Кладбищенская дева

Разглядывая пейзажи загородной жизни, я заехал на один водоём, вдали от поселений. Чистейшая вода, прекрасные виды, погода — просто замечательная! Только вот...

Не нравилось мне здесь лишь одно — кладбище. Огромный погост, заходящий далеко в лес и простирающийся, кажется, в саму бесконечность. Кладбище находилось недалеко от озера, и через листву кустов можно было разглядеть покосившиеся кресты более старых могил.

Я отвернулся, погружаясь в красоту озера. Местные сказали, что это карьер. Хм, живописные у них карьеры, сразу вспомнились фотографии сухих котлованов, по которым ползали экскаваторы и люди. А здесь... Даже ничего так.

Температура сегодня выше среднего, жарко. Думаю, может, окунуться? Захожу по пояс (вода на удивление холодная), отталкиваюсь и плыву. Переворачиваюсь на спину, чтобы рассмотреть ползущие облака, потом снова на живот. Взгляд зацепился за покосившиеся кресты, которые, казалось, следили за варваром, нарушившим умиротворение природы. Я чуть не захлебнулся. Нет, пожалуй, буду любоваться озером на берегу. Так и утонуть недолго с подобными "красотами". Убивают наповал.
Вылезаю и собираюсь. Предполагаю, что вернусь сюда завтра. Ещё бы на рыбалку сходить... Мечтательно вздыхаю, пока отряхиваю от песка сумку, а, разогнувшись, вижу группу людей, идущих по противоположному берегу. Похоронная процессия?

Любопытство как всегда взяло верх.

Подхватываю свои вещи и догоняю людей. Захожу в процессию, словно должен здесь быть, и шёпотом интересуюсь у какого-то старца, кого хоронят.

— Знаешь, сынок, была тут одна... Девчонка, — старик вздыхает, вытирая катящийся со лба пот. — Молоденькая совсем была девчонка. Да вот утопла. Вчера не вчера, сегодня не сегодня, хто их разберет-то сейчас. Вытаскивали из карьера, вон, видишь, сверкает омут окаянный, всем миром, да куда там...

Я поинтересовался, почему девушка утонула.

— Да хто вас, молодняков, разберёт? Может, с отцом-матерью поссорилась, может, мужик ее побил, может, паренёк в армию ушёл, а сама она неверной оказалась. Причин, сынок, много. Только, воть, я их и не знаю.

Отстаю от процессии, а у самого вид, наверное, не лучше утопленницы. Это я полез в омут плавать?! А если бы самого засосало?!

— А, сынок, — старик возвращается. — Ты, ето, не лезь в водицу-то. Тут Кладбищенская дева помышляет, молодняк губит, топит, мужчин заводит, девок зазывает. Аккуратнее будь.

Что же за дева? Снова задаю вопросы, раз такой словоохотливый старик попался.

— Да была лет сто назад у нас в деревни девка. Красавица, умница, душа — нараспашку. Только вот гордая была, силы небесные, какая гордая! Ни за кого, сказала, не пойду, коль не докажет, что достоин. Сама девка огненная, жаркая, страстная. И начали ее женихи доказывать, кто на что годиться. Только вот... Все они недостойны были, недовольной осталась красавица. К ней и так и эдак, а она — ни в какую! Осерчали бабы старые, чьи сыновья судьбу пытали, да и пошли говорить с девкой. Та неприступная, лишь смеялась им в лицо. А вот через день помёрла ночью. Вот как спала, так и помёрла, — старик перекрестился. — Не хоронили ее. Так, закопали где-то под берёзой, даже крест не ставили. Сказали, неверная, наглая, безбожница. Мужики-то, даже после смерти ее, как прокаженные ходят, никого не узнает. Знай только и твердят, чтобы им огненную диву подавали. Непробиваемые! А тут и сама дива эта объявилась.

Я удивляюсь, хоть в сказку эту и не верю. Изображаю испуг, спрашиваю, как так произошло. А старик счастлив, что рассказ приезжим нравится, завирается ещё сильнее.

— Да вот посреди озера, белая такая фигура, под луной. Танцует прям по воде. И смеётся. Как в лицо женщинам смеялась, когда те сыновей своих выгораживали. И видели ее чуть ли ни каждую ночь. И чуть ли не каждую ночь умирали бабы, как раз те, что ходили за сыновей просить. Пока все они не вымерли, не переставала смеяться дива. А потом Кладбищенская на молодняк перешла. В Купалу топит, зазывает; в Пасху пропадает. В Ярилин день смеётся, мужчин огнём глаз в могилу сводит. Да за года два последних уже молодняков пятьдесят вытащили мертвых, а ещё сотню или две — при смерти. Не лезь в омут, дружок, потопит тебя Кладбищенская дева.

Я пообещал, а сам уже мысленно собирал вещи на рыбалку. Девы девами, а мне вот рыбу хочется под луной половить. Как раз сегодня полнолуние, пойду, на бережку посижу.

И посидел. Больше к этому проклятому омуту не подойду. Ведь не соврал старик, и правда Кладбищенская дева есть.

Вылезаю из палатки ночью, чтобы поменять наживку, подхожу к воде и слышу: кто-то тихо смеётся. Заразительно и чарующе. А потом вижу девушку, бегущую по волной глади прям ко мне. И смеётся. Лица не видно, закрыто волосами какого-то непонятного цвета, в белой сорочке, очерчивающей фигуру. Почему я слушаю громкий смех? Все приближается и приближается. Уже могу различить синеву кожи, просвечивающую лунный свет, могу увидеть спутанные волосы, но все ещё не могу разобрать их цвет. И этот смех. В ушах. А потом всего одна фраза.

Иди сюда, красавец...

И я иду. Не понимаю, зачем иду. Дева близко, а я не могу остановиться. Пальцы ног зарываются в ил, вода по щиколотку. Холодно...
Холод отрезвляет, я выскакиваю из воды и кидаюсь к машине, брошенной неподалёку. А в спину мне не смех, а жуткий вой разозлённой Кладбищенской девы.