Парижский ноктюрн

     Когда в компаниях заходит речь о дальних поездках, и гости начинают делиться впечатлениями о Буэнос Айресе, Токио или Париже, мне становится скучно. Мне тоже есть что рассказать, но как же не хочется повторять бесконечные, навязшие в зубах, истории об одних и тех же странах и дворцах.
     Однако Париж я люблю. В апреле 2012 года на полу-юбилей жены мы провели во французской столице семь восхитительных дней, да день в Версале, да еще один день в аббатстве Сент Мишель в Нормандии. Об этой поездке можно рассказывать долго, обливаясь слезами радости, размазывая сопли умиления и повторяя общие банальности, но делать этого не буду, ибо как сказала Белла Ахмадулина: «О Париже у человека не может быть своего оригинального мнения». Посему, не об этой поездке пойдет речь. 
     Так получилось, что в Париже я был два раза, хотя о первой поездке обычно умалчиваю. Она была слишком коротка и почти лишена впечатлений, но иногда... иногда она вспоминается с неясной улыбкой и легким удивлением.
     Произошла эта поездка случайно в июле 1998-го года. Мой коллега Марко, словенец, привезенный в Чикаго в двухлетнем возрасте, и я были направлены в командировку на родственный завод, расположенный неподалеку от крохотного и совершенно захудалого провинциального ирландского городка, название которого давно выветрилось из памяти. Всю неделю мы отпахали не видя света белого, но в жаркий субботний полдень, решив, что так дальше продолжаться не может, мы бросили осточертевшую работу и удрали с завода на полтора оставшихся выходных дня. По дороге в наш незнаменитый городок, Марко неожиданно сказал: "Слушай, подбрось меня в Дублин, в аэропорт." Обычно мы с ним вели машину недолго и по очереди, но в этом момент я был за рулем, а до Дублина было не менее полутора часов езды. Я удивился и спросил куда он собрался. Тут Марко очень оживился и стал рассказывать, что как раз сейчас в Париже проходит чемпионат по футболу, и ему ужасно хочется сегодня вечером попасть хоть на какой-нибудь матч. Я футболом не увлекаюсь, и не помню что был за чемпионат, но подумал, что торчать в заводском городке весь воскресный день глупо, в Дублине я знал уже все пивные, так почему бы и мне на денек не махнуть в Париж, о чем и сказал Марко. Пока мы ехали в аэропорт, я спланировал воскресный день в Париже, благо, что регулярно читая книги по французскому искусству, хорошо представлял план города.
     В аэропорту нас ожидали две новости - хорошая и плохая. Хорошая состояла в том, что самолет в Париж вылетал уже через полчаса. Ах какое до теракта 9/11 было классное время - в аэропорт можно было приезжать перед самым отлетом, а не за два часа, как сейчас. А плохая новость была действительно плохой – обратный рейс отправлялся в 10 часов утра. На более поздние рейсы билеты оказались проданы. Ну и черт с ним - решил я - буду гулять по Парижу ночью.
     Так все и произошло. Мы прилетели в Орли, и Марко сразу усвистал на какой-то стадион, а я поехал к Лувру. Почему-то мне хотелось начать с музея, хотя понимал, что в это время он должен быть закрыт. Затем, почти не задерживаясь у скульптур, прогулялся по саду Тюильри, вышел к набережной, заглянул в еще открытые лотки букинистов и перешел по Новому мосту на остров Ситэ. Светлые летние вечера благоволят путешественникам, поэтому я неспеша добрел до Нотр Дам, сделал вокруг него пару кругов, разглядывая хищных гаргульи и арки стрельчатых порталов с евангельскими святыми и перешел на левую сторону Сены в Латинский квартал. Здесь я довольно невкусно перекусил в кафе на бульваре Сен Жермен и направился вверх по Сен Жак, мимо закрытой Сорбонны, на холм Сен Женевьев к Пантеону. Немного побродив вокруг последнего пристанища великих французов, я вспомнил, что неподалеку находится улица Муфтар, известная своей веселой вечерней жизнью. Полутемными переулками, по дороге останавливая и расспрашивая прохожих, я добрался до горящей огнями улицы Муфтар. Открыты были кафе, в витринах которых призывно блестели вычурные пирожные, пели уличные певцы, на импровизированных танцевальных площадках кружили пары.
     Русская девочка на дощатом помосте исполняла русские песни и французские шансоны, ей на гармонике подыгрывал пожилой француз. Оживленный поток протекал мимо, не задерживаясь. Я остановился. Было странно и грустно видеть эту сцену чужой неустроенной жизни на отшибе вечного шумного парижского праздника. В 2012 году на том же самом месте пела другая русская девочка те же песни, и ей также аккомпанировал француз, возможно тот же самый...
Я зашел в кафе и заказал кофе с пирожным. Почти одновременно со мной за соседний столик села миловидная девушка. Она не долго рассматривала меню и заказала тоже, что и я. Ее английский язык пробивался несильным, но явным русский акцентом. Я поинтересовался:
- Говорите по-русски?
Девушка кивнула.
- Где учили английский?
- В Iowa State University.
- Боже, как вас занесло в эту глушь?
     Мы разговорились. Оказалось, что Лена учится в штатах по студенческому обмену. Курс был рассчитан на один семестр, но она настолько преуспела в науках, что ей предложили остаться. Забыл за давностью лет что она там изучала, да это и неважно. После летнего семестра Лена решила слетать домой в Питер, но сделала однодневную остановку в Париже. Очевидно лучше сказать – как всегда сделала остановку в Париже. Всю субботу она гуляла по городу, и вот под вечер, направляясь в гостинницу, зашла в кафе. Ее самолет вылетал в то же время, что и мой, но с другого аэропорта.
- И что же вы собираетесь делать в гостиннице? - спросил я.
- Как что? Спать.
- Вы можете спать в Париже? - удивился я - Но ведь это же самое интересное время в городе.
- А что вы предлагаете?
- Пойдемте погуляем, я думаю вы не пожалеете.
     Мы вышли из кафе и через веселую толпу спустились к бульвару Порт Ройял. Почти сразу мы оказались у здания с вывеской «Больница Вал де Грейс». Я почти сразу вспомнил откуда мне знакомо это название.
- А вы знаете, Лена, год назад в этой больнице умирал Окуджава. Правда умер он в военном госпитале на следующий день, но сначала его привезли сюда.
Однако оказалось, что Лена никогда не слышала об Окуджаве. Я удивился и напел ей несколько песен. Да-да, конечно, «Песню Буратино» она помнила с детства, «Возьмемся за руки друзья» и еще несколько песен  слышала в каких-то компаниях, но никогда не интересовалась автором.
     Я тихо запел Маркитантку и почувствовал как Лена затаила дыхание.
Отшумели песни нашего полка,
Отзвенели звонкие копыта.
Пулею пробито днище котелка,
Маркитантка юная убита...
Какое-то время мы шли молча, видимо Лена пыталась понять чем же ее тронула эта незамысловатая песня, но слов найти не смогла и начала тихо напевать мелодию.
     Порт Ройял плавно перешел в бульвар Монпарнас, который неспеша дополз до пересечения с бульваром Распай. Тут мне снова пришел на память Окуджава – «На бульваре Распай, как обычно, господин Доминик у руля», но эта песня была не к месту, ибо в кафе к Доминику, а он тогда еще был жив, мы не пошли, а заглянули в «Ротонду», в которой заказали крем-брюле, а потом и кофе с очередным пирожным. Конечно, «Ротонда» уже не та, какой она была в 10-е - 20-е годы прошлого века, во времена Хемингуэя, Пикассо, Эренбурга, Модильяни. Сейчас это дорогой и фешенебельный ресторан. «Ротонда» дорожала с ростом «дороговизны» своих старых завсегдатаев. Разве можно принимать нобелевского лауреата Хемингуэя или великого художника Пикассо в дешевом кафе? Лена внимательно слушала. Это была ее третья остановка в Париже, но она впервые оказалась на Монпарнасе и почти ничего не знала о великой художественной славе города. Смешно, но я люблю просвещать молодежь, а «молодежи» оказалось интересно слушать мои байки про художников и поэтов.
     Мы снова вышли на Монпарнас. Я сказал: «Вон там, Лена, в темноте прячется громадная коробка - самый высокий небоскреб в Европе - Монпарнас Тауэр. Вы были на Эйфелевой башне? А что вы с нее видели? Правильно – Инвалиды, дальше Люксембургский сад и в самой дали едва заметны Нотр Дам и Пантеон. Не очень впечатляющий вид, не правда ли? Но, если вы поднимитесь на Монпарнас Тауэр, то увидите справа, почти под вами, зеленый прямоугольник Люксембургского сада, несколько дальше - Нотр Дам, еще чуть правее - Пантеон, прямо вдали горб Монмартра с белой жемчужиной - это церковь Сакре Кер, слева – золотой купол Инвалидов. Вы знаете чем знамениты Инвалиды? Там покоится Наполеон. И еще левее и дальше – величественная, как императрица, Эйфелева башня. В таком захватывающем ракурсе вы ее можете увидеть только с Монпарнас Тауэр. А с Эйфелевой башни вы увидели только жуткую черную коробку Монпарнас Тауэр, да и на ней едва ли задержали взгляд.»
     Мы прошли пару кварталов по бульвару Распай и свернули на улицу Кампайн Премьер. Здесь быстро нашли отель «Истра». Кто такой Маяковский Лена, конечно, знала, но то, что в этом отеле он писал гневные антибуржуазные стихи – нет. Да и зачем ей это было знать? А мне?
     Ну а далее мы снова пошли на север в сторону Люксембургского сада, однако я неожиданно вспомнил, что совсем рядом находится дом-музей Осипа Цадкина. Искать его в темноте смысла не было, но не рассказать о великом скульпторе я не мог. Разве в послевоенный период было создано в Европе более трагическое произведение, чем «Разрушенный город», в память о разбомбленном фашистами Роттердаме?
- Лена, вы были Роттердаме? Нет? Я тоже не был...
     Мы повернули к Люксембургскому саду, и недоходя до него я увидел знакомый по фотографиям невзрачный фасад. О да, это был тот самый дом, в котором жил Модильяни, и где его навещала Ахматова.
- Лена, вы любите Ахматову? Не читали?
Мне с тобою пьяным весело -
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
.............................................
- Это одно из стихотворений, посвященных Модильяни. Анна позировала ему обнаженной и читала стихи, а он сокрушался, что ничего не понимает. Но разве влюбленным нужен перевод?
     Через темный Люксембургский сад, в котором ночью можно было заблудиться, мы снова вышли на бульвар Сен Жермен, затем перешли на улицу Гренель,  и мимо бывшего русского посольства – «А вы знаете, Лена, именно здесь останавливался царь Александр Первый после победы над Наполеоном?» - мы дошли до Инвалидов. В свете луны купол собора горел красным золотом, а поблизости мрачной крепостью выделялся музей Родена. Все закрыто... Жалко. Придем в другой раз.
     А дальше путь лежал к Эйфелевой башне. О ней можно рассказывать долго, но зачем? Я не стал перегружать Лену ненужной информацией и подумал, что только Аполинер в этот момент будет к месту...
Тебе в обрюзгшем мире стало душно
Пастушка Эйфелева башня о послушай
Стада мостов мычат послушно...
     Плыла теплая июльская ночь, звезды подмигивали влюбленным парочкам, город утопал в неге, и некоторые кафешки еще были открыты. Мы снова пили кофе с пирожными... Перейдя Сену у Трокадеро, мы направились к площади Звезды, к Триумфальной арке. «Триумфальная арка» –знаковое для меня название, мой любимый роман Эрих Мария Ремарка.
     На Елисейских полях, по пути к саду Тюильри, последней точке намеченного мною маршрута, я пересказал Лене содержание романа. Ремарка она не читала, но по задаваемым вопросам почувствовал, что мой убогий пересказ ее тронул, и она неожиданно мягко взяла меня под руку...
Чтобы совсем прикоснуться к Ремарку оставалось только зайти в бар и заказать Лене бокал солнечного Вувре, а себя – рюмку Кальвадоса, но бары в этот час еще все спали.
     Сад Тюильри встретил нас сонной тишиной - в столь ранний час никто не тревожил его покой. Торопиться было некуда и мы сели на скамейку. Мы даже почти не разговаривали. Все уже было сказано...
     Часы показывали 6 утра, уже совсем рассвело, но время расставания еще не настало. Поэтому мы молча продолжили путь до Пале Ройяль, прошли мимо Комеди франсез и направились к Опера Гарнье. Ах, как мне хотелось заглянуть в этот великолепный театр, пройти его коридорами и залами, полюбоваться золотой лепкой и увидеть купол, расписанный Шагалом. Но увы, это мне удалось лишь спустя 14 лет.
Подошло время расставания, но, похоже, ни я, ни Лена этого не желали. Сонные нимфы из Сены мне сладко нашептывали: вот оно твое счастье, влюбись и останься с нею в Париже.
     Я сказал: «Пока» и нехотя помахал рукой. Лена молчала. Под ее взглядом я отступил на пару шагов, повернулся и пошел к метро. Мы даже не обменялись телефонами. А зачем? Я ее в два раза старше...
     Метро быстро доставило меня в аэропорт, где у посадочных ворот нашего рейса на пяти креслах спал Марко. Я его растолкал и спросил какой счет. Марко удивился и сказал:
«1:0. А почему ты не интересуешься кто играл?»
Я ответил, что в Париже кто играл не имеет значение -  важен только счет. Мой счет - $50 + перелет. После чего мы сели в самолет и вернулись в зачуханый ирландский городок.
     Вот и весь рассказ о давней короткой поездке в Париж.
     В 2012 году нам с супругой понадобилось 7 дней, чтобы пройти тем же маршрутом, правда с заходом во все музеи, которые были закрыты теплой июльской ночью 1998-го года.