Азка и Алька

Алька вернулась домой сама не своя. Худая, бледная и хмурая, как осенний день.   Антонина Павловна  с трудом  узнавала дочь. Раньше та  была хохотушкой. Румяная, на пухлых щёчках  ямочки,  и разговорчивая, как трындычиха, а  теперь  за целый день  в лучшем случае только «Да-да» либо  «Нет-нет» скажет – третьего и клещами  не вытащить.

Алька переехала в город сразу после школы, в семнадцать. Решила учиться на экономиста. Хотела, чтобы всё было как у людей, точнее, как у тех богатых женщин из бразильских сериалов, которые она так любила смотреть в детстве.  Антонина Павловна  не возражала. А что? Дочь у неё умница и красавица, школу с золотой медалью закончила – перед ней все двери должны открыться. Вот, видимо, и открылись…

Первый год Алька ездила к матери  каждые выходные, потом   раз в две недели, а на последнем курсе и вовсе только к концу месяца приезжала.  В деревню  Альку совсем  не тянуло, но звонить она старалась часто и деньги домой  отправляла без напоминаний.

– Хоть на денёк, приедь, – качала головой Антонина Павловна. – Клубника поспела. Огурцы вёдрами снимаю. Всё своё, с огорода, свеженькое.
– Ах, мама! Мы уже  путёвки в Египет взяли, а клубника у нас в магазине ничуть не хуже твоей.

В такие моменты Антонина Павловна задавалась всего одним вопросом: «А мы – это кто?», но спрашивать боялась. «Жених, наверное, появился. Скоро  свадьбу сыграют», – втихомолку рассуждала она вечерами, но на свадьбу её не звали, а потому пожилая женщина, смирившись, через месяц-другой снова  просила дочку приехать:

– Тогда хоть в  ноябре  время найди.

Та, конечно, кивала и обещала выбраться на день-другой,  но осенью  опять случалось что-то непредвиденное: то горы, то  Таиланд, то чей-нибудь день рождения, который  никак нельзя   пропустить. Антонина Павловна не жаловалась – понимала и ждала, и вот  однажды  Алька вернулась. Сама, без приглашения и, видимо,  насовсем.

Первую неделю Антонина Павловна дочь не трогала. «Пусть полежит малость, успокоится, – решила она, поправляя подушки, – а потом, глядишь, и сама расскажет, какая беда приключилась». Но Алька держала оборону стойко и  рассказывать ничего о своей жизни не собиралась. Просто пялилась  в потолок да сидела на поляне  на соседских брёвнах.  И сидела бы она на них, наверное, долго, если бы как-то вечером  у крыльца  Антонины Павловны не затормозила дорогая  чёрная  машина.

Вышел из неё мужчина солидный, лет сорока, в костюме, при часах и с посеребрёнными у висков волосами. Поздоровался и сразу в дом направился, к Альке. Говорили они долго, больше часу. В комнату Антонину Павловну естественно не пустили. Она лишь краем уха слышала, как мужчина этот просил Алю  в город вернуться, да только та и слова ему не сказала, а  когда он ботинки в прихожей  надевал, вдруг выбежала и   запустила ему в  голову какой-то синей коробочкой.
 
– Подачку свою забери, – пробубнила она себе под нос, скрываясь за дверьми в комнате, – оно мне  раньше  нужно было, а теперь без надобности.  Ещё раз прискачешь, я твою машину бензином оболью и подожгу.

Мужчина коробку поднял и перед Антониной Павловной поставил. Та лишь руками от удивления развела. Внутри оказалось  кольцо с крошкой сапфира.

– Оставьте себе, – полушёпотом произнёс мужчина, –  пригодится. Альбина не работает сейчас. Деньги Вам взять  неоткуда.

Антонина Павловна  тяжко вздохнула, но возражать не стала и синюю коробочку в сервант  припрятала. «На чёрный день, – рассудила она, – если совсем худо станет».

Но худо едва не настало сегодняшним вечером.  Алька полезла на чердак, якобы  за луком, но вместо этого  затянула верёвку на шее. Антонина Павловна  чудом беду почувствовала, сама по лесенке забралась и верёвку ножом перерезала.

– Совсем рехнулась?! – кричала она на дочь, пока та кашляла, судорожно хватая ртом воздух.  – Одной что ли тебе на всём белом свете плохо? Твоя прабабка в войну с пятью детьми осталась. Одна. Без мужика.  Но в петлю не залезала.  Мне, думаешь,  легко было тебя в девяностые поднимать, когда зарплату вообще не платили? Только козьим молоком спасались да овощами  с огорода.  Ты-то что тогда? Руки, ноги есть. Молодая, здоровая…

– Тебе и прабабке моей было для кого жить. А мне не для кого?

– А я как же? – заплакала Антонина Павловна.  – О матери  ты подумала?  Куда я под старость-то?

 Алька не ответила, насупилась, потёрла красную полосу на шее и поползла к лестнице. Мать её после такого  ещё две недели караулила. Днём  в огород выгоняла, ночью комнату изнутри на ключ запирала, все колюще-режущие предметы спрятала, лекарства и уксус тоже убрала и постоянно думала над её словами: «Мне жить не для кого».

«Надо найти ей кого-нибудь и срочно, –  вздыхала женщина по ночам, прислушиваясь к дыханию дочери. О самоубийстве Алька вроде как забыла, но  Антонина Павловна  всё равно боялась: –  А вдруг  меня пожалела? Ждёт, когда  помру, и тогда уж начатое до конца доведёт.  Нет уж. Нельзя её одну оставлять…»
Так  Антонина Павловна и взялась за дело.  Правда, нашла она не совсем то, что хотела. Думала парня, а привела в дом  котёнка. Соседского, которого едва  в реке не утопили.

– Ты что это удумала? – ужаснулась  она когда увидела свою закадычную подругу, Глафиру Семёновну,  с мяукающим мешком у реки.

– Да Машка, паразитка, окатилась на завалинке и месячных мне привела. Четверых родила и в ус не дует!

– Отдай мне. Я пристрою.

Соседка спорить не стала – отдала сразу. Антонина Павловна считалась человеком добрым. Она уж как лет двадцать собирала по деревне разную животинку,  если требовалось, лечила и пристраивала в хорошие руки. Пристроила и этих: белого, чёрного и рыжего, а  одного  себе оставила. Трёхцветную девочку-богатку.

«Богатка к богатству и счастью, – улыбалась  женщина, занося в дом котёнка. – Глядишь, и Але повеселее станет. Будет о ком заботиться».

Но Альке подарок не приглянулся.  Заботиться о трёхцветной кошечке она не хотела. Чего она хотела, Алька сама не знала, однако возражать против животинки  не стала. Антонина Павловна  назвала котёнка Амазонкой, сокращённо Азкой, за строптивый характер. Азка постоянно кусалась,  царапалась и не позволяла себя гладить. Мурлыкать и вовсе отказывалась, только шипела и  уже в три месяца отроду гоняла  соседских собак, а  однажды  так догонялась, что попалась в зубы бродячей дворняжке.

– Помрёт, наверное, – со слезами на глазах причитала Антонина Павловна, обрабатывая раны Азки  настоем марганцовки.  – Не уберегли мы её…

– Не поможет тут  твоя марганцовка, – тихо сказала Алька. – Давай кольцо мне.  Знаю я, что ты его припрятала.

«Совсем девка с ума сошла!», – заплакала Антонина Павловна, но синюю коробочку вернула. 

– Эй, Пашка! – крикнула Алька внуку той самой Глафиры Семёновны, которая Азку утопить хотела.  – Две тысячи заплачу, если до города довезёшь.

– Ну коль правда  две заплатишь, поехали.

Алька кивнула и, положив Азку в  длинную корзинку, села в машину к Пашке. Вернулась она только через два дня, без кошки, но зато с новыми вещами для матери.

– Азку я в стационаре оставила. Операция прошла хорошо. Ей теперь уколы и перевязки делают. Доктор сказал, что выживет.

Алька не соврала.  Азка действительно  выжила, хотя и стала слегка кособокой, но зато по двору за собаками больше не носилась, мурлыкать начала и после больницы за Алькой ходила как привязанная.
– Никак хозяйку в тебе признала, – улыбалась Антонина Павловна, поглаживая кошечку. – Везде тебя ищет. Как годовалый ребёнок мать.

Алька прикрыла глаза, улыбнулась, а потом вдруг заплакала, горько так и слёз не сдерживая.

– Если б ты только знала, мама, какой я плохой человек. Сколько я зла другим людям сделала. Я ведь Сергея из семьи увела. От жены и  детей.

– Сергей – это тот, который  кольцо принёс?

– Он самый. Семь лет за ним бегала. Мужик состоятельный. С квартирой, машиной, бизнес на плаву.  Решила, что моя эта рыба.  Его старшей дочке тогда только пять исполнилось, а младшей и трёх не было. Сначала служебный роман закрутился, потом в отпуска вместе ездили. Я ведь  даже к знахарке ходила, чтобы на него приворот сделать. Забеременела. Он сына хотел очень, а его жене третий раз рожать запретили.  В общем, наконец, он ушёл ко мне, а потом беременность замерла. Меня на выскабливание отправили, а анестезиологом  она оказалась. Жена его.  Мы раньше вживую не встречались, только на фотографиях друг друга видели, но я её сразу узнала. И она меня. Могла ведь что угодно вколоть, сделать дозу побольше, и я бы из наркоза не вышла. А она не стала. И даже после операции позлорадствовать не пришла. Не отомстила никак, понимаешь… Знаешь, почему? Потому что она человек.   А меня судьба наказала…

– Эх, деточка. – Антонина Павловна прижала дочь к груди и погладила по голове. – Да кто ж не грешен-то? Нет на земле хороших людей и плохих тоже нет.  Все мы серые, все ошибаемся.  Только бумеранги ведь не только злые бывают. Добро  тоже возвращается. Ты вон кошку спасла, значит,  скоро в твоей  жизни что-то хорошее случится.

– Мама, а Сергей ведь к жене вернулся.

– Жалеешь, что отпустила?

– Нет, – Алька подняла голову и посмотрела матери в глаза. – Не жалею. Правда.

– Ну и пускай у них всё хорошо будет. И у  вас с Азкой тоже…