Два года за рекой

"Два года за рекой"
или "Когда горы молчат"

               "Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить"
Ф.Тютчев


Введение
Чтение - это особая форма отдыха, у каждого, абсолютно каждого человека есть своя любимая книга или просто высказывание. Иногда, ты, вскользь брошенное твоими друзьями или близкими, слово, помнишь навеки вечные.
С момента зарождения жизни, с эпохи камня, знаем мы - люди, что есть где-то древние городища, поселения, стоянки, наскальные изображения, курганы, могилы.
Кто много путешествовал, тот знает, что на земле есть настоящие чудеса Света, загадки, оставленные нам, потомкам. Таких примеров множество: Великая Китайская стена в Китае, Мачу-Пикчу в Перу, пирамиды в Египте, висячие сады Семирамиды и статуя Зевса в Греции, тайны Аркаима в России. Счастлив тот, кто воотчую видел эти монументальные творения, ещё более счастлив тот, кто запечатлел их на фото или видео, или, нарисовал с натуры. В детстве, каждый из нас, впервые взяв в руки кисти и краски, создавал свои самостоятельные рисунки, стремился изобразить цветы, солнце, птиц, деревья. Почти всегда они были яркие, с непосредственным и радостным ощущением жизни, свойственной только детям.
В семье Матвея и Веры Поповых такие рисунки, первые детские поделки бережно хранились, и передавались из поколения в поколение.
Как сейчас помню, я, Алёнушка маленькая, и мы украшали ёлку, дядя Коля меня подбрасывал к потолку и ловил. Мы ходили из одной квартиры в другую, я любовалась сосульками, и кажется даже, одну откусила. После Нового года ёлка разбиралась бабушкой. Стеклянные ёлочные игрушки она бережно перекладывала ватой, и они переезжали на антресоли.
Все гномики, зайчики, белочки, солнышко, Старик Хаттабыч, заячья избушка, красивейшие витые сосульки, как жалко, что они остались только на семейных фотографиях. На фоне нашей, уже искусственной ёлки стоят два моих сокровища: моё чудо, главный подарок всей моей жизни, любимый сыночек Глебушка, а с ним его двоюродный брат Александр.
Мой папа Вячеслав был военным, мой дед Матвей Иванович был военным, а по бабушкиной линии, Веры Витальевны, в девичестве Чупровой, в роду у нас донские казаки, столь давно перебравшиеся на Дальний восток, осевшие, необыкновенно работящие, стерегущие границы на бескрайнем, могучем Амуре. Мои далёкие предки любили шутить: "Широта Крымская, долгота Колымская".
Велика и всесильна была Российская империя в XVI-XVIII веках. Первопроходцы и путешественники, Ермак и Беринг, Сикорский и Менделеев, Попов и братья Демидовы. Уверенно шагал в Москву Ломоносов, прокладывала свой путь в Среднюю Азию Зарафшанская экспедиция. Иненно она, в 30-х годах XVIII века, в составе которой были археологи, географы, врачи, художники и писатели, совершила гигантский переворот в истории всей Средней Азии. Россия открыла всему миру территорию, с удивительной, самобытной культурой Узбекистана, Киргизии, Таджикистана, Туркменистана и Казахстана. Гигантская территория нашей Земли, красивейшие горы, зыбучие пустыни, могучие реки Аму-Дарья и Сыр-Дарья.
Тесное переплетение исторических судеб этих народов, оказало огромное влияние и на историю нашей семьи. Голубые купола Самарканда, площадь Регистан, рыбалка и охота в Сырдарьинском заповеднике, поездки в Чимган, отдых в летних пионерских лагерях на Чарваке, эдельвейсы на пиках Тянь-Шаня, Нурекская ГРЭС и каток Медео - оживают перед моими глазами и сегодня. И мне так часто снится мой любимый Ташкент, моя малая родина.
"Ташкент - город хлебный!" - так говорили в годы Великой отечественной войны. Ташкент, восстановленный из праха, землетрясением 1969 года, отстроенный заново, всем советским народом, на десятилетия и столетия вперёд! Да, вот такая нестыковочка в моём свидетельстве о рождении, я, русская, родившаяся в Новосибирске, впитала в себя культуру, обычаи, быт народов Средней Азии. Я горжусь, я бесконечно скучаю, я хочу туда вернуться.
Показать сыну Салар и Анхор, библиотеку имени Навойи, там, где прошло всё моё свободное время, когда с Таней Сорокалетовой и Светланой Полищук мы запоем читали античную литературу. Наш педагог по античке, Ираида Борисовна Дятлова, была настолько строга, что ещё на первом занятии в универе сказала, что в экзамене будет три вопроса: теория, что было второе, я не помню, а третьим  вопросом будет отрывок из произведений античных авторов, и дала список, от пола, до, словом, с меня ростом.
Я и так была с двенадцати лет испорчена Ги де Мопассаном. Потом, я прочитала папину книжку "Общая сексопатология", и уже античка довершила своё "подлое" дело в формировании моего либидо. Мне хотелось самой познать то, о чём так божественно писали в книгах. Но у нас, на первом курсе факультета романо-германской филологии ТашГУ им.В.И.Ленина, ходила поговорка: "на первом курсе - никому-никому, на втором - только тебе одному, на третьем - только тебе, а ещё ему, на четвёртом - всем, всем, всем, на пятом - кому, кому, кому?"
Так и случилось, надо сказать, что мой папа, профессиональный военный врач, полковник медицинской службы, получил своё назначение в Ташкент не случайно. После Приволжского военного округа, мы жили в Казани - столице Татарстана, папа в Куйбышеве познакомился с удивительным человеком, Власовым Иваном Геннадьевичем, который стал папиной "мохнатой лапой" в продвижении по службе. В то время советские войска уже были в Афганистане, исполняли свой "интернациональный долг".

Глава I. Ташкентский госпиталь
1. Ровесники - инвалиды
В этом романе можно прочесть воспоминания разных военнослужащих, и "первопроходцев", тех кто брал дворец Амина, и воспоминания моего отца, который служил советником в афганской армии, без знаков отличия, с бородой на лице, в больших, закрывающих глаза очках. Воспоминания о войне - всегда страшны. Это, и подорванная безусыми солдатиками, психика, моих ровесников, которых я видела в Ташкентском военном госпитале.
Да, так получалось, что в Советском союзе все что-то собирали, студенты и школьники в РСФСР ездили на картошку и свёклу, а мы на хлопок.
В девятом классе, я, впервые с нашим 9"В" поехала на хлопок, мама меня собирала, как в многодневный поход, дала подушечку, чтобы сидеть на холодной земле, дала термос, еды, словом, у меня была не сумка, а целый чемодан, авоська и ещё коробочка. Компания у нас было та ещё, заводная, Жанна, Светка-морковка, Машка, Лорик, и наш друг Олег Тен.
Мы прекрасно провели день, сначала нам показали, как повязывать марлю и как собирать хлопок. Мы его сгружали в грузовик, с другой стороны нам его снова сбрасывали, и мы удалились пообедать. Залегли в хлопчатнике, кажется, некоторые из ребят выпили, потому что потом, в автобусе, когда мы ехали назад, пацаны держали открытыми двери, чтобы кто-то из них смог проблеваться и пописать. А, когда мы проезжали удобренные навозом поля, и нечем было дышать, то Ольга Полякова, кстати, она и сама постоянно "портила" воздух, закрывала нос пальцами и дышала через рот. Мы смеялись.
С нами были Валентина Александровна, Галина Павловна Чернова, словом кортеж наш был внушительный. Только вот не помню нашу классную, преподавателя немецкого языка Клочкову Марию Степановну, а Зоя Каримовна, конечно же была! И был десятый, выпускной "Б" класс, сестра Жанны Гумбатовой, Натали, она как-то сразу после школы выскочила замуж, и мы все, наша заводная троица, гуляли тогда в ресторане гостиницы "Москва".
Их отец, Карен Робертович, закатил шикарную свадьбу, а второй день отмечали дома, во дворе. Я пекла красивый трехэтажный торт.
А потом, мы стояли с Жаннет под окнами роддома, и родилась у Натали дочка, кажется, Яна. Уже взрослая, поди, Натали, наверное уже бабушка?
Ах, да, к чему я про хлопок вспомнила, да потому что когда мои родители совсем уехали в Россию, и папа приезжал уладить дела с квартирой, с багажом, то, чтобы меня, студентку второго курса не отправили на хлопок в октябре, он договорился в новом военном госпитале, что меня положат в урологию.
В положенное время я явилась в госпиталь. У меня был красивый сине-желтый спортивный костюм и мне выделили место в палате на четверых, женской, естественно.
Я гуляла по аллеям, и встретила мальчика, своего ровесника, 18-летнего пацана без правой руки. Мы сидели на скамейке и разговаривали. Я была, хоть и не стройняшка, но, ладная.
Пухленькие щёчки, узкие глазки, меня все в Ташкенте принимали за татарку.
Мы разговаривали с ним каждый день, я бегала на процедуры, а потом мне, сменилась медсестра, стали приносить таблетки. Целую мензурку, и красные капсулы, и беленькие кругленькие, и ещё микстурку на ночь. И дня три-четыре я там полежала, и начался у меня самый настоящий цистит. Да, думаю, надо делать ноги.
А как-же Сашу оставить, как он без меня, без моих бесед, как он справится в столовой? Кто нальёт ему чай в стакан? Кто подаст вилку и нож? Не нужен ему теперь нож, нечем помочь себе!
Папа мой после Афганистана служил начальником интернатуры в Ташкенте, в старом военном госпитале на Госпиталке. Мы жили там, пока не получили квартиру на Генерала Петрова.
Сколько я видела ребят на колясках, но мне было не до этого, я не понимала, что такое война!
Я поняла позже, когда уже в Курске, я прочитала родительские письма - папины к маме, мои не сохранились, и мамины к папе. Ни слова о войне, ни одного слова, зато сколько любви и нежности.
Так, вот, Саша, из глухой деревни Таборы, Кировской области. Как ему было жить, кем работать, за что он отдал часть себя? За какой такой интернациональный долг? Не знаю, жив ли он сейчас, почти мой ровесник, он родился 2 мая 1971 года, нет его в соцсетях, нет, ищу и не могу найти.
Красивый, светловолосый, курчавые, вьющиеся волосы, большие серые глаза и голос, такой завораживающий северный говор, с особыми гласными, он "окал", слова произносил тягуче, словно на распев.
Сколько всего интересного он мне рассказал, и о своём детстве, о том, как в седьмом классе стал серьёзно заниматься лыжами. Участвовал в многочисленных спортивных соревнованиях, но, спустя несколько лет лыжи бросил, потому что, всегда приходил вторым. Он так красочно описывал мне свои северные хвойные леса, где он знал каждый кустик, каждое дерево.
- Не смог я продолжить спорт, мне не хватало дыхалки, какие только кроссы я не бегал, и 30 км, и 5 км, но всегда находился тот, кто обгонял меня на последних метрах. И я был не первым, не третьим, а всегда вторым. Было очень обидно, и за отмороженные пальцы на ногах, и на самого себя я обижался, ну что такое быть середнячком! И как меня не уговаривал тренер, я с лыжами завязал, только изредка, по выходным я бегал по лесу, чтобы вновь и вновь ощутить на своём лице колючий северный ветер, дышать морозным лесным воздухом, бежать по лыжне, куда глаза глядят, ни о чём не думать.
- А леса у нас знатные, - говорил Саша.
И грузди растут, и белые грибы, и целое море ягод. Я с друзьями очень часто пропадал в лесу, в хорошую погоду мы строили шалаши и играли в войнушку, - вспоминал он своё детство. С мамой и папой собирали грибы, чтобы их засолить, засушить, а потом, доставать из погреба и уминать солёные чёрные грузди с луком и блинами из русской печи. Вкусно!
Он так интересно рассказывал о своём детстве, об учёбе в училище, о том, как после восьмого класса уехал из своей родной деревни в город Киров, как учился на пожарного, а тут, и армия подоспела. Исполнилось ему 18 лет и он попал в весенний призыв. Учебка, и его посылают в Афган. Мать плакала, отец тоже, ведь все уже знали, что наши ребята там ни за что гибнут, что привозят в Россию закрытые цинковые гробы. Особый груз - груз двести - что вовсю работает Комитет солдатских матерей, что есть такие солдаты, которые считаются пропавшими без вести, что есть калеки. И все, абсолютно все, кто прошёл эту, не нашу, чужую войну, навсегда остаются с поломанной психикой, потому что, это совсем не просто - выстрелить в живого человека.
Я гладила его по руке, а он всё вспоминал и вспоминал боевые действия, как его, единственного, кто умел собрать и разобрать ручной станковый гранатомёт СПГ9, никогда не обижали старослужащие. Как вели себя другие, как в одном бою, окружённые на высотке, держали её двое суток, как мучила жажда. Им, с неба вертушки сбрасывали бурдюки с водой. Успел поймать - ты напился, не успел - бурдюк бился о камни и драгоценная вода проливалась.
- Как я люблю тишину, - говорил Александр Зубров, здесь, в госпитале, я не могу спать ночью, я всё вспоминаю свой последний бой, когда мне гранатой оторвало руку, - голос его дрожал, глаза становились красными, как у быка перед боем, пальцы левой руки сжимались в кулак, у него дрожали колени, и я чувствовала, как под больничной пижамой, начинало стучать всё быстрей и быстрей его сердце. И я понимала, что у него не только нет руки, у него ещё и с головой серьезные проблемы, с психикой.
Я плакала, когда он рассказывал мне во всех подробностях тот ужас, и ту невозможную боль, которую он испытал. Это случилось на одной из операций под Газни. Опасный был район Афганистана - рядом Пакистан, горные тропы и перевалы, по которым без конца передвигаются "духи".
Пэ-образная блочная казарма, вертолётная площадка, за казармой склад боеприпасов и туалет.
- В Газни я охранял аэродром. По периметру стояли наши БТР-ры, а вертолётная площадка со всех сторон огороженная, всё равно очень хорошо просматривалась с гор, и из дувалов по-соседству.
Когда было тихо, то вечерами нам показывали кино. Это спасало от разных тяжких мыслей, и хорошо помогало заснуть.
-Нам, мальчишкам ещё, было очень страшно, я убивал людей, - пойми, говорил Саша, не только нажать на курок, но и видеть, как оседает живое тело, ложится на камни, и дёргается в конвульсиях. Мы боялись всегда, и когда на БТР-рах мы отправлялись в горы на зачистку горных селений, меня всегда трясло мелкой дрожью.
- Мне уже полгода осталось до дембеля, и вот, в конце ноября 1988 года наша колонна отправилась в горы. Впереди шли саперы и тральщик, колонна двигалась очень медленно, я, как мог, держался на БТР-е, всматривался в окрестности, и не знал, что все мы идём на верную гибель.
Надо сказать, что погодка была та ещё, хоть и не жарко, но из-под панамы ручьём текли струйки пота. Гимнастёрка тоже вся промокла. Вот мы и на месте, безымянная высота 2758 метров над уровнем моря, чем , она была важна, никто из нас не знал. Мы стали окапываться, я установил свой гранатомёт, таскал тяжеленные камни, стараясь оградить себя от опасности открытого пространства.
Солнце стояло в зените, со всех сторон было видно, уже пожухлые, жёлтые травы, и камни, одни камни вокруг. Мы сели пообедать, банка тушёнки, кусок хлеба, запили водой. И тут, начальство наше, наш капитан Сотников Сергей Александрович, даёт нам приказ приготовиться к бою.
Застыл, затаился возле своего оружия, жду. Вижу тени, за камнями замелькали моджахеды, и пошли наверх густой цепью, в рост, не боясь ничего и никого.
- Обкуренные, сто пудов, - пронеслось в наших рядах.
- Без команды огонь на открывать, - донеслось до меня от капитана. Лежу, а меня бьёт нервная дрожь, но руки тверды, и мы начинаем стрелять. Бой, как я его видел из своего "гнезда", был не простой, а даже безумно тяжёлый, эти сволочи подбирались всё ближе, кричали Аллах Акбар, рус, Москау, всё поливая огнём своих автоматов.
И тут, прилетело и мне, в сотую долю секунды, меня подбросило вверх, я ничего не видел, темнота в глазах, из ушей течёт кровь, а из гимнастерки торчит кость. И шок, такой сильный болевой шок, что я просто ором орал; ко мне никто не спешил на помощь. Я должен был сам, должен, должен жить, стучало в висках. Я снял ремень, пытался перетянуть остаток руки, у меня ничего не получалось, я не мог подняться, сухая жёлтая пыль застилала глаза, развороченный гранатомёт был бесполезен, я вжался в землю и закусил губу. Потерял сознание.
- Всё, очнулся в госпитале в Ташкенте, смутно помню, как летел на вертушке, как летел в медицинском военно-транспортном самолёте, как переложили на операционный, такой узкий стол, наркоз. И вот, теперь я здесь, сижу на скамейке с тобой, Алёна, и не знаю, как смогу жить дальше. Кому я нужен, калека, неполноценный, и тут он заплакал, не навзрыд, а так, тихо. Слёзы катились одна за другой, и капали ему на пижаму.
Я достала носовой платок и стала вытирать их. Мы молчали, я была потрясена, никогда ещё, ни один мужчина не был со мной так откровенен и слаб. Он успокоился и мы разошлись. Я долго смотрела ему в спину, он не обернулся, шёл в своё завтра обиженный и на свою родину, и на весь мир, и на самого себя.
Александру Ивановичу Зуброву предстоял долгий путь реабилитации, может сделают протез, - подумала я, шагая к своему урологическому отделению.
Назавтра я ушла из госпиталя, справку-освобождение я получила, придуманный цистит прошёл сам по себе, мне нужно было учиться, ходить на семинары и лекции, в библиотеку, словом моя студенческая жизнь вернулась в свою колею.
Я снова беззаботно болтала с подружками, вечерами мы гуляли по Бродвею, сидели в "Гуновше" и пили хороший кофе. Я научилась гадать на кофейной гуще, потому что прочла книгу "Звёзды и судьбы", и выучила наизусть все сто сорок картинок, объясняющие символы, которые могут быть в выпитой тобой чашке. Мы почти каждую субботу ходили в кафе и я стала практиковаться в своих гаданиях не только на чашках подруг, но и соседние столики, которые занимали парни, тоже иногда просили "заглянуть в будущее".
Всегда, когда я смотрю на перевёрнутую вверх дном кофейную чашку, всегда мне хочется верить, что там окажутся только хорошие символы, но это не всегда так.
Попадаются и сплетни и ложь, и предательство, и долговые обязательства, и болезни. Несколько раз я видела на чашках парней смерть, и почти всегда гадания сбывались, сколько раз я гадала нашему с девчонками общему другу Равшану Башарову, столько раз я видела три креста, и действительно, он рано умер, от передозировки.
Пол Массива, где я жила, половина ушли в небытие. Помню, как-то Равшан рассказывал, как они с бригадой ездили в Чуйскую долину, как, раздевшись догола, бегали по конопляному полю, потом соскребали с себя пыльцу и варили ханку. Да, чего только мне не доводилось видеть в своём студенчестве. И одну фразу Равшана я запомнила на всю жизнь: "И кривые брюки найдут себе хозяина, и горбатая женщина выходит замуж".
Она стала мне утешением после первого, неудачного брака, одним из главных девизов моей жизни. Наряду с более поздним моим высказыванием: "Вижу цель, иду к ней" и одной из китайских моих любимых пословиц: "Кто никуда не движется, тому в спину не дует попутный ветер", а также с присказкой моей покойной бабушки Валентины Осиповны Бондаренко, маминой мамы: "Под сидячую попу Мартини не течёт".
Вот так и живу, собираю, потом пишу, до мозоли на пальце, до звёздочек в глазах; так написала диссертацию, по отечественной истории, про историю миграции российских немцев в 90-х годах XX - начале XXI века. Три области, Курская, Орловская и Тульская, их Государственные архивы, текущие архивы Миграционной службы всех областей, статистические данные, которые я собирала, истории жизни семей российских немцев, которые учились у нас, в Доме знаний, на курсах немецкого языка "Привет, соседи!". Всё это было мной накоплено, обработано, написано в научный труд. И успешно завершилось защитой и получением государственного диплома о присвоении мне учёной степени кандидата исторических наук. Не без помощи моего коллеги Владимира Антоновича Соколова и моей непосредственной начальницы Антонины Павловны Бесединой. Шесть лет я писала диссертацию, шесть замечательных лет, поездок и командировок в Москву на научные конференции.
За это время вырос мой сын, я пошла в аспирантуру, когда ему не исполнилось ещё трёх месяцев, а защитилась в 2009 году. Мой диплом - моя гордость, мой пьедестал, моя ступенька в карьерной лестнице. Мои встречи с учёными со всей России, из Германии, Узбекистана, Азербайджана и других стран. Выступления с научными статьями, научили меня увереннее себя чувствовать на сцене, за трибуной, у микрофона; при работе над моей рукописью я и встретила свою новую любовь - Сашеньку, он говорил мне такие незабываемые комплименты, что я просто в них утопала:
- Ты, самая роскошная женщина Европейской части России, - говорил мне мой новый друг, любовник, Александр Адольфович Соловей, о котором у меня остались самые тёплые и душевные воспоминания.
Вот, насколько интересной может быть научная жизнь, я познала на себе, это, как в том анекдоте: "Я на конференцию, на ней и заночую, - говорил младший научный сотрудник своей жене, уезжая в другой город".
Что-то отвлеклась я, от своей чётко прописанной сюжетной линии, об Афганской войне, о воспоминаниях моих родителей, о вечном, о бесконечной, всепоглощающей любви, которая царит в нашей семье.
Когда отец уехал из Казани в Афганистан, он пробыл там один полгода. Мама отправилась следом. Папа писал ей письма, потом они оба писали письма мне, в Новосибирск, где я жила у своей тёти Аделины и дяди Володи Боевых. Эти письма сохранились, и я хочу выборочно привести их здесь, в этом романе. Они заслуживают того, чтобы быть опубликованы. Ни слова о войне, сплошная любовь и боль разлуки.
Уже закончив Университет в Ташкенте, вернувшись в Курск, я прочитала эти письма и вот тогда, почти тридцать лет тому назад я и задумала написать роман об Афгане.

2. Воспоминания очевидцев.
Что собой представляла эта страна в конце XX-го века? Почему руководство СССР ввело туда наши войска, как штурмовали дворец Амина, как к власти пришёл Бабрак Кармаль? Обо всём этом мне рассказали старые газеты и очевидцы. Мой друг, Андрей Иванович Уральцев, попал в первый, самый первый год, когда мы вошли в Афганистан.
Страна гор и долин, где процветает торговля наркотиками, где цветут в горах огромные маковые поля, исламская страна, где женщины ходят в чадрах и по сей день.
Мне хотелось бы сказать вам, мои читатели правдивые слова и об Апрельской революции в Кабуле, и о древней земле, где и сегодня продолжается необъявленная война, где изуверы под маской "защитников ислама" разрушили сотни школ и лицеев, зверски расправились со многими учителями и патриотически настроенными духовными служителями, уничтожили ряд памятников национальной и мировой культуры. Где планомерно, у афганского народа уничтожалась надежда на светлое будущее.
Вы узнаете о том, в каких условиях Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА) и Правительство Демократической республики Афганистан вели и воплощали в жизнь основные задачи революции 1979 года. Пытались при помощи контингента советских войск выполнять и реализовывать ликвидацию вооруженной интервенции Штатов, ликвидировать внутреннюю контрреволюцию. Как пытались провести социально-экономические реформы и преобразования в интересах народа.
Мой отец Вячеслав Матвеевич Попов, да впрочем, как и все остальные военные, прослужил в Афганистане долгие и неспокойные два года. Похудел до пятидесяти двух килограмм, вернулся на родину весь седой, с больным желудком и кишечником. Мой друг Андрей Уральцев навсегда остался "тронутым" этой безуспешной кампанией, этой авантюрой советского руководства.
Да, война, и становление нового Афганистана, не могло не отразиться на трудном быте древних и благородных пуштунских племён и представителей национальных меньшинств, честных простых афганских дегхан, которые, в основной своей массе все были неграмотными. Поэтому афганская армия и шла на любые жертвы во имя народа, стараясь воплотить в жизнь завоевания революции.
Итак, Уральцев Андрей Иванович, уходил в армию, в Олимпийский призыв, как и все сознательные советские парни с чистой душой и светлой совестью. Тогда, в последнем, 10-м классе, у них в школе самым популярным вопросом в анкетах у девушек был такой: "Кто первым из класса попадёт заграницу?" И он, не зная что тут написать про кого-то другого, вписал в графу своё имя:
- Я!
Так и случилось, он попал из класса в Афганистан первый, не в Германию, не в Чехословакию, не в Польшу, где размещались военные части нашего западного контингента за рубежом. Понятно, что особо хвалиться перед девицами было нечем, но судьба, штука непредсказуемая.
Нужно сказать, что наш герой, Андрюша, был раздолбай, за словом в карман не лез, и себя в обиду никогда не давал. В Чебаркуле, в учебке, он и встретил "пройдоху номер один", земелю с Кургана. Витёк, с ним они и попали в Афган, был прирождённый механик, он и родился с гаечным ключом в зубах, вечно копался в моторах всего, что в те годы двигалось. И в моторах сельскохозяйственной техники, и как оказалось, в моторах военных машин тоже. Да, пара получилась взрывная - один правдолюб, а другой сразу, своим намётанным глазом видел, где что плохо лежит. Понятно, что таких отчаянных молокососов никто и не пытался обидеть. Они стояли друг за друга горой, спина к спине.
Да, артиллерийские войска в те годы были очень популярны. В тяжёлые годы Великой отечественной войны говорили, что пехота - царица полей, а артиллерия - бог войны. И Андрей и Витя с удовольствием осваивали военную науку, постигая основы воинской службы в классе, изучая устав, и прилежно, с охотой, новые "игрушки" для мальчиков, АКМ, РПГ-7 и СПГ-9, собрать и разобрать на время, никогда не составляло для них труда. Ну, а гранатомёты Уральцев знал, как свои пять пальцев, собрать, разобрать, протереть и начистить до блеска - всё доставляло ему удовольствие.
Так, в учебке ему бы и остаться, тем более, что стал он сержантом, но, несдержанный на язык, острый, как бритва, он неоднократно выступал в перепалки с офицерами, за что и был "отправлен в Афган на перевоспитание". Витёк пошёл паровозом. Уж не знаю, что они отчебучили, но не возлюбил их ротный шибко, с гнильцой наверное попался ротный, не простил мальчишечьей выходки, быстренько состряпал предписание, и вместо того, чтобы остаться дослуживать в качестве примера для новобранцев, наш "неадекватный дятел", как называл его ротный за глаза, после шести месяцев в Челябинской области, отправился "по этапу в Термез".
Разве же можно резать правду-матку в лицо, не зря в народе говорят, что простота хуже воровства.
Весна, а особенно лето 1980 года, когда Уральцева Андрея призвали, были поистине сказочными, когда со всего мира, к нам в СССР ехали на летнюю Олимпиаду-80 спортсмены с разных стран и континентов. Чистая, вылизанная Москва, все криминальные элементы, как тогда называли всех маргиналов, были высланы за 108-й километр от МКАД, проститутки-валютчицы, барыги, спекулянты всех мастей и способностей, все были взяты наперечёт парнями с Лубянки, Петровки и Огарёва.
Все, абсолютно все республики Страны Советов принимали участие в подготовке и проведении столь грандиозного события.
Я даже лично знала двух девочек, моих одноклассниц Олю Герасимову и Марину Тюрину, которые в составе большой женской команды по спортивной гимнастике, выступали на том олимпийском стадионе в долгожданный день открытия Олимпиады в Москве. Быстрее, выше, сильнее, пять Олимпийских колец, и началась, и успешно закончилась она. Под улетающего в небо коричневого плюшевого мишку, стадион Лужники плакал:
"До свидания, Москва, до свидания" - подпевали все советские граждане и гражданки, сидя у экранов своих цветных и чёрно-белых телевизоров.
И тут, как гром среди ясного неба - печальная новость: умер, скоропостижно ушёл из жизни "голос эпохи" Владимир Высоцкий. Актёр, поэт, автор и исполнитель своих песен. Его слушали все, от мала до велика. Он прожил красивую, но короткую жизнь. Он жил наизнос, так, что явно ему не было мучительно больно за ушедшие годы. Его магнитофонные записи с хриплым, только ему присущим голосом, кассеты, переписанные и заслушанные "до дыр" были почти в каждой советской семье.
Именно из Афгана мой папа к машинному Panasonic привёз четыре кассеты с песнями Высоцкого, я на них выросла, мы учили его песни наизусть, потому что каждое слово в них было правдой. Правду не любят официальные власти, правду любит народ, а народ умеет хоронить своих героев. Очередь на прощание с народным артистом Владимиром Семёновичем Высоцким, людской поток за похоронным кортежем была такой многочисленной, что власть отступила. Власть сдалась. Похоронен актёр на Ваганьковском кладбище в Москве, годы прошли, сменился век, а на его могиле всегда свежие цветы и обязательно кто-то плачет или поёт:
    "Здесь вам не равнина -
     Здесь климат иной,
     Идут лавины одна за одной,
     И здесь, за камнепадом
                ревёт камнепад.
     И можно свернуть, обрыв
                обогнуть,
     Но мы выбираем трудный путь,
     Опасный, как военная тропа."
Это одна из моих любимых песен, я тоже ходила в горы, в горы Тянь-Шаня, на ледники, туда, где растут эдельвейсы.
Приключение это, воспоминание о нём заслуживает того, чтобы описать его подробнее. Итак, далёкий девяносто первый год, папа уже уехал в Курск, Лизоньку мама тоже отправила в Россию, чтобы присматривать за папой, не загулял бы ненароком. И сама, Галина Ивановна тоже, при любой возможности летала к мужу.
На майские каникулы, не успела мама ещё добраться до ташкентского аэропорта, уже в нашей трёшке на Генерала Петрова была собирушка. Я и Светик Ким собирались с новой, вполне себе адекватной мужской кампанией в горы.
Их было пятеро, Лев Савицкий, Антон Каракадаев, Коля  Иванов, Коля Смольников и Светкин хахаль Гриша Небогатых. Я ни разу до этого пешком в горы не шла. Я и не знала тогда ещё что такое горы. Я тщательно собрала свою коричневую, из качественного дерматина сумку, а сама оделась, как в институт: бананы, кофточка нежно салатовая и серые лодочки на каблучке-рюмочке.
Мы встретились на автостанции и Светик познакомила меня со всеми. Я сразу обратила внимание на Лёву, высокий еврей с серыми глазами, кучерявый, как Макаревич из "Машины времени", даже чем-то неуловимо на него похожий; ребята забрали наши сумки и мы, с огромными туристическими рюкзаками поместились в автобус.*


* отрывок из романа


        май 2023 года