Две Анны
Скинув рубашку и устроившись поудобней на высокой, но уже жухлой траве, уставился в небосвод. Он представился, как и много лет назад, сине-серым с розовым отливом заката. Как давно это было и было ли вообще, не всплывало в сознании. Помню, что было хорошо. И девчонка из соседнего двора рассказывала истории своих видений в угасающем небосводе.
Немного неказистая, с длинными, тонкими ногами и начинающейся развиваться грудью, со смешными светловолосыми косичками, загнутыми вверх, и часто с мечтательным выражением на лице или наигранной грусти, она почему-то притягивала к себе. Сколько ей было... Лет тринадцать, четырнадцать. Неважно. Мне уже вот-вот должен был исполниться двадцать один год, а я, в действительности, имел удовольствие с ней беседовать. Помню, когда я уехал из этих мест в поисках самого себя, как мне казалось, я часто ещё встречался с ней во сне.
Прошло более тридцати лет с тех пор. Неторопливая жизнь деревни тех времён казалась быть вечной. Решил перебраться ближе к Питеру, в Кавголово. Впрочем, разница оказалась небольшой. Тоже деревня. Только больше. Засасывает. А вот жизнь-то и не сложилась. Не женился, в люди не выбился, университетов не кончил... Как-то и не заметил, когда полтинник стукнул. Единственное удовольствие зимой – лыжи, а летом грибы. Сызмальства, говорят, был нелюдимым. Таким и остался. Ни друзей, ни детей.
Вот с такими невесёлыми мыслями, уже сидя на покорёженной лавке, на берегу озера провожал закат одиночества. Как вдруг прямо передо мной оказался малютка – белый терьер. Глаза – две пуговки. Смотрит на меня, не двигаясь: что я за чудо такое, хмурое. Словно игрушка.
– Тузик, не приставай к незнакомым мужчинам, – раздался чей-то голос и тихий шелест опавших листьев под ногами приближающейся девушки отвлекли от горьких мыслей.
– Вы здесь уже давно находитесь, больше часа. Подойти ближе было неудобно. Я тоже люблю здесь наблюдать, как солнце купается в волнах озера. Но сегодня не лучшая погода.
Ей было восемнадцать, максимум девятнадцать. Больше и не дашь. Интересное лицо, статность, одета не по-деревенски. Рыжие вьющиеся волосы оттеняли большие карие глаза. Было что-то притягательное в образе и знакомое. Только вот что?
– Когда-то, лет тридцать тому назад, я тоже здесь часто любовался закатами. Вот приехал вспомнить. Ничегошеньки не изменилось, даже вот эта скамья. Словно время остановилось. – Я, накинув на себя рубашку, стал взволнованно застёгивать непослушные пуговицы и, сняв с головы берет, не знал что с ним делать, перекладывая с одной руки в другую. Девушка на меня смотрела неоднозначно, словно что-то хотела воспроизвести в своей памяти.
– Вы садитесь, пожалуйста. –Ладонью протерев часть скамейки, предложил я. – Андрей Андреич. Сам родом тоже из этих мест. Рад познакомиться.
– Аня, – В её глазах зажглись хитроватые огоньки. – А где Вы остановились? Гостиниц у нас нет. Кое-кто сдаёт комнату.
– Даже и не знаю. Я проездом. Просто решил вспомнить молодость. Эта скамейка... Это не простая скамейка. – В глазах, словно видение наяву, появилось лицо соседской девочки. От неожиданности, протерев их, встретил неоднозначный взгляд Ани. У неё на лице проступила, непонятно отчего, внимательная серьёзность, даже глаза чуть округлились. – Она мне напомнила одну девчушку. Ей было около четырнадцати. Немножко странная, любила одиночество, не по годам начитанная. С ней никогда не было скучно. Любопытная до чёртиков. Столько лет прошло, а в памяти задержалась. Я был много её старше. Как вчера помню...
Рассказ явно заинтересовал Аню. Она, присев на край скамьи, с интересом стала меня рассматривать. Стало даже не по себе, что это вдруг так запросто разболтался перед этой красавицей.
– Что-то разговорился я не по делу. Вы уж извините. Столько лет кануло.
– Вы неправы. Мне очень даже интересно. Я здесь живу можно сказать всю жизнь... Что-то пропустила. Странно. А как звали девочку?
– Да, Нюркой звали. У неё глаза были, как и ваши, карии и большие. Когда я уезжал, она грустно заметила: – “Теперь не с кем и поговорить будет совсем.” – Кстати, она была и для меня, пожалуй, лучшим собеседником. Я последнее время жил один, схоронив матушку. Ничто уже не держало здесь. Очень переживал потерю. Решил податься куда-нибудь в более интересное место. Продал дом и уехал. – Воспоминания опять обрушились неожиданно чётко и, немного смутившись, проговорил, чтобы просто уйти от этой темы: – Вы извините, всё о себе да о себе. Прошлое нахлынуло, а вокруг... С кем словом обмолвиться? Всё чуждое. Вот только если этот берег, закаты, да скамья.
– А с Нюрой так и не встречались больше? – Аня смотрела на меня с непонятной надеждой. Видно её очень заинтересовал этот рассказ. – Жалко. И Вы так больше её и не встречали? – Она почему-то отвернулась. – Андрей Андреевич, садитесь. Места хватит.
Мне стало неудобно. К чему рассказывать историю жизни совсем чужому человеку, тем более, столь юной особе. А с другой стороны, почему бы нет, больше и не встретимся. Всю жизнь один. Из-за этой Нюрки.
– А почему Вам это интересно? Жизнь, с одной стороны короткая, а с другой длинная. – Повторился я и снова замолчал. Аня, поняв моё замешательство, старалась не привлекать к себе внимание.
– Лет через десять я действительно возвращался в село. За какой-то справкой или выпиской. И не помню. Нюра была уже замужем. Мужа её я не знал. Он был видный мужчина. Высокий, интересный, но пьющий... Жаловалась она мне на его к ней невнимание. Детей у них не было. Грустная она была при встрече.
Как же, я тот вечер никогда не забуду. Только не для этой молодой девушки эта грустная история.
Мы сидели на этой же скамейке, точно в такое же время. Багрово-красное солнце только-только стало умываться свинцовой водой озера. Нюра, не отрывая взгляда от заката, всё крутила нервно платочек вокруг пальцев рук. Видно было как тоскливо у неё на душе. Личная жизнь не удалась. Оказалось поговорка – “Не с лица мёд пьют” – относилось не только к женщинам. Муж по-пьяне мог и ударить.
– Почему ты уехал? Зачем? Я любила тебя. – Слова сорвались с её дрожащих губ, как горький упрёк моей невнимательности. – Не мог подождать ещё два-три года? Глаза слезились укором, словно это я виноват во всех несчастьях, свалившихся на её голову.
– Аннушка. Ты же была мала ещё. – Я непроизвольно прижал её к груди. – И я к тебе как к сестре, что ли. И в голову даже не приходило. А со смертью мамы так и вообще был не в себе. Не находил себе места. Ты только и была моей единственной отрадой. Видно, слеп был от горя.
– Вот и не отпускал бы свою “отраду”... Я до сих пор люблю тебя. А ты уехал,... и без следов. Куда? Зачем? Поцелуй меня. – Она откинула голову, подставив губы. А я, боясь пошевелиться, как дурак рассматривал размазанную тушь под глазами. – Ну. Я жду. – И сама стала покрывать поцелуями моё лицо, пока не нашла губы и не остановилась на них обессилено от истомы.
Несколько минут после случившегося мы сидели молча. Странное чувство вины, вдруг вывалившееся на душу, усугубило и так удручающее состояние.
– Можешь сделать мне одолжение? – Нюра руками повернула к себе мою голову. – Не сиди как истукан. Я хочу хотя бы на мгновенье быть твоей. Пойдём в машину. – Она резко встала и буквально насильно затолкала меня в мой же пикап.
Расстались мы в совершенно разных чувствах: она – как бы кому-то назло блаженно удовлетворённая, а я с непонятным чувством вины.
Солнце быстро закатывается за горизонт. И сумерки не заставили себя долго ждать. Стало прохладно. Лето в этом году не балует теплом.
– Вы не вернётесь? – Аня, поёжившись, нарушив молчание, коснулась моего плеча. – Разбудила старое? Извините. Если Вы хотите переночевать, у меня есть свободная комната. Платить не надо. Куда Вам в ночь, да по неосвещённым нашим дорогам? И машину сломать можно. А дома есть что перекусить.
Ещё не очнувшись от нахлынувших воспоминаний, только что и смог произнести:
– Перекусить? Да, был бы не против. С утра глотка воды во рту не было. А у вас ещё что-нибудь работает?
– Работает. – Аня направилась в сторону моей, метрах в пятидесяти стоящей машине, как и тогда, давным-давно. В сумерках мне померещился силуэт Нюры, так была схожа фигура и походка удаляющейся Ани, просто удивительно.
– Можно я поведу машину? Пожалуйста.
– Да, конечно, так даже лучше.
Она с улыбкой сделала что-то вроде книксен и, подхватив пуделя, радостно виляющего своим маленьким хвостиком, села за руль.
Почему так нехорошо на душе? Неужели старая рана даёт о себе знать. Знал бы, скорее всего, сюда не заехал. Нюра... Столько лет прошло. Интересно, какая она сейчас. Тогда, в момент последней встречи, она хотя и была в подавленном состоянии, но выглядела просто потрясающе. Ничего не осталось от той худенькой девчонки.
– Так Вы садитесь или я еду одна? – Куда девалась тревога за состояние незнакомца из-за своих вопросов. Так мало надо для юной радости. Чуть-чуть потрафить и вот...
– Уже спешу. Извините. – Я сел сзади, во второй ряд специально, чтобы она не видела моего лица.
Надо отдать должное: Аня умела предугадывать настроение и не спешила с вопросами. Всю дорогу оба не проронили ни слова. Наконец, машина остановилась у какой-то калитки.
– Приехали. – Сконфуженно, считая, что это именно по её вине гость такой расстроенный, она вышла первой и открыла мою дверь.
– Пожалуйста, не стесняйтесь, проходите к дому.
В потёмках я и не заметил из-за грустных мыслей в чёй дом мы зашли. В нём даже в прихожей пахло уютом.
В первой же комнате на стене висел большой портрет Нюры в том самом возрасте, в котором они расстались, со смешными косичками, несуразно торчащими в разные стороны. Портрет сделан карандашом и точно подчёркивал ситуацию момента в глазах, полных недоразумения от предстоящей разлуки.
Я перевёл взгляд на Аню. Она, как видно, ждала именно такую реакцию и одновременно в глазах застыло выражение страха из-за возможного продолжения событий, боялась вымолвить слово.
Сам не находя подходящих слов, я пальцем, вопросительно переводя то на портрет, то на Аню, спросил шёпотом: – “Mама?”
Аня утвердительно закачала головой и выскочила из комнаты. Её не было три-четыре минуты. А сколько мыслей промелькнуло в голове. Вся несуразность моего поведения, и снова Аннушкины слёзы в последней встрече, и непонятное состояние Ани, когда он рассказывал о маленькой девочке то, о чём она никогда не слышала от мамы.
– Это Вам от мамы. – Аня, неслышно вернувшаяся в комнату с прижатым к груди конвертом, ждала когда я обращу на неё внимание. – Его никто и никогда не открывал. – Она чуть дрожащей рукой протянула его мне. – Мама просила отдать, возможно, Вам, если Вы расскажете мне о её детстве. И ещё она говорила, что встретить Вас возможно только на той скамейке. Возле озера. Она – единственная, и никто не знает, кто её сделал. – Она проговорила ещё несколько незначимых слов, как бы в оправдании неожиданной ситуации.
– Я часто приходила одна посидеть там, особенно после смерти мамы. – Аня замолчала на несколько секунд. – После аварии врачи ничего не смогли сделать. Травма позвоночника, несовместимая с жизнью. Она промучилась три дня. – Аня отвернулась к окну. Видно, боялась показать слёзы. – Уже два года, как я одна. Что там в конверте? Какая тайна? – Обернувшись спросила, вытирая набежавшие слёзы.
Я сел на диван. С непонятным волнением открыл конверт. В нём всего несколько слов: – “Познакомься. Это наша дочь. Извини за боязнь признаться.” Почерк корявый, скорее всего, уже не могла держать карандаш в руке.
– А что бы случилось, если бы я не пришла сегодня? – Анна, не моргая смотрела на меня, пытаясь понять, что там, в этом загадочном конверте.
Я протянул письмо. Но ведь это мог быть и не я. Проскочило шоком в голове.
– Простите, а сколько Вам лет? Глупый вопрос. Она же могла меня найти. Знала, что я живу в Кавголово.
– Двадцать три. Это правда? Вы... Вы мой отец? Как такое могло случиться? Теперь понятно, почему мама осталась одна. – Всхлипнула Анна, снова отвернувшись к окну. Минуту в комнате не было слышно даже дыхания двух измученных душ. – Мама мне рассказывала, что папа уехал из села за два месяца до моего рождения. У них не было детей. А как вы встретились? Когда?
– Ань? Ты меня накормишь? Я дьявольски устал. Не знаю. Нет... Давай переживём эту ночь. А завтра... А завтра новый день. Возможно, наш общий новый день... И жизнь... И... Боже мой, сколько вопросов без ответов.
Аня так и стояла с широко открытыми глазами в никуда, словно в стекле не было никакого отражения, боясь проронить хотя бы одно слово. “Мама, мама, что же ты наделала?” Это был даже не вопрос. Скорее обвинение.
Сентябрь 2021
Свидетельство о публикации №221091800213
Ефим Вакс 20.11.2022 09:32 Заявить о нарушении
Валерий Шурик 20.11.2022 19:44 Заявить о нарушении