Унитаз

               


        Только не  уверяйте, будто вы глубоко и   всесторонне уяснили, что такое унитаз.  Вы даже разглядеть его толком не стараетесь. Вспомните: в тот самый момент, когда наступает неотложнейший  момент, вы поворачиваетесь к нему, сами  знаете чем. Кстати, не пытайтесь компенсировать отсутствие внимания и вдумчивости поспешным нырянием в Интернет. Запутаетесь в этой всемирной паутине, уверяю вас! Разве, что суметь  понять происхождение слова. Оно с одной стороны вполне родное, русское. С другой – корни у него иноземные. Я  сказал бы, глубоко чуждые вольному русскому словоизлиянию. И это – чистая правда! В основе явно не наше слово: «Unitas». Перевести можно:   «Единая», «Заединщик» «Единение». А если воткнуть после слова восклицательный знак, звучит просто-таки призывно: «Соединяйтесь!». В прошлые, достославные времена наслушались: «Пролетарии всех  стран, соединяйтесь!». Где те пролетарии, которые с нами так и не соединились? Так что, милые вы мои, не разглагольствуйте о том, в чём глубоко и всесторонне не разобрались. Мол , санфаянс, устройство для отправления большой и малой нужд. Так упрощённо трактуя смыслы и до нужника недолго дойти..  Но всё вышесказанное – присказка.
А с унитазом дело было так; Приехал к нам из Пензы в гости дядя Иза. Израил  (он так и представлялся  безо всяких мягких знаков на конце слова) Борисович  Желток, извольте любить и жаловать. На  самом деле он никакой не дядя, но закадычный, с юношеских лет, друг-приятель моего отца. Когда-то, ещё перед войной были они неразлейвода. Тайком от родителей покуривали, играли в футбол, иногда выпивали по кружечке пива, производства завода бывш. Гофман Е.Е., ухлёстывали за девушками, оба добровольцами ушли на фронт в первые  дни войны. Только друг Изка ушел на фронт комсомольцем, и потому его фронтовая судьба сложилась несколько иначе, чем у отца, который комсомольцем не мог уйти - мешало социальное происхождение. Дворянское, знаете ли, отродье  был папочка. Следовательно, социально чуждый сын отца, который по 58 статье осуждён. А Израил Желток – сами догадываетесь – социально близкий! Правда, после войны таких, как он, приказали называть безродными космополитами. Они так и прожили: одному мешал пятый пункт –  сомнительная национальность. Другому – не те предки. Что не помешало им  дружить, воевать и дослужиться до офицерских погон. И. Б. Желток закончил войну капитаном-артиллеристом – вся грудь в орденах и медалях. Отец – старшим лейтенантом медицинской службы, хотя начинал войну командиром расчёта противотанкового ружья.  К орденам представлен не был всё по той же причине неправильности предков, но чрезвычайно дорожил медалью «За боевые заслуги», полученной  вполне по заслугам, чем очень гордился.
     А приехал дядя Иза помянуть папу. На сами похороны не приехал. Не смог. А потом засобирался. И вот я – здрассте! Дядя Иза, милый! Дядя Иза, чай, сахар, колбаса?  Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха! «Артиллеристы! Сталин дал приказ!».  Водки! И вот уже жена жарит картошку и заливает деревенским духмяным подсолнечным маслом квашеную капусту. И  селёдочка к месту, и огурчики малосольные, и сальце с прожилочкой – самая наикошернейшая закуска ещё с фронтовых времён. И всё это под весёлый трёп,  мастерски рассказываемые анекдоты. Дядя  Иза -  чародей на все руки; И   аквариумист, и художник-портретист, и пейзажист, и Актёр Актёрыч, и стихи слагает сходу, и попугайчики у него дома, и, и. и…. Словом, человек-праздник.
 Да! Помянул друга: - Ах, Юрка, Юрка!
Славно  посидели, поговорили. И выпили, и закусили, и дядя Иза хозяйку похвалил, и было за что.
А затем…
Лучше бы не было этого затем.
Пошёл дядя Иза в туалет – с кем не бывает. Да что-то засиделся. Ну, засиделся и засиделся. Мало ли причин. В конце концов, любой гражданин Советского Союза  (даже еврей) имеет полное  право не только избирать и быть избранным, но ещё и на свободное воле и прочие изъявления и  излияния. Разумеется, в рамках Конституции страны и Уголовного кодекса Российской Федерации. И никак иначе! Тут  пришла мысль выпить за многонациональный наш народ-победитель, а он всё не идёт к столу. Но из-за двери – квартира-то малогабаритная – слышно, что он жив и чем-то тяжелым ворочает. Чем бы это? И вдруг: щеколда щёлкает, из совмещённого санузла выходит дядя Иза и сокрушённо произносит: «Я вам, ребята, унитаз сломал». Да так говорит, будто  не унитаз, а жизнь нам сломал. Пошли, смотрим: унитаз сам по себе стоит сам по себе. А там, где был унитаз,  остатки его основания и дырка в полу. Дядя Иза!!!  Как же ты сумел? А он молчит, с фронтовых лет приученный, что лишнее слово – подарок врагу. Смотрит сокрушённо и в глазах, прежде таких весёлых, вся мировая скорбь вечно гонимого народа. Он бы и пеплом голову посыпал, и одежды  на себе разорвал. Но где взять, я вас спрошу, пепел? И одежды, зачем на себе рвать, если унитаз от этого на место не встанет! Ведь не встанет же?! Мы осмотрели унитаз и, в меру разумения, лимитируемого двумя бутылками «Столичной», решив, что сокрушением статус-кво  не восстановим. Сломанный унитаз, как и сломанную жизнь, никакой клей не возьмёт и нужен новый. После констатации этого печального факта дядя Иза засобирался уходить. Мы выпили положенный посошок. Затем  стремянную. Следом – коню в морду. Наконец , фронтовые сто грамм. И дядя Иза ушёл. А уж пил ли он где-то закурганную –  нам не ведомо.
     Случилось  это прискорбное событие в лето 1976 от Р.Х. Но ничего - решили мы с женой и улеглись спать. Как говорится, утро вечера мудренее. Однако! Кто  сказал, что утро вечера мудреней?.
  Утром я побежал заниматься делом, в которое вкладывал душу. А журналистская душа моя стоила немного. По крайней мере, месячная зарплата позволяла купить, при благоприятном стечении обстоятельств, импортные сапоги жене, если не есть и не пить. А  если  пить и есть, то тогда – отечественные полусапожки.  Но  лучше  -  походить пока в стареньких, отнеся  их предварительно в починку. По  дороге решил завернуть в Хозмаг, что на базаре. Сами понимаете: дырка в полу – это вам не унитаз. Требует снайперских навыков. В  магазине полки были заставлены контейнерами для заморозки пельменей. Лежали ложки алюминиевые. В углу ожидало счастливой встречи с покупателями чугунное печное литьё:  дверцы топочные и поддувальные, колосники в топку, вьюшки  и сами плиты с набором колец, регулирующих жар при готовке. Здесь же стояли ломы, багры, веники чилижные и сорговые. Да, совсем забыл! Предлагались покупателям трёх размеров молоты. Хорошие такие молоты! Были тут и непременные серпы. Но не в смысле госсимволики СССР, а как товары народного потребления. Но унитазов не видно. Я  ещё раз обошел магазин, но унитаз – это вам не мелочь какая-нибудь. Его трудно не заметить. На всякий случай, зашел сбоку: а вдруг не на прилавке, а как-то, ненароком, за прилавком,  либо под прилавком стоит унитазенька. Миленький , беленький, холодненький, чистенький. Но, нет! Нет! И ещё раз нет!
- Девушка! – Обращаюсь я к продавщице. – Девушка! Девушка!
Совсем даже не девушка скашивает глаза в мою сторону.
- У вас унитаз есть?
Ах! Спроси  я, кончились ли у неё очередные месячные – и то приличнее вышло  с моей стороны. Так она на меня посмотрела, не ответив.
 Можно, конечно, побывать ещё в двух хозмагах. Д а толку, много ли выйдет? Не миновать  поездки на базу Росхозторга. Там, там пещера  с сокровищами. Там, там на этой и подобных базах сидели в те поры гении советской торговли, виртуозы распределения и отоваривания,  умеющие ничто превращать в нечто. Там можно было достать по блату любую пипочку с круточкой. Именно на подобную базу, только Росгалантереи, накануне мартовского дня женского ублажения ехали именитые ухажеры из влиятельных структур, дабы приобрести флакончик польских духов. И по запискам от уполномоченных структур продавали  французскую туалетную воду «Klimat». А были и другие базы, где одевали и обували делегатов, отправляющихся на очередной съезд КПСС. Но побережём наше и ваше время. О базах потом. Мы же об унитазе.  На базе Росхозторга  со мной обошлись любезнее, но и здесь унитазов не было. Или я чином не вышел – что с меня взять: журналистишка! Возьмёт да и напишет потом, пасквилянт. Объяснили любезно: унитазы – строго фондируемая продукция и следует пробовать найти искомое на ближайшей стройплощадке.
    Что сделал бы умный человек на моём месте? Правильно вы говорите;  так бы и поступил!. А там стал искать компетентного  человека, имеющего в руках власть над сантехникой. Хорошо,  если на стройплощадке встретится  человек, в чьих глазах  светится  не плакатное торжество победившего социализма в отдельно взятой стране, а реальное понимание всей бездны несовершенства общественно-политического строя. И не просто осознание этого факта, а желание как-то исправить ситуацию. Но не политический строй (упаси, боже!) но отдельные недостатки, ещё встречающиеся на пути к вечному и абсолютному совершенству. И исправить не просто так, разглагольствуя где-нибудь на профсоюзном собрании, где обсуждают новые формы социалистического соревнования. Тут нужен другой человек. К  великому прискорбию тогдашних идеологов, таких было большинство. Эти люди исповедовали теорию малых дел по принципу; «Понемногу, но часто». Они никогда много не возьмут – могут посадить. А понемногу – почему нет? Скажите: один унитаз пошатнёт основы системы, созданной гением великого Ленина? Нет, нет и ещё раз нет! Что, по сравнению с этой вершиной марксистского постижения  действительности, один-разъединственный унитаз, вынесенный под покровом ночи со стройки! Это даже кощунство: ставить рядом фаянсовый унитаз и сияющий лбище  величайшего из мыслителей современности. Да за такое сопоставление, знаете ли, до мордовских лагерей один шаг.  Итак, надо искать такого человека. Цена услуги известна. Он денег не берёт, но труды следует обмыть. Унитаз может потянуть на три поллитры.  Если это «Особая Московская», тогда 2р.87 коп. за бутылку, умноженные на три - смекайте сами, сколько получится. Если  же потребует «Столичную» то тогда 3р.12 коп,  также в утроенном варианте. Надо и закуске подумать. Дорогонько выходит. Но на какие только лишения не пойдёшь, когда   вместо унитаза дырка в полу, мимо которой и промахнуться ничего не стоит!
      И вот тут-то начинается незримая, но ожесточенная борьба  в сознании между Моральными Кодексом Строителя Коммунизма – помните ли такой плагиат Нагорной проповеди, где чёрным по белому запечатлено: « не укради»  - и желанием обрести удобство и спокойствие в своём доме? После недолгих колебаний победила Нагорная проповедь. Искушать  и без того искушенного работника стройки я не пошёл. Впереди  были новые муки поиска законных путей приобретения строго фондируемой продукции. Вот почему Израил Борисович Желток был готов рвать на себе одежды и посыпать голову пеплом. Мудрый дядя Иза знал, какое горе принёс он в дом детей друга юности. И таки скажите: чем эти муки отличаются от мук отроков, сжигаемых в пещи огненной, как о том писал в своих воспоминаниях пророк Даниил? А?
  На следующий день я пошёл в Горком партии. Там сидел человек, знавший меня по работе. Звали его Петр Михайлович.  В те годы я делал телепередачи о строительстве в Оренбурге и часто присутствовал на «штабах» в его кабинете. Строили много чего. Прежде всего – Газзавод. А ещё возводили  жильё. Сегодняшний  серо-панельный Оренбург – во многом, детище тех лихорадочных лет. План по вводу жилья принимали напряжённый и заведомо невыполнимый. Но его выполняли, завершая программу года «31 мартобря». Приписки и очковтирательство таковыми не считались, потому что нужно было «осваивать» госкапвложения. А не «освоишь» - деньги снимут. Город новоселий не досчитается. Именно тогда горком партии превратился в хозяйственно-казнительный орган. А Петр Михайлович – ярый исполнитель воли партии, возглавлял  штаб по вводу и сдаче  в своём кабинете, но чаще  - в вагончике на стройплощадке и генподрядчиков и субподрядчиков. И штабы эти более напоминали задушевные разговоры в подвале у Малюты Скуратова. Нет, дыбы и кнута не было. Но куда действеннее богатое  воображение собравшихся, и ясное понимание;  виноватого ждёт приглашение на заседание бюро Горкома. А прилюдное отсечение головы ничто в сравнении с  исключением из партии. Потому как за «бедненьких и безвинно пострадавших» люди в древности  молили Бога. Но  по поводу снятого с работы начальничка подчинённые часто говаривали промеж себя: «Наш-то додрыгался».
     Петр Михайлович выслушал рассказ о горе-печали.  Его среднерусское, ничем не примечательное лицо на момент приняло сочувствующее выражение. А что вы думали?! Такое горе, как разбитый унитаз, проймёт даже злодейскую душу. А он злодеем не был. В принципе, он был нормальным мужиком, но при должности. Сам, впрямую помочь Петр Михайлович  не мог. Все-таки не царское это  дело –  заниматься унитазом второму секретарю горкома. Но он снял трубку «вертушки» и позвонил  в горисполком. Через десять минут я предстал перед Николаем Петровичем. Он тоже был «замначштаба». Но характер мог себе позволить другой, попластичнее. Сказывалось понимание места во властной иерархии. Отсюда  некоторый скептицизм и затаённое чувство юмора. В его глазах явно читалось: с одной стороны, власть-то у нас советская, а с другой стороны – устройство власти, как в унитазе. Любое окончательное решение зависит от того, с какой силой грянет директивная вода руководящих указаний из сливного бачка сверху. Он выслушал меня, усмехнулся по поводу каких-то моих пассажей в телепередачах. Озвучил  адресок, где меня уже ждут. И написал на бумажке: «1 шт.». Напрочь не помню, как мне удалось найти машину, и что это была за машина. Скорее всего, студийная. Мы доехали до окраинной тогда  улицы, на которой возвышались настежь распахнутые ворота с надписью УПТК – сами догадайтесь, как расшифровать эту аббревиатуру. Это была база. Но не торговая, а стройтрестовская. Здесь под лёгким моросящим дождём  друг на друге,  возлежали  железобетонные конструкции, большие ящики с оконным стеклом, деревянные рамы, которым  предстояло высохнуть после снегопадов, намокнуть под дождём, вновь высохнуть и даже рассохнуться, прежде чем стать окнами в домах счастливых новосёлов. Здесь же  высились штабели окаменевших бумажных мешков с надписью «портландцемент» и многое другое, чьего  названия и предназначения я не ведал. Базовик, встретивший меня у ворот, повел за собой вглубь территории. Глинистая почва под ногами скользила и чвакала. Наконец, мы вошли в сарай, и тут я увидел!!!! Да-да! О, увидел, что здесь выстроились, каждый в отдельной деревянной, грубо сколоченной обрешётке, вожделенные дерьмопоглотители. Их было много. Но мне-то не надо много. Мне –  «1 шт.»! У меня было право выбора, крайне редкое в то, по-советски планово-дефицитное время. Базовик  указал: «Бери этот». Но у этого обнаружился скол. Сопровождающий счёл аргумент весомым: «Ну, тогда другой». И я взял другой, предварительно извлекши его из обрешётки. Именно тогда я понял, какие чувства испытывают служители Эрмитажа, когда случается им перемещать античные мраморные  бюсты древнеримских императоров. Перед тем, как покинуть УПТК, я поставил унитаз на бетонную плиту, убедился в устойчивости его положения, зашёл в вагончик и заплатил наличными сумму, которая, если мне не изменяет память,  равна была стоимости трёх бутылок «Столичной». Но,  без закуски. Всё было чин по чину:  в руках я держал  приходный ордер и пропуск на вынос товарно-материальныой бесценности..
      Прибытие домой, последующую установку  не помню. Всё затмила радость сдачи  в эксплуатацию, которая случилась, однако, не сразу, так как цемент, соединяющий унитаз с дыркой в полу, должен был схватиться. Теперь вы понимаете, унитаз только с виду прост. Но сегодня вам этих чувств не испытать и глубокие мысли голову не обременят. Подумаешь, унитаз. Пошёл и купил - и никакого Горкома Партии.  Сколько теперь унитазов  в магазинах – не только глаза, но все остальные члены тела разбегаются в разные стороны.