Послезавтра. Из Записок репетитора

          Курил я отчаянно. Помимо привычки к «Приме» было ещё и сильное ощущение своей солидности с сигаретой во рту. Пальцы стали несмываемо коричневые. И зубы. Курил много и всюду. Даже иногда прямо на лекциях в Алма-Ате. Правда, моё наглое поведение заметил ректор, креативно развесивший камеры наблюдения в аудиториях. А я не знал. И только чудо спасло меня от позорного увольнения. Чудом оказалось то, что ректор тоже кой чего не знал. Он не знал, что подглядывать было тогда незаконно. Кто-то открыл ему эту информацию, камеры сняли, а и я устоял.
         
         Несколько раз я начинал бросать курить, даже болгарские таблетки «Табекс» пил для вызова отвращения к табаку. А вот папа, фронтовик, бросил легко. Он рассказывал, что бросаешь не   курение. Бросаешь целый ритуал. Достать и раскрыть пачку. Извлечь сигаретку. Размять. Достать источник огня (на фронте нужно было сделать самокрутку, добыть огонь кресалом и трутом, раскурить…) Как-то так. И все это при бросании громко  ноет: возьми, разомни, зажги, затянись… Ох, как хочется!

          Жили мы на Привозной. Я был абсолютно уверен: ни один родитель не поверит, что хороший репетитор живёт на этой улице. В дворницкой квартире. Узнав, сочтёт за самозванца. Поэтому уроки я давал на дому ученика. Так даже круче получалось. С телефоном было хуже – его просто не было. Мне  звонили на работу, в Конструкторское бюро тяжелого краностроения. Трубку снимала коллега Ирочка Брундукова. Женский голос, типа помощницы, тоже вполне солидно и убедительно выглядело. И только после этого вступал я – частный преподаватель.

          Ира была необыкновенно обаятельной девушкой. И несла вокруг себя такую ауру, которая облегчала любые тягости. Сама лёгкая, как утренний ветерок в ожидании знойного дня, она имела много друзей и подруг. И все  любили Брундукову.
          Её свежий голосок, интеллигентно обещавший будущему клиенту, что я перезвоню по оставленному номеру, имел немалый вес в создании моего положительного имиджа. Тогда ещё далеко было до скайпа, а жаль. Он прибавил бы к волнующему   голосу ещё более волнующее  юное личико. Ну, вы поняли, Ирочка была замечательной.
          Причём,  сама не замечала этого. Как игнорировала и тяжёлую несправедливость - она была горбатой. Не сутулой, не сколиозной.   Именно горбатой.   Кажется, это называется кифоз. Я заметил, что теперь больные кифозом попадаются редко на глаза.  Наверное, врачи научились справляться с этой бедой. И вот что поразительно. Знаете, Ира настолько не придавала значения этому уродству, что для всех вокруг оно как бы не существовало.

          В тот день я перезвонил на  принятый  Ирочкой номер, а в ответ неожиданно услышал произнесённую  скороговоркой фамилию дежурного курсанта Военного училища. Он соединил меня с замом генерала, а по совместительству отцом абитуриентки. Я признался, что перегружен.  Но коллеге отказывать неэтично, поэтому приду к ним через день-два, а там посмотрим. После работы, в полседьмого устраивает? Если послезавтра, то да. Ну, хорошо, до послезавтра! 

          Работаю и параллельно рассуждаю. Деньги таки нужны. Не надорвусь, особенно если девочка хочет научиться. Но это выяснится при встрече. А до встречи  ещё дожить нужно.
          Именно так и подумал.
          После двух перекуров я перестал отвлекаться от расчёта  надёжности самоходного крана, тем более что нашёлся сотрудник, объяснивший, как добираться до нового урока.
         
          Ума не приложу, как мы жили без сегодняшней техники?

          Настало жаркое послезавтра, к концу работы превратившее Одессу в огромный литейный цех. По пути к генеральскому заместителю, в жалкой тени перегревшегося каштана с неудовольствием выкурил последнюю в пачке сигарету. Тут же купил новую «Приму» и машинально закурил снова.   Дом оказался хрущёвкой, этаж - пятым, и добравшись до нужной квартиры, я постоял, приводя дыхание в порядок. Этому мешали двадцать уже выкуренных с утра сигарет.

          На звонок вышла женщина, не похожая на классическую родительницу. Скорее, на до слез обиженную жену. Даже не поздоровалась. Впустила, повернулась спиной и пошла.  Я - за ней, гадая, где же военный проректор и дочка. Зашли в большую комнату.

          На столе под люстрой лежал человек в военной форме.

Я постоял пару минут, и пошёл к выходу.  За мной без единого слова закрыли дверь.
Вышел из парадной, доковылял до скамейки. Очередная сигарета оказалась мерзкой до тошноты. Наблюдавшая за мной из окна первого этажа женщина вынесла стакан воды и пузырек валерианки. Набулькала лекарство в стакан. Я залпом выпил и постарался взять себя в руки. Но руки дрожали и брать меня не хотели.

          Зато мерзкая сигарета была последней   последние тридцать пять лет. Хотя иногда ой как хочется. Мне протягивают разные прекрасные сигареты с фильтром, я беру...и снова вижу человека, который должен был встретиться со мной послезавтра. Но не дожил.

          Мы потом занимались с девочкой. Умненькая, она справилась с наукой, поступила. И теперь возмущается, почему я не взялся репетировать ее двойняшек. А была уверена, что никогда замуж не возьмут – то ли волосы на верхней губке, то ли родинка. Я её с Ирочкой познакомил.