Случайная встреча, часть 2

* * *
Но!..

Могла бы произойти встреча, спустя много лет? могла бы, да не случилась... И не произошла, но могла бы... Случайности уже не было, было запланировано Кем-то по какому-то сценарию, что встречи более не случится.

А если бы произошла? хотя мы знаем, что нет у жизни «если бы». Однако мы можем пофантазировать. И встреча могла бы произойти в Томске, скажем в лагерном саду, осенью, при золоте усыпавшем листву, багрянце, вспыхнувшем на листьях рябины. На высоком берегу Томи, где открывается вид на изгиб, излучину реки, здесь река бежит нам навстречу и у подножия резко поворачивает вправо. Слева высокий берег, а справа пойменный, низкий, с дымками недалёкого татарского поселения. Вид чудный, а внизу, когда ещё не было так обустроено, был пляж и множество народа. Здесь мы часто загорали студентами. Спускаться тогда надо было по крутым скользким тропинкам, чтобы достаться реки. Сейчас здесь стало современно, терассами разбито, и к воде можно спуститься по ступенькам.

Я смотрел на диво осени, что она давала в последние дни сентября... Думал о днях юности, что прошумели на этих берегах, о грусти и тонких переливах настроения, какие даёт осень, любовался деревьями, меняющими цвет своих листьев. Одни листья оставались ещё зелёными, другие желтели, были и такие, что горели огнём. Природа работала, производила замену хлорофилла другими веществами, что и не выговоришь название, да и не надо... Возможно, я думал бы об этом, а может быть и об ином. При таких осенних красках мы и встретились. И было что-то символическое в поре года, ведь сама жизнь наша приблизилась к самой осени. Так и сказал об этом его друг.

В зеркало с удивлением –
Что это за дела?
Вот и пора осенняя
В жизнь мою пришла.[1]

Был он по-особому задумчив, с взглядом, как бы пронизывающим канву жизни и мне казалось ограждающим себя уже от внешнего мира. Что-то было в его внешности отсутствующее здесь и сейчас. Это трудно объяснить, уловить и понять как это так? Вроде всё, как всегда и, тем не менее, для умеющего замечать многое говорило об отсутствии... Присутствие при отсутствии. Что такое? Чушь? Да нет, бывает такое... У меня было много раз, когда мгновенный взгляд на собеседника ловил нездешность, отсутствие жизни, человек словно ушёл всем своим естеством в уже другой мир, хотя разговаривал со мною и даже посмеивался. Всегда в таких случаях сверлила мысль: «Не жилец на этом свете». И действительно, вскоре человека не ставало...Необычное чувство, даже жутковатое, но оно есть и с этим приходится считаться.

Александр не был грустен, нет – был прозревающим время, и сам смысл жизни... Да!.. Часто останавливался в разговоре, вглядывался вдаль и молчал, потом вдруг прерывал молчание, начинал говорить тихим, но чётким голосом, как его поэзия.

Когда все наконец-то лягут
и уснут, я на кухне ночью
напишу свои лучшие строчки
и умру на листе бумаги.

Как и в давнюю нашу встречу, я большей частью молчал, а он говорил голосом спокойным, но усталым от суеты, пошлости и подлости некоторых сторон жизни. Как поэт он чутко реагировал на всякие эманации людской энергетики, болело сердце, как писатель подмечал и пытался выдать в своих творениях.

— «Это очень трудно — не видеть зла. Трудно и больно. Гораздо легче, безопаснее и выгоднее знать, что мир жесток, драться за место под солнцем, отвечать ударом на удар... Но этот путь — не для тех, кто осознал себя соТворцом Вселенной и принял на себя ответственность за всё происходящее вокруг...»[2]

— Мне это близко и понятно... Но это значит надо принимать удар, по завету Христа и не отвечать на него? А зло? Что делать с ним, пусть множится?

Саша помолчал, потом задумчиво ответил.
— Если бы я знал?.. Это неимоверно трудно, почти невозможно... Однако можно и должно зло не множить и не продолжать. А как? То дело каждого...

— Получается, что твои дороги, это и есть возможность поиска, как не множить и не продолжать зло... Дороги!.. Александр, всюду дороги, это и, как начало! и как продолжение!.. Знаешь, есть такое выражение: «Когда человек возжелал Пути превыше всего и пошёл на поиски его, тогда впервые в нём проснулась его человечность». Это об этом?

— Есть такое дело. Трудно не думать, куда-то идя. Ну, хотя бы о том, а куда я иду, и зачем, и кому это надо, кроме меня, да и мне самому — надо ли?..

Выбирайте не цель, а дорогу,
по которой не стыдно идти,
потому что не к цели, а к Богу
мы придём по земному пути.
-------------------
Нам суждено причалить к берегу смерти.
Но путешествие может быть интересным.
Или спокойным...
Мы выбираем не цель, мы выбираем путь.
-----------------
Усталые гости весёлой Вселенной,
мы вспомним дорогу до зуда в костях,
любя и танцуя меж пиром и тленом...
Как хорошо в гостях!

— Ты много рассуждаешь вообще о смысле всего существующего и одновременно подвергаешь иронии... Рассуждаешь, значит, мудрствуешь, ты считаешь себя мудрецом?

— «... если мудрец называет себя мудрецом, я начинаю сомневаться в его мудрости... Впрочем, всегда есть вероятность, что он шутит.
Мудрый — это не тот, кто много знает (нет никого страшнее многознающего дурака!).
Мудрый — это тот, кто ужасается громадности НЕпознанного им.
«Во многой мудрости много печали» - есть ещё и этот оттенок в знаменитом высказывании...
Я не могу сказать, что моё незнание ужасает меня. Печалит, слегка огрущивает - да... В общем, не такой уж я и мудрец - так, одной ногой на самой нижней ступеньке. А лестница — в небо, и подняться уже не успею»[3].

— Да-а, любитель ты поиронизировать над собою, она как особая кольчужка защищающая от бесцеремонного вторжения внешнего мира. Так легче, знаю по себе. Я сам люблю «упражняться в глупости», на меня смотрят как на..., ну, ты понял... От этого отлетают многие внешние определения меня, какие часто приходится слышать...

Коряги с кочками —
моя стезя.
Казаться — хочется.
Не быть — нельзя.
-----------------
Поздний вечер.
Воскресенье.
До свиданья, огород!
Закопал здоровье в землю —
пусть редиской прорастёт.
 ------------------
Дразнилки сочинял — и буду!
И нарываться на скандал!
Впадаю в детство? Но откуда?
Я из него не выпадал!

— Рядом с едкостью всегда есть глубокая лирика. Всегда и везде рассуждения, анализ, предвиденье. Всё такое проживает с какими-то противоположными понятиями. Процитируй что-нибудь на первый взгляд самоисключающее.
Видимо это направление было для него самое близкое, приятное, он улыбнулся, лицо ожило, пробежала волна эмоции, а может быть чувства к чему-либо, вспомнилось... Повернулся в сторону реки и уже голосом внутренним, сильным прочитал

Смеётся поэт — значит,
душа у поэта плачет.
Берёт он гитару смело —
сердечко опять заболело.
Ласкает струну рукою —
сейчас он споёт такое!..

До песен ли в наших-то весях,
где что ни чиновник, то тать?
Но полно: о взятках и пенсиях
успеем ещё поболтать.
Тише! — поэт смеётся,
горючая песня льётся.
-------------------
И вроде немного осталось дел,
а вот — не успеваю...
В болото,
а не
в торфяник,
не в мел
вбиты несущие сваи.

Нет, не виновен я — ей-же-ей! —
в том, что живу не жирно.
Плывёт основание жизни моей,
шатается жизни вершина

Под крышей уснув, я проснусь во рву
под жалобный хруст гитары.
Я не архитектор. Я просто живу
в построенной мною хибаре.
-----------------
Куда лечу? Не в рай, так в ад!
И отрабатываю над
моей несбывшейся судьбой
победный бой с самим собой.

Я улыбнулся, «победный бой с самим собой», так знакомо мне по моим боям, где совсем нередко оказывался побеждённым, а ну-ка попытайтесь вырвать с корнем то, что вросло годами, десятилетиями и стало почти неотъемлемой частью себя. Здесь самоирония первейший союзник подшучивания над собою. Часто вместе с самоиронией я встречаю у Александра жёсткие нелицеприятные слова, обнажающие и покрывающие наше существование. В подтверждении моей мысли он выдал экспромт о хамстве, как одному распространённому явлению жизни нашей:

— «Хама сможет переспорить только хам, да и то не любой, а более хамовитый.
Я давно это знаю, и в любом возникающем споре заставляю себя изъясняться вежливо, чтобы не стать хамом. Наверное, зря.
Потому что получается парадоксальный результат: хам обижается на мою вежливость и хамит ещё круче.
Наверное, он эмпатически воспринимает моё желание хамить, мною подавляемое внешне, но никуда не девшееся внутри...
Может быть, при возникновении разногласий стоит сказать: «Да пошёл ты на х..., придурок и п...с вонючий!» — вместо: «Простите великодушно, но вы не правы. Впрочем, поступайте, как хотите, поскольку продолжение спора отнюдь не убедит вас в вашей неправоте, а вот меня в моих глазах уронит. Уж  лучше я перестану уважать вас, нежели самого себя...»[4]

На Бога не пеняй,
живя убого:
Бог всем даёт.
Не все берут у Бога.

— Но ведь некоторые вещи твои, мягко говоря, просто пахнут плутовством слова, ты как бы воскрешаешь своей иронией древнююкомедию по примеру великих, что воспевали то глупость, то лысину, то комара с чесночной закуской, то просто орех, а иногда восхваляли осла?.. Чувствуется во многих местах лёгкость предмета и шутливость изложения многих великих писателей. Сколько веков тому назад Гомер, Овидий, Лукиан, Апуллей плутовали так же словом...

— Плутовство... Народец только и делает, что любит плутовать, блудить, и словом также. И ведь читают, а? —и утвердительно, — Читают!.. «Царь природы», сам себя помазавший на царство, до сих пор не знает: что он, собственно, такое? Все его самоопределения, как минимум, неоднозначны.
Быть может, гиря (чугунная, висящая на цепочке) тоже полагает себя владычицей в часовом механизме и венцом творения метамеханических сил. И она, висящая на цепочке чугунная гиря, вряд ли признает таковую же владычицу в ... стальной пружине из других, безгиревых часов. Или в батарейке из электронных. Еще бы: ведь они так непохожи!
Разрегулировавшийся блок саморегуляции природы — вот что такое человек. Но это мое собственное определение из фантастической повести, которую я так и не написал... Упомянув себя, перехожу к классике...».[5]

— Как часто приходит такое «разрегулировавшийся блок саморегуляции природы», в минуты озарения или в часы жуткой хандры?

— «Есть такая штука: чёрные озарения. Вдохновение наоборот. Это со всеми случалось: «радужная пелена» спадает с глаз, и ты начинаешь видеть мир «в его истинном свете». Это называется «встал не с той ноги». Нужно быть очень сильным человеком, чтобы сразу распознать в себе и пересилить это настроение. И осознать, что мир будет добр и прекрасен, если ты найдёшь в себе силы разглядеть в нём доброту и красоту. А если нет сил — не смотри. Зажмурься. Загляни в себя. Поглубже. Ещё глубже, до самого дна души. Не может быть, чтобы там не осталось ни капли доброжелательности, милосердия. Веселья, наконец... Нашёл? Вот теперь можно проснуться окончательно и даже открыть глаза».

— Саша, ты говоришь, что логика несовместима с нравственностью... Разве они взаимоисключают друг друга? Разве в написанном тобою не прослеживается стройно, логично? Тем не менее, всё нравственно.

— «Логика и нравственность — две вещи несовместные. Грустное зрелище представляет собою нравственный человек, вдруг возапеллировавший к логике!
Сократ таких давным-давно разоблачил. Логикой. «...»
Совесть нелогична. Как и Бог. Совесть, подчиняясь логике, перестаёт быть самой собой. Вместо утверждения добра (даже в ущерб своему носителю), логичная совесть ищет меньшее из зол. А меньшее из зол — тоже зло...
Нравственный человек, подчинившийся логике, перестаёт быть нравственным. Он прослывёт либо героем, либо преступником (что, на мой взгляд, одно и то же), но изменит самому себе... Примерно так».[6]

Вот как? Вроде всё стройно логично, спорить можно ли? А Сократ? А что можно о Сократе сказать, если не знаешь его трудов, но остаётся поверить, что он действительно разоблачил, или Александру виделось так, в его нестандартном, абстрактно-логическом мышлении. Как просто написать какое мышление, а оно бывает и системным, и метафизическим, и диалектическим, и парадоксальным и... И ещё каким-то сложным таким каким является сам человек, не говоря уже о таком, как Саша. Оставлю гадание, у него такое было свободомыслие, что впору только Создателю знать. Словами не опишешь...

Видно было по нему, по его взгляду, по скупым движениям, что внутри кипела работа по анализу и сопоставлению, по сталкиванию основных категорий количества и качества, отношения и модальности (возможности и невозможности)... Шла работа... Его внутренняя, вся скрытая для постороннего, ненаблюдательного...

Подумалось, что он поток внешнего мира поглощал внутренним космосом. А вдобавок изнутри устремлялся поток внутреннего мира во внешнюю сферу, но встречались они не вовне, а внутри... Там всё плавилось, он перемалывал, отбрасывал шлак, и выставлял наружу уже отлитое, осмысленное. От такого многие сгорали, не выдерживали напряжения, поэтому, скорее всего он, большей частью своими произведениями ушёл в фантастику.

— «... Фантастика скорее, вид искусства вообще, а не только литературы. Сам я полагаю фантастику способом мировосприятия.
Фантастических ситуаций не бывает. Бывает фантастическое восприятие реальных ситуаций. И даже обыденных. Это высший пилотаж в литературе: представить привычное странным... Как, например, в рассказах Вольтера «Простодушный» и «Микромегас».
Обозначив своё сочинение словом «фантастика», автор тем самым «защищается от дурака»: пусть он (дурак) думает, что это заранее заявленная неправда и развлекуха - всё равно не для него (дурака) написано...
Именно фантастическое восприятие реальности позволяет сказать самую суть, отшелушив с этой сути скорлупу привычного и якобы правдивого».[7]

Пока он рассуждал о фантастике, мне вспомнилась поэма, что читал он в тот памятный вечер, когда студентами были. Всё подмывало меня задать вопрос... Мне хотелось узнать, были ли ещё случаи его такого ужатия своего произведения. Напомнил ему об этом, напомнил, как мог.

— Уже и не помню, что я написал тогда, но возможно, возможно... Да, знаешь ли, балуюсь иногда. «Однажды я замыслил повесть, очень романтичную, философичную, метафоричную и прочая. А через три или четыре дня написал стихотворение, да такое, что повесть писать уже не имело смысла — всё сказал. Так и обозначил жанр: «Конспект ненаписанной повести»[8].

Пророс мой посох у плетня,
рассохся мой челнок.
Зачем, куда, кого кляня,
спешить, не чуя ног?
Мотыга — бывшее весло —
удобна и прочна.
Мне наконец-то повезло:
моя земля тучна,
просторен дом, ухожен сад,
послушны сыновья.
Ни на восход, ни на закат
не рвусь, как прежде, я.
О чём жалеть? Чего желать?
Пусть сыновья растут,
умнеют, чтут отца и мать
и остаются тут...

Сегодня младший мой сынок
(задумчивый такой)
смолил рассохшийся челнок
неопытной рукой.
Конечно же, не преуспел
и чуть не зарыдал...
Листвой мой посох шелестел
и семена ронял.

Похоже было на давний случай, значит бывало, значит «баловался иногда»...
Такое баловство привело к поразительному сочетанию слов, если его составляет человек неординарный, талантливый, нет талантливый это мало, человек, могущий так чувствовать пространство слова, что замираешь поражённым красотою созвучия и смысла.
Замер и я... «... Листвой мой посох шелестел и семена ронял».


А потом стал задумчивым, грустным произнёс не мне, а как бы для себя:
«Ездил «...» к папе на кладбище. «...» Встал я, значит, в Асиновский автобус, громадный такой экспрессище, плавно идёт, и дорога довольно хорошая, и ночь у меня перед этим была бессонная, рабочая. И проехал я почти полпути до Асино - уснул! Стоя. Просыпаюсь, нагибаюсь к окну: дорогая не шибко знакомая.
— Скоро, — спрашиваю, — Воронино?»
— Полчаса как проехали!
Вышел, голоснул частника обратно, рассказываю ему в дороге: так, мол и так, уснул стоя! Вот бы, говорю, собственную смерть проспать, как проспал кладбище! Чтобы проснуться и оказалось бы, что смерть я уже проехал, едем дальше.
— Не получится, — отвечает мне частник. — Это конечная остановка: разбудят и вытолкают!
Умный мужик, однако, всё знает...»[9]

Улыбнулся нездешней улыбкой, повернулся и зашагал по аллеи вдаль... Ушёл...
Тихо, тихо опадали листья... Стало холодать, и только негромкий звук удаляющихся шагов слышался мне. Аллея, по которой он уходил, была совсем прямой, как дорога к солнцу, по которой ступал Человек не великий и не маленький такой себе Человек, но с буквы заглавной. Чем дальше уходил, тем менее чётким виделся контур его. Не оглядываясь, не смотря по сторонам, шаг становился всё уверенней и уверенней, словно знал, там, куда идёт есть то, чего лишены все остающиеся здесь. Всё смазанней становился силуэт фигуры, она удалялась, и скоро превратилась в большую точку на аллеи среди берёз и вскоре совсем исчезла. Березы шелестели листьми, и белели своими стволами, а небо по осеннему было затянуто тучами, начинало плакать дождём, а ещё по Уходящему Человеку...

Шёл по жизни человек.
Волосы седы.
Падал с неба белый снег.
Заносил следы.[10]

Было завтра тридцатое сентября... «Было завтра» - не описка... Это значит, что оно уже было... «Скоро пойдёт снег», — подумалось мне, — «Как всё-таки всё неВечно на земле, как эта удаляющаяся тёмная точка и затихающий звук шагов, «как неВечно!»

Подумалось!.. Не проспал ты, Александр, собственную смерть... Разбудили и вытолкали... Какая быстрая оказалась поездка и короткая дорога... Жаль!.. Как жаль!.. что рядом оказались бодрствующие попутчики...

Начало зимы. Предполуночный час.
Конец сумасшедшего века.
Реальны, а значит, отдельны от нас
ненастье, фонарь и аптека.[11]

Всё это уже далеко и давно,
пора бы забыть и смириться,
хотя непогода пьянит, как вино,
и ты продолжаешь мне сниться.[12]

«И снился мне тот свет, который мне надлежало исследовать, поскольку он до сих пор никем как следует недоисследован.
Заведение оказалось большое (Тот свет), лабиринтообразное, запущенное, давно не ремонтировавшееся, с почти никогда не менявшимся штатом ответработников, но уже снабженное компьютерами и другой чиновничьей оргтехникой, сколько этажей донизу — неизвестно, за выбитым окном — серая мгла...» /Из миниатюры «Тот свет»/

---------------------------------------------
Иллюстрация: Художник ГРЭМ ГЕРКЕН

[1] Строки из стихотворения Матвеева Юрия
[2] Строки из воспоминаний о писателе Колупаеве Викторе «Он был сотворцом Вселенной»
[3] Из интервью
[4] Рубан Алесандр «Хама переспорить только хам»
[5] Рубан Александр «Человек это звучит!»
[6] Рубан Александр «Логика и нравственность»
[7] Из интервью
[8] Там же
[9] Миниатюра в прозе Александра Рубана «Едем дальше»
[10] Строки из стихотворения Рубана Александра «Притча об устремлённом человеке»
[11] Намёк на стихотворение Александра Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека. Бессмысленный и тусклый свет...»
[12] Строки из стихотворения Рубана Александра «Задолго до бездны и тьмы»