Беда шла за бедой... жизнь дарила проблемы, а я от

   И пришла весна. Март 1990 года оказался таким солнечным и звонким! Я радовалась. Пели птицы, снег почти растаял. Как прошел мой день – 5 марта? Не помню. Забегая вперед скажу, что эта весна оказалась коварной. И в моей жизни весна на многие годы перестала меня радовать.
      На 9 марта мы пригласили к себе наших бакинских соседей Талика и Бориса с семьями.
               
                Утро и день 8 марта
      Утром 8ого Роберт сделал покупки, завалил стол продуктами. А сам решил поехать в Ереван, поздравить свою тётю с днем её рождения. Маня родилась 8 марта. Кроме того, он хотел ненадолго заехать к друзьям, у которых была помолвка. У Роберта с ними намечалась совместная работа.  Но об этом я тогда не знала. Роберт хотел сделать мне сюрприз и сообщить о своем первом задание - вылететь в Японию за первой партией компьютеров.
      Я кинулась к маме, попросила её отварить лобио и сделать долму. Но она отказалась, обиженно сказав, что это наши гости. Накануне её обидела моя свекровь. Пришла на пару минут и сказала, что мама и Мила хорошо устроились, сев на шею её сына. Я ничего об этом не знала.
     Когда мама отказалась помочь, я кинулась к Роберту и стала просить его не ездить в Ереван. Ведь можно поздравить и по телефону, а потом позже заехать и сделать подарок. Ведь у нас завтра гости. Я не знала, что ему предстоит деловая поездка и он должен был получить билеты и документы.
     - Я свою часть дела сделал,- ответил мне Роберт, - готовка на тебе, любимая.
     В дверях, поправляя белый шарф на его шеи, я вновь стала просить его отложить поездку в Ереван.
    - 8 Марта- праздничный день, а ты уезжаешь.
     - Не начинай, Люлек! Мы договорились - сказал он, надел шляпу и, поцеловав меня, ушел.
     Днем я была занята готовкой, а ближе к вечеру стала поглядывать на часы. 

                Наступил вечер 8 марта.
       Да, как сейчас помню, беспокойство появилось ближе к вечеру. Я стала чаще смотреть на часы. Мила несколько раз напомнила, что мы не поздравили тётю Седу, что надо к ней пойти. Я тянула время, поглядывая на телефон. Сестренке удалось меня вытащить из квартиры, и мы пошли к родственникам. Они сидели за столом и ужинали. Посадили нас за стол, стали угощать. А у меня в горло крошка не лезет. Все смотрю на часы. Уже десятый час. Минут через пятнадцать я извинилась и вышла. Мила за мной.
      -Ты чего?
     - Не знаю. Идем домой, мне что-то не по себе.
     Открыв дверь, я с порога закричала:
     - Мама, Роберт  не звонил?
     - Нет
     Я выскочила на улицу, показалось, что он позвал меня. На улице уже было темно. Походила возле дома, дошла до автобусной остановки и бегом вернулась в квартиру. И опять мне послышался его голос.  Я вновь бросилась на улицу, но там темнота и тишина. Мила выскочила за мной.
     - Ну, что ты мечешься?
     Я посмотрела на звездное небо и глубоко вдохнула. Сердце бешено колотилось.
     - Мне воздуха не хватает. Я задыхаюсь! Понимаешь, задыхаюсь!
    - Идем домой, поздно уже и холодно на улице. Дома будешь ждать своего Роберта.
    Мы поднялись в квартиру.  И только я сняла пальто, как раздался звонок. Я посмотрела на часы, было начало 11:00. Телефон зазвонил, я стояла возле телефонного аппарата и не шевелилась. Ноги вросли в пол, руки окаменели. И вдруг, испугавшись чего-то, я закричала:
    - Мама, возьми трубку!
    Мама вышла из кухни и посмотрела на меня и, увидев, что я стою рядом с телефоном, удивилась:
    -Что с тобой? Чего ты меня зовешь, а сама рядом стоишь?!
    - Возьми трубку! С Робертом беда. Сердце, наверное.
    - Что??
     -Узнай! Только узнай, он живой?-прошептала я дрожащими губами и прижалась  ухом к трубке, чтобы услышать того, кто звонил.       Незнакомец сказал, что Роберт попал в автокатастрофу и его повезли в егвардскую больницу. Когда мама положила трубку, я уже была на лестничной клетке. Мила бросилась вслед, прихватив мое пальто.
     - Люба, подожди,  надень пальто. Давай к дяде зайдем.
     Но я уже была на дороге и мчалась в больницу. Дорога вела вверх. Больница находилась на краю поселка. Вскоре меня стала догонять машина, которая сигналила и сигналила. Я продолжала бежать, не реагируя на сигналы, только немного посторонилась. Машина сравнялась со мной и я услышала голос дяди.
     - Люба, остановись. Больница далеко, садись в машину. Не сразу до меня дошли его слова. Какое-то время я продолжала бежать. Машина проехала вперед, дядя вышел и, схватив меня, буквально впихнул в машину.
     Ехали молча. Приехали. Подошли к регистратуре.  Мне протянули какой-то бланк. Я, не обратив внимание на бумагу, спросила:
     - Где Роберт? В какой палате? Регистраторша, полная женщина, что-то говорила на армянском, я не могла её понять и твердила одно и тоже:
     - Где? Куда идти?
     Она протянула мне помятую шляпу,  разорванное пальто,  авиабилет, часы и совершенно белый шарф и опять сунула бумагу в окошко. Я схватила часы, стрелки замерли на 21:15.  Я бросила все вещи на руки дяди Володи и кинулась вверх по лестнице.
     - Куда? Бумагу подпиши!- завопила регистраторша и вышла из будки, но её остановил дядя Володя.
     - Какой этаж?- крикнула я, не останавливаясь, перескакивая через две ступеньки.
     - Второй этаж,- услышала я голос женщины.
               
                Родненький, миленький! Как же так, как же так???
      Коридор был длинным и темным. К нужной палате принесли меня мои ноги. Это была единственная палата с открытой дверью. В палате был полумрак, но я сразу увидела Роберта. Он лежал так, как его опустили или скинули с носилок, в совершенно неестественной для лежащего человека позе. От простыни неприятно пахло. Наклонившись над Робертом, я увидела кровь на его лице, кровь и грязь. То же самое было на руках. Дрожащими руками я дотронулась до простыни и увидела, что она вся в мелких волосах, будто побывала у парикмахера. Я приподняла простыню и увидела разорванные брюки и ноги, запачканные смесью крови с землей. Левая нога лежала очень странно, будто сама по себе.
     - Родненький, миленький, как же так, как же так?
     Роберт открыл глаза, улыбнулся, улыбка была виноватой, но он узнал меня.
    - Все будет хорошо. Я тут, с тобой,- твердила я как заводная. Стала метаться по палате в поисках выключателя. Не нашла, вернулась к Роберту. Тут свет включился сам. Оказалось, что в палате был еще один больной, он и включил свет. Но я его не сразу заметила.
     - Вода! Нужна вода! Скорее смыть грязь и кровь. Где врач? Дежурный врач нужен.
     Я помчалась в коридор, дверь кабинета врача была закрыта. Я постучалась. Ни звука. Слева от меня я услышала голоса. На двери была табличка, я не разобрала надпись, распахнула дверь и оказалась в светлом кабинете, где одна медсестра стригла другую. «А-а-, так вот кто накрыл моего Роберта грязной простыней!» Девушки заметили меня и уставились будто увидели приведение.
     - У вас там мужчина весь в крови и грязи лежит. Если не обработать раны, может быть заражение. Где врач?- пересохшими от волнения, совершенно сухими губами, выдавила я из себя вторично: «Где врач?»
     - А ты кто? Что ты тут командуешь?- обратилась ко мне на армянском одна из медсестер. Спрашивает так спокойно, важно.
     - Я его жена! А у вас тут больница или парикмахерская? Почему вы накрыли пациента простыней с вашими волосами??  Где врач? Где дежурный врач?
    Поняв, что девицы не в состоянии осознать весь ужас того, что происходит и молчат, я срываю с одной из них белый колпак, пригодится как тряпка. Хватаю миску, набираю воду и загребаю вату и бегом в палату к Роберту. Мед сестры, опомнившись, кинулись за мной. И я слышу как одна из них говорит другой на армянском:
     - Эта собачья дочь, что себе позволяет? Вот проститутка! Только глянь на нее.
     На пороге палаты я остановилась, резко повернулась в их сторону и прошипела им в лицо:
     - Это вы проститутки! Это вам место в борделе, а не в больнице. Вызывайте вашего врача или я тут все переверну!!! Тут я сорвала и у второй шапочку, подумав пригодится и эта, чтобы удалить грязь.
       Я стала осторожненько снимать куски грязи и принялась протирать залитое кровью лицо, шею, голову. На голове обнаружилась огромная шишка. На руках грязь вперемежку с кровью уже прилично подсохла.  Увидав, что одна медсестра осталась в палате, я швырнула в её сторону грязную простыню и потребовала:
     - Шевелись, принеси чистую простыню и теплую воду!
     На ногах были не брюки, а лохмотья и  так страшно было смотреть на то, что называлось ногами.
     - Ножницы, принеси ножницы,- крикнула я.
    Роберт начал стонать.
    - Милый, потерпи,- твердила я, удаляя  дрожащими руками крупные куски грязи.
    В дверях появились обе дуры и я заорала:
    - Чего уставились? Кем вы тут работаете? Что стоите как столбы? Не знаете, как обработать раны? И где в конце концов врач?
   Одна из них убежала. Другая сказала, что врача нет. Дежурный врач оказывает дома. Праздник отмечает.
   - Какой праздник!? Он же дежурный врач!
   Оставив Роберта, я ринулась к ней, готовая сорвать с неё и халат. Кажется она поняла и сделала шаг назад.
    - Дайте его телефон!
    - Телефон только у него в кабинете.
    - Откройте его кабинет, мне надо позвонить!- орала я.
    - Нет. Нельзя!- с акцентом сказала она мне на русском.
    - Что значит нет?! –Даже преступнику дают возможность сделать один звонок!
    Тут на мою сторону встал и мужчина, тот единственный, который включил свет. Он что-то сказал им на армянском. Только теперь я рассмотрела его. Он сидел на койке в дальнем углу.
     - Где у вас телефон?- не унималась я. Наконец, меня повели в кабинет врача.
      Позвонила маме, телефон дяде я не смогла вспомнить.
     - Мама, звони тете Нине, твоей сестре в Ереван, звони сейчас же. Беда. Роберт разбит. В крови и грязи лежит в больнице. Врача нет, он празднует дома. Сестры сволочи ничего не делают. Ноги странно лежат, одна будто сама по себе, я боюсь дотронуться. Он стонет. Все так и скажи, ясно. Беда пришла!   
     И дала отбой и заревела. Потом помчалась к Роберту, на ходу вытирая слезы, чтобы любимый не увидел меня в слезах. Вошла в палату, а там такой стон стоит. Боже мой, да это Роберт стонет!
- Где болит, миленький, где? Ноги?  Спина? Где болит? И тут слышу:
     - Прости меня, Люлёк.
      И все. Больше он не узнавал меня, только стонал. Ох, как он стонал! Я заметила, что зрачки его округлились и почернели.
     - Миленький, родненький, только не уходи!- шептала я,- потерпи.
     В какой-то момент я подняла голову, чтобы набрать воздух и увидела в палате медсестру. Она плакала.
     - Где врач? - совершенно обессилевшая, прошептала я.- Где дежурный врач?
     Она протянула мне стакан с водой. Я выпила залпом и протерла смоченным платком губы Роберту. Он был в бессознательном состояние и жутко стонал. Стон переходил в крик. Я вышагивала кругами по палате, то подходила к Роберту, то отдалялась к окну.  Я смотрела на небо, когда же рассвет?  Утро, скорее бы утро. Я думала, что утром боль затихнет. Мужчина сидел не шевелясь на своей кровати в углу, возле окна.  А за окном была черная, звездная ночь. И луна как-то зловеще улыбалась.
     -Пожалуйста,- обратилась я к мужчине,-  пойдите вниз, там дядя Володя, передайте, чтобы он сам привез врача. Роберту очень плохо. Они не вызывают врача, говорят номер занят. Умоляю вас!
     Я говорила очень быстро, повторяя и повторяя просьбу. Кажется, он понимал о чем я прошу. Мужчина надел тапочки и вышел из палаты. Я пошла за ним, вновь и вновь просила его, умоляла его…просила ответить мне на армянском языке, что он меня понимает. И, наконец, услышала его. Он несколько раз сказал на армянском:
     - Хорошо, сестра, я все скажу, я все понял.
     Я побежала  в палату. Смочила платок и приложила к губам Роберта. Он среагировал, очень слабо, но я почувствовала движение его губ.
Теперь медсестра как тень ходила возле меня. Принесла воду и салфетку, и сама прикладывала  смоченный комок к его губам. Роберт почти не реагировал на эти прикосновения, огромные расширенные зрачки говорили о той жуткой боли, которую охватило все его тело. Время от времени раздавался душераздирающий стон, потом резкий крик и вновь стон.
     - Сделайте ему обезболивающий! – взмолилась я, глядя на медсестру. Она покачала головой.
     - Почему нет? Почему-у-у-? Дайте мне домой еще раз позвонить.
     На этот раз мне сразу открыли кабинет врача. Я вспомнила номер телефона дяди и позвонила Седе, узнала, что дядя Володя уже везет врача.
               
                Дежурного врача привезли.               

       Врач был «под мухой», но держался на ногах и  всем своим видом показывал, что он недоволен.  Медленно вошел в кабинет, медленно стал мыть руки, медленно надел белый халат и, не попадая в петлю, медленно пытался застегнуть халат. Я не выдержала, подошла к нему, чтобы помочь. Он грубо оттолкнул мою руку и процедил сквозь зубы на армянском, брезгливо посмотрев на меня: «Ненормальная». И тут я взорвалась!!!!
     - А если бы вы в крови, в грязи после аварии, были бы брошены на койку и оставлены наедине с дикой болью, в то время как дежурный врач не в больнице, а сидит за праздничным столом, а медсестры устроили парикмахерскую, ваша жена оставалась бы нормальной? – как  пули вылетали из меня  эти слова.  Врач окатил меня взглядом дикого горца и вышел молча из кабинета. Я помчалась за ним. Войдя в палату, он бросил мне через плечо:
     - Тебе тут не место.
     Я тут же поправила его: «Не тебе, а вам. И мне тут место! На ваши вопросы ваши сестры все равно не ответят. Они были очень заняты своими волосами, когда его привезли!
     Сказала, как отрезала и вошла следом и встала у изголовья. Сестры обе тут как тут прискакали с тазиком, ватой и с какой-то желтой жидкостью, с бинтами и ножницами. Врач отодвинул лохмотья, ковырнул в ране, в моих глазах потемнело и я вышла в коридор. Я вышагивала по длинному коридору и молилась за руки этого полупьяного дежурного врача. «Господи! Помоги врачу промыть раны, чтобы не было заражения! Помоги Господи Роберту!»
Я горела и  в какой-то момент мне показалось, что меня обдали прохладой. Я  не сразу поняла, что меня кто-то обнимает, пытаясь остановить.  Я попыталась освободится и продолжала молится, опустив голову.
      - Любочка!
     Я подняла глаза. Вероятно, я была похожа на обезумевшую женщину. Я не сразу узнала тётю Нину и не сразу заметила рядом её сына, Павлика. А когда узнала, прижалась к ней и слезы градом полились из глаз. Они оба приехали из Еревана, как только мама дозвонилась к ним.
     - Спасите его. Тут не больница, тут …  Я тут всю ночь воевала. Они его бросили и не подходили. Дежурного не могли найти, вытащили из-за стола, пьяного привезли. Медсестры - дряни! Просто швырнули его и бросили на  Роберта грязную простыню. А он в крови и грязи, она засохла и там ноги у него, они … лежат странно, и шишка на голове, огромная… Я сама видела…  Спасите его, тетя Нина!
      Мимо нас промчался какой-то мужчина. Он поздоровался с тетей и Павликом и они оба вошли в палату.
      -Успокойся! Мы сделаем все что надо. Вот и врач приехал. Успокойся и подожди в коридоре,- сказала тётя Нина и тоже вошла в палату.
     Я встала возле открытых дверей и увидела, как изменился в лице дежурный врач, как только увидел тётю. Нину Томасовну Надирову знали все в медицинском мире Армении. Второй врач осмотрел Роберта и похвалил за то, что раны хорошо обработаны. Он что-то  еще говорил, я на тот момент не все воспринимала. Для меня было главным, что заражения нет. Павлик подошел ко мне, обнял и сказал, что это Карлен Габриелович, хирург из Республиканской больницы, их друг. Роберт стал спокойнее дышать, укол подействовал.  Тётя Нина сказала, что утром нас перевезут в больницу в Ереван к этому хирургу. Вскоре они все уехали. Торопились, потому что на утро у самого Павлика была назначена операция. Врач из Еревана, уходя, подошел ко мне и сказал: «Все будет хорошо. Я вас жду!» и улыбнулся.
     На меня смотрели огромные добрые глаза. Лицо овальное, взгляд понимающий. Он мог и не подходить ко мне, но подошел. «Он похож на Роберта!»- подумала я и заплакала.

                Утро 9 марта.
        Ровно в 9 утра в дверях палаты появился этот дикарь-врач:
     - Иди вниз и жди!-рявкнул он и исчез.
     - Ну уж нет, я от Роберта никуда ни на шаг!
     Тут вошли двое мужчин и положили Роберта на носилки. Они мне и сказали, что нас перевозят в Ереван. Я взяла одеяло,  потом второе и  подхватила подушку. Пошла рядом с носилками. Внизу стояла машина скорой помощи и Эля, сестра Роберта. Она обняла меня и что-то накинула, сказала, что тетки Нина и Маня тоже приехали. Я никак не отреагировала. Только попросила её сопровождать нас. Подошел врач, попытался отнять у меня одеяло.
     - Это оставь,-  грубо велел врач.
      Я дернулась в сторону.
     - Утро холодное, в дороге Роберта надо накрыть!
     Сказала и полезла в машину. Как он посмотрел на меня, будто обколол колючками. Потом,  двумя пальцами правой руки  пару раз отодвинул  ворот своего халата на груди и произнес:
     - Уф! Скоро я от вас избавлюсь…
     - А как я мечтаю поскорее вас не видеть. Вы не представляете себе,- отпарировала я, сделав тот же жест, отодвинув ворот кофточки, которую Эля накинула на меня.
      И мне показалось этого мало. В машине, накрыв Роберта двумя одеялами и подложив подушку под голову, я продолжила:
     - Выходит, если бы не было у меня тёти Нины, лежать бы нам сейчас на койке в вашей больнице и помирать!? Где вы таких дур- мед сестер нашли? Почему они не стали вас вызывать, приняв такого пациента? Сколько раз я умоляла их сделать ему обезболивающий укол! А вы?  Удобно устроились -  дежурство дома с бокалом коньяка! Да я забыть хочу эту ночь, ваш персонал и вас лично!»  Врач молчал.
      Мы   проехали автобусную остановку, я увидела Маню, Нину, которая почему- то кинулась к машине и водитель резко повернул в сторону. Мы с Элей чуть не повалились на Роберта. «Ой, осторожно, ему же больно!» -сказала я и тут увидела наших бакинцев-соседей, которые махали нам рукой.  Машина пролетела мимо них. Дуло со всех сторон. Я все время поправляла одеяла. «Ему же холодно!» шептала я. Эля обняла меня крепко и сказала, что в таком бессознательном состоянии человек не мерзнет. Но я продолжала поправлять одеяла то с одной стороны, то с другой. 
               
              Республиканская больница  в Эребуни, 4 этаж, хирургия.
        В столичной больнице все делалось достаточно быстро. Нас ждали, приняли. И вот уже Роберт лежит на специальной койке в палате. Ему уже сделали снимок. Врач и медсестра возле него, работают с какими- то спицами. «Будем вытягивать!»-сказал врачи. Вскоре одна нога оказалась в подвешенном состоянии, другая уже в гипсе.  Меня никто не гонит, я рядом, стою и дрожу возле стола. Мне протянули белый халат и предложили сесть. Халат я натянула, но сесть не села. Медсестра сделала каких-то два укола. Врач сказал мне, что одна нога сильно пострадала в двух местах. Другая держится на связке, но все же держится. Несколько раз вслух врач, будто разговаривая с самим собой, повторил, что заражения нет и это очень хорошо. Я заплакала. Врач обнял меня за плечи и сказал: «Ты одно запомни, ты-моя помощница и чтобы никаких слез. Посмотри, в палате лежат больные, тяжелые больные и с ними остаются только сильные, которые мне помогают. Запомни. Никаких родственников, особенно ревущих. Ясно!?» Сказал, улыбнулся, потом обошел всех пациентов. Пошутил с каждым.   Все улыбались и реагировали на шутки врача. И только Роберт лежал без сознания, а я, как столб, стояла возле него. Эля уехала в Егвард, чтобы привезти мне смену белья. К вечеру приехал Карен, брат Роберта, сын тёти Нины. Я попросила его остаться со мной ночью. Мне было страшно. Этот парень три ночи оставался со мной возле Роберта, который неподвижно лежал в забытье. Днем приехали  тёти, привезли еду. Я все возвратила, объяснив, что Роберт не есть. Я не хочу есть? Да я даже дышать боялась, видя его неподвижным.
       На второй день, я стала слышать разговоры, видеть людей в палате. Оказалось в палате шесть коек и на всех лежат мужчины. Заметила, что в палате две женщины кормили больных, а, закончив, сами сели за маленький стол и стали разливать суп. Их было двое, а налили они три тарелки. Все это происходило как во сне. Я смотрела и видела, что вокруг продолжается жизнь, но себя я не видела в ней.  Откуда-то издалека, чей-то голос позвал меня и велел сесть за стол.  Я подчинилась и подошла к столу. Села. Было ощущение, что я со стороны вижу себя. Одна из женщин всучили мне в руки ложку и хлеб. Тут я заплакала и встала.
     - Спасибо, я не могу, я не хочу есть.
     - Тебе предстоит многое, откуда силы возьмутся, если не будешь есть и спать? Садись и поешь.
     - Он не есть. Я Роберта подожду.
     - За ним врач смотрит,- сказала та, что была по моложе, схватив меня за руку, усадила на стул.- Ешь! Я  знаю, что говорю,  сама прошла через это. Моего мужа по кусочкам собирали. Вон тот, что у окна лежит и командует мной. Твой придет в сознание, и ты будешь кормить его, а сейчас ешь!
      Я посмотрела на койку, где лежал её  муж, Овсеп. Он улыбнулся мне и сказал: «Слушай Лару, она права!»  Но слова эти не доходили до меня.  Вторую ложку я не смогла донести до рта. Вскочила, закрыв рот руками, чтобы плачь мой не вырвался и не нарушил больничную тишину в палате.
      - Вам спасибо, но я не могу есть,-с трудом выдавила я из себя слова.
      В тот день выписали двух мужчин, освободились две койки. Женщины легли вместе спать и меня позвали прилечь. Я не могла ни есть, ни сидеть и тем более спать. Я стояла возле кровати Роберта.

                Бессонные ночи, тревожные дни…      
      Наступала ночь. Слышно было как дышат больные, как посапывают женщины, кто-то стонет. И только Роберт лежит без движения. Ни звука! А под утро начинаются стоны. «Бедный парень», -слышу как одна из женщин говорит другой на армянском.
     Я опять заплакала. Наклонилась над Робертом и прошептала: «Ты придешь в себя! Ты обязательно придешь в себя. Ты не можешь меня бросить тут, меня и твоих девочек. Мы любим тебя» Когда я поняла, что сейчас я зареву в голос, я выпрямилась и пошла умыться.
    Глянула в зеркало и испугалась. Лица нет, одни огромные мокрые глаза. В голове мелькнула фраза «Сейчас он в коме, но он придет в сознание… Роберт придет в себя и увидит меня в таком виде?! Попрошу Элю привезти мне мою косметичку». Умылась и сказала себе: «Все! Слезы – роскошь. А роскошь сейчас не для меня!» Так я начала приходить в себя.
    На следующее утро, после обхода врача я вышла в коридор. Это было третье утро в больнице, когда я впервые вышла из палаты и пошла вслед за врачом. Очень хотелось узнать, почему в Америке сразу в машине начинают оказывать существенную помощь, а у нас уже третьи сутки и ничего не меняется. Мы просто лежим. Чего ждем? Я пишу «мы», потому что я так чувствовала. Меня не существовало в эти дни, я была там, где находился мой любимый.
     - Доктор, вы поймите, мы не умрем! Надо делать операцию, - пыталась я уговорить врача. Так мы дошли с ним до его кабинета. Он открыл дверь, вошел, я шла следом.
     Он предложил мне сесть, улыбнулся мне понимающе и… я заревела.
     - У нас другая методика. Сейчас он в коме, мы ждем 20-21 день.  Пойди умойся и так и передай Роберту.
     В палату я влетела совсем другим человеком. Теперь я знаю, что делать. Ночь не пугала меня более.
     Как проходили ночи? Ночью я шептала Роберту:
     - Не оставляй нас, умоляю тебя. Мы любим тебя. У тебя две доченьки, нас ждут мамы. Ты- наша опора.
     А потом уже совсем близко к самому уху я шептала:
     - Люблю тебя. Ты - дыхание мое. Ты, помнишь, что обещал мне состарится вместе. Помнишь?!
      Я разговаривала с ним. Я говорила без остановок, он слушал. Я знала, он меня слышит. Я говорила о наших планах, прислушиваясь к его слабому дыханию. Ласкала и целовала его руки. Тихо плакала, а на утро умывалась, наводила марафет и говорила себе: «Сегодня 8 день… сегодня 10…» Потом были 11, 12… 13... Опухшие веки, красные глаза говорили о многом. Но я не сдавалась. Я верила врачу! Когда он утром входил в палату, я стала как и другие в палате, улыбаться. И с замиранием сердца ждала, что скажет он, когда подойдет к Роберту. Диалог был коротким.
     - Что скажешь, Роберт- спрашивал  врач лежащего бес сознания Роберта?!
     - Сегодня 13ый день. Я слышала ночью его дыхание. Он набирает силы- докладывала я врачу.
     - Это хорошо! Смотри за ним. Помни о чем я говорил.
     Вот такой короткий диалог повторялся несколько недель.  Врач задавал вопрос Роберту, а я отвечала.
     Днем я стала помогать медсестре, она была в положении, мне было ее жаль. Помню, как я поймала себя на мысли, что мне хочется ей помочь. Я подумала, значит я оживаю. Значит у меня есть силы, и я об этом  ночью расскажу Роберту. Пусть знает, что я- его половинка  сильная.  Я получала таблетки для больных в нашей палате  на весь день. Общалась с женщинами в палате. Вскоре осталась только Лара, у которой муж упал, работая на лесоповале. Они были очень веселой парой. Понятно, дела их шли на поправку и не верилось, что  этот огромный здоровяк поступил в больницу совершенно разбитым в свое время, три месяца назад. Думая о них, я радовалась и во мне крепла надежда.
      Однако ночи были бессонными. Кто-то в палате поставил стул возле окна у койки Роберта. Я присела и даже сумела положить голову на подушку Роберта. Было по всякому, бывало слезы так душили меня, что я буквально обливала своего любимого. Может мои горячие слезы он почувствует и поймет, что он мне нужен. Однажды, я услышала тихую музыку. Откуда? Музыка в палате?- подумала я, продолжая  уже реветь от того, что музыка была знакомой и я знала, Роберт её тоже любит. – Слышишь, Роберт, знакомая музыка!- Что это? Что это? Боже мой, да это же Чайковский. Я притихла, перестала плакать и стала слушать музыку. Следующую ночь, я вновь услышала тихо звучащую классическую музыку. Я подняла голову и увидела, что на тумбочке у соседа стоит  малюсенький приемник. Это он ловил Маяк в первом часу ночи. Парня звали Гамлет. Ему отрезали ногу. Жена его бросила. Родители не могли приезжать, жили далеко, да и старыми были для поездки. Он лежал шесть месяцев. Это он заметил, что я перестаю плакать и прислушиваясь к музыке, успокаиваюсь. Об этом мы с Робертом узнаали через год, когда навестили его в Апаране вместе с Овсепом и его женой. Ах, какой же там хрустальной чистоты воздух!  На темном небе огромные яркие и очень низко разбросанные звезды. Нас так встретили эти простые люди. Про апаранцев ходят всякие смешные анекдоты в Армении. Считают, что жители Апарана простаки деревенские. Напрасно! Между прочем, Апаран -это та часть территории Армении, куда не поднялась нога турка.  Этот аппаранец  тонкой души человек, которому так не повезло. И будучи в беспомощном состоянии, он помогал мне. Заметил, что музыка меня успокаивает, а мне тогда так нужна была поддержка, любая.
     Медсестра, дежурившая ночью, предложила мне три стула и два одеяла, чтоб я могла поспать. Но наступила  21 ночь и я только сидела на стуле возле любимого. Днем гоняла тётушек, которые  появлялись и рыдали над Робертом. Нет, нет, он не должен был слышать их вопли! Мне казалось, что вопли их только смерть зазывают. Торопилась побыстрее их выпроводить в коридор. Говорила, что врач очень строгий и не позволяет в палатах надолго задерживаться. Больных много, им нужен воздух. В коридоре они важно усаживались на диван и насупив брови многозначительно поглядывали друг на друга.  Выручала меня их племянница, Элла, которая быстро выпроваживала их из больницы. Они злились на меня, но Эля быстро их отрезвляла. «Чем меньше слез, тем лучше. Раз не верят в его выздоровление, пусть и не приходят»,- поделилась я с Эллой.
     Навестила нас Гала, дочки тёти Лиды, обещала привезти бинты, шприцы и еще что-то, ушла и больше не появлялась.  Навестила нас и тётя Марго с сыновьями и тоже исчезла. После этих посещений мне становилось очень плохо. Я смотрела на них и понимала, они не верят в выздоровление.

                Встреча с бабушкой Гаянэ.             
       И однажды меня будто кто-то позвал. Я проснулась. На часах было начало пятого. Я вышла из палаты и побежала по лестнице на самый верх. На девятом этаже ремонт так и не продолжили, война помешала. Там валялись банки, мешки и другой строй материал. Пробежав по пыльному коридору, я бросилась к окну и распахнула его. Посмотрела на небо и замерла. «Такой лазурный небосвод! Где-то я слышала о нем – вспомнила я.. Ах, да то поет Нанни Брегвадзе о своем Тбилиси- подумала я и уставилась в небо. Прислушалась, ни звука. Тишина. Вдали розовела шапка Арарата. Слева возле горы висело маленькое облако. Вот она, божественная красота!  От созерцания этой божественной красоты сердце мое так защемило. Зацепившись глазом за  розовое облачко, которое быстро приближалось ко мне, я заревела. Мне показалось, что оно стало удаляется от меня. И кто-то там  есть на этом облаке. Глотая слезы, я взмолилась, совершенно не понимая почему, я обратилась к бабушке, матери моего отца, которая трагически погибла в Дербенте вначале ХХ века: «Бабушка, помоги мне! Я твоя внучка, там внизу лежит в коме мой муж. Мы любим друг друга и у нас дети. Ты хорошо знаешь, что такое любить. Помоги мне, не дай  потерять Роберта. Не дай детям моим сиротами остаться! Попроси Боженьку не разлучать нас. Попроси, чтобы  Он оставил Роберта  с нами!»   
      Я уперлась двумя руками в раму и нагнулась вперед, будто хотела разглядеть это видение на том маленьком облаке, которое резко стало удаляться. В этот момент чьи-то руки схватили меня за плечи и оттащили от окна. То была дежурная медсестра.  Она решила, что я хочу покончить с собой и броситься с девятого этажа. Она обняла меня крепко и что-то говорила, говорила на армянском. Я притихла в её объятиях, а потом сказала, что не собиралась покончить со своей жизнью, потому что у меня есть любовь и дети.
     - Идем, -сказала женщина,- тебя ждет Роберт.
     - Да, да, идем,- ответила я и пошла к лестнице,- идем к Роберту.
     На утро появлялся врач, как солнце для  нас всех. Переходя от койки к койке врач шутил,  интересовался как ночь прошла?!С ним  всегда рядом старшая мед сестра.  Маленькая пухленькая  сестричка все записывала, а потом приходила и, помню, как ставила Роберту капельницу и при этом разговаривала с ним.
     - Роберт джан, сейчас немного будет неприятно, ты уж потерпи, шоколад получишь, а когда встанешь, будем коньяк пить!
     Конечно, он не реагировал, но в меня вселялась надежда. Я была так благодарна этой медсестре. Другая светловолосая, беленькая  медсестра пред сном всегда заходила в палату к нам. Вначале появлялся её огромный живот, а потом она. И всегда улыбающаяся, весело сообщала: «Мы сегодня дежурные, дорогие мои! Спокойной ночи. Всем спать и видеть добрые сны. И спасибо вам за то, что я с сыном тоже буду спать».
      Она как-то шепнула мне, что после  вечернего обхода и  отбоя, я могу из сестринской комнаты перетащить мягкую кожаную скамейку и спать на ней. Скамейка была узкой и умещалась между койкой Роберта и Гамлета. Вот на ней я научилась лежать, а позже и спать. Вставала я рано в шестом часу, уносила скамейку в кабинет сестер до прихода врачей. Но впервые я воспользовалась скамейкой только ночью перед первой операцией. А до этого 20 дней я или стояла возле кровати Роберта или с ненадолго садилась на стул возле него.
      
                Он сказал, что любит меня!   
        А пока 21ый день нашего пребывания в палате. Был обход. Мне показалось, что врач дольше обычного задержался возле Роберта. Постоял, походил возле койки, зашел слева, потом справа  приподнял простыню, поглядел на конструкцию. И меня ни о чем не спросил.
      День был суматошный. Привезли раненых. Была перестрелка возле вокзала. Все говорили о Карабахских событиях. Там шла война...  Днем в палату с шумом привезли и уложили двух молоденьких солдат. В других палатах и даже в коридоре тоже разместили раненных и не только военных, но и гражданских. Вскоре к нам в палату зашли незнакомые женщины и покормили этих раненых. Один из них стал хвастаться другому, что стрелял и попал…  Как только я услышала этот разговор, подошла к солдатику и тихо сказала: «Ты в своем уме, мальчик? Чего мелишь? Тут все армяне, тебя только что чья-то мать умыла и накормила. Заткнись, если не хочешь, чтобы тебя тут же разорвали».  Мои мужчины молчали. Я пошла к Карлену Габриеловичу и сказала:
     - Солдат держать в палатах с гражданскими нельзя.
     - Я уже позвонил в военкомат, их сейчас увезут в госпиталь. Мне только драки тут не хватает.
      И действительно за солдатиками приехали очень быстро. И тут очнулся Роберт, буквально на пару секунд пришел в сознание и сказал: «Уйди от окна, Люлек, тут стреляют». Я вскрикнула и помчалась к врачу. Тот сидел в кабинете и раскладывал какие-то трубки, большие и маленькие. «Батарея что ли потекла у него в кабинете. Он собирается чинить её сам?»- подумала я и остановившись возле стола, радостно заявила:
     - Он любит меня, он сказал это! Карлен Габриелович, он пришел в себя и сказал об этом.
     - Он так и сказал?- переспросил врач, держа в руках какой то шуруп, одновременно рассматривая какой-то чертеж.
     - Да! Сказал, чтобы я отошла от окна.
     И вне себя от радости я добавила:
      -Он беспокоился обо мне, сказал что там стреляют.
     Врач оторвался от бумаги и посмотрел на меня.
 «Как же он похож на Роберта,- вновь подумала я. - Что он делает с этими трубами, он же не водопроводчик».
     - Карлен Габриелович! Роберт назвал меня  Люлёк, понимаете! - тут я заплакала.
     Врач вздохнув, встал и подошел ко мне:
     - Смотри! Это все что мне надо для операции. Завтра будет операция.
     - Завтра!- воскликнула я и заревела.
     - Завтра, завтра. Так что перестань плакать и займись делом.
     Как только я услышала последнюю фразу, я заревела еще сильнее. «Займись делом», -так частенько говорил Роберт своей маме, когда хотел отвлечь её от очередного скандальчика. Но врач не знал этого, протянул мне  толстый журнал, ткнул пальцем в статью.
     - Вот возьми журнал и переведи мне эту статью. Я все понял, но хотел бы услышать еще раз. Ты же английским владеешь, верно.
     Я, хлюпая носом, стала переводить. Запнулась на каком-то слове. Медицинский термин, но врачу было понятно и он мне объяснил. Я ужаснулась! Оказывается это описание того, как крепится шуруп к  плоской детали на кости. Карлен Габриелович тут же продемонстрировал как он будет действовать, взяв со стола эти детали. Я позеленела и сказала, что мне надо вернуться к Роберту.
     - Да, да, иди , сказал врач,- и скажи Роберту, что завтра будет операция.
     В палате все радовались. За вечер Роберт несколько раз приходил в сознание и просил воды.
     После разговора с врачом на меня напала кипучая деятельность. Вошла уборщица и сомнительной чистоты тряпкой пару раз прошлась по палате.  И тут  меня осенила мысль. Я попросила у уборщицы  губку и порошок  и перемыла стены кафеля, раковину и унитаз в  туалете, который был в палате.  Потом у сестры-хозяйки попросила   тряпку и швабру, сказав, что сама буду мыть полы в палате. 
     - Завтра операция, - надо чтобы пол был чистым,- объяснила я хозяйке.
     - Я сейчас принесу чистую рубашку Роберту и постельное белье. Положи в тумбочку. Завтра все поменяем,- сказала Аннушик, хозяйка, которая была далеко не разговорчивой, но к нам она по особенному отнеслась. 
Уборщица зашла в палату, заглянула в туалет, покачала головой, заохала и сказала: Я тебе спицы принесу, будешь вязать. Нервы успокаивает.
     - Спасибо, я завтра попрошу сестру привезти мне нитки, я буду вязать!
     Вскоре она опять появилась и принесла мне резиновые перчатки.  Все будет хорошо, ты не переживай. Врач очень хороший! Я заплакала.

                Ночь перед первой операцией
       Эта ночь была дли-и-н-н-ной. Я впервые приволокла скамейку, установила между койками. За три недели я впервые приняла горизонтальное положение, то есть улеглась- таки, но сна не было. Горел малюсенький ночник. Больные, приняв снотворное, спали. В углу на койке ворочалась жена Овсепа. Не до сна ей. Третий месяц она с мужем в больнице, дети малые с родителями, забот полон рот. Не скоро он сможет выйти на работу. Сосед Гамлет тоже не спит. Горькие думы думает. На днях навестила его жена и сказала, что разводится с ним.  А вчера врач сказал, что будет ампутация ноги. Боже мой! Как же он плакал!  Карлен долго с ним говорил, вечером дежурный врач заходил к нем и тоже разговаривал с ним.  Одно хорошо, он молод и жизнь впереди.
      Роберт спит, дышит ровно. Перед глазами мои доченьки. Как они там? А сейчас перед глазам возникли железки на столе врача. Как все  это жутко только представить себе…
     Неожиданно возникло лицо следователя. Пришел сразу на второй день. Перед глазами возникло лицо матери того парня, что разбил машину. Говорят он уснул и влетел в стену, отделался царапиной, машина – в гармошку, а Роберт… А какая неприятная женщина его мать! Прибежала в слезах, умоляла сказать следователю, что за рулем был Роберт. Как она посмела сказать мне: «Все равно он умрет, а  на вас я оформлю квартиру в центре Еревана». Идиотка! Что мне стоило не ударить её. Еще и сына привела. Когда мне Лара Овсепа жена сказала, что по коридору идет эта женщина и ведет сына, я выскочила из палаты и бросилась в другую сторону. Не хотела видеть этого парня. За себя не отвечала, мне казалось, я выцарапаю ему глаза.  А потом она приходила с мужем. Он один у них адекватный, бывший бакинец. Я и его попросила  не приводить сына. Роберт еще не приходил в сознание. Приход следователя и этих людей меня приводило в бешенство.
       Следователь особенно был мне неприятен в тот первый день. Уселся возле койки, раскрыл свой портфель, вынул бумагу, показал мне фото скрюченной в гармошку машины на месте аварии. Сказал, что проезжала машина и неизвестные два парня оказали помощь и привезли Роберта в больницу… Я ревела, закрыв лицо… в палату вошел врач. Лара побежала за ним.
     - Вы что не видите, человек лежит без сознания. Идите отсюда!  Разговор не состоится.
    Я слышала, как врач сказал этому сотруднику милиции , что пациент должен находится в реанимации. Но там нет места, поэтому он в общей палате. Испугалась, что как только там освободится место, Роберта переведут и нас разлучат. Заплакала. «Нас нельзя разлучать. Он меня слышит, я знаю!- сказала я мед сестре, которая пришла ставить капельницу. Медсестра  шепнула мне, что нас не разлучат, Карлен Габриелович обманул, в реанимации есть места, он нас не хочет разлучать.
      А сейчас событие сегодняшнего дня  как кадры в кинопленке сами по себе возникают передо мной.
     - Спасите моего сына!- плачет мать. Лицо опухшее, заплаканное. Она опять пришла. Я её даже не сразу узнала. Первые дни я все видела как в тумане.
     - Я вас не знаю и знать не хочу- говорю я и поворачиваюсь, чтобы уйти в палату. Она за мной.
     - Он у меня единственны. Если вы скажите следователю, что не он был за рулем, его не посадят. Вы беженцы… начала она и меня будто обдали кипятком… сейчас она скажет… и я  ударю её! Опережая её я сообщила:
      -  Роберт у меня тоже единственный, и у детей он единственный, понимаете. Завтра у нас операция.
     - Мы вам поможем и деньгами… 
    И тут Роберт, который лежал с закрытыми глазами, без сознания,  произнес: «Возьмешь, будет гроб». А через секунду  вновь ушел в никуда. Я заплакала и вышла из кабинета, она за мной.
     - Спасите моего мальчика. Мы с мужем для вас…
     - Хватит, вы слышали слова Роберта. Оставьте нас в покое.
     - Но я спрашивала,- продолжает она,- говорят он в плохом состояние, он не выживет…
     Тут земля пошла ходуном. Я поняла, что если я не уйду, я просто её задушу.
     - Мы выживем!!! Закричала я, схватив её за грудки. -Не приходите, и чтобы  вашего сына тут не было,- кричала  я не своим голосом. - Бог вам судья! Исчезните из нашей жизни!
      Я повернулась тихонечко на другой бок и попыталась отогнать навязчивые неприятные видения. Потом глубоко вздохнув,  опять подумала о том, что она все же порядочная дрянь, а муж- совсем другой. В первый же день пришел, плакал, просил прощение за сына. Как он сказал тогда?
      - Лучше бы мой сын тут лежал вместо тебя, Роберт.
      И он плакал. Я видела, то были искренние слезы. И он попросил у меня разрешения навещать Роберта
     - Вы приходите, только без жены и сына. А бумагу я подписала. Претензий нет. Ведь ваш сын не намерено покалечил Роберта.
     Он встал на колени, продолжая плакать, опустив голову.  А я не плакала. Я ненавидела. Ненавидела его жену, его сына, у которого было отвратительное имя.
     Отец  Мамикона приходил ежедневно. 21ый день, а Роберт все еще в коме. Рядом сидел этот огромный мужчина, тихо сидел и держал Роберта за руку и молчал. Однажды он все же разговорился и рассказал, что сын  8 марта был выпившим, вынул у него из кармана ключ и вышел. Года два назад он так же сел за руль и задавил девочку. Они откупились тогда. «Я виноват,- сказал отец, глядя на меня,- уступил слезам матери. Простите меня!» Он приносил пакеты фрукт, хлеб и сыр. Я отдавала все Ларе и мы кормили лежащих больных. Я в рот ни крошки не брала.
     Что сказала Лара? Ах, да, сказала, что напрасно мы не взяли у них деньги. Теперь эти деньги получит сам следователь. А мне плевать! 
     -Господи, где был ты? Почему этот человек, который однажды лешил жизни ребенка, появился на пути Роберта. Кого ты хотел наказать? За что? Тут я завыла и полезла под одеяло. Вспомнила, как приходил Павлик и тётя Нина, они разговаривали с врачом. Они сказали, что все будет хорошо. Эта мысль меня успокоила и я все же уснула.
     В шестом часу меня разбудила дежурная мед сестра.  Я вскочила, чтобы унести скамейку и одеяло с подушкой в сестринскую. Вернулась,  подошла к кровати и замерла. Мой Роберт смотрит на меня. Он видит меня! Он улыбается!
     - Родной мой, доброе утро!

                Первая операция и розыгрыш…
   
       Я умыла Роберта, побрила, надушила. Переодела рубашку.
      - Ты мой красавчик!  Нет, я пойду с тобой, еще уведут. Тут такие девочки ходят,- пошутила я.
      В 9 утра Роберта увезли в операционную. Я шла рядом. Однако возле дверей операционной мне велели остаться.  Мы поцеловались.
     - Жду тебя тут, любимый!
     Дверь закрылась. Прошло  три часа,  я стояла возле дверей и молилась. Я просила Господа помочь врачу! Подошла сестра-хозяйка, сказала, что надо поменять постельное белье.
     - Я не могу отойти. Я должна быть тут. Я обещала Роберту.
     - Хорошо, я сама поменяю.  Она подошла еще раз, обняла меня и сказала, что под подушку положила две чистые рубашки.
     - Будет потеть- поменяешь.
     - Спасибо тебе, ты очень хороший человек.
     Надо сказать, что в отделении все сестры говорили на армянском со мной, а я на русском. И ни разу мне никто не кинул фразу «Говори на армянском!» Тут в отделении было много горя и много доброты и понимания. И первое время я ревело и от горя, и от  доброго внимания к нам.
     Мимо меня прошел врач с коляской и вошел в дверь. И вскоре он же и вышел. В руках у него были два рентгеновского снимка.
     - Вот, смотри,- сказал он и я увидела кости,  а в них трубы, пластинки, гвозди.
     - Все прошло хорошо!- сказал он на армянском. Обычно врачи разговаривали на русском, а этот на армянском , но ошарашенная увиденными снимками, я не зациклилась на том, что со мной не по- русски говорит врач. Помню, что я даже не смогла выжить из себя «спасибо». Все во мне замерло. Радоваться или …
      А тем временем этот  врач выкатил какую-то телегу и сказав, что пойдет подсушит снимки, удалился. Ничего не поняв, зачем сушить, куда пошел, я обернулась на звук резко распахнувшейся двери и увидела абсолютно мокрого Карлена Габриеловича. Он снял зеленый колпак и, отжав его, всунул в карман.
«Душ что ли принимал»,- подумала я и кинулась к нему. Он только улыбнулся, показал жестом, что все нормально и помчался по коридору. Я хотела бросится за ним и расспросить, но стук колес меня остановил. Я обернулась и увидела Роберта.  Он смотрел на меня и  тоже улыбался. Схватив его за руку я пошла рядом с каталкой.  Заметила, что на нем чистая рубашка.
     В палате нас встретили радостным криком. Все хлопали. Пока Роберта везли по палате к его кровати, я знакомила его с ребятами. Он впервые их видел. Вскоре пришла тётя Нина и Павлик. Они велели сегодня никого не впускать. Оставили нам еду, соки и сладости. Позже мы с Робертом разделили еду с Гамлетом. А печеное раздали всем остальным.
   Когда разрешили посещение, первым пришел отец Мамикона. Долго сидел разговаривал с Робертом. Оказалось они знакомы по Баку, в один спортклуб ходили. Оба увлекались борьбой. Уходя, он вручил мне огромный пакет фрукт и сказал: «Все сам мыл, ешьте на здоровье». Опустошили мы этот пакет вместе со всеми за два дня. 
     Вскоре мы проводили Лару и Овсепа домой. Вместо Овсепа на койку лег огромный курд- водитель троллейбуса. На ночь с ним осталась дочка, они разговаривали между собой на курдском, а вот книгу она читала на армянском.
      Итак, первая операция прошла. Через две недели предстояла вторая. И все повторилось. Я  шла рядом с каталкой, держа Роберта за руку, потом мы поцеловались и я сказала, что жду его тут за дверью. И стояла под дверью и молилась. И вновь вышел тот врач с телегой, и вновь показал мне снимки, и сказал, что все прошло хорошо. На этот раз я дала ему 10 рублей за добрую весть.
     После первой операции, через пару дней Лара и Овсеп спросили меня, как я отблагодарила того, кто первым сказал о  том, что операция прошла успешно. Я удивилась. Я понятия не имела, что надо отблагодарить.
     - Да, да тут так заведено,- весело сказал Овсеп.
     - Ну, раз надо, так надо.
      И я стала выглядывать почаще в коридор, чтобы увидеть того врача. Его увидела Лара и  сказала мне, чтобы я вышла. Не подозревая ничего особенного, я вышла из палаты и увидела  идущего по коридору в белом халате врача. Кажется он, правда что-то полноват. Меня это немного смутило и я замешкалась. Обернулась, вижу Лара машет головой.  «Значит это он. Уж Лара тут всех знает»,- подумала я и шагнула в коридор. Набралась смелости и пошла к нему наперерез, держа в руках десятирублевую купюру.  Подошла почти впритык. Вижу карман на его халате растопырен. Говорю что-то вроде «Я вам очень благодарна за добрую весть» и кладу десятку в карман.  И слышу в ответ:
     - За что?
     - За то, что вы первый сообщили о том, что все прошло удачно, снимки показали…
     - Ах, вот оно что! Ну, послушайте…нельзя же профессора  путать с простым техником.
     Я от волнения не разобрала то ли с техником, то ли с рентгенологом. Сердце учащенно билось. Опыта у меня не было никакого. Мне жутко захотелось провалиться сквозь землю, но я вдруг сказала:
    - А, так это не вы? Извините,-  и отодвинув растопыренный карман в халате врача, вынула бумажку.
     - Ой, простите, это не мое.
      Быстро положила бумагу в карман и вынула другую. Эта оказалась десятирублевкой. И только теперь, сгорая от стыда, я удалилась. Профессор стоял столбом все это время и наблюдал за моими действиями с его карманом.
    Палата встретила меня хохотом. Розыгрыш удался. На самом деле профессор очень был похож на того, то ли рентгенолога, то ли техника. Правда профессор был толстым, а Жирик, так звали того второго, был худеньким. Смеялись все, когда Лара описывала, как я хозяйничала в кармане профессора. Хохотали так громко, что не сразу услышали стук в стенку. Стучали из соседней палаты.

          ... Карабахцы, они такие...               
      В соседней палате лежали женщины, им было любопытно отчего за стенкой такой хохот. Роберт попросил меня пойти туда и узнать, чего они хотят.  Я пошла. Вхожу, а там такая духота стоит и лежат восемь женщин.
     - Вы что не проветриваете палату?- спросила я,- на улице весна.
     Отодвинула пыльные занавески и открыла  окна. А они  грязные. В нашей палате я неделю назад  велела всем укрыться, закрыла дверь, чтобы не было сквозняка и перемыла два окна. Сняла шторы и у сестры-хозяйке попросила их заменить. Она не сразу принесла, вначале прогладила их. Каждое утро и перед сном я проветривала комнату, открывая окна и впуская запахи весны. Драила линолеум. Мужчины охали и ахали, жалели меня. Медсестра  принесла мне  пышную ветку сирени, я поставила её в банку на стол, так чтобы всем было видно.  Врач заметил порядок в палате и был доволен. А мне главное было, что доволен мой любимый, что лежит он в чистой палате.
      - Тебя Любой зовут?-спросила одна из женщин.
     -Да.
    - Из Баку?
    - Да. Разговор шел на армянском и на русском языках.
    - Говорят ты сама в палате убираешься.
    - Ну да. Мои  мужчины все привязаны,- засмеялась я,- помогать некому.
    - Роберт, твой муж сейчас как себя чувствует?
     - Нормально, только еще будут операции.
     Я не удивлена, что женщины в курсе. Так уж заведено в хирургическом отделении. Больные лежат по несколько месяцев и знают друг  о друга многое.
     - Вы там часто смеетесь.  Что случилось сегодня?
     Тут я им рассказала, как я пыталась отблагодарить, перепутав профессора с техником. Женщины хохотали от души.
     - У вас весело.
     - Весна пришла, вот радуемся. А вы что тут грустите? Радуйтесь, все живы, операции сделаны, идете на поправку. Есть чему радоваться.
     - Ты про Роберта расскажи. Мы знаем, что он лежит у окна, а рядом Гамлет, которому ногу отрезали. Жена  его бросила, да?
     Я еще немного поболтала с женщинами и сказав, что мне пора кормить мальчиков, ушла, пообещав навещать их.
    В нашей палате меня ждали и пошли вопросы кто там лежит, что говорят? Пока я грела еду, наш новенький пациент, старик, который упал с крыши, тоже бакинец, начал рассказывать , да так смешно, о том, как он свалился и сломал ключицу. Хохотали до слез. Смешно было и тогда, когда врач заявил жене старика, что во всем виновата она. Не доглядела и теперь муж долго не сможет носить её на руках.
     В углу возле Гамлета лежал еще один старенький мужчина. Местный. Он появился у нас недавно. Старушка жена осталась с ним на ночь и вот уже третью ночь он стонет и стонет. Утром врач спрашивает, как ночь прошла.
     - Ой, доктор, мы совсем не спали, он все время стонет и стонет,- запричитала старушка.
      Палата притихла. Мы знаем, что скажет врач. И ждем реакции стариков.
     - Вот тебе на! А я тебя оставил спать тут?
     Старушка растерялась, старик тоже напрягся.
     - Не знаешь почему он стонет?  А я скажу.
     Тут наш врач взял полотенце, маленькое белое  вафельное полотенце, раскрыл его, повесил на перекладину и сказал:-Вот так закрываешься, чтобы  они не смотрели. А то завидно будет. Обнимаешь мужа, делаешь пачь- пачь (на карабахском наречии  означает целуешься) и посмотри - твой муж  стонать будет совсем не от боли.
     - Ва-а-а! Хамот кес! (Стыдно,э!)-  понимая, что врач шутит, закрыв рот руками, скрывая улыбку, говорит старушка, а у самой глаза смеются и старик её улыбаться начал.
     - Понятно объяснил? И больше не жаловаться.
     Все смеются.
     - Остаешься с мужем, займись делом!- сказал  врач и продолжил свой утренний обход.
     - Карлен Габриелович, вы нам в палату ваше фото принесите.  Ночью стонать кто начнет, я покажу ему ваше фото и все пройдет- предложила я.
     И опять в палате смех. И тут же стук в стенку. Но я осталась в палате. Пришла медсестра- пышка, сделала уколы. Она чаще других разговаривает с Робертом. Сказала, что он напоминает ей брата, который воюет в Карабахе. «Давай поправляйся, будем коньяк пить с тобой,- говорила она и обнимала Роберта.
     - Э, ничего, что я тут?  Я все вижу! Смотри, я  ревнивая,- говорила я, смеясь. Смеялись все.  И тут в  стенку раздавался стук. Стучали долго.  Пришлось идти к женщинам и рассказать им отчего мы опять смеемся. Как-то развеселив их, я ушла и в дверях услышала: «Вот бакинцы,  карабахские армяне, они  такие люди…». Какие уж такие- я не знаю. Что имелось в веду- не знаю. Одно точно ,армяне-бакинцы, выходцы из Карабаха совсем не похожи на местных армян.
     Наш врач Карлен Габриелович оказался выходцем их Карабаха. Мы узнали это случайно. Намного позже, через год мимо дома, в котором мы  уже жили в деревне Егвард,  а не в поселке шли повозки с людьми. Сказали, что это беженцы из Карабаха. Я выскочила и увидела двух стариков. Они сидели в повозке с двумя тюками. Их повозка остановилась возле наших ворот. Я вынесла им хлеб, сыр и  у меня были котлеты. Я предложила им большой тазик, чайник и две чашки. Разговорились. Узнала, что они так торопились, толком ничего не  могли взять с собой, что сейчас их везут в пансионат, но у них есть сын в Ереване. Он врач.
     -Его зовут Карлен Габриелович?-   неожиданно, сама не зная почему, спросила я.
     - Да, Карлен- джан. Он приедет за нами.
     Я заплакала, обняла старушку.
     - Ваш сын замечательный врач, он оперировал моего мужа. Мы беженцы из Баку. 
     - Храни вас Господь,- перекрестила меня бабушка. Тут повозка тронулась. Я осталась на дороге и махала рукой им вслед, пока повозка не скрылась из виду.
     А пока мы этого не знаем. Но обожаем своего врача.  Он не взял денег с родителей Мамикона, которые пытались отблагодарить его за операцию. Они же пожаловались, что Роберт и Люба не берут у них денег. И тогда врач попросил помочь одному мужчине, тоже бакинцу, у которого нет никого и он лежит в их отделении уже несколько месяцев.  Нога и рука у него зажили, но его просто некуда выписать.  Об этом мне Аннушик рассказала. В отделении все молились на Карлена Габриеловича. Другие врачи тоже в отделении были очень внимательными. Как-то раз после второй операции в тихий час вышла  я в коридор, дошла до закуточка, уткнулась в угол и заревела. Нога у Роберта совсем усохла, пока в гипсе лежала. Другая все так же находилась в подвешенном состоянии и выглядела еще хуже. Стою я  в углу, оперлась руками в холодную стенку и тихо плачу. Кто-то потянул меня за плечо. Обернулась и вижу высокий такой в белом халате врач.
     - Я тоже разбился и шесть операций перенес. Я хожу. Работаю. И твой встанет. Верь.
     И пошла я в палату, и перемыла я кафель в туалете, потом взялась за пол. Мужчины притихли, понимая, что со мной что-то происходит.

               
                Мужчины палаты №2
      Удивительные были эти люди. Я тогда не знала, что они очень внимательно наблюдали за мной, переживали по своему за нас с Робертом.  Помню, как-то в жаркую погоду я нагрела воду и ополоснулась. В это время вошла медсестра  в палату и хотела зайти в туалет. Так мужчины зашикали на нее. Кто на армянском, кто на русском в один голос заявили, чтобы она не беспокоила  Любу. Сестра пришла позже, принесла таблетки и, смеясь, сказала: «Слушай,  а ты в курсе какая у тебя охрана тут? Меня не пустили, представляешь!» 
      А как смущались эти мужчины, когда каждое утро  забирала я банки с мочой. Когда еще придет нянька, а пора уже завтракать. Они просили своих родных побольше салфеток бумажных принести и закутывали банки, чтобы мне было удобнее их брать. И жутко краснели, когда я возвращала промытую банку и клала под кровать. Я  же не могла допустить, чтобы Роберт лежал в палате, где хоть малейший был запах. Утром я подносила к каждому тазик с водой и мылом. Они умывались, причесывались. Потом согревала еду и разносила каждому, а бывало и кормила сама. Ели они у меня четыре раза в день, небольшими порциями. Аннушик дала мне плитку, которую я прятала, чтоб она не попалась на глаза врачу. Но наш Карлен прекрасно знал о ней.
     Все началось с того, что Роберт заметил,  что один из лежащих не есть.
     - Люлёк, а у нас нет возможности поделится с ним. Его жена придет не раньше пяти вечера, а?
     - Есть, сказала я, - и отнесла бутерброд старику, а в обед добавила немного кипятку в наш суп и накормила его. Он вначале не соглашался, но я сказала, что Роберт  и я тогда останемся голодными.  Роберт не заметил, что это был мой бутерброд и что суп мне не достался. Но для меня это было не важно. Он был доволен, а я тем более. Главное было для меня, его  позитивный настрой. Меня в это время по большому счету и не было. Только он, мой любимый. Для него все!
      Вскоре получилось так, что  в пятом часу, когда стали появляться родные и пытались кормить своих больных, те рассказали, что Люба их покормила, что сейчас лучше все положить на стол и Люба сама все уберет в холодильник. Я слышала, как они тихо рассказывали своим родным, думаю о нас с Робертом, потому что только и слышно были наши имена. Уходя, их родные стали прощаться со всеми, а когда приходили, то вначале смотрели в нашу с Робертом сторону и особенно приветливо здоровались. Вот так я стала хозяйкой холодильника, который был забит самой разнообразной едой.
      Курду приносили огромные кувшины очень жирной еды. Надо сказать, что к нему приходило 5-6 женщин в длинных юбках и платках. Они напоминали мне цыган. Заходили шумной толпой, громко разговаривали, а  дочка курда то и дело требовала, чтобы они потише говорили и тоже что-то рассказывала о нашей жизни в палате. Время от времени кто-нибудь из этой свиты поворачивались в нашу сторону. А вскоре, в палате мы все знали  как попал тот или иной больной, чем он занимается…  Родственникам курда мне пришлось объяснить, что пища не должна быть такой жирной пока он лежит без движения.
     - А что лучше принести?- советовались родные. И опять приносили кувшины с соусами, где поверх плавал размером в толстый палец жир. Мне приходилось разбавлять эту похлебку, прежде чем принести курду тарелку.
        Выпроваживали меня из палаты только в одном случае. По большой нужде. Мужчины просили Роберта, тот отсылал меня в коридор или навестить женщин и не торопиться с возвращением.
     - Люлек, пойди погуляй и к женщинам зайди.
     - Я не хочу.
     - Иди говорю и погуляй, и позови мед брата- сделав большие глаза, настаивал Роберт.
     -  Зачем… - и тут до меня дошло,- а-а-, поняла, ухожу, ухожу, ухожу.
      И я уходила в коридор, находила мед брата и он  шел в палату и нес судно. Интересно то, что в таких случаях, мужчины настаивали, чтобы мед брат открыл окно до моего появления. Они проявляли заботу обо мне как могли.
      Наша палата прошла тяжелые времена, но постепенно мужчины шли на поправку. Помню как первого мая, Аннушик принесла мне тюльпаны. Сказала, что  она своей маме рассказала о нас и та вот прислала букет из собственного сада и баночку варенья айвового. «Мальчики, сегодня у нас чай с вареньем! Не вижу улыбок. Смотрите какие тюльпаны нам принесли!»
 Как- то в палате появился парнишка, первую ночь стонал жутко. Подхожу к нем, спрашиваю, где болит?
     - Показывает палец на руке.
     - Палец? И ты так стонешь! Смотри на них, у них ноги, руки перебитыми были и то так не стонали. Ночь ведь, надо всем спать. Сон- спасение. Сейчас позову медсестру, она тебе снотворное даст. Позвала сестру, та дала таблетку. Притих парень. Только я начала засыпать, слышу: «Тётя Люба». Я не сразу поняла, что это меня зовут. До этой минуты еще никто меня не называл тётей. А когда дошло до меня, встала, подошла к парню. А он мне спасибо, оказывается, хотел сказать.
Утром я, конечно же, и ему сделала бутерброд. В холодильнике всегда было чем покормить. Он смутился, стал отнекиваться, мол мама придет покормит.
     - Придет, ясное дело, придет. Только по утрам у нас все завтракают, ясно. Так что вставай, иди умойся вначале, я помогу.
     - А у меня чашки нет.
     - А у нас и чашка найдется, и чай сладкий. Тебе сколько сахару?
      Часов в пять заявилась мамаша. Вошла пышнотелая женщина с сумкой, ни  на кого не посмотрела, ни поздоровалась. Села возле кровати сына и вынула банки, пытаясь покормить сына.
     - Я сыт. Я ел.
     - Что ты ел?
     - Суп ел и курочку с картошкой, тётя Люба дала. Он еще что-то говорил матери, она обернулась, посмотрела в нашу сторону.
      Я разговаривала с Робертом. Мы тихонечко посмеивались над ситуацией, в которую попала пышнотелая мамаша. Когда она уходила, подошла ко мне и сказала на армянском:
     - Спасибо вам.
     - Не стоит, вы бы тоже самое делали на моем месте,- сказала я на русском, но почему- то подумала, что я вру, увидев её удивленный взгляд. Наверно мой русский так подействовал на нее,- подумала я, но  она уже на русском, с акцентом сказала:
     - Еда горячая еще, ви сами в холодильник потом поставите, хорошо?
     - Хорошо, не беспокойтесь. Принесите сыну пару маек,  в палате жарко, хотя я проветриваю часто.
     А с курдом поначалу было нелегко. После операции  так привык к снотворному, что все время просил перед сном таблетку. А уже вторая неделя прошла после его операции. Все знали, что врач  не разрешал принимать так долго снотворное. А курд криком кричит, дайте ему «кнабер» и все.  Мед сестра спрашивает у меня:
     - Он ночами спит или нет?
     - Еще как спит. Так храпит, так храпит. Это нам всем надо принимать снотворное.
     - Надо что-то придумать. Спать должны все. И стали мы ему  его витамины на ночь давать. Говорили, что это очень хорошее французское снотворное. Он глотал и прекрасно засыпал. Только  временами все же храпел. Старик, земляк наш, который упал с крыши, устанавливая антенну, попал в больницу с огромной железякой в ключице, был его ближайшим соседом. Так вот старику  приходилось то и дело толкать храпуна ночами.  А днем, когда старик пытался поспать, курд требовал тишины, чтобы сосед его выспался, а сам без конца рассказывал анекдоты, и вся палата хохотала, в том числе и его старик.  Когда курд выписался, мы ему сказали, что снотворное он принимал только три первые ночи. Этот двухметровый мужик так смеялся, что стекла задрожали. Когда его выписали, он счастливый обошел всех, попрощался. А Роберту долго жал руку и посмотрев в мою сторону, сказал:
     - Она твой зумруд.
       Так меня однажды в Баку назвал сосед с третьего этажа. После свадьбы мы с Робертом выходили со двора и столкнулись с этим художником. «Поздравляю вас,- сказал он тогда,-  Роберт, ты нашел настоящий изумруд». Я тогда удивилась. Этот сосед частенько лупил свою жену Риву. И дрались они, и ругались так, что все три этаже слышали их вопли. А тут вдруг такое сравнение.
      Вместо него на койку лег молодой фидаин  (партизан), а в мирное время физик.  У него были прострелены ноги. Все хвалился как он воевал в Карабахе. Смешно получалось. 
     - Слушай!- кто-то его спросил,- так рассказываешь, будто ты там один воевал? Ты лучше скажи, что за химическое оружие вы там применили. Мы слышали,  что азеры бросились в бега и наши продвинулись вперед.
     Фидаин  долго не мог говорить, его охватил неудержимый смех. Смеялся он так заразительно, что мы все невольно стали улыбаться. Оказалось, что армяне пошли на хитрость и с верталета сбросили три мешка муки, которое азербайджанское СМИ назвало неизвестным химический порошок.  Тут уж все хохотали! Пришлось мне идти к соседям, которые тут же застучали нам в стенку, и рассказать им эту новость.  К фидаину приходили его друзья, все бородатые, молодые и очень общительные и в палате становилось оживленно. Они рассказали, что с оружием плоховато, все знают что порой  в Армении  в  ручную готовят  то, чем можно стрелять, с пополнением плоховато, но армяне не бегут, воюют за свою землю. Азеры бегут, а бывает сидят в окопах и орут, предупреждая, чтобы в них не стреляли: «Мы сейчас отстреляемся и уйдем». Они могут себе такое позволить, оружие у них есть. Недавно выяснилось, Украина поставляет оружие Азербайджану и не только оружие. В плен несколько раз брали украинцев. Азербаджан предпочитает наемников приглашать. К Москве, а точнее к Горби в Армении относятся плохо. Недавно получил он Нобелевскую премию за мир. Эта новость всю Армению возмутила.
      Жена фидаина  красивая  армяночка приходила часто. Узнала о наших порядках, решила меня отблагодарить за заботу. Принесла духи французские и лак. Пыталась деньги дать.
     - Уберите деньги. А за духи и лак спасибо. Это радость для меня. Это жизнь для меня,- сказала я и заплакала.
      Она обняла меня, сказала что муж рассказал о нас с Робертом и спросила:.
     - Что я могу для вас сделать?
     - Рецепт вчерашнего блюдо напишите. Очень вкусное,- попросила я её,- Вы прекрасно готовите.
     Приехали наши девочки с Милой. Ой, как же они выросли! А как я соскучилась!!!!  Пошла провожать их и по дороге расплакалась. Много слез я на это исторической пролила. Ох, как много!
 Впереди меня ждали бессонные ночи, а жизнь превратилась в борьбу за выживания.