Поцелуй Ляси или Флотину Строят Бобры

               
                «Волк растерзает того,
                кто ведёт себя как ягненок» 
               
                приписывают  Г. Димитрову
               
               
               
               
   «Дело в том, что после того, как типичнейший представитель  «Narrow Wayтивного»  искусства, некто «Бе-Ге» обозвал великого Аустенита Вольфрамовича*  не иначе как «Истинным тружеником наших времен», на первый взгляд ничего не изменилось…  Но это не так.» - вещал с приятной картавинкой женский голос из автомобильного приемника старенькой «Газели». Ведущая еще немного шепелявила (а эту традицию, вразрез правилам, укоренил на FM радио теперь уже вечный охотник Д).
    Мне нужно было повернуть на базу, а я недавно пересел с «автомата» на «механику» и испытывал дискомфорт от вождения. Пересел я, конечно, не по своей воле. Говоря словами великого поэта доковидной Руси, попал я в поле зрения синеглазых волков и в мгновение ока лишился своих активов и в полной мере познал категорический федеральный  императив. Естественно, погружённый в нижние слои социального Шаданакара, я сделался водителем старенькой «Газели» и ехал на базу за кожаным диваном для толстосума, на которого еще не пал испепеляющий взор синеглазых товарищей.
    Теперь жизнь моя была обременительна, скучна и ничтожна. Всё лучшее осталось далеко позади, и даже воспоминания о светлых днях стали меркнуть в моей никчемной памяти.
    По радио заиграла старая песня: «Сергей Ильич – работник сна, одетый в шелк, шелестящий волк». Музыка плавно утихла, и  тот же картавый голос вкрадчиво (как это умеют делать работники СМИ), изложил пятое значение нижних миров и образ волка в творчестве доковидного классика. Музыка снова заиграла.
    Услышав знакомые слова песни, я вздохнул. Защемило сердце. Вспомнились юные годы, море, а тогда еще на дворе был Советский Союз, и мирное солнце светило из бесконечных голубых небес…  Ух, (выдохнул я) с годами  становлюсь сентиментальным (а мне уже пятьдесят два года). Тут машина хрюкнула и остановилась у складских ворот.
     Кладовщик Пафнутий толстыми пальцами принял накладную и, не смотря в неё, спросил:  «Бойцы на разгрузку нужны?».
    Глядя на его пальцы, я чихнул. В нос ударил неприятный запах, такой же, как  в 514 камере в ИВС на Петровке. Этот запах ни с чем не перепутаешь. Откуда я знаю, как пахнет камера? Результат вращения в межзубном пространстве клыкастых волков с Пречистенки. Из «Газели»  долетели слова песни: «Как волк не умеет есть мясо, как птицы не умеют летать».
    Я бросил взгляд на упитанное лицо кладовщика и, морщась, сказал: «Там есть».  Два худеньких азиата тут же без слов закинули диван в машину. Пафнутий сунул мне сопроводительную бумажку, и я поехал. Колесо попало в яму, и радиоприемник сам переключился на другую станцию.
   По радио объявили, что известный комик-депутат Пабел Боля и его жена Лейсар Ненашевна стали первыми в мире супругами-министрами Культуры, объединяя в двух любящих юридических лицах ответственный государственный пост. Это был апогей бинарного торжества в философии мировых СМИ, ответ западным мерзавцам, подтачивающим наши скрепы (так было сказано). Как известно, близкие звали Болю ласково Пабликом. Из этой нехитрой интенции оборотистый Пабел создал новую либерально-юмористическую платформу Public inc. с  которой и прошел в девятый созыв Госдумы. И по золоченным ступеням махнул в министры.
   При выезде с базы нужно было повернуть налево. Дорога была, как и положено ей быть разбита и без разметки. Знака, запрещающего поворот налево, тоже не было…  И я повернул. «Газелька» натужно захрипела и стала вытягивать меня на тракт.
    Я переключил радио обратно на картавую деву, которая быстро обрисовала трансформацию фразеологизма «тамбовский волк». И заиграла песенка Бе-Ге «Бурлак»: «А вороны молчат, а барышни кричат тамбовской волчицей или светлой сестрой». Подпевая невпопад, я отметил, что стихи красивые.
    И вот тут, на словах «тамбовской волчицей» как только я завершил поворот, на капот «Газели» запрыгнул гаишник в расстегнутом мундире, с фуражкой набекрень и, сложив руки крестом, кивнул, мол, приехали.
    Я ничуть не удивился, только вытянул шею, чтобы посмотреть, как сотрудник стоит на покатом капоте  «Газели». И действительно, уставные ботинки его плотно, как приклеенные, стояли на капоте, создавая неестественно острый угол с голеностопами, унизанными в идеально отглаженные полицейские брюки, как на сломанном манекене.
   Радио затихло само собой. И промеж нас произошёл странный разговор. Майор (а я сразу обратил внимание на погоны), не открывая рта (т.е. в прямом смысле, он просто смотрел на меня через лобовое стекло), обратился ко мне с претензией: «Мол, чего нарушаешь, командор?». Пока я раздумывал, каким образом он со мной общается,  услышал уже более настойчивый вопрос с нотками раздражения: «Мать твою! На меня смотри! Сплошную пересёк! Ты что творишь, паскудник?».
     В висках застучало: «Нарушение! А я на условке. Что делать?». Майор медленно наклонился вперед, прижал плотно ладони к стеклу и, прислонив левое ухо к лобовухе, словно вслушиваясь в мои мысли, резко повернул голову ко мне:
- Что делать, говоришь? - и, не открывая рта, прошипел: - Наказать бы тебя надо. В тюрьму! Но мы поступим иначе.
    «Откуда он про тюрьму взял? - подумал я. - У меня что на лбу написано?». В знак согласия я приложил левую ладонь через стекло к его правой кисти, посмотрел прямо ему в глаза и мысленно спросил: «Что надо, майор?». Весь наш разговор проходил в неестественной тишине. Неожиданно заработало радио. Звучала песнь: «Белый волк ведет его сквозь лес, белый гриф следит за ним с небес». Я отвлекся на мгновение, чтобы убавить громкость. Когда я поднял глаза, на капоте уже никого не было.
     Через мгновение пассажирская дверь открылась, и в машину села женщина лет тридцати-тридцати пяти. Она улыбнулась мне:
- Майор сказал, что Вы любезно согласились довезти меня домой, - помолчав немного, она тихо сказала:
- Меня зовут Ляйсар.
   «Та самая Ляйсар, жена Паблика?» - подумал я и, решив нечему не удивляться, уже голосом спросил:
   - Вы Ляйсар из сериала «Флотину Строят Бобры», Вы  жена… «Ляся, я люблю тебя»?
   - Да, я та самая из «Бобров» и жена Пабла Боли,  - улыбаясь, ответила она.
   - О как…  А какими судьбами здесь, на дороге одна? Вы же министр Культуры?
   - Поэтому я здесь. В очаге культуры, так сказать.
   За окном машины смеркалось. Мы ехали небыстро, словно неспешно прогуливались вдвоем в летнем парке. Дорога была на удивление пуста. Складывалась ложно-романтическая ситуация. Я покосился на Ляйсар и только сейчас заметил, что платье чересчур обтягивает её спортивные формы.
   - Вы сказали, что где-то тут очаг культуры? – спросил я, вглядываясь в ночную дорогу.
   - А вот тут и есть очаг, - сказала она приветливо и плавно развернулась ко мне вполоборота, - Вы  про синеглазых волков рассуждали. А кто они, как Вы думаете? – она сжала губы и пристально посмотрела на меня.
Я почувствовал этот взгляд. Мою правую щёку словно кипятком окатили. Естественно, я не подал вида и смотрел прямо на дорогу.
   Откуда ей известно, что происходило в машине час назад, меня тоже не удивило, особенно после разговора со странным майором. Но я испытал неловкость, что такие разные люди в курсе моих размышлений,  не предназначенных для посторонних. Я выдохнул и ответил:
   - Моё мнение не совпадает с общепринятым. И, наверно, я скажу крамолу...  -  тут я замолчал и подумал: «Лихой разговор получается. Надо бы тактично сменить тему беседы». Ляйсар заметила моё замешательство и, поправив волосы попросила:
   - Продолжайте, прошу Вас.
   - Про угнанных в рабство и так понятно, - я сделал паузу (Ляйсар молчала),  - А волки. Волки - они  успокаивающего серого цвета. Ну, а зубы, так это у них с детства, -  я улыбнулся, -  волчий клык – это символ копья. Римский сотник Лонгин пронзил тело Христа копьем. На него, как известно, излилась вода и кровь, и он узрел Бога, в которого сейчас не верит ни… - я посмотрел в потолок,  - ни сам Бе-Ге.  Синеглазые волки – это современные крестоносцы, которые борются с нами, загнанными в рабство с рождения.
    - Остановите машину, - попросила Ляйсар, не отводя от меня взгляд.
   Я притормозил, свернул на обочину. Мы остановились.
    - Что случилось? – спросил я, тревожно поворачиваясь к пассажирке.   
   И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Ляйсар запрыгнула ко мне на колени и, крепко ухватив сухими ладошками мои щеки, со словами: «Какой же ты умный!», - нежно поцеловала меня в губы.
    Я почувствовал её свежее дыхание и лёгкий, неуловимый, приятный аромат. Время как будто остановилось. Неожиданно я вспомнил свой первый поцелуй. И это тоже было летом (на Ай-Тодорском маяке). Я вспомнил Настю Рязанцеву, юную загадочную девушку, мою первую любовь.
   Когда я понял, что происходит, я осторожно отстранился от Ляйсар, посмотрел в её блестящие в сумраке глаза и сказал: «Ляйсар…». Она снова попыталась приблизиться, но я остановил её.
    - У Вас семья, дети, муж такой известный! Зачем?  И потом, у меня есть любимая женщина, - тут я слукавил, когда меня арестовали, даже мама старшего сына заблокировала все контакты, и я больше года не общался с ребенком. А находясь под домашним арестом без денег, я никому уже был не нужен.
    Ляйсар, продолжая сидеть у меня на коленках, посмотрела на меня ласково, как мать, и сказала:
   - А Вы молодец, Дементий! Молодец!
   - Я не Дементий, - ответил я, замечая изменения в её голосе.
   - Поверьте мне. Вы, скоро им станете.
   Тут распахнулась водительская дверь, и в кабине появилась голова майора в фуражке. Вокруг вспыхнул яркий свет, заиграла музыка. Продолжая сидеть на мне, Ляйсар улыбнулась полицейскому, потрепала его, как котёнка за щеку и, повернувшись ко мне, сказала: «Познакомьтесь, это мой муж - Пабел Боля!».
   Майор улыбнулся, как кот из мультфильма, и сладко пропел: «Ляся, я люблю тебя!». После этих слов кабина старой «Газели» сложилась, как трансформер и мы втроем оказались на площадке в свете софитов, а в глубине  стоял тот самый  кожаный диван, который я вёз заказчику-толстосуму.
   Майор-Пабел размашистым жестом скинул с себя фуражку, снял полицейский китель и швырнул его в объектив камеры, которая снимала его в двух метрах от него. Мы с его женой сидели на диване и смотрели за происходящим на сцене. Как только китель коснулся объектива, за сценой загорелись огни. Я увидел алые подсвеченные столики, множество зрителей в огромном зале.
    Пабел, не оборачиваясь, показал рукой  на нас  с Ляйсар и, обращаясь в зал, сказал: «Вы сами всё видели! Вот он Дементий – победитель нашего проекта «Флотину Строят Бобры!». Зал загудел, зрители встали со своих мест и аплодировали стоя.
    Я нагнулся к Лейсар и тихо шепнул ей на ухо: «Я не Дементий». Она положила мне руку на колено, улыбнулась и сказала: «Это уже не важно. Наслаждайтесь… наслаждайся победой, Дементий».
   - Какой победой, что вообще происходит? – спросил я встревожено, не понимая что делать.
   - Сейчас всё поймёшь.
   Она взяла меня за руку и подвела к Паблу.  Пабел ухватил меня за вторую руку, и они оба, как по команде, подняли мои руки вверх. Яркий свет ударил мне в лицо, я прищурился, но это не помогло, и я опустил голову, чтобы не ослепнуть от прожекторов.
    - Бобры - добры! Добры бобры! Бобры Паблику равны! – закричал Пабел, и зал заревел в ответ. – Ну, кто мне говорил, что не найдётся честного мужика в России?! Кто из вас говорил мне, что любой соблазнится?! Вот ты, - Пабел ткнул рукой в зал, - ты, сколько поставил, что Дементий не устоит?
   Из зала крикнули: «Десятку!».
   - Ага, десять лямов гринца здесь! – кричал Пабел. Зал завыл еще громче. Пабел повернулся ко мне и сказал, - Таких тут знаешь сколько? Ползала сидит! Мне помощник в наушник подсказывает, ты уже выиграл двадцать семь миллионов долларов! Это еще не всё. Я поспорил вот с ним, - Паблик (а я уже могу его  так называть) указал на плотного небритого армянина, - что если честным откажется русский мужик – Дементий, он мне пятьдесят лямов скинет, - зал заревел с новой силой,  - Было? – обращаясь в зал, крикнул  Паблик.
   - Было! - ответил  белозубый армянин (наверно элитный стоматолог), и зал снова взорвался.
   - Ты русский? – спросил Паблик меня, развязно улыбаясь.
   - Русский, - ответил я.
   - Только имя своё не называй, погоди чуток. Подумай и ответь, ты готов  за десять лямов сейчас поменять своё имя на Дементий? Скажем, будешь теперь миллионером - Дементием Дементьевичем Дементьевым? У нас тут в кустах и представители  Барвихинского ЗАГСа с журналом, как нарочно.
   - Раз такое дело… Тридцать семь миллионов долларов?
   - Да! Тридцать семь!
Из зала спорщик крикнул: «Паблик, ну так нечестно!»
   - Это кто мне про честность тут, а? Готовь полтос, дядя! – Паблик повернулся ко мне. – Мы конечно,  не синеглазые волки, но кое-что можем! - тут Паблик приосанился и торжественно объявил, - С сегодняшнего дня с тебя снимают судимость, Дементий. Ты свободный, богатый и какое-то время знаменитый. Сам понимаешь, слава не вечна, - и уже совсем тихо, чтобы слышал только я, не разжимая губ, прошипел, - а вот доллар – другое дело... Шутка.
   И, как тогда в машине, Паблик, не открывая рта, спросил:
   - А как настоящая фамилия?
   - Лукавый, - ответил я силой мысли (т.е. совсем без слов), понимая, что разговор наш не предназначен для широкой публики.
   - Дал же Бог фамилию...
   - Шутка, - так же без слов заметил я Паблику, и на плохоньком английском спросил:
   - Хм, show must go on?
   - Le spectacle doit continuer, - на чистейшей французском, приятно грассируя на последнем слоге, ответствовал Паблик и поклонился публике.
   В эфире это эпизод выглядел так: Паблик сиял белозубой улыбкой, я молча смотрел в ликующий зал, и глаза мои сверкали слезой победителя.
   А в интернете вовсю уже крутили рекламный ролик Nike с Пабликом. И известный слоган Nike звучал так:
«Just do it… doit continuer»!!
   Как он это сделал? Я не знаю. Никто не знает.

   P.S. Когда всё закончилось, ко мне подошла Ляйсар, вложила мне в руку ключ с биркой и сказала: «Через дорогу гостиница, приходи. Я буду ждать». Я посмотрел на бирку, там был выбит номер 514.

* Вольфрам  -  самый тугоплавкий из металлов. Известен под названием нем. Wolf  Rahm («волчьи сливки», «волчий крем»). Это для тех, кто ещё сомневается.

to be continued... наверно, но не точно. Просто Паблик еще не читал.