Получасовые рассказики. Гордыня

Рассказик тринадцатый

               

Мой, никогда не виденный мною дед, с которым мы сильно разошлись во времени, я просто не могу не рассказать о тебе. Ты ведь всё равно мой дедушка. У тебя еще есть внуки, мои двоюродные сёстры и братья. Но рассказы о тебе, сидя рядом с бабушкой, когда она вязала или шила, слушала только я. Потому, что только я росла рядом с ней, выпестованная её заботами. Летом, конечно, съезжались и другие бабушкины внуки, привезённые родителями, кто ненадолго, кто на всё лето, но я-то круглый год была рядом с бабушкой. Это меня встречали утром жареные пирожки с картошкой. Настоящие бабушкины пирожки, большие, с ладонь. Это меня она крестила на ночь, благословляя на сон грядущий, склонившись над моей кроватью, в то время как я в темноте уже перелезла в её кровать и тихо, затаившись как мышь, ждала. Ждала того замечательного момента, когда моё отсутствие обнаружится и бабушка скажет: «Вот негодяйка какая!» Потом «негодяйка» перемещалась на свою постель, благословлялась повторно и засыпала.

Так вот от бабушки я слышала про деда несколько историй, они все хорошо помнятся мне, но сегодня время для одной из них.

Это произошло тогда, когда бабушка с дедом, захотевшим вдруг заниматься сельским хозяйством, уехали из Кисловодска, где жили на тот момент, и купили дом на хуторе, каком не знаю. Даже приблизительно не знаю. На тот момент мне хватало понятия «Хутор». Что такое география я не знала, наверное, не знала. Но слово хутор было для меня не очень хорошим, потому, что в рассказах бабушки о том времени не ощущалось ничего радостного, счастливого. Да ведь и времена были ещё те. Потом, когда повеяло коллективизацией и множество таких же обычных, живущих своим трудом семей, начали причислять к кулакам и ссылать в Сибирь, дом на хуторе был спешно продан. И семья переехала в город. Наверное, уже в Сталинград. Надо посмотреть с какого момента Царицын переименовали в Сталинград.

А на момент рассказа, я думаю было время НЭПа. Кто не знает, что это, читайте справочную литературу. Так вот мой дед, на тот момент ещё вполне себе молодой человек, распродав на базаре свою сельхозпродукцию, в тулупе, шапке, с инеем на усах и с кнутом за поясом, зашёл в магазин тканей, купить по списку, что жена написала для детей, кому на пальто, кому на платье, кому на штаны. Ну кому, что надо.
   
Подлетел приказчик - чего изволите? Увидел то, что увидел - мужика деревенского, в тулупе, заиндевевшей шапке. Оценил. Мол вам не сюда-с, а в другой отдел, где попроще, а тут пардон-с ткани подороже, мол, не для вас.

Это он зря сказал. Непомерная гордыня, гены которой сидели и в моей маме, и с которыми я борюсь до сих пор, подбросила моего деда до потолка (как я его понимаю!) и он сказал: -нет! Мне как раз сюда!
   
Он накупил самых красивых тканей, дорогих. На всю пачку денег! Привёз эту красоту, развернул: - шей, мать, себе и дочкам красивые платья! Бабушка, конечно плакала, но, наверное, выкрутилась, что-то перешила, перелицевала, детей одела. Как я уже говорила, она была великая мастерица во всем!