И таежные угодья по Тапсую...

Друзья!

Сегодня- о любимом кинорежиссере и далёкой мансийской реке.
Необходимые справки:
Тапсуй (также Тапыс) — река в России, протекает по территории Советского и Берёзовского районов Ханты-Мансийского автономного округа. Устье реки находится на 591-м километре  правого берега реки Северная Сосьва. Длина Тапсуя — 283 км, площадь водосборного бассейна — 9430 км. На всём своём протяжении река извилистая и болотистая.

Михаил Александрович Заплатин – режиссер, сценарист и оператор документального кино, публицист, участник Великой Отечественной войны. Является автором более 100 фильмов, посвященных природе Северного Урала, а также книг: «В объективе – уральский Север», «Унья – красавица уральская», «Самый красивый Урал» и многих других.
...Конечно, эти фильмы надо смотреть! Но-где? Проще найти в Сети книги и очерки автора. А в архивах и журнал "Югра", где Михаил Заплатин тоже активно публиковался в 90-е годы прошлого века.
Он, участник Великой Отечественной войны, сражался и за сохранение Красоты нашей северной Природы. За то, чтобы в ней  и дальше жили коренные народы,её дети.
Наверное, многие участники ежегодного окружного телефестиваля "Спасти и сохранить" хотели бы посвятить свою судьбу  сбережению ЖИЗНИ на планете Земля! А ветеран документального жанра М.А.Заплатин- первопроходец здесь и прекрасный пример для них!

Вл.Назаров
*********
1.Караван плывет на Тапсуй(начало очерка)

Ежегодно, в сентябре, Няксимвольское охотхозяйство снаряжало небольшой караван лодок и развозило промысловиков в далекие таежные угодья по Тапсую — одному из крупных притоков Северной Сосьвы. Там, в специально построенных избушках, поселялись на зиму добытчики пушного зверя.
Осенним завозом промысловиков в тайгу на этот раз занимался мой приятель — охотовед Саша Папуев.
В эти дни у Саши и управляющего охотхозяйством Владимира Кирсантьевича Баева забот изрядно. Собрать людей на зимний промысел — дело нелегкое. Ежедневно я слышал, как Баев сердито выговаривал охотоведу:
— Вы мне план не сорвите! Не задерживайте караван!
Говорил он это в моем присутствии, несколько бравируя положением руководителя. Старался высказать свое возмущение несовершенной, на его взгляд, организацией охотничьего хозяйства.
— Вы понимаете, — обращаясь ко мне, говорил Владимир Кирсантьевич, — районное начальство предложило нам садить картошку. Картошку! А где ее выращивать? Кругом леса да болото.
— Ну, и как выполняете эту «установку»?
Баев отвечает с азартом:
— Я говорю руководителям: «Дайте летом месяца два отдохнуть нашим охотникам! Ведь весной они собирают клюкву, а летом готовятся к осенне-зимней охоте. Ближе к осени — забота о грибах, ягодах. Надо же дать охотничьему населению поработать на себя. Это ведь большой стимул: сделал охотник для своего дома все необходимое, обеспечил семью — и идет спокойно на всю зиму в тайгу за пушниной!
— Справедливо! — соглашаюсь я.
В конторе людно, собрались почти все охотники-манси. И всех перекрывает нетерпеливый голос Баева:
— Все на охоту! Иначе — завалим план!
Обращаясь к одному из промысловиков, он спрашивает:
— Почему сидишь дома?
— Да, Владимир Кирсантьевич, собаки у меня доброй нету. Какой я охотник без нее!
— Какая собака у тебя?
— Да она у меня соболя в обратную сторону следит.
Все присутствующие смеются. Забавно: как это собака ищет соболя по следу не туда, куда он убежал, а туда — откуда появился?
Баев шутя возмущается:
- Безобразие!
Снова всеобщий смех.
Один из охотников просит у Папуева оленей:
— Сашка, дай-ка нам хороших быков, будем на волков ходить. Нынче их шибко много развелось.
Баев прерывает охотника:
— Вы мне ценную пушнину давайте! А волки — что!
Затевается не менее важный разговор о лицензиях на отстрел лосей.
Управляющий напоминает:
— По лицензии бить только крупного лося, от трехсот килограммов и выше!
— Э-э… — произнес кто-то из. охотников, — крупный лось — это хорошо. А если поменьше встретится?
Баев неумолим, категоричен:
— Телят не бить, пусть растут! Через два-три года станем их добывать. Кто будет стрелять телят — судить будем!
— Сами знаем… Не маленькие… — сказал наш будущий спутник старик-манси Герасим Номин.
Охотники улыбаются, с хитрецой на лице почесывают затылки: лося-то надо сначала найти, потом суметь добыть, а затем уже думать о сдаче мяса — нелегкая работа.
Промысловики расходились с собрания веселыми: скоро опять в родную тайгу на долгие месяцы!
Караван уже готов к отплытию. Большая лодка-неводник нагружена ящиками и мешками — запасом продовольствия промысловикам на зиму.
С некоторыми из охотников я уже знаком, знаю их по фамилиям. Евгений Анямов, Герасим Номин, Василий Дунаев, Петр Дунаев… Отправляться в тайгу должно больше охотников, но остальные манси пока на сенокосе. Запоздавшие приплывут на Тапсуй на своих лодках.
Среди отплывающей мансийской компании особенно выделяется Евгений Анямов, которого все называют кратко — Евдя. Высокий, плотный молодой манси. Таежный крепыш. Одет в гимнастерку и брюки защитного цвета. На голове — военная фуражка.
Нрав у него спокойный. С каждым человеком сразу находит общий язык и с первых же минут располагает к себе собеседника. Живет с семьей постоянно в тайге, в избе на берегу Тапсуя, почти в трехстах километрах от Няксимволя. Каждую весну вместе с семьей выезжает оттуда. Вот и сейчас в Няксимволе с ним старушка-мать, жена и двое детей. Он держит себя независимо, устроился с семейством в палатке на береговой еловой опушке. Манси в шутку называют его становище Евдяпауль.
Интересен и другой манси — Герасим Номин. Низкого роста, худощавый седой старик. Большой говорун, особенно когда навеселе. Этот человек с совершенно белыми густыми и длинными волосами вызывает почтение.
У других манси тоже семьи. Они располагаются в отдельных лодках, как и семейство Евди. «Холостяками» едут только старик Герасим и его друг Василий Дунаев — долговязый черноволосый манси, всегда с добродушной улыбкой. У каждого охотника с собой по две лодки: одна крохотная, называемая колданкой — ее можно нести под мышкой, другая большая. Все это цепляется на буксир к громадной лодке-неводнику, загруженной продуктами и охотничьим промысловым снаряжением: ружьями, капканами, порохом, дробью. Неводник же поведет на буксире моторка с установленным на ней стационарным двигателем.
На этот раз моим помощником едет Паша Посохин. Я помнил его забавные песни в тайге и всегда жизнерадостную улыбку — то, что никогда нелишне в путешествии. Я не забыл его смешную особенность браться за все, что он не умеет. И, конечно, я был в восторге от его смелости: пробежать босиком по снегу — пожалуйста, нырнуть в осеннюю реку — извольте!
Бывает благодатная пора осенью — сухо, тепло, солнечно. В такой день мы и отплывали от села. Причудливые облака, вытянутые толстыми канатами по всему небу как будто указывали нам путь на Тапсуй.
На берегу многолюдно. Жители села провожают караван. Помахивают рукой Владимир Кирсантьевич и Саша Папуев. Охотовед догонит нас: он задерживается на некоторое время.
Медленно удалялся Няксимволь, расположенный красивой дугой на высоком берегу. Кое-где на прибрежных лугах стояли купола стогов. Возле них работали люди — это те охотники, которые отправятся в тайгу позже. Душистое просушенное сено они переносили на сдвоенные лодки. Два, три, четыре плавучих стога проскочили мимо нашего каравана…
Через час за поворотом Северной Сосьвы показались крыши домов знакомого сельца Нерохи. От него до Усть-Тапсуя километров двадцать пять. Река Тапсуй впадает в Сосьву возле одноименного поселка. А далее, если идти против течения на протяжении трехсот километров, течет среди хмурой тайги и болот.
В верховьях реки сосредоточены избушки нашей бригады охотников.
Странной показалась поначалу река Тапсуй. Вода в ней темная, будто чай. В низовьях она производит невыгодное впечатление: низкие берега с зарослями ивняка, чахлый лес, болота почти вплотную подходят к реке. Ни дичи на берегах, ни всплеска рыбы в реке.
К вечеру мы причалили к высокому берегу над глубокой ямой. Крутой спуск в зарослях шиповника. На кустах рдеют спелые ягоды. Над ними тянется маленькая еловая роща с двумя—тремя деревьями-великанами.
Ночлег устроили в самой гуще лесной опушки. Перед большим костром-нодьей. Без палаток.
Перед  сумерками послышался далекий гул лодочного мотора. Старик Герасим прислушался:
—Папуев едет! Догнал…
И верно: Саша прибыл в наш лагерь спустя минут десять вместе со своим четвероногим спутником — псом Черным. Привез радиоприемник «Спидолу». Тихий лес огласился музыкой. Все манси собрались возле нашего костра.
В этот вечер я убедился — любят Папуева охотники. За спокойный нрав, скромность, доброту, честность. Просто за то, что он — хороший человек. Они доверяют ему при сдаче пушнины, верят, что достойно оценит каждую шкурку, толком объяснит, почему одна тянет на стопроцентную плату, другая — бракованная. Папуев — желанный гость в каждой таежной избе.
А меня с ним связывает многолетняя дружба и совместные походы по тайге на оленях и лодках. Десятки поездок на глухие притоки Северной Сосьвы. Сотни вечеров возле костра. Нам с Папуевым есть что вспомнить.
http://остяко-вогульск.рф/

***********
2.ОСЕНЬ НА ТАПСУЕ
(окончание очерка)
Сизый туман сковал под утро Тапсуй. Стало очень холодно. Услыхали голос Герасима:
— О-о, зима началась!
За ночь деревья и трава по берегам, кустарники все покрылось густым белым инеем.
— Быстро костер надо! — засуетился Саша.
— Чай в первую очередь! — кричит Евдя.
Вскоре среди еловой рощи запылало гигантское пламя. Все наше «население» потянулось к нему. Особенно женщины с детьми. После первой же кружки чая нам уже не страшен мороз. С приподнятым настроением бодро готовимся в путь.
Караван тронулся, когда солнце только-только стало появляться из-за горизонта. Еще холодно, но мы одеты тепло: ватные телогрейки, ушанки. Папуев даже полушубок надел и валенки, а на руки — меховые рукавицы.
— Саша, — говорит ему Евдя, — зима -то испугается тебя, убежит.
Наша лодка, ведомая охотоведом, вырывается вперед каравана: надо сделать съемки живой природы. По берегам тянется сплошной сухостой. Сквозь его густую стену, где-то еще внизу, в самой чаще тайги, поблескивало восходящее солнце.
Вдруг слышу свист Папуева. Сигнал этот, как мы договорились, должен означать появление на берегах дичи или зверя. Я оглянулся. Саша показал взглядом вперед. Прямо перед нами перелетали реку сразу три глухаря. Птицы сели одна на берег, другая на склоненный к реке кедр, третья примостилась на вершине сосны. Особенно хорош глухарь, сидящий на кедре. Изящно выгнув длинную шею, он следил за приближением лодки. Уже начинает беспокоиться, готов улететь. А у меня, как назло не устанавливается в камеру нужный телеобъектив. Я видел, как птицы разлетелись в разные стороны. Берег опустел, интересный кадр был упущен.
— Эх, какой проморгали случай! — сокрушался Саша.
Не заметили, как и этот день прошел. Завечерела тапсуйская природа: солнышко покраснело и стало цепляться за макушки деревьев, снова готовилось подарить нам неведомую ночь в неведомом лесу.
Показались высокие лесистые берега. На одном из них открытое место, окруженное еловой рощей. Евдя показывает туда:
— Вот и Хулюмпауль. Была когда-то деревня в семь домов, а теперь одна трава растет.
Я с любопытством смотрю на это былое мансийское обиталище. Евдя продолжает рассказывать:
— Дедушка-то мой похоронен вон в том густом ельнике.
— Давайте остановимся!
— Да нет. Надо немного дальше проплыть, — сказал Евдя.
Знаю, что манси не любят, когда кто-то из посторонних останавливается на ночлег возле их кладбищ и тревожит вечный покой стариков. Лесная усыпальница предков — это святое место даже для неверующих.
Мы поднялись немного выше по Тапсую и под большими береговыми елями вблизи реки Хулюмьи выбрали место для лагеря. Разожгли костер. При свете пламени сумерки, как мне показалось, резко сгустились. Наступила темная ночь без звезд, без ветра. Теплая, пасмурная.
Утром с неба сыпала мелкая морось. Шел неприятный осенний дождь. Я взял ружье и постарался незаметно уйти из лагеря в сторону Хулюмпауля. чтобы взглянуть на могилы предков Евди. Плутать мне пришлось изрядно: ни троп по берегу, ни дорожек. Ничто не напоминало о том, что вблизи когда-то находился мансийский поселок. Путь я держал на чернеющую впереди еловую рощу.
Наконец, вхожу в таинственный полумрак ельника. Да, здесь маленькое кладбище... Оглядываюсь, как вор: не смотрит ли кто? Нет. здесь я, как будто один... Но внезапный гул заставляет мое сердце словно подпрыгнуть — с земли, шумя крыльями, поднимается бородатый «сторож» лесного некрополя — глухарь. Громадная черная птица пронеслась над могилами и скрылась в лесной чаще.
Вот она. усыпальница мансийских стариков! Деревянные срубы над захоронениями сгнили, провалились в землю. Истлевшие плахи склепов густо поросли мхом и ковриками брусничника. Над коричневой древесной трухой свисают спелые темно-красные плоды. Пройдет еще несколько лет. и последнее пристанище давно ушедших из жизни людей превратится в сплошной ягодник.
Я не стал долго задерживаться в ельнике. Любопытство мое было удовлетворено. Можно возвращаться в лагерь.
— А где добыча? — спросил Евдя. увидев меня с ружьем.
Я насторожился: уж не ходил ли он следом за мной и не видел ли глухаря, пролетающего над

СЕЛТЫТПАУЛЬ БЛИЗКО

Наша лодка опять мчится впереди каравана. Евдя с нами.
— Ну, скоро ли будет твой Селтытпауль? — спрашивает его Паша.
— Еще одна маленькая избушка, потом уж будет Селтытпауль.
Проплыли устье речки Лыраки. Чуть выше его — избушка с лабазом и сушильным навесом для мяса. В этой избушке всю зиму будет жить старик Герасим с сыном, который придет к отцу на лыжах позже. А пока Номин плывет с нами до Селтытпауля. в «штаб-квартиру» Евди, где будут храниться основные запасы продовольствия на всю артель охотников.
Теперь мы плывем в тесном лесном коридоре. Долгое время Тапсуй петляет в темнохвойной тайге. От леса веет настораживающей таинственностью. Собаки нервно следят за берегом. И вот среди леса промелькнуло необычное строение — избушка на курьих ножках.
— Это наша изба Ваныпауль, — говорит Евдя.
— И это твое хозяйство? — спрашивает Павел. — Зачем тебе так много избушек? Ваныпауль...Селтытпауль...
— Эх, Пашка! Сразу видно — не охотник ты! Зимой я ведь от дома за сотни километров ухожу. С собой не потащишь всего, что убьешь. Где-то надо хранить. А когда избушка есть близко в ней и отогреешься, и ношу оставишь тяжелую, и выспишься как следует. На снегу-то ведь спать не сладко!
Павел молчит — чего тут возразишь.
Сегодня Тапсуй совсем другой. Высокие обрывистые берега с сосновыми борами. Лес густой, столетний, нетронутый. Река теперь как-будто награждала нас своими великолепными видами за те унылые пейзажи, что видели мы в среднем течении. Это замечательно, что мансийская тайга до самого конца путешествия что-то скрывала от нас и вдруг неожиданно открыла свои сокровенные глубины.
Через несколько поворотов Тапсуя слева к нему выбегает маленькая речка. Евдя радостно оповестил:
— Селтыт! Д вон и избушка моего деда!
Мы едва различили под кряжистыми соснами маленькую развалившуюся халупку. Толстые, покосившиеся сосны широко разметали свои скривленные ветви над крохотным жильем. Редко теперь в лесах встречаются такие великаны-деревья. От них всегда веет далекой стариной.
Поворот влево, поворот вправо, еще несколько раз так же и на чистом высоком берегу мы увидели традиционные мансийские сооружения-лабазы на длинных сваях-столбах.
— Вот и v Селтытпауль— объявил Евдя. — Тут и зимовать будем.
— Селтытпауль... Селтытпауль... — мечтательно и тихо говорит старик Герасим. оглядывая конечный пункт нашего путешествия.
Были в этих словах и грусть, и воспоминание. По-видимому, многое в жизни Герасима связано с этими лесными глубинами. Не один год своей молодости провел он здесь с ружьем. Может быть, именно здесь встретил он свою первую любовь и вспомнил сейчас те далекие счастливые годы.
Евдя приглашает нас в свое жилище. Мы идем через бор по густому ковру брусничника. Вот и дом, стоящий среди просторной вырубки в сосняке. Вокруг него многочисленные поленницы дров на зиму. Невдалеке — маленькая банька.
Изба у Евди большая. Стены снаружи увешаны оленьими рогами. Внутри просторно, светло. Вместительные лежанки по сторонам, большой стол у окна, железная печь... Евдя живет исправно, чувствуется, что он хороший охотник и заботливый хозяин.
В день нашего приезда жена и мать Евди оделись в новые парки, расшитые  цветным мехом. И дочку Таню они одели в такую же парку, только маленькую. Широкие подолы этой одежды были украшены интересным мансийским орнаментом. напоминающим следы глухаря на снегу.
С дороги долго пили чай, отогревались, отдыхали. Евдя вышел зачем-то из избы и тотчас же вернулся:
— Белые мухи полетели!
Все бросились к окнам. С неба медленно падали крупные снежные хлопья. Трава и кустарник перед домом постепенно покрывались нежным белым пушком.
— Паша! На съемку! — сказал я и вышел из дома с киноаппаратом.
За нами направились охотники.
В лесу царило полное безветрие, стояло поразительное затишье. Словно природа оцепенела перед наступлением неожиданной перемены. Заходящее солнце за тайгой еще освещало вершины сосен, окрашивая их в густой оранжевый цвет. Снежные хлопья, как маленькие парашютики, совершенно вертикально спускались с голубеющего еще неба- На высоте они тоже были окрашены в оранжевый цвет. Но когда, опускаясь ниже, миновали солнечные лучи и попадали в тень, — становились синими. На землю же падали белыми. Чудное мгновение исчезло, как только солнце скрылось за горизонтом.
Первый внезапно выпавший снег на Тапсуе создал своеобразную картину. Травинки согнулись от нежного белого пуха. Темная хвоя сосен красиво опушилась. Снег разрисовал желтые, еще не опавшие листья на некоторых березах.
Здесь, на севере, всегда так-стоит теплая осень и вдруг однажды подаст первый голос зима. Посыплются с неба белые звездочки, украсят все кругом. Приплыли мы осенью, а спать ложимся зимой.

КТО В ТАЙГЕ ХОЗЯИН?
Утром Евдя весело говорит:
— Зимовать вам, наверно, придется. Маленькую съемочку сделаем — медведя в берлоге.
Ну, что может быть в тайге интереснее темы о медведях! Она постоянно волнует всех — и охотников, и не охотников. Истории о встречах с «хозяином» тайги можно слушать, что называется, развесив уши. И никогда не надоест этот вечно интригующий разговор.
Тут мы основательно тряхнули Евдю со стариком Герасимом и заставили их выложить о медведях всё,что они знали.
— Оставайтесь у нас на зиму, — обратился ко мне Евдя, — Найдем берлогу, завалим топтыгина, устроим праздник.
Страшна и рискованна была охота на хозяина леса. Сколько требовалось самообладания, сколько выдержки и спокойствия! Люди рисковали своей жизнью на медвежьей охоте. При охоте большие надежды возлагаются на собак. Лайка — первый друг манси с незапамятных времен. Она и защита его. и кормилица, и вечный спутник в скитаниях по тайге.
Хорошо сказал об этом Евдя:
— Без собаки я что? Только рябчиков могу стрелять!
Старик Герасим со знанием дела добавляет:
— Собака запах зверя далеко чует, слышит каждый шорох в тайге. Лось ли идет стороной, медведь ли проходит где-то- рядом — пес мой уже уши навострил, поводит ими, ноздрями играет.
— Правда! — продолжает Евдя. — Глухарь где-то рядом сидит: моя собака знает, а я нет.
Манси без собак в лес не ходят. Успех их охоты в значительной степени зависит от этих четвероногих друзей. И особенно при охоте на грозного властелина тайги — медведя.
И вот находит манси берлогу. Находит ее случайно. Иногда сам, своим острым охотничьим глазом. А иногда логово зверя обнаруживает собака. Охотник не торопится тревожить заснувшего медведя. Запоминает или метит место и поспешно уходит от берлоги.
— Один на один с хозяином лучше не ходить, — поясняет старик Герасим. — Другое дело, когда с ним столкнулся, — деваться некуда. Тут уж не зевай!
Евдя спешит перебить старика:
— Мужиков созываем на помощь, собак побольше приводим. Главное — не выпустить из берлоги медведя!
— Что ты! — поддакивает Герасим.— Прозевал, тогда поминай как звали: вылетит из берлоги пулей.
— Поэтому он только башку показал из берлоги, а ты стреляй! — торопится пояснить Евдя. — А то дело худо будет: выскочит, собак разорвет, да еще когтями кого-нибудь из охотников прихватит по дороге. Глядишь, кто-то из мужиков уже валяется в снегу.
Мы с Павлом слушаем, притаив дыхание, ясно представляя эти страшные минуты охоты. Евдя в рассказе окончательно берет инициативу в свои руки:
— Говорят, медведь — косолапый, неуклюжий. Черта с два! Как выскочит, головы повернуть не успеешь — его уже не видно, удрал.
— Лося свободно на всем скаку догоняет, — успевает многозначительно вставить охотник Герасим.
- Бывает и такое, — хитро взглянул на меня Евдя, — медведь бросается прямо на дерево, на котором сидит человек.
Все, конечно, смеются, поглядывая на меня. Очевидно, представили картину, как разъяренный медведь стремительно лезет на дерево, где я сижу с киноаппаратом.
А Евдя развивает шутливую фантазию дальше: _
— Полезет медведь-то к тебе, а ты в него шапкой кинешь. Он подумает — ты валишься с дерева, обеими лапами будет ловить шапку и упадет, убьется.
И пуще прежнего охотники смеются. И я тоже со всеми вместе.
Когда манси убивали медведя — устраивалось большое торжество. Древний обычай требовал до начала пиршества исполнить особый ритуал перед головой и шкурой убитого зверя.
Разговор о медвежьем празднике заронил в мою душу новую беспокойную мечту. Удастся ли когда-нибудь осуществить ее — заснять исчезающий охотничий обряд?
Саша Папуев предупредил нас:
— Друзья, с отплытием надо торопиться, в верховьях река уже запаивается льдом...
Несколько дней упрямилась поздняя осень. Солнце пыталось растопить снежную кухту на деревьях, ветер старался сбить ее с ветвей. Тем не менее в природе совсем уже тихо звучала последняя осенняя песня. Значит близился день, когда по-настоящему спустится с неба зима и мансийская тайга будет надолго скована белым безмолвием.
Мы собирались в обратный путь по Тапсую. Заметно поредел наш караван. С нами теперь были только Папуев, Костя-моторист да старик Герасим. Он спустится на нашей лодке до своей избушки Лыракипауль, там зазимует.
Я слышал, как Евдя на прощание твердил Саше:
— Пока мы охотимся, ты не забывай, что заказали тебе мужики! Петр Дунаев с Василием просили по мотору «Ветерку», Герасим хочет приемник, а мне —и приемник, и мотор «Вихрь». Говорят, машина добрая. Да и о фонариках-то с батарейками не забудь!
В ответ я слышал характерный приглушенный смех Папуева.
— Не волнуйся, Евдя, привезут эту мелочь. Скоро у нас будет посолиднее техника: гусеничный вездеход, несколько «Буранов», обещали большой катер. Заживем!
Хозяин Селтытпауля вместе с семьей стоял на высоком берегу. Провожал нас.
— Надо будет медведя снимать, приезжай, поищем берлогу, — кричал он мне сверху.
Его семья была одета в светлые меховые парки. А Евдя среди них выделялся особенно: крупный, высокий, здоровый. Я любовался им в последние минуты.
— Приезжай! Глухариков-то добудем, — говорил он.
— Большой тебе удачи, Евдя!
Наша лодка, украшенная на носу оленьими рогами, быстро помчалась по Тапсую. Приемник «Спидола», лежавший на моих коленях, разносил по лесным берегам веселую эстрадную музыку, так несвойственную для этих мансийских мест.
И Селтытпауль скоро скрылся за крутым поворотом реки.

Михаил Заплатин, кинорежиисер
Город Пермь.
Журнал "Югра", №1, 1992 год.