Про Ефремку, Савку и Тимоху

     - Да язьви в шары, твои бесстыжие! Ты что, совсем, знать, ополоумел! Это ведь надо было до такого додуматься! Ну, погоди, вот отец придет с работы, он задаст тебе, по первое число. Выпорет, как Сидорову козу, будешь знать, как по чужим огородам  ночами шастать.

      Это так из одного деревенского дома доносилось. Правда, из другого соседского дома слышалось почти то же самое, но уже гораздо угрожающе.

     - Дубина, ты, стоеросова! Олух царя небесного, вот ты кто! Тебе что, дома своих огурцов не хватает, или как? Выпластать все гряды, вместе с плетями, это как же теперь нам с отцом твоим, соседям в глаза глядеть? Это ты, бесстыжая рожа, вылупишь свои зенки и будешь ходить, как ни в чем не бывало. А нам, то, каково! Поганец, ты и есть поганец!

      Из третьего дома раздавалось почти то же самое, но отличия всё же были.

    - Ты что, совсем дурак, или только наполовину? Как же тебе в башку твою дурью пришло такое, да чтобы в свой огород залезть вместе с дружками и  огурцы все вырвать? Ты чем думал, страмец ты, этакий?

    - Думал что огород не наш. Ночью, да с речки если залазить, то они все одинаковые.

    - Да чтоб тебя приподняло, да трахнуло, дурень несусветный. Ой, лихо ты моё. Слава богу, что отец не дожил, до сей поры, не видит, до чего его сынок докатился.

     Вечером, из двух деревенских домов раздавались странные звуки, вроде как ремешком, кой-кого, да по голой жопе охаживали, вроде как даже и вскрикивал кто-то голоском жалобным:

 - Ой, папенька, ой маменька! Простите, христа ради! Ой, больно! Ни в жисть больше не полезу в чужие огороды.

   Голосить, то бишь, прощения вымаливать, тоже ведь умение нужно. Чем громче и тоньше твой жалобный голос, тем больше вероятности, что всыпят тебе гораздо меньше, ежели будешь молчать, как та рыба, что об лёд.

    А может и померещилось это всё. А если и случилось, что уж тут про скупые, мужские слезы рассусоливать. Вообще-то, всё как всегда. Сначала материнское расследование, скажем так, допрос с пристрастием, а затем отцовское исполнение приговора, без всякого вмешательства защиты и времени на обжалование.

     Ну что же, произошел очередной прокол в нелегкой, пацанской жизни. Неприятный, но и не смертельный. О чем и был “разбор полетов” на следующий день, в присутствии всех трех участников неудачной, огородно-огуречной, ночной вылазки.

     - Ты, какого черта, и с какого перепуга, предложил лезти именно в наш огород, - вопрошал Ефремка у Савки, организатора этой вылазки.

      Ефремка, это, как бы, хозяин этого огорода и одновременно пострадавшая сторона. Материально. Савка же, вместе с Тимохой, были тоже пострадавшей стороной. Но физически.

    - Во, даёт! Ты хозяин, и то не мог признать, в чей огород мы лезем, А я вообще считал, что это огород дядьки Мирона и тетки Степаниды.

   - Ты, Ефремка, лучше скажи нам, как твоя матушка оказалась позади нас, да еще с твоим фонариком, что хрен убежишь, - подал голос, молчавший до сих пор, Тимоха.

    - Корова у нас стельная в стайке, со дня на день должна отелиться, вот мать и ходит ночью проверять, не отелилась ли. Скорей всего она в стайке и была, когда мы мимо прошмыгнули.

   - Да, обмишурились мы крепко, дальше некуда. Но ничего, пацаны, жизнь наша продолжается и есть у меня на сегодня одна задумка, - это Савка голос подал, он, вроде как, негласно верховодил этой троицей.

     - И что, опять в огород?

     - Не угадали! Сегодня мы будем смотреть кино, куда дети до шестнадцати лет категорически не допускаются.

       Выдержав, полагающую в таких случаях паузу, Савка продолжил.

      - Сегодня какой у нас день недели? Правильно, суббота. А что это значит? А то и значит, что люди в деревне топят бани свои. В том числе и соседи мои, Степановы. А у них Анька, одноклассница наша, в последний жар ходит мыться. Да не одна. С подругами своими. Сам видел.

     - Так баня у них в огороде стоит. Нет, я больше в огороды не ходок.

     - Темнота деревенская! А бинокль у бати моего для чего? Залезем на черемуху и оттуда будем зырить всех в лучшем виде.

     Стемнело. Вон и дядька Семен с женой своей из бани идут. Значит, пора в дозор заступать. Черемуха, что облюбовал Савка, росла через переулок от бани, правда в чужом дворе. Но там жили старик со старухой, так что никакой опасности, для доморощенных любителей лицезреть, моющихся в бане девочек, они не представляли.

      Савка, Тимоха и Ефремка вскарабкались на черемуху. Ага, вон и троица девочек в баню гуськом идут. Освещенное керосиновой лампой, небольшое банное окошечко, призывно приковывало мальчишечье внимание. Сидевший, на самом верху Савка с биноклем, шепотом провозгласил.

     - Внимание, пацаны! Сеанс начинается!

     Сеанс начался. Правда и тут же окончился. Мелькнула на секунду часть тела обнаженного, и занавес, то бишь, занавеска на окошечке, напрочь закрыла,  обещанное Савкой, кино. То, что до шестнадцати лет смотреть возбраняется.

      Но тут началось другое кино.  Только-только Тимоха, висевший на черемухе в самом низу, донельзя расстроенный киношной  неудачей, хотел спустить ногу на землю, как услышал снизу предупреждающий, собачий рык. Внизу лежала огромная, лохматая дворняга, видать, уже давненько наблюдавшая, за непрошенными гостями. Умная, знать, собака, слова дурного не вымолвит, но видно, что всё  ждет, не дождется, объяснений  от пацанов, на кой черт, они, на ночь глядя, на черемуху ее забрались.

    - Ты чо, урод с биноклем, ты куда нас опять затащил! Ты что, скажешь, что не знал, что у этих стариков такая огромная псина живет. Давай, слазь первым, посмотрим, что она с тобой сотворит.

    Видно было, что слезать первому, у Савки не было совсем никакого желания. Но и просидеть ночь на черемухе, совсем гиблая затея. Орать старикам, так спят давно, да и глуховатые они, только всех в округе переполошишь.

   Да, уж. Ситуация, нарочно не придумаешь. И тут Савка вспомнил, как однажды подвыпивший отец, хвалился своим товарищам-трактористам, как он, живым и невредимым смог уйти от огромной овчарки. Тогда отца, трактористы, с его рассказом, подняли на смех, горазд, мол, ты товарищ, заливать.

     - Значит, делаем так. Я первым спускаюсь с черемухи, во рту у меня кепка, вот таким вот макаром, быстро встаю на четвереньки. Вы, если хотите жить, делаете точно то же самое, пристраиваетесь сзади меня, и мы гуськом, всё время глядя собаке в глаза, ползем к воротчикам.

      Бедной собаке, за всю свою собачью жизнь, ни разу не приходилось видеть, то, что увидела она в этот поздний, осенний вечер. Слезли с черемухи три пацана, каждый во рту почему-то кепки свои держат, и гуськом, на четвереньках, отправились к калитке.

     Хотела залаять, но как-то сразу и расхотелось. Так и шла озадаченная собака молчком, сбоку от этой вереницы, поочередно вглядываясь в их лица, силясь всем своим собачьим умом понять, на кой хрен они, кепки то свои, во рту держат. Недоумевала до тех пор, пока последний пацан, лягнув ногой, не захлопнул перед ее  носом спасительную калитку.

     - Да, зря не поверили мужики тогда бате моему. Точно, всё дело в кепках, что надо во рту держать, - вытирая пот со лба и напяливая, на голову кепку свою, тихо произнес Савка, не уронивший и на этот раз престиж ребячьего предводителя.

     - Ты чего там бормочешь?

     - Погода, говорю, хорошая на завтра намечается. А значит надо одно дельце провернуть нам. Надеюсь, оно вам понравится.

     * рисунок взят в свободном доступе из интернета