Спасти париж 18

                Глава десятая
                ПОЗДНЯЯ ПОМОЩЬ И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

     Русские войска с трёх сторон могли деблокировать страждущие помощи окружённые корпуса Второй армии. Ведь генерал Самсонов перед гибелью успел послать сигнал бедствия и во фланговые корпуса с помощью драгун, и телеграмму в Белосток, в штаб фронта: « Отойти  армии на линию Ортельсбург—Млава». Как после этого злорадствовал Жилинский со своим начальником штаба Орановским — ведь Самсонов самовольно отступал к русской границе, а значит, в неудаче виноват только он. Им дела не было, что вдруг случилось со Второй армией, когда неожиданно прервалась связь со штабом армии в Нейденбурге, а у них в распоряжении была и авиация, и автомобили, и конница. В отличие от хорошо отлаженного штаба Юго-Западного фронта, успешно командующего четырьмя армиями против австрийцев, Жилинский в тандеме с Орановским никак не могли управиться с двумя. Ведь эти горе-генералы, послав запоздалую телеграмму Ренненкампфу о помощи Самсонову, почему-то забыли послать такие же в Первый и Шестой корпус Второй армии, которые были совсем рядом от погибающих центральных корпусов:  в 2—3 переходах.

    К юго-востоку от бьющихся с германцами Тринадцатым и Пятнадцатым корпусами, в каких-то нескольких десятках вёрст отдыхал генерал Александр Александрович Благовещенский со своим штабом и со всем вполне боеспособным Шестым корпусом. Благовещенский, отдохнув денёк после поспешного бегства от немцев, сидя в тихом лесном углу, вдруг понял, что его могут привлечь за трусость и бездействие. Ведь он слышал глухую канонаду, раздающуюся со стороны Вилленберга, и потому послал туда войска, правда, ограничившись всего одной кавалерийской дивизией. На горе окружённым русским конницей командовал генерал Толпыга — под стать самому Благовещенскому...

    Русская кавалерия, выдвинувшись к Вилленбергу, вскоре обнаружила па пути немецкие заслоны. Генерал Антон Александрович Толпыга даже не приказал разбить один из них и взять пленных, чтобы выяснить обстановку. Хотя ему тут же повезло: русские кавалеристы наткнулись на автомобиль с германскими офицерами, которые со страху перед драгунами умчались прочь, оставив генеральскую шинель с картой в кармане. На ценном документе было всё, о чём мог пожелать разведчик: схема окружения армии Самсонова, расположение немецких частей и прочие важные сведения. Толпыга, имея полную возможность вызволить с помощью своей дивизии хотя бы часть окруженцев, даже пальцем не пошевелил. Он решил, что всё выяснил, и удалился обратно со всей дивизией в тихую гавань Шестого корпуса. Генерал Благовещенский совсем не об¬радовался ценной находке Толпыги, и они вместе скрыли карту от русского командования, лишь бы им не мешали отдыхать в глухом углу, так спокойней...

    Прорвать немецкое кольцо окружения было легче всего с левого фланга, где у русской границы сосредоточилось пол¬тора корпуса. Отсюда было недалеко до Нейденбурга, захваченного германским корпусом Франсуа. Здесь пока была всего одна дивизия немцев: на целых 40 километров от Нейденбурга до Вилленберга. Германцы стояли редкими патрулями и растянулись вдоль шоссе. Так было и 29, и 30 августа и лишь потом подошли другие части немцев. Не воспользоваться такой ситуацией было не просто грешно, но и преступно. Ведь сюда русским командирам поступил личный приказ Самсонова о помощи, доставленный драгунами.

    Хуже нет, когда командование возглавляют десять генералов. А именно такая ситуация сложилась в Первом корпусе после отстранения от должности бездарного Артамонова. И пусть на его место был поставлен генерал Александр Алексеевич Душкевич, но решения фактически принимались на совете этих десяти генералов. Проще простого было сразу прорвать жидкую цепь немцев у Нейденбурга, собрав ударный кулак из нескольких русских дивизий. Но кто возглавит контрудар? Этот простой вопрос десять генералов решали сутки!

    Наконец к вечеру из Млавы на Нейденбург вышла русская колонна, состоявшая из лейб-гвардейского Петроградского полка, за которым рысили кавалерийские эскадроны, тянулись артиллерийские батареи на конной тяге и замыкали пехотные батальоны. Командование колонной возглавил командир Варшавской гвардии генерал Сирелиус. Русскому ударному соединению удалось за вечер и ночь на 30 августа дойти почти до самого Нейденбурга. Только утром германский аэроплан заметил русских, и тут же пи¬лот повернул к городу и сбросил на штаб корпуса Франсуа пакет, в котором были самые точные сведения о противнике: «Русская колонна всех родов войск... голова — пять километров южнее Нейденбурга, хвост — один километр севернее Млавы. «Когда это прочёл немецкий генерал, то он даже присвистнул: «Почти корпус!»

     Франсуа в отличие от своих оппонентов действовал быстро и энергично, стянув к югу от города всё, что было рядом: две артиллерийские батареи и три резервных батальона. Кроме того, приказал немедленно прислать ландверную бригаду из Сольдау и сделал запрос в штаб Восьмой армии, требуя поддержки. Людендорф сейчас же откликнулся, выслав в Нейденбург три дивизии. Начальник штаба германской армии в свою очередь взывал германской Ставке о помощи, прекрасно понимая, что русский натиск у Нейденбурга будет не единственной попыткой вызволить свои центральные корпуса из беды.

    Преступно долго штаб Северо-Западного фронта не знал, что же случилось с армией Самсонова. Глаза Жилинскому и Орановскому открыли ни лётчики и не разведчики, а сбежавший с фронта в тыл командующий Двадцать треть¬им корпусом генерал Киприан Антонович Кондратович. Он, сначала развалив оборону важного города Нейденбурга, отсиживался с войсками у границы в Хоржеле, выгадывая, кто же победит. Когда стало ясно, что одолевают немцы, то Кондратович шумно прибыл в Белосток и доложил Жилинскому: «Тринадцатый, Пятнадцатый и моя одна дивизия окружены германцами...» Только тогда штаб фронта засуетился и выдал директивы: Первому корпусу вместе с несколькими ротами генерала Кондратовича взять Нейденбург, Шестому корпусу Благовещенского взять Вилленберг, а Первой армии Ренненкампфа организовать по¬иск конницей для выяснения положения генерала Самсонова. Наконец нашлась работа для лётчиков с аэроплана¬ми, располагавшимися в Белостоке. Им было приказано искать многострадальные центральные корпуса армии Самсонова, хотя это надо было бы сделать несколько дней назад! Тогда разорвать германское кольцо было легко и просто. А теперь к Восьмой немецкой армии подошли корпуса из Франции...

    В последние дни августа пяти ослабевшим дивизиям армии Самсонова так и не помог спесивый сосед — генерал Ренненкампф с Первой русской армией. Он действительно неприязненно относился лично к генералу Самсонову, да и похоже ко всему русскому. Правда, на запоздалый приказ главнокомандующего Северо-Западного фронта Жилинского об оказании поддержки Первой армии с чётким указанием идти левым флангом, выдвигая кавалерию, Ренненкампф не отреагировать не мог. По телеграмму Жилинский послал в ночь на 28 августа, а штабные работники из ближнего круга Ренненкампфа решили не тревожить сон генерала и подождать до утра... Так немцам давали шансы и время окончательно добиться успеха.

 Самое удивительное, что уже к вечеру 28 августа лихая конница генерала Гурко, спущенная на немцев, взяла город Алленштайн, который ещё несколько дней назад завоевала армия Самсонова, но была вынуждена оставить ввиду окружения. Кавалеристы Гурко поздно выехали на помощь, преступно поздно из-за недельного простоя на победных полях под Гумбинненом. А ведь германские генералы до последнего со страхом оглядывались на северо-восток, ожидая скорого удара армии Ренненкампфа. Ещё утром 28 августа Гинденбург и Людендорф доносили в немец¬кую Ставку: «Сражение выиграно, преследование завтра возобновляется. Окружение северных корпусов XIII и XV, возможно, более не удастся...»

    Даже вечером 28 августа русской кавалерии Гурко можно было ещё спасти некоторые части из окружённых корпусов, но тут был получен преступный приказ главнокомандующего Жилинского: «Выдвинутую конницу притянуть к армии».

     Попытка Первого русского корпуса прорваться к окружённым корпусам тоже была запоздалой. Мало того, что войска под руководством генерала Сирелиуса на сутки позже подошли к Нейденбургу, так они очень долго не могли сбить три германских батальона с артиллерией, защищавших город. Когда же русские, наконец, взяли Нейденбург, то уже дотянуться до окружённых было поздно, ибо подтянулись к месту прорыва несколько свежих немецких дивизий. С этой стороны было поздно...

    Если русскую угрозу слева немцы успели парировать, то попытка справа со стороны Шестого корпуса была изначально обречена на успех, но два генерала Благовещенский и Толпыга похоронили её, совершив военное преступление. Командующий Александр Александрович Благовещенский, имея в своём распоряжении несколько дивизий, палец о палец не ударил после своего позорного отступления, которое дало немцам возможность окружить справа ядро армии Самсонова. Но в осмотрительности и хитрости Благовещенскому было трудно отказать: он буквально бомбардировал штаб Северо-Западного фронта насквозь ложными телеграммами, в коих сообщалось, что Шестой корпус постоянно ведёт бои с германцами. Это глумление продолжалось до приказа Жилинского, отданного, к прискорбию, лишь 30 августа: «Шестому корпусу идти на выручку Тринадцатому и Пятнадцатому центральным корпусам... двигаться на запад к Вилленбергу... требую энергичного выполнения поставленной задачи и скорейшего открытия связи с Самсоновым...»

     После понукания сверху штаб Благовещенского зашевелился, но медленно и даже теперь вместо начала скорейших боевых действий слал лишь ложные «боевые» депеши: «Для отыскания генерала Самсонова послан разъезд в Нейденбург, для связи с Двадцать третьим корпусом послан разъезд в Хоржелу[5]. Сведений пока нет. Веду бой у Ортельсбурга, отхожу, чтобы действовать в направлении Вилленберга». Ладно, хоть Благовещенский сподобился послать на прорыв храброго генерала Нечволодова, который несколькими днями ранее отличился в арьергардных боях с немцами. А кавалерийского генерала Толпыгу с дивизией командующий корпусом едва уговорил присоединиться к Нечволодову, так, как тот всерьёз сообщал, что его дивизия только, что расседлала коней и не может двигаться на повторение трудной задачи...» Лишь строгий письменный приказ принудил Толпыгу присоединить свою кавалерию к уходящим на выручку пешим колоннам Нечволодова.

    Все до единого солдаты и офицеры ударного соединения генерала Нечволодова спешили оказать помощь погибающим в немецком кольце центральным корпусам. Впереди всех чуть ли не бежал на звуки боя под Вилленбергом Ладожский полк с пушками на конной тяге. Когда войска Нечволодова, едва переведя дыхание, изготовились к вечернему бою на подступах к городу, неожиданно как гром с ясного неба пришёл приказ Благовещенского: «...боя под Вилленбергом не давать, весь корпус отходит на русскую территорию...» А ведь севернее города ясно слышались звуки боя наших окруженцев с противни¬ком, а в самом Вилленберге и окрестностях немцы были беспечны, не ожидая контрудара извне, ибо целиком сосредоточили силы для воспрепятствования русского прорыва из кольца...

    Точно такие же преступные приказы главнокомандующего фронтом Якова Григорьевича Жилинского получили и Двадцать третий корпус, и Первый корпус, и конница Первой армии Ренненкампфа. Сколько слёз пролили солдаты и офицеры тех корпусов, которые рвались на выручку своим товарищам по оружию, из последних сил сражавшимся в огненном германском кольце. Свежие русские части стремились в бой, но их остановила именно рука главнокомандующего Жилинского, не Верховной Ставки и не царя Николая II. Именно Жилинский был царём и богом на Северо-Западном фронте, направленном против германской Восточной Пруссии. Именно главнокомандующие фронтом в XX веке, в горниле широкомасштабных сражений играли главенствующую роль— до Ставки и царя было далеко...

    Номинальный штаб погибаю¬щей Второй армии Самсонова возглавил генерал Пётр
 
Иванович Постовский, который со штабом отступил глубоко в тыл, мотивируя это тем, что там лучше связь с вышестоящими штабами. Он практически ничего не сделал для спасения окруженцев, лишь служил передаточным звеном в рассылке приказов сверху.

    Жилинский со своим начальником штаба фронта Орановским оправдывали себя за приказ об отступлении тем, что «генерала Самсонова уже постигла полная неудача». Но кроме самого Самсонова ещё вечером 30 августа бились, обливаясь кровью, соединения из окружённых корпусов и в двух случаях из трёх им могли помочь колонны русских войск, наступавших с трёх сторон...



                Глава одиннадцатая
                МЁРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ

     Второй русской армии не везло во всём и везде, даже в окружении. К 30 августу центральная группа армейских частей, отбиваясь от наседавших со всех сторон немцев, уже лишилась всех своих храбрых генералов: Самсонова, Пестича и Мартоса. Они либо погибли, либо были ранеными взяты в плен или пропали без вести в лесах и болотах под артиллерийским и пулемётным огнём германцев. Солдаты и офицеры часто вспоминали полюбившегося им Мартоса, а поводов для этого было много... Ведь после бесстрашного командующего Пятнадцатым корпусом править среди отступавших по старшинству стал «паркетный» генерал Клюев, которого смело можно поставить в один ряд с одиозными фигурами Благовещенского, Артамонова, Кондратовича, Толпыго...

     Окруженцы с боями прорывались в русскую Польшу, кто как мог. Вначале, когда немецкое кольцо было не столь значительно и насыщено войсками, то выбирались и батальоны, и роты, и даже взводы. Но позже командование Восьмой германской армии ввело в кольцо блокады не только свои резервы, по и корпуса, прибывшие из-под Парижа.

    С раннего утра 30 августа русские окруженцы пошли на прорыв плотного немецкого кольца. Это были оставшиеся в живых солдаты из Нарвского, Невского, Звенигородского и Копорского полков. Они наступали всего с не¬сколькими орудиями и пулемётами. Ими руководил полковник Михаил Григорьевич Первушин с рядом боевых офицеров. Авангард с боем открывал дорогу остальным войскам, которых с ранеными насчитывалось ещё несколько десятков тысяч человек с немалым количеством обозов и артиллерийских парков.

    Первый же немецкий заслон открыл яростный огонь по авангарду Первушина из всех видов оружия, но как толь¬ко был нанесён ответный меткий удар из пушек, а полков¬ник со знаменосцами повели бойцов в штыки, то оборонявшиеся разбежались, оставив русским всё, в том числе и четыре орудия. Через пару километров окруженцы вновь встретили немцев — на этот раз целый полк с десятками пушек и пулемётов. И вновь точный огонь русских орудий, и снова бесстрашная штыковая атака, и снова немцы, не выдержав рукопашного боя, бежали, бросив свои при¬пасы и оружие. Долго, мучительно долго длился этот кровавый августовский день для авангарда. Германцы, методично расставив по дорогам через каждые два-три кило¬метра свои воинские части, напичканные тяжёлым вооружением и опутанные колючей проволокой, нещадно били по всему, что движется...

    Михаил Григорьевич Первушин уже был дважды ранен, его боевой отряд уже изрядно поредел, но они пробивали один вражеский барьер за другим. К вечеру им оставалось разбить последний германский заслон, ибо немецкое командование не успевало подбросить подкрепления к месту отчаянного русского прорыва. Но здесь, почти у самой границы снова стоял свежий полк немцев с большим количеством орудий, пулемётов, окружённый рядами колючей проволоки. На несколько тысяч сытых и хорошо окопавшихся врагов шли в штыковую атаку оставшиеся без патронов и снарядов четыре сотни храбрецов во главе с несгибаемым Первушиным. Они все были изранены и голодны, их который день мучила жажда, но они поднялись в свою последнюю атаку... Мёртвые сраму не имут...

    В центре хаотично отступающих частей по-прежнему находился генерал Клюев со своим штабом. Немцы быстро и чётко обжимали окруженцев, поливая их огнём из пушек и пулемётов. Русские огрызались меткой стрельбой из пушек и уходили на юг, к границе. Штаб Клюева не смог даже организовать отступление корпусов: наоборот все окруженцы по глупости руководства столкнулись ночью на одном перекрёстке лесных дорог. В тёмном Грюнфлисском лесу образовывался колоссальный затор отступающих — из телег, орудий, конницы и людей. Тысячи воинов из разных частей смешались, пытаясь выбраться из этой искусственной ловушки. Сколько часов было потеряно... Едва отступающие войска выбрались из леса, как попали на топкую речную долину. Тут застряли обозы и часть артиллерии. Многое так и осталось стоять на дороге. На открытой равнине русских ожидали немецкие части. Они, выждав, когда колонна вытянулась из леса, открыли сильный огонь. Под обстрел попал и штаб Клюева с самим генералом. Окруженцы в беспорядке откатились обратно в лес. Дрожащий за свою жизнь Клюев, тут же приказал всем сдаваться, и его офи-церы побежали по лесному лагерю оповещать об этом войска:

—Приказано сдаваться во избежание напрасного кровопролития!
—Поднять белые флаги!

      Но в русской армии никогда не было белых флагов! Их просто не существовало! Многие боевые офицеры были до глубины души возмущены таким исходом отступления и стали кричать:

—Мы прошли много вёрст, и осталось всего ничего!
- У нас двадцать артиллерийских батарей! Нам есть, чем ответить германцам!
- С нами десятки тысяч солдат! Немцев здесь наверняка меньше.
—Как можно сдаться без боя?!

      Глухой ропот шёл по батальонам и полкам, расположившимся на окраине леса: приказ Клюева никого не радовал и белый флаг ни одно из подразделений не подняло. Первыми открыто взбунтовались донские казаки. Несколько сотен всадников группировались вокруг есаула Ведерникова, который вскочив на коня, взмахнул шашкой:

—Донцы! Казаки никогда не сдаются! На прорыв!

     Лихие чубатые молодцы, все как один, поддержали своего нового атамана и презрительно плевались в сторону штаба генерала Клюева:

—Любо атаман! Мы уходим на прорыв!

      Конные сотни зарысили вдоль опушки. Они стали искать место для прорыва. Конница храбро налетела на окопавшихся немцев и вырезала оборонявшихся, уведя на русскую сторону границы два трофейных орудия...

       Тем временем, генерал Клюев с пеной у рта кричал среди штабных офицеров:
—Кто командующий?! Не сметь, мне перечить!

      Друг против друга, встали штабисты Клюева и боевые офицеры армии, уцелевшие после недели жестоких боёв. Те, кто не раз смотрели смерти в глаза, твёрдо заявили командующему:

- У нас кроме вашего приказа есть ещё офицерская честь!
- Мы не хотим марать себя и наши части позорным пленом!
- Вы обязаны выводить корпуса из окружения, иначе какой вы командующий! Если не можете, то не стойте у нас на пути...

     Собравшиеся вместе полковники и капитаны из разных частей готовы были на всё, и Клюев затрясся от страха, струсил снова, видя, как отмалчиваются его штабные офи¬церы. Он лишь, озираясь, пролепетал:

—Хорошо, хорошо... кто хочет... кто может... пожалуйста спасайтесь...

       Вся масса окруженцев стала добровольно делиться на два лагеря: большая часть здоровых строевых солдат потянулась за боевыми офицерами, а слабые, больные и раненые воины оставались около штаба Клюева, как и санитарные и обозные фуры с персоналом, сапёры, связисты, денщики и другие нестроевики. А офицеры, которые решили вести людей на прорыв, ходили перед солдатами, крепко державшими винтовки, и честно предупреждали:

—Идём на смерть. Никого неволить не хотим. Все слабые и раненые оставайтесь с Клюевым. Кто с нами на прорыв — стройтесь!

     Немало солдат с радостью строились, приветственно крича:

- Мы готовы биться!
- Мы выберемся к своим!

     К ним вскоре присоединились и другие, которые поначалу оробели или смертельно устали от походных невзгод, голода и жажды. С тяжёлыми боями, с большими потеря¬ми вышел из окружения Алексопольский полк с несколькими мелкими подразделениями. Их вывел подполковник Сухачевский, спасший две тысячи солдат и полковые знамёна. Но многим соединениям не суждено было вырваться в русскую Польшу. Немцы в последние августовские дни любили такое представление: обнаружив в лесу русскую часть, они пропускали её на открытую местность и потом открывали шквальный огонь из всех видов оружия...



                Глава двенадцатая
                В СТАВКЕ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

     Ещё 28 августа 1914 года под Барановичами в Ставке Верховного царило радужное настроение от первых полноценных русских побед армий Ренненкампфа, Самсонова, Брусилова, Рузского... За чашкой утреннего чая в своём личном вагоне Верховный Главнокомандующий Николай Николаевич Романов мило беседовал с третьим лицом в русской армии генерал-квартирмейстером Юрием Никифоровичем Даниловым на предмет дальнейшего развития событий на Восточном фронте. Дорожный кабинет располагал к камерным разговорам: стены были увешаны звериными шкура¬ми, дорогим оружием, старинными иконами и большим портретом Государя. Великий князь, мягко шагая по огромному персидскому ковру, устилающему весь пол, переводя взгляд с Данилова на большую карту Европы, лежащую па столе и обратно, усмехнувшись, сказал:

- Нервы германского командования не выдержали непредвиденно раннего русского наступления, следствие чего стала переброска корпусов с запада на восток.

- Тем не менее, ваше высочество, мы на Висле открываем новый фронт против немцев, — упёрто заявил Данилов. — Под Варшавой собрана Девятая армия. Вскоре к ней присоединится Первая армия Ренненкампфа из Восточной Пруссии. Нужно ударить в сердце Германии — в Берлин!

      Николая Николаевича распирала гордость от собственного величия, величия Российской Империи, и он, не скрывая от приближённого, говорил, попивая крепкий чай:

- Честно скажу... Меня завораживают цифры наших армий... Вот под Петербургом стоит целая армия, которая караулит императорский двор... Да там, на спокойствие морских путей к столице плавает Балтийский флот, а сколько крепостных гарнизонов с пушками... А ведь сейчас на восточном фронте идут два сражения — Галицийское и Прусское!

- Ничего, ваше высочество, — успокаивал Данилов, — мы и па Берлинское сражение войск наскребём.

Верховный косо посмотрел на генерала и потребовал:
—Этим вечером закончить планирование Берлинской операции...

      Полёта фантазии Данилова и начальника штаба Верховного Главнокомандующего Янушкевича тем вечером, казалось, не было границ. Два генерала, нисколько не сомневаясь в покорении Восточной Пруссии и взятии неприступного Кенигсберга, отправляли росчерком пера армию Ренненкампфа под Варшаву. Они даже разработали проект обращения Восточной Пруссии в русское генерал-губернаторство. Уже к ночи Данилов попросил связать его с начальником штаба Северо-Западного фронта Владимиром Алоизиевичем Орановским. Связь между Барановичами и Белостоком была отличной, и Дани¬лову не терпелось выложить Орановскому свой план. Но прежде всего он задал, казалось бы, дежурные вопросы:

—Какая оперативная обстановка? Скоро ли покончите с германцами в Восточной Пруссии?

     Орановский, стараясь докладывать бодро, начал с положительных моментов, стараясь отложить тревожную и невыясненную ситуацию с армией Самсонова:
- Первая армия Ренненкампфа планомерно наступает на запад. Многое делается для обложения крепости Кенигсберг...

- А как дела у Самсонова? — торопясь, перебил Дани¬лов. — Поди скоро к Балтийскому морю выйдет?

- Да-а-а, — растерянно залепетал Орановский. — Прав¬да у него возникли некоторые трудности на флангах: по¬теснён Первый корпус под Сольдау, и Шестой столкнулся с крупными германскими соединениями.

- Ну-у-у, — удивлённо протянул Данилов, — у Самсонова ведь пять корпусов! Неужели он не справится с локальным немецким укусом?

- Да, у Самсонова па сегодня четыре с половиной корпуса, — успокаивал сам себя Орановский. — Должен справиться, да и я велел Ренненкампфу помочь ему конницей.

      Данилов, удовлетворившись сообщением подчинённо¬го, стал излагать свой только что разработанный план:

—Я вот с Янушкевичем имею определённые виды на вашу Первую армию Ренненкампфа. На днях большую часть его войск погрузим в вагоны и отправим в Варшаву. Пора нам заняться Берлином, а Самсонов пусть добивает немцев в Восточной Пруссии...

      Но на следующий день армия Самсонова пропала, как будто один солдат, без вести. Верховный Главнокомандующий метал громы и молнии, дожидаясь вызванного на док¬лад главнокомандующего Жилинского, отвечающего за взятие Восточной Пруссии. Едва тот появился в Барановичах, как тут же с поезда попал в вагон к Романову. Когда Николай Николаевич увидел высокую костлявую фигуру Жилинского, то неприятно поморщился: ох, не зря у пего в войсках кличка «живой труп». Зачем, зачем мне его навязал Петроград... вот теперь и маюсь с этим «главнокомандующим»...

       Романов с самого начала встречи стал наседать па Жилинского:
—Как же так получилось? Самсонов энергично наступал, брал города, и вдруг всё оборвалось. Ко мне от вас идут обрывочные данные о смещении командира корпуса Артамонова, о затруднениях на флангах... А где же подробные известия о каждом корпусе Самсонова?

     Жилинский гримасничал, краснел и твердил, защищая себя:
- Самсонов самовольничает. Он свернул связь со штабом Северо-Западного фронта, и потому я не имею подробных сведений о положении дел....

- Вы командующий фронтом! И вы ответите за всё! — взорвался Верховный. — Вы имеете в своём распоряжении авиацию, автомобили и главное — соседнюю армию Ренненкампфа!.. В конце концов, у вас есть казаки и драгуны...

     Разговор получился очень нелицеприятный, и из него Николай Николаевич вынес одно — надо устранять Жилинского, да и Орановского с постов. Почти сутки не на¬ходил себе места Верховный Главнокомандующий, не имея точных сведений из армии Самсонова. Он сделал всё, что¬бы прояснить обстановку, отдал нужные приказы и ждал, мучительно ждал... Наконец, ближе к полуночи 30 августа пришла телеграмма от начальника связи Второй армии: «После пятидневных боёв в районе Нейденбурга — Хохенштейна — Бишофсбурга, большая часть  Второй армии уничтожена...»



                Глава тринадцатая
                УКРАДЕННЫЙ ТРИУМФ

     Столичный Львов на Западной Украине для русских, как и Люблин в южной Польше для австрийцев были первыми большими притягательными целями. Особенно выделялся Львов — крупнейший экономический, политический и культурный центр на востоке Австро-Венгерской Империи. В ходе ожесточённых оборонительных боёв русские войска отстояли Люблин в Царстве Польском, но во многом судьба военной кампании 1914 года на всём Юго-Западном австрийском фронте решалась южнее — в Восточной Галиции, в районе Львова.

     Восьмая армия Брусилова на реке Гнилая Липа, безоговорочно выиграв крупнейшее сражение в Галицийской битве, стремительно обходила Львов с юга, создавая благоприятные возможности для наступления соседней Третьей армии Рузского. Командование Юго-Западного фронта и нацелило генерала Брусилова на взятие столицы австрийской Восточной Галиции. Войска генерала Рузского должны были заворачивать на север, чтобы ударить во фланг вражеской группировке, всё ещё не оставляющей желание взять польский Люблин, и не только ударить, но и способствовать окружению более 500 тысяч австрийцев.

     Австрийский генеральный штаб хотел во, чтобы то ни стало удержать Львов, ибо его потеря была бы огромна и с военной и политической точки зрения. Войск для обороны города было достаточно, тем более были заранее про¬ведены большие фортификационные работы на ближних подступах у Львова. Но желания австрийских генералов перечеркнули несколько блистательных побед армии Брусилова при поддержке армии Рузского, особенно последняя на дальних подступах к городу, когда потерпела сокрушительное поражение 300-тысячная группировка австро-венгерских войск. Под непрерывными ударами русских, Третья армия Брудермана была уже деморализована, потрясена и отошла до самого Львова. Брудерман, понимая ненадёжность своих частей, уже дважды разбитых генералом Брусиловым, решил оставить город без боя.

     Второго сентября 1914 года в штаб армии Брусилова пришло сообщение от лётчиков: «Видна масса войск, стягивающихся к Львовскому железнодорожному вокзалу. Поезда один за другим, по-видимому, нагруженные войсками, уходят на запад». В тот же день казачьи разъезды донесли, что вражеские колонны быстро отходят, минуя город. Алексей Алексеевич Брусилов немедленно выехал со своими офицерами на автомобилях в штаб Третьей армии на совещание. Руководителей Восьмой армии шестидесятилетний генерал Николай Владимирович Рузский встретил за своим рабочим столом. Пожилой командующий с седыми усами имел очень озадаченный вид: хмурое сухощавое лицо выражало недоумение, он разводил руки и ходил взад-вперёд, жалуясь Брусилову:

—Я очень сомневаюсь в данных своей разведки. Мой авангард подошёл ^львовским фортам и утверждает, что они никем не защищаются.

       Брусилов, мягко улыбаясь, успокаивал его:
—Я знаю вас, Николай Владимирович, как умного и решительного генерала. Верьте своим подчинённым. Ко мне тоже отовсюду приходят данные об оставлении Львова австрийцами. Радуйтесь, генерал!

        Но Рузский не мог вообразить и понять случившееся:
—Как же так! Такой важный и крепкий стратегический пункт противник очищает без серьёзного боя!

        Брусилов же не сомневался в достигнутой бескровной победе:
—Австрийцы за пару недель разбиты не единожды! Я их только что жестоко потрепал на Гнилой Липе и зашёл на Львов с фланга. Они бегут, боясь окружения. Город наш...

        Действительно Львов пал третьего сентября без боя. Первым в него вошёл драгунский разъезд Двенадцатой кавалерийской дивизии армии Брусилова. Бравых драгу¬нов и автомобиль с офицерами штаба Восьмой армии радушно встретили местные жители. Воины спокойно завтракали, а в это время российская печать сообщала, что «доблестные войска генерала Рузского продвигались по улицам города по колено в крови». На самом деле Третья армия Рузского была ещё далеко от Львова, а Восьмая армия Брусилова огибала его, заставляя австрийцев быстрее очистить окрестности под страхом окружения. Генерал Рузский, человек крайне самолюбивый, не брезгуя успехами соседей, очень предвзято описывал перед штабом фронта «своё взятие» Львова. Хотя ему по последнему плану штаба фронта, разработанному генералом Алексеевым, предписывалось не брать Львов, а ударить север¬нее, в тыл австрийцам, наступающим в Польше, с после¬дующим окружением полумиллионной вражеской группировки. Но Рузскому благоволил главнокомандующий фронтом Иванов, который составил тенденциозную телеграмму: «Доблестные войска Рузского взяли Львов, а армия Брусилова взяла Галич». Все солдаты и офицеры Восьмой армии были возмущены такой победой Рузского:

- Почему армия этого генерала "доблестная", а наша Восьмая — просто армия?

- А ведь доблесть проявили мы на Гнилой Липе, и доля во взятии Львова у нас поболее, чем у Третьей армии...

        Генерал Брусилов, зная характер Рузского, не роптал на судьбу, на украденный триумф. Он просто сказал своим офицерам: «Я славы не ищу, а лишь желаю успеха нашему общему делу...» Успех действительно был велик: разбита сильная австрийская армия, освобождена столица западных земель древней Руси, вместе с ней русским достались огромные склады с продовольствием, имуществом и оружием. Положительный резонанс этой победы с лихвой перекрыла весть о поражении одинокой армии Самсонова в Восточной Прус¬сии. На генерала Рузского посыпались награды: он стал первым полным Георгиевским кавалером. Но армия, как и весь народ, знала главного творца русских побед в Восточной Галиции — генерала Алексея Алексеевича Брусилова.