Лоскуток

1

Раннее утро 23 февраля 2021 года было морозным и безоблачным. Небольшой областной центр – Иваново, спал. Солнце едва успело появиться над горизонтом, и по улицам протянулись длинные тени от зданий. Лёгкий ветер беззвучно слизывал с сугробов невесомую снежную пудру. Попадая в просветы между зданиями, эта пудра превращала их в искрящиеся коридоры. Безлюдные и безмолвные. Город спал.

Тишину улицы Маршала Жаворонкова нарушила проехавшая машина. Взметнув позёмку, серебристая «Нива-Шевроле» скрылась за поворотом в сторону выезда из города.

В салоне довольно громко играла музыка, но ни водитель, ни единственный пассажир её не слушали. Парень лет двадцати пяти, сидевший за рулем, интересовался музыкой лишь как фоном для других дел. Ему было всё равно, что играет, лишь бы играло. А его спутник, выглядевший явно старше, полулежал в откинутом кресле и спал. Или делал вид.

Миновав городскую окраину, автомобиль выкатился на Загородное шоссе, в народе более известное как кинешемская трасса. Двигатель, натужно воя, начал набирать обороты.

– Стас, давай не гони, – негромко сказал пассажир, не открывая глаз.

– Чего говоришь? – спросил Стас, продолжая давить на газ.

Мужчина открыл глаза, сел прямо и крутанул колёсико громкости магнитолы на «минус», так что из колонок теперь доносился лишь неясный шелест.

– Не гони говорю, – также тихо повторил он и стал тереть ладонями лицо.

– Андреич, домой поскорей охота. Праздник всё-таки.

Стас сбавил скорость и с притворной досадой посмотрел на Андреича. Тот, закончив наконец месить физиономию, глянул на Стаса и проговорил:

– Вот и мне домой охота, – и, чуть помедлив, добавил, – А не в кювете с тобой мёрзнуть, пока эвакуатор приедет.

Стас хотел было возразить, напомнив начальнику пару случаев, когда его навыки экстремального вождения пришлись весьма кстати, но, посмотрев на уровень топлива, включил правый поворотник и свернул на заправку. Андреич не успел посвятить его в подробности поездки, но сказал, что поедут куда-то под Вичугу, а это значило не менее семидесяти километров в один конец. И если добавить сюда возможность где-нибудь побуксовать или даже застрять, то полный бак по мнению Стаса будет очень даже не лишним.

Старший лейтенант полиции Станислав Халдеев остановил машину возле колонки и заглушил двигатель. Он уже подался к двери, собираясь выйти, как вдруг, словно что-то вспомнив, снова откинулся в кресле и посмотрел на соседа:

– Слушай-ка, Андреич, мы ж не торопимся? Я подумал, лучше заправиться до полного.

Майор полиции Егор Андреевич Батог, который всё это время с интересом наблюдал за коллегой, добродушно улыбнулся:

– Валяй, Стасуш, успеем.

Халдеев вышел из машины и, подгоняемый февральской утренней свежестью, заспешил в здание АЗС. Батог, всё еще улыбаясь, проводил его взглядом. Ему определенно нравился это парень. Выдержанный, смышлёный, инициативный. Лет через пять-десять опыта поднаберётся, остатки пыла юношеского подрастеряет – дельный сотрудник будет. Майор Батог в этом не сомневался.

Отеческие размышления Андреича прервал глухой звук вставленного заправочного пистолета и мерный гул колонки, качающей бензин в нутро отечественного внедорожника.

Спустя минуту в салон вернулся возбуждённый Стас:

– Когда еще зиме так порадуешься, как не в рабочий выходной! В семь утра!! В минус тридцать два!!! На заправке…

– …С пониманием, что делаешь мартышкину работу, – вставил Батог.

– Зашибись…

Халдеев уже выруливал обратно на трассу и последнюю фразу произнёс на автомате, подыгрывая подколке Андреича. Однако через секунду он опомнился:

– Погодь! А чего за работа-то? Сказал только, что под Вичугу кататься едем, а к чему, почему – не пойму.

Батог снова улыбнулся, узнав цитату из детского стишка. У Халдеева недавно родился первенец, а сам Егор Андреич нянчился со вторым. Таким образом, милые строчки Чуковского и Маршака были свежи в памяти обоих стражей правопорядка.

Майор расстегнул пуховик, достал из внутреннего нагрудного кармана небольшой ежедневник, раскрыл его и спросил:

– Помнишь, года три назад москвич какой-то выкупил заброшенный пионерский лагерь «Лоскуток»?

Стас задумался:

– Ну было вроде. Что-то читал такое в новостях, подробностей не помню.

– Это потому, что не было этих самых подробностей. Ни тогда, ни сейчас. Что за москвич? На какие деньги? Зачем ему недвижимость в лесной глуши, в стороне от федеральной трассы? Ничего.

– Хм… Ну и пёс с ним. Купил и купил. Три года как-то жили мы с этим, не?

Стас покосился на Андреича, ожидая его реакции.

– Дело говоришь, Стасуш, дело, – ответил Батог, задумчиво листая ежедневник. – Вот только внезапно выяснилось, что за эти годы, месяца не проходило, чтоб в этот «Лоскуток» гружёная фура или бригада рабочих не приезжала. Судя по тому, что люди рассказывают, там уже олимпийский объект можно было возвести.

– А по налоговой пробивали?

– Конечно пробивали. Уж поверь мне, денег тот москвич потратил – мама не горюй. И до сих пор тратит.

– Так есть понимание, чего он там строит?

– Сам подумай, будет ли у тебя такое понимание, когда тебе из разных мест десяток бумажек принесут. Тут бетона 2000 кубов, там трансформаторного оборудования на тринадцать лямов, а здесь оптоволоконная линия связи за восемь.

– Можно московских коллег напрячь. Пускай с подопечным поработают.

– А вот тут интересный нюанс.

Батог замолчал, отвернулся к боковому окну и стал увлечённо разглядывать грязный снеговой отвал, до весны заменивший собой обочину.

– Хорош издеваться, товарищ майор. Договаривай!

Довольный товарищ майор снова повернулся к Халдееву и продолжил:

– Данный москвич в компании неизвестного круга лиц похоже всё это время проживает в лагере. А потому, товарищ старший лейтенант, подопечный этот – наш. И напрягаться придётся именно нам.

Некоторое время мужчины ехали молча. Наконец Стас прервал молчание:

– Ну хорошо. Выясним мы, кто и зачем «диснейленд» под Вичугой возводит, дальше-то что?

– Да ничего. Я ж говорю – мартышкина работа. На предмет отмывания денег этот лагерь проверили уже вдоль и поперёк, а другого криминала тут не усматривается.

Тут Халдеев полным трагизма голосом, медленно и с расстановкой произнёс:

– Дык на хрена тогда двадцать третьего февраля, в законный мать его выходной, в семь мать его утра…

– … В минус мать его тридцать два…– поддакнул Батог.

– Совершенно верно. В минус мать его тридцать два!..

Халдеев повернулся к Батогу:

– Андреич, за что нас так, а?

– Да мы с тобой, Стасуш, тут не при чём. В прошлый понедельник генерал перед Москвой отчитывался по курированию строительства ковидного госпиталя. Вроде все цифры дал, на все вопросы ответил, а его вдруг и спрашивают: «Ну, по этой стройке – всё. А что у вас там со второй?» И трясут какими-то финотчётами. А генералы, Стасуш, они отчего-то не любят в лужу садиться. А уж если их в лужу Москва сажает, тут у них настроение совсем портится.

Батог посмотрел на весёлую мину Халдеева и продолжил:

– Вот и бегает всё управление как один большой ссаный веник. А так как за неделю набегали не больше, чем я тебе уже рассказал, вчера было стукнуто кулаком по столу. И вот мы здесь.

Майор широким жестом обвёл салон служебной Нивы.

– Принято, Егор Андреич, – Стас зевнул и добавил, – Может радио послушаем?

Батог прибавил громкости, упал в кресло и прикрыл глаза. До нужного съезда с трассы ехать ещё добрых полчаса, можно и подремать.



2

– Андреич… Егор Андреич!

Батог вздрогнул и открыл глаза.

– Родники прошли, Андреич.

– Угу.

Батог осмотрел местность за окном и пробормотал:

– Километров через семь, у знака «Захариха» направо.

Халдеев, до этого сбавивший скорость, вновь нажал на газ, и уже через десять минут они свернули с трассы. Дальше дорога шла полем около километра, а затем нырнула в лес.

Деревья тут почти от опушки росли так плотно, что Стас подумал, не включить ли ближний свет. Но дорога между деревьями была прямая и широкая, а машина шла по ней на удивление ровно. Халдеев передумал на счёт ближнего света, но неуютная темень всё равно не давала ему покоя. Он наклонился к рулю и посмотрел наверх, где по его мнению должна была быть ярко-голубая полоса безоблачного неба. Начиная метров с восьми, над дорогой почти соприкасались заснеженные еловые лапы. Небо между ними выглядело тонкой извилистой артерией, местами тающей до капилляра, а то и вовсе исчезающей в чёрном теле леса. Света было чуть больше там, где машина проезжала под соснами. Сосен, меж тем, в этом лесу почти не было. Закончив своё секундное расследование, Халдеев сел не место.

– Что-нибудь замечаешь? – спросил Батог.

Стас замечал и потому ждал этого вопроса.

– Дорога в поле хорошо вычищена. Свежие колеи от большегрузов. В лесу срублены все корни на дороге и ветви чуть не до третьего этажа.

– Молодцом. Всё?

– Да вроде всё.

– А просеку новую и линию ЛЭП не приметил, когда в лес въезжали?

– Видел конечно. А почему ты решил, что там всё новое?

– Деревья ещё не все вывезти успели. Там за ближайшей опорой штабель бревен лежал.

– И что думаешь, «Лоскуток» себе отдельную линию ЛЭП построил?

– Я не удивлюсь, – задумчиво ответил Батог.

Через несколько минут дорога уперлась в ворота из зеленого профлиста, в обе стороны от которого в лес уходил такой же забор высотой не менее трёх метров. Справа от ворот в заборе имелась дверь, рядом с которой Стас заметил вызывную панель домофона. Он поставил машину на ручник и спросил:

– Пойти позвонить?

– Погоди, – сказал Батог, двигая пальцем по странице ежедневника. – Вот, нашёл.

Он набрал записанный номер и, не нажимая «вызов», продолжил:

– Я тебе не всё сказал. Во-первых, у нас есть номер некого помощника нашего москвича, – Батог продемонстрировал экран своего телефона, – а во вторых, про него самого тоже кой-чего известно.

Халдеев подавил желание съязвить по поводу манеры начальника выдавать информацию дозированно. Он понимал, шутки закончились, началась работа, а потому лишь сказал:

– Внимательно.

Батог, словно заученный текст, выдал:

– Кольцов Геннадий Дмитриевич, пятьдесят восьмого года рождения. То ли кандидат, то ли доктор каких-то наук. Точной информации у нас нет. Карьеру ученого сделал в Новосибирске. Это всё.

– Неожиданно, – сказал Халдеев. – Зато интересно.

– Мартышкин труд, – повторил Батог и нажал «вызов».

Дождавшись ответа абонента, он вкрадчиво произнёс:

– Доброе утро. Это из полиции вас беспокоят. Мы с коллегой подъехали к вашей территории и стоим сейчас у ворот. Нам необходимо побеседовать с Геннадием Дмитриевичем.

На том конце что-то говорили. Батог поддакивал и улыбался:

– Да-да, я всё понимаю. Рано. Праздник. Поверьте, я сам не рад.

Снова, что-то сказали, на что майор в очередной раз кивнул и сказал:

– Да конечно, мы подождём. Спасибо.

Он выключил и убрал телефон. Однако меньше чем через минуту снова его достал, так как тот звонил:

– Да, слушаю. Хорошо, без проблем. Всё принял, спасибо.

Батог опять убрал трубку и сказал:

– Сейчас они ворота откроют, дуй прямо до большого здания. Обещали, что мы его не пропустим.

Тишину леса деликатно нарушила негромкая работа откатного механизма ворот. Единственная створка отъехала влево и замерла. «Нива-Шевроле» въехала на территорию «Лоскутка».



3

Сразу за воротами располагалась округлая площадка размером около тридцати метров, от которой прямо и влево наискосок уходили две дороги. На свободном месте справа были сложены тюки с надписью «Ursa», прикрытые пленкой штабеля металлопроката и дерева, лежали катушки с кабелем и поддоны с кирпичом. Батог окинул всё цепким взглядом и сделал вывод, что здесь разгрузилось никак не меньше трёх машин.

Стас медленно направил машину прямо, он тоже пользовался возможностью осмотреться. Однако, большая часть территории скрывалась за деревьями, которые и тут росли густо. Лишь вдоль дорожек можно было видеть чуть дальше, и там, судя по обилию света, угадывались открытые пространства. Машина проехала прямо порядка ста метров, когда деревья и впрямь расступились, открыв обзору широкую панораму.

Слева к дороге примыкала обширная территория, обсаженная небольшими и аккуратными голубыми елями. Сквозь ели проглядывали дорожки, несколько скамеек, был виден небольшой расчищенный пруд со следами коньков на нём. Ландшафт венчало двухэтажное светло-зелёное здание, в котором Батог угадал отреставрированный административно-досуговый корпус лагеря. Окна закрывали занавески с крупной кружевной вышивкой. Они, хоть и не очень соответствовали строгой позднесоветской архитектуре здания, не портили общего впечатления. Скорее наоборот – добавляли ощущение хозяйской заботы и домашнего уюта.

Справа, чуть поодаль, высилось здание, габаритами не уступавшее хрущёвской пятиэтажке. Внешне строение напоминало современный производственный цех. У него не было окон, а стены были обшиты светло- и темно-зелёными сендвич-панелями, которые образовывали горизонтальные полосы разной ширины.

Стас остановил машину на парковке, организованной точно напротив входа в здание с занавесками. Он и Батог вышли из машины. Майор с голосом потянулся и тихо сказал:

– А ну, товарищ старший лейтенант, глянь-ка вон туда.

Кивком головы Батог указал через дорогу, в сторону дальнего угла цеха. Стас посмотрел. Метрах в пятидесяти от угла стояла опора ЛЭП. Черные нити проводов с одной её стороны были направлены в сторону леса и скрывались за зданием. С другой – провода спускались на бетонные опоры, которые стояли рядом с небольшим зданием трансформаторной подстанции.

– Андреич! Тебе бы в лотерею играть, ну или ставки на спорт делать! – Стас аккуратно опустил руку на плечо Батога и доверительным тоном добавил, – Есть на примете пара игр с хорошим коэффициентом. Товарищ майор, нужен ваш совет.

– Нет, Стас. Оперская чуйка не так работает. Так что уволь, не советчик.

Халдеев хотел развить свою шутку, но из-за синих елей послышался хруст снега, и на дорожке между деревцами появилась мужская фигура, одетая в высокие зимние сапоги, домашнее светло-серое трико и незастёгнутую куртку типа «горка». Под курткой виднелась красная майка. Возраст мужчины не угадывался, так как лицо было почти скрыто капюшоном. Он жестом пригласил за собой и, не дожидаясь, направился обратно. Шёл он вроде бы не торопясь, но при этом удалялся стремительно. Батог с Халдеевым с шага перешли на трусцу, но даже так догнали фигуру в «горке» лишь на крыльце. Тот распахнул дверь и, не оборачиваясь, пропустил гостей вперед.



4

Зайдя внутрь, полицейские, как по команде, расступились и встали боком к выходу. С одной стороны элементарный такт, с другой – рефлекторная осторожность.

Человек в «горке» запер дверь, прошёл между гостями на свободное место и, скинув куртку, развернулся. Батог привык чётко фиксировать в памяти те ощущения, которые возникают при первом взгляде на человека. Не сказать, чтобы это ему хоть раз помогло. Однако, уж точно ни разу не подвело.

Внешность этого человека не вызывала никаких ощущений.

На вид - ровесник Батога или чуть старше. Округлое лицо. Короткая стрижка светло-русых волос. Все черты, по форме и размеру, иначе как средними не назовёшь. Серые глаза – матовое зеркало души, не отражали ничего. «Не лицо, а фоторобот», – подумал Батог.

Впрочем, одна деталь, хоть и не во внешности, обратила на себя внимание майора. На красной майке у мужчины, на уровне груди был изображен белый серп и молот, а чуть ниже надпись в четыре строчки «150 стр. ордена Кутузова II ст. идрицк. див. 79 С. К. 3 У. А. 1 Б. Ф.»

– Знамя Победы? – спросил Батог, кивнув на майку.

Мужчина улыбнулся и сказал:

– Ношу по праздникам. Вместо суррогатной ленточки, – он приподнял согнутую руку, на которой уже висела его «горка». – Давайте куртки, я отнесу в гардеробную.

– Спасибо, мы ненадолго, – махнул рукой Батог чуть наигранно.

Халдеев уловил это и не удивился. Обычно сдержанный и в словах, и в жестах майор, таким образом маскировал свою заинтересованность человеком. Стас не был уверен, знает ли сам Андреич эту свою особенность. Но Халдеев после нескольких лет совместной работы, знал это наверняка.

– Как скажете, – их собеседник отошёл куда-то за угол.

Там щёлкнула дверь, послышалась возня и, спустя пару секунд, мужчина вышел без куртки и в мягких домашних туфлях. Батог раскрыл служебное удостоверение, которое уже держал наготове, и показал ему:

– Старший оперуполномоченный, майор полиции Батог. А это мой коллега, старший лейтенант Халдеев.

– Модин Юрий Антонович, друг и помощник Геннадия Дмитриевича, –сказал мужчина и с улыбкой протянул руку.

Батог пожал её, дождался рукопожатия Халдеева и продолжил:

– Я так понял, Юрий Антонович, это я с вами говорил по телефону несколько минут назад?

– Да, со мной.

– Очень хорошо. Нам бы теперь с товарищем Кольцовым всё-таки побеседовать.

– Да конечно, я вас провожу. У меня только один вопрос. Я, знаете ли, вроде начальника безопасности тут, на добровольных началах, – он смущённо усмехнулся, – Вот и переживаю, случилось что-нибудь?

– Не переживайте. Ничего не случилось, – Батог снова говорил ровно и размеренно, – Дежурный интерес к вашему пребыванию на территории региона, не более.

– Малость запоздалый интерес, – простодушно заметил Модин, – три года уже, как тут работаем.

– Ну, как говорится, лучше поздно…– сказал Батог и выжидающе посмотрел на Модина.

Тот молчал и не спеша переводил взгляд с Батога на Халдеева и обратно. Батог открыл было рот, но Модин опередил его:

– Вам виднее, конечно. Проходите за мной и не разувайтесь, тут у нас рабочая зона, – он на ходу указал на пол, выложенный добротным керамогранитом.

Из холла они попали в коридор, ведущий в правое крыло здания. Прошли мимо небольшой двери, за которой наверно и располагалась гардеробная. Миновали ещё один небольшой холл с телевизором, компьютерным столом и книжными полками по стенам. В конце коридора похоже располагалась кухня или столовая, там слышалась музыка и звенела посуда. Но они не дошли до конца, а остановились у одной из дверей.

Модин постучался, сделал паузу, а затем открыл дверь:

– Геннадий Дмитриевич, товарищи из полиции вот подошли.

– Да-да, пусть заходят. Спасибо, – донеслось из кабинета.

Модин посторонился и пропустил Батога с Халдеевым. Дверь за ними тихо закрылась. Кабинет был небольшим, скромным в убранстве и довольно уютным. И Батог, и Халдеев независимо друг от друга отметили, что находиться в нём приятно. И да, кружевные занавески были и здесь.

Из-за стола поднялся мужчина. На нём был серый костюм-двойка, молочно-жёлтая рубашка и тёмный галстук с жёлтым узором.

– Кольцов Геннадий Дмитриевич, – представился он, улыбаясь.

Пресловутый москвич оказался энергичным дядькой с живыми и любознательными глазами. В свои шестьдесят с хвостиком выглядел он отлично. Густые, тёмные с проседью волосы зачёсаны назад. В старых советских книжках эта прическа называлась «под политику». Обладая безапелляционной харизмой, подобные люди с первых секунд знакомства либо влюбляют в себя, либо бесят.

Геннадий Дмитриевич не бесил.

– Старший оперуполномоченный, майор полиции Батог, – сказал Батог и показал удостоверение.

– Оперуполномоченный, старший лейтенант полиции Халдеев, – Стас тоже продемонстрировал «корки».

Они поздоровались, Кольцов показал на стулья напротив своего стола и сказал:

– Вот, пожалуйста, садитесь. Я себе чайку заварю, вы что будете – чай, кофе?

– Ну, пожалуй, с мороза от чашки горячего чая не откажусь, – ответил Батог.

Он не успел замёрзнуть на улице. Но предложение Кольцова не выглядело дежурным, звучало гостеприимно. В таких случаях, для налаживания контакта, полезно было согласиться. Кольцов перевёл вопросительный взгляд на Халдеева.

– И мне чай. Спасибо, – сказал Стас.

Чай Халдеев не любил. Не понимал его. Фанатом кофе тоже не являлся, но если и пил, то кофе. Тем ни менее, сейчас счёл нужным не выделяться. Кольцов отошёл к небольшому столику в углу кабинета и занялся чашками.

– У вас тут очень уютно, – начал с любезности Батог. – Это у вас что-то вроде переговорной комнаты, как я понял, а не основной кабинет?

Кольцов с лицом профессора, довольного своим студентом, подкатил к Батогу и Халдееву столик, взял с него одну из трёх одинаковых чашек и сел за свой стол.

– Вы наблюдательны, товарищ майор. А теперь немедленно расскажите, как вы догадались. Очень люблю штучки в духе Шерлока Холмса, – Кольцов застыл с чашкой у рта.

Примерно на такую реакцию и рассчитывал Батог. Он продолжал налаживать контакт.

– На столе нет фотографий, исписанных бумажек, прочих мелочей, которые неизбежно копятся на рабочем месте. На полках второсортные советские издания стоят вперемежку с современным дешёвым чтивом. Как будто для вида заполнили место чем попало.

– Восхитительно! А главное, всё в яблочко! – Кольцов радовался как ребёнок.

Батог осторожно отхлебнул горячий чай и сказал:

– Геннадий Дмитриевич, я уже объяснил Юрию Антоновичу, у нас к вам несколько дежурных вопросов. Ничего особенного. Просто хотим познакомиться с вами, так сказать. Вы не против?

– Спрашивайте всё, что вам интересно. Охотно расскажу.

– Ну вот и отлично. Расскажите для начала немного о себе.

Кольцов посмотрел на раскрытый ежедневник и ручку в руках Батога и начал:

– Родился и вырос в Москве. Окончил факультет психологии МГУ, защитил кандидатскую…

Тут Геннадий Дмитриевич замешкался. На его лице отразилось сомнение, словно он подбирал правильные слова для дальнейшего рассказа.

– Так вы, стало быть, кандидат психологических наук? – вставил Халдеев в образовавшуюся паузу.

Батог шумно выдохнул, в то время как Кольцов окинул Стаса непонимающим взглядом. И если взгляд Кольцова Халдееву ни о чём не сказал, то сопенье Батога он уверенно перевёл сочной трёхэтажной конструкцией в свой адрес.

– Не совсем, – медленно произнёс Кольцов в вдруг лукаво улыбнулся. – А раз уж вы меня перебили, вот вам логическая загадка в наказание. Защищал я кандидатскую по психологии, и сейчас действительно кандидат наук, но не психологических. Как так?

Кольцов с победоносным видом откинулся в кресле и добавил, обращаясь уже к Батогу:

– Товарищ майор, чур не подсказывать!

– Что вы, что вы! Как я могу лишить старшего лейтенанта Халдеева такого удовольствия?! Станислав, думай, мы не торопимся.

Внешне Халдеев никак не изменился за исключением стремительно краснеющей физиономии. Зато мысленно он уже вырвал себе язык, заколотил гвоздь в голову и сделал сеппуку.

– Пожалуй, я воздержусь от решения, – наконец пробормотал он и смущённо добавил, – Извините.

– Ну что вы, – беззаботно махнул рукой Кольцов, – А вы что скажете, товарищ майор?

– Видимо, вы позже защитили кандидата в другой области. Ну а в психологии вы уже доктор. Так?

– Браво, майор Батог, браво! Вы мне определённо нравитесь, – заключил Кольцов.

– О, поверьте мне, Геннадий Дмитриевич, это взаимно, – в голосе Батога вновь появились театральные нотки.

Халдеев знал, эту пьесу Андреич играет для него. Он уже предвкушал второй акт в машине, по дороге в Иваново. Ничего не поделаешь, придётся потерпеть.

– Но давайте всё же по порядку, – уже серьёзно сказал Батог.

– Ну так вот, – оживился Кольцов, – в восемьдесят четвёртом году меня пригласили в один НИИ, в Новосибирск. Я как раз только что защитился и собирался распрощаться с наукой. Ветер перемен ощущался везде. И он не предвещал на научной ниве ничего хорошего. А тут, довольно заманчивое предложение. И деньги пообещали, и возможность расти дальше.

Кольцов смотрел куда-то под потолок, за спины полицейских. По его лицу блуждала улыбка.

– В общем, так я оказался в Новосибирске. Докторскую я написал уже там. Ну а спустя время сфера моих научных интересов вышла за рамки сугубо психологии. И так получилось, что теперь перед вами доктор психологических наук и кандидат биологических наук в одном лице.

– Очень интересно, – сказал Батог, что-то пометив в ежедневнике, – Можно в двух словах про сферу ваших научных интересов? Что конкретно вы изучаете?

Кольцов усмехнулся:

– Не уверен на счёт «в двух словах», но я попробую. Первоначально я изучал и разрабатывал теорию перинатальных матриц. Вам знаком этот термин?

– Слышал когда-то, но я не знаю, что он значит, – ответил Батог.

– Если очень коротко, это теория о наличии и влиянии внутриутробного жизненного опыта человека. В МГУ я занимался только ею. Однако, работа в НИИ имела, скажем так, определенную специфику, – Кольцов снова замялся.

Батог осторожно спросил:

– Можете рассказать про этот НИИ?

Лицо Кольцова вдруг сделалось каменным и он ответил:

– Давайте я не буду ходить вокруг, да около. Скажу, как есть. Назвать этот институт я при всём желании не смог бы. Потому что названия у него не было. А вот рассказывать о работе там я, к сожалению, не имею право. Прежде чем попасть туда, я дал подписку о пожизненном неразглашении любых сведений, связанных с работой НИИ. Достаточно сказать, что учреждение это было режимным, и всю его деятельность курировал КГБ.

Теперь лицо Геннадия Дмитриевича выражало сожаление. Он немного подумал и продолжил:

– Собственно, девяносто девять процентов всех работ, по моему скромному мнению, никакого практического интереса по итогу не представляли. Представьте себе слепого котёнка, которых тыкается во всё вокруг. Этим мы и занимались там, в основном.

– Однако, был ещё тот один процент, – сказал Батог, как бы размышляя вслух.

– Вы правы, – с серьёзным видом ответил Кольцов, – Был. Повторюсь, тут я бессилен что-либо сообщить вам.

– Ничего страшного, – Батог примирительно улыбнулся, – Это уже скорее мой праздный интерес. Вы любите штучки Шерлока Холмса, а я – давний фанат передачи «Очевидное невероятное».

Расчёт Батога был прост. Неподдельное любопытство и зародившаяся симпатия подкупали Кольцова. Он подумал и наконец сказал:

– Скажу вам одно, товарищ майор: в вашей любимой передаче не всё является выдумкой.

– Вы про тот один процент?

– Я про вашу передачу, – Кольцов явно давал понять, что эта тема уже закрыта.

– Хорошо.

Батог понял, что рискует переборщить с напором, поэтому перешёл к следующему вопросу:

– Основная причина, почему мы здесь, это, конечно, та кипучая деятельность, что вы развернули, – сказал он, улыбаясь, и обвёл взглядом потолок и стены вокруг себя. – Расскажите немного о том, чем вы тут занимаетесь.

– Ничем особенным, – пожал плечами Кольцов, – Продолжаю свою научную деятельность. Я искал много места и много тишины.

Он встал из-за стола и подошёл к окну.

– Этот великолепный образчик советской инфраструктуры подошёл мне идеально.

– Скажите, Геннадий Дмитриевич, в чьих интересах вы сейчас работаете?

– В своих собственных, – Кольцов с улыбкой вернулся за стол, – я из тех счастливчиков, чьё хобби совпадает с работой.

– Эм… Правильно ли я понимаю, что вы не связаны никакими обязательствами относительно вашей текущей деятельности?

Окольными путями майор упорно возвращался к тому, что его интересовало.

– Правильно понимаете, – Кольцов уже знал, какой будет следующий вопрос.

– Тогда, полагаю, вы вправе поделиться с нами сутью вашей работы? Разумеется, никакой огласке сказанное вами мы не предадим.

Кольцов заговорил медленно, как бы пробуя каждое слово на вкус:

– Огласка меня не тревожит. Я и сам собираюсь в ближайшее время опубликовать пару статей.

И тут неожиданно добавил:

– У вас есть дети, товарищ майор?

– Есть, – просто ответил Батог.

Кольцов задумался, поворачивая пустую чашку на блюдце:

– Вы замечали, как ещё совсем маленький ребёнок впитывают навыки родителей, словно губка? – сказал он, как будто самому себе и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Сначала он может только лежать на спине. Но ребёнок видит, что он не такой как родители. Они подвижней, чем он. Проходит несколько месяцев, и вот он уже может переворачиваться, потом садиться, потом вставать. И, наконец, делает первый шаг. Всё это могут и делают люди, служащие ему примером.

Последнюю фразу Кольцов выделил голосом и, помолчав, снова заговорил:

– В социологии есть понятие «дети-маугли». Этим термином описывается феномен воспитания детей животными. Так вот, у «детей-маугли» отсутствуют навыки прямохождения и использования инструментов. Они просто не знают, что они это могут. Зато сила, ловкость и выносливость у них вплотную приближается к показателям того вида, который их воспитал. Зачастую такие дети демонстрировали поистине фантастические физические данные, недоступные даже профессиональным спортсменам. Учёные, описавшие подобные случаи, задаются вопросом, как это возможно?

Кольцов замолчал, и исподлобья внимательно посмотрел сперва на Батога, затем на Халдеева. И, словно решившись на что-то, сказал:

– Моё мнение, и я в нём уверен – потенциал человеческих возможностей известен нам на пять, максимум десять процентов. А ключ к его полному раскрытию – убедить человека в том, что у него эти возможности есть.

Батог, который всё это время делал пометки в записной книжке, поднял веселые глаза на Кольцова и спросил:

– Получается, у вас тут что-то вроде исследовательского центра по созданию сверхчеловека?

Кольцов смутился:

– Хм… Если честно, никогда не думал в таком ключе. Но суть вы верно уловили.

– Ну хорошо. Суть я, кажется, действительно уловил, – удовлетворенно сказал Батог, – Но объясните мне вот ещё что. За ваше хобби вам ведь никто не платит. А у вас тут, как метко выразился мой коллега, чуть ли не Диснейленд вырос за три года.

 Кольцов рассмеялся:

– Да ладно вам, скажете тоже!

– Сами смотрите, – Батог перелистнул несколько страниц своего ежедневника и зачитал написанное, – Проектные работы: одиннадцать миллионов рублей; стройматериалы и оборудование: сто семьдесят восемь миллионов рублей; подрядные работы: девяносто четыре миллиона. Вот вам уже чуть не триста миллионов. Конечно, не золотые горы, но по ивановским меркам, Геннадий Дмитриевич, весьма приличные деньги.

– Там, на самом деле, даже чуть больше, – добродушно смеясь сказал Кольцов, – Но вы всё равно молодец, хорошо подготовились, майор Батог.

Егор Андреич молча ждал.

– Что ж, я вам объясню, – продолжил Кольцов. – Я проработал в НИИ тринадцать лет. И даже в так называемые «лихие» девяностые получал за свою деятельность более чем приличное вознаграждение. Не говоря уже о восьмидесятых, когда я купил новомодную «восьмёрку» через полгода после прихода туда. – Он поднял указательный палец вверх, многозначительно посмотрев на собеседников. – Но, надо сказать, это была моя единственная крупная покупка в тот период. Основную часть денег я вкладывал в облигации, а когда появилась возможность, стал делать банковские вклады, покупать акции.

Кольцов поспешно вскинул руки ладоням вперёд.

– Но я вовсе не финансовый гений, не думайте, – весело сказал он. – Слава богу, у меня были знающие друзья, которым я мог довериться. Их стараниями, к двухтысячным я уже был, как сейчас говорят, успешным инвестором.

Геннадий Дмитриевич рассмеялся.

– Хотя тогда модным было слово «рантье», – сказал он, скорчив недовольную гримасу.

Тут хозяин кабинета глубоко вздохнул и сказал:

 – Это я сейчас понимаю, насколько мне повезло! С работой. С друзьями. Я был молодым учёным и такие «мелочи», как достаток в семье и уверенность в завтрашнем дне, воспринимал как нечто обязательное. Как данность. Что творилось тогда в стране меня как будто не касалось, я с головой ушёл в свою работу, – Кольцов замолчал, его глаза остановились на груди Батога, но смотрели сквозь неё.

– И что же, – подал голос Батог, – Неужели вы тут развернулись на проценты со вкладов?

– Нет, конечно, вы правы, – сказал Кольцов, смотря теперь прямо в глаза Батогу, – На этом моё везение не закончилось.

Он вновь засмеялся. Было видно, то, что он собирается рассказать, его действительно смешило.

– В две тысячи двенадцатом профессор математики Волынский, мой хороший друг и коллега по НИИ, преподнёс мне на день рождения оригинальный подарок – криптовалютный кошелёк с пятистами биткойнами. И в тот же вечер, вдобавок, проиграл мне пьяный спор ещё на пятьдесят. Правда, уже на другой день я благополучно забыл об этом подарке и вспомнил лишь спустя пять лет.

Геннадий Дмитриевич наклонился над столом и продолжил заговорщицким тоном:

– Это было в декабре семнадцатого, если не ошибаюсь. Представляете, как-то утром будит меня звонок. Беру трубку, и мне в ухо, заикаясь и взвизгивая, начинает орать академик российской академии наук, маститый учёный и мой старый друг – Георгий Степанович Волынский. «Гена!» – кричит он, – «С тебя ящик, нет – вагон самого дорогого коньяка!». Оказалось, он тоже уже и думать забыл про эти биткойны, а тут вдруг ему новость на глаза попалась про стремительный рост курса. Жора малость ошалел на первых порах, у него ведь тоже сотня монет хранилась, оказывается. В общем, это был, что называется, гром среди ясного неба. Чрезвычайно своевременный и очень нужный гром.

Кольцов прервался, чтобы посмотреть на произведённое впечатление. Халдеев достал телефон и запустил на нём калькулятор. Батог со скучающим видом наблюдал за коллегой.

– О! – спохватился Кольцов, – А как я искал ключ от кошелька! Это отдельная история! – он запустил пятерню в волосы и округлил глаза, – Но нашёл, как видите. Хорошо, я свои блокноты не выкидываю.

Геннадий Дмитриевич замолчал и с интересом посмотрел на Халдеева. Стас присвистнул и сказал:

– Это ж больше двух миллиардов по текущему курсу!

– Ох, молодой человек, не сыпьте мне соль на рану, – со страдальческой улыбкой сказал Кольцов, – большую часть этих денег я вывел, когда курс был раз в восемь, если не десять, ниже. Но я ни о чём не жалею. Каждая копейка послужила важной цели, – он подумал и тихо добавил, – Если не сказать, великой.

И без того живые глаза Геннадия Дмитриевича сверкнули триумфом. Но в следующую секунду он опомнился и посмотрел на часы:

– Эм-м, товарищи полицейские, не сочтите меня бестактным, но уже десятый час, а у меня до обеда ещё важные дела.

Батог часов не носил, а потому достал телефон, с удивлением посмотрел на нём время и присвистнул на манер Халдеева:

– Ничего себе мы посидели! Геннадий Дмитриевич, не смеем больше задерживать, – Батог встал и протянул руку Кольцову.

Тот мягко принял её и, придержав возле локтя второй рукой, пожал. Затем также попрощался с Халдеевым.

– Извините, что я так прерываю нашу беседу, у меня и правда запланированы дела.

– Ничего-ничего, – успокоил Батог, – В конце концов это же мы вам, как снег на голову, свалились с утра пораньше.

– Да мы тут все рано встаём, так что вы нас не застали врасплох, – улыбнулся Кольцов.

– Кстати, Геннадий Дмитриевич, – уже в дверях будто бы вспомнил Батог, – разрешите ещё раз навестить вас как-нибудь. Я бы хотел, если позволите, познакомиться с другими людьми, работающими тут вместе с вами. А заодно погулять по территории, осмотреться. Это возможно?

Егор вовсе не собирался приезжать сюда вновь. Во всяком случае, не по доброй воле. Но проверить реакцию Кольцова на эту бесцеремонную просьбу он счёл себя обязанным. И надо отдать должное Геннадию Дмитриевичу, его замешательство было мгновенным и почти незаметным.

– Вы знаете, – начал он, – у нас сейчас очень плотный график.

Однако, тут же добавил:

– Впрочем, о чём это я? Приезжайте конечно. Только звоните заранее.

– Само собой, – сказал Батог. Ответ Кольцова ему не понравился, ибо значил он ровно одно. Придётся вернуться.



5

«Нива-Шевроле» покинула территорию «Лоскутка» и бодро катилась сквозь лесную чащу.

У старшего лейтенанта полиции Халдеева в голове роились мысли и образы. Он представлял у себя на руках годовалого Халдеева Максима Станиславовича. Тот хохотал и пускал слюни. Он представлял свои руки на двадцатичетырёхлетней Халдеевой Полине Игоревне. Та улыбалась и… что-то там ещё. Наконец, он представлял большую запотевшую кружку пива с рыбкой. Та ждала его вечером перед телевизором.

Фоном для той приятной троицы мыслей была троица неприятная. Эти мысли были просты и лаконичны, как три выстрела на зачёте по огневой подготовке. Халдеев хотел есть, спать, и по-маленькому.

Наконец, в самой глубине сознания покоился тот фундамент, или вернее та почва, из которой все эти мысли и образы произрастали. Стас Халдеев отчаянно хотел домой.

Голова майора полиции Батога в этот момент была устроена куда проще. Её населяла единственная мысль. Батог пытался понять, как ему относиться к Кольцову и всему, что с ним связано. Видимо продолжая свой мысленный диалог, он спросил вслух:

– А ты что думаешь?

– Думаю, где бы шаурму сейчас зацепить. А первым делом, обочину нормальную найти, а то очень пысать хочется, – без задней мысли выдал Стас.

По лицу Батога пробежала волна. Это было похоже на рекламный билборд, когда на нём меняется картинка, набранная на вертикальных жалюзи. Секунду назад задумчивое лицо Андреича приобрело удивлённо-негодующий вид.

– Стасуша, золотце, ты охренел?!

Фраза подействовала на Халдеева как укол адреналина. В следующее мгновенье он уже был на волне Андреича.

– А, ты о Кольцове, – глупо улыбаясь, пробубнил он.

– Да уж, ясен пень, о нём! – Батог не злился, но решил не упускать возможности слегка пропесочить Стаса. – Слушай, ты то активен не в меру, людей вопросами перебиваешь, а то троишь на ровном месте.

– Ну извини, Андреич, бывает, – смеясь, сказал Халдеев. Несмотря на серьёзный тон начальника, Стас понимал, что он скорее подкалывает, чем ругается.

– Ну так что скажешь? – снова спросил Батог.

– Чудик от науки, – уверенным тоном сказал Халдеев. – Жил, небось, тихо-мирно, пока про биткойны не напомнили. Он говорит, что друг ошалел на первых порах. А я думаю, он сам кукухой малость двинулся на почве деньжищ нежданных. Надеюсь только, опыты над людьми он тут не проводит? В следующий раз поедем, надо будет этот вопрос провентилировать, – Халдеев убеждённо покивал головой.

 – Да… У меня было похожее первое впечатление, – сказал Батог задумчиво. – Но…

Он замолчал в нерешительности. Халдеев дал ему несколько секунд и, не дождавшись продолжения, спросил:

– Но, что?

– Не знаю… – Андреич всё ещё колебался. – Что-то в его голосе… или, может, во взгляде…

Наконец Батог, видимо подобрав нужные слова, закончил:

– Временами Кольцов выглядел так, будто у него есть все основания верить в свою теорию. Будто это и не теория вовсе, а практика.

– И что это значит?

– Если б я знал, – сказал Батог и добавил, – Но это меня беспокоит.

Погружённый в мысли, он отвернулся к своему окну. У Халдеева тоже не было желания продолжать этот разговор, он нашёл-таки подходящую обочину.



6

Попрощавшись с гостями и выпустив их из здания, Модин быстрым шагом прошёл в левое крыло здания и нырнул в первую же дверь. В комнате размером где-то три на пять метров было довольно шумно и пахло нагретым пластиком. На правой стене, под потолком работал большой кондиционер. Прямо под ним стояли два шкафа из стекла и металла, которые тоже заметно гудели и помигивали зелёными лампочками. У противоположной стены, в паре метров от неё, располагался стол с моноблоком, клавиатурой и мышкой на нём. На стене за столом висел большой телевизор.

Модин подошёл к столу и пошевелил мышкой. Экраны моноблока и телевизора засветились. На моноблоке отобразились элементы управления программой для видеонаблюдения. На телевизоре же появились картинки с четырёх камер: парковка напротив входа в дом, общий вид на территорию с высоты, площадка перед воротами и, наконец, небольшая площадка снаружи ворот.

Юрий Антонович как раз успел, когда Батог и Халдеев садились в «Ниву». Спустя минуту машина покинула стоянку и направилась к выезду. Модин переключился на обзорную камеру, проследил за машиной, пока она не скрылась за деревьями, затем вернулся на просмотр четырёх окошек. Когда он увидел, что машина появилась перед воротами, то достал свой смартфон и запустил на нём приложение управления охранной системой. Выбрав пункт «Ворота», он нажал «Открыть». Убедившись, что «Нива» выехала, Модин закрыл ворота, вышел из комнаты и направился в сторону кабинета Кольцова.

Подойдя к нужной двери, Модин постучал, после чего открыл дверь и зашёл. Паузу в это раз он сделал чисто символическую.

Заложив руки за спину, Кольцов стоял у окна и смотрел на улицу. Модин молча прошёл к чайному столику и, убедившись, что чайник горячий, наполнил две чашки и положил в них чайные пакетики. Он подошёл к Кольцову и встал рядом с ним, держа чашки перед собой, словно предлагая на выбор кому-то за окном.

И так они стояли и молчали. Они смотрели на замёрзший пруд и на голубые ёлочки за ним. На сугробы вокруг пруда, на тёмную стену леса, на чистое небо позади неё.

И руки Модина медленно опустились и поставили чашки на подоконник.

– Хорошо тут, – тихо сказал он.

– Ты тоже заметил? – Кольцов улыбнулся, и обнял Модина за плечо.

Геннадий Дмитриевич взял одну из чашек с подоконника, повернулся и присел на него. Модин последовал его примеру. Он медленно отхлебнул чай, усмехнулся и покачал головой.

– Никак к этому не привыкну, – сказал он.

– Интересный эффект, правда? – Кольцов весело посмотрел на Модина.

– Да уж, – согласился тот.

Он выглядел смущённым.

– Минуту назад, Дмитрич, я шёл сюда ругаться с тобой.

Лицо Кольцова вытянулось в притворном ужасе.

– А теперь, только что слезу умиления не пускаю, глядя на снежок да ёлочки за окном, – он замолчал, но потом добавил, – Напомни-ка страшное заклинание, которым ты называешь эту чертовщину?

Геннадий Дмитриевич расхохотался до слёз. Лишь секунд через двадцать он успокоился настолько чтобы откашляться и сказать:

– Сам ты, Юра, заклинание с чертовщиной! Что ж ты моё сердце не бережёшь, юморист несчастный?! – сказал он, утирая слёзы. – Мой долг, как учёного, Юрий Антоныч, давать открытым явлениям и эффектам предельно точные, адекватные названия.

Кольцов отпил чай, пригладил растрепавшиеся волосы и, подавив остатки смеха, продолжил:

– ММ БЭСТВОЛ - это не заклинание, Юра. Это - ода! Ода новой эре человечества! Или, как минимум, её первая строка.

– Ладно, Дмитрич, шучу же, сам понимаешь, – теперь Модин обнял Кольцова за плечо.

– Понимаю, Юр, всё понимаю, – Кольцов медленно пил чай мелкими глотками, а взгляд его оканчивался в точке чуть дальше чашки, которую он держал перед собой. – Но и ты пойми, вопрос терминологии - очень серьёзный вопрос. Это вопрос понимания и принятия. Возможно, когда-нибудь общество даст этому простое и яркое название.

Кольцов перевёл взгляд на Модина.

– Я не знаю какое, я в этом не силён. Зато я знаю, что мой термин точно отражает моё видение природы этого явления.

– Расшифруй мне ещё раз этот твой «ММ БЭСТВОЛ», – попросил Модин.

– Ментально модулированная биоэнергетическая стоячая волна, – сказал Кольцов.

– Господи! – посетовал Модин, – Я вроде тоже знаком со многими аспектами и психологии, и биологии. Не говоря уже про остальные базовые науки. Но твоя; терминология, Геннадий Дмитрич, она просто за гранью!

– Ты, Юрий Антоныч, словно вчера родился, – усмехнулся Кольцов. – ВСЁ, чем мы тут занимаемся - за гранью! Стоячая волна - цветочки. Руслан с Агнией уже; шагнули далеко вперёд в своём развитии. И я уверен, что своего предела они ещё не достигли.

Кольцов большим глотком допил чай и тихо добавил:

– Во всяком случае Агния.

Тут он встрепенулся и спросил:

– Кстати, Юр, как у ребят дела?

– Расслабься ты, чай не маленькие уже, обойдутся без няньки, – Модин укоризненно посмотрел на Кольцова.

Тот вздохнул, взял пустую чашку у Модина и вместе со своей отнёс на столик.

– Не получается у меня так, Юра. Не знаю… Были бы это мои дети… А так…

Он сел за стол, опёрся локтями и положил сверху голову.

– Я, как будто, одолжил их у Наденьки. И да, я понимаю, что её с мужем нет. Но ответственность-то осталась. И я каждый раз через себя переступаю, когда ввожу в их тренировки что-то новое. И каждый раз молюсь, что не наврежу им.

Повлажневшие глаза Кольцова с тревогой всматривались в окно. Юрий улыбнулся и мягко произнёс:

– Гена, ну что ты.

Хотя Кольцов никогда не был против, Модин называл его по имени лишь в исключительных случаях. Это, по его мнению, был как раз он.

– Ты же видишь их довольные лица. Им это нравится. Сам подумай, какой ребёнок в их возрасте не мечтает об исключительности? Да ты им подарок делаешь этими тренировками. Точно тебе говорю!

– Ну да, – задумчиво отозвался Кольцов, – только их энтузиазм и позитивный настрой меня и успокаивают. Но знаешь, что?

Геннадий Дмитриевич серьёзно посмотрел на Модина, который молчал и лишь внимательно смотрел в ответ.

– Вот эта мечта об исключительности, она ведь тоже может сыграть злую шутку. И с ними, и с нами…

Подумав, он закончил:

– …и бог знает, с кем ещё.

Модин не нашёл, что ответить. Смутно, где-то на уровне интуиции, он понимал, о чём говорит Кольцов.



7

Десятью минутами ранее, в конце коридора, бесшумно ступая босыми ногами, в кухню вошла девочка. На ней был бежевый махровый халатик с узором из коричневых кофейных чашек. И внешность, и возраст девочки идеально описывались эпитетом «ангельский». Светло-русые, почти жёлтые волосы опускались на плечи полупрозрачным непослушным облаком. Большие серо-зелёные глаза, красиво очерченный ротик и выразительный подбородок дополняли образ. На вид ей можно было дать лет шесть, хотя на самом деле Агнии было восемь.

– Русь, переключи на «Мульт», пожалуйста! – негромко, но настойчиво попросила Агния, войдя.

Родной брат Агнии, Руслан, отличался от сестры всем, чем только возможно. Рослый и не по-детски крепко сложенный, в свои тринадцать лет он выглядел на пятнадцать-шестнадцать. Тёмные волосы плотно ложились в аккуратный пробор безо всякого насилия со стороны расчёски. Серые, графитовые глаза, лишь разрезом напоминавшие Агнию, крупными не казались. Остальные черты также не выделялись и делали лицо мальчика заурядным.

– Руслан! – сказала девочка чуть громче.

– Погоди, любимка, – мальчик отправил в смеющийся рот остатки бутерброда с сыром, отпил кофе и прибавил громкости на телевизоре. «Муз ТВ» крутил популярный клип исполнителя Нилетто.

Слова брата заставили Агнию брезгливо поморщиться. В следующее мгновенье из коридора послышался щелчок закрывшейся двери. Девочка повернула голову чуть в сторону, как бы прислушиваясь к чему-то за спиной, затем снова посмотрела на брата и хитро улыбнулась.

– Русик, ну выключи ты эту дурацкую музыку. Ты разве не чувствуешь, как здесь хорошо без неё?

Она подалась туловищем чуть вперёд и замерла в этой странной позе. Её большие и красивые глаза как будто потухли. Она вдруг стала похожа на марионетку, роль которой кукловод внезапно забыл.

Длилась эта метаморфоза от силы пару секунд, и в следующий момент Агния уже с любопытством смотрела на брата. А посмотреть было на что.

На место Руслана словно посадили его двойника. Он всё ещё улыбался, но уже не так. Это была не довольная ухмылка после удачной шутки, а светлая и простодушная улыбка счастливого ребёнка. Голова Руслана медленно поворачивалась и, будто впервые, осматривала интерьер кухни. Рука его тем временем, действуя, по-видимому, совершенно самостоятельно, потянулась к пульту телевизора и, не поднимая его со стола, выключила гражданина Нилетто, не дав тому докривляться. Затем Руслан встал из-за стола и подошёл к широкому окну. Агния поспешила встать рядом с ним.

Окно кухни выходило на задний двор дома. Лес с этой стороны подходил гораздо ближе к зданию, и первые деревья росли всего в двадцати-тридцати метрах от него. Свободное пространство перед лесом занимал небольшой гараж на пару легковых автомобилей и ещё одна хозпостройка, между которой и гаражём были аккуратно вписаны два мусорных контейнера. Сугубо утилитарную картинку немного скрашивала белая фигурная скамья, приютившаяся с краю, со стороны гаража. Скамья состояла из двух массивных чугунных оснований-подлокотников и плавного профиля, набранного из тонких деревянных брусков. По обеим сторонам скамьи росло по голубой елочке.

Именно на этом живописном уголке и остановились глаза Руслана. Девочка проследила за взглядом брата, улыбнулась и тихонько обняла его за талию, так как до плеча не дотягивалась.

– Русь, давай ты меня покормишь, а потом мы сходим к той скамейке, а? Смотри, как там красиво!

Мальчик не ответил.

– Руслан?

Агния снова посмотрела на него и с удивлением увидела, что из глаз мальчика катятся крупные слёзы, и весь его вид говорит о том, что он еле сдерживается, чтобы не разрыдаться.

– Русик, ты что? – девочка втиснулась между окном и братом, обняла его обеими руками и попыталась заглянуть в глаза.

Руслан заговорил хриплым и влажным от слёз голосом:

– Когда ты была у мамы в животе, мы с ней целое лето ходили гулять в парк. Брали мороженое и садились на скамейку между ёлочек. На нашу любимую, – он вытер слёзы рукавами водолазки и посмотрел на сестру, – Про эту скамейку наверно никто не знал, она стояла в стороне от дорожек. Одна, среди деревьев. Как вот эта.

Руслан ещё раз мельком взглянул на скамью за окном и отошёл. Некоторое время он стоял и молча смотрел на стол, как будто забыл, что хотел сделать. Затем поднял голову и повернулся к сестре, которая всё ещё стояла у окна и выглядела совершенно растерянной.

– Как ты так быстро настроила волну? – дружелюбно поинтересовался Руслан. По губам скользнула улыбка. О слезах напоминали только красные щёки да слипшиеся ресницы.

– Нууу… – сестра замялась. Шок от увиденного проходил медленно. Агния почти не помнила родителей, и рано повзрослевший старший брат, всегда такой серьёзный и рассудительный, был для неё эталоном мужественности.

– Ты на меня не сердишься? – робко спросила девочка.

– Не сержусь, Агнейка. – весело ответил Руслан. – Так как же ты «биствол» этот так быстро включила?

– Эм-эм-бэст-вол! – по слогам отчеканила Агния учительским тоном и подняла вверх указательный пальчик. Видя, что к брату вернулось хорошее настроение, она не упустила возможности повыбражать.

– Ой, да без разницы! Давай, рассказывай уже!

– Ну, это не моя волна. Её дядя Гена включил. А я только почувствовала её сейчас. Самый краешек.

– Как это, самый краешек?

– Ну ты же знаешь, дядя Гена сильную волну делать не умеет. Он её в своём кабинете сделал. Сейчас к нему дядя Юра зашёл. Когда он дверь открывал, я краешек волны и поймала.

– А почему тогда она на меня так подействовала? – Руслан невольно покосился на окно.

– Я, когда волну поймала, вдруг поняла, что могу её… ну как это… – Агния широко помахала руками на манер дирижёра. – Раскачать как бы.

– Усилить? – подсказал Руслан.

– Да, точно! – закивала девочка, – усилить.

– Интересно, – усмехнулся Руслан. – Ладно, садись завтракать, а потом расскажем об этом дяде Гене, хорошо?

– Хорошо, – улыбнулась Агния и села за стол.

– Чего это мы расскажем дяде Гене?

Кольцов, с улыбкой выглянув из-за двери, шагнул в кухню.

– Доброе утро, дядя Гена, – весело прочирикала Агния, болтая ногами под столом.

– Доброе утро, – приветливо бросил через плечо Руслан. Он отошёл к шкафам и занимался завтраком сестры.

– Привет, привет, мои родные, – поздоровался Геннадий Дмитриевич.

Он ласково потрепал за плечо Руслана, затем подошёл к Агнии, поцеловал её в макушку и сел рядом.

– Ну? Чего хотите рассказать? – спросил Кольцов и, подмигнув Агнии, показал ей в уголке рта язык.

Девочка заливисто рассмеялась. Руслан обернулся, снисходительно посмотрел на хохочущую сестру и сказал:

– Она поймала твою волну. Здесь, на кухне.

Кольцов переменился в лице. Добрый дядя-шутник выключился. Включился учёный. Живейший интерес читался и в глазах, и в голосе Геннадия Дмитриевича.

– Так-так-так. Это, конечно, весьма интересно. Весьма…

Он поднёс правый кулак ко рту и стал нервно покусывать ноготь большого пальца. При этом глаза его хаотично шарили по полу кухни. В какой-то момент взгляд Кольцова остановился на Агнии. Геннадий Дмитриевич убрал руку от лица и спросил:

– И что же было дальше? А, Агнейка?

Сказав это, Кольцов застыл в ожидании. Агния же наоборот, спрыгнула со стула и, сделав пару шагов, ответила:

– Дальше я почувствовала, что могу раска… ну, то есть, усилить эту волну. Я попробовала, и оказалось, что это легко. Вот.

Девочка с довольным видом шагала по кухне кругами, время от времени подпрыгивая для собственного развлечения. Вдруг, она остановилась и обеспокоенно спросила:

– Дядя Гена, я ведь ничего плохого не сделала, да? – и она перевела взгляд на брата.

Кольцов проследил за взглядом Агнии и тоже посмотрел на Руслана, который, поймав оба взгляда на себе, быстро произнёс:

– Не говори глупостей, ты молодец, – после чего вновь отвернулся и стал наливать кофе.

– Да, малышка, ты просто умница, – сказал Геннадий Дмитриевич. В глазах его читалось умиление, смешанное с восхищением. – Но расскажи мне, как же ты без подготовки на тонкие поля настроилась? На тренировках у нас же на это по полчаса уходило!

– Не знаю, – растерянно ответила девочка. – Я… я не настраивалась. То есть, я услышала, как дверь хлопнула, и сразу почувствовала волну.

– Поразительно! – Кольцов вскочил, подошёл к окну и обернулся к детям. – Я подозревал, что человек способен не только генерировать волну, но и транслировать уже сгенерированную. Я также полагал, что путём тренировок можно добиться состояния, когда для операций с тонкими полями не будет требоваться длительная подготовка. Но вот чего я никак не мог предположить, что обе эти гипотезы подтвердятся так скоро!

На лице Геннадия Дмитриевича сияло выражение абсолютного счастья. Брови высоко подняты, широко раскрытые глаза смотрят в никуда, рот растянулся в безмятежной улыбке блаженного на паперти. Немного придя в себя, Кольцов посмотрел на девочку и сказал:

– Агния, это потрясающий прогресс! Ты меня сегодня очень порадовала! – профессор быстро взглянул на Руслана и добавил, – вы оба порадовали. Молодцы!

– Да уж, – флегматично протянул Руслан и поставил поднос с кофе и бутербродами на стол. – Садись, ешь, – сказал он сестре и вышел из кухни.

Геннадий Дмитриевич дождался, когда стихнут шаги Руслана на лестнице, вновь подошёл к столу и сел рядом с Агнией, которая уже принялась за первый бутерброд. Кольцов пытливо заглянул в глаза девочки и спросил:

– Агниш. У брата всё хорошо?

– Д-даа…– неуверенно протянула Агния, опустив взгляд в чашку перед собой.

– Ну будет, дочка, будет, – профессор прижал ладонь к детскому плечику. – Расскажи, что случилось.

Девочка посмотрела на Кольцова не то испуганно, не то удивлённо и слегка подалась назад. Геннадий Дмитриевич отдёрнул руку, словно обжёгся.

– Извини, пожалуйста, – смущённо произнёс он и отвёл глаза.

Несколько секунд Агния смотрела на плечо профессора, раздумывая, затем протянула руку и нерешительно потрогала рукав его пиджака.

– Дядя Ген. Я же ведь тебе племянница, да? Не дочка? – тихо спросила девочка.

– Да, да. Конечно, племянница. Извини меня, – повторил Кольцов, посмотрев на Агнию добрыми и, от чего-то, блестящими глазами.

Улыбнувшись, девочка, как ни в чём ни бывало, вернулась к своему завтраку. Геннадий Дмитриевич посмотрел, как она очередной раз кусает хлеб с сыром и запивает его кофе с молоком, после чего откашлялся и бодрым голосом спросил:

– А кто это у нас кашу не ест? Разве так дети должны завтракать?

Агния, которая свободной рукой уже орудовала пультом к телевизору в поисках мультиков, расплылась в улыбке и, не поворачиваясь, сказала:

– Ну, дядя Ген, ну можно сегодня без каши. Пожа-а-а-луйста!

– Ах ты, шельма, – рассмеялся профессор. – Ладно. Только ты мне всё таки расскажи, чего с братом случилось. Я же видел, как ты на него посмотрела.

По лицу ребёнка пробежала тень сомнения. Подумав, Агния проговорила:

– Я просто хотела, чтобы Русик включил мультики. Я не знала, что волна его… расстроит.

На лице Кольцова мелькнуло беспокойство, которое тут же сменилось добродушным участием.

– Ты не сделала ничего плохого, не переживай, ладно? – мягко, но уверенно сказал Геннадий Дмитриевич. – Однако, мне будет проще разобраться, если ты всё мне расскажешь.

Немного сбивчиво Агния рассказала, что произошло на кухне до прихода профессора.

– Всё понятно, – сказал он, – как я и говорил, ничего страшного не произошло. Руслан, хоть и старше тебя, но всё-таки ещё мальчик. Ребёнок. А вам с ним столько пришлось пережить. Особенно ему. Так то не бери в голову, Агниша, хорошо?

– Хорошо, – согласилась Агния.

– Вот и славно, – Кольцов встал из-за стола, пригладил волосы девочки и направился к выходу из кухни. – Я буду в своём кабинете, на первом этаже. Ты, как будешь готова, заходи. Мы с тобой пойдём в зал.

Последнюю фразу Геннадий Дмитриевич произнёс с хитрецой в голосе.

– В зал?? – ахнула девочка. – Он что, уже готов, да?!

– Готов, – довольно промурлыкал профессор.

– Ура-а-а! Я научусь летать, я научусь летать!

Агния спрыгнула со стула и стала бегать по кухне, размахивая руками и изображая бабочку.

– Всё доесть и прибрать, – шутливо погрозил пальцем Кольцов.

Девочка шмыгнула обратно за стол и весело ответила:

– Хорошо, хорошо. Будет исполнено, ваше величество.

А затем прокричала уже спешащему по коридору профессору:

– А Руслан с нами будет, дядя Ген?

Кольцов, не останавливаясь, громко ответил:

– Нет. Передай ему, пожалуйста, пусть пока своими делами займётся. С ним я потом позанимаюсь.

Не дожидаясь ответа, Геннадий Дмитриевич проскользнул в свой кабинет и запер за собой дверь.

– Хорошо, передам, – крикнула Агния в опустевший коридор.

Девочка торопливо запихала в рот остатки бутерброда, залпом выпила кофе с молоком и, жуя на ходу, понесла чашку в раковину. Там она включила воду и сунула чашку под тёплую струю.



8

Руслан вышел из кухни, дошёл до лестницы и стал подниматься. Преодолев первый из двух пролётов, он потоптался на месте, намеренно громко топая ногами, а затем уже тихо и осторожно спустился вниз. Он остановился на второй ступеньке, сам сел на третью и стал слушать.

Услышав, что разговор профессора с сестрой подходит к концу, Руслан быстро поднялся на второй этаж и там остановился. «А Руслан с нами будет?..», «…пусть пока своими делами займётся. С ним я потом позанимаюсь», – доносилось снизу. Руслан стоял у края лестницы, безвольно опустив руки вдоль тела, и смотрел вниз невидящими глазами. В этот момент во всей его внешности живыми выглядели только пальцы рук, которые медленно сжимались в кулаки. Костяшки на кулаках побелели, руки мальчика забила сперва мелкая, а затем крупная дрожь. Через секунду это прекратилось, Руслан глубоко вдохнул. В глазах второй раз за утро проступили слёзы. Однако теперь на лице не читалось ни горя, ни боли, ни обиды. Читалась злость. Неистовая до звона в ушах. Ослепляющая. Злость.

Мальчик медленно, как под гипнозом, повернулся и пошёл по коридору второго этажа в свою комнату. Там он сел на кровать и уставился в одну точку. В тяжёлой голове бешено вращалась карусель. Всплывало: «С ним я потом позанимаюсь», а вслед – «Руслан, хоть и старше тебя, а всё-таки ещё мальчик. Ребёнок.» И так по кругу. Он уже не помнил, какая из этих фраз была первой. Подсознание подростка объединило их и выдало возбуждённому разуму готовый результат. «Руслан ещё ребёнок, с ним я потом позанимаюсь».

Голова, вдруг, разом опустела, и Руслан почувствовал, как откуда-то из невообразимой глубины его сознания поднимается нечто. В первое мгновенье мальчика охватил панический страх. Ему не с чем было сравнить это новое ощущение – появления чего-то непознанного внутри себя. Он решил, что так люди сходят с ума, и уже вскочил с кровати с мыслью завопить, позвать на помощь. Как вдруг, мальчик со всей ясностью осознал, что нечто уже поднялось. Нечто заняло своё место. И в тот же миг он понял природу этого.

Подойдя к окну, Руслан посмотрел на улицу, и его взгляд быстро метнулся вниз. Окно его комнаты, как и окна кухни, выходило на задний дворик. Всё его небольшое пространство было залито солнечным светом. Тень была лишь под невысокими, но густыми ёлочками, росшими возле фигурной скамьи. Почти вся она скрывалась в этой тени. Только ближний к зданию край, одно из чугунных оснований, был ярко освещён. Именно на нём, всего на мгновенье, задержался взгляд мальчика. В следующий момент, он резко развернулся, подошёл к кровати и лёг, уставившись в потолок.

Перед его мысленным взором, словно 3дэ-модель на экране компьютера, висела та самая чугунная опора скамьи. Он не просто видел её во всех подробностях. Он видел её изнутри. Видел её на уровне межатомных связей. И самое главное, Руслан чувствовал – он в силах влиять на то, что видит.

Тело мальчика напряглось. Из-за окна раздался громкий металлический звон, как будто кувалдой ударили по наковальне. Руслан обмяк, на его лбу выступила испарина, а на губах застыла довольная улыбка. За окном, под ёлочками, скамья завалилась на один бок. Чугунная опора тут лопнула, верхняя половинка съехала с нижней и ткнулась в снег.

Голова немного кружилась и теперь захотелось спать. Руслан понял, что за секунду потратил очень много сил. Он не стал противиться желанию, закрыл глаза и расслабился. Уже засыпая, он напомнил себе то, что осознал минуту назад: «Это – сила. Только моя сила».



9

– Господи! Надо эту амуницию в лаборатории хранить, а не тут… Чёрт возьми! Как в этом ходить-то?!

Стенания Геннадия Дмитриевича прервал стук в дверь. Кольцов одёрнул полы пиджака, торопливо оглядел себя в зеркало, висевшее рядом с дверью и громко сказал:

– Да-да!

Дверная ручка шумно повернулась и в кабинет впрыгнула возбуждённая Агния. Она успела переодеться в спортивный костюм и прихватить с собой пакет с кроссовками. Девочка застыла на пороге кабинета и подняла вопросительный взгляда на профессора.

– А-а, уже готова, как пионер? – улыбнулся Геннадий Дмитриевич.

– Угу, – подтвердил довольный ребёнок.

Кольцов посмотрел на мокрые локоны, прилипшие к вискам Агнии, и на белый след зубной пасты на щеке.

– Даже умылась и зубы почистила без напоминания?

Девочка сдвинула бровки и ответила:

– Дядя Ген, ну пойдём уже!

Профессор с улыбкой присел напротив Агнии, достал из кармана большой клетчатый носовой платок, послюнявил кончик и вытер им пасту с щеки девочки. Убрав платок, он извлёк из того же кармана кирпично-красную мужскую расчёску, с силой дунул сквозь и без того чистые зубчики и двумя аккуратными взмахами расправил волосы на висках Агнии. Спрятав расчёску назад, Геннадий Дмитриевич удовлетворённо сказал:

– Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я!

Агния, до того молча сносившая заботу дяди, пробубнила:

– Между прочим, это негигиенично.

– Скажите, пожалуйста! – всплеснул руками Кольцов, продолжая улыбаться. – В другой раз в зеркало посмотришься, прежде чем из ванной выходить.

– Может уже пойдём уже? – жалобно протянула девочка.

Кольцов погладил её по головке и ответил:

– Пошли, торопыга.

Дядя с племянницей вышли в коридор и направились к центральному выходу. Когда они подошли к двери гардеробной, Агния чуть замедлилась и пропустила профессора вперед. Геннадий Дмитриевич без задней мысли открыл дверь и подвинулся в сторону, ожидая девочку. Однако она продолжила стоять позади дяди. Кольцов обернулся. Агния внимательно смотрела на него и смешно морщила носик.

– Ну? Что ещё? – спросил Кольцов и неуклюже окинул себя взглядом.

– Дядя Гена, у тебя чего-то болит? – невозмутимо спросила девочка.

– Фу ты, господи! – пролепетал профессор. – Ничего не болит. С чего ты взяла?

– Ты ходишь как-то странно, – задумчиво протянула племянница, – Вот я и решила, что у тебя ножки или спинка болит.

Агния на ходу теряла интерес к теме, и Кольцов этим воспользовался.

– Ладно, хватит болтать. Давай одеваться, на улице мороз! Брр!

Спустя пару минут одетые и обутые по сезону мужчина и девочка вышли из здания. Они, не торопясь, спустились с крыльца и пошли по дорожке в сторону парковки, где недавно стояла машина полиции. По пути Геннадий Дмитриевич придержал Агнию за капюшон пуховика, когда та попыталась сбежать на лёд пруда. На парковке Кольцов вновь поймал беспокойную ученицу, когда она хотела вскарабкаться на здоровенный снежный отвал, оставленный после расчистки территории. Поставив девочку перед собой, профессор строго сказал:

– Если собралась дурить, зал отменяется!

– Нет, нет! Пойдём! Я больше не буду!

Агния и правда мгновенно присмирела, и оставшуюся часть пути они прошли скоро и без хлопот.

Когда Кольцов с Агнией подошли к огромному зелёному зданию без окон, профессор достал из кармана ключ с пластмассовой биркой.

– Что такое «большая лаб.»? – спросила Агния и показала пальцем на бирку.

Кольцов спрятал бирку в руке и сказал:

– Вот ведь глазастая!.. Большая лаборатория, вот что это такое.

– Лаборатория? – разочарованно протянула девочка. – Я думала, мы в зал пойдём.

Геннадий Дмитриевич вставил ключ в замочную скважину неприметной двери, наличие которой выдавало лишь небольшое металлическое крыльцо, да узкая расчищенная дорожка, ведущая к нему.

– Это и есть зал. Не переживай, – ответил Кольцов, отпирая дверь.

– Это зал? – в голосе Агнии звучало недоверие.

Профессор усмехнулся.

– Заходи давай. Сейчас сама всё увидишь.

Они прошли через тамбур и оказались в небольшой комнате. Её обстановку составлял скромный угловой диванчик, стол со стулом да ряд вешалок, прикрученных к стене как в гардеробе. На столе располагались монитор, клавиатура и мышь, провода от которых ныряли в круглое отверстие в столешнице.

– Агниш, одёжку на вешалку повесь, а сама переобуйся и на диванчике посиди. Сейчас я тут всё включу, и мы пойдём.

Кольцов повесил свой пуховик на вешалку, не нагибаясь скинул незашнурованные ботинки и вставил ноги в стоявшие тут же потрёпанные туфли. Затем он сел за стол и пошевелил мышкой. Экран засветился, на нём появилось окно какой-то запущенной программы. Единственное активное поле посередине окна имело название «Password». Профессор достал из кармана блокнот, нашёл в нём нужную страницу и, сверяясь с ней, ввёл пароль на полтора десятка бессмысленных символов. Поле «Password» исчезло, и теперь всё окно программы светилось ярче, подтверждая факт разблокировки. По-прежнему, сверяя свои действия с блокнотом, Геннадий Дмитриевич последовательно открывал окна с настройками, вводил значения в поля, двигал ползунки, выбирал строки из выпадающих меню. Так продолжалось не менее пяти минут, и Агния на диване уже начала беспокойно ёрзать и нарочито шумно вздыхать. Наконец, закрыв все настройки нажатиями на «Ок» и «Сохранить», Кольцов оторвал взгляд от монитора и сказал:

– Ладно, не сопи, уже идём.

Где-то в глубине здания послышался ровный и низкий гул, как от большого трансформатора. Профессор снова посмотрел на экран монитора, списал оттуда несколько показаний, после чего подошёл к девочке и сел рядом.

– Так. На тебе ничего металлического нет? Тут у нас аппаратура очень чувствительная. Железки будут мешать ей работать.

Агния пошарила по карманам в спортивном костюме и довольная помотала головой.

Кольцов внимательно посмотрел на неё и произнёс:

– Кое о чём ты забыла, – он показал пальцем на шею девочки. – Цепочка с крестиком из чего сделаны, а?

– Ой, и правда, – Агния торопливо нащупала замочек цепочки, но для детских пальчиков задача оказалась сложной.

– Давай помогу, – профессор расстегнул цепочку и аккуратно снял её с племянницы, не зацепив пышные волосы. – Ну всё, клади её на стол и пошли.

Они вышли из комнаты через вторую дверь и попали в длинный коридор, по одной стороне которого тянулся ряд дверей. Сначала с интересом, а потом уже автоматически Агния читала названия на дверях, когда проходила мимо них: «Серверный зал», «Трансформаторный зал», «Зал АСУ ТП»…

– Зал, зал, зал…– пробормотала девочка, – А наш-то который?

Геннадий Дмитриевич весело подмигнул и ответил:

– Залы всякие нужны, залы всякие важны. А вот и наш, кажется. – он остановился перед дверью с надписью «Главный агрегат».

Агния беззвучно пошевелила губами, читая надпись, и снова забавно сморщила нос. Кольцов, заметив это, тихо пробормотал:

– Мда-а… С надписями мы тут напортачили конечно. Надо убрать, – с этими словами он открыл дверь ключом и громко, чтобы перекрыть усилившийся гул, добавил, – Заходи, Агниш, заходи. Это не обычный зал, как ты наверно подумала. Это сложная экспериментальная установка. И она будет регистрировать всё, что с нами произойдёт, когда мы будем внутри.

Девочка остановилась в нерешительности перед дверью. Глаза её наполнились страхом, и она почти прошептала:

– Я не хочу быть внутри, дядя Гена.

– Господи ты боже мой! – сокрушился Кольцов. – Ну совсем не умею с детьми разговаривать! Балда да и только!

Он присел перед ребёнком и легонько обнял ладонями за локотки.

– Агния, солнышко. Я ни за что не повёл бы тебя в опасное или хотя бы страшное место. Мы идём в обычную комнату. Там светло и нестрашно. А ещё там всё мягкое: и стены, и пол, и потолок.

– Почему мягкое? – осторожно спросила девочка.

– А ты помнишь, зачем мы туда идём? – улыбнулся профессор. – Вот и подумай сама.

– А-а! Чтобы было небольно, если стукнешься, – Агния тоже улыбнулась.

– Правильно! Ну что, идём?

Агния посмотрела через плечо дяди в короткий коридорчик за открытой дверью, глубоко вздохнула и ответила:

– Идём.

Геннадий Дмитриевич взял её за руку и не спеша повёл вперёд. Коридор отличался от всего, что до сих пор видела девочка. Он представлял собой большую, метра два с половиной в диаметре, гофрированную трубу длиной метров пятнадцать, которая заканчивалась круглой дверью-люком. На вид, стенки трубы были сделаны из какой-то грубой ткани светло-серого цвета. Внутри был ярко-оранжевый мостик с перилами, закреплённый лишь в начале и конце. В такт шагов более тяжёлого мужчины мостик ощутимо пружинил. Девочка, почувствовав первые колебания, остановилась и схватилась за перила обеими руками. Однако, увидев ободряющий взгляд дяди, Агния вновь дала ему свою руку, но другой продолжила держаться за перила. Пока они шли по трубе, девочка прислушивалась к глухому звуку шагов, к необычной теплоте в ладошке, держащей перила. И когда они остановились перед дверью-люком сообразительный ребёнок спросил:

– Дядя Ген, а что, этот мост пластмассовый?

Кольцов погладил племянницу по голове и восхищённо ответил:

– Вот ты моя умница! Совершенно верно. Я же говорил, железки мешают аппаратуре. Но это не обычная пластмасса, так что мост очень прочный.

Агния кивнула, а профессор взялся за расположенную на круглой двери кольцевидную рукоятку и, повернув её, распахнул дверь на себя. В коротком тамбуре Кольцов аналогичным образом открыл вторую дверь, толкнул её вперёд и позвал девочку:

– Проходи не бойся.

Очутившись внутри помещения, Агния осмотрелась. По своим размерам это действительно был небольшой зал, ну или большая комната. Она имела пропорции куба со стороной метров семь-восемь. Как и сказал дядя Гена, пол был мягким. Даже под небольшим весом девочки её ноги почти по колено тонули в светло-голубой матерчатой поверхности. Однако глубже подошва встречала более плотное, упругое основание. Стены и потолок внешне ничем не отличались от пола, лишь в нескольких местах имели небольшие углубления, из которых распространялся тёплый жёлтый свет. Агния сделала пару шагов и чуть не упала, опершись на руку дяди. Геннадий Дмитриевич помог её встать прямо и сказал:

– Да, ходить тут не очень удобно. Мы пока не придумали, как это решить. Ты оставайся тут, а мне надо выбраться на середину.

С этими словами, неуклюже переваливаясь, профессор стал продвигаться к середине комнаты. Добравшись до неё, Кольцов повернулся к девочке:

– Ну вот. Теперь мы готовы.

– Здесь я буду учиться летать? – робко спросила Агния.

– Да, – ответил Геннадий Дмитриевич, – Но сегодня у нас ознакомительный день. Давай для начала вспомним, что мы знаем о способности человека летать, а затем я тебе кое-что продемонстрирую.

Девочка подняла взгляд к потолку, подумала и начала говорить:

– Левитация - одна из экстраспособностей человека. Её физика лежит в области малоизученных, так называемых тонких полей и для успешного существования человеческого вида она не нужна. Потому у обычных людей способность левитации в процессе взросления не развивается. Для её развития нужны долгие специальные тренировки, стимулирующие малоактивные области мозга.

В который раз за день, Кольцов восхищённо взирал на восьмилетнюю малышку.

– Блестяще! Ума не приложу, как ты всё это запоминаешь!

Лицо Агнии озарила счастливая улыбка, а Геннадий Дмитриевич продолжил:

– Как раз этими самыми тренировками мы последние три года и занимаемся. И вы оба делаете замечательные успехи. Я говорю и про овладение техникой ММ БЭСТВОЛ, и про трансляцию мыслеобразов, она же телепатия, и про другие наши начинания. Не всё у нас идёт гладко, но подвижки я вижу на многих направлениях. А это главное. Однако!.. – профессор сделал паузу и поднял вверх указательный палец, – …Левитация - это совсем другое. Это явление лежит на стыке материального, или, если угодно, физического мира и того самого, малоизученного мира пресловутых тонких полей. А это значит, что сложностей тут на порядок больше. Я не буду вдаваться в подробности, но у меня есть несколько веских причин, почему левитацию будешь изучать только ты, без Руслана. Во всяком случае, пока. С Русланом я, при случае, тоже поговорю. Хорошо?

– Хорошо, – кивнула Агния.

– Ну что ж. С теорией разобрались, – весело сказал Кольцов, – Теперь я, как обещал, продемонстрирую тебе кое-что. Ты готова?

– Угу.

Геннадий Дмитриевич поднял руки вверх и сложил ладони «рыбкой» над головой. В ту же секунду неясный «трансформаторный» гул снаружи возрос, и в нём стали хаотично проскакивать нотки других тональностей. Вдруг глаза девочки раскрылись от удивления, а следом за ними и рот. Она, не отрываясь, смотрела на профессора, тело которого медленно поднималось вверх. Сантиметр за сантиметром. Сначала показались его потрёпанные туфли из ямок в мягком полу. Поверхность пола расправилась, подошвы оторвались от неё, и тело мужчины повисло в воздухе, постепенно набирая высоту.

Достигнув центра куба, профессор остановился. Он отвёл правую руку в сторону, и в тоже мгновенье начал двигаться в направлении руки. Отлетев таким образом примерно на метр в сторону, он поднял правую руку вверх и отвёл в сторону уже левую. Теперь его тело двигалось в другую сторону. Снова отлетев от центра примерно на метр, профессор остановился и, продолжая управлять руками, вернулся к исходной точке в центре. Затем он опустил обе руки вниз и стал снижаться. Спустя полминуты, его ноги погрузились в мягкий пол, а гул снаружи стих.

Агния ещё некоторое время смотрела на Кольцова с застывшим выражением шока на лице. Тот улыбнулся и подмигнул племяннице, чем вывел её из оцепенения.

– Ничего себе! – пробормотала девочка.

Лицо Геннадия Дмитриевича вдруг сделалось серьёзным и он произнёс:

– Агния. Теперь ты видишь, что левитация - это такая же способность человека, как способность ходить или говорить. Я сумел научиться немногому, лишь тому, что сейчас показал. Но ты молода и талантлива. Уверен, ты скоро овладеешь этим навыком в полной мере. Ты мне веришь?

Вся фигура ребёнка буквально источала волнение и радость.

– Да, дядя Гена, верю, верю! Это был так здорово! Ву-у-у-у-х! – руки девочки взметнулись вверх, словно она подкинула большой мяч, – Вон ты где оказался! Здорово!

Агния перевела дух, пригладила растрепавшиеся волосы, и вдруг выпалила:

– Ой! А когда же я начну учиться, а? Дядя Ген, давай сейчас? Пожалуйста!

– Нет, солнышко. Всему своё время. Поверь мне, сегодня мы и так сделали серьёзный шаг к успеху. Возможно, главный шаг.

– Но, мы же ничего не сделали. Ты мне только показал и всё, – разочарованно сказала девочка.

Кольцов не без труда вернулся к круглой двери, отдышался и доверительным тоном ответил:

– Когда-нибудь я тебе всё объясню, – и сделав паузу, добавил, – впрочем, ты и сама поймёшь со временем.

– Ну ла-а-дно…– протянула Агния, – но сейчас я ничего не поняла.

– Не беда, – рассмеялся профессор, – пошли-ка лучше мультик включим, устроим себе выходной, а?

– Ура-а-а! – Агния мгновенно забыла сиюминутное расстройство.

Кольцов открыл дверь и пропустил племянницу вперёд. Пройдя оранжевый мостик в трубе и очутившись за дверью с надписью «Главный агрегат», Геннадий Дмитриевич остановился и позвал спутницу, которая по инерции шла вперёд:

– Агниш.

Девочка обернулась, и мужчина, присев на корточки, поманил её пальцем. Агния вернулась. Кольцов пристально посмотрел на неё и сказал:

– Агниш, постарайся пока ничего не рассказывать брату. Я сам выберу время и поговорю с ним.

– Ладно, не буду, – пожала плечами девочка и добавила, – Ну что, идём?

Геннадий Дмитриевич медлил, а в его глазах читалось сомнение. Наконец он выпрямился и ответил:

– Пойдём, раз так.



10

Раннее утро 8 марта 2021 года было промозглым и пасмурным. Небольшой областной центр – Иваново, спал. На пепельно-сером небе не было и намёка на солнце. Коварный мартовский ветерок казался влажным и обманчиво тёплым. Про такой говорят «запахло весной». А между тем, несмотря на оттепель, этот ветерок «на раз» отмораживает уши малолетних стиляг назло их бабушкам.

Тишину улицы Маршала Жаворонкова нарушила проехавшая машина. Обдав обочину коричневой дисперсией воды, снега, песка и соли, серебристая «Нива-Шевроле» скрылась за поворотом в сторону выезда из города.

Не считая работы двигателя, в салоне было абсолютно тихо. Стас Халдеев сидел за рулём набычившись и сверлил глазами дорогу. Его спутник, Егор Батог, полулежал в откинутом кресле и, несомненно, не спал, а лишь делал вид. На его губах иногда появлялась лёгкая усмешка, а глаза приоткрывались и поглядывали на Халдеева.

Миновав городскую окраину, автомобиль выкатился на уже знакомую кинешемскую трассу. И снова двигатель, натужно воя, начал набирать обороты. В ту же секунду Стас услышал вкрадчивый голос Андреича:

– Так. Во-первых, не гони. А во-вторых, давай уже, делись, чего такой хмурый?

Халдеев отпустил педаль газа и посмотрел на начальника:

– Андреич. Ты серьёзно?

– А что, похоже, что я шучу? – невозмутимо поинтересовался Батог.

– Да хрен тебя поймёшь иной раз, – устало выдохнул Стас.

Батог обратил внимание, как напарник скользнул глазами по приборной панели, когда они проезжали поворот на заправку. Датчик показывал полный бак. Майор снова усмехнулся и сказал:

– Что, опять выходной тебе обгадили?

Халдеев окинул судорожным взглядом обочину и сказал:

– Андреич, скажи, на кой ляд ты заявил начальнику отдела, что нужно опять скататься в этот «Лоскуток»?

Батог, кряхтя, выпрямился, следом поднял спинку своего сиденья и, наконец, спросил:

– А по-твоему, там больше делать нечего?

– Не знаю. Может и есть чего. Но на хрена это было перед праздником озвучивать?

– Эм… Стасуш… – деланно дружелюбный тон Батога заставил Халдеева насторожиться. – Ты в кабинете начальника был, когда я это озвучил?

– Ну-у… Нет. Не был.

– Так вот, разрешите доложить, товарищ старший лейтенант. Помня, что сразу после праздника у генерала состоится очередной отчёт перед Москвой, я посчитал необходимым напомнить о не вполне ясной ситуации с «Лоскутком».

Тут Батог сделал паузу и украдкой посмотрел на Стаса. По его вдруг уменьшившейся фигуре читалось, что он уже «прикинул к носу» известно что. Уловив это, майор продолжил с нарастающей громкостью:

– Далее, начальник отдела, полковник Дружинин, вскочил, как ужаленный и, сделав круглые и полные любви глаза, вежливо поинтересовался у меня, в чём причина нашей нерасторопности и давно ли у нас были половые контакты с начальством.

Халдеев уже с трудом сдерживал улыбку, а Батог продолжал:

– Ты, кстати, Стасуш, не помнишь «в чём причина нашей нерасторопности»?

– Помню, Андреич. Без дела не сидели.

– Вот именно, – отозвался Батог, – А в конце разговора мне было предложено не далее, как девятого марта, в восемь ноль-ноль положить на стол исчерпывающий отчёт по «Лоскутку». А потому, я счёл за благо ранним утром восьмого марта не за цветами сгонять, а в лес, под Вичугу.

Батог снова прервался, повернулся к Халдееву и спросил:

– Как тебе, такой мой ход?

– Всё правильно сделал, Андреич. Прости засранца.

– Вот и мне это показалось правильным, Стасуш, – ответил Батог. – А теперь, не возражаешь, подремлю?

Халдеев наклонил голову и поднял ладонь в извиняющемся жесте:

– Отдыхайте, товарищ майор, отдыхайте.

Батог опустил спинку, и, прикрыв глаза, проворчал:

– То-то.



11

Руслан проснулся рано. Он взял свой телефон с тумбочки, тот показывал без десяти минут шесть. Мальчик вернул телефон на место, и снова откинулся на подушку. Спать почему-то совсем не хотелось. Руслан прислушался к своим ощущениям, силясь понять причину раннего пробуждения. Мысли путались, сосредоточиться ни на чём не получалось. Пришлось оставить попытки самоанализа. Подобная рассеяность с ним творилась последние две недели, и он знал о её причинах, а потому особо не беспокоился. Пяти чувствам в его голове пришлось потесниться, когда появилось новое, шестое. И теперь нужно время, чтобы привыкнуть.

Прошло уже две недели с тех пор, как у него открылась «сила». Дядя Гена скорее всего дал бы ей длинное витиеватое название, а также объяснил бы её природу, происхождение. Но Руслан продолжал хранить всё в тайне, а потому довольствовался коротким термином «сила». Что же касается происхождения, оно Руслана интересовало мало. Единственное, что он интуитивно понимал, появление новой способности каким-то образом спровоцировала цепочка событий, произошедших утром, двадцать третьего февраля. Сначала воздействие волны, промодулированной сентиментальностью. Затем бурное восхищение дяди Гены успехами Агнии. И наконец, подслушанный разговор. Всё это вывело его из равновесия. Да именно так, вывело из равновесия. Руслан старался не вспоминать, какую кипучую злобу и ярость он испытал в то утро. Как старался не вспоминать и свои слёзы перед младшей сестрой. Он лишь убеждал себя, что ММ БЭСТВОЛ каким-то побочным действием открыла у него в голове некий канал, создала новый синапс. Как поднимаются осевшие чаинки в стакане чая, который перемешивают, так и в его голове по этому каналу поднялась «сила» в минуту душевного смятения. Ну и конечно не надо быть профессором Кольцовым чтобы понять – три года настойчивых тренировок не прошли зря.

В который раз прокрутив всё это в голове, Руслан обнаружил, что мысли пришли в порядок. В голове всплыло событие, которое он особенно любил вспоминать. Озадаченные лица профессора и Модина за обеденным столом в тот день, когда всё случилось.

« – Геннадий Дмитрич, чудеса да и только!

– Ты о чём, Юра?

– Пошёл, понимаешь, в гараж, машину выгонять. Смотрю и не понимаю, почему скамейка криво стоит. Подошёл поближе – ба! Одна из опор пополам треснула, скамейка и накренилась. А там ведь чугунное литьё с руку толщиной. Её нарочно не сломаешь!

– Хм… Ночью мороз был сильный. А утром на той стороне солнце. Может температурного перепада не выдержала?

– Сомнительно, Геннадий Дмитрич.

– Мда-а… Сам вижу, что чушь несу.

– Я уж и камеры просмотрел. Думал может подрядчики техникой когда зацепили. Так нет же, в девять двадцать две сама взяла и лопнула. Рядом никого не было.

– И правда, чудеса. »

Как всё-таки здорово обладать важной тайной. В одиночку. Сознавать, что ты один такой. Никто так не может. Никто про это даже не знает. И тогда, за обеденным столом, и теперь Руслана прямо распирало от ликующего чувства собственной значимости. Словно ещё вчера ты ходил в детский сад и не мог шагу ступить самостоятельно, а теперь вдруг стал взрослым, состоявшимся и перед тобой открыты все двери.

Был правда один неприятный момент. Пристальный взгляд профессора, который ловил на себе Руслан в течении всего обеда в тот памятный день. Что это было, мальчик так и не понял. В последующие дни дядя Гена никак не проявил своего подозрительного интереса к Руслану. Скорее даже наоборот, он как будто забыл о его существовании. Был поглощён каким-то новым проектом, о котором особо не распространялся. Почти каждый день он таскал Агнию в новый корпус заниматься. И Руслана полностью устраивало, что он в этом не участвовал. Теперь он был рад любой возможности остаться один, чтобы поэкспериментировать с «силой».

Вот и в это утро, после завтрака профессор в очередной раз повёл довольную Агнию на занятия. Дядя Юра, с которым Руслан дружил и любил проводить время, незанятое тренировками, сопровождал очередную бригаду рабочих. Оставались только Артём с Еленой, молодая супружеская чета, в недавнем прошлом, студентов Шуйского Педа. Кольцов нанял их, или, как он сам выразился, предложил сотрудничество и дружбу три года назад, и с тех пор они также жили в «Лоскутке», где занимались домашним обучением Руслана и Агнии. Оба добродушные и открытые, у старательно серьёзного и чуть отстранённого подростка они не вызывали желание сблизиться, подружиться. Руслан держался с ними учтиво, но подчёркнуто безразлично. Потому, после пары попыток наладить контакт в самом начале знакомства, молодожёны оставили мальчика в покое и предпочли пассивную роль добрососедства. К тому же Руслан заметил, всегда подвижная, спортивная Елена, последнее время почему-то стала избегать и лыж, и коньков, да и тренажёрный зал в доме перестала посещать. А вместе с нею и Артём как-то остепенился что ли, почти не отходил от молодой жены. В чём тут дело подросток не знал, да и не хотел.

Не сильно горюя над обстоятельствами, он взял лыжи, скинул дяде Юре в мессенджер «я на лыжах», дождался лаконичного «ок» и ушёл в лес на проторенную вокруг территории лагеря лыжню. Сначала он не спеша сделал полный круг вдоль забора, чтобы убедиться, что за ним не увязалась освободившаяся пораньше Агния или сердобольный дядя Юра. Поняв, что никто не торопится составить ему компанию, Руслан свернул на петлю, уходящую вглубь леса. Проехав метров пятьдесят, он остановился и прислушался. Утро было безветренным, рабочие в лагере трудились где-то в помещении и на улице ничего не грохотало. Мальчика окутала звенящая тишина. Вместе с лесным полумраком она создавала ощущение иной реальности. И то, что собирался сделать Руслан, возводило это сумасшедшее ощущение в квадрат.

Он не знал, долго ли так простоял, чувство времени покинуло его. Началась и постепенно стихла дрожь в ногах. Замерло и провалилось куда-то сердце, чтобы тут же начать колотиться в бешеном ритме. Перчатки пришлось снять, ладони вспотели и пылали огнём. Круговерть мыслей и образов в голове мало-помалу сменилась гармонирующей с окружением пустотой. Руслан почувствовал, что готов.

Он осмотрелся и выбрал массивную ель. Перед нею росло ещё два дерева, которые по плану мальчика должны были защитить его в случае чего. А позади образовался небольшой естественный коридор, что как раз и подметил Руслан. Пробежав глазами от комля до разлапистой кроны, он закрыл глаза и небольшим внутренним усилием вызвал на передний план сознания «силу». То, что он увидел и почувствовал вызвало такое головокружение, что в следующее мгновенье фигурка подростка по замысловатой дуге нырнула в сугроб. Выругавшись, насколько это позволяли юный возраст и хорошее воспитание, Руслан принялся откапывать себя и распутывать ноги с лыжами. Наконец он сумел встать и отряхнуть с себя снег. Немного отдышавшись, мальчик снова закрыл глаза и повторил попытку. В голове вспыхнула объёмная фигура ели. На этот раз Руслан стал погружаться в структуру дерева не спеша.

На макроуровне он отчетливо ощутил годовые кольца ели и определил, что ей 137 лет. Побродив по стволу вверх-вниз мальчик нашёл подходящее место примерно в двух метрах от земли. Сечение ствола в этом месте было слабее всего. Перейдя на микроуровень, Руслан визуализировал криволинейную поверхность, вдоль которой необходимо создать избыточные напряжения, чтобы дерево сломалось и упало в нужную сторону. На всё это ушло от силы пару секунд, спустя которые подросток напрягся, и… ничего не произошло. Ничто не нарушало тишины леса. Ель стояла на своём месте не шелохнувшись. Руслан снял шапку, от головы шёл пар, мокрые волосы торчали ёжиком. Мальчик вновь вошёл в структуру дерева. Вдоль созданной им поверхности было много поврежденных межатомных связей, кое-где были целые очаги, но тотального разрушения по всей поверхности не произошло. Упорный подросток кропотливо просканировал дерево от микро- до макроуровня и понял-таки причину неудачи. В отличии от кристаллической решетки чугуна, древесина представляла собой слишком неоднородную, сложную структуру. Потому разрушение межатомных связей не носило лавинный характер и мгновенно гасилось. Однако так просто Руслан сдаваться не собирался.

Решение пришло быстро. Мальчик был так возбуждён идей, что тут же приступил к её воплощению, не дав себе подумать и взвесить всё. Спустя минуту он пожалел об этом.

Уже привычным набором мысленных команд Руслан вернулся в структуру дерева и расположил в ней наклонную секущую плоскость. Идея была проста. Не полагаться на цепную реакцию разрушений, а одномоментно разрушить все связи в одной плоскости самому. Он не был уверен хватит ли у него сил на такое действие, поэтому максимально сконцентрировался и дал импульс «силы». В тот же миг, шелестя кроной, ель соскользнула с собственного двухметрового пня и осела в сугроб. Спустя секунду давление от соседних крон направило падение дерева назад, в свободное пространство. Ни раскатистый треск ломающихся ветвей толщиной с руку, ни кубометры осыпающегося снега не могли вывести Руслана из заворожённого оцепенения. Восторг и гордость переполняли его.

Когда способность рассудительно мыслить вернулась к нему, он ещё раз прокрутил в голове только что проделанный эксперимент. И тут внутри у него всё сжалось.

«Только бы я ошибся! Только бы ошибся!» – пульсировало в голове, пока подросток на лыжах пробирался к упавшей ели. Дерево лежало так, что наклонное сечение было сейчас обращено вверх. Мальчик обречённо посмотрел на него и, ни на что уже не надеясь, прикоснулся ладонью. Так и есть. Поверхность среза была не просто ровной, не просто полированной, она была идеальным зеркалом. Инструмента, способного выполнить такой срез, в мире не существовало. До настоящего момента. Теперь, если это дерево найдут, а его обязательно найдут и скоро, связать его с Русланом станет лишь вопросом времени.

Ноги мальчика вдруг сделались ватными, в голову словно налили клея. Он наскоро закидал срез снегом и, превозмогая вялость в ногах, побрёл в лагерь. Когда с лыжами в руках Руслан появился не территории «Лоскутка», то уже почти бежал, не отдавая себе в этом отчёт. Всё тело под одеждой было мокрое, а сердце колотилось, рискуя выпрыгнуть из груди. То была паника.



12

Завтрак прошёл, говоря новостным языком, в атмосфере взаимопонимания и сопровождался конструктивным диалогом. Агния, предвкушая очередную тренировку, весело щебетала о том, что ей приснилось этой ночью. Артём с Еленой наперебой делились местными и мировыми новостями, вычитанными в телеграм-каналах, при этом аккуратно избегали всего, непредназначенного детскому уху. Модин улыбался, поддакивал, изредка вставлял слово-два, в общем старался поддержать беседу и с девочкой, и с педагогами. Геннадий Дмитриевич время от времени обводил присутствующих добродушным взглядом поверх очков и снова опускал глаза в записную книжку, в которой попеременно то читал, то записывал. Доходя глазами до Руслана, профессор каждый раз задерживался на нём в нерешительности. Руслан же лишь в начале проявил некоторое участие. Узнав, что Кольцов опять тренирует сестру, а Модин будет занят с рабочими, мальчик будто отключился от окружающего мира и завтракал, что-то сосредоточенно обдумывая.

В очередной раз посмотрев на Руслана, Геннадий Дмитриевич закрыл записную книжку и отложил её в сторону.

– А что это у нас Руслан Павлович помалкивает, а? – озорным голосом спросил он.

Все притихли и с интересом повернулись к мальчику. Тот продолжал отхлёбывать кофе с молоком, глядя неподвижными глазами в одну точку. Агния, сидевшая рядом с братом, тихонько пихнула его локотком в бок и спросила приятным смеющимся голосом:

– Руся! Ты спишь что ли?

– А? – брат вздрогнул и повернулся к девочке. – Чего тебе?

Агния прыснула со смеху и посмотрела на Кольцова.

– Молодой человек, у вас всё хорошо? Как себя чувствуете? – Кольцов ещё пытался шутить, но голос у него был уже серьёзный.

– А-а! Да я задумался просто, – немного смущённо пояснил Руслан. – Сегодня у нас с Артемием Николаевичем тема сложная по геометрии, вот определения вспоминаю.

Артём удивлённо поднял брови и с улыбкой сказал:

– Ну во-первых, Руслан, я тебе давно уже говорю, что не сильно старше тебя, потому вполне допустимо просто «Артём». А во-вторых, что-то не припомню, чтобы на прошлом занятии радианы вызвали у тебя затруднение.

Видя, как замешкался мальчик, подал голос Модин:

– Ладно, не наседайте на парня. Молчание - золото, верно? – он посмотрел на Руслана и подмигнул ему.

Выдержав паузу, Геннадий Дмитриевич вновь обратился к мальчику:

– Руслан.

Тот рассеянно посмотрел на профессора.

– Мне надо с тобой поговорить. Прямо сейчас не получится, у нас с Агнией небольшая тренировка, а потом у нас будут посетители. Так что давай ближе к обеду, ладно? Выберешь время перед геометрией?

– Да, хорошо, дядя Ген. – бесстрастно ответил мальчик и, допив кофе, встал из-за стола.

Лена с Артёмом вызвались убраться на кухне, сказав остальным, что все могут быть свободны. Кольцов в очередной раз принялся сокрушаться не тему найма кого-то вроде домохозяйки, на что в очередной раз получил ответ молодой учительницы:

– Геннадий Дмитриевич, миленький, мы с Артёмом у вас тут, как сыр в масле, у Христа за пазухой. Прибраться в доме, приготовить поесть, да на территории кой-чего помочь – это самое малое, чем мы можем вас отблагодарить.

Артём стоял позади Елены, обняв её руками, и согласно кивал.

– Ну за что ж мне такое везение с друзьями? – воскликнул тронутый профессор. – Но всё-таки я вам запрещаю перенапрягаться, вам вредно!

Покрасневшая Елена отвернулась, уткнувшись в плечо мужа. Кольцов подмигнул Артёму и вышел. Следом за ним вышли и остальные. Дети поднялись наверх в свои комнаты, а профессор и Модин прошли в кабинет на первом этаже.

Заварив чай, они уютно устроились в двух креслах с чашками в руках. С минуту оба молчали, осторожно отпивая горячий напиток. Первым нарушил молчание Модин.

– А ты так и не запускал больше главный агрегат с того раза?

Кольцов покачал головой.

– Агния просит конечно. Наверно придётся всё-таки периодически устраивать презентацию. – сказал он с усмешкой. – Но чем реже будем это делать, тем лучше. Всё-таки мощнейшее электро-магнитное излучение – это не шутки. Да и ходить в костюме, нашпигованным пластинами из гольмия, то ещё удовольствие, я тебе доложу. Ребёнок, и тот мигом заметил, как я ковыляю.

– А почему именно гольмий, Дмитрич? Ты ж за него какую-то баснословную сумму выложил, как я помню. Неужели не было варианта дешевле?

– Ну, это немного не моя стезя, Юр, – начал профессор, – Могу лишь передать слова моих уважаемых коллег, которые выполнили для меня разработку агрегата. Гольмий - сильнейший ферромагнетик. Только его свойств оказалось достаточно, чтобы стало возможным произвольное перемещение в ограниченном пространстве при воздействии импульсного электромагнитного поля высокой мощности.

– Знаешь, Геннадий Дмитрич, я сейчас мультик вспомнил, «Симпсоны». Там, когда Гомеру говорили что-нибудь заумное, у него в голове появлялась мартышка с музыкальными тарелками.

– Ну как тебе ещё-то объяснить, – с улыбкой вздохнул Кольцов. – Мало ведь кольчугу из гольмия в воздух поднять, надо поднять и того, кто в ней. Паразитную массу, иначе говоря.

– Что уж ты как себя? – ввернул Модин.

Геннадий Дмитриевич отмахнулся как от мухи и продолжил:

– Мало того. Применив ноу-хау высокочастотного импульса, мы заметно снизили удельную мощность электромагнитного поля. Потому и – новая ЛЭП. Потому и – гольмий.

Профессор снисходительно улыбнулся и спросил:

– Теперь доступно объяснил?

– Кстати! – встрепенулся Модин. – Помню, как ты пританцовывал, когда тебе сообщили про это ноу-хау. Чем уж оно так хорошо, если из-за него пришлось миллионы тратить на ЛЭП, да ещё и редчайший металл разыскивать?

– А тем, Юра, что воздействие обычного поля чудовищно инерционно. Другими словами, в таком поле я смог бы полетать, максимум, вот так.

Профессор одной рукой изобразил человечка, стоящего на столе, а другой - потолок над ним. И в следующую секунду впечатал человечка в потолок.

– А импульсное воздействие с высокой частотой позволило нам свести инерцию на нет. Я меняю ориентацию рук в пространстве, датчики считывают изменения в поле, и далее программа даёт команду на его переориентацию. Всё это занимает микросекунды, а выглядит, будто я плавно парю в воздухе туда, куда пожелаю. – Кольцов перевёл дух и добавил, – вот и всё, что я могу сказать о войне во Вьетнаме, то есть о гольмии.

– Слушай, а занятное должно быть зрелище! Покажешь мне как-нибудь?

– Ты видел счёт за электричество, за февраль? – поинтересовался профессор.

– Намёк понял, – рассмеялся Модин. – Расскажи хоть, как Агния всё это восприняла? Не зря вагон денег ввалили в идею?

– Абсолютно точно, не зря. – серьёзным голосом ответил Кольцов. – И психологические тесты, и срезы мозговой активности на электроэнцефалограммах говорят об одном, Агния уверена в своей способности летать.

Модин безотчётно смотрел на профессора с тем восхищением, с каким смотрят по кардиохирурга, только что проведшего операцию на бьющемся сердце. Заметив это, Кольцов хотел было что-то сказать, но в дверь тихонько постучали, где-то не выше ручки.

– Да-да-да, – добродушным голосом Деда Мороза ответил Геннадий Дмитриевич.

Дверь приоткрылась, и в кабинет по своему обыкновению впрыгнула Агния.

– А-а, легка на помине, – обрадовался Кольцов, – Что, готова? Ну пойдём, сегодня мы недолго.

После чего, обращаясь уже к Модину, добавил:

– Юра, я помню, ты сейчас с рабочими будешь. Как нам гостей-то не пропустить?

– Не проблема, Геннадий Дмитриевич, – бодро отрапортовал Модин, – Охранная система все события дублирует мне на телефон. Я их и пустить смогу с телефона, и по камерам проводить, в случае чего.

– Ох, и что же я без тебя делал бы! – усмехнулся Кольцов.

Мужчины встали и вместе с девочкой вышли из кабинета.

– Дядя Ген? – на ходу спросила Агния. – А почему, мы занимаемся не в той комнате, где были первый раз, а в точно такой же рядышком? И там ничего не гудит.

– Эм… А в той комнате ремонт, малышка. – нашёлся профессор. – Как починят, сходим опять в неё.

– А, ну ладно, – сказала девочка и понеслась по коридору вперёд взрослых.

Модин опустил руку на плечо Кольцова и, с улыбкой в голосе, произнёс:

– А всё-таки, Геннадий Дмитриевич, вы тот ещё авантюрист!

Профессор ничего не ответил. На него вдруг нахлынули тревожные мысли. Он вспомнил про Руслана.



13

Как и в прошлый раз, Халдеев остановил машину перед воротами «Лоскутка» и, не глуша двигатель, сказал:

– Прибыли, Егор Андреич. Звони Модину.

– Нее. В этот раз нас должны ждать. Стас, будь другом, позвони в домофон.

– Не вопрос.

Халдеев кабанчиком метнулся к воротам и нажал кнопку на вызывной панели. Пока он ждал ответа, Батог, глядя на Стаса, задумался, какое же слово вертится на языке, чтобы описать поведение напарника. «Услужливость», точно! Всё понятно, парню неловко за то, что губу надул поначалу. Майор усмехнулся своей догадке и решил при случае приободрить коллегу.

Тем временем, Халдеев вернулся в салон и доложил:

– Андреич, три раза звонил. Тишина.

– Принял. Сейчас наберём Юрия Антоновича.

В тишине салона даже не на громкой связи отчетливо слышались длинные гудки вызова. Первый, второй, третий… двадцать третий.

– Хм, интересное кино, – заметил Батог, убирая телефон.

– Что будем делать? – спросил Стас.

– Ты сиди, грейся. А я выйду, разомнусь, да ещё позвоню.

– Я у Кольцова с чаем ещё насижусь, – весело проворчал Стас.

Оба полицейских вышли из машины и по привычке не стали хлопать дверями без необходимости, а лишь прикрыли их. Батог, плечом прижав телефон к уху, сосредоточенно листал ежедневник в поисках других контактов.

Халдеев, в свою очередь, со скуки стал осматривать площадку, на которой они стояли. Мало ли что попадётся на глаза, чем потом перед Андреичем козырнуть можно, мол «не заметил? а там вона чё». Однако, ничего примечательного не находилось. Хотя, погоди. Стас обратил внимание, что снеговой отвал не подходит вплотную к забору, как будто, расчищая площадку перед воротами, специально оставили эту прореху. Ну или прорубили её позже. Вот только зачем? Халдеев подошёл ближе и увидел: за отвалом вдоль забора шла хорошо укатанная коньковая лыжня, на которую можно было попасть как раз в этом месте.

– Да тут у нас спортсмены, – вполголоса сказал Стас.

Обернувшись, он хотел позвать Батога, но тот разговаривал по телефону с кем-то из управления, пытаясь найти контакты обитателей «Лоскутка». Стас подошёл к началу лыжни и вступил на неё ногой. Несмотря на оттепель, наст был прочный, и нога не провалилась. Тогда Халдеев не спеша пошёл по лыжне вперед, оставляя едва заметные, и то не везде, следы. Пройдя метров тридцать, он заметил ответвление, уходящее в лес. Стас повернулся и замер. Метрах в пятидесяти, спиной к нему, на лыжне стояла фигура с опущенной головой. Халдеев моментально оценил рост и комплекцию. Пацан, должно быть, лет шестнадцати. Даже отсюда было видно, как его бьёт мелкая дрожь. Подождав пару секунд, Стас уже приготовился окликнуть парня, но тот вдруг поднял голову. Дрожь прекратилась, теперь он осматривал лес вокруг себя. Халдеев сделал пару шагов назад, чтобы скрыться за деревьями. «Наркоман, что ли…» – пронеслось в голове. «Лыжник при этом…»

– Халдеев, блин! – донеслось сзади.

Стас резко развернулся и, вытянув лицо, несколько раз ожесточённо ударил себя поперёк губ указательным пальцем. Андреичу два раза объяснять было не нужно. Через считаные секунды он бесшумно возник рядом и прошептал:

– Чего у тебя?

– Вон там, только аккуратно, – прошептал в ответ Стас и указал на отворотку.

Оба выглянули и, как нельзя, вовремя. Неизвестный вновь склонил голову и, вдруг, вздрогнул всем телом как от удара током. Вслед за этим произошло нечто совсем странное. Ель, росшая чуть дальше, за стоящей фигурой, бесшумно надломилась и далее, уже с жутким треском, ухнула вниз. На её месте остался лишь высокий, остроконечный пень.

Полицейские видели, как неизвестный кинулся к упавшему дереву, видели, как закидывал его снегом. Когда же таинственный лыжник стал выбираться обратно, Батог скомандовал отступать.

Бесшумно и быстро коллеги ретировались и, не сильно газуя, отъехали на машине за ближайший изгиб лесной дороги. Халдеев, не дожидаясь команды, снова вышел из машины и сделал несколько шагов вперёд, так чтобы из-за дерева видеть ворота. Спустя пару минут он вернулся в салон:

– Всё. Зашёл не территорию.

Халдеев посмотрел на Батога. Тот смотрел перед собой и пытался обуздать ход мыслей. Сказать, что увиденное было для Батога неожиданностью, это не сказать ничего. Кроме этого, смущал ещё один момент. Майор абсолютно не понимал, что он только что увидел. Тем ни менее, план действий лежал на поверхности.

– Ну что, Стасуш, идём осматривать место преступления.



14

Придя в свою комнату, Руслан сходил в душ, переоделся и немного успокоился. Поразмыслив, чем бы себя отвлечь, он сел за учебник геометрии. До уроков был ещё несколько часов, да и тема у него от зубов отлетала, но ничего лучше на ум ему не пришло.

Так он и просидел над одной страницей, уставившись в рисунок, изображающий сектор с дугой, равной радиусу. Постепенно в его голове созрела уверенность, что всё не так уж и плохо. До вечера дерево вряд ли обнаружат, а после уроков он сходит в лес снова, на этот раз с туристическим топориком. Надо лишь испортить поверхность среза. И пусть он всё равно будет выглядеть странно. В крайнем случае, если вопросы начнут задавать именно Руслану, можно сказать, что нашёл спиленное дерево и решил поупражняться в рубке топором. Короче, шлангом прикинуться. В итоге, взрослым ничего не останется, как отстать от него.

С лёгким сердцем и улыбкой на лице Руслан захлопнул учебник и посмотрел время на телефоне. Ничего себе! Он больше часа зависал над учебником. Неудивительно, что захотелось перекусить. Мальчик вышел из комнаты и направился вниз, на кухню. Когда он появился в коридоре первого этажа, из кабинета Кольцова один за другим вышли Халдеев, Батог и сам Геннадий Дмитриевич.

– Андреич, – вполголоса позвал Стас, первым заметив мальчика.

Батог с Кольцовым одновременно повернулись к Руслану.

– Егор Андреич, я вам запретил, помните?! – с нажимом проговорил Кольцов.

– Конечно-конечно, Геннадий Дмитриевич. Как скажете, – Батог улыбнулся, разряжая обстановку.

Он поднял руку и приветливо помахал Руслану. Тот, преодолев минутное замешательство, молча скрылся на кухне. Батог развернулся и первым направился к выходу.

– Спасибо вам, Геннадий Дмитриевич, за небольшую экскурсию, – на ходу сказал он, – Вы уж извините, но о Руслане я тоже обязан буду доложить.

– Как вам угодно, – сухо ответил профессор.

Батог не любил заканчивать беседу на такой ноте.

– Хочу вам сказать, что, формально, оснований для какой-либо реакции с нашей стороны нет, – заметил он, – Вы меня понимаете?

Геннадий Дмитриевич уловил миролюбивый тон майора и, смягчившись, ответил:

– Да, понимаю, Егор Андреевич. Извините, – смущённо добавил он.

Батог ответил улыбкой и остановился перед выходом, чтобы убрать ежедневник с ручкой.  Из противоположного крыла вышли Елена с Агнией. Девочка проскакала мимо мужчин в гардероб, а Елена задержалась и взволнованно обратилась к профессору:

– Геннадий Дмитриевич!

– Бог ты мой! Что такое?

– Нет-нет, – спохватилась она, – Всё в порядке. Дилер «Рено» позвонил. Наш с Артёмом «Логан» приехал, можно забирать.

По виду девушки можно было предположить, что если бы не присутствие посторонних, она захлопала бы в ладоши и закричала «ура».

– Ну так чего же мы ждём? – воскликнул повеселевший профессор, – Берите мою машину и вперёд.

– Спасибо большое, Геннадий Дмитриевич, – ответила Елена, – Только мне ведь с Артёмом надо ехать, а у него сегодня ещё несколько уроков с Русланом.

Девушка с надеждой посмотрела на Кольцова. Тот, секунду помедлив, сказал:

– Ну-у, что ж, давайте как-то подвинем уроки. Ничего страшного, в конце концов.

Молчавший до этого Батог вдруг сказал, обращаясь ко всем:

– Зачем вам нарушать распорядок. Мы всё равно в город едем. Елена Викторовна, давайте мы вас подкинем?

Елена посмотрела на майора, будто только сейчас его заметила.

– Ну, не знаю. Удобно ли это. – проговорила она.

– Удобно, не переживайте, – твёрдо ответил Батог.

В кабинете профессора разговор получился скомканным. Егор Андреевич никак не ожидал, что рассказ про увиденное в лесу так взволнует Кольцова. Тот конечно вида не подавал, но от намётанного глаза полицейского не скрылось – Геннадий Дмитриевич знает больше обстоятельств произошедшего, чем пытался показать. Так что теперь будет вовсе не лишним что нибудь выудить из молодой учительницы, пока они будут ехать в Иваново.

Елена вопросительно посмотрела на Кольцова. Профессор пожал плечами и показал ладонью на полицейских, мол, как вам удобно, решайте сами.

– Ну хорошо, – сказала девушка, – Ой, чуть не забыла. Со мной Агния просится. Я ей за сочинение обещала в Детский Мир сводить. Геннадий Дмитриевич, отпустите?

Кольцов, прищурившись, спросил:

– А сочинение хорошее вышло?

– Хорошее, хорошее! – раздался детский крик из-за спины профессора.

Все обернулись. Там стояла уже одетая Агния. Кольцов потрепал девочку по пышной шевелюре и спросил, обращаясь к Батогу:

– У вас для двоих место будет?

Батог махнул рукой, весело глядя на Агнию, и ответил:

– Впихнём!

Елена торопливо оделась и вместе с Агнией и полицейскими покинула дом. Закрыв за ними дверь, Геннадий Дмитриевич достал из кармана телефон и набрал Модина.

– Юра, не сильно отвлекаю?

– Нет, Дмитрич, слушаю тебя.

– Гости наши сейчас в машину садятся. Проводишь их как хотел, с телефона?

– Конечно, сейчас всё сделаю. Геннадий Дмитрич, там гости-то не ворчали? А то я их минут двадцать у ворот заставил торчать, телефон в другой одежде был.

– Нет, Юра, не ворчали. Наоборот даже, возможно они тебе благодарны.

Последовала пауза, а потом голос Модина спросил:

– Всё в порядке, Дмитрич?

– Это я и хочу выяснить, – ответил Кольцов и положил трубку.



15

Геннадий Дмитриевич с сомнением посмотрел в конец коридора, глубоко вздохнул и направился туда. Когда он вошёл на кухню, Руслан сидел за обеденным столом, жевал бутерброд и смотрел какое-то шумное ток-шоу.

– Неужели интересно? – Кольцов кивнул на телевизор.

Подросток молча пожал плечами, не отводя глаз от экрана. Профессор подошёл к столу и сел напротив, спиной к телевизору.

– Друг мой, – начал Кольцов мягким, глубоким, словно не своим голосом.

Руслан узнал эту интонацию. Особую, низко-утробную, странным образом проникающую прямо в голову. Сказанное ею даже вполголоса невозможно было пропустить мимо ушей. Что и говорить, дядя Гена умел заставить слушать. Руслан выключил пультом телевизор и перевёл взгляд на Кольцова.

– Да, дядя Ген, – сказал мальчик как ни в чём не бывало.

– Ещё утром, за завтраком, я сказал, что хочу с тобой поговорить. Помнишь?

Руслан кивнул.

– Хорошо. Дело в том, что, во-первых, я хочу перед тобой извиниться.

Геннадий Дмитриевич остановился, внимательно глядя на Руслана. И как ни старался тот остаться безучастным, пробежавшую по лицу тень волнения профессор заметил.

Так вот, – продолжил он, – Извини меня, пожалуйста, что последнее время я почти полностью посвящаю твоей сестре, а с тобой совсем не занимаюсь. Я не хочу, чтобы ты расстраивался. Поэтому должен тебе кое-что объяснить…

– Не переживай, дядя Ген, – резко оборвал его Руслан, – Я могу занять себя сам.

– Да. Я в курсе, – ответил Кольцов, – Но об этом чуть позже.

И опять, на этот раз заметнее, подросток переменился в лице, но снова взял себя в руки. А профессор продолжил:

– Агния сейчас пока ещё в том возрасте, когда воспринимает всё, что ей говорят и показывают, как данность. Близкому человеку её легко убедить в чём-либо. Ты же, в отличии от неё, мыслишь во многом уже критически. Другими словами, ты начал взрослеть. Именно поэтому в моём эксперименте участвует только Агния, без тебя. Скоро ты непременно узнаешь все подробности моей работы с Агнией, но пока я хочу, чтобы ты понял главное. Ты мне очень дорог. – Геннадий Дмитриевич наклонился вперёд и, с лаской в голосе, добавил, – И как способный ученик дорог, и как близкий человек тоже очень дорог. Ты меня понимаешь, Руслан?

Маска безразличия растворилась, на Кольцова смотрели робкие глаза ребёнка, отчаянно жаждущего родительского тепла.

– Понимаю, – тихо ответил мальчик.

Кольцов пересел на стул рядом с Русланом, обнял его и облегчённо сказал:

– Ну вот и хорошо.

Некоторое время дядя с племянником сидели молча. Геннадий Дмитриевич ждал, что мальчик тоже захочет его обнять. Или хотя бы посмотрит на него. Скажет что-нибудь. Пусть даже просто заплачет. Но он молчал.

Кольцов вспомнил, как в день прошлого приезда полицейских, за обедом, Модин сообщил ему о поломке скамьи на заднем дворе. В тот раз профессор впервые почувствовал тревогу за племянника. Внезапно, он прочёл в его глазах новое чувство. Худшее проявление гордости и достоинства – самодовольство. Он не стал спрашивать мальчика, имеет ли тот отношение к скамье, мысль об этом показалась тогда Геннадию Дмитриевичу слишком невероятной. Однако теперь картина, что называется, складывалась.

Доктор психологии ясно видел, что внутри Руслана заперто, скрыто нечто. Не только давняя боль от потери родителей. Не только подростковый кризис самоутверждения, нет.

– Руслан, – прервал молчание дядя, – Ты знаешь, сегодня к нам опять приезжали те полицейские. Они рассказали мне, что видели, как ты странно вёл себя в лесу. Рассказали про упавшее дерево, про то, как ты что-то закапывал там.

Кольцов почувствовал, как Руслан напрягся под рукой. Профессор мягко похлопал его по плечу и сказал:

– Когда ты ушёл в лагерь, они осмотрели дерево.

Племянник резко повернулся к Кольцову, но тот уже продолжал:

– Они показали мне на телефоне фотографию этого удивительного зеркального среза. Ведь это его ты пытался спрятать, верно?

Также резко Руслан отвернулся от дяди и уставился в экран выключенного телевизора.

– Послушай меня. Я не стал облегчать задачу полиции, просто развёл руками, а с тобой беседовать им запретил. Майор Батог – хороший человек и не полез в бутылку. В конце концов, у них к нам всего лишь дежурный интерес. Но пойми, Руслан, их руководство может решить иначе. И тогда будет очень много вопросов, к которым надо быть готовыми.

Кольцов сжал ладонью плечо племянника, заглянул ему в лицо и взволнованно сказал:

– Пожалуйста, расскажи мне, что ты в себе открыл?

Веки подростка дрогнули, а в глазах проявилась внутренняя борьба. Чувствуя, что почти убедил племянника, Кольцов озвучил свой последний аргумент:

– Если это то, что я предполагаю, а именно энергетическое воздействие на уровне тонких полей на физико-химическую структуру вещества, то ты, Руслан, совершил просто фантастический прорыв в нашей работе, понимаешь!? Мы сделали гигантский шаг в понимании главного вопроса – «что же такое тонкие поля?»

Руслан посмотрел в глаза дяди. Геннадий Дмитриевич, похоже, уже не замечал племянника и смотрел куда-то сквозь него. В те невероятные перспективы, которые сам же и рисовал.

Холодно улыбнувшись, Руслан встал и, глядя на дядю сверху вниз, произнёс:

– Для тебя, ведь, главное – изучать всё это, да? Делать открытия? А мы с сестрой тут нужны только для опытов. – подросток усмехнулся, – Никакие мы не родные с тобой, дядя Гена.

Убрав улыбку с лица, Руслан закончил:

– А гигантский шаг сделал я сам.

Сказав это, он вышел из кухни и пошёл наверх.

С минуту профессор сидел неподвижно и переваривал услышанное. Он как будто постарел лет на десять. Морщины на лице сделались глубже, живой блеск в глазах затмила вселенская усталость, а вся его фигура как-то съёжилась и сгорбилась под невидимым гнётом.

– Мда-а, – выдохнул он, – Совсем не умею с детьми разговаривать.



16

Руслан зашёл в свою комнату, закрыл и запер дверь, повернув защёлку на ручке. После этого он принялся прохаживаться по комнате, глядя себе под ноги.

«А ведь чуть было не поверил», – подумал подросток. «Как же! До;рог я ему, конечно. Блокноты свои ему дороги, а не я. Ну, может, Агнию он и любит немного. Девчонка всё-таки. А я… Никому тут не нужен». На глазах Руслана заблестели слёзы. Свирепая гримаса исказила лицо, он прижал ладони к глазам и со злостью растёр слёзы. «А эти уроды полицейские, поплатятся ещё, что полезли не в своё дело! Не знаю пока как, но… Хотя, стой! Почему не знаю? Очень даже знаю!»

Руслан быстро подошёл к своей кровати, лёг на спину и закрыл глаза. Он вспомнил как выглядела полицейская машина, когда он видел её из окна в прошлый приезд. Вызвав из памяти образ автомобиля, он подключил к нему «силу». И вуаля! Машина была в его распоряжении. Он даже мог понять, где она сейчас движется. Единственное, он не чувствовал в ней людей. Но это и не нужно, решил мальчик.

В следующие несколько минут, он сканировал узлы и детали автомашины на макроуровне. В свои тринадцать лет Руслан уже имел общее представление о работе двигателя, трансмиссии, подвески. Однако, он никак не мог решить, что же он хочет сделать. Обида и злость кипели в нём, мешая сосредоточиться. Как вдруг, его осенило.

Два раза в неделю он с Артёмом ездит в Иваново, в футбольную секцию. И каждый раз, проезжая Родники, он с интересом рассматривал высоченную радиотелевизионную мачту. Она стояла метрах в двухстах от трассы, и всё равно, проезжая мимо, приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть верхушку мачты. Триста пятьдесят метров стальных ферм и ещё больше стальных тросов, которые наклонно тянулись от мачты в четырёх направлениях. Разглядывая это внушительное сооружение, каждый раз Руслан представлял, что будет если мачта упадёт. Или точнее, ка;к она упадёт. Насколько грандиозное это было бы зрелище. И сейчас, лежа на кровати в своей комнате, Руслан ясно понял, что он сделает.

Оценив сколько полицейским ещё ехать до нужного места, подросток прикинул, что у него в запасе две-три минуты. «Должно хватить», – решил он и снова углубился в изучение механизмов машины. На этот раз он знал, что искать.



17

Батог решил повременить с расспросами до трассы. Он прекрасно видел, что застенчивая девушка чувствует себя в полицейской машине не вполне уютно. Надо дать ей время немного расслабиться. Однако повисшая в салоне тишина явно не способствовала этому. Во всяком случае так показалось майору, потому что он повернулся к Агнии, сидевшей позади Халдеева, и спросил:

– Агния, а ты знаешь у кого ещё было такое же имя как у тебя?

Девочка со всей непосредственностью растянула губки в презрительной улыбке и ответила:

– Конечно знаю. Агния Барто, детская поэтесса. Я все её стихи читала и наизусть много учила. Вот!

– Ну, умна головушка! – рассмеялся Батог. – Молодец! А брат твой какие книжки любит читать?

– Он фантастику читает. Стивена Кинга там, Стругацких, Азимова, Шекли.

– Ничего себе, сколько ты авторов знаешь! Тоже их читала?

– Нее. Мне пока не разрешают. Дядя Гена говорит, чтоб голову не забивала, это тренировкам мешает.

– Ну, раз дядя Гена говорит, стало быть так надо. А тренировки у тебя сложные? Сильно на них устаёшь?

Девочка возбуждённо затараторила:

– Да нет! Там очень интересно! Когда…

Елена положила руку на колено ребенка и быстро сказала:

– Агния, солнышко, достаточно. Что дядя Гена про ваши занятия говорит?

– Ой, точно! – спохватилась Агния и расстроено добавила, – Мы про них не говорим.

Батог перевёл внимательный взгляд на Елену. Та смутилась, захлопала ресницами, но, не отводя глаз, сказала:

– Извините, Егор Андреевич. Профессор Кольцов чётко проинструктировал меня относительно обоих детей – никаких расспросов.

– Да ничего. Как угодно, – спокойно ответил Батог. – Только, Елена Викторовна, вы сами-то как относитесь к этим загадочным тренировкам? Ничего вас не смущает в этой атмосфере секретности?

Елена задумалась, подбирая слова. Батог же точно знал куда надо давить, чтобы получить хоть какую-то информацию, поэтому продолжил:

– Поймите, Елена, – майор перешёл на доверительный тон, – Я лишь хочу убедиться, что в эту ситуацию нет необходимости посвящать органы опеки. Для меня это куча лишних бумаг, а для вас это отнятое время и нервы. Давайте попробуем друг другу помочь. Что скажете?

Елена начала говорить, и Батог по голосу понял, что говорит она искренне и действительно хочет помочь.

– Я могу рассказать вам лишь то, что сама знаю. В научную специфику своей работы, Геннадий Дмитриевич ни меня, ни Артёма не посвящает. Он не скрытный человек, но и мы не особо любопытные. Я вижу, что дети с удовольствием занимаются с профессором, и поэтому мне достаточно того, что я знаю про эти занятия.

Елена остановилась и вопросительно посмотрела на Батога, как бы интересуясь, устроит ли его такая информация.

– Продолжайте, пожалуйста, – мягко сказал Егор Андреевич.

– В основном их занятия состоят из последовательных сеансов расслабления и чего-то вроде медитации, как я понимаю. Агния, детка, как вы это называете?

Девочка, внимательно слушавшая Елену, тут же ответила:

– Вхождение в фазу. А потом, подключение к тонким полям…

– Ну хорошо, хорошо, – Елена вновь торопливо остановила девочку, коснувшись рукой.

– Тонкие поля? Как интересно, – проговорил Батог, не сводя глаз с учительницы. – А что это такое? Что-нибудь электрическое?

– Послушайте, – отозвалась Елена, – Тонкие поля – это то, что изучает Геннадий Дмитриевич. Это всё, что я знаю.

Майор перевёл взгляд на Агнию, та смотрела на него сочувствующе. Было видно, что ей очень хочется что-нибудь рассказать. Батог улыбнулся. Бесхитростное детское поведение его успокоило.

– Так, ладно, – продолжил он, – Правильно ли я понимаю, что дети занимаются только чем-то вроде медитации, и к ним не применяют никакого физического воздействия? Не важно: датчики подключают, уколы делают?

Елена снова обратилась к своей подопечной:

– Агния, ответь Егору Андреевичу.

– Не-ет, – Агния поёжилась, – Уколов я боюсь. Руслан, конечно, не боится, но ему тоже не делают уколов. А что такое датчики?

– Давайте, я отвечу, – сказала Елена, – Иногда, во время занятий, Геннадий Дмитриевич снимает ЭКГ и ЭЭГ детей. Ещё в распоряжении профессора есть собственный томограф. Раз в месяц он делает детям МРТ головного мозга. У меня есть навыки медицинской сестры, так что я чаще всего присутствую. Профессор сам требует этого.

– Однако, – задумчиво протянул Батог, – Серьёзно у вас тут работа поставлена.

Он посмотрел на Халдеева, который тут же округлил глаза и, не отворачиваясь от дороги, беззвучно прошептал что-то короткое на букву «п».

– Что ж, настаивать на привлечении к работе с вами кого-то ещё я не стану, – подытожил Батог, – Но вот мы, со старшим лейтенантом Халдеевым, вас ещё потревожим, вы уж простите.

– Конечно. Не вижу в этом ничего страшного, – ответила Елена, которая явно была рада закончить этот разговор.

– Смотри, Агния, – бодро переключил тему Батог, – какую здоровенную телевизионную вышку сейчас проезжаем. Аж вершины не видать!

– Ага! – девочка пригнулась, чтобы рассмотреть верх мачты. – Руслан тоже всегда на неё смотрит, когда мимо едем.

Она недовольно наморщила нос, собрала губы в осуждающей мине и добавила:

– А ещё говорит, как бы она здорово грохнуться могла.

В этот момент из-под капота машины раздался мощный металлический удар, а следом жуткий треск, будто горсть гаек кинули в миксер. Не успел Стас выжать сцепление с тормозом, как раздался ещё один приглушённый тычок, пассажиров кинуло вперёд, и машина пошла юзом. Оттепель и дорожная соль были на стороне людей – на девственно чистом и практически сухом асфальте «Ниву» почти не занесло да и протащило не больше двадцати метров. Более того, заглохший автомобиль остановился аккурат на своей обочине, так что сюрпризов сзади можно было не ждать.

Первым в обстановке сориентировался Халдеев. Окинув стремительным взглядом обстановку вокруг машины, он отстегнулся и громко спросил, обернувшись назад:

– Девчонки, как вы там? Где болит? Не молчите!

Пристёгнутые Елена и Агния сидели на своих местах, растрёпанные, несомненно пребывающие в шоковом состоянии, но, самое главное, невредимые. Видя, что пассажирки, насколько это сейчас возможно, в порядке, Халдеев повернулся к Батогу и с удивлением обнаружил, что тот смотрит в своё окно, куда-то вверх.

– Что, за, чёрт, – медленно произнёс Батог.

– Андреич, ты как? – спросил Стас.

В следующее мгновенье Батог, словно очнувшись от гипноза, грозно скомандовал:

– Всем из машины! Быстро!

Елена, сидевшая справа, дёрнула дверную рукоятку. Та бесшумно провернулась на своей оси, пружина вернула её на место, и больше ничего не произошло. Внутри двери ничего не щёлкнуло, дверь, соответственно, не открылась. Пытаясь осмыслить, что происходит, девушка непроизвольно подняла глаза вверх, на темную лесополосу, отделяющую окраину Родников от трассы.

То, что она увидела, длилось секунды две, но перегруженным сознанием Елены воспринималось как отрывочное слайд-шоу из болезненно ярких кадров и чёрных провалов между ними. Стая птиц, поднимающихся слева над лесом, видимо чем-то напуганных. Телевизионная мачта, неуловимо отклонённая от строгой вертикали. Странная асимметрия. В чём она? Тросы! Они отходили от мачты только справа. Вот и они опадают, словно отрезанные у самой мачты невидимыми, гигантскими ножницами. Чёрные птицы взмывают в небо справа от мачты. Нехитрый узор ферм вырисовывается всё чётче. Отчего бы это? Кажется… Да. Триста пятьдесят метров металла падают в сторону трассы.

И где-то в фоне, приглушенно звучат голоса: «Не открывается!», «И у меня заело!», «Агния, дверь! Агния!»

Елена не почувствовала, что девочка прижалась к ней и тоже смотрит в её окно. Слыша крики взрослых мужчин, почти физически ощущая их беспомощность и отчаяние, Агния вдруг почувствовала, как их жажда выжить и предотвратить неизбежное передалась ей. Она ощутила себя наполненной волей этих людей, их любовью к жизни, их силой. Наконец, она впервые осознала себя способной быть полезной. И это чувство произвело эффект катализатора. Агния разом увидела все подробности и детали происходящего, поняла причастность брата и начала действовать.



18

«Стой!» – ощутил Руслан властный и безликий приказ в своей голове. Всё, что нужно, он успел сделать и теперь пользовался своей «силой» только, чтобы наблюдать за произведённым эффектом. Но внезапно прозвучавший голос оборвал связь, и Руслана это не на шутку разозлило. Он сконцентрировался и вытолкнул из себя импульс «силы», волевым усилием «целясь» в неощутимого и незваного гостя. Последнее, что он услышал и почувствовал повергло его в немой ужас.

«Ты опасен. Для людей. Для себя. Я забираю это». Руслан снова, как пару недель назад, ощутил движение «силы» внутри себя. Но теперь, будто включили обратную перемотку. «Сила» тонула в чёрных глубинах его подсознания. Подросток отчётливо понимал, что больше ему эту «силу» наверх не поднять. Но сделать хоть что-нибудь он был бессилен. Одна простая и понятная мысль тупой болью отзывалась в голове.

Он – всего лишь слабый, нашкодивший ребёнок. Действительно сильные и взрослые люди – те, что сейчас говорили с ним.



19

В эти, возможно, последние мгновенья Стас Халдеев делал что мог. Закинув ноги на «торпеду», он изо всех сил высаживал лобовое стекло. Буквально после пары ударов стекло хрустнуло, трещины побежали во все стороны, триплекс стал податливым, словно мороженная простыня. Стас молотил ногами по пружинящей корке, которая дальше не поддавалась.

Егор Батог почувствовал, что ему осталось сделать одно – посмотреть в глаза напуганной девочке позади него и сказать ей, что всё будет хорошо. Успеть сделать это. Он обернулся. То, что произошло дальше, майор Батог помнил потом всю жизнь.

Агния подняла на него глаза, полные спокойствия и уверенности, затем отвернулась к своей двери, и в тот же миг вся дверь целиком осыпалась серебристым прахом. В салон ворвался дорожный гул, на фоне которого девочка совершенно бесшумно выпорхнула из машины и взмыла вверх.

Повременив с анализом и удивлением, Батог припал к своему окну и увидел, как детская фигурка за долю секунды преодолела по воздуху порядка ста метров и, подлетев справа, будто бы поймала за одну из балок неумолимо приближающуюся металлическую громадину. В этот момент отвесное падение мачты вдруг приобрело вид очень плавной дуги, направленной влево. И, спустя секунду тишины, мир разразился адской симфонией. Взрыв падения жуткой массы слился с низким воем и скрежетом умирающего металла. Мачта рухнула в двадцати метрах, впереди машины.



20

Агния открыла глаза. Она откинула с лица непослушные кудри и от души потянулась. Её комната, как и комната брата, выходила на теневую сторону, потому тут было довольно темно. Однако в окно девочка увидела, что солнце сейчас освещает не только лесные кроны, но уже почти добралось до земли. Это ей показалось странным, и тут она поняла, что спала гораздо дольше обычного.

«Почему же меня никто не хватился и не разбудил? Уж Елена-то Викторова…» И тут Агния вспомнила. Словно ведро ледяной воды, на неё вылились события вчерашнего дня. На глаза тут же навернулись слёзы.

Ручка двери, тихонько скрипнув, повернулась, и в приоткрытую дверь просунулось озабоченное лицо Геннадия Дмитриевича. Агния увидела его, и из её глаз покатились прозрачные бусинки, тут же ставшие крохотными ручейками.

– Дядя Гена… – только и смогла прошептать девочка.

Кольцов чуть ли не бегом подлетел к кровати, сел на край и обнял племянницу.

– Ну-ну. Успокойся, солнышко. Что ты? Всё хорошо, не плачь, – приговаривал он, поглаживая девочку по голове.

Понемногу ребёнок успокоился, профессор, придерживая, опустил голову Агнии на подушку, заглянул ей в глаза и вкрадчиво произнёс своим особенным голосом:

– Всё уже позади, Агния. Понимаешь? Ты со всем справилась. Ты - молодец.

Девочка слабо улыбнулась и, вдруг вспомнив, взволнованно произнесла:

– Дядя Ген! А ведь я вчера летала!

Кольцов спрятал вспыхнувший было взгляд, прикрыв глаза, и сказал:

– Давай потом об этом поговорим, тебе надо прийти в себя немного.

– Нет, нет! Пожалуйста! Я боюсь, что забуду всё потом.

Геннадий Дмитриевич испытывающе посмотрел на племянницу, вздохнул и сказал:

– Что ж. Рассказывай.

Как ни старался Кольцов держать себя в руках, несколько раз Агния прерывала свой рассказ из-за эмоциональных полувыкриков-полувздохов профессора: «Это безумие!», «Нет! Я не верю!», «Как я был слеп!».

Девочка закончила свой рассказ на том, как после падения телевышки она спустилась на землю рядом с машиной и, нырнув в салон, спряталась в объятиях Елены. Девушка пыталась ей что-то сказать, но Агния не помнила, что именно, потому что почти сразу провалилась в сон.

Выслушав, профессор в глубокой задумчивости встал с кровати и подошёл к окну. Заложив руки за спину, он смотрел на скамью с треснувшей опорой, и, казалось, это будет длиться вечно.

Выговорившись, Агния на время забыла о дяде. Пару минут она лежала, глядя в потолок. Потом встала, оделась, заправила кровать и принялась расчёсывать волосы. Закончив эту кропотливую работу, она посмотрела на фигуру профессора и позвала его:

– Дядя Ген.

Кольцов вскинул голову, как ото сна, и повернулся к племяннице:

– Что, моя родная?

– Руслан плохой, да? – в глазах девочки снова блестели слёзы.

– Не, Агния. Не плохой. Он просто запутался и ошибся. Ошибся, как ошибаются многие, если не сказать все, в его возрасте. С той лишь разницей, что у него при этом была чудовищная сила. Но знаешь, что я понял сейчас?

– Что? – робко спросила Агния

– Что какой бы огромной и невероятной ни была сила одного человека, это всегда будет сила лишь одного человека.

Племянница смотрела на дядю любопытными, но совершенно непонимающими глазами.

– Смотри, – продолжил Геннадий Дмитриевич, оживившись, – Мы с тобой живём в бывшем пионерском лагере «Лоскуток». А почему он так называется?

Агния пожала плечами.

– Потому что, как лоскуток – это маленький кусочек материи, так и каждый ребёнок в этом лагере был маленькой частичкой одной большой семьи, одной большой страны. Любого человека можно сравнить с таким лоскутком, понимаешь?

– Руслан тоже такой лоскуток? – неуверенно спросила девочка, – И я тоже?

– Вот именно, – отозвался Кольцов, – Но Руслан был один, и он ошибался. Ты же объединила в себе силы нескольких людей, и правда была на твоей стороне.

– Хм, – задумалась Агния, – Получается, лучше, когда лоскутки вместе.

– Да, Агниша, определенно лучше, – ответил профессор.

Уже выходя из комнаты, девочка обернулась к профессору и обрадованно сказала:

– А я придумала, как можно назвать, когда силу людей объединяешь.

– Ну и как же? – спросил Кольцов

– Лоскутное одеяло.

– Молодец, малышка, – рассмеялся Геннадий Дмитриевич, – так и назовём.

*   *   *