – Где-то над Баренцевым морем, за покатыми хребтами гряды Муста-Тунтури, пробивался узкий, словно щель ножа, зеленый луч.
-Дело идет к северному сиянию - проговорил Палыч, показывая в сторону севера. –Повезет, - посмотрим.
-Можно подумать, батя, мы не видели северного сияния, - иронично хмыкнул Володя.
-Балда! –Припечатал сынулю папа. –Здесь такое сияние, которого ты не видел. Под Никелем оно зеленоватое и неяркое, а здесь, если грянет, глаз не оторвать. Почище твоей цветомузыки будет.
-Сиянием его, видите ли, не удивить. – Бубнил Палыч. Без лишних слов мы погрузились в сани и тронулись по  волнистым сугробом и засыпям.
Зима! Ничего сейчас не увидеть –стенал Палыч. –Ничего! Летом я вам покажу такие места. Дух захватывает.
Пока же можно было только догадываться, что едем по тундровым болотам. В некоторых местах проступала предательская ржавчина. Володя включил фару, и мы развернулись в санях, чтобы наблюдать картину заполярного бытия.
Деревья перед тундровыми болотами стояли  как остовы, выветренные до белизны. В воздухе запорхали снежинки. Седой полярный сыч пронесся сквозь хоровод снежинок, вращая головой по окружности. Он видит все в тундре: каждого зайца под кочкой, каждую мышь за травинкой. Народившийся серебристый месяц обливал тундру светом, помогая птице охотиться.
 Волнистое однообразие сделало свое дело. Может, помог употребленный «огненный змей», как назвал Володя папашину гремучую смесь. Только наша троица поникла головами, свернулась, кто как может и банально уснула. А что прикажете делать в разгар полярной ночи в заполярной тундре под рокот неутомимого скутера.
Володя потерял сани  в середине пути по  печенгской тундре. Как это произошло, сейчас и не вспомнишь. Только проснулись мы от тишины и от снежинок, медленно падавших на наши разгоряченные от сна лица. Мы не двигались, вокруг стояла звенящая тишина.
-Ничего не пойму- пробурчал Палыч, распрямляясь. – Сломались что ли.- Он встал на колени: -Парни! А скутера нет! Ну дела! – Восклицал он, хлопая себя по коленкам.  -Вот, Вовка! Вот стервец! Не услышал, как буксир сорвался с крюка и укатил! Тем временем  я и  Саша выбрались из саней, и стояли, приходя в себя.
- Так! – Не унимался Палыч – Мы спим, а Вовка уже к Трифонову озеру подьезжает.
-Чего делать будем? Иван Павлович, – деловито спросил Саша и, нужно сказать, во время. Дело шло к позднему вечеру, начинало морозить. Когда Володя повернет голову, обутую в скафандр, неизвестно. Если сразу не понял, что едет без саней, то сообразит нескоро.
- Что будем делать, говоришь? – Задумчиво проговорил Палыч. – А ничего не будем. Пошли дрова заготавливать. Дело к морозу идет.
Саша вытащил из саней пилу, топоры и мы двинулись к недалеко стоящей стайке берез.  Идти было легко. Несмотря на сгущающуюся темноту полярной ночи, месяц освещал тундру и игрался светом.
Это только непосвященному кажется, что полярная ночь, это беспросветная мгла. Отнюдь. Снег из-за своей неровности самым причудливым образом сочетает все оттенки неба и таким подсвеченным полотном составляет единое целое в северном пейзаже с небосклоном.
Меня не покидало ощущение, что тундра живой организм. То и дело я видел картинки, напоминающие какие-то лики. Вот  опешил от того, что на меня смотрят два глаза. Глубокие, проницательные. В голову лезут всякие мысли про астралы, а подойдешь ближе, глаза превратились в два валуна, незанесенных снегом.
Мы не норвежцы, которые всюду видят троллей. Когда я рассказал о своих впечатлениях, знакомый норвежец рассмеялся,  хлопнул меня по плечу, и сказал: «Сказки нужно читать, Виктор, сказки!»
Прозвенит ветер, провоет пурга, и снова ничто не нарушает тишины. В такую ночь можно услышать шёпот звёзд и разговор снежинок. Вот и небольшая рощица полярных берез. И нам нужно их рубить. Я и Саша стояли перед ними, склонив головы, чувствуя свою виноватость. Нам хотелось просить у деревьев прощения, что рубим мы их в силу необходимости. Так древний охотник, направив стрелу в сторону пасущегося оленя, просил прощения, что он лишает его жизни. Мы обтоптали наиболее подходящие для рубки деревья и принялись за работу.
Пока мы рубили стволы, за спиной возникло  мерцание. Повернувшись, я увидел небольшой костерок. Ясно, Палыч использовал НЗ дров для ориентира. - Должен же Володя почувствовать отсутствие саней.- Подумалось мне.
-Саш, ты хоть представляешь, где мы застряли?- Спросил я своего приятеля. Саша работал маркшейдером на руднике, знал карты местности и, вообще, был местным человеком. Он помедлил: … - не знаю, - сказал он - скорее всего мы уже за Заполярным и уехали ближе к Лиинахамари, но вот где дорога я не соображу.  Думаю, Палыч, направление знает, ежели совсем припрет, то добредем пешком.
Подтащив к костру пару  стволов, мы увидели, что наш старший товарищ приготовил бутерброды из тушенки и сидел у огня. Настроение у него было не ахти.
-Иван Павлович, - помедлив обратился к нему Саша. –Вовка должен же почувствовать, что идет без саней?
- Почувствовать? – Палыч поднял на него глаза.- Да ничего он на этом скутере не почувствует. Такая мощная машина! Поймет, что нас потерял только тогда, когда будет переезжать зимник, который каждый год грейдером прокладывают. Там ему придется скорость снизить, а то и остановиться, чтобы удобнее эту дорогу переехать. Но вот проложили ли эту дорогу, я не знаю.- Палыч посмотрел на часы. – По моим прикидкам он должен доехать, только видите в чем проблема. Палыч кивнул …на канистру с бензином, которую он вытащил из саней. Я и Саша, переглянулись и все поняли. Володя может «обсохнуть».
-Чего делать, Иван Павлович? - Спросил Саша.
-Ничего не нужно делать, парни. Только ждать – Палыч встал и энергично замахал руками. – Ждать, ребята, ждать. Вовка, воробей стреляный, его в таких ситуациях учить не нужно. Если он уже у дороги, то «стрельнет литр-другой у проходящих машин. Еще не поздно. Если машин нет, то развернется и бодрой рысью вернется к нам. Так что терпение, парни.
-Пойду, пройдусь- сказал Палыч, взяв топор. –Дров еще порублю, а то замерзать стал. –А вы, не мерзните напрасно, залезайте под полог и вздремните. Где еще вам придется в тундре под открытым небом спать -пошутил он и ушел, поскрипывая унтами.
Но вздремнуть нам не пришлось. Пока мы перебрасывались фразами, дожевывали бутерброды, запивая их чаем, небо над Муста -Тунтури осветилось зеленоватым светом. Я и Саша не придали этому никакого значения. Зеленоватые полотна северного сияния полярная ночь развешивает по всему небосклону и в Никеле мы, подчас, не обращали на него внимания.
 Но здесь возникло другое. Это была сказочная иллюминация! Словно невидимы ютуллы, слуги полярной ночи, вбросили вверх полотно пурпурного цвета и растянули его над Муста - Тунтури. Медленно колышась, словно занавес над сценой, полотно стало опускаться к земле, освещая вершины хребтов малиновым светом.  Весь небосклон над полуостровами Средний и Рыбачий  пульсировал сиянием.  Вдруг трепещущее полотно порвалось, и изнутри вырвался лиловый цвет. Он резко контрастировал с алыми всплесками, освещающими  расщелины гор, затихшие под снегом озера.  Затем последовали, словно бенгальские огни, сполохи.  Медленно оседали затухающие искры на вершины Муста-Тунтури. Мы стояли, потеряв счет времени.
-Ну, каково! – Услышали мы торжествующий  возглас  Палыча.- Где вы такое видели! Мы и не заметили, как он вернулся с дровами.
-Я вижу, что вы еще не ложились. Все, давайте спать. Неизвестно когда Вовка вернется. Давайте дежурить у костра по одному, остальные – отдыхать. Я сейчас дежурю, затем разбужу кого-нибудь из вас.
Не особенно раздумывая, я забрался под полог. Но сон не шел. Спать не давал небесный купол. Он был удивительно прозрачен. Сквозь него проглядывала пустота Космоса. Может, поэтому,  мистики  утверждают, будто Север ближе к тому свету? Хотя это не ново.  Вспомните «ребра Северовы», Гиперборею, термины, которыми награждали наш край богословы и исследователи. И не без причинно. Оглянитесь вокруг: леденящее душу пространство тундры,  промерзшая почва, искореженные, ищущие прикрытия у земли, карликовые березки, холод,  свирепые, не щадящие ничего живого ветра, чернота полярной ночи. Так что жителей Заполярья «тем светом» не напугать. А вот Космос Заполярья, это дело другое. Он яркий, фиолетовый с прозрачными смеющимися звездами. А между ними пугающая, волнующая сознание, пропасть. И там, страшно подумать, бесконечность: клубящаяся, загадочная. Я даже поежился от ощущений, нахлынувших от созерцания. Поймал себя на мысли, что  мы недалеко ушли от пещерных жителей. Такое ощущение пустоты чувствовали древние жители Гипербореи,   переживая  долгую полярную ночь с ее пугающей бездной над головой.
Этих изысков вполне хватило моей, и без того перегруженной дневными впечатлениями, голове, - я заснул. Но спал  недолго.
-Подьем, парни!- Раздался звучный голос Палыча. –Блудный сын вернулся. «Блудный сын» стоял возле костра и заправлялся бутербродами, прихлебывая чай из термоса.
Мы выбрались из саней. Володя, энергично работая челюстями, рассказывал о своих приключениях. Все было просто. Бензин, действительно закончился и скутер встал. Встал он, как и полагается в таких случаях, по закону подлости,  в голой тундре. Володя, к своему удивлению,  убедился, что  потерял прицеп. А в прицепе мы спим сном праведников. Но думать о том, где он нас потерял, ему было некогда. Он посмотрел на багажник своего аппарата и увидел, что запасной канистры в нем нет. Радости он, конечно, от такого открытия не испытал и был готов задуматься в какую сторону бежать: то ли к Трифонову озеру к приятелю Палыча, к которому мы едем или – к нам. От умственных усилий нашего героя спас его величество случай. В багажнике скутера осталась от предварительных вылазок небольшая аварийная канистра с бензином. Володя дозаправился и лихо домчал по своим же следам к нам.
Эмоциональная встреча закончилась,  Палыч погнал нас по местам. Он отправил Володю в сани, на что тот  не возражал.
Вскоре мы увидели туманное, словно маслянистое, зарево.
-Подсобное хозяйство- пояснил Володя. - Считай, что приехали. Небольшая отворотка к Трифонову ручью и – мы на месте. Действительно, Палыч, искусно маневрируя среди какого-то деревянного хлама, полуразрушенных построек,  подьехал к…Вот здесь меня переклинило. К чему подьехали, я сказать сразу не смог. Дом, не дом. Землянка – тоже не проходит. Пока я соображал, отворилась дверь, и с керосиновым фонарем в руках вышел человек. В сумраке разглядеть его было мудрено.
-Ну наконец-то! – Воскликнул человек, подходя к нам. – Чего так припозднились?
- Да потерялись немного- нехотя ответил Палыч, слезая с седла скутера.
-Здравствуй, Николай, здравствуй, дорогой – он обнял хозяина строения.- Как живешь? Считай, больше полугода не виделись.
-Да нормально живу- отозвался Николай. –Только вот свет обрезали. Нужно снова будет с военными договариваться. Да за продуктами не могу выбраться. Метет нынче, машин нет. Да вы проходите в дом, проходите –обратил он на нас внимание.
-Парни! –скомандовал Палыч.- Продукты - в дом, а то песцы погрызут. Как тут лисы, Коля, не достают?
-С трудом отбиваюсь – отозвался Николай, придерживая нам дверь. – И капканы ставлю, и, чего греха таить, яд разбрасываю. Ничего не помогает. Развелось как крыс.
- Ну так это тебе на радость- ответил Палыч. –Пушнину сдаешь?
-А на что я бы и жил- сказал Коля. –Только облрыболовпотребсоюз сейчас артачится: пушнину без клейма охотсоюза не принимает. Обьяснения требует, откуда у меня столько шкурок. Но это все ерунда, проходите, ребята в дом.
Мы, пригнувшись, зашли в «дом». Это, действительно, был дом, чего не скажешь  о нем снаружи. В зыбком свете «летучей мыши» я разглядел большую чугунную плиту, которая светилась малиновым багрянцем от раскаленных углей. На плите стоял большой противень, явно армейского образца, прикрытый листом железа. От него аппетитно пахло жареной рыбой. У стенки стоял большой стол, застланный выцветшей клеенкой. Над столом чернело подобие окна. В углу на стене приколочена огромная вешалка, увешанная одеждой. Была еще одна дверь, вероятно, в другую комнату, служившую хозяину спальней.
-Раздевайтесь, ребята, и - за стол, а то рыба пересохнет- весело суетился хозяин. –Только не взыщите: хлеба у меня нет и последнюю луковицу доел
-Коля, не гоношись, мы все привезли- отозвался Палыч, сбрасывая свою амуницию. –Вовка, тащи продуктовый рюкзак. –Картошку, лук, хлеб ну и горючее… Одним словом, все как положено.
-Вот спасибо, дружище - обрадовался Николай, поднося противень к столу. Вскоре мы сидели за столом, держа алюминиевые кружки, позаимствованные из того же склада, что и противень. Да и вилки были явно армейского происхождения. Палыч широким жестом разлил водку и со словами: «За встречу» лихо опрокинул содержимое. Все последовали его примеру.
За столом воцарилось молчание, нарушаемое  комплиментами в адрес повара. Николай довольно смотрел как мы поглощаем удивительно вкусную треску. –Ешьте, ребята, ешьте- приговаривал он. -Треска еще утром в море плавала.
-Ну мы завтра рыбку половим, Коля? – Спросил Палыч. Он наелся и благодушно откинулся на бок плиты, наслаждаясь теплом.
-Коли захотите, то почему и не поехать  подергать треску со старой пристани. Помнишь это место, Иван? – Сказал хозяин.
-Это старая монастырская пристань? – Переспросил Палыч.
-Она самая. 
–А доберемся? – Не унимался наш старший товарищ.
-А где бы я тебе этой трески наловил – парировал Николай. –Но вообще, рыбы у меня несколько бумажных мешков –оборонил он. –Это так на всякий случай, если разоспитесь и не успеем засветло.
-Нашел засветло! – Фыркнул Палыч.
–А я тебе про что и говорю. –Рассмеялся Николай, выразительно поглядев на располовиненные бутылки.
-Вовка! Поухаживай за старшими - скомандовал разморенный теплом Палыч. Незаметно мы опустошили противень с треской. На столе появился старый, видавший виды, чайник.
После чая  потянуло на улицу. – Ребята, удобства сзади дома. Там увидите скворечник - предупредил хозяин. Выйдя на улицу и, завернув по совету хозяина за «дом», я понял, что жилище напоминает лопарскую вежу. То есть деревянную постройку Николай со всех сторон засыпал землей, оставив только дверь и маленькое окно. Окруженное со всех сторон огромными гранитными валунами, жилище было незаметным. О туалете лучше ничего не рассказывать. Вскоре по моей тропке туда прошел Саша. Возвращаться в душный дом не хотелось, и мы остановились, наслаждаясь ночным воздухом, простором и  необычностью местности.
Насколько хватало глаз, перед нами лежала тундра. Вдали виднелась сероватая мутная полоса. Это Печенгская губа –подумалось. Было ощущение, что мы попали в декорации старого фильма «Миллион лет до нашей эры». Кругом торчали, пластались гранитные надолбы, с них словно стекала магнитная лава. Казалось, что только сейчас Земля закончила свою первичную деятельность. Что еще немного, раздастся оглушительный взрыв и все начнется с начала. Как мог ледник, ползущий сверху, с севера, так фантастически разуделать землю.
-Что, парни, впечатляет?- Раздался голос Палыча. Его голос в тишине прозвучал оглушительным громом. –Это сейчас голая тундра, а летом я вам скажу…-он даже прижмурился. Места здесь исторические, лопарские. Слышали о таких? Здесь как раз  Печенгский лопарский погост располагался.
Я и Саша переглянулись. Мы неплохо знали местную историю  и что Печенгский район это историческое место Петсамо, за который было столько наломано в новейшей истории.
-Чему удивляетесь? –Усмехнулся Палыч. –Да я этот район вдоль и поперек обьездил. Еще на немецком «студебеккере» заруливал. Медно-никелевый концентрат по финской дороге в Лиинахамари в порт возил. Сейчас ничего не увидите, но летом я вам устрою экскурсию по памятным местам.
Длинная дорога, сытый ужин, водка сделали свое дело, и нас потянуло в сон.
-Парни, проходите в комнату и ложитесь на любую  койку.- Раздался в темноте голос хозяина. –Не обессудьте, белья нет, одеял по паре штук на брата. Повторять нам не пришлось. Нащупав свободные койки, мы провалились в сон. Было такое ощущение, что я только что положил голову на подобие подушек, как раздался голос Николая.  Он стоял посередине комнаты с «летучей мышью» и призывал нас к подьему.
За завтраком он и Палыч обсуждали программу дня. Решено было ехать к остаткам монастырской пристани и порыбачить, а там видно будет.
Взвыл скутер, водителем на этот раз был Николай. Куда мы решили ехать, дороги не было. «Было направление» - пояснил Палыч. Позже я пойму, что это особенность тундры, выработанная поколениями местных жителей. После получасовой отчаянной тряски по ледяным застругам, скутер остановился возле снежных  берегов.
 –Ну вот, я вас доставил по назначению –довольно сказал Николай, снимай огромные рукавицы. –Перед вами Девкина заводь. Он по - хозяйски обвел рукой медленно переваливающееся тяжелое маслянистое водное пространство. –Дальше  - Печенгская губа, а еще далее - Баренцево море.
Впереди чувствовалось невидимое пространство  открытой воды. Внезапно осеняет: - да мы почти на краю земли.  Сизая гладь с  затуманенными берегами слегка колышется. Словно спит или притворяется спящим. Страшно подумать, что будет, когда оно проснется.
Николай вывел нас из оцепенения: -Так! Решаем, кто рыбачить- тот в ту сторону. – Он махнул куда-то в мутное марево рукой. –Учтите –туда путь только пехом. Машина не пройдет. Мне же нужно пройтись по своим заповедным охотничьим местам, проверить капканы. Есть желающие сопровождать?
Перспектива тащиться по обледеневшему берегу, затем дергать леску в надежде подцепить рыбину…Я смалодушествовал и изьявил желание следовать за нашим проводником. Саша тоже оказался личностью не героической и присоединился к нам. А чего. Если бы у хозяина рыбы не было. Николай, казалось, был доволен исходом дела.
-Очень хорошо – сказал он. –Иван, ты эти места знаешь, но все-таки… Возьми. –Он протянул Палычу ракетницу. Я с ребятами проедусь по кругу и вернусь. Затем помолчав, добавил: - Может, передумаете? Рыба дома есть. Сейчас прогуляемся и обратно. Обед приготовим. Но отец и сын стоили друг друга. Покачав в знак отрицания головами, они, взвалив на спины рюкзаки с рыболовными снастями, пошли прочь от провокационных речей Николая.
Оседлав многострадальный скутер, мы рванулись к сопке, которая по утверждению Николая была самой высокой в округе. Оттуда он обещал нам «сказочные» виды. Я и мой приятель  то и дело прижмуривали глаза в страхе, что сейчас нас снесет  со скутера какой-нибудь гранитный клык, выпирающий из-под снега. Но  «водила» дело свое знал, и вскоре скутер встал у каменистой гряды. Дальше нужно идти пешком. Мы огляделись. Прихваченный морозом снежный наст выглядел, словно декорация к сцене «зима».   – Сейчас заберемся на вершину, оттуда вид…ахнете!-  Прокричал нам Николай.
Он не соврал, заполярный Дерсу Узала.  Перед нами открылась Печенгская губа,  а вдали чернели на сиреневом фоне  хребты Муста- Тунтури. Мороз давал о себе знать. Глаза слезились, ресницы схватывало изморозью, отчего все изображение становилось зыбким, неустойчивым. Я и Саша ждали команды грузиться на аппарат, но наш «гид», тянул время.
-Подождите, сейчас начнется - сказал  Николай. Он преобразился. Это был уже не серый незаметный мужичок из подсобного хозяйства. Это был хозяин тундры. Он не был лопарем, наш новый приятель. В нем не было ничего от саами или другого жителя Заполярья. Но это была его земля, он здесь родился и не захотел менять свой образ жизни на квартиру в городе. Николай  был здесь хозяином, и по-хозяйски радушно показывал нам,  гостям, свое жилище, тундру. Мы поняли, для чего нас пригласил Николай в поездку. Ему хотелось, чтобы мы прочувствовали всю красоту полярной ночи и ее спутника, северное сияние. И он не ошибся. То, что мы увидели, не было повторением вчерашнего шоу. Это была совершенно другая цветомузыка. У полярной ночи неуемная фантазия, она не повторяется в своих представлениях. На этот раз нас поразила желтая дымовая завеса, которая, клубясь, выползала из-за хребтов Муста-Тунтури. Она служила фоном для постановки фантастических декораций, которые  тенями возникали на горных склонах. Достаточно немного воображения, чтобы дополнить этот театр теней своими догадками и перед тобой разворачивалось мимолетнее действо, чтобы быстро исчезнуть и не дать тебе осмыслить происходящее. Тут же на ушедшее видение наслаивалось новое, не менее загадочное и яркое. Затем, словно под занавес, горизонт осветился ярким светом, подобно огню от сварки. Мгновенная вспышка, но  ее хватило, чтобы  почувствовать  этот нечеловеческий пейзаж — мы словно заглянули в мир, еще не населенный людьми. Явление исчезло, оставив тебя додумывать происшедшее. Глаза еще искали яркие пятна, но вокруг простиралась морозная, леденящая душу, серость хребтов, да сверкали под светом нарождающейся луны ледяные торосы у берегов. Позже Николай нам обьяснит, что по саамским легендам северное сияние, это полигон, на котором борются духи, в виде сполохов. От накала борьбы и страстей зависит яркость и красота небесного явления.
Театр огней затихал. Полярная ночь вновь, заботливо, закрыла свой занавес, оставив луне скудно освещать  поверхность земли. Я вздохнул, пора возвращаться. 
Позже, дома,  в благоустроенной квартире,  в голове будет стоять свист северного ветра,  в глазах вспыхивать сполохи северного сияния. Бацилла тундры, как кусочек льда в глаза Каю, вонзилась в меня. И излечиться от этого вируса можно только одним, тундрой.
Ничего нет вечного. Так и полярная ночь с неохотой откатывалась в свои заполярные владения. Уже радовал  не синий лопарский день, а  небесный свет, который лился из-под облаков,  вселяя  надежду, что скоро, очень скоро жители Заполярья встретят заполярное солнце.
Солнце с каждым днем все настойчивее выглядывало из-за сопок, освещая их  стылые вершины. Оно всегда появлялось к обеду  на юге. Этот вопрос на Севере интересует именно европейцев, впервые попавших на Крайний Север. Саами, и другие северные народности, не придают этому никакого значения. Прищурив  без того неширокие глаза, хозяин  Заполярья скажет: «А ты не думай, однако.  Ты просто чувствуй солнце». Он прав, житель своей студеной страны: чего думать, если после длительной полярной ночи, солнце действительно появляется на юге. Это также очевидно, что Полярная звезда – на Севере.
К горизонту  несколько дней подступало свечение. Казалось, нас вот-вот захлестнет этим сиянием, но сил у светила было еще недостаточно:  оно отступало — бледнело и темнело. И сегодня, радость! Солнце, еще желтушечное, неяркое, нашло силы и встало над сопками. Пусть ненадолго, но взрыв золотистого света выплеснулся на землю. Люди останавливались на дороге, приставляли ладони к глазам,  и смотрели, смотрели на юг, откуда появился, пусть еще не полностью, солнечный круг.  Недолго радовало землян Заполярья ярило.  Медленно скрылось оно  за сопками. Народ стоял, оживленно переговариваясь. Люди были свидетелями возвращения солнца из зимнего небытия. Плен полярной ночи закончился.
После плена у полярной ночи, затем возвращения солнца, было бы странным, если не потянуло к саамскому эпосу, к сказаниям тундровых людей. По- новому читалась «Калевала».
Саамские легенды гласят о том, что олени приносят на рогах солнечное божество. Теперь я понимаю культ Пейве, саамского бога солнца. А еще я понял, почему зимой олени упорно движутся к югу. Они движутся на встречу с солнцем.



Код Севера-пустота
Север — тени сокрыты в заснеженных тропах, бесконечность над тундрой —спокойствие сердец. Солнце — космический дирижер ледяного оркестра природы; и ночь здесь бессмертна, точно саамская песнь.

Со временем впечатления тускнеют, превращаются в воспоминания, а потом и вовсе покрываются муаром времени. Но нет-нет,  вскрывается пласт времени и вырывается гейзер воспоминаний. Настолько сильный, что, кажется, не прошло десятилетий, а все произошло вчера. Так бывает, особенно у северян, людей, проживших жизнь в Арктике, Заполярье, затем покинувших эти, казалось бы, нелюдимые угрюмые места.
«-…Я жила там долго, знаю. Север томит, печалит. Хочешь уехать, и не можешь, что-то держит. Не отпускает. Как - будто попал ты в ловушку. Заперли тебя в ней, защелкнулся замок». – пишет мурманская поэтесса
Еще во времена Джека Лондона эта, своего рода болезнь, назвали арктической лихорадкой. Что за микроб ее возбуждает, никому неизвестно, но он существует и не одно столетие. И пока ни один микроскоп его не нашел.
Этот вирус безвреден для организма, но, поселившись в мозгу у человека, вызывает у своей жертвы непреодолимое желание снова оказаться в Заполярье, на просторах Ловозерских и Волчьих тур, на Печенгском перевале.
- Это болезнь воображения – говорят мне авторитеты от психологии – ты чересчур впечатлителен.
 – Согласен – говорю я.- Я человек впечатлительный, эмоциональный, и тут же называю общих знакомых, которых никак не упрекнешь в излишке эмоций. Но, тем не менее, вирус арктической лихорадки гонит их из теплых квартир средней полосы России, а то и юга в края, где почти два месяца тянется полярная ночь,  с завыванием проносятся шквальные ветры, будоражат психику полярные сияния.
Возвратившийся рождается заново. Для него снова становятся родными угрюмые сопки, хмурые зори, бескрайняя тундра.  Вообщем то, отчего он уезжал несколько лет назад. Уезжал, чтобы вернуться снова. Заполярье помогает человеку воскреснуть, сбросить унылость серого бытия. Жителю средней полосы не понять состояния вернувшегося за Полярный круг, который падает в ягель и лежит, вдыхая ни с чем не сравнимый запах. С этим запахом возвращается ощущение возврата. Ты вернулся в свой Дом.
Некоторые идут в своем «излечении» дальше: уходят в охотничьи избушки и живут там. Кто-то рыбачит, кто-то пишет. Другие просто живут, наслаждаясь пустотой.
Вот тут-то я и попался. Назвал причину  непередаваемого, да что там непередаваемого… необьяснимого состояния. Сам я не смогу передать слова характеризующие  пустоту Севера. Наверное, я ее мог только чувствовать, но не в полной мере. Все-таки, я в тундре был гость.
Дадим слово Фарли Моуэту, канадскому писателю, исследователю Арктики: «…Больше всего меня угнетала пустота. Эти ужасные проклятые пространства, им нет конца и края…Их просторы так однообразны, что появляется желание кричать, вопить или перерезать себе глотку!».  Ну как? Задело? Но это еще не все.
«- Пустота Севера, — утверждает философ Григорий Померанц — это живой образ целого. Поэтому теперь, когда люди в потребительском изобилии предметов, жратвы или сенсаций ощущают потерянность, так важна внутренняя сосредоточенность, какую дает наблюдение пустоты в природе. Природа всегда целостна, распад приносит цивилизация. Так называемый исторический прогресс ведет к разрушению прагармонии и духовно калечит современного человека. Лишь в уцелевших архаических культурах сохранилось это ощущение единства». Лучше сказать невозможно, да и не нужно.
Григорий Померанц,  философ, культуролог, писатель, знал, о чем говорит. Он  был арестован в 1949 году по обвинению в антисоветской деятельности, осуждён на 5 лет, отбывал наказание в Каргопольлаге, где и открыл для себя силу пустоты.  «Друзья смеялись над ним — вокруг, мол, бараки да колючая проволока, а он, точно Ромео на Джульетту, влюбленно смотрит на северное сияние. Померанц знал, что побудка на рассвете, что он снова не выспится, но продолжал, словно зачарованный белоснежной мелодией Севера, допоздна бродить по зоне, прячась от дежурных».- Пишет Мариуш Вильк в своей книге «Тропами северного оленя» о философе в черной телогрейке. Он не философ, этот «обрусевший» поляк, но, попав на Север,  остался за Полярным кругом, заразился пустотой и ищет ее начало.
Он не одинок в своих поисках. С незапамятных времен пустынники искали уединения на Севере. Они искали Пустоту. Скажу сразу, что увидеть ее невозможно, ее можно только почувствовать.  Вам поможет   прозрачная   палитра северных красок, которая  позволит  взгляду устремиться вдаль. Такого явления не встретишь нигде, кроме как в заполярной тундре, когда тебя целиком поглотит тундровая бесконечность.
Меня могут поправить тем, что путаю пустынь и пустоту. Нет, не путаю.  Пустынники, они же анахореты, действительно искали уединение под названием пустынь.
« Корявая березка застенчиво прикрывается листочками, соснячок и ельничек, смахнув зимнюю дрему и пушистый снег, зеленеют как-то особенно торжественно. И в этом робком, слабом проявлении жизни растений заключается, увы, вся красота обширной пустыни весною. Ни селений, ни хотя бы одиноких изб не видать. Живут ли здесь люди? Или это край, забытый человеком?» - Пишет  Россиев П.А.в повести «На севере диком». Больше ста лет назад он написал о своих впечатлениях.
Некоторые из пустынников подвергали свою плоть мучениям, возлагали на себя цепи, железные кольца, вериги. Другие  уединялись  в необитаемые местности, пещеры. Однако подобные подвиги пустынничества стали постепенно исчезать, так как церковь вскоре предпочла более мягкую форму отшельничества, именно — общежитие  монахов. А им за монастырскими заботами было не до пустоты. Дай бог справиться с послушанием, возложенным старцами. Так что  среди пустынников могло и не быть искателей пустоты.
Я не сравниваю Померанца со старцами. Для человека, не привыкшего к суровым условиям Севера, даже короткое пребывание за Полярным кругом — огромное испытание. Избыток солнечного света или, наоборот, чернота полярной ночи, добавьте бесчеловечность в пространстве  – все это играет не на пользу.
 «Достаточно пережить долгую полярную ночь с космической бездной над головой, чтобы голова эта наконец уразумела – неба нет» - утверждает Мариуш Вильк в своей книге «Тропами северного оленя». Не моя задача комментировать книгу, но отмечу одно- Вильк крепко потрудился над  изучением явления как пустота. Его фразы вспомнишь, когда будешь лежать в спальном  мешке в тундре в разгар полярной ночи и смотреть  …чуть не сказал «в небо». Ан нет. Не веря глазам своим, всматриваешься в великолепный фиолетовый купол звездного неба и видишь…да! Именно его, космос. Не сразу придешь к такому выводу, но придешь.
Так это ты, современный цивилизованный человек, обремененный всяческими знаниями. А что взять с первобытного саами-лопаря с незапамятных времен заселявших крайний Север. Оказывается много чего можно взять из их многотысячелетнего бытия.  Прав был Григорий Померанц,  сказав: «Лишь в уцелевших архаических культурах сохранилось это ощущение единства». Люди тундры не боялись пустоты, они жили в ней.
- если бы пустоты не было, ее стоило бы выдумать – переиначу я великую фразу.
«Величественная пустота» - Так выразительно передал свои впечатления Эдвин Олдрин, один из американских астронавтов, первыми побывавшими на луне в 1969 году 20т июля. -На фоне чернильно-черного неба поверхность казалась по-дневному яркой, а близкий горизонт манил к себе». Нечто подобное вы увидите в разгар полярной тучи в тундре в Заполярье. Присматриваясь, вы заметите в чернильной темноте клубящиеся промоины, от которых захочется поежиться лопатками.
 - Что это? – невольно произнесешь ты, с трудом отрывая взгляд от бездны.
 –Космос- спокойно, без эмоций, ответят тебе заполярные философы, проводящие все свободное время в тундре и читающие труды великих мыслителей.
 –Ты забыл, где живешь? И не дожидаясь ответа, скажут: - в Гиперборее. - Здесь кончается земля людей и начинается пустота. – авторитетно заявляют земные гуру, прошедшие Кольский полуостров вдоль и поперек. Сознание отказывается понимать услышанное. Ты знаешь, что хотя и находишься в тундре, но там, в нескольких десятках километров, есть «Большая земля» с ее благами и цивилизацией. Но это заявление нисколько не касается  заполярных гуру. Повторяю, что «пустота» это твое ощущение.  Не помню, кто сказал, что ощущение   примерно такое же как различие между  изображением на полотне, и православной иконой — окном в иной мир.
«Север максимально близок к истине пустоты. На севере природа большую часть года спит и меньше искажает своей жизнедеятельностью совершенство абсолютного отсутствия. Этот мир, погруженный в себя, подобен глубоко задумавшемуся человеку. Сюда, по направлению к Карскому морю устремляются души усопших, чтобы, повиснув между двумя ледяными безднами, - космосом и океаном. – Пишет философ Вадим Филатов в  «Предельное в беспредельном». Медленно, со скрежетом «вьезжаешь» ты в смысл слов. Все-таки философия - дело сложное.
Мариуш Вильк изучив материалы Григория Померанца, занялся исследованием жизни коренных жителей тундры Кольского полуострова, пройдя оленьими тропами.
Древние саами не искали внутренней сосредоточенности, она у них выработалась посредством контакта с тундрой, с космосом. Мы же, дилетанты Севера, слепы и глухи в тундре. Нам не услышать и не увидеть пустоты. А она здесь, рядом, с нескончаемой протяженностью, беспредельным пространством. И имя ей - Север, Заполярье.
 «В оцепенении тоски, пытаясь оценить, далеко ли до конца света, который,  казалось мне, был там, за этой горой, я почувствовала внезапно такой спазм души, всегда  тихой и покладистой, что поняла - я стала другой, что-то во мне надломилось или ,скорее, появилось что-то новое,  непонятное. Во мне родилась Пустота». - Пишет Ирина Шер …в иудейской пустыне. Я не решился бы использовать чужие эмоции, да применять  их при описании своих  ощущений в тундре, неуместно. Но я был в пустыне у Мертвого моря и меня охватывало то же чувство. Во мне рождалась пустота.
Внутренние чувства понимания пространства те же, что и в Печенгских тундрах, поверьте. «Пустыня ревностно хранит свои тайны, не отдает  их людям, которые назойливо и беспощадно пытаются ее покорить, «обжить».   То же можно написать о тундре. Словно осколки волшебного зеркала  проникают картины тундры   в души людей, поселяются там, заполняя их пустотой. И в моей душе поселилась эта вездесущая Пустота - пустыня души. Но это произошло не в раз. Нужно было прожить на Севере не один год и, по крайней мере, не бояться тундры.
«Где кончается земля людей и начинается пустота». – Слышишь ты от заполярных философов. Постепенно тебе становится ясно, особенно  если ты побывал на кромке земли, на самом краю Баренцева моря. Там, глядя на бешеные нападки волн на твердь земную, поймешь все: где земля, где пустота. И думать над этой проблемой не нужно, все уже придумано и написано. Возьмите удивительны слова Библии: «Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем.  книга Иов 26 глава стих 7». Значит за краем севера обрыв? Значит Земля плоская по библии, и висит над бездной. А далеко на севере есть обрыв (край Земли), и за ним пустота. И заметьте, так рассуждают не простые обыватели, чего-то где-то нахватавшиеся. Так говорят горные инженеры, специалисты-бурильщики, проработавшие на Кольской сверхглубокой не один год.
Доморощенные гиперборейцы обязательно скажут,  что у людей за время пребывания на Северном Полюсе умственные способности несколько повышаются. Вероятно от действия высокоэнергетических гамма-лучей.
Где пустота, там свобода – скажет тебе немногословный заполярный пилигрим. Открытый горизонт, не загроможденный ничем кроме неба, не пугал их и не вызывал восторга. Они вели себя по-хозяйски, потому что тундра была для них открытой книгой, которую они выучились читать. Учителями были саами, заполярные кочевники. Свобода была для них естественным внутренним состоянием. Особая свобода кочевников, которые не привязаны к вещам, местам и обстоятельствам, хоть и зависят от них, а полагаются лишь на самих себя и на тундру, которая обеспечит всем необходимым. Главное, это Пустота и в ней ты, Вечный странник.
« Важен ведь Путь, а не цель». – Вот он явленный нам истинный манифест вечного Странника. Человека, жаждущего найти себя настоящего и ради этого готового отбросить все сиюминутное.
В поиске истоков всего сущего, нужно уйти за «пределы настоящего времени», чтобы встретить оленя и в его глазах увидеть «самого себя тысячелетней давности».  – пишет Вильк о своих ощущениях встречи с саамами, людьми-оленями. «Заглянуть в глубь собственного колодца, откуда была выпущена первая охотничья стрела» и обратить внимание на то, что сокрыто в молчании.  Его это слова или он услышал от мудрецов тундры, неважно.
Говорить о пустоте мало, нужно понять ее сущность, связь с человеком. В этом случае не обойтись без восточных мудрецов. Да пусть на меня не обижаются философы от церкви, они не дают определения пустоты, для них ближе и понятнее –пустынь. Посему прочитаем несколько определений философов Востока:  «Нет ничего лучше покоя, нет ничего лучше пустоты». - Ян Чжу, «Когда твой дух будет не омрачен ни в малейшей степени, когда последние облака недоумения исчезнут, тебе откроется истинная Пустота». - Миямото Мусаи,  «Занимаясь повседневными делами я иду по древнему пути мое сердце спокойно в пустоте не-ума». Дзикан. Думаю, что  достаточно для первичного понимания этой философской категории. Оговорюсь, что  «помог» мне в  непростом вопросе  по пониманию Пустоты  писатель Басов А.Р., занимающийся изучением тайны боевых искусств. «Пустота- философская доктрина об идеальном состоянии сознания –говорит писатель. - В зияющей пустоте ты увидишь себя…» -подводит итог Басов своим изысканиям.  И добавляет цитату :  «Я освобождаю свое сознание, я смотрю на всю Вселенную»- Ван Вэй. После таких пояснений даже мне становится понятно о пустоте. Но кто принес понимание пустоты в тундру, кто же первым сказал, «стремиться  туда, где кончается земля людей и начинается пустота». Мы, наверное, не узнаем.
Хочется все свалить на Мариуша Вилька, если уж он заговорил о пустоте Севера. Но это будет неправильно. Да, он заговорил о пустоте, о ее наличии, но он не философ.  Изрекать доктрины,  формировать категории не его дело. Благодаря своим путешествиям по древним оленьим тропам, Мариуш Вильк  нашел точную формулу состояния человека, длительное время живущего на Севере: «Север — не место. Север — состояние ума».
Ближе к истине - Григорий Померанц, почувствовавший, с его слов, пустоту Севера. Ему «легче», он изучал восточную философию. А как быть заполярным «философам». Восточную философию не осилить, но понять  явление пустоты, встречающееся в тундре, хочется. Может, Вильк прав, погружаясь в прошлое, «старается смотреть на сегодняшний мир со стороны, словно бы глазами охотника на оленей верхнего палеолита». Помните высказывание Григория Прмеранца: « Лишь в уцелевших архаических культурах сохранилось это ощущение единства».
А если познакомишься с саамским фольклором, с его  тремя стихиями шаманского космоса: небесная, земная и подземная,  и вникнешь в ряд элементов шаманской магии, то станет понятно многое, в первую очередь, пустота в саамском эпосе. Тогда вы не закроете преждевременно книгу  Ольги Мартовой «Сон-Хель и Сонгелы» (История поселения на краю света), а, наоборот, воспользуетесь  советом заполярной позтессы: читать по одной главе каждый день полярной ночи и тогда «тьма станет цветной». Тогда тундра развернет перед вами свои тайны. Пусть они окажутся сказкой, но это будут сказки тундры, которые помогут тебе познать таинства пустоты, которым владеют саами. Нужно  помочь себе через разглядывание Другого найти самого себя. Человеку, жаждущему  найти себя настоящего нужно быть готовым  отбросить все сиюминутное. Тогда ты пустишь пустоту в свою душу. И поможет тебе Север. Поможет своим безмолвием, несуетой.
Тогда вы согласитесь  с точкой зрения Элеоноры Майтрейя в ее статье «Великая пустота» - Она – точка во времени и до времени, она – время, она – место в пространстве и пространство, она – всё и ничего,

Неконфликтная граница
Хорошо известен географический факт, что чем дальше движешься на север, тем ближе сходятся восток и запад. На Крайнем севере Европы сходятся земли России, Норвегии, Канады, Америки. Географические координаты они сухие не эмоциональные. Не зависят от идеологии, вероисповедания. Люди, чтобы как-то определиться, придумали границы. Но они разные эти границы. Чисто территориальные, границы веры, политические. Но так было не всегда. Границы не было, были ориентиры. Никому не было дела до «Ребер Северовых», как называли тогда Заполярье. А оно жило. Далеко за полярным кругом столетиями шел прямой контакт двух народностей славянской и германской.  Холодные воды омывали эти неприветливые берега, аскетизмом веяло от черных подчас аспидных скал, но шли в этих водах поморские шняки и кочи. Навстречу им  попадались норвежские иолы, которые в свою очередь искали птицу счастья в заполярных краях.
Норвежцы дорожили каждым метром своей земли. И не упускали случая присовокупить еще, даже если это тундра.  Россию больше интересовали личности, с которых можно было взять налог. Вот и гонялись две страны за плательщиками, забывая о границах. Увлекшись, норвежцы доходили до русского города Колы, что на юге Кольского полуострова. Русские не оставались в долгу – в запале доходили до города Тромсё, что гораздо южнее сопредельных территорий. Но всему приходит конец. Наступило время размежевать границы  на ничейных землях. «Наших интересов там нет. Отдайте им все, что попросят.»-такими словами, ставшими историческими, напутствовал министр иностранных дел граф Карл Нессельроде подполковника Галямина В.Е, выезжавшего на встречу с представителями  шведско-норвежского королевства по поводу демаркации(рекогносцировки) границы. В итоге российская держава потеряла три тысячи квадратных километров.

Неконфликтная граница.
Их роднил Север
Любовь математика
Шаляпин и Норвегия


Неконфликтная граница
«Европейскую культуру так не обидно принять из рук стихийного борца за нее, норвежца. Что-то есть такое, почему Норвегия нам дорога и почему можно найти для нее уголок в сердце, помимо рассудка». М. М. Пришвин. За волшебным колобком»
Именно так отозвался русский писатель о норвежцах после посещения  Норвегии. Хорошо отозвался, тепло, лучше и не скажешь. Хотя…давайте вспомним журналиста Петра Вааля. Он не менее оригинален. Прочитайте: « Мне никогда не приходилось сталкиваться — ни очно, ни заочно — с проявлениями южной солидарности, и почему-то кажется естественным, что северяне тянутся друг к другу. Генная память о преодолении трудностей? Одно дело — не нагибаясь, выдавить в себя виноградную гроздь, другое — разжать смерзшиеся губы только для того, чтобы влить аквавит или антифриз».
  Северные страны. Их особенностью является то, что границы между ними, благодаря меридианам,  сходятся. То есть страны становятся ближе друг к другу. Россия и Норвегия - особенно. Их территориальная граница не велика. Порядка двухсот километров. Двести километров разницы в языке, характере, вере. Норвежско-российская граница на Крайнем Севере была единственным местом, где Россия непосредственно граничила с западноевропейской страной - без какой-либо "буферной зоны" в лице прочих восточноевропейских стран.
  -  Охвостье - так метко окрестили  столичные хлыщи кольский край. «Особых интересов там нет»- так заявил министр иностранных дел России граф Карл Нассельроде подполковнику Галямину, откомандированному для рекогносцировки российско-шведсконорвежской границы. Тот, руководствуясь собственными соображениями  и поддержкой всесильного министра,   отрезал от истинно российской территории пару тысяч квадратных километров. За что был обласкан шведским королем: табакерка, пара бутылок рома и орден. Кто-то из непосвященных в проблемы деления территорий в 1826 году хмыкнет: чего делить - тундра. Да, была тундра...
Граница невелика, всего 196 километров. Именно здесь сходятся земли России и Норвегии, и это соседство в северных широтах всегда определяло взаимоотношения между двумя странами,  и будет влиять на них еще больше в будущем. В 1883 г. российский консул в Финнмарке Д.Н. Бухаров писал, что нигде в Европе контраст между Россией и иностранным государством не ощущается так резко, как на российско-норвежской границе. И не мудрено. Даже после 1826 года, когда все-таки определились с границей, коренные жители Заполярья лопари (саами) долго не признавали территориальные притязания, а мигрировали, так как это считали нужным, олени. Да и поморы, эти российские мужики, частенько под покровом ночи (ночь полярная) проходили в «Норвегу». Норвежцы тоже не были благообразными дядями с чисто выбритыми подбородками и трубками –носогрейками. Они зарабатывали неплохие деньги на контрабандном роме, спаивая немногочисленное население российского кольского края.
Миролюбивая была граница. Воевать не воевали. Дружественно была настроена граница и идеологически, друг другу не мешали. Народ тихо - мирно ладил между собой, а для понимания изобрел средство общения. Развился  особый контактный язык - русско-норвежский (руссенорск) - с упрощенной грамматикой и ограниченным запасом слов. Он и обслуживал взаимовыгодную меновую торговлю производителей и добытчиков, русских и норвежских.
Различие культур понимаемы и обьяснимы: норвежская культура была направлена на созидательную, конструктивную деятельность по преобразованию, окультуриванию внешнего мира. Поморская культура ориентировалась прежде всего, на освоении своего внутреннего мира, занималась исследованием и строительством своей души. Если норвежцы осваивали простор Арктики, опираясь на морскую науку, то поморские лоции представляли собой разновидность «фольклорного» предания, дополненного текстом священного писания. Пока помор видел берег, он смотрел в лоцию, когда же земля исчезала из вида, он читал священное писание. А водителем поморов в их скитаниях по волнам студеного моря являлся Никола Угодник – «морской бог».
В чем суть такого  различия культур. Если освоение Скандинавского полуострова началось с седьмого века, то освоение Кольского полуострова -только с тринадцатого. Крестьяне, селившиеся здесь, освобождались от уплаты многих податей, поэтому люди шли сюда, хотя и не знали ничего об этой земле. Сюда же бежали  крепостные, надеясь на обретение свободы. Таким образом, в то время как норвежцы имели свои великолепные лоции, корабли и опыт, новые поселенцы учились выживать. Прирост населения поморов был отрицательным, а норвежская нация увеличивалась. Норвежцы освоили не только побережье Варангерфьорда, что является пограничной территорией с Россией, но и по разрешению царского правительства колонизировали неприветливые земли западного Мурмана. Русские не пошли туда даже за налоговые освобождения и освобождение от воинской  повинности.  Для норвежца - север это образ жизни, характер, страсть. Для русского - непрекращаемая борьба за выживание.
Наряду с различиями много было общего. Север.  Да, тот Север, который начинался от Полярного круга и выше. Он задевал у обеих стран значительную часть территорий и выковывал специфические группы людей для проживания на этих непростых землях.
Для самих норвежцев изменение их восприятия в Европе послужило толчком к развитию своей «северности» как основного национального культурного элемента. Само название страны переводится к древнескандинавского как «путь на Север», а жители буквально называют себя «северянами» (nordmenn). Во второй половине XVIII века выдающийся деятель норвежской культуры Герхард Шёнинг  указывал на «северность» как на базовый элемент норвежской национальной культуры. Норвежцы, считал он, имеют отличное от своих соседей-скандинавов происхождение. Если шведы и датчане пришли с юга, то норвежцы пришли с севера, чтобы «жить среди гор и скал, снега и холода». В представлениях скандинавов ад (Нифльхелль) представляет собой тёмные земли во льдах и со страшенным, неимоверным морозом.  Северный элемент как основа норвежского национального самосознания приобрел особое значение во второй половине XIX - начале XX веков. Это был период становления норвежской нации.
  Образы севера и зимы широко использовались в патриотической пропаганде. В стихотворении «Песнь Отечеству» (1859 год) норвежский поэт и общественный деятель Бьернстьерне  Бьернсон назвал Норвегию «страной вечного снега».  Определения Норвегии как «страна Зимы» и норвежцев как «зимнего народа» использовались им и в других патриотических произведениях и в речах.
В России основную роль в формировании национального самосознания, в отличие от Норвегии, сыграл все же не географический фактор. Основным отличием русских от других народов стало православное христианство, которое русские приняли от Византии. После падения Константинополя в 1453 году Россия стала центром православной культуры в Европе. Несмотря на активное освоение северного пространства, в русском народном сознании образ севера  имел негативный, демонический оттенок.
Земли Северные, называемой ребрами северовыми. Ребра Северовы - сила Северова, т. е. сила демона: «Ибо демонская сила всегда подразумевалась под именем Севера»  - так написано в Псалтыре в Святоотеческом изъяснении.
  Это было связано, прежде всего, с тем, что северные территории были заселены языческими финно-угорскими племенами «поганьские народы»,  а также с суровым климатом и труднодоступностью этих районов. Однако именно эти качества привлекали в северные края подвижников благочестия и любителей пустынножительства, которые несли туда свет Православия.  Трифон Печенгский,  Феодорит Кольский, Варлаам Керекский  пошли покорять «ребра северовы» полагая, что Кольский полуостров - исконные владения Князя Мира.
Нужно отметить, что сподвижничество издавно  будоражило умы ученых историков и литераторов.  Почитайте Росиева Павла Амплиевича, его  церковно-историческую повесть «На севере диком» о событиях времен Ивана Грозного.  написанную в1904 году.  Он был доморощенный журналист со что ни на есть российской средней полосы. но как писал…Какой слог…Послушайте: «… Дальний Север, дикая пустыня…  Куда ни обратится взор, везде видит топи и болота да голую землю, или громады голых скалистых гор, вершины которых восходят к бледным небесам. Ничто не ласкает глаза, ничто не лелеет слуха — ни соловьи, ни жаворонки, столь близкие сердцу русского человека, не залетают сюда». Сегодня не та тема писать о Трифоне Печенгском, Феодорите Кольском, Варлааме Керекском. Они просветители земли кольской. Павел Амплиевич с любовью, детально выписывает их образы, образы местных святых кольского собора.
Интересно, что в европейском контексте и русские, и норвежцы воспринимались издавна как «северные нации». Но,  если в отношении норвежцев главную роль в таком восприятии играло географическое положение страны, то в отношении русских главным фактором «северности» стал климат, и, особенно, долгая  суровая зима с обилием снега и сильными морозами, которые случались и в средней полосе.
 Когда в Европе усилился интерес к Северу, в трудах французских просветителей  норвежцам  и русским уделялось много внимания, как к нациям с особыми чертами характера, сформировавшимися под влиянием условий их проживания. Монтескье в сочинении «Дух лесов» 1748 года писал о норвежцах как о людях с особо сильной нервной системой, которая реагирует только на исключительные обстоятельства: они не чувствительны к боли. Их сила и размеры, писал Монтескье, сформированы климатом и особенно «силой зимы». Такими же качествами, по его мнению, обладают и русские: «Нужно содрать кожу с московита, чтобы заставить его что-либо почувствовать».
В более раннюю эпоху Север воспринимался в цивилизованной Европе как страна мрака и холода, населенная дикарями, колдунами и невероятными животными, как «край света». Итальянцы, например, считали норвежцев «уродами с лицами более похожими на свиные рыла, чем на человеческий лик».  Позже  образы «жителей Севера» начинают приобретать в западноевропейской культуре значение позитивного идеала. Вольтер в «Истории Карла XII» 1731 году  описал норвежцев и шведов как высоких, здоровых, храбрых и гордых людей.
Понятно, что в Норвегию поморы ходили не для того, чтобы покататься на горных лыжах или полюбоваться красотой местных пейзажей. Движущим мотивом была торговля, прибыль. Вообще, нужно сказать, что те, кто, начитавшись в детстве книг писателя и моряка Константина Бадигина, считают поморов этаким романтиками-бессребрениками, шаставшими по морям исключительно для того, чтобы повидать дальние страны и чего-нибудь такое географическое открыть, изрядно ошибаются.
 Поморы в старину были людьми ушлыми, тороватыми, искусством купить подешевле  - продать подороже владели изрядно и копейку считать умели. Да и купец того времени - это не толстый дядька, что сидит в лавке и лузгает семечки. Тогдашние купцы (особенно морские) торговать ездили оружно  - при сабельках, пищалях, а то и пушчонку- другую на коч поставят, мол, чтобы от лихих людей при случае отбиться. А случаи бывали разные, порой «мирные купцы», засунув совесть и Библию подальше, превращались в... пиратов, грабили коллег по бизнесу из тех, что послабее и побеспечнее. Они не были романтиками, эти средневековые предприниматели. Им не уступали  и их норвежские собратья по ремеслу.  Под прикрытием полярной ночи норвежские елы искусно обходили редкие пограничные заставы и спаивали немногочисленное население кольского севера. Северные норвежцы и поморы друг друга стоили. Рентабельность поморо- норвежской меновой торговли доходила  до 80 процентов. Причем этот бизнес был выгоден для обеих сторон. Все дело - в тогдашнем положении наших соседей. Это сейчас Норвегия - одна из самых богатых стран мира, а в XIX веке она была едва ли не беднейшей в Европе. Голод был для норвежцев чем-то привычным, чуть ли не естественным состоянием (не случайно в XIX веке в Америку, по разным оценкам, эмигрировало от четверти до трети населения страны). Своего зерна скандинавы выращивали немного, да и потребляли его в основном на юге. Вот тут-то на выручку приходили соседи-поморы, делавшие упор на муку и крупы, благо рыбы у оседлавших щедрый Гольфстрим норвегов, было немерено. Так что до революции Россия ела, в основном,  норвежскую рыбку.
Ошибочное понятие, что норвежцы-бродяги и непоседы. Если бы в Норвегии  были благоприятные условия для земледелия и скотоводства, то история не досчитала бы такие явления как викинги. Их просто бы не было. Ибо никто так трудолюбиво не обрабатывает свои земли как норвежец. Это вам не русский со своим засечным земледелием.  У нас один бог - в поле ветер. Норвежец на удивление усидчив. Он даже близок к кавказцам со своим уединением во фьордах, своим диалектом, спецификой одеваться. Но, повторяю, быть путешественниками и морскими разбойниками их вынуждала суровая жизнь.
Общность есть, но она качественно разная: у нас татары, у них - унии.  Не будем забывать, кто такая Дания, и что такое было монголо-татарское иго.  Хотя норвежцы и называют свою унию с Данией «Ночью в четыреста лет», но эта ночь отличается от нашей «унии» с татарами. Норвежцы и русские  своей свободы не имели долго. Норвегию бог миловал с крепостным правом и к 1860 году они покончили даже с дворянскими привилегиями.
В вопросах религии друг другу не досаждали. Каждый молился своему богу: православному и протестантскому. Для убедительности своей правоты на российско - норвежской границе стояла часовня Оскара второго. Стояла сурово, как шведский ландскнехт исподлобья поглядывая на русскую территорию. За спиной рыцаря плескалось неприветливое Баренцево море. На русской территории смотрелась в прозрачные воды реки Паз русская лубочная красавица: церковь Бориса и Глеба. Без рыцарских доспехов, как и положено страдальцам-князьям, но настырная в своем убеждении. Обе боролись за души местного населения - саамов.
Сказать, что обе нации были набожны, я бы не решился. Молились  по привычке, надеясь больше на себя. Их истории по вхождению в христианство удивительно похожи. Распространение христианства на норвежских землях происходило почти так же, как и в Киевской Руси.  Олаф Харальдсон был не намного изобретательнее Владимира, когда дипломатично объявил своим подданным: «Или вы станете христианами, или я посрубаю ваши головы».  И для убедительности осквернил языческое капище. Так норвежцы стали католиками, хотя язычество не забывали.  В 1536 году их накрыла реформация, которая гуляла по Европе. Поскольку ее принес датский рикстаг, то она встретила упорное сопротивление у норвежцев.
Начало реформации католической церкви считается с того дня в 1517 году, когда Мартин Лютер  обнародовал свои так называемые «95 тезисов». Они   быстро распространились по всей Европе и выразили небывалую критику современной церкви и, в первую очередь, ее торговлю индульгенциями, покупая которые можно было искупить ту или иную вину у Бога. Так было положено начало новому религиозному течению - лютеранству, распространившемуся в Норвегии. А лютеранство, извините, это не православие. Чехов по этому поводу хорошо сказал: « Образованное общество Европы давно ушло из под сводов своих храмов. Протестантство было первой к этому ступенькой, был боевой период безверия и борьбы. Потом явилось безразличие…».  Европа прошла фазу религиобоязни. Она так далеко ушла от религии, что смогла снова повернуться к ней лицом и исследовать ее со стороны, как объективный факт, в ряду других фактов. Русских же православие загнало в непроходимые дебри рабства и покорности. Лишь отдельные пассионарии - никонианцы рванули на тот же Север для сохранения чистоты религии, да и для свободомыслия тоже.
Не будем забывать, что  хотя  историки  пишут, что православие сформировало русскую нацию, но оно и воспитало из русского человека раба. По словам Горького в жилах русского человека течет злая черная рабская кровь.   Да и  монголо-татарское иго, хоть его сейчас  обеляют всевозможно, не принесло позитива в развитии русского народа. Сейчас стараются предать забвению работы Ленина В.И. А зря. Вспомните,  как он хорошо сказал о монголо-татарском иге. Что оно иссушало душу русского народа. Ему вторит русский мыслитель Соловьев Владимир, который сказал, «русский человек, погруженный в культуру, пропитанную рабством и презрением к личности  чужд к свободе личности и индивидуализму». Так что русского человека и норвежца лучше не сравнивать.
Для норвежца индивидуализм - высшая ценность жизни. А от этих критериев недалеко  до национального пробуждения, что и произошло в Норвегии. Русский же человек существо стадное. Община - вот смысл его жизни.
«-Норвежцы  живут на хуторах. Эта  личная независимость, которая есть у норвежцев»- делится своими мыслями некий помор не раз бывавший в Норвеге. Многие думают, что хорошо бы  некоторые основы норвежской жизни перенести в русскую жизнь. И помор говорит, что очень разумно, но у нас в России такое не пойдёт, у нас бабы привыкли вместе жить. «У нас всё из-за баб, мужики, может, смогли бы так жить по хуторам, а бабам надо жить рядом, бабонька рядом с бабонькой». Поэтому у нас ничего так не получится.
Норвегию можно назвать страной « изолированных мирков». В этом она сродни Дагестану или Древней Греции. Трудно доступность фьордов по суше сделала их далекими друг от друга. Просто невозможно по-настоящему оценить влияние природы Норвегии, в особенности фьордов, на людей, культуру, язык. Каждый фьорд - это целый мир в миниатюре, независимый и самостоятельный. «Долина-дом» - основа всего мировоззрения норвежцев, народа очень домашнего. Они любят отдыхать дома, принимать гостей, хотя и шутят, что предпочитают сидеть дома из-за постоянно пасмурной погоды. Дом, естественно, содержится в образцовом порядке. «За упорядоченность» жизни норвежцы превосходит даже пресловутую педантичность немцев. В Норвегии все выглядит так, что человеку, впервые попавшему туда, может показаться: все в ней сделано только что, перед его приездом, а может быть, даже специально для него. Известная флегматичность и сдержанность норвежцев - следствие все той же любви к порядку. Размеренная и вполне предсказуемая жизнь не требует внезапных всплесков активности. Повседневность норвежцев удивительно спокойная.
Глубочайший контраст, принципиальная непохожесть двух культур лежит в основе  взаимопритяжения норвежцев и русских. Две морские культуры, развивавшиеся примерно в одних и тех же природно-географических условиях, имели  различия. Эти различия осознавались и самими поморами, для которых статус норвежской культуры был на много выше, чем их собственной, русской.
Более похожи на норвежцев люди Севера. Это поморы России. Населению средней полосы, задавленному бескормицей, там делать нечего. «Голоштанная», «Мякинная» Русь, вот далеко не последние  эпитеты, которыми награждали поморы своих южных соплеменников. Отказ от признания ценностей своей культуры способствовал активному усвоению поморами стандартов норвежского образа жизни: «В Норвегии только и обучаемся, посмотрим на правду да на порядок, на вежливость. Вот хоть бы команду взять. Пришел в Норвегу, якорь бросил, все как шелковые: пьяных нет, порядок, спят вовремя. Приехал в Архангельск, опять свое». – Говорили лоцманы поморских кочей.
В ХIХ веке норвежцы начинают  вытеснять поморов с морских промыслов в северных морях. В это же время происходит расцвет норвежского кораблестроения, и норвежские суда начинают использовать в качестве транспортного средства полярные экспедиции многих стран. А русские? -Спросите вы. А что русские. Конечно, и из России уходили на изучение арктических вод экспедиции, но. Использование русскими своих полярных исследований в качестве национального символа, представляют собой несколько парадоксальную картину. С одной стороны, северный элемент как один из атрибутов русской нации, нашел свое проявление в национальной культуре. С другой стороны, несмотря на давние традиции полярного мореплавания, а также достижений в освоении Севера в допетровскую эпоху и в последующий период, полярные исследования в России, в отличие от Норвегии, не стали национальным символом, а воспринимались как рутинная деятельность, имевшая ярко выраженное практическое направление. Полярные исследования норвежцев  стали важным составным звеном норвежского национального самосознания, более того, они стали его сутью жизни. В полярных экспедициях аккумулировались и подчеркивались  северные качества норвежцев – географическая принадлежность к Северу, способность к перенесению суровых климатических условий, навыки полярного мореплавания и кораблестроения, умение организовать зимовку, привычка к пребыванию на открытом воздухе, мастерство в ходьбе на лыжах и любовь к северной природе. Эти характерные особенности норвежской нации были продемонстрированы всему миру именно посредством полярных экспедиций, которые способствовали завоеванию Норвегией международного авторитета и уважения. Личности норвежских полярных исследователей и путешественников сами по себе стали визитной карточкой страны. Дух эпохи викингов способствовал также возникновению интереса к путешествиям в Арктику и развитию морских промыслов в полярном море. Возрос интерес к эпохе викингов и древнескандинавской литературе. Элементы древнескандинавского искусства и архитектуры, так называемый «драконовский стиль»  стал популярен среди норвежских мастеров того времени. О русских такое не скажешь. Да, были полярные экспедиции, пытались покорить Северный полюс. Ну и что? Мы помним своих героев? То- то и оно.
Но ученые обеих стран не успокаиваются. Каждый ищет сходство по -своему и для разных целей. Нет смысла обсуждать рюриковичей. А вот Тур Хейердал пошел дальше: взял и прописал викингов на Дону, чем вызвал крайнее недовольство своих земляков. Хорошо его старик Гамсун не слышал со своими германофильскими взглядами.
Так и существовали два народа: русский и норвежский. Огромная неподьемная Россия, надеющаяся на бога и на «Авось» и маленькая, но подвижная пассионарная Норвегия.
Шло время, сменялись полярные ночи полярными днями,  неспешно текло время по своему великому руслу. По небу от края до края блуждает клубок удивительного разноцветья, недостижимого ни одному художнику. Он разный этот клубок. Может быть молочно-белый, словно сконцентрированный снежный вихрь, который в миг распустится и белым шлейфом накроет тундру. И под этим фантастичным зрелищем лежит огромный дистрикт, по которому неспешно передвигаются оленьи стада оленьих стад от одного лопарского становища до другого. И освещало северное сияние им путь от одной стороны границы до другой
Спала огромная страна Лапландия. Шумели политические грозы, но где-то там внизу под 77 паралелью. Из норвежско-датского королевства норвежцы стали шведско-норвежским. Россия, напротив, выросла в империю. Канула в прошлое новгородская вольница, притихли воинственные корелы. Русские духовные сподвижники неутомимо обращали в христианство «лопь дикую», но спал Мурманский (норманский) край, нарушаемый разве что миграцией оленей, с сопровождающим их маленьким народом – саами.
Сравнивать пятимиллионную  Норвегию с громадной ленивой вальяжной Россией численностью больше ста сорока миллионов, развалившейся на двух континентах, дело бездарное. Так было всегда. Не случайно Новгородская феодальная республика изо всех сил сопротивлялась империи Ивана Грозного. А если бы устояла? Тогда, может, и Питера бы не было. Зачем он, когда бы стоял такой форпост как Господин Великий Новгород. Но история дама капризная. Останься бы в живых Михаил Тверской,  и ездили бы мы в командировку не в Москву, а в Тверь, как столицу государства Российского.Посему не зря города норвежский  Мосс и Великий Новгород являются городами-побратимами.
 « О, у нас, северян, так много общего, за  это  стоит...  "У нас на севере зрелости нет; мы или сохнем, или гнием", - сказал Пушкин. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ». После слов великого поэта, можно было бы закончить щекотливую тему о схожести или различия норвежской и русской наций. Думаю, что сколько бы ни бились историки ничья сторона верх не возьмет.
Север, а точнее Заполярье, в Советское время  всегда был интернациональным. Это я, как очевидец, заявляю. И, пожалуй, нигде не было такой терпимости к национальному вопросу как в Мурманской области. Точнее, его просто не было. И дело было не в общности «советский народ», а в местности, где мы жили, в деле, которым заннмались жители Кольского полуострова. Скажите мне, какой может быть национальный вопрос в забое рудника комбината «Печенганикель» или  в плавильном цехе ГМК «Североникель». Кому какая разница кто ты по национальности на зыбкой палубе траулера, добываюшего в северной атлантике рыбу. Вот то- то и оно. Был бы человек хороший, а  его эническое происхождение…дело десятое, да и вообще никакого нет. Так что евреи  смаковали  сало, русские за обе щеки уплетали армянскую далму, а узбеки с удовольствием пили русскую самогонку.
Но вернемся норвежцам, которые по призыву российского царя прибыли на негостеприимные берега Кольского полуострова. Это произошло еще в семидесятые годы девятнадцатого столетия. Северные норвежцы, спасаясь от реального голода пересекли на своих елах холодные вода Варангерфьорда  и на острове Рыбачий основали поселение Цып-Наволок.  Это место было выбрано норвежцами не случайно. Огромные запасы торфяника позволили быстро построить теплые землянки и одновременно обеспечивали поселенцев топливом. Так возникла общность кольских норвежцев.
Большинство колонистов были рыбаками. Для них особое значение в выборе место для будущего поселения послужил пологий рельеф местности на северо-востоке острова и мыс, который всегда мог послужить прекрасным укрытием от своенравного северо-западного ветра. От этого, похожего на птичий клюв кусочка  суши, уходящего далеко в Баренцево море, возможно, и произошло название -  Цып-Наволок, что в переводе на русский означает «куриный нос». Норвежские колонисты не были первооткрывателями этих мест. На протяжении столетий сюда, для сезонного лова приходили саамские, русские, норвежские и финские и рыбаки.
Норвежская колония в Мурманском округе, который с 1927 года входил в Ленинградскую область, процветала до начала коллективизации. В тридцатые  годы все частные рыболовецкие артели  ликвидировали, и был создан первый в мире норвежский колхоз «Полярная звезда». Вскоре среди норвежцев появились свои передовики производства, выполняющие план на 150-180 процентов.
Но это была далеко не полная картина жизни норвежцев на советском Мурмане. Вместе с коллективизацией начались массовые аресты и расстрелы, ибо даже скромно живущие норвежцы, с хозяйством в один-два оленя, всегда могли быть отнесены к кулакам, которым Советская власть объявила беспощадную войну. Автор книги «Кольские норвежцы» норвежский журналист Йентофт Мартен подробно, до безжалостности, препарирует  злодейства Советской власти. Но кольские норвежцы были благодарными сыновьями своей новой Родины. Они воевали в рядах Красной армии, в партизанских отрядах заполярья. Многие приняли участие в норвежском движении сопротивления. Мне довелось побывать в музее второй мировой войны в Киркенесе, стенды которого повествуют о отношениях СССР и  Норвегии в послевоенный  период. Но какие бы не были сложные отношения,  страны никогда не воевали друг с другом и старались поддерживать добрососедские отношения. В заключение уместно привести  слова  норвежского историка К.Селнеса.«Норвежцы и русские соседствуют тысячу лет, и между ними этими народами и их странами не было серьезных конфликтов». Отношения России с Норвегией издавна строятся согласно мудрой поговорке: «Хороший сосед – ближе дальнего родственника».

Их роднил Север
Долгое время литературное наследие  Заполярья в русских умах было представлено, в основном, в  житиях  святых Русского Севера. В них  упоминается, что именно здесь под вечными льдами земли горит «огонь неугасающий». Христианин, попадающий на Кольский Север, сталкивается с противодействием« сил бесовских». Лапландия – земля студеная, с промозглым пронизывающим осенним ветром, зимними снежными бурями, сугробами до пояса, а то и в рост человека, с затяжной весной и коротким комариным летом. Выглядело это контрастом в произведениях норвежских авторов. В стихотворении «Песнь Отечеству»  норвежский поэт и общественный деятель Бьернстьерне Бьернсон назвал Норвегию «страной вечного снега»,  и норвежцев как «зимнего народа». Но это не  звучало как отчаяние в борьбе со стихией. Восприятие  норвежца своей страны лучше  осознать в их гимне: « Да, мы любим край родимый, Край лесистых круч, Море, ветер нелюдимый, Небо в хлопьях туч».               
Норвегия в 2009 году торжественно отмечала 150 летие со дня рождения Кнута Гамсуна. Открывается центр Гамсуна в Хамарее. В церемонии открытия принимала участие норвежская кронпринцесса Метте-Марит, под чьим патронажем проходит юбилейный год.  Это при всем, что у норвежцев сохранилось неоднозначное отношение к своему земляку. Не улеглась еще боль от того, что кумир норвежцев прошлого века сотрудничал с нацистами.   Но как мудро сказал современник Гамсуна : «Если архитектор, построивший прекрасное здание, совершит потом преступление- его следует наказать. Но вряд ли нужно при этом наглухо забивать досками окна и двери построенного им дома». Хотя это помогло очень слабо. Разгневанные норвежцы не ленились приезжать к Гамсуновскому загородному дому, чтобы бросить через садовый забор его, гамсуновские книги. Грузовики увозили книги тоннами.  - Мы не должны ничего заметать под ковёр-полагает Cоветник по культуре провинции Нурланд Марит Теннфьорд.
  Отмечалось 150 летие Гамсуна и в России. Конечно, не так ярко, но с достаточной известностью для людей, интересующихся Норвегией и творчеством великого писателя, лауреата Нобелевской премии.  Почему такое внимание к великому и непонятному Кнуту Гамсуну? Россия, как царская, так и советская знала и других писателей Норвегии, но в душу запал именно этот холодный высокомерный скандинав. Его романы тиражировались «как пирожки», как заметил один из современников. Особенно благоволил к нему М.Горький. Благодаря его настойчивости в1939 году выходит полное собрание сочинений Гамсуна. Литераторы шутили, что они даже внешне похожи. Великий пролетарский писатель о скандинавской литературе  отзывался очень тепло. М. Горький утверждал, что «вообще скандинавы - интереснее и серьезнее всех в наши дни».  Достоевский Ф.М., Чехов А.П., Бунин И.А., кумиры русской литературы отзывались с почтением о творчестве Гамсуна. Его  переводили на русский, ставили его пьесы на сцене русских театров.
Кнут Гамсун в свою очередь симпатизировал русским писателям. Они  на протяжении всей  девяностодвухлетней летней жизни вдохновляли его. Он писал:  «Я не понимаю, почему русские так много переводят с иностранных языков. Ведь у вас самих прекраснейшая литература на свете. На всем свете! О, если бы мог читать по-русски! Подумать только, какое счастье читать Достоевского, Гоголя, Толстого и других великих по-русски!»
 Русская литература была очень специфической. Она  как-бы нанизана на ось «Север-Юг». Преобладающим считалось южное направление. Кумирами русской литературы были русские лесостепи. Это Толстой Л.Н. со своей Ясной Поляной. Тургенев И.С. в Спасском –Лутовинове.
А северное направление?  Пушкин А.С. тяготеет к Санкт-Петербургу, но в то же время высказывается о севере довольно пессимистично:  «У нас на севере зрелости нет; мы или сохнем, или гнием». Пришвин М.М., побывавший в Лапландии,  сравнивал кольское лето с дантовым адом: «Комары теперь не поют, как обыкновенно, предательски жалобно, а воют, как легионы злых духов... Мы бежим, преследуемые диаволами дантова ада».
Лишь изредка русские этнографы привозили из ближнего «Севера» творения северного фольклора.  Полюбив Гамсуна, а русские писатели и читатели начала века действительно полюбили талантливого северонорвежца, они открывали для себя эти полуночные земли. Читая Гамсуна,  многие двинулись  за полярный круг.  Именно в этом причина необычайной популярности всего связанного с севером в данный период, и не случайно один из ведущих литературных журналов носил название «Северный вестник». Тем не менее, принес культуру севера русскому читателю не наш отечественный  писатель, ее принес  норвежец, а еще правильнее северонорвежец Кнут Гамсун. Он, Гамсун, видел красоты тундр Заполярья, загадочность лесов Севера.  Гамсун сделался дорог русскому читателю еще тем, что  русская литература совпала с литературой Гамсуна пространственно, геополитически. Вслед за этнографами в глубинные леса Севера, тундры Заполярья двинулась писательская братия. Некоторые, наиболее отчаянные писатели и художники, добрались  до «Норвеги», как тогда называли северную соседку. Но, тем не менее, рассказать о крае полунощных земель из русских писателей до наступления Серебряного века рассказать никто не мог.
  Ситуация переломилась с появлением на писательском небосклоне Михаила Пришвина. Он родился во что ни на есть глубинной России: под Ельцом  Орловской губернии. Но своей духовной родиной считал Север. Гамсун вошел в жизнь Пришвина в детском возрасте и остался с ним навсегда. И это несмотря на то, что они никогда не встречались.  Мы даже не знаем, слышал или читал ли что-то из Пришвина престарелый метр.
 Остается только удивляться, откуда у этого густопсового русака любовь к Северу, мало этого, одержимость. Одержимость, преклонение перед бытом скандинавов, обустройством жизни, государственным строем, наконец. В своих исканиях Пришвин добирается до самых окраин Норвегии. Он посещает Вадсе, Варде и там видит, то, что дорого его сердцу: это порядок. Он  позднее отметил в дневнике: «Все больше и больше живя, удивляюсь, откуда у меня взялось такое натурное какое-то, чуть ли не антропологическое сродство с Кнутом Гамсуном, если бы поразил он меня собой раз навсегда каким видением, но этого совершенно не было, и до чтения его романов я жил и писал, совершенно как он». Пришвин М. ощутил себя русским Гамсуном до того, как он познакомился с творчеством норвежца.  В 1906 году он поехал в Карелию, после чего написал  книгу «В краю непуганых птиц». Книга была насыщена неведомыми автору, но родственными гамсуновскими соками, можно было б сказать, «соками земли», Но это Вологда, максимум- Архангельская область. А вот  в рассказе «За волшебным колобком» показана пришвинская любовь к северной соседке. Соседке холодной, с синими глазами фьордов, в опушке зеленых лесных ресниц.  Пришвин любит эту непокорную своенравную красавицу. Любит ее безнадежно, не надеясь на взаимность. Да и какая там взаимность у выходца из Ельца с мякинной психологией сермяжной Руси с ледяной красавицей Сольвейг!
 Гамсун был Пришвину очень близок в своей похожести. Оба трудно входили в литературу, преодолевая множество препятствий, носили в душе детские раны и травмы, знали успех и поражение, богатство и нищету, скитания, голод. Хотя с точки зрения литературной карьеры, мировой известности, Гамсун добился большего. Но они были писатели родственные по мужеству творческого поведения. Уход от цивилизации, глубинное постижение природы, жизнь в природе - все это было Пришвиным не просто описано, но прожито, и здесь можно говорить об определенном заочном диалоге, который между русским и норвежским писателями существовал.
Пришвин несет любовь к своему кумиру всю свою жизнь. Даже будучи зрелым писателем, он сравнивает свою жизнь с гамсуновской. У Пришвина, конечно, было духовное совпадение с Гамсуном, потому что одинокий герой, ищущий герой, герой, перенесший какие-то жизненные трагедии, жизненные потрясения, и герой, мечтающий о личном счастье, был Пришвину психологически очень понятен.
«У русских есть какая-то внутренняя интимная связь с этой страной. Быть может, это от литературы, так близкой нам, почти родной. Но быть может, и оттого, что европейскую культуру не обидно принять из рук стихийного борца за неё, норвежца - Так восторженно пишет о северных соседях обычно сдержанный Михаил Михайлович.
У них и личная жизнь в чем-то схожа.  У обоих оказались неудачными первые браки. Затем судьба подбрасывает им «царские подарки», как сказал Пришвин. Только вот принесли ли им новые браки удачу, вот вопрос. Мария Гамсун в двадцать шесть лет вышла замуж за Кнута Гамсуна, когда тому исполнилось пятьдесят. Пришвин встретился со своей любовью в возрасте шестидесяти семи лет. Разница тоже была существенная. Лиорко Валерии Дмитриевне, та величают приглянувшуюся ему машинистку, было  сорок лет. Позади трудная жизнь.
Обе дамы скажутся на  жизни наших побратимов, причем очень неоднозначно. У  них  было  одно общее пристрастие,  которое довело одного до беды, а другого чудом не довело. Это любовь к Германии. Не к нацизму, как подчас неосторожно высказываются любители навешивания ярлыков, а именно к германофильству. Другими словами любовь к порядку, неприятие торгашеского буржуазного духа.  Это произошло не вдруг. Уже в 1894 году Гамсун писал своему немецкому издателю: «Мне бы так хотелось сегодня уехать из Парижа и отправиться в Германию».  Трагедия Гамсуна заключалась в том, что,  мечтая  о высоком  совершенстве  человеческой личности, он стал защитником фашизма.  Мария Гамсун не только не удержала мужа от рискованного шага. Напротив. Она стала разъезжать по городам Германии и выступать перед немецкими войсками с чтением   произведений Гамсуна, а также с заявлениями в поддержку нацистских идей от имени мужа.  Они оба поддерживали Германию и режим, существовавший в ней, но Гамсун никогда не принимал участия в политике. Он, даже считая себя членом нацистской партии, не счел нужным вступать в нее, он всегда держался в стороне от большинства. А вот Мария была человеком дела. Она стала членом партии, не только ездила с чтением лекций, но и принимала активное участие в работе местной партийной ячейки в Эйде. Даже в книге своих воспоминаний Мария пишет с явным удовольствием о том времени и о своей новой роли «примы», заменившей на политической сцене старого мужа.
Пришвин тоже любил Германию. Она была для него, как и для Гамсуна, очень дорогая страна. Пришвин жил в Германии,  учился  в Университете. Он знал немецкий язык,  знал германскую культуру. Пришвин был за Германию. Ему фашистская Германия по каким-то странным причинам в тот момент была ближе. Ему казалось, что  немецкая идея, душащая всякую революцию, всякое брожение мысли, это более  исторически верно, чем какой-то  оттепельный  западный либерализм. Есть всем известный миф о революции - что Россия погибла от рук большевиков. – Миф причисляет к лику святых уничтоженное на корню крестьянство, плоть русского народа.  Но вот дневник Пришвина 1917 года неожиданно для понимания рассказывает о том, как погибла Россия в одночасье... от мужиков, от своей крестьянской плоти.
 Здесь нужно отметить, что Михаилу Михайловичу с женой повезло  больше.  Писателям свойственно заблуждаться, их надо уметь понимать и прощать.  Валерия Дмитриевна поняла увлекающегося мужа и предприняла все, чтобы выбить из него германофильство. Она его удерживала, укрощала и как-то направляла в нужную сторону. Пришвину повезло больше: он принял идеи большевизма, причем очень искреннее, видя в их основы жесткого, но так милого его сердцу порядка. Когда началась Великая Отечественная война, Пришвин не оставался германофилом, его позиция в войну была ясная, патриотическая позиция.
Пришвин –  русский писатель Серебряного века, который строил свою жизнь, занимался  жизнетворчеством в условиях советского времени, и который вышел из этой жизни победителем, потому что фактически он сумел сделать всё то, к чему он стремился.
Гамсун тоже принадлежал к тем людям, которым удалось сделать то, что они хотели. Другое дело, что цена, которую он в конечном итоге за это заплатил, оказалась очень высока. Но так устроена жизнь.
Говоря словами норвежского путешественника и писателя Тура Хейердала, «время не реабилитировало его (Гамсуна) как политика. Но книги его живут, и еще долго будут жить…». Пришвин в отличие от своего норвежского кумира закончил свои дни вполне успешным человеком.
Впрочем, время все рассудило и поставило на свои места. 4 февраля 2008 года исполнилось 135 лет со дня рождения М. М. Пришвина. На его родине в Ельце стоят два памятника, открылся музей к его юбилею. Гамсун тоже не забыт.

Любовь математика.

Что мы знаем о Софье Ковалевской. Ровным счетом ничего. Мало кто вспомнит, что ее девичья фамилия была Корвин-Круковская. Мы помним ее портрет, который  есть в каждой школе. Ковалевскую С.В.  позиционируют с математикой и только математикой. Даже на уроках литературы преподаватели почему-то  умалчивают о ее литературном таланте.  Очерки Софьи Васильевны,  остроумные и увлеченные, публиковались в разных журналах. В литературу России вошел  очерк Ковлевской «М.Е. Салтыков-Щедрин». О революционерах-народниках рассказывает ее повесть «Нигилистка», повесть «Нигилист» - о Чернышевском Н.Г. Особое место в литературном творчестве Ковалевской С.В. занимают стихи. Страстно любя поэзию с детства, стихи она стала сочинять с пятилетнего возраста. Писала их не для печати, для себя.
Но в историю, повторяю,  Ковалевская С.В. вошла только как математик. Обидно, когда исследователи оставляют «за бортом» своих изысканий личные отношения великих людей. А  они любили, ссорились, рожали детей. И уходили в мир иной под сенью венков, как великие люди, но в тоже время такие же земные, как и все лежащие на погосте.
Нужно сказать, что Ковалевская С.В. долго сопротивлялась чувствам. Вернее будет сказать, что их и не было в ту пору. Юная Соня была влюблена…да, в математику. О  девичьих забавах того времени даже не помышляла. Альбом для стихов ей успешно заменяли учебники по математике,  тайные свидания в аллеях парка она охотно заменяла беседами с математиками. Конечно, ее сердце стучало чаще обычного, когда она встречала красивого, уверенного в себе человека. Но он шел не к ней, а к ее сестре. Она уходила к себе в комнату, погружалась в мир интегрального и дифференциального исчисления. У нее была   «Любовь-мечта» - Федор Михайлович Достоевский. Софья питала самые горячие чувства, но безответно. Федор Михайлович относился к юной Софье не более чем как к милому ребенку, не заглядывая в глубины ее души, которая страдала от любви к нему.
Родители ограничивали  свободу девушки,  и она решается на отчаянный шаг –  фиктивно выходит замуж за друга семьи  Владимира Ковалевского. Брак с Ковалевским  был заключен с целью приобретения статуса «замужней дамы», чтобы выехать из России, в которой талантливой Софье не было места. Владимира поразили способности его юной жены. В своих письмах на родину он пишет, что его 18-летняя супруга имеет прекрасное образование, владеет несколькими языками и достигла больших результатов в математике. Казалось, что будущее ей обеспечено безоблачное. Но прошел не один год в преодолении преград  академической среды  талантливой женщине.   В Скандинавии, куда она приехала, тоже оказалось не просто. Женщина? Математик! Это было слишком даже для более раскованных шведов. Но она смогла убедить викингов, да так, что была принята на кафедру. А жизнь шла своим чередом. Постепенно «фиктивный» браг плавно перетек в реальный и, как следствие, родилась дочка.  Сказать, что Софья превратилась в клокчущую возле своего цыпленка маму, будет неверно. Брак не разбудил женщину в Ковалевской.
На  беду ее избранником  станет очень сложный человек.  Это был Фритьоф Нансен. Красавец-викинг, был влюблен только во  льды и лыжи, что, впрочем, не мешало ему пользоваться у спехом у слабого пола. Но только успех. Последствий, ведущих прямой дорогой к протестанской церкви для узаконивания отношений он не допускал. И тут Софья! Она ответила взаимностью этому белокурому символу Норвегии. Да, Ковалевская синий чулок, бесстрастный сухарь влюбилась. Да так, что была забыта математика. В их встрече был «повинен» профессор Миттаг-Леффлер, пригласивший Ковалевскую в Стокгольм.  По некоторым сведениям именно он познакомил Софью с Нансеном.   Они встретились еще раз и были так потрясены друг другом, что поняли: между ними не может быть ничего.  Только  потому лишь, что сильная симпатия может превратиться в угрожающую их самостоятельным жизням страсть. Ковалевская писала подруге: «Нансен так увлечен своим путешествием в Гренландию, что никакая возлюбленная не может с этой поездкой конкурировать. И ничто не сможет заставить его отказаться от поездки к духам мертвых великанов, которые, по лапландским сагам, спят на ледяных просторах Гренландии».  Пройдет еще много времени, прежде чем она скажет заветное слово.
Нансен, похоже, влюбился. По крайней мере, так пишут его очевидцы. Ковалевская ответила ему взаимностью. Но у Нансена еще была любовь, которой он отдавал себя без остатка. Это была Арктика.
…Часы пробили пять. Софья Васильевна сервировала стол к ужину. Она перекладывала с места на место ножи и вилки, а в ушах раздавалось: «Софья, где ты, любимая?». Кажется, совсем недавно в ее гостиной появлялся большой, словно сказочный исполин, человек и заполнял собой все пространство. Фритьоф Нансен, известный всему миру полярник, добродушный светловолосый великан, подхватывал ее на руки и носил по дому, словно она была не взрослой тридцатипятилетней женщиной, а маленькой девочкой. Дочка при виде гостя тоже приходила в неописуемый восторг: Фритьоф был неистощим на выдумки. Софье Васильевне было хорошо с Нансеном. На десять лет моложе ее, он наполнял жизнь Ковалевской молодым задором, энергией и радостью. Объятия Фритьофа были так надежны, что иногда Софье Васильевне казалось, что в них она может спрятаться от всех невзгод. Он умел угадывать ее желания. Появлялся, когда она чувствовала себя одиноко, исчезал, если ей хотелось поработать. Главное, что он всегда был неподалеку.
Она вспомнила, как Нансен стоял на пороге ее дома с огромным букетом белых лилий (он говорил, что эти цветы похожи на нее - такие же царственные и нежные). Он начал объясняться ей в любви так пылко, так страстно, что Софья изумилась. В этом было что-то странное. Непохожее  на него.  Ей бы радоваться, а она вдруг заплакала. Ну да, сердце вещало горе. Фритьоф пришел попрощаться. Если он не уйдет сейчас, то их связь уже невозможно будет разорвать. А он помолвлен и обязан сдержать слово, данное много лет назад, иначе обесчестит свое славное имя.  Ковалевская отпустила его молча. У нее не было сил, чтобы говорить или плакать. На сей раз Софья столкнулась не со своим, а с мужским честолюбием.   Потеря была почти невыносима.  Она опять осталась одна. И тогда Ковалевская целиком ушла в работу и довела себя до изнеможения.  Она  закончила свой главный труд «О движении твердого тела», над идеей которого математики всего мира бились столетиями.
Ковалевская С.В. была скрытным человеком. Она не вела дневников. Единственным правдивым источником были мемуары Анны Шарлотты Леффлер,  близкой подруги великого математика.  Вот, что подруга доверяет бумаге: «Я уехала в январе 1888 года, и мы увиделись с Соней лишь в сентябре 1889. Прошло не более двух лет, но каждая из нас пережила за это короткое время душевный кризис, и мы встретились уже, став совершенно другими людьми».  Из ее дневника мы узнаем, что  Софья познакомилась с человеком, который, по ее словам, был самым талантливым из всех знакомых ей людей. С первой их встречи Софья испытала к нему сильнейшую симпатию и восхищение, которые постепенно перешли в страстную любовь. Он, со своей стороны, тоже воспылал к ней чувством и даже предложил стать его женой. Но Софья считала, что его влечет к ней не столько любовь, сколько восхищение и, поэтому, по вполне понятным причинам, она отказалась выходить за него замуж.  Вместо этого  Софья  попыталась со всей присущей ей душевной энергией пробудить в нем такие же сильные чувства, какие он возбуждал в ней. Эта борьба и стала смыслом ее жизни на протяжении нашей двухлетней разлуки. Она мучила его и себя своими требованиями, устраивала ему безобразные сцены ревности, они много раз расходились в полном гневе. Соня чувствовала себя совершенно потерянной, но потом они вновь сходились, мирились и вновь резко рвали отношения.
 Письма Ковалевской того времени к своей подруге  почти не содержат сведений о ее внутренней жизни. Она была замкнутым человеком. Можно только догадываться о человеке, который принес ей столько страданий. Но в письмах к подруге Ковалевскую иногда прорывало. В январе 1888 года она пишет: «Спасибо за письмо из Дрездена! Я всегда бесконечно радуюсь, получая от тебя хотя бы несколько строчек, но это письмо навеяло на меня грусть». И снова, уже в который раз она, пусть образно, описывает свои переживания, виной которых служит…,конечно же,  Фритьоф Нансен.  « Такова жизнь, человек никогда не получает то, что хочет и то, что, как он полагает, заслуживает. Все что угодно, только не это. Кто-то другой испытает то счастье, о котором я мечтала и о котором он никогда не думал».- доверяет свое сокровенное Софья Васильевна. – « Должно быть, блюда le grand festin de la vie  сервируются не должным образом, потому что у гостей как будто запорошены глаза и они едят яства, предназначенные для других. Но  в любом случае, как я считаю, получил именно то блюдо, о котором мечтал». Далее Ковалевская называет вещи своими именами и ее проза становится более реалистичной:   «Он так увлечен своим путешествием в Гренландию, что никакая возлюбленная не может с этой поездкой конкурировать. Так что тебе стоит отказаться от великодушного предложения написать ему, потому что, я боюсь, уже ничто не сможет заставить его отказаться от поездки к духам мертвых великанов , которые, по лапландским сагам, спят на ледяных просторах Гренландии. Я же много работаю, насколько позволяют силы, (над сочинением на премию ), но без особой радости или энтузиазма».
В следующем письме все в том же январе 1888 года она пишет о нем:
«В настоящий момент я очень опечалена своей в высшей степени неудачной лекцией, какую я когда-либо читала. А всё потому, что я сегодня получила от Н. небольшое письмо о его планируемом путешествии в Гренландию. Я очень расстроилась, когда прочитала его. Датский торговец Гамель дал ему 5 000 крон на эту поездку, и теперь уж никакая сила на земле не сможет удержать его от этого приключения. Он описывает все так невероятно увлекательно и так хорошо, что я с радостью послала бы тебе это письмо, если бы знала твой нынешний адрес, но с условием, что ты вернешь мне его обратно. Если только ты прочитаешь этот небольшой пассаж, то сразу сможешь составить полное представление о человеке, его написавшем. Сегодня я говорила о нем с Б.  Он утверждает, что он поистине гениален и слишком хорош, чтобы рисковать своей жизнью в Гренландии».
В следующем письме Сони уже заметны намеки на наступивший в ее жизни кризис. Письмо не датировано, но, вероятно, написано в марте того же года. Она уже поняла, что этот человек окажет влияние на всю ее жизнь. Она пишет: «Я боюсь строить на будущее какие бы то ни было планы. Скорее всего, как  и все последние 20 лет, я проведу два с половиной бесконечных месяца в полном одиночестве в Стокгольме. Но, быть может, это и хорошо для моей работы, ибо я сама осознаю свое одиночество».
Анна Шарлотта рассказала ей, что, находясь в Риме, слышала от скандинавов, что Нансен вот уже несколько лет помолвлен, и получила в ответ такое вот насмешливое письмо: «Дорогая Анна Шарлотта. Souvent femme varie, Bien fol est qui s’y fie! (: «Женщина переменчива, и весьма глуп тот, кто ей верит». Если бы я получила твое письмо с такими разоблачениями пару недель назад, то мое сердце было бы разбито. Но теперь, к своему собственному стыду, должна признать, что, когда читала твои строки, то чуть не умерла от смеха».
Причина изменения в поведении Ковалевской была стара, как мир, - встреча с новой  любовью. Это был однофамилец ее фиктивного мужа: Максим Ковалевский. Но это уже совсем другая история.
Историки и биографы скупы на легализацию отношений двух любящих людей, таких сильных и независимых.
Косвенные свидетельства о романе Нансена и Ковалевской С.В. есть и в шведской прессе. Так, академик П.Я. Кочина, биограф великого математика, приводит в своей книге следующий отрывок из газеты «Свенска Дагбладет», которая была выпущена 8 января 1950 года к 100-летию Ковалевской С.В.:  «Чужеземная птичка была встречена с большим энтуз иазмом стокгольмцами 1880-х годов, особенно в кругах, близких к Высшей школе, которых она победила своим очарованием, интеллигентностью и остроумием. Она была так популярна, что на одном приглашении на званый вечер к профессору Ретциусу с супругой было специально обозначено на обратной стороне пригласительной карточки: «Профессор Ковалевская и Фритиоф Нансен обещали приехать».  Позволим себе предположить, что упоминание «Ковалевская и Нансен обещали приехать» равнозначно формуле «супруг с супругой».
Они расстанутся, но  Софью Васильевну  Нансен помнил до конца жизни.  Когда  много десятилетий спустя  Нансен приехал в СССР и совершал путешествие по Армении,  он как-то разоткровенничался на эту тему с журналистом и писателем Н.К. Вержбицким. В своей мемуарной книге «Встречи» журналист пишет:  «Мне больших усилий потребовалось для того, чтобы решиться спросить Нансена относительно его знакомства с Софьей Ковалевской. Конечно, это было не совсем деликатно с моей стороны. Но во мне жил газетчик».
 - Ковалевская?.. Это был человек редкой духовной и физической красоты, самая обаятельная и умная женщина в Европе того времени, - после довольно продолжительного молчания сказал Нансен. – Да, безусловно, у меня было к ней сердечное влечение, и я догадывался о взаимности. Но мне нельзя было нарушить свой долг, я и вернулся к той, которой уже было дано обещание…  Теперь я об этом не жалею!». Нансен в данном случае слегка покривил душой, поскольку никакими обязательствами по отношению к Еве Сарс, о которой он говорит, связан не был. Зимой 1888 года Нансен случайно встречает в горах свою будущую жену Еву Сарс, но из той встречи в то время «не возгорелось пламя». Зато он, вне всякого сомнения, испытывал искренние чувства к Софье.
Фритьоф Нансен далеко не всегда был седовласым старцем, немощным и дряхлым! Хотя именно так его воспринимает большая часть наших современников. А ведь  до самых последних дней жизни он был настоящим героем-любовником! Необыкновенный темперамент, невероятная сила воли, уверенность в своих силах и «упертость», желание жить полной жизнью – вот что всегда было присуще великому путешественнику и общественному деятелю. Нансен был красив и привлекателен даже в старости. И еще он всегда любил женщин – и никогда не скрывал этого. Он был бы очень удивлен и разочарован, узнав, что потомки воспринимают его как  бунтаря  и ниспровергателя законов. Он был известен современникам великим количеством романов.
Когда Нансен отправился в Гренландию, перед этим он написал прощальные письма пятерым женщинам: Юханне Силов, Марионн Шарп, Кленодии, Еве Сарс и ... Софье Ковалевской.
В личной жизни Софья Ковалевская всегда оставалась одинокой. Идеальные отношения Софья представляла себе  в виде совместной увлекательной работе плюс любовь. Однако такая гармония была труднодостижима. Ковалевская бесконечно мучилась от сознания, что ее работа стоит стеной между ней и тем человеком, которому должно принадлежать ее сердце. Честолюбие мешало ей быть просто любящей женщиной.
Ковалевская С.В. всегда слышала за спиной легкое перешептывание, что эта русская весьма недурна собой для ученого сухаря! Софья Васильевна старалась не замечать эти колкости. К тому же стоило ей выйти на середину танцевальной залы, как все вокруг замирали. От нее невозможно было отвести взгляд - в танцах Ковалевской не было равных, точно так же, как и в математике. Шведский король Оскар, пригласив Софью на вальс, искренне восхищался своей дамой: легкая, грациозная, с сияющими глазами. На секунду забыв об этикете, он наклонился к ее уху и тихо произнес: «Дорогая, в вашем обществе каждый мужчина почувствует себя истинным королем...»  А не хватало... любви. Причем всегда.



Шаляпин и Норвегия
Кнут Гамсун и Пришвин М.М., Чайковский П.И. и Эдвард Григ. Великолепные дуэты, диалоги, пуповина двух приграничных стран. Мунк  был очень внимателен к России. Он постоянно перечитывал Достоевского Ф.М., а в момент смерти на его столике лежал перевод «Бесов».
Русский язык и норвежский   разные. В них нет общего. Посему низкий поклон норвежцу по имени Улав Рюттер, который  с поразительной точностью и, конечно же, с большой любовью,  перевел на норвежский язык в середине XX века  многие произведения А.С. Пушкина. Разве можно говорить о связях между Норвегией и Россией и не упомянуть, как восторгался Петр Ильич Чайковский музыкой своего норвежского современника и коллеги Эдварда Грига?
 Если речь зашла о чувствах и переживаниях, которые могут быть понятны людям, говорящим на совсем не похожих языках,  вспомним другого норвежца, Петера Ганзена, около ста лет назад жившему в Санкт-Петербурге, и его русскую жену Анне Ганзен. Мы благодарны  им за возможность читать в переводе на русский язык пьесы, написанные классиком норвежской литературы Генриком Ибсеном, одним из величайших драматургов мира.
Повествование будет не законченным, если не вспомнить еще одну личность, оставившую свой след в Скандинавии. Это Шаляпин Ф.И.. Да, великий бас, сложный противоречивый. Он ездил с гастролями по Скандинавии, но в Норвегии был только один раз, дав два концерта.  Его помнит концертный зал «Аула», она же лекционная аудитория Государственного университета в Осло.
Шаляпин очень противоречивая фигура, понимание которой трудно поддается не только простому читателю, но и историографам. Его неоднозначно воспринимали в СССР. Отмеченный званием народного артиста, он его лишился в одночасье. Затем был восстановлен.
Импресарио с мировой известностью, как мальчики, бегали за ним, стараясь заполучить его хотя бы на один концерт.  -Не хочу-заявляет великий капризник норвежскому импресарио Рассмуссену, который без устали  гонялся за певцом по всей Европе. Он ловит его в Париже, чтобы услышать ответ. Зал «Аула», украшенный фресками Мунка Э. ждет его. О стоимости билетов нет даже разговора. -Не хочу!-отвечает баловень судьбы.
Кто он, этот  тяжелый, подчас невыносимый человек. Сын крестьянина с Вятки? Да. Он с простой родословной. Как говорят, его дед рогом землю пахал. И в то же время барин, словно детство прошло не в Казани, а, по крайней мере, в пажеском корпусе Санкт-Петербурга. Он  ограничился одним приездом в норвежскую столицу в1922 году, но его помнит Норвегия.
Норвегию Шаляпин Ф. посетил в  1914 году, когда добирался из Лондона  в Россию.  Он остановился в Бергене. Время было небезопасное, первая мировая война. Начинающий развиваться немецкий подводный флот топил без жалости все, что ходит в море. Друзья отговаривали Шаляпина, но тяга к дому превысила страх. Его ждала Россия. Тридцать восемь часов казались пассажирам вечностью. Шаляпину повезло, они добрались до Бергена.
«Утром приехали в Берген, расположенный у подножия сухих задумчивых утесов. В порту под дождем спокойно работали норвежцы, коренастые, с огромными жилистыми руками, голыми до плеч. Все двигалось не очень быстро, но споро, а главное, спокойно, как будто не было в мире никаких тревог» -вспоминал Шаляпин свои первые впечатления. Не мудрено, что он обратил внимание на портовых грузчиков. Кому, как ни ему, родившемуся в Казани, знать работу  волжских грузчиков. Крючников, как их называли.  Мальчишкой   видел, как шатаются под ногами сходни, когда волжский грузчик с шестипудовым кулем вступает на них. Заходилось сердце от страха, что все - уйдет сходня. Тогда и крючник, и куль - в волжскую воду. Это позор для крючника. Посему грузчик мышцы порвет на ногах, но устоит. Потому, что он волжский крючник.
  Шаляпин очень недолго был в «городе под зонтиком», как  называют Берген сами норвежцы. Он торопился и даже не посетил Тролльхауген, где жил и работал Эдвард Григ. Грига не было в живых, но там жила Нина Григ и, наверняка, она была бы рада великому певцу. Да и поклониться могиле великого норвежца, который любил Россию, можно было. Специалисты-музыковеды считают, что нигде в мире произведения Грига не пользуются такой любовью, как в Норвегии и России: «В его музыке, проникнутой чарующей меланхолией, отражающей в себе красоты норвежской природы, то величественно-широкой и грандиозной, то серенькой, скромной, убогой, но для души северянина всегда несказанно чарующей, есть что-то нам близкое, родное, немедленно находящее в нашем сердце горячий, сочувственный отклик». С тех пор Григ - человек и художник - неизменно волнует сердца и умы русской публики: слушателей, исполнителей, критиков, музыкальных ученых. Да что там ученых! Рязанское общество любителей музыки  пишет письмо великому композитору и поздравляет его с шестидесятилетием. Оно хранится в музее Грига  в виде красочно оформленного поздравительного адреса  с надписью  на титульном листе: «Эдварду Григу. Рязанский музыкальный кружок» (1903 г.). Вот некоторые выдержки из него, подтверждающие любовь рязанцев к музыке Грига и самому автору: «Сотни миль, отделяющие Берген от Рязани бессильны закрыть наш слух от могучих звуков Вашего гения, глубокоуважаемый маэстро. Когда впервые раздались у нас Ваши мелодии, мы почувствовали себя в новом мире. Нам чудилась неведомая страна, то залитая солнцем ярким, то мрачная и таинственная, настроения и чувства, то ясные и прозрачные и кристалл, то суровые, холодные и колючие до боли. Наш кругозор расширился, и если бы каким-нибудь волшебством Рязань перенеслась через сотни миль к Бергену, мы не встретили бы там незнакомых "чужих" людей с незнакомой психикой. Нет, мы протянули бы руки норвежцам, как старые знакомые, как братья. Ваши великие творения не сходят с эстрады наших концертов в местных собраниях. Наши частные семейные вечера, по обилию в них
ваших фортепианных сочинений, часто могут быть названы «григовскими вечерами», а подписавшиеся здесь между других преподаватели фортепианной игры могут удостоверить, что наша музыкальная молодежь хватается за все, что подписано Вашим именем и усердно Вас изучает. С нетерпением ждем Вас в Москве будущей весною». Впечатляет, не правда ли?
  Но, повторяю, это Шаляпин.  Интересовало ли его чье-либо творчество? Не мне судить. Но не удивляюсь, что он не заехал, чтобы повстречаться с Ниной Григ, хотя та была его коллега по цеху - оперная певица.
  Шаляпин всегда оставался Шаляпиным. Дружил ли он, просто, по-человечески. Любил ли кого кроме себя?  История сообщает, что да. Он был дружен с А.М.Горьким, сохранилась их переписка. Любил отдыхать на даче Куоккала  у И.Е. Репина. 
Вернемся к его путешествию. Шаляпин прибыл на Западный вокзал в Осло. Вокзал и сейчас стоит, выкрашенный в традиционный желтый цвет-цвет вокзалов Норвегии. Но предназначение у него сейчас другое - Нобелевский центр. Норвежцы любители увековечивать  исторические даты, у них много памятников, памятных досок. Но на стенах вокзала памятной доски о приезде Шаляпина я не нашел. Все-таки норвежцы обиделись на певца.
Шаляпину нужно было перебраться на другой вокзал - Восточный, чтобы выехать в Стокгольм. Осмотреть Христианию он все-таки успел. Даже сделал пометки в дневнике. Вот они: « На следующий день я очутился в Христиании, более красивой и оживленной, чем Берген: осмотрел театр, очень красивый, построенный в честь Ибсена и Бьернсона, статуи которых помещены около него в саду».  Театр, действительно, красивый. «Нашуналтеатрет» -Национальный драматический театр. Внимание певца привлекли два памятника: Генрику Ибсену и Бьернстьерне Бьернсону. Скульптор Стефан Синдинг выполнил их с любовью, но с большим подтекстом.
Бьернсон, лауреат Нобелевской премии, автор национального гимна: «Да, мы любим эту страну».  Бьернстьерне Бьернсон в 1903 году  был награжден Нобелевской премией по литературе «за благородную высокую и разностороннюю поэзию, которая всегда отличалась свежестью вдохновения и редкой чистотой духа», а также за «эпический и драматический талант». Он стоит, как и полагает национальному герою: голова гордо поднята, весь в порыве.
Ибсен почему-то потерян: склоненная голова, пальто, застегнутое на все пуговицы. Этакий «человек в футляре». Нобелевским лауреатом он не стал. Хотя был, безусловно, величайшим писателем всей Скандинавии.  Причина  непризнания вполне ясна — это  антилиберальные убеждения Ибсена. Эксперты слишком остро воспринимали особенно близких им скандинавских писателей, и именно этим объясняется их лишенный всякой объективности подход к тому же Ибсену.
Так и стоят два разных памятника двум норвежским писателям, разные, как впрочем, и сами люди. Хотя в их жизни много общих моментов. Оба руководили драматическими театрами, оба по-своему боролись за самоопределение Норвегии, чистоту ее языка. Но Ибсен боролся издалека. Двадцать семь лет он прожил за границей. Вот, наверное, и ключ к разгадке. Историки говорят, что памятник Ибсену не понравился.
Вопрос памятников заинтересовал певца: «Не успели люди умереть, а им уже памятники поставили» -сделал он пометку в дневнике. Он ошибся, великий певец. Памятники Ибсену и Бьернсону поставили еще при жизни. У норвежцев существует традиция ставить памятники еще при жизни и не по одному. Дань уважения отдается и иностранцам, если они внесли значительный вклад в становление страны. Такой чести удостоился русский режиссер Марис Янсонс, бронзовый бюст которого стоит в фойе концертного зала «Консертхюсет». Кто знает, будь певец сговорчивее, и откликнулся бы на многочисленные приглашения,  то в фойе Университета Осло красовался бы и его бюст.
Он не мог себе представить, что его талант не воплотится в камень. Увы. Сложные отношения были у певца со страной Советов: первый памятник открыли на его родине - в Казани. Это произойдет в далеком  для него 1999 году. Москва о гениальном певце вспомнила в 2003 году, а Санкт-Петербург так и не сподобился.
Напомню, Шаляпин посетил Норвегию один раз. Дал  два концерта в Христиании. Первый концерт - седьмого сентября 1922 года. Он выступал в прекрасном зале «Аула», стены которого расписаны Эдвардом Мунком.  Мунк работал над своими картинами семь лет. Картины впечатляют: над сценой размещено основное полотно «Солнце», знаменитая работа Мунка. По обеим сторонам зала картины: «Альма Матер», «История», «Мужчина и женщина, обращенные к солнцу».  «У артистов есть что-то такое, что трудно выразить словами. Это трепетное отношение к событиям» - писал русский дирижер Марис Янсонс.
Его ждали, этого избалованного мировой славой, певца. Публикации о его приезде размещались на первых полосах газет. Газеты пестрели рецензиями, страницами биографии. Это было событие для тихой Христиании. Газета «Афтенпостен» писала: В последнее время ходило множество слухов о предстоящем приезде русского певца Шаляпина. Слухи то опровергались, то подтверждались. Слишком уж велик был гонорар, который запросил певец: 10-12тысяч крон за концерт. Баснословная по тем временам сумма. Билеты стоили от пяти  до тридцати крон.
Норвежская столица готовилась к приезду дорогого гостя. Страсти подогревали газеты. «Вчера вечером (пятого сентября) при полном зале и при большом восхищении публики Шаляпин пел в Копенгагене» - сообщала «Афтенпостен».
Газета «Тиденс тейн» утерла нос своим собратьям по перу: ее сотрудник, история сохранила имя этого репортера: Гуннар Хаух, смог взять интервью у Шаляпина. Это вам не перепечатки из датских газет! «Моргенбладет» доверительно сообщала, что Шаляпин прибывает седьмого сентября на пароходе «Мельхиор». Как страшную тайну выдавала, что королевская чета будет присутствовать на концерте в «Аула». Вдогонку летели новости из Копенгагена: Шаляпин согласился дать второй концерт в датской столице.
Нужно ли говорить какая была устроена встреча на пристани Виппетанген. Доверимся газете «Дагбладет». Ее корреспондент вместе с норвежским импрессарио Рудольфом Расмуссеном встречали Шаляпина одними из первых: « Певец улыбался и надвигал шляпу на глаза от солнца, прорвавшегося сквозь холодное, серое, осеннее небо, нависшее с утра над городом». Вечерний выпуск «Афтенпостена» торопился опубликовать снимок певца. На фотографии запечатлен мужчина зрелых лет. Крупные черты лица, спокойный, уверенный в себе взгляд. Без шляпы, в расстегнутом пальто. Видна неизменная бабочка. Журналисты ждали его у отеля «Бристоль». Это десять минут езды на машине вдоль крепости Акерхюс, затем свернуть к ратуше и по улице Русенкрантц- к отелю». Но какие это были минуты!  «Был момент, когда большие стекла в окнах звенели и стены, казалось, дрожат. К счастью все постепенно улеглось».
Второе выступление было совершенно неожиданным, так как певец собирался в Копенгаген. Но напор импрессарио Рудольфа Расмуссена и великолепный прием сделали свое дело: Шаляпин согласился дать еще один концерт, отменив поездку в Копенгаген. Этот концерт газеты приподнесли как «Народный и прощальный концерт». Он состоялся на улице Калмейерс гате в Миссионерском доме. Это была крупнейшая сценическая площадка, вмещавшая до пяти тысяч человек. Цены были снижены в три раза. «Нужно было видеть публику, воодушевленную до безумия»-сообщала «Афтенпостен». Сохранились трогательные надписи на буклетах второго концерта: «Он пел блестяще», «Восторг, аж крыша поднимается», «Концерт неповторим, я никогда не переживал такого восторга от пения».
На другой день Шаляпин убыл в Лондон. Пока Федор Иванович плывет к туманному Альбиону, хотелось бы отметить роль импрессарио Рудольфа Якоба Расмуссена. В Норвегии принято давать известным людям сокращенные имена. «Рюлле»-так  называли  Расмуссена. Он прожил  насыщенную жизнь. Был артистом, юристом, создал собственный театр и концертное бюро. Уверен, только Рюлле смог уговорить капризный бас на один концерт в Кристиании в зале «Аула». Только Рюлле смог уговорить Шаляпина провести второй концерт. И только он мог мотаться по всей Европе за неутомимым гастролером и уговаривать,  уговаривать. Совсем было уговорил в 1931 году, подготовил гастроли, но из-за болезни певца концерт не состоялся. До сих пор не стихают среди специалистов споры о истинной причине отказа: действительно насморк или, что тоже имеет место быть, недостаточный гонорар для русского сноба. Может не случайно, уйдя из жизни в 1946 году, Расмуссен оставил потомкам пять книг, в которых  рассказал о своей беспокойной работе. Но ни разу не упомянул фамилию великого баса. И, наверное, не спроста. Чтобы обидеть человека такой беспокойной профессии как у Расмуссена нужно постараться. Шаляпин смог.
  По началу все шло  гладко. «Дагблатед» указывала точную дату. Певец во вторник поет в столице.  Единственный концерт в зале «Аула», который помнил триумф Шаляпина в 1922 году. Газета отмечала особую роль импресарио Рудольфа Расмуссена. Рюлле купается в зените славы. Его можно понять. Русский певец не знает себе равных: турне по столицам южноамериканских государств, перед этим Берлин, Стокгольм. Затем Лондон. Рюлле заявлял: «И во вторник вечером в «Аула» мы вновь сможем насладиться номерами, встреченными в 1922 году овациями. В этом концерте он споет многие из оперных партий, создавших ему славу величайшего певца. Похоже, у нас есть повод для радости». Цены от 5  до 25 крон никого не смущали. После отмены концерта по Осло поползли слухи, что дело не в болезни, а в оплате гонорара. Зал был не совсем полон и артист не приехал. Хотя официально, повторяю,  артист не приехал из-за болезни. «Врач запретил ему петь в течение одной недели» -так сдержанно отозвалась «Афтенпостен». Горечь норвежцев была велика. У них еще теплилась надежда, что концерт может состояться, но - увы. Певец поспешил в Ригу, где  заявил, что он в «вожделенном здравии», а в причина отмена концерта- в легком насморке. Каково это было слышать норвежцам! После Риги певец едет в Копенгаген. Там его ждет ( он не теряет надежды!)Рудольф Расмуссен. Газета сообщает, что Рюлле не знает, приедет ли певец в Норвегию. Он связан ангажиментами. Это значит, как пишет газета, что норвежцы могут проститься с еще теплившейся  надеждой увидеть и услышать великого певца в Норвегии.
После такой  неудачи  у любого импресарио могли опуститься руки, но не у Рюлле. Неугомонный Расмуссен едет в Париж, чтобы обговорить возможное турне. Расмуссен, как профессионал, не позволял прервать хоть и слабую, но ниточку с Шаляпиным. Девять лет Шаляпин не мог найти время для скромной столицы  Норвегии, но неистовой импресарио был упрям. Только благодаря его сообщениям известно, что Шаляпин и впрямь собирался в Норвегию. Он  написал дочери в письме: «Кажется, буду в Швейцарии и Норвегии...». И действительно, будучи в Стокгольме  в 1935 году на гастролях, певец планировал заехать в норвежскую столицу, но не получилось.
Рюлле спешил: просачивались слухи, что Шаляпин планирует закончить актерскую карьеру. «Великий Шаляпин принял решение навсегда уйти из театра и с концертной сцены» - пишет «Дагбладет» 13 июля 1934 года. Норвежцы ждали великого певца, не теряли надежды. «Самое последнее - зимой 1937-38годов» -импресарио Шаляпина планировал большое прощальное турне певца. «Он должен был выступить и у нас, но смерть его опередила» -писала «Дагбладет» 13 апреля 1938 года на другой день после кончины певца.
Шаляпин, действительно, болел часто, что и не удивительно при такой нагрузке.  Есть информация, что певец слишком любил деньги. Вопрос спорный, да и кто их не любит. Газета «Свенска дагблладет» пишет, что восемь тысяч крон-это жалованье за целый год для шведа среднего достатка. Но не такие большие деньги для Шаляпина. Он слишком беден,  чтобы позволить  себе поездку в Осло, в этом все дело. У него нет средств, чтобы петь дешевле, чем за восемь тысяч.  Так подтверждается слух, который пошел в Осло после отмены концерта. Шаляпин оказался слишком дорогим для норвежской столицы.
  Газета добавляет, что певцу нужны города-миллионеры и 20 тысяч крон за выступление. Что из себя представляла шведская крона (считай и норвежская), говорит факт:  работники телеграфа бастовали пятый месяц, чтобы получить прибавку к жалованью один эре (сотая часть кроны) в час, то есть восемь эре за день. Посчитайте, какова была надбавка к месячной заработной плате, чтобы бастовать пять месяцев. Заглядывать в чужой карман-дело бездарное, да и кто знаком с биографией и семейным положением певца, тот помнит какая постоянная нехватка денег была у Шаляпина.
Затем еще болезнь, типичная для певца такого уровня. Ее сейчас назвали бы - звездность. Капризен был, ох, капризен всемирный любимец. Газета «Дагбладет» писало в то время: «Федор Шаляпин -воплощенный протест против любого театра. ...Для некоторых театральных служащих работа с Шаляпиным - сущий ад....А как только он требует искусства, считают, что он невыносим». Эту заметку написал журналист и писатель Улаф Клаусен. Он знал русский язык, у него были русские друзья. Посему Клаусен хорошо понимал русскую душу. Нет никаких оснований ему не верить
Иногда «звездность» даже заходила в противоречие с любовью к деньгам. Истории известен инцидент происшедший в столице Дании Копенгагене. Шаляпин отказался от проведения второго спектакля  только из-за того, что художественный уровень спектакля не отвечал его требованиям. Он уезжает, потеряв шесть тысяч крон. Мало этого: он заплатил расходы по своему пребыванию из своего кармана. Вот вам парадоксы истории.
Импресарио Шаляпина говорит, что именно «художественный уровень» определял отношение певца к его любимому делу, а не количество шелестящих банкнот. Пусть будет так, но срыв концерта в Осло... Больше в Норвегию Шаляпин не приезжал.
Шаляпин умер 12 апреля 1938года. Умер на чужбине, в Париже. 29.10.1984 года состоялось перезахоронение праха Шаляпина Ф.И. На Новодевичьем кладбище.