Председатель

Председателю районного совета добровольного спортивного общества «Металлист» товарищу Чугунову В.А. в понедельник, ближе к обеду, упал на голову большой металлический сейфовый шкаф, сваренный из двухмиллиметровой стали специально для хранения спортивного инвентаря и снабженный посередине врезным замком с целью предотвращения хищений стоящего на балансе имущества алчными сотрудниками стадиона. Шкаф был довольно просторный, два метра в высоту и полтора метра в ширину. В него спокойно умещалось: десять – пятнадцать штук футбольных фирменных мячей, дорогостоящие дефицитные бутсы с изящной белой лилией на пятке, тренировочные, на всю футбольную команду, шерстяные костюмы с тремя полосками на боку, дюжина шахматных партий с фигурками из красного дерева, два секундомера, тридцать пар апельсиновых кроссовок, десять футбольных хронометров, комплект шаров для бильярда и два бильярдных кия в кожаных чехлах, две теннисные ракетки, неизвестно откуда взявшаяся спортивная двухпудовая гиря и пустая бутылка из-под водки, которую накануне вечером выпили на двоих председатель Чугунов с директором стадиона тов. Расуловым. Пустую бутылку они предусмотрительно от посторонних глаз спрятали в сейфовый шкаф, чтобы не возбуждать излишнее любопытство сотрудников. Железный шкаф пустовал, потому что весь инвентарь к этому времени был уже давно распродан и роздан нужным людям. В шкафу, помимо пустой бутылки, остался только журнал учета инвентаря, дырокол, немного серой пыли, мышиного цвета халат с дыркой на рукаве да злополучная двухпудовая гиря, которую не приняли даже на пункте приема металлолома, сославшись на инструкцию 1959 года. Сейф к моменту падения на председательскую голову был давно опустошен, и поэтому на председателя упало не двести килограммов, а только сто. Неизвестно, выдержала бы его голова такую нагрузку или нет?
За несколько дней до происшествия, по инициативе председателя, для ремонта единственного в городе стадиона «Металлист», прибыла бригада строителей.
Лавочки на трибунах от бесконечных подпрыгиваний и ерзаний нервных болельщиков во время футбольных матчей постепенно потрескались, расшатались и пришли в негодность. Председатель, увидев такое безобразие, вызвал к себе директора стадиона, дал ему нагоняй и заставил изыскать средства на внеплановый ремонт вверенного ему объекта.
Директор стадиона был человеком исполнительным, основательным и несуетливым. Не прошло и трех месяцев, как он составил с бухгалтером смету, не забыв завысить объем предстоящих работ в несколько раз, подписал ее у председателя и направил бумагу куда-то наверх, там смету через полгода утвердили, немного урезав, и выделили необходимые деньги.
Председатель общества товарищ Чугунов знал, как нужно работать с бюджетными деньгами и дефицитными стройматериалами, поэтому первые две машины с лесом направил к себе на дачу, где масштабное строительство шло к завершению и нужно было как раз ставить крышу. Одна машина с лесом уехала на дачу начальника СМУ, сто листов шифера и сорокалитровую бочку краски попросил директор стадиона, чья подпись должна была стоять под актом выполненных работ, главному бухгалтеру достались две банки голубой краски, ящик шиферных гвоздей и два рулона рубероида. Остальные сотрудники в дележе строительных материалов не участвовали. После того, как материалы были по справедливости распределены, рабочие соседнего СМУ приступили к ремонту. Мастер строительной группы долго чесал затылок, думая, как ему приступить к работе, поскольку для ремонта не было завезено ни одной доски. В конце концов, решили, что лавки можно не ремонтировать, а просто покрасить оставшейся краской.
Несмотря на то, что на реконструкцию кабинета товарища Чугунова денег никто не выделял, ремонт начали именно с него.
– Если немного ужаться и оставить в покое протекающую в общежитии крышу, то можно сделать небольшой, очень миленький ремонтик в моем кабинете, – думал председатель, с любовью оглядывая высокую светлую комнату с кожаным диваном у окна, деревянными многочисленными полками на стенах, на которых пылились спортивные кубки, и стоящим в углу огромным пустым сейфовым шкафом, выкрашенным почему-то в ядовито-зеленый цвет. Председатель с грустью смотрел на шкаф и вспоминал те времена, когда тот был заполнен до отказа дорогим и дефицитным спортивным инвентарем.
Прежде чем делать ремонт, нужно было вынести из кабинета мебель, в том числе и пустой шкаф, который загораживал полстены и мешал оклеивать ее новыми импортными обоями.
Рабочие двигались, как сонные мухи, и с большим трудом за два часа работы вынесли только кожаный диван и несколько стульев. Они часто перекуривали, ходили за инструкциями на западную трибуну к мастеру, который так и не мог понять, для чего он привез на стадион целую бригаду плотников, предусмотренных строительной сметой, если нет досок и гвоздей. Когда дошла очередь до шкафа, то рабочие без особого энтузиазма посмотрели сначала на него, потом на председателя, словно желая убедиться, что он не передумал, и шкаф, действительно, нужно вынести. Никто не решался подойти первым и взять на себя инициативу. Видимо, перспектива взвалить на себя железный многопудовый ящик, потеряв при этом последнее здоровье, и загреметь на больничную койку никого не устраивала. Все приходили на работу отдыхать, а вовсе не работать. Было бы смешно вкалывать на работе за какие-то жалкие двести рублей в месяц.
 Видя это, рассерженный председатель, чтобы придать мероприятию необходимый тонус, решил внести свою лепту в общее дело. Конечно, он мог бы ограничиться простыми командами и вводными, указывая каждому, где стоять и за что хватать сейф, который, казалось, за многие годы стояния на одном месте врос в пол, словно вековой могучий дуб. Чтобы оторвать его от пола, необходимо было прежде обрезать мощную корневую систему.
Председатель, несмотря на то, что ему недавно стукнуло сорок лет, был человеком активным и непоседливым. Являясь законченным фанатом футбола, он, как руководящий работник, считал своим долгом внедрять спортивные идеи в широкие народные массы. На деле это выглядело так: где только можно было он устанавливал футбольные ворота. Гармония мира для него заключалась именно в этом. Казалось, что в городе не осталось более или менее ровного места, где бы он не построил спортивную площадку или не вкопал хотя бы парочку наспех сколоченных деревянных ворот разного размера. Это была какая-то навязчивая и запущенная форма воротомании, доселе не известного науке редкого психического заболевания. Причем он обязательно собственноручно устанавливал эти ворота и непременно при закапывании придерживал одну из футбольных штанг, любовно прижимая ее к себе и обнимая, как любимую женщину. Первый удар мячом по пустым воротам на новом поле обычно делал он сам, тем самым демонстрируя свою прекрасную физическую форму.
– Ну-ка, дайте мне за что-нибудь подержаться! – сказал он, засучивая рукава.
Шкаф был прямоугольный и чем-то тоже напоминал футбольные ворота, только запертые на ключ и снабженные железной дверью и инвентарным номером. Чтобы показать нерасторопным рабочим, как правильно выносить инвентарное имущество из его кабинета, а в этом деле он был большим специалистом, председатель хватанул шкаф за самый низ и попытался его оторвать от пола. Чугунов был похож на былинного богатыря, пытающегося вырвать с корнем дерево, чтобы сделать из него дубину. Шкаф оказался несколько тяжелее, чем думал председатель, былая спортивная форма футболиста-рвача была естественно давно утеряна, пивной живот красавца-спортсмена потянул владельца вниз, и он через секунду оказался сидящим на полу собственного кабинета. Шкаф, выведенный из состояния равновесия, наклонился и, как ни пытались растерянные рабочие ему помешать, все же грохнул всей своей массой по круглой, как футбольный мячик, голове председателя.
Раздался звук, похожий на тот, когда по дну пустой железной бочки кто-то ударяет большой деревянной оглоблей. Дверь кабинета была распахнута, и по длинному узкому коридору пронеслось гулкое и протяжное эхо. То ли этот звук издал пустой металлический шкаф, то ли голова председателя, а может, они вместе произвели этот шум, который слышали даже рабочие на западной трибуне, мирно курившие в это время, разомлев под теплыми лучами майского солнца, это так и осталось неизвестным.
Грохот, произведенный головой председателя и шкафом, напугал всех, включая сотрудников, сидевших по кабинетам и, как всегда, скучавших от безделья. Рабочие на трибуне, подумав, что начинается гроза, подняли свои сонные лица вверх в надежде обнаружить там обложной дождевой фронт. Но на небе не было заметно ни одного, даже маленького, грозового облака, которое могло бы пролить на высохшую землю немного живительной небесной благодати в виде теплого весеннего дождичка. Пара кудрявых белых облаков, похожих на маленьких барашек, медленно проплывала над спортивным объектом и не предвещала каких-либо климатических аномалий. На лицах рабочих появилось недоумение – откуда тогда этот гром среди ясного неба? 
– Убили, мерзавцы, зашибли до смерти, – кричал председатель, сидя на полу и придерживая рукой правую часть головы, которая у обычного человека отвечает за логическое мышление. – Всех уволю, всех, до единого!
– Всех! – повторил он прибежавшим на шум двум испуганным сотрудницам, которые не имели к шкафу, снова водворенному на прежнее место испуганными рабочими, никакого отношения.
Возмущение начальника не знало границ, голос его был подобен грому, а в глазах сверкали, поражая все на своем пути, молнии. Море председательского гнева уже вот-вот могло выйти из берегов и затопить собою всю акваторию стадиона и даже прилегающие улицы.
– Владимир Альбертович, давайте я вам ранку йодом смажу, – подсуетилась молодая симпатичная девушка Соня, работавшая на стадионе методистом.
Председатель имел на девушку вполне реальные и конкретные планы, и потому угрозы увольнения к ней не относились.
Он кивнул головой.
Соня проворно сбегала куда-то за аптечкой, усадила председателя в мягкое, уютное кресло, погладила его своей беленькой пухленькой ручкой по широкой спине, обтянутой дорогим спортивным костюмом с полосками и лилией, и принялась изучать голову потерпевшего. Кроме маленькой ссадины немного выше крутого председательского лба, других повреждений на голове бывшего футбольного хавбека она, к своему удивлению, не обнаружила.
– Даже шишки нет! – сказала пожилая бухгалтерица, восхищенно глядя на Чугунова. – Вот это голова! Да такую голову можно в музее выставлять, – добавила она на всякий случай.
Угроза уволить всех относилась и к ней, поэтому она приветливо улыбнулась, когда председатель посмотрел на нее, подняв голову от стола и кривясь от боли.
Видимо, усиленные занятия спортом, во время которых Чугунов регулярно ударял головой по мячу, настолько укрепили председательский череп, что какой-то железный ящик, пусть даже очень большой, не представлял для него серьезной угрозы. Зато на передней стенке металлического шкафа собравшимися при детальном осмотре была обнаружена довольно большая блюдцеобразная вмятина как раз в том месте, где голова председателя соприкоснулась с сейфом, когда тот имел неосторожность упасть на нее.
– Нет, – сказал один из рабочих, внимательно изучая вмятину. – Головой так не вогнешь. Здесь сталь почти два миллиметра. Если по такой кувалдой заехать, то и тогда вмятина меньше будет.
Сотрудники стадиона, стоявшие сиротливо в дверях и ждавшие своей участи, дружно засмеялись.
Дело в том, что когда председатель выходил на футбольное поле, а он позволял себе это делать, несмотря на возраст, то любимым его финтом было выпрыгнуть в центре выше всех, выиграть в борьбе верховой мяч и, изогнувшись в воздухе, со всей силы садануть его головой в направлении штрафной площадки противника. Бывали случаи, когда мяч, пролетев в воздухе полсотни метров, попадал прямо в ворота. Болельщикам нравилось это, и за мощные удары головой они прозвали Чугунова «Кувалдой».
Председатель знал это и в глубине души гордился своим уникальным даром. Но сейчас ему было не до шуток. Он испытал небольшой стресс от неожиданного падения шкафа на голову и с трудом пытался прийти в себя. Заботливые и нежные руки Сонечки прилепили ему на лысину кусочек бинта и крест-накрест закрепили его пластырем. Со стороны это выглядело довольно смешно: в кресле сидит мужчина в фирменном дорогом спортивном костюме с какой-то нелепой нашлепкой на лысой голове.
– У нас на стройке мужик работал каменщиком, Аликом звали,  по национальности грузин, – вступил в разговор один из строителей, который стоял ближе всех к председателю и боялся, что его уволят первым.
Возраст у строителя был предпенсионный, и лишаться непыльной, хорошо оплачиваемой работы он не хотел. Нос у него был большой с крупными порами и имел распространенный в рядах строителей фиолетовый оттенок. Утром, перед тем как приступить к работе, работники стройиндустрии приняли на грудь немного розового портвейна, по бутылке на брата, закусив его банкой кильки в томате и плавленым сырком, поэтому они старались не дышать на председателя и держались немного в стороне. В трудовом кодексе это нарушение законодательства было обозначено статьей тридцать три (пьянство на рабочем месте) или два горба, как статью  называли на стройке. Она предусматривала принудительное увольнение работника по инициативе администрации без выходного пособия. Через нее лишилось работы в СМУ довольно много приличных людей, любителей сочетать свободный труд с распитием горячительных напитков непосредственно на рабочем месте, иногда даже в присутствии начальства.
– Его даже звали все так, Грузин Палыч, – стараясь расположить к себе председателя, продолжал рабочий с фиолетовым носом. – Бригада работала на четвертом этаже, а мы с Грузином Палычем подавали кирпич с машины в специальной сетке при помощи башенного крана. На сетке вверху был приварен здоровенный швеллер с петлей килограммов на двадцать, а может, и на тридцать, за который кран цеплял эту сетку. Крановщик неудачно без команды  смайновал, крючья отцепились, и Грузину Палычу этим швеллером по башке и дало. Удар был хорошим, мощным. Прямо бац по башке, как молотком по гвоздю, и он по самую шляпку в доску. Правда, Грузин в фуражке «аэродром» был. Толстая такая фуражка, большая, как у всех настоящих мужчин. – Рабочий обвел руками вокруг своей головы, показывая,  какая огромная была у Грузина фуражка. – И звук такой глухой, неприятный, – продолжил он. – Я подумал, ну все, каюк нашему  Грузинчику.  Не кушать ему больше чахохбили и лобио и не пить на родине чачу. А он, молодец, крепок оказался, только зашатался немного, и глаза мутные-мутные стали, как с похмелья. Он на борт машины присел, закурил молча. Я стою, смотрю. Вопросов лишних не задаю. Понимаю, что человеку в себя прийти нужно, с мыслями собраться. А Грузин Палыч, значит, свой «аэродром» снял, проверил не повредил ли ему крановой головной убор, потом рукой ощупал голову, покрутил налево, направо. Работает! Выбросил сигарету, посмотрел наверх, на кранового, и сказал: «Болшэ так нэ дэлай, а то я сыльно на тэбя рассэржусь». Крановой чуть от страха не помер. Думал все, прощай, свобода.
– Так может повезти только раз в жизни, – сказал председатель, неизвестно кого имея в виду – Грузина Палыча или кранового.
– Почему же только раз? – не согласился с ним рассказчик. – Потом он еще через год как-то упал со второго этажа головой вниз. Дело было летом, поэтому фуражки на голове не было. Пролетел он так в свободном падении метра четыре, и в кучу керамзита зарылся по пояс. Ему опять повезло, голова выдержала.
– А как же он оттуда выбирался потом? – поинтересовалась Сонечка.
– Да никак! Проторчал минут пять, пока не кинулись. Никто ж не видел, как он пикировал вниз. Потом подошли, за ноги его из кучи выдернули, он в себя пришел, шеей покрутил, голову руками ощупал и пошел в бытовку обедать, как ни в чем не бывало. Вот такой был выдающийся человек. Можно даже сказать йог, – закончил он свою речь. – Хотя, думаю, что ни один йог после такого полета в живых бы не остался. Таких крепких голов в Индии в помине нет. Да, пожалуй, и у нас уже тоже такая голова –  большая редкость. Стихи там сочинить или изобрести что-нибудь – это каждый горазд. Их таких сейчас хоть пруд пруди. А вот чтобы кирпич об голову сломать или швеллер на голову принять – это слабо.
– Мельчает народ. – С грустью сказал синеносый.
– И ничего подобного, – перебила его методистка Сонечка, – у нашего Владимира Альбертовича голова крепче, чем у этого вашего Грузина, как там его, Павловича! И если бы Владимир Альбертович захотел, он мог бы и с третьего этажа нырнуть головой в керамзит. Только он не идиот, как ваш Грузин, чтобы своим здоровьем без нужды рисковать. Ему голова нужна, чтобы руководить.
– Я правильно говорю Владимир Альбертович? – спросила она, с обожанием глядя на председателя.
Председатель молча, надув для важности щеки, кивнул головой.
– Нет-нет, это я к слову, – извиняющимся тоном сказал рабочий с фиолетовым носом. – Мы не против, пусть хоть с пятого этажа вниз головой прыгает. Это дело сугубо добровольное и личное.
Все помолчали. Председатель немного успокоился. Голова его была на месте, шкаф тоже сильно не пострадал и швеллерных балок, которые, как Грузину Палычу, могли бы свалиться ему на голову, поблизости пока не наблюдалось. Керамзит для утепления крыши, правда, недавно завезли целых две машины, но прыгать ни с того ни с сего вниз головой с третьего этажа, чтобы побить рекорд Грузина Палыча, он пока не собирался, на сегодня ему хватило металлического шкафа.
К тому же дела в спортивном обществе шли довольно неплохо. Спортсмены тренировались и участвовали в спортивных мероприятиях, радуя начальство своими достижениями, зарплаты и премии начислялись бухгалтером регулярно, дача строилась, новая машина стояла в гараже. Беспокоила немного супруга, которая с подозрением относилась к его новой сотруднице Сонечке. У председателя намечался с ней кратковременный служебный роман, и он не без основания опасался, что ревнивая жена может нарушить его наполеоновские планы.
Когда супруга, недавно придя на стадион с инспекционной проверкой, увидела на работе Сонечку, она сразу заподозрила неладное.
– Опять за старое? – говорила она Чугунову. – Мало тебе было кассирши, наглая твоя морда?
На романы мужа у нее был профессиональный нюх. Она чувствовала не просто роман, а даже его приближение и старалась уничтожить соперниц еще на подступах к своему любвеобильному супругу.
– Что ты, милая, – отвечал председатель, в который раз удивляясь интуиции своей жены и преданно глядя в ее глаза. Его взгляд источал невинность и целомудрие.
– И в мыслях не было. Думаю круглые сутки только о работе. А с прошлым покончено навсегда, я же тебе и клятву дал!
– Ну-ну, – грозила супруга. – Если что, пощады не жди, Чугунов. Ты мою руку знаешь! Я осечки не дам.
Чугунов согласно кивал головой. В прошлый раз, больше года назад, когда у председателя был бурный роман с кассиршей, жена прибегала бить разлучницу прямо в бухгалтерию. Она вцепилась ей в волосы, разорвала новую блузку и поцарапала кассирше ее красивое, круглое, как луна, лицо. Когда вставал вопрос о сохранении семьи, она была не разборчива в средствах и действовала быстро, решительно и напористо. Председателю тогда тоже досталось, и сейчас он боялся, что информация о его новом романе опять дойдет до жены.
Все сотрудники, в том числе и Сонечка, преданно стояли рядом с шефом, понимая и осознавая ответственность момента – не предотвратили, не усмотрели, не уберегли… Они всем своим видом выражали сочувствие раненому председателю. Каждый хотел, чтобы вместо него уволили кого-нибудь другого.
– Это что! – сказал рабочий с большим животом, короткой шеей, такими же короткими волосатыми руками и крупными складками на лбу. – У нас тоже был случай на стройке. Как вспомню, так вздрогну. Строили мы дом на выезде из города. Работал у нас Сережа, электрик. Человек как человек, только, как и большинство электриков, пьющий.
Рассказчик потер лоб ладонью, как бы вспоминая детали происшествия. Глядя на него, создавалось впечатление, что он постоянно о чем-то сосредоточенно думает, морща при этом лоб и потирая его рукой. Видимо, задумавшись о чем-то и решив для облегчения процесса по привычке потереть лоб во время выноса шкафа, он взял и упустил его на голову бедного председателя. Теперь, увидев, что все обошлось и что поиски крайнего закончились, он тоже решил поддержать интересный разговор.
– У вас там, по-моему, все пьющие, – сказал председатель, обращаясь к рассказчику.
– Я нет, – сказал короткорукий, – могу дыхнуть.
Он, действительно, сегодня еще не пил, потому что опоздал на работу и портвейн выпили без него. Теперь он ждал обеда, чтобы наверстать упущенное.
Председатель махнул рукой.
– Все вы не пьете, когда вам не наливают. Может, ты еще и в обществе трезвости состоишь?
Короткорукий отрицательно замотал головой.
По тону председателя сотрудники поняли, что массовых репрессий уже не будет, кризис миновал и настроение контуженного сейфом шефа понемногу улучшается. Все с облегчением вздохнули.
– Так он не просто пил, – добавил рассказчик. – Пил по-черному, до самозабвения. А что ему еще делать? Работа такая, тут хочешь, не хочешь, а напьешься, все равно делать целый день нечего, вкрутит лампочку и в магазин.
– Если спросят, где электрик, – говорил он перед уходом,– скажете, ушел искать фазу.
– Пил сам на сам, индивидуально, чтобы, значит, ни с кем не делиться. За это его в бригаде не любили. На стройке летом хорошо, природа, свежий воздух, живи и радуйся.– Короткорукий, как заправский актер, постепенно входил в образ. Он рассказывал с подробностями, в лицах и говорил медленно.
– Вот как-то он надрался в очередной раз, а уже седьмой этаж перекрыли плитами. На пятом этаже нужно было времянку для штукатуров прокинуть. Времянку он протянул, подключил, лампочку ввернул и вышел на балкон покурить. А балкон еще без ограждения был, сварщики не успели приварить. Шары он уже до этого успел залить. Ну и шагнул он вниз с пятого этажа, только руками, как голубь, взмахнул. Летел молча, видимо, сказать было нечего.
– Насмерть? – закрыв рот рукой, ужаснулась бухгалтерица. – Господи, страсти-то какие. А дома-то, наверно, жена, дети.
– Ни хрена у него никого не было, ни жены, ни детей,– прокомментировал реплику короткорукий. – Один он жил, бобылем. Жил, как и пил, в одиночку. Не любил товарищ коллектив. Видно, предки кулаками были.
– Ну, так что с электриком, не тяни?! Жив, что ли? – ерзая на кресле от нетерпения, задал вопрос председатель. Ему было интересно узнать, как чувствуют себя люди, упавшие по пьяни с пятого этажа.
– Да жив, жив, – не торопясь расставаться с ролью рассказчика, сказал короткорукий. – Живехонек и целехонек. Вот уж правду говорят, что везет дуракам и пьяницам. Даже не поломал ничего. Ни одной царапины. Упал в канаву с водой. Канава, хоть и неглубокая, но метра полтора воды в ней было. Подрядчики не успели закопать, на его счастье. Правда, он в этой канаве чуть не утонул, оказалось, плавать не умел. Бригада вовремя подоспела и спасла утопающего. При падении он отрубился, ну, в общем, сознание потерял, а когда очнулся, первое, что спросил: «Где моя бутылка?» Схватил первого попавшегося за воротник. «Где бутылка?» – кричит. Наверно, это у него на нервной почве было. Пришлось подниматься на пятый этаж за бутылкой, он ее там в уголочке оставил. В связи с отсутствием ущерба для здоровья акт решили не составлять. Правда, после этого падения стали замечать за ним странности.
– Что за странности, какие странности? Не говори загадками, – нервно переспросил председатель.
– А пить товарищ бросил.
– Как, совсем? – испуганно спросил председатель, переходя на шепот.
– Да нет, конечно, не совсем, – успокоил его рассказчик. –Так, по праздникам выпивал в меру. И все. А на работе ни-ни. Вот такая загадка природы.
– Да, – сказал рабочий с синюшным носом, – на стройке народ серьезный работает. Такая закалка, не хуже, чем в десанте. Теперь необыкновенного человека можно только на стройке встретить.
После этих слов он развернулся к шкафу.
– А эта вмятина, наверно, здесь до этого была, видимо, погнули при транспортировке. Головой обыкновенный человек такую вмятину никогда не сделает, даже если сильно напьется, все равно не сделает.
– А у нас Владимир Альбертович необыкновенный человек, – безапелляционно заявила Сонечка, на щеках которой, когда она говорила о председателе, играл румянец. – Я лично уверена, что он сделал эту вмятину и еще много чего хорошего может сделать. – Потом подумала и добавила, – если, конечно, надо будет.
Она замолчала и преданно посмотрела на председателя. Как и все девушки в ее возрасте, она считала их интрижку большой любовью и верила в то, что председатель, как человек нравственный, рано или поздно сделает ей предложение. То, что у председателя была жена, двое детей, теща и взрослый сын от первого брака, она во внимание не принимала. Это препятствие казалось ей несущественным.
Председатель благодарно посмотрел на Сонечку и улыбнулся. Ему нравилось, что подчиненные считают его необыкновенным и героическим человеком, который может в любой момент прыгнуть головой в керамзит с третьего этажа или наделать вмятин своей головой на любом, даже очень прочном, сейфе.
– Нет, – сказал он сомневающемуся рабочему. – Вы, безусловно, не правы. Думаете, что только у вас на стройке есть крепкие ребята? Черта с два! У нас тоже народ не хилый.
Председатель сделал паузу и задумался, как будто собирался сообщить всем что-то важное, необычное, выходящее за пределы человеческого понимания и человеческих возможностей. Все застыли, как зрители в цирке перед опасным трюком, понимая всю важность и ответственность текущего момента.
– Я уверен, товарищи, что эту вмятину сделал я, – не без гордости сообщил председатель окружающим. – Более того, если внимательно присмотреться, то можно увидеть, что она в точности повторяет форму моего черепа.
– Не похоже, вмятина, вроде, как больше, и краска целая. Били чем-то деревянным и большим. – Сказал «синюшный» строитель. – Заявляю как специалист.
– Да, – поддержал его короткорукий. – Трудно поверить, чтобы головой можно было так сейф изуродовать. Вот если бы, конечно, примерить голову к вмятине, – сказал он, – тогда другое дело, сомнений не было бы.
В разгар спора в кабинет вошли рабочие с западной трибуны.
– Что у вас тут все время грохочет? – спросил длиннобудылый детина со щетиной на лице.
– Да это тут Владимир Альбертович сейф головой ударил, – не без гордости сказала бухгалтерша.
– Да ну? – не поверил детина. – Добровольно? Молодец!
– Не совсем добровольно, – ответила за председателя Сонечка, – просто так получилось. Но все равно он молодец,– страстно, словно на митинге, сказала она. – Никто из вас на это не способен. Поэтому лучше помолчите.
Председатель с умилением посмотрел на своего методиста. Гамма самых разных чувств и мыслей возникла в его раненой голове. Первая мысль была выписать Сонечке премию, вторая – уволить ее, пока про их интрижку не пронюхала жена, третья – встретиться с нею сегодня вечером и обсудить кое-какие накопившиеся текущие вопросы. Второй вариант был самым безопасным для него, и он склонялся больше к нему, нежели к варианту с премией. После очередного погрома, который опять могла устроить ревнивая супруга, его запросто могли снять с теплого, годами насиженного места, что могло стать жизненной трагедией для председателя. На это он пойти никак не мог.
– Нужно ее все-таки уволить через недельку-другую. От греха подальше, – подумал он.
– Ударить то ударил, засомневался детина, ощупывая руками погнутый шкаф. – Но вмятина явно старая. Это ж какую крепкую башку нужно иметь, чтобы так сейф погнуть. Человек на такое не способен, это ударили каким-то бревном, а не головой.
– Нет, способен, – сказал председатель, вставая с кресла и выходя вперед так, как будто он собирался побить мировой рекорд по пробиванию железных шкафов головой.
– И еще как способен. Если кто-то здесь сомневается в этом, – сказал он, – то можно, э-э-э-э…
Сначала он хотел сказать: – повторить, – но, подумав о шахматном турнире, где ему предстояло произнести небольшую пламенную речь о роли шахмат в формировании современной личности, он решил не делать повторно таких серьезных экспериментов с собственной головой.
– Можно провести экспертизу, – выкрутился он. – И сейчас я вам докажу, что моя голова способна на многое и что она ничуть не хуже, чем у каких-то ваших Грузинов.
Присутствующие чуть слышно зароптали. Они испугались, что председатель пойдет искать кучу керамзита, чтобы броситься в нее с третьего этажа строящегося неподалеку общежития для спортсменов.
Но председатель никуда не собирался уходить. С улыбкой на мужественном лице он подошел к злополучному шкафу, нагнулся и приложил голову к тому месту, где была вмятина. Голова председателя и вмятина совпали практически идеально.