1. С мечтой о кладе. Якоб

      Эта история покажется выдуманной по той причине, что каждый из нас мечтал об этом, одновременно сознавая, что подобного с ним произойти никак не может, тем не менее время от времени узнавая из разных мест, что примеры невероятного везения всегда случались и, в силу неписанных законов бытия, будут и впредь случаться.
      Произошла она в наши дни, уходя отдельными корнями вглубь, во времена послевоенные и даже средневековые, где некоторые детали и оттенки её окажутся для восприятия современного человека мрачными и мерзкими, но таковы гримасы бытия – в те давние времена царили совсем другие правила и нравы. Впрочем, найдутся многие из нас, кто возразит: мол, с той поры наш мир ничуть не изменился.
      Переплетение ходов на шахматной доске истории, непредсказуемость так называемых «случайных» совпадений, а также неких проявлений мира духа, именуемых зачастую словом «мистика», и создают тот фон неверия, который заставляет нас всех сначала усомниться. Что же, каждый волен думать и поступать по мере собственного понимания жизни, однако она, величественная Жизнь, лишь усмехается нашему неверию, создавая примеры, бьющие молотом по сомневающемуся сознанию обывателя.


      Был уже полдень: усталость дала о себе знать тяжестью в ногах, занемевшей спиной и лёгким раздражением от того, что ожидания не оправдались. Было бы смешно винить в этом шум улицы, распалившееся солнце и отсутствие впечатлений от прогулки, и тем не менее, от дискомфорта на душе не удавалось отстраниться.
      Якоб Вагнер был страстным охотником за впечатлениями. По молодости лет в событиях, несущих с собою впечатления, недостатка не наблюдалось, и постепенно потребность в них стала незаметно наступившей зависимостью: такой примерно, какой бывает зависимость курильщика от новой пачки сигарет. Став старше, утратив былое легкомыслие при взятии на абордаж очередной житейской авантюры, при этом подрастеряв лёгкость походки и движений тела, Якоб к своим пятидесяти с небольшим годам превратился в спокойного, импозантного мужчину. Был он среднего роста, с довольно стройной фигурой, при том, что никогда не ограничивал себя в еде. При любой возможности мог съесть свиную рульку, приличной величины стейк, поджаренную на сале картошку, и все те блюда, называемые диетологами калорийными бомбами. Попутно мог выпить при поглощении яств литр пива, и тем не менее – он оставался лёгким на подъём, крепким мужчиной, сохранившим моложавость.
      Высокий лоб, не очень выразительные губы; среднего размера нос с горбинкой, упрямый подбородок; мягкий взгляд с прищуром под широкими бровями, относили его лицо каким-то образом к той категории мужчин, на которых обращают внимание женщины: к тому же, он подчёркивал внешность какой-нибудь деталью, которая отличала его от всех других. Основная масса мужчин, к примеру, одета в повседневности во что-то незамысловатое: кроссовки, джинсы, футболки, свитера и куртки. Якоб одевал после работы дорогие, кожаные туфли, брюки светло-серых или бежевых тонов, классические сорочки на пуговицах, дорогие галстуки, кашемировые джемпера. Были у него и джинсы, как без этого, но он следил за тем, чтобы у них хотя бы не были растянуты коленки. Дополнял картинку шёлковый платок на шее, едва виднеющийся из под рубашки, и золотой перстень на мизинце. Знакомых и коллег он удивлял, конечно, манерой беспричинно одеваться так, как одеваются лишь в особых случаях, но вскоре это переставало другими замечаться.
      Да, ему нравилось обращать на себя внимание, особенно женщин, и что скрывать: он часто пользовался этим, умея дополнить впечатление от внешности уместным словом. Без брачных уз он был свободен в действиях, знакомясь со многими, кто был на некоторое время объектом обожания, но так и не встретив пока ту, которой он без раздумий захотел бы отдать сердце.
 
      Он никому не говорил, где и кем работал. Не хотел ломать картинку, которая рисовалась в глазах других, думающих что он как минимум небеден, имея в банке если не миллионный, то солидный счёт – такой, насколько солидно он выглядел в сорочке с галстуком, лакированных туфлях и с перстнем, в который встроены два небольших алмаза. Создать иллюзию богатства и успешности нетрудно, и Якоб совсем не прилагал к этому усилий: обычно люди сами выдумывают или додумывают то, что выделяется на фоне повседневной жизни, – а Якоб всего лишь одевался так, как ему хотелось. У каждого из нас свои причуды.
      Профессия его позволяла зарабатывать неплохо: во всяком случае, достаточно для того, чтобы оплачивать взятую в кредит просторную квартиру, и одеваться в угоду собственным, капризным предпочтениям.
      Якоб имел профессию электрика, и на фирме, где он работал, его ценили. Ответственные, нестандартные заказы доверялись только ему, как и пуско-наладочные работы во многих городах и странах. Зарплата была более чем приличной, а если нужны были дополнительные деньги, то Якоб брал «левую» работу, за пару вечеров и выходных делая разводку проводов, установку счётчиков и автоматов в новостройках. Если легальный комплекс электромонтажных работ, которые выполняла специализированная фирма на стройке частного дома, стоил условно тысяч пять, то Якоб и заказчик сходились на половине: так что и заказчик был доволен, и у Якоба не переводились деньги. Понятно, что был риск попасться на нелегальности выполнения работ, но Якоб был авантюристом, и как показало время – авантюризм лишь украшает повседневность: а иногда приносит и весомые доходы.

      Склонность к риску ради острых ощущений впервые проявилась в школе, когда однажды с друзьями ловили рыбу на лесном озере, которое принадлежало частному клубу рыболовов. Обычно у рыбака должно быть удостоверение и разрешение на ловлю – у них его не было. Заслышав в тишине леса звук приближающейся машины, они не обратили поначалу на это внимания, но когда на противоположный берег выехал джип и из него вышли четыре человека, с явным намерением их задержать, друзья бросились наутёк в чащобу леса. Погоня длилась несколько минут: потом преследователи сдались, остановившись, а Якоб хорошо запомнил ощущение опасности, тонкий звон в ушах, возбуждение от натянутых до предела нервов и даже чувство легкой эйфории, которую разум объяснить не мог. Страха не было: восхищала собственная дерзость и упоение счастливым окончанием приключения. Позже он заметил, что в минуты стресса голова работала в ином режиме, заставляя мозг за долю секунды принимать молниеносные решения, чётко рисуя план и возможность, которая казалась поначалу абсолютно сумасшедшей, но на поверку оказывалась всегда единственно правильной.
       С тех пор Якоб стал искателем острых ощущений: однако же, посредством умеренного риска. После окончания школы, ощутив самостоятельность, или вернее, желая её познать, проехал автостопом от Дармштадта, недалеко от которого он тогда жил, до Португалии, имея в кармане небольшую сумму денег: на особый, крайний случай: с твёрдым решением их не тратить, полагаясь только на себя. В автобусах и поездах он ехал зайцем, попавшись лишь однажды в руки контролёров, по интуитивной подсказке изнутри моментально превратившись в полудурочного глухонемого, с трясущимися руками, закатывающего глаза. С ним связываться не стали – отпустили.
      Самым безопасным и простым был способ передвижения к цели на попутных грузовиках, но это тоже требовало изобретательности и нахождения нужных слов, чтобы водители его взяли в кабину и покормили. В моменты, когда приходилось пережидать, он спал в садовых домиках или в вагончиках на новостройках, а то и вовсе на скамейке, укрывшись тонким одеялом, которое хранилось в прихваченном с собой рюкзаке. Проблем с пропитанием не было – он или воровал продукты в местечковом супермаркете, или там же незаметно съедал булку с колбасой, запив это дело упаковкой сливок. Общественные туалеты помогали сохранить опрятность одежды и лица. По ходу путешествия устранялась застенчивость, когда надо было подходить к незнакомым людям, просить о чём-то. Выпросив достаточно монет он звонил домой, успокаивал маму, рассказывая, как прекрасно он отдыхает и у него всё хорошо. Добравшись до Португалии, он на самом деле провёл около двух недель на морском побережии Алгарвы, познакомившись с симпатичной немкой «чуть постарше», честно рассказав ей о своём положении. Простота обращения передалась женщине: она взяла смазливого парнишку с собой, дав возможность спать с ней в одной постели. Соблазнившись его молодостью, давала юноше первые уроки чувственных услад и проводила как своего спутника в гостиничную столовую.

      Вернувшись через пять недель домой мужчиной с опытом и неким собственным мировоззрением, он устроился по объявлению на электротехнический завод, где собирались сложные шкафы и пульты управления различных технолиний для разных производств. Пройдя за два десятилетия путь от простого электрика до мастера смены, параллельно отучившись в институте, он стал ведущим специалистом, обнаружив в себе талант и даже страсть к сложнейшим схемам и расчётам, абсолютное понимание которых даётся людям крайне редко. Свой интерес в утолении авантюрных переживаний он видел и в своей профессии, часто работая под напряжением или переделывая схемы без согласования с руководством. Если другими людьми авантюризм трактуется как глупость, сомнительный поступок, то для Якоба авантюра таила в себе как небольшое приключение, так и опасное предприятие с изрядной долей риска.
      Обычный, бытовой авантюризм выражался, к примеру, в прыжках с моста вниз головой на резиновом канате. Перед шагом в бездну его трясло от страха, но преодоление его и последующие ощущения – были его победой и наркотиком. Среди прочих проявлений экстрима с целью получить адреналин были гонки на багги по крутым холмам, или спуск на лыжах с почти отвесных склонов. Был готов к рискованным, сомнительным финансовым делам в надежде на быстрый успех, или проверял свою смелость в контрабанде. В деньгах он, в целом, не нуждался – ему нужен был риск, здоровый стресс, желание в который раз себя проверить на быстроту реакции, и как награду, он хотел вновь испытать то чувство лёгкой эйфории, которое его подстёгивало изнутри. Понятно – попутно заработанные деньги лишними никогда не были.
      Самой удачной авантюрой считал провоз в фирменном оборудовании из Африки, где он руководил пуско-наладочными работами на одном из заводов, двух сотен необработанных камней разной величины.
      Кто бывал в странах Африки, тот знает, что мутные, непрезентабельные камни, в которых есть потенциал стать дорогим рубином или изумрудом, продаются в некоторых деревнях по двадцать долларов за кучку. Согласно законодательству, из стран африканского континента запрещается вывозить необработанные камни даже в качестве сувенира, даже в единственном экземпляре. Будь Якоб пойманным и уличённым в контрабанде, ему грозил бы длительный тюремный срок, но некий голос изнутри, отключив мозг, сказал: «Давай попробуем».

      Бывают неудачливые авантюристы, но это не про нашего героя. Будучи полным профаном в распознавании камней, не понимая, что сделает он с ними потом; доверившись малознакомому переводчику, с риском быть им же сданным полицейским, Якоб купил больше двухсот различного цвета камешков, отдав за них четыре сотни долларов, подарив помощнику сотню за услуги. Для бедных африканцев сто долларов – целое богатство, и возможно таким образом он выкупил себе нечаянно нейтралитет африканца по отношению к себе.
      Всё получилось. Фортуна любит дураков и смелых – а в данном случае Якоб был скорее дураком. Без долгих размышлений, так как он знал, что от этого нет никакого прока, он пробежал глазами адреса ювелирных магазинов Франкфурта, импульсом интуиции остановившись на одном. В конце недели, перед закрытием, вошёл туда и попросил продавца о встрече с шефом. Не секрет, что владельцы даже крупных магазинов в Германии часто сами обслуживают покупателей – так оказалось и в этот раз. Спросив, чего желает посетитель, – а тот желал конфиденциального разговора, – он попросил Якоба немного подождать. Закрыв через некоторое время входную дверь, пригласил его в кабинет. Сварил кофе и попросил рассказать о цели своего визита.
      Спокойно, глядя прямо в глаза ювелира, Якоб сообщил, что волею судеб он стал обладателем некоторого количества камней, найденных в столе недавно умершего дяди и хотел бы консультации по этому вопросу. На этих словах в глазах ювелира вспыхнула усмешка, но сохранив серьёзный вид он захотел их осмотреть. Якоб выложил на стол десяток бурых камешков различных цветовых нюансов и довольно внушительных размеров. Повертев как-будто равнодушно у себя в пальцах камни, выдержав небольшую паузу, испытывающе вглядываясь в лицо неожиданного гостя, ювелир сказал, что готов купить все камни разом, предложив за них три тысячи евро. Сумма предложенных денег вызвала у Якоба кратковременную остановку дыхания, – он никак не ожидал, что камни будут оценены так высоко, – а справившись с волнением, решил довести начатую игру до конца. В итоге последующего откровения, признавшись в обладании несколько большим количеством камней, после недолгих, скорее формальных попыток поторговаться, так как Якоб категорически этого не умел, они сошлись на пятидесяти тысячах за весь остаток, при условии, что камни будут такого же размера как и эти. Якоб заверил ювелира, что тот в этом смысле будет приятно удивлён. Получив три тысячи сразу, договорились встретиться назавтра для завершения сделки.
      Так, за короткий срок, он стал богаче на полсотни тысяч евро. Не бог весть какая сумма, но успех противозаконной авантюры приятно волновал испорченную повышенным адреналином кровь.   

      Став старше, Якоб умерил пыл. Он так и не женился. Одиноко себя никогда не чувствовал и тем не менее, порой ему не хватало присутствия кого-то постоянного в своей квартире. Вечера он заполнял прогулками в центр города, где выжидал удобный случай для знакомства с женщиной, по возможности нетривиально. Нередко проводил время за чтением книг, которые давали импульс к мечтам о нахождении кладов. В городской библиотеке он выискивал самые древние издания, свидетельствовавшие об истории города, берущей начало глубоко в средневековье, и ему казалось, что именно в них можно найти тайную подсказку. Прочитать в старой потрёпанной книжонке легенду о древних сокровищах и отправиться на их поиски – это было детской мечтой Якоба, которая всегда жила в нём и не покидала.
      Говорят, если мысли фокусировать на одном, то провидение однажды обязательно подарит возможность пережить то, о чём мечталось. Якоб не мечтал найти затонувший в море галеон с золотом – это было для его возможностей невыполнимо, – но клад «попроще», как например старинную картину, или уникальный фолиант, или другое свидетельство глубокой старины, и было основой его мечтаний.
      Иногда он работал «по чёрному», делая разводку в новых, – или же заменяя проводку в старых, прошло-позапрошловековых домах. Имея доступ в подвалы и на чердаки старинных зданий, нередко наталкивался на вещи, вполне тянувшие на понятие «клада». Это были в основном старые настенные часы в резных, причудливых корпусах, требующие основательной реставрации, которые имелись раньше во многих жилищах даже не очень богатых людей. Граммофоны, пишущие машинки, фотоаппараты столетней давности встречаются до сегодняшнего дня довольно часто, не представляя настоящей антикварной ценности. Их можно приобрести приблизительно за пятьдесят-сто евро, а перепродать их с выгодой скорее утопично.
    Старинный порцелан, находка древней китайской вазы, или хотя бы германского солдатского шлема первой мировой войны таят в себе большие возможности для успешного преобразования вещей в денежные знаки, при условии конечно, если они достались даром или за гроши, ввиду неопытности или равнодушия тех, кто обладает старым чердаком или подвалом. Обычно дома достаются в наследство и новые хозяева не заморачиваются разбором хлама, заказывая большой мусорный контейнер, в который сваливается всё без разбора.
    Охотнее всего люди верят в неожиданную удачу – этого момента ждал Якоб всю сознательную жизнь, но он всё никак не наступал. В мыслях о кладе он придумывал сотни различных вариантов, в замысловатости которых запутывался сам. Размышляя о несуществующем, он строил новые предположения, находя выходы из нафантазированных тупиков. Он так же думал, куда и как потратит деньги, когда найдёт припрятанное кем-то древнее богатство.
      Дни складывались в месяцы и годы, на нахождение клада не было ни малейшего намёка, а Якоб удивлялся настойчивости своих фантазий. К своим пятидесяти трём годам он изведал и пережил всё, что может за деньги изведать холостой мужчина, в разумных рамках поведения. Мечтать о большем не имело смысла, но Якоб имел слабость считать себя человеком большого воображения и надеялся с находкой клада придумать для себя новые, большие приключения, с известной долей неопасного авантюризма. Пока что он продолжал просто жить, изучая в свободные часы хроники городской библиотеки и закоулки окраин города, в котором жил.

      Сегодня он возвращался пешком из той части города, называемой Бессунген, которая в не столь отдалённые времена была отдельным поселением на окраине Дармштадта. Первые упоминания об этом месте появились в пятом столетии и до конца тысяча восьмисотых годов поселение развилось в довольно большой городок, лежавший недалеко от торгового тракта, называемого «солевой дорогой». Соль во все времена имела ценность, но понятно, что кроме соли по этой дороге шло передвижение других товаров во все концы страны.
      В архивах городской библиотеки сохранилось немало письменных свидетельств времён средневековья, которые Якоб с упоением перелистывал, вычитывая факты давно минувших дней. Они необязательно имели отношение к его тайному желанию – найти намёки на упоминание о каком-то кладе, спрятанном в округе – но были интересны сами по себе.
      Встречались иногда истории о волках-оборотнях и ведьмах, и было поведано о них не как о чём-то мифическом, а как о вполне реально существовавшем. В основном в старых книгах описывались в хронологическом порядке события тех дней, которые происходили в рутине повседневной жизни. Посещения кайзера или ландграфа, сельхоз-потери от непомерно расплодившихся кроликов; текущие указы главы магистрата или данные, какое количество вина будет выдано на праздники для увеселения народа; сообщения о правонарушениях, о судах и как правило, о публичных казнях, которые были неотъемлемой частью жизни тех времён. Непонятным образом его интересовали именно истории приведения в исполнение смертных приговоров и упоминание имён известных палачей.
      Совсем недавно, найдя в архиве данные о месте проживания последнего палача Бессунгена, повинуясь любопытству, он обнаружил дом, в котором тот когда-то обитал. Об этом напоминает маленькая табличка, сухо сообщающая, что в этом доме, в одна тысяча семьсот сороковых годах жила семья городского палача по фамилии Шёнбайн. Куплен был дом несколько десятилетий назад местным врачом в плачевном состоянии и за немалые деньги восстановлен. Сегодня двухэтажное фахверковое строение выглядит очень симпатично и причисляется к культурным памятникам города Дармштадта. Якоб регулярно прогуливался мимо него, в надежде встретить невзначай владельца дома, и может быть, узнать от него какие-то исторические детали, но ему не везло. Вот и сегодня, осмотрев ему пока неизвестные старые улицы этой части города и побывав у дома палача, снова не встретил у входа никого, а позвонить в дверь он постеснялся.

      Вернувшись в центр города, дойдя до любимого места отдыха и раздумий – круглой церкви святого Людвига – присел на скамейку. Уставшие ноги требовали отдыха, как и  остальные части тела – передышки. Тень от раскидистого, большого клёна манила немым обещанием покоя; было малолюдно, тихо, и Якоб с удовольствием откинулся на спинку скамейки, распрямляя уставший позвоночник.
      Окидывая взглядом перспективу улицы, ведущей к центру, осматривая соседние скамейки, он заметил на одной из них, наискосок, напротив и неподалёку, худую фигуру сидящей старой женщины, в позе которой ему что-то показалось ненормальным. Она сидела чуть набок, искривлённо привалившись одной стороной тела, правым плечом, к спинке скамейки и казалось, она вот-вот потеряет равновесие и упадёт. Понаблюдав за пожилой дамой несколько секунд, Якоб понял, что человеку стало плохо. Без промедления подошёл к ней, заговорил, и по нездоровой бледности лица, а так же по замедленной реакции движения глаз понял, что женщина нуждается в помощи врачей. Лихорадочно вспоминая правила оказания первой помощи, он позвонил в «экстренную службу», сообщив местоположение и спрашивая совета, что делать. Ему посоветовали не паниковать и попытаться всё время говорить с женщиной. Паниковать он не собирался, а на все его обращения к ней женщина реагировала лишь прерывистым, останавливающимся дыханием. Похоже, она его не слышала, и возможно, не видела ничего вокруг, едва моргая смотрящими куда-то вбок и вниз глазами.
      Решив не дожидаться приезда «скорой», он подвёл правую руку за спину женщины на уровне лопаток, одновременно пропустив левую ей под сгиб ног, как бы в желании взять её на руки, и осторожно уложил на поверхность скамьи. Интуитивно он делал то, что ему казалось в этой ситуации необходимым. Подложив сумочку женщины, упавшую с её колен на землю, под голову, он заметил через некоторое время, что та стала дышать ровней и глубже. Не переставая говорить слова успокоения, повторяя, что скоро прибудет помощь, Якоб держал её за руку, вложив худую, узкую ладонь старушки в свою. Тонкие пальцы руки были холодны и он непроизвольно стал их слегка сжимать, надеясь таким образом согреть, улучшив кровообращение. Вглядываясь в лицо, не переставая что-то говорить, он заметил, что взгляд женщины остановился на его глазах и она, как будто, его уже вполне осмысленно разглядывала. Якоб улыбнулся, заверяя, что скоро всё будет хорошо.
      Пожилая женщина выглядела очень ухоженной и была похожа на даму начала прошлого столетия. Одета она была в тёмно-серую замшевую юбку почти до пола, строгого покроя, довольно узкую, а на ногах были почти такого же цвета туфли на небольшом каблуке. Зная цены и понимая в качестве материала, он видел, что старушка одевается недёшево и таких фасонов давно уже не шьют. Светло-бежевая, почти белая блузка, с перламутровыми пуговицами, застёгнутыми до самого верха, была отделана небольшими кружевами на стоячем воротнике и на окончании манжет. Одежда скрадывала худобу, и дама казалась скорее стройной. На вид ей было лет восемьдесят, но лицо осталось не особо испорченным глубокими морщинами, а высокий лоб и вовсе был почти без них. Его обрамляли поредевшие локоны, окрашенные в платиновый цвет. Чуть тронутые тёмным карандашом брови контрастом выделяли и начинали линию лица, в котором глаза были немалого размера, имели цвет серой, пасмурной погоды. Небольшой нос был всё ещё изящным, но общую пропорцию несколько портило большое расстояние до губ, которые сжимались сейчас под влиянием обстоятельств. Красивый овал лица завершал мягкий подбородок, говорящий о смирении и полном непротивлении жизненным проблемам. Похоже,  в молодости эта старушка была довольно симпатичной дамой, и вполне возможно, что называется, голубых кровей – это угадывалось каким-то образом во всей её внешности.

      Послышались приближающиеся звуки сирены. К тому моменту несколько любопытствующих прохожих остановились у скамейки в желании помочь, но видя, что никаких активных действий не требуется, отступили, давая пройти команде «скорой». Врач, бегло осмотрев женщину, сказал в пространство, обращаясь не то к Якобу, не то к санитару: «Срочно в реанимацию, нельзя медлить ни минуты». Приняв Якоба за знакомого женщины, спросил её имя и фамилию, и есть ли карта медстраховки. Предположив, что в дамской сумке можно найти документы, Якоб приподнял голову дамы, попросив врача заглянуть в неё. В боковом отделении сумки действительно лежали паспорт и карта, что значительно облегчало процедуру принятия в больницу. Тем временем санитар принёс носилки, раскрыл их, поставив на колёса, и Якоб сам, без его помощи, поднял женщину со скамейки, уложив её на носилки. Врач в это время быстро записывал в протокол данные с карты, где заглянув через плечо, Якоб увидел имя незнакомки: Хельга Мольтер. Упомянув напоследок, в какую городскую больницу отвезут даму, врач пожал ему руку, сказав, что действия Якоба были правильными, и он надеется, что всё обойдётся. Носилки были задвинуты в машину и та с сиреной унеслась прочь. Присев на место, где только что лежала старушка, Якоб подумал о том, как может быть непредсказуемым время, что это замечается лишь тогда, когда вдруг происходит неприятность.

      Всё утро следущего дня его не покидало состояние душевного неспокойствия. Вспоминая происшествие минувшего дня, ловил себя на мысли, что женщина, возможно, нуждается в его помощи, – в том смысле, вдруг если надо сообщить родным, что с ней случилось. Было и простое любопытство узнать, как чувствует себя женщина, вызвавшая интерес как своим видом, так и приверженностью к старой моде – тех послевоенных лет, когда в женских одеждах преобладала строгость, а у мужчин всех сословий ношение костюма и галстука было повседневной нормой.
      День был воскресным, дел никаких не намечалось и Якоб решил прогуляться до клиники, узнать, как чувствует себя пожилая незнакомка. Он принадлежал к роду людей действия и волнующей интриги, а кроме всего простая вежливость обязывала предложить помощь.
      Служащая больницы, сидящая за стойкой информации, заглянув в монитор компьютера, сказала, что фрау Мольтер лежит в отделении общей терапии, объяснила как туда пройти и посоветовала по месту сначала обратиться к дежурной медсестре. Найдя нужное отделение, дождавшись, когда освободится медсестра, он ей представился, попросив рассказать, насколько опасно состояние больной и были ли у неё сегодня посетители.
      Оказалось, что врач после первичного осмотра и данных ЭКГ, ничего угрожающего жизни не обнаружил, но тем не менее назначил расширенное обследование и процедуры в виде кислородной маски, с подключением к общеукрепляющей капельнице. Состояние оценил как слабое, но стабильное, посчитав, что реанимационные действия ни к чему. По поводу особых ограничений указаний не было и медсестра разрешила зайти в палату, заметив, что больная имеет медицинскую карту приватной страховой компании и находится в комнате одна, и к слову, утром позавтракала с аппетитом, попросив вторую чашку кофе.
      Постучав в дверь, не дождавшись ответа, Якоб медленно стал открывать её, переживая, что может появиться в неудобный момент, создав неловкость для обоих. Нет, больная лежала на кровати с высоко поднятой спинкой, широко раскрытыми глазами спокойно наблюдая приближение Якоба. Остановившись неподалёку, в поле зрения пожилой женщины, он улыбнулся и сказал:
      – Добрый день фрау Мольтер. Мы незнакомы и ваше имя я узнал по стечению некоторых обстоятельств, в которых был вынужден принять участие. Вы помните события вчерашнего дня? Может быть помните моё лицо?
      – Да, помню. Спасибо, что вы подошли и оказали помощь. Ещё я помню тепло ваших рук. Мне кажется, именно ощущение тепла вернуло мне сознание, которое я ненадолго потеряла. Опасный возраст, знаете ли, да и смысла в жизни уже не вижу, чувствуя порой усталость от череды похожих друг на друга дней. Не хочется сопротивляться.
      Старушка закрыла глаза, глубоко вздохнув. Якоб молчал, пережидая и вглядываясь в лицо, которое вчера ему показалось необычным. Сегодня впечатление было уже иным. Лицо не перестало быть симпатичным, но в нём читалось больше старости, чем он увидел прежде. Кожа казалась прозрачной, как выцветшая папиросная бумага из старого альбома, а шея, скрытая вчера высоким воротником, глубоким и некрасивым узором из морщин указывала на необратимость хода лет. Он кашлянул:
      – Меня зовут Якоб Вагнер, мне было неспокойно. Хотел спросить, может быть вы нуждаетесь в помощи? Может быть кошка осталась одна в квартире, или надо сообщить родным, что вы попали в больницу? Прошу вас, скажите без стеснения.
      Едва улыбнувшись, старушка покачала головой, промолвив: «Вы не поверите, у меня нет никого. Совсем. Последняя подруга ушла на небо шесть месяцев назад. Мужа нет уже давно, умер от высокого давления. Собака тоже умерла, от старости, а новую заводить не хватит сил. Детей нет, единственный племянник мужа живёт в другой стране. Обещал приехать, помочь оформить некоторые дела, давно ставшие неотложными, да вот никак не соберётся. Так что спасибо».
      – Понятно – пробормотал Якоб – мне жаль, конечно. У меня тоже есть знакомый, герр Бульц, который настолько одинок, что разговаривает с мухами и пчёлами, залетевшими к нему в квартиру. Несмотря на то, что ему скоро исполнится девяносто лет, он ясен головой и любит выпить пива. Мы с ним беседуем иногда и он рассказывает тайны, которых знает много. Когда-то  он был учителем истории и местным краеведом.
      – Да, одиноких людей не так уж мало. Я тоже говорю сама с собой – сказала фрау Мольтер. – Бывает, разговариваю с телевизором, покойным мужем или книгой. Вспоминаю, всё время что-то вспоминаю. Совсем недавно кое о чём было ещё стыдно вспомнить, а теперь всё кажется неважным. Скоро все тайны уйдут со мной в могилу.
      – Как интересно – улыбнулся Якоб – обычно тайны должны быть выпущеными на волю перед уходом. Вот и герр Бульц рассказывает то, чего сегодня никто не замечает, хотя много тайного находится прямо на виду.
      – Так много секретов мне неизвестно, сколько знает ваш Бульц – мне достаточно одной, очень личной, которую мы с мужем всю жизнь скрывали. Теперь вот думаю – зачем? Новые поколения не могут отвечать за поступки предков, правда? – а нас с мужем всю жизнь преследовало прошлое. Якоб, вы меня заинтересовали. Какие же тайны открывает ваш Бульц? Может его раньше звали графом Монте Кристо?
      Старушка явно повеселела – отметил про себя Якоб – и румянец появился и глаза зажглись. Похоже действительно давно ни с кем не говорила. Из осторожности спросил:
      – Я вас не утомил своим приходом? Может быть вы хотите отдохнуть, я забираю ваш покой?
      – Нет, нет, если у вас есть время, побудьте, а мне нетрудно говорить и слушать, особенно после того, как вы сказали о тайнах Бульца. Во всяком случае, час до обеда я выдержу спокойно; только поев теряю силы и мне нужен сон, но сначала я хочу узнать хотя бы одну тайну Бульца.
      В голосе старой дамы появилась твёрдость и промелькнул даже тон лёгкой игривости. Якоб засмеялся:
      – Фрау Мольтер, у герра Бульца не те тайны, которые интересны охотникам за приключениями, – хотя кто знает, – они вполне могут стать занятием для ума и для прогулок в угоду любопытству. Бульц был историком, неравнодушным наблюдателем, хранителем старинных документов. Полжизни он собирал их, изучал, а поняв, что его знания никого не интересуют, сдал всё в городской архив. Наверное, вы сами знаете: сегодня никого не интересует прошлое, каким оно было на самом деле, за исключением редких чудаков. Я один из них, хотя ясно понимаю, что проку в этом никакого нет. Так, увлечение для человека с другим складом характера и обладателем свободного времени, которое некуда девать. Я тоже одинок – жениться до сих пор не получилось. Родители умерли. Есть правда сестра и двое племянников, но у всех своя жизнь, свои заботы – мы редко видимся. Так что тайны Бульца скорее из раздела давно прошедших, скучных фактов. Вы всё ещё хотите знать?
      – Да Якоб, хотя бы намекните. Ловлю себя на мысли, что мне с вами интересно. Я родилась в Дармштадте, прожила всю жизнь в этом городе и кажется знаю хорошо его историю, но всё же вы с Бульцем меня заинтриговали.
      – Ну хорошо. Историй много и каждая требует некоторого времени, чтобы её раскрыть. Спрошу сначала: знаете ли вы, что Дармштадт был одним из центров древнего масонства, о чём говорят многие знаки, высеченные на камнях старинных построек? Что в городе есть два мавзолея, хотя не в традициях немецкой культуры было их возводить? Вы слышали, что под городом есть сеть лабиринтов? На крышах некоторых зданий стоят многоступенчатые культовые сооружения, называемые «зиккурат», также чуждые культуре немцев? Знаете, что в городском замке, в котором жил когда-то ландграф Людвиг Девятый, снова появилось привидение «белой женщины», которая знает, где хранится клад, оцениваемый в сто раз дороже, чем стоило всё гессенское графство? Что палачи средневековья были отдельной кастой, которых и боялись, и уважали, и без которых никак было не обойтись? А знаете, что в совсем недавние времена в аптеках продавался порошок из трупов старых мумий, который был нарасхват? Как видите, дорогая фрау Мольтер, историй много, как загадочных так и ужасных. Чтобы их все поведать, мне надо будет много лет. – Тут Якоб засмеялся. – Вчера, перед тем как мы встретились не самым радостным образом, я как раз возвращался с прогулки по Бессунгену, где в который раз прошёл мимо дома палача. Мне кажется, такой дом мог себе позволить раньше не каждый торговец, не каждый бургомистер, и в этом тоже есть какая-то загадка.
      – Нагнали вы на меня жути, Якоб. Не столько историями, о которых я действительно не знала, как тем фактом, что одна из них перекликается с тем, о чём  недавно говорила. Моя собственная «тайна» находится в вашем и Бульца списке.
      – Ого! Только не говорите, что вы та самая «белая женщина», которая знает, где хранится клад? – воскликнул Якоб.
      – Нет, не она. Знаниями о кладах я не обладаю, к числу масонов не принадлежу. Меня удивляет другое. Мы знакомы с вами каких-то полчаса, а есть ощущение, что мы должны были познакомиться уже давно. От вас исходит излучение чего-то очень знакомого, хотя объяснить этого не смогу. Вы меня задели упоминанием о средневековых палачах из Бессунгена. Вы что-то знаете о них из городских архивов?
      – Сначала мне немного рассказывал герр Бульц, а потом действительно я нашёл в городской библиотеке небольшое упоминание о семье Шёнбайн, все члены которой исполняли жуткую работу. К сожалению информации нашёл в той книге немного, а для того чтобы посещать городской архив надо иметь повод и разрешение – простым любителям старины его просто так не выдают.
      – А о другой семье из Бессунгена, которая занималась тем же самым, вы не читали?
      – Да, да, Бульц говорил о том, что был ещё кто-то, о котором шла слава «мастера» своего дела. Говорят, что Шёнбайн купил дом и перенял дела от своего предшественника, хотя нигде не сохранилось свидетельств тому, что это правда. Бульц говорил и фамилию предшественника – к сожалению я её не запомнил.
      – Его звали Йоган Георг Мольтер.
      Якоб внутренне вздрогнул, вглядываясь с удивлением в лицо пожилой дамы: «Неужели вы принадлежите династии палачей средневековья? Ведь ваша фамилия тоже Мольтер».
      – Мольтер я по мужу. О, это запутанная история – улыбнулась дама – и кажется, мне захочется её вам рассказать, но не сегодня. Может быть с вашей помощью мне удастся очистить себя от странного чувства вины, как будто на мне лежащей. Мы с мужем всю жизнь скрывали от других то обстоятельство, что наши предки, хм, да...казнили и пытали. В глазах нынешнего поколения, как впрочем и моего, воспоминания о палачах несут с собой неприятие и ужас, хотя в своё время это была работа, хоть и не совсем обычная. Без казней, без устрашений за содеянное зло не обходилось. Приговоры суда должны были исполняться и ландграф личным обращением приказывал свершить возмездие. Палачей даже называли в то время посредниками справедливости. Вот так. У каждого времени своя правда.
      – Фрау Мольтер, я удивлён. Буду признателен, если услышу историю о вас и ваших с мужем предках. Знаете, меня всегда интересовали загадки старины, в которых можно найти картины жизни прошлых поколений. Особого смысла в этом нет, как некоторые говорят, хотя чёрт побери, есть ведь история, которую надо сохранять. Сейчас я понял, что давно не видел Бульца.
      Вижу вы устали, да и мне пора. С утра я сомневался, идти ли к вам – боялся напроситься на благодарность за спасение, или что вы подумаете так, как будто я за этим и явился, а сейчас хочу сказать – я очень рад нашему знакомству. С вашего позволения приду завтра после работы, часиков в шесть и мы снова поболтаем.
      – Хорошо Якоб, буду ждать. У меня такое ощущение, словно знаю вас давно. По возрасту вы могли бы быть мне сыном. Детей нам с мужем господь не дал. Жизнь на исходе, мне восемьдесят пять. Молчала все года и даже подругам не открывалась, а вам вдруг захотелось рассказать.
      Пожав старой женщине руку, Якоб попрощался. Было за полдень. Ожидание необычных ощущений, которые он искал вчера, сегодня оправдалось. Перед глазами стояло бледное лицо старушки Мольтер, в складках лица которой прятались забытые воспоминания. У всех нас есть воспоминания, но иногда нужен какой-то импульс, чтобы захотеть их оживить. Зачастую этого делать не хочется – зачем? – или же инертность порождает скуку и в воспоминаниях копаться просто лень. Другое дело, когда имеется стремление: узнать, разгадывать, знакомиться, искать пути для воплощения. В силу характера Якоб был скорее искателем всего нового, хотя и понимал, что новое порой имеет свои истоки в давно забытом старом.