Клуб гоплитов. Роман

Михаил Аблаев
КЛУБ ГОПЛИТОВ
РОМАН

                Мальтуазии

Глава 1. 31 сентября.

День Рождения продолжался.
Лена Журавлёва своим красивым лицом лежала в кровати.
Очки её блестели сливочно-масляно так же, как щёчки Лены.
Тело желало или не желало – она не знала.
Солнце застенчиво заглядывало к застенчивой Лене.
Серёга Габонов любил Лену, но его здесь не было.
Его вообще нигде не было.
Он был на малой родине.
Вошёл Миша Аблаев, взял Лену за сиську и поцеловал в губы.
Общага зааплодировала.
- Хорошо выпили вчера?
- Хорошо, хороший мой! Ты уходишь?
- Мне надо в Институт.
- Ещё только семь. Ляг со мной!
- Не могу. Засмеют.
Общага зааплодировала.
Миша вышел, широким задом закрыв дверь.
Лене захотелось, и она сделала это под одеялом.
День Рождения продолжался!


Глава 2. День Варенья.

Я зашёл в кабачок Соломона Акта.
Соломон Акт был библиофил, зарабатывающий шаурмой.
В его шаурмичной на месте прежней контрольной комнаты были завсегдатаи-друзья.
- Шелл, привет!
- Привет, Осип!
-  Шелл, сделай мне, нам!
- Только в собрании!
Акт получал коробки из Пензы и грел в микроволновке.
Я:
- Господин Акт, покажите, что там у вас!
- Собрание юмористической прозы!
Вот, смотрите, товарищ!
Развернулась обойма из четырёх шаурмичных палок.
- Что в собрании?
- Похождения бравого солдата Швейка. Том первый.
- С чем?
- Говядина!
- Дальше.
- Ночь перед Рождеством. Баранина.
- Хорошо, но очень дорого.
- Не дорого! Том третий  - Упырь. Со свининой.
- Свинину не ем!
- Почему?
- Бог не велит!
- Отдадите христианам! На Рождество!
- Где вы видели христиан?
- Мы все здесь христиане! Точно?
- Почти!
- Ох, ох, ох, ох! (смеялся).
- Шелл, мама твоя да будет в Раю! Что четвёртое то?
- Марта, успокойся! Четвёртый том – Двенадцать стульев! С картофелем!
Но брать надо ПСС.
- Не дури, Шелл! Разбей для всех по кусочку!
- Что со свининой-то делать?
- Отправь обратно! Или пошли ВВП!
- Договорились! Охохохо!
Микроволновка – бдрыт. Угыугыугыугы.
Две обоймы сразу.
- Почём стулья?
- По пятьдесят!
- Дёшево!
- Народное!
- Понятно! Мне обе!
- Вы голодны? Выпили?
- Впрок наедаюсь! Завтра дежурить!
- Эх, б…я, Шелл, дай свиное!
- Что с тобой, Галя?
- Сегодня Рождество!
-  Ты пьяна?
- Я трезвенница! У меня – сердце!
Галя Белая, восседая толстенным задом на белом дермантине, лопала шаурму со свининой, и казалось мне – из задницы вот-вот что-то полезет.
День Варенья кончался на первом этаже.
Сбоку была улица.



Глава 3. Дежурство.

Сёмик Кабардино-Балкарский:
- Стойте здесь и окурки – не бросать!
- Я любовь свою нашёл!
- К чему?
- К искусству!
- Искусство – хорошо, окурок- плохо!
- Не к окурку, а к искусству!
- Ты женщин любишь?
- Люблю. Обожаю. Жалею.
- Я тоже. Вот женщина передо мной – жалею!
Прошла пьяная Галя Белая, шурша толстыми ляжками.
- Жалеешь? Обожаешь?
- Скорее, обожаю!
- Её все студенты…
- Я не студент, я  - доцент!
- Дослужился?
- Обожаю!
- Кого?
- Искусство!
- И литературу?
- И литературу! Как рыба в воде!
Прошла девушка Культура, с тонкими ногами и прекрасными ляжками.
Прошла пропитая Баба – мадам История.
- Наталь Ивановна, как вы?
- Хорошо! Всё в порядке!
Басовская прошелестела в  курилку.
- Окурки бросать только в урну!
- Хорошо! Мальчики.
У мальчика борода до пояса и трое детей! Б…ь!
Талию Мальчика в танце овевает Правнучка.
- Я люблю таких сильных людей!
- Тишина не носит…
- Таких сильных.
- Шелест твоих шагов…
- Сильных.
- Тишине не понятна боль магнитных полей…
- У меня есть телефон!
- До свидания! Не бросайте окурки!
- Есть!
- И тиз! У всех есть. И у меня. Не узнала!
- Что я наделала!
Плач полунежити поднялся к полнолунию и стал выть с ветрами и бурями.
- Мы расстались, Маша! У меня – невеста!
- Ктооооооо?
- Лена.
- Какая Лена?
- Ямщикова!
- Оооооо! Уууууууу!
- Окурки просим Вас, госпожа, бросать только в урну!
Исключительно

Пел Розенбаум. Пел Ланцберг. Пел Мирзаян.
Дристал Капгер. Пахли Иваси.
Перестройка принесла нам неповторимое и профессорские должности в самом престижном ВУЗе Советского Союза.

Синем пламенем гори, наш любимый  Мгиаи!

Никто не искупит моей любви. Как мы с Александровым дежурили!

Боже!

Хочу прислониться с старым стенам твоим, мой Институт!

Любовь моя, не уходи от меня!

Ланцберг пел ласково, и я засыпал под шелест твоих ресниц!



Глава 4. Ветер-Конокрад.

Над Рекой встала ранняя заря…
Он шагнул к ней…
…Радуга шатром…
Чтобы поднялся человечек, нужно хорошо вообразить
Она была не голая – в синей ночнушке и в поясе Верности
- Кому верность?
- Ему! Великому!
- Тому, что на червонцах?
- На знамёнах!
Х… опустился, как варёный стручок.
- Ну трахни хотя бы сзади! Где пояса нету!
- Не могу, Маша – стрючок не стоит!
- Любишь? Полюбишь…если  придётся?
- Не полюблю!
- Не оставляй меня, любимый!
- Х… не встанет!
- Я попу раздвину!
- По х…!
- Я никогда…другого…
- Полюбишь! Самца. Обычного.
- Ты мой необычный! Не уходи!
Подтяжки. Презерватив -  в карман.
Всё.
Отпусти!
- Не отпущу, любовь моя!
Красная Площадь с её знамёнами вращалась, как в Русском Лото.
Выпадали нули, и никто ничего не грёб.
- Дай…я пососу…
- Ну пососи…у нас всё-таки интим…
Неумело чавкая, лобызала х…к. Стрючок не вставал, и не мог он встать!
- Ну всё! Закончим!
Вылетел в форточку, как Воланд
Оставив на память неиспользованный презерватив

Девочка, замшелая пятидесятилетняя девочка спала с презервативом, обнимая его, как любимое дитя.
Родители умирали, а она всё тешила себя, видя  чудесные сны.
Призрак бродил по квартире, но Архангел не давал ему приблизиться к Маше.
Бог с тобой, моя Любовь, прости, прощай!
Я бьюсь мухой у стекла своего сознания.

Любовь моя! Любовь моя!



Глава 5. Лена Журавлёва.

Лена потянулась и встала.
На носочках прошла к журнальному столику и навела помадой.
Попа в серых трусиках потянулась в предвкушении.
Таня Чернова дрыхла, как свинья на сеновале.
- Танюш, семинары, вставай!
-- Снится…Небесный Иерусалим…
- Перестань ты своего Майка слушать!
- Я твоего (!) Майка слушаю!
- Мой Майк далеко…очень далеко…
- Что я слышу?!
- Вот услышала – и вставай!
- Ты его…не любишь? Моего… мальчика?!
- Хочешь – продам? За красное!
Ха
- Бери задаром!
- Да?
- Да.
- Шутишь?
- Шучу! Единственный!
- Он профессором скоро станет! Как мы его делить станем?
- Как студентки – старого пе…дуна!
- Он говорит, что скоро академиком назначат!
Поёрзала пальчиком под трусиком, понюхала.
- Счастливая ты, Ленка!
- А ты всё в девках?
- Да кому я нужна…такая?!
Лена всхлипнула, и весь кайф покатился.
- Танюш (всхлип) давай с ним втроём?
Грубо:
- Шутишь?!
- Я бы и тебе…пососала – только чтобы несчастья не было!
- Отзынь!
Мяса вскочили с кровати, и деловитая Таня стала собирать папку.
Оскорблённая Лена, накинув цветную рубашечку, выбежала в коридор.
Там было целое море Цветов.
Блаженная Лена взлетела и поплыла над ними.
В форточку курлыкал Бой Джордж.



Глава 6. Паша Эмильевич.

В общажном туалете был ах унд крах.
В прахе, на полу, зелёном от мочи, стоял Эмильевич.
Паша был вдохновлён, как никогда.
- Господин Эмильевич, пора идти читать лекцию!
- Кто вы, добрый человек?
- Я ваша тень, негатив!
- Негативный отпечаток с позитива!
Это мы знаем из мира цветной фотографии!
- В туалетах все кошки серы, Паша! Пора.
Подтяжки болтались на жидких плечах.
Мамина Верея висела кофейным мешком.
Паша подвёл губы в коричневое зеркало.
И встал поссать.
В туалете были: Гринов, Шляхин, Перваков, Туберозов.
Шляхин был сумасшедший.
Они рассуждали о грехах Церкви.
Вода лилась в бачки и выливалась из писюаров.
Паша отчуждённо посмотрел на рыжий кафель:
- Если ты нассал, зараза,
Дёрни ручку унитаза!
Мужики конспектировали.
Эмильевич толкал, хотя всё хотелось ссать.
Вошёл завхоз и вывел идиотов.

Паша грохнул крокодиловый кейс на кафедру.
- Поговорим по Евангелию!
- Господин Эмильевич, где вы учились?
- Здесь же, в Архивном!
- У меня душа болит, какой вы тщедушный!
Сиделка не нужна?
- Не нужна, Ирэне! Итак…
Молодая мулатка сделал из пальцев п…ду.
Паша покраснел.
Студенты строчили Генисаретское озеро, пока
Паша воображал себя на дне Мёртвого моря.
- Деточки мои…мои…
- Вам плохо, Пал Михалыч?
- Нашатыря!
- Валидола!
- Хлорки!
- Сигарету!
- Героину!
- Водки!

Пьяный Паша очнулся в медкабинете.
Он узнал постаревшую Олю Сумачёву
и снова ушёл в небытие



Глава 7. Кружка.

Кружкой назывался кабак в подвале слева в арке.
Там столовая раньше была.
Давали  профсоюзные талоны.
Время прошло, дети пришли учиться.
Здесь то и собирался Клуб гоплитов.
Евгения Платоновна померла, и Клуб остался без предводителя.
Только Басовская!
Вечная память.
Кто теперь?
Комиссаренко?
Два года в реанимации.
Кабанов?
Вечная память.
Хлудов?
Сгинул в Крыму.
Пензенский?
Пропитым встретил его у Пензенского моста.
Собирал сувенирную милостыню.
Пучкин?
Несерьёзно: давно след простыл!
Налитов?
Налитой глаз посмотрел в полуподвал, и Дениска вошёл.
Шло заседание Клуба.

Выступал Вадим Моисеевич Гаевский.
Студенты и преподаватели слушали  замерев.
Он обсуждал с придурками первую часть
моей «Мастера и Маргариты»
и плакал от умиления
при моих разоблачениях
В Заиконоспасском звонили Пасху
Мужи потягивали чай и кофе
И только Налитов хлебал пиво,
добавляя водки.
- Что, Дениска, сыграем?
Красной рожей от  припал к зеркалу.
- Сел на басуху! Хххххх.
- Что Бояринцев?
- П….ропал!
- Хорошо хоть ты уцелел?
А Сильвер?
- Уехал… куда-то…
- Заходи ко мне!
…колдовская карикатура Иешуа…
- Страшно! Поколения!
- Жутко, ребята!
- Ты где…сей…час…
- Всё там же, в Строгино!
Дениска достал из руки портрет Джонатана
И поцеловал
…повествователь в «Мастере и Маргарите» очевиден –
это Константин Вагинов, умерший в тридцать четвёртом…
Булгаков оправдал себя и обрёл жизнь вечную
Продолжительные аплодисменты
Гаевский укатил.
Стало так скучно без него!

Мне дали гитару Эрика Клэптона.
Она нестроила в нестойких руках Налитова.
Я не стал петь и ушёл в онемении психоза
Я заперся в туалете, грыз руки и воздух и стенал
Лена не погнушалась мужским, и долго сидела в позе Пиэты, пока ноги дрожали, рот мычал и хныкал, а в лицо впитывались солёные выжимки из глаз.
Она прижимала меня к своей груди и плакала вместе со мной.
Как Мать Мария в известной пьесе.
Вот так, в коридоре у кафедры ВИД, мы и остались в вечности: я, вечно умирающий, и Лена, вечно плачущая.
По мне!
Давно рухнули ветхие стены, давно умерли члены,
сдвинулись континенты,
перестали убивать животных,
родили всех детей,
пели и поют,
читали и читают,
фрезали и фрежут,
ели и едят…
А Лена со мною всё плачет
На странице этого романа

А. Михаил. 17 сентября 2021 года.