Звёздная парочка

Даже пауки удивлялись этой странной дружбе. Что может быть общего у цилиндра и дамской туфельки? Левой, заметьте. Она, со стопроцентной приземлённостью и высоким давлением. И он, взирающий свысока на положение вещей. Где он и где она? Между ними расстояние, как между звёздами.
Пауки умеют быть незаметными, ироничными и саркастичными. Плетут под потолком свои сети. По сторонам исподволь поглядывают. Живут долго, всё примечают, запоминают, записывают. Покряхтывают тихонько, сплетая тонкие липкие нити в тенета. В узелки истории вплетают. Развешивают ажурные книжки по углам.
Нуууу… верить или не верить, дело ваше. Только, вы думаете мухи в паутине от глупости запутываются? Как бы не так! В истории они влипают! Интересные и захватывающие. У пауков других не бывает. Вы хоть раз книгу интересную читали? Что в этот момент видели и слышали? Ничего! Вот и мухи также. Увлечется какая-нибудь молоденькая мушка, зачитается, забудет обо всём. А пауки рады стараться. Шепчут, завораживают, морочат, оплетают. Сами по сторонам поглядывают. Окружающую среду контролируют. Пауки-то и прозвали цилиндр и левую туфельку звёздной парочкой.
Плели они свою паутину не где-нибудь, а в театре. Музыкальном. Его когда-то театром музкомедии называли. Вся история на глазах пауков и разворачивалась. Если сомневаетесь, отправляйтесь в фойе старого театра. Там, на потолке, рядом с лирой, на средней паутинке, сами всё прочтёте.
Цилиндр в поле зрения пауков попал раньше своей подруги. Несмотря на высокое положение, в его жизни разное случалось. Прежде чем с туфелькой познакомился, без дела несколько лет на полке пролежал.
Был он из малинового сукна, в цвет ливреи. Лет пять просидел на голове швейцара, служившего в клубе приказчиков. После революции исчезли и приказчики, и их хозяева. Клуб закрыли.  Малиновую ливрею у швейцара выменял униформист из цирка. На стакан пшена. Цилиндр не взял, сказал, без надобности. Выкинуть «приличную вещь» уже бывший швейцар не решился. Просто положил цилиндр на полку в подсобке.
Время было смутное. Здание переходило из рук в руки. Менялись хозяева и конторы. То табачники, то профсоюзы, то Красная Армия. Цилиндр тихо скучал на полке. Иногда к нему присоединялись другие головные уборы: картузы табачников, береты поэтов, фуражки военных. От них он узнавал последние события, новости, сплетни. Быть в курсе событий он считал своим долгом. Не всегда же ему на полке прозябать. Выход в свет требует не только приличного вида, но и кругозора с размахом.
В свет цилиндр вернулся самым неожиданным для себя образом. Вылетел из стены вконец расшатавшийся гвоздь. Сам виноват. Нечего зубоскалить, штукатурку смешить. Хохотала, пока не осыпалась. Полка, которую он держал, покосилась. Цилиндр с неё слетел и выкатился в коридор. Почти под ноги артисту. Ну…непростому артисту. Премьеру. Тот как раз с репетиции шёл. Утомлённый, расстроенный и раздраженный. А каким ему быть после двенадцати часов репетиции?
К тому же номер музыкальный в одной сцене режиссёру категорически не нравился. Блёклый получался, без восторга и перчинки-изюминки. Голос звучит, аж мороз по коже продирает, а танец вялый, каскад пресный. Неинтересно и скучно. Премьер сам извёлся, партнёршу извёл. Не идёт номер и всё тут! Он, ведущий актёр! Премьер! Звезда! Ничего поделать не может. Нет искры!
Идёт премьер, грызёт себя изнутри за недостаток таланта и воображения. Последними словами ругает. Тут под ноги ему из подсобки цилиндр и выкатывается. Премьер графа или князя какого-то репетировал, трость в руке держит. В задумчивом огорчении не наклоняется цилиндр поднять. А носком туфли ловко его поддевает, вверх подбрасывает. Тростью изящненько так ловит. Проделывает он это на автопилоте, машинально то есть.
Если бы он в этот момент один с репетиции шёл, случилась бы совсем другая история. Но за ним по лестнице партнёрша спускалась. С которой он последние два часа над номером мучался. Ей сверху эти антраша задумчивые очень хорошо видны. Только премьер собрался цилиндр обратно в подсобку забросить, партнёрша говорит:
– Мне кинь.
Стоило только сказать. Не успев пожать полями от возмущения (нашли самолётик!), лёгким движением трости цилиндр отправляется в полёт. Приземляется на серую замшевую туфлю (левую!), слышит звонкое:
– Оп-ля!
Он немеет от неожиданности.  Она звонко смеётся. Как может смеяться только туфелька, сшитая на заказ.
Вот так, прямо в театральном фойе, перед зеркалом в позолоченной раме, весь номер, над которым мучались, актёры за полчаса делают. Все движения вокруг цилиндра выстраивают. Перелетает он от героя к героине. Пару раз прима его левой ножкой ловит, вверх подбрасывает, на указательном пальчике крутит… В каскаде нотка иронии появилась. Искры со скоростью звука пробегают. Вот тебе и перчинка с изюминкой. Номер, между прочим, фееричный получился. На бис всегда шёл. На спектакле неизменный аншлаг. Лет тридцать не сходил с афиш.
Через полчаса актёры, в радостном уже утомлении, отправляются домой. А цилиндр с туфелькой всю ночь про всё на свете судачат: необычное знакомство, общий номер, музыку, моду, гастроли, поклонников и нового главрежа. К утру приходит понимание, что несмотря на ракурс взгляда, их мнение об этом мире во многом сходится. Что немаловажно для творческого союза, дружбы и взаимопонимания. 
Были потом и другие пьесы, и другие актёры. Но первый номер, как первая любовь, остался самым ярким и самым тёплым воспоминанием. С кем ты его пережил, становится близким и дорогим навсегда.
Цилиндр ветшал, туфелька изнашивалась. Так и дожили бы они свой век на дальних полках музыкального театра. Если бы не построили новое здание.
Ни с того, ни с сего началась суета. Костюмеры чистили, перебирали, упаковывали все вещи. Цилиндру вспомнилась революция. Интересно, будут их прятать или на барахолку понесут? Он оказался в груде головных уборов, беспорядочно сваленных на столе.
Туфелька лежала недалеко, вместе с другой поношенной обувью.
Сначала они весело переговаривались. Шутили, кто будет лежать на дне коробки. Костюмеры появлялись всё реже.  Надолго наступило затишье. С холодами стали наведываться угрюмые, непривычного вида и запаха люди. Они перебирали вещи, иногда ночевали, мусорили, ссорились и ругались.
Бесполезное ожидание цилиндру надоело. Вещи редко самостоятельно покидают свои места. Вы снова в сомнениях? Разве никогда не находили свитер, джинсы или кроссовки не там, где их оставили? И как же они туда попадали? Большой секрет открою. Вещи прекрасно умеют перемещаться. Используя подручные средства. Просто не любят это делать без особой надобности.
Цилиндр решил перебраться на подоконник с помощью треснувшего портновского метра. Тот одним концом упирался в поля шляпы.  Другим прочно стоял на полу. Достаточно хорошего пинка. И место на широком подоконнике обеспечено. Метр уговаривать не пришлось. Какое-никакое, всё развлечение. Старый сапог хорошенько размахнулся…
– Аааахх!
Цилиндр больно стукнулся о деревянную раму, покачнулся. С трудом удержался на подоконнике. Выглянул в окно. Деревья качали лохматыми верхушками. Прохожие шли по своим делам. Машины бодро проезжали мимо. Старого здания и его обитателей как будто не существовало.
– Делаааа…
От неожиданного прикосновения мягкой замши цилиндр вздрогнул. Левая серая туфелька опустилась прямо рядом с ним. Пущенная точным пинком старого сапога.
– Надо что-то делать.
– Смотри, мужчина голову поднял. Маши!
Туфелька изо всех сил застучала мыском в стекло:
– Эээээй! Мы туууут!
Если вы будете проходить мимо заброшенного здания старого театра,
остановитесь. Посмотрите вверх. Вглядитесь в окна второго этажа. Нет, это не солнечные блики по стеклу пробежали. И не тени деревьев легли. Это машет полями из последних сил старый цилиндр. С ним рядом серая левая туфелька без остановки стучит по рассохшейся раме.
Старое здание молча наблюдает за их стараниями. Может быть, у них получится достучаться до людей?
Очень хочется, чтоб получилось.