Первый ужас

   Я не помню (кроме одного) никаких своих детских ужасов. Ну, может, что-то и было, но что требовать от детской памяти?
   Вот я тогдашний… Живу в глухом таёжном посёлке. И мой папа, и другие мужчины посёлка «моют золото».
 
   Как так моют? Меня мыла мама. Иногда в тазу на лужайке, иногда в «бане». В этот день я оказывался в мокрой, очень мокрой избе сидящим в тазу. Ещё в избе было довольно много «тётек». Случалось, пялились на меня какие-то существа, которые впоследствии оказывались девочками. Что это девочки, я уже знал потому, что они не играли с мальчиками. Потому что - девочки.  Немного сердило - чего на меня пялиться?.

   Вспомнилось: сижу на высоком стуле, с барьерчиком, чтобы не выпал на пол. Мама подносит мне чашку с молоком. Я беру (умею уже держать её сам), выпиваю и – кидаю на пол. Она разлетается на осколки, мама и бабушка кидаются ко мне, но поздно. Я счастливо хохочу. Мне выговаривают: нельзя так делать! Я не понимаю, почему, но взрослым верю. В следующий раз – караулят, допил молоко – чашку забирают, а я не спорю, покорно отдаю. Мной, похоже, довольны, доволен и я взаимопониманием.

   Мне доверяют гулять возле дома. Посёлок у нас небольшой, наша цивилизация – не угрожающая человеку, даже маленькому. Машин вообще нет, я о них и понятия не имею, да и взрослые тоже. Из технических достижений человечества я воочию видел лишь велосипед, да и то издали. В то лето появился в посёлке какой-то новый мальчик, а с ним и велосипед. Мальчишки гонялись за ним и выпрашивали прокатиться. Он позволял, но зорко следил. Если мальчик не держался на велосипеде, сразу падал, он забирал велосипед и больше не давал. А некоторым счастливчикам держаться удавалось, и мальчик время от времени давал им прокатиться снова. Понятно, что всё это происходило в отдалении от меня. Я ведь за их перемещениями успевать не мог, а потому и не пытался.
   Собаки на меня никакого внимания не обращали, а я к ним тоже не лез. Больше ничего потенциально опасного для малыша в нашем посёлке не существовало, и поэтому я мог гулять с такими же, как я, довольно долго. А если гулять было не с кем – что же, гулял один…

   Взглядывая на небеса кратким птичьим взором, я не запоминал их мгновенного облика, детская память моя была такой же краткой. А здесь что-то наверху остановило моё внимание, я вгляделся, и …
   Ужас пронзил меня, всего насквозь. Весь мир, такой уже привычный, нерушимый, надёжный – нёсся куда-то! Большие белые подушки в небе коварно перемещались, то раздвигались, коварно заманивая, то смыкались стеной, заставляя мой мир скользить мимо – неизвестно куда. Бедная моя голова закружилась. Я опустил глаза, чтобы не упасть, и побежал, не помня себя, не замечая ничего вокруг. К родному двору ноги принесли меня сами. Не останавливаясь, я дёрнул шнурок щеколды и влетел во двор.
   Повезло! Бабушка была во дворе. Она вошла с задворок, неся охапку свежей травы для нашей козы. Обмерла! Уронила траву, метнулась навстречу.
- Что?! Что с тобой, родненький?!
   Я задыхался.
- Земля… уходит…
- Как уходит?! Где?! Какая земля?
   Я только и смог показать ей на небо.
   Вгляделась. Поняла. Рывком придёрнула меня к себе, брызнули её слёзы.
- Миленький! Как ты меня напугал!.. Успокойся, родной, это совсем не страшно…
   Я не запомнил её объяснений. Помню лишь то облегчение, что хлынуло в меня вместе с её слезами. А ещё – на много лет вперёд – отлетели ненужные страхи.